Четверо в каменном веке. Том 2 [Дмитрий Селиванов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Селиванов Четверо в каменном веке Том 2

Глава 1 Пробуждение

Из кухни доносился звонкий женский смех. Он и заставил Михаила очнуться. Или нет. Очнулся он ещё позавчера. А сегодня — проснулся. Михаил прислушался к организму — пожалуй, разбудили его в первую очередь естественные потребности, а не смех. Естество требовало. Теперь ещё встать бы и дойти. Очень уж не хочется ещё раз пережить тот стыд, когда женщины подсовывали ему утку, приспособив под это дело какую-то неглубокую посудину. Впрочем, «по-маленькому» — это вполне ничего. Хуже было позавчера, когда устраняли запор. Очнувшись от рези в животе, он через какое-то время сообразил, что болезненность — последствие высокой температуры. Высохло там всё. Пришлось терпеть и боль, и противные ощущения, и стыд.

Он решил было в тот день самостоятельно добраться до туалета, но не смог даже сесть. Пришлось терпеть. Зато сегодня сил явно прибавилось. Единственно что — вставать неудобно. Для свободного доступа к ране он лежал повреждённым боком к краю. Поворачиваясь на здоровую сторону, Михаил оказывался, так сказать, спиной к выходу. Кое-как удалось извернуться, спустить ноги с дивана, одновременно разворачиваясь. Рану всё-таки зацепил. На непроизвольное шипение прибежали жёны.

— Ну? И чего это удумал?! — Ольга грозно руки, подперев великолепную грудь третьего размера.

— Да, больной, вам прописан постельный режим! — Ирина ещё не отошла от рассказанного анекдота и продолжала шутить.

— Да идите вы с этим постельным режимом!

Раны в боку и руке продолжали пульсировать. Жгли болью, выводя из себя. Увидев обиду на лицах женщин, Михаил почувствовал, что переборщил. Пришлось сдать позиции:

— Да поймите вы, я лучше полчаса буду ползти до очка, чем снова…

Ольга отмахнулась:

— Как хочешь!

И обе отошли, наблюдая за его копошениями. Чувствовалось, что обида у них ещё не прошла: девушки решили отстраниться и не помогать. Впрочем, подступиться всё равно невозможно: единственная рука, за которую его можно поддержать, уже используется, а противоположный бок трогать нельзя. Так Михаил и полз от опоры к опоре, положив раненую руку на пояс, чтобы не бередить нежную плёнку только-только нарастающей кожи.

Несмотря на утреннюю прохладу, до туалета он добрался бледной лягушкой. Полученная вместо тряпки старая футболка промокла насквозь, пока он сидел на ведре и отдыхал, набираясь сил для обратного рывка. По окончании похода пришлось ещё раз просить что-нибудь, чем обтереться. Старшая фыркнула, но вынула хозяйственное полотенце. Мокрую футболку бросила на верёвку. Вот ещё — застирывать! Всего лишь жидкий пот, в нём и жира почти нет, высохнет — можно снова использовать.

Аккуратно устроившись на диване — теперь целым боком к краю, Михаил сумел, наконец, отдышаться. Лёгкая истома прокатилась волной, расслабляя мышцы. Даже боль отступила на мгновение.

— Я ещё поссс…

И вырубился.

Девушки переглянулись, одновременно приподняв брови, и приступили к обычным процедурам, которые по несколько раз на день повторяли вот уже неделю как. Сначала осмотр, потом чистка и смачивание. Чистка уже третий день, как не требовалась — из ран окончательно пропал гной. А какой ужас они пережили, когда обнаружили Михаила в первое утро без сознания, горящего от жара и с жёлто-красными разводами на повязках. Раны тогда протёрли, наложили новые бинты, но… Вечером ситуация только ухудшилась. А развязав повязки, девушки передёрнулись: по всему периметру раны приняли противный розово-серый оттенок. И запах — явно потянуло тухлятиной.

Взяв себя в руки, они решились на операцию. Остро отточенный и прокипячённый нож пластал омертвевшую ткань. Закончили часа за два, делая перерывы, чтобы продышаться, снова наточить нож на мелком оселке и прокипятить лезвие. Нашли ещё несколько щепочек и кусочков ткани, забившихся в раны. Всё смазали раствором зелёнки в самогоне. Флакончик единственный, так что решили сэкономить. Что будет, когда закончится даже такой слабый раствор — пока неизвестно.

Боясь повторного загнивания решили больше не бинтовать. Возможно, открытая рана лучше заживёт. Зажило. Быстрее или нет — непонятно. Но гной больше не появлялся, а раны через несколько дней затянулись розовой плёнкой. Правда, с этого момента появилась другая напасть — плёнка лопалась от любого движения и начинала кровить. Приходилось регулярно смачивать её, чтобы не высыхала.

Вместе с затянувшимися ранами пропал и жар. Теперь не приходилось каждые полчаса-час менять высыхающие тряпки на теле мужчины.

Со двора донеслось тоненькое ржание. «Гаря», — вспомнила Ирина. Присев возле спящего мужчины, девушка снова вспомнила тот первый день после неудачной охоты. Мало того, что не до конца опробованный муж валялся без сознания, а сосупружница двигалась с активностью вяленой рыбы, так задремавшую Ирину в обед разбудило ржание лошади. Когда Ира спустилась во двор, ржание перешло в сипение и хрип. Испуганная девушка заглянула за стенку сарайки и обнаружила лежащую на боку Лизку. Спускаясь, Ира предполагала, что лошадь испугалась какого-нибудь запаха. Той же медведицы, например. Но вид сине-зелёных внутренностей, вываливающихся из лошади, вверг девушку в ступор.

— Рожает… Наверно, вчерашние скачки сказались. А может, срок подошёл.

Голос Ольги за плечом заставил вздрогнуть. Девушка так ужаснулась открывшейся картине, что не заметила прихода подруги. Теперь Ирина поняла, что сине-зелёный пузырь, торчащий между ног лошади, это не кишки, на которые она насмотрелась за последние месяцы, а околоплодная оболочка. В простонародье — рубашка. А как она называется по-научному, девушка не могла вспомнить.

— Может, надо помочь?

— Не говори ерунды. Это ж не наши рафинированные скакуны. Это дикарка. Сама справится. И вообще, треснуть копытом может.

И действительно, роды завершились через несколько минут. Лиза сразу же перекусила пуповину. А ещё немного погодя новорождённый сбросил последние лоскуты амниона и встал на ноги.

— Я, конечно, роды не принимала, — заметила Ольга. — Но ещё бабка, а потом и мать, говорили, что скотина не должна есть послед. Следить, короче, надо.

— Послед? Это остатки плаценты, что ли? А почему есть нельзя?

— Да кто его знает! — Ольга махнула рукой и сразу же поморщилась от головной боли.

— Ладно, ты следи. — Продолжила она. — Вон, вилами отгребёшь в сторону. А я пойду, хотя бы цитрамону выпью. Или анальгин? Нет, аспирин и кофеин лучше справятся. Тут главное — усиленное кровообращение.

Бурча под нос доказательства превосходства одного лекарства над другим, женщина поползла вверх по лестнице.

— Я чайник поставлю, — обернулась она на ходу. — Наверняка понадобится.

Ирина присоединилась к Ольге через полчаса, сразу же налила себе чай. Она судорожно прихлёбывала напиток, время от времени сдерживая рвотные позывы. Потом успокаивалась, но через минуту снова стучала зубами.

— Какая же это гадость! — В очередной раз скривилась девушка. — Вилами эту дрянь не удалось подцепить. Я большую лопату использовала. Вынесла подальше, за… За поваленные деревья. Потом о траву вычищала. Бррр! А она вылизывает. Он весь такой склизкий, а она вылизывает. Фууу!

— Да успокойся уже! — Прикрикнула старшая. — Или тебя по щекам?

— Не надо по щекам. — Твёрдо ответила Ира.

— Ну, и хорошо. Жеребёнок как?

— Нормально. Титьку сосёт. Как бы его назвать?

— Может, Юрой? Как первого Гагарина. Тьфу ты! Как первого космонавта. Он же первый.

— Так ведь был уже один жеребёнок, — возразила Ирина.

— Не, там не щитово. — Ольга хлебнула настойки иван-чая и откинулась к стенке. — Это первый, рождённый в неволе. Изначально прирученный. То ещё достижение, но всё же…

— Тогда сразу назвать Гагариным. Всё-таки Юра — это имя, и когда-нибудь будет использовано. А фамилия Гагарин — вряд ли.

— Пусть так. Гагарин — так Гагарин.

* * *

В очередной раз Михаил пришёл в себя под завывание желудка. Организм напоминал, что неделю не жрамши.

— О… Гы… Кхм… Оля!.. — Наконец справился с пробкой в горле, и добавил: — Ира!

Обе снова сидели на кухне, занимаясь чем-то по хозяйству. А может, не хотели мешать ему разговорами. Но переборка между помещениями немного не доходила до потолка и звуки прекрасно гуляли туда и сюда.

— Чего тебе? — Жёсткий окрик старшей.

— Эээ… Поесть бы… — Потом прислушался к организму: — А лучше пожрать.

— Шуткуешь? — Ольга уже появилась в дверях. — Значит, выздоравливаешь. Ира, помоги ему сесть, а я пока подогрею.

И ушла. Пока женщина гремела посудой на кухне, он попытался устроиться за придвинутым к дивану столом.

— Нет… Так трудно очень. Ира, стул поставь, пожалуйста.

Переполз и расслабленно вытер испарину, откинувшись на спинку. Как раз пришла Ольга и девушки в четыре руки пододвинули стол вплотную к груди мужчины. Оголодавший хмуро посмотрел на выданную ему порцию: в бульоне плавали несколько жёлтых пятнышек жира, ещё в глубине угадывались пара кусочков картошки.

— Аааа… Мясца бы.

— Сам должен понимать, что сейчас нельзя. — Жёстко отрезала Ольга.

Ирина только развела руками. Впрочем, Михаил и сам вспомнил многократно встречавшиеся предупреждения: после голодовки пища должна быть легкоусвояемой. Куриный бульон подошёл бы лучше, но уж что имеем… А имеем копчёное мясо бизона. Или всё-таки зубра? Да какая разница? Говядина, короче.

Величина порции тоже не представляла чего-то грандиозного, и мужчина быстро расправился с ней, несмотря на слабость. Приятная тяжесть в животе растянула губы в глупой улыбке:

— Спасибо.

— Подожди спасибкать. Чай ещё. Ира, принеси.

— Угу.

Вскоре перед ним появилась кружка с отваром. Он настороженно принухался:

— Эт чего это?

— Иван-чай и мята.

— Ты не гони, мать. Тут ещё что-то. Вроде ёлкой пахнет.

Ольга кивнула:

— Хвоя для витаминов. И тысячелистник ещё. Он… Короче, он должен помогать при ранениях, как я поняла из справочника. Противовоспалительное, кровоостанавливающее.

Михаил поморщился, дзюргая горький отвар.

— Воды простой дайте, смыть эту гадость.

— Сначала выпей.

Вздохнув тяжко, тот приступил к самоистязанию. От горячего варева снова выступил пот. Наконец, оставив только одёнки, Михаил расслабился.

— Может, я обратно в кровать?

— Так иди, — удивилась старшая жена. — А, ну да. Ира, помоги стол отодвинуть.

Всё так же молчавшая девушка взялась за столешницу. Оставив быстро заснувшего пациента, ушли на кухню.

— Ты чего молчишь-то?

Ольга быстро разлила остатки супа по чашкам. В отличие от больного, им достались и куски мяса, и свежевыкопанный молодой картофель, и куча других овощей.

— Да так. Грустно что-то стало.

— Это ты брось. Еды пока хватает. К зиме дрова бы ещё подготовить. Но пока и этих хватит. А потом по снегу спиленные деревья притащим. И на охоту сходим. Мишка ведь выздоравливает. Сама видишь, что рана лучше стала.

— Угу… Тоскливо. Там мама…

Девушка неожиданно заревела в голос и прижалась к старшей подруге.

— Тише, тише… А впрочем, поплачь.

Услышав странные интонации, девушка подняла взгляд на Ольгу. Та сидела, запрокинув полные слёз глаза. Но влага всё-таки прорвала плотину и покатилась по щекам.

— Прости, — спохватилась Ирина. — Я тут разнылась, а у тебя там сын остался.

Ольга только кивнула, вытирая слёзы.

— Он… Он справится. Взрослый почти. А я просто расслабилась. — Она грустно улыбнулась. — Всё это время некогда было, а тут — дел почти нет, вот и растеклась, квашня. А потому — в огород!

Ольга припечатала ладонями по коленям и поднялась.

— Впрочем, сначала посуду помоем.

Мытьё посуды в каменном веке — занятие долгое и в чём-то даже опасное. Сначала надо разогреть воду почти до кипятка. Это обязательное условие. Иначе не отмыть. Жидкость для мытья посуды на днях закончилась — даже бутылку отмыли так, что запаха не осталось. Выкидывать не стали — пластик ещё годами служить будет. А проблему с мытьём Ольга решила древним, как говно мамонтов, способом — чем горячее вода, тем легче мыть. Только в детстве приходилось тряпку руками держать, а сейчас щётка с длинной ручкой есть. Непонятно, почему тогда никто не додумался намотать тряпку на палку? Странно и непонятно. Приходилось руки распаривать до красного цвета и противных складок, как у шарпея. И ведь был же пример — корыта для мытья обуви стояли возле каждого дома, а к ним в комплект подобная палка с тряпкой. В грязную воду никто не лез руками, а в горячую — изволь испортить ручки. Это не считая того, что можно обжечься о печку или обвариться кипятком.

— Так чего из-за трёх тарелок мучиться? — Заныла Ирина, вспомнив, сколько трудностей предстоит. — Может, вечером сразу всё вымоем?

— Пожалуй… — Согласилась Ольга. — Вот только засохнет ведь. А впрочем, можно замочить.

— Сейчас воды принесу! — Подорвалась Ира. — Тёпленькой, из-под солнышка.

— Ну, давай, давай… Лентяйка. — Усмехнулась Ольга в опустевший дверной проём.

* * *

Для натурального хозяйства, к которому переходило семейство, важно и за огородом следить, и скотину кормить. Происходи всё в современном мире, девушки просто разделились бы: одна — в огород, другая — на выпас. Но каждая боялась оставаться в одиночестве против всего мира. Ходили строго парой. Поэтому приходилось выкручиваться. В первый день пасли лошадь и косили траву. Часть ранее заготовленного и уже подсохшего сена тащили на волокушах домой. На второй день лошадь оставалась под крышей сарайки и кормилась вчерашними заготовками, а девушки шли пропалывать грядки и собирать урожай.

Вот и сегодня они подбросили сена коняжке и отправились к скале. Вытащили инструмент из специально построенного шалашика — чтобы поутру росой не мочило. Оглядели поле деятельности. Не всё ещё выросло. Например, капуста с морковкой ещё не готова. А вот помидоры, перцы, огурцы, кабачки — они быстро тянулись и вызревали на ярком летнем солнце. После тяжёлой мясной диеты девушки ежедневно наслаждались салатами. Вызывал опасение только один вопрос: как хранить? С одной стороны такое количество посадок позволяло есть только с грядки, без гипотетического магазина. Кустов росло так много, что Ольга даже выбрала несколько с самыми красивыми, крупными и аккуратными плодами — на семена. Теперь с них ничего не срывали — выбранные помидоры, огурцы и прочее зрели «на корню». Для чего их даже оградили от полива, потому что в последней стадии созревания полив наоборот — вреден. Потом полузавядшие плоды будут высушены, а семена вышелушены.

С другой стороны, отсутствие соли вызывало сомнение, что удастся зимой поесть консервированные помидоры или огурцы. Некоторые рецепты можно попробовать совсем без соли. Например, сварить кабачковую икру и томат-пасту. Пастеризованные и закатанные в банки продукты должны долго прожить. Капуста тоже может закваситься без проблем. Кое-что, как зелень и перцы с ягодами, можно засушить. Но для огурцов ни Ольга, ни Ирина подобных рецептов не знали. Впрочем, огурцы — сплошная вода, с ними можно не мучиться. Ягод тоже ещё не было. За ними девушки хотели сходить на днях — на кустах как раз только сухие малина и жимолость остались.

Прошлись тяпками по мелкой траве, успевшей проклюнуться между кустами. Ольге в очередной раз вспомнилась утерянная при переносе теплица, в которой Михаил соорудил высокие — по пояс — грядки.

— Мы же туда машину перегноя привезли. Эх, хорошо! Идёшь спокойно, кланяться каждой травинке не надо. Глубина грядок с полметра. А внизу — полки для инструментов, удобрений и прочего.

— Да-а-а, хорошо бы так.

Ира не стала напоминать, что эту речь она слушает регулярно весь последний месяц. Хочет человек помечтать, да и ладно.

Собрав очередную партию созревших овощей, засветло вернулись домой. Михаил ещё не проснулся после первого за много дней приёма пищи. Шум возвратившихся девушек как раз разбудил его.

Сами поели и мужчину покормили.

Стопку посуды, хоть и устали, решили не оставлять на завтра. Разогрели воду всё на той же буржуйке-коптильне. Помыли в кипятке, потом ополоснули дважды и вытерли чистым полотенцем. Всё по канонам, выученным в детстве. И сами ополоснулись в конце трудового дня.

* * *

Через пару суток общая слабость прошла и Михаил смог выбраться во двор. Хотелось сделать то, ради чего отправились в поход. Из-за чего он получил раны, а жена — сотрясение мозга. Да, правую руку надо всё ещё беречь, но кое-что можно и одной сделать. Тем более он никогда не мучился, если сподручней было поработать левой рукой. Амбидекстер — не амбидекстер, но многие вещи Михаил мог делать обеими руками. Разве что писать не получалось. Хотя, если потренировался… Но смысла не видел заморачиваться.

Сейчас мужчина хотел провести подготовительные работы. А именно — проварить рога. Жёны обещали вернуться с огорода сразу после полудня. Тогда все вместе вычистят подготовленные рога и засунут их в станок для правильного изгиба.

Засунув большой палец за ремень — чтобы не дёргать руку, нарубил и натаскал дров. Уже проверенным способом утопил в тазу заготовки и сел поддерживать огонь.

К обеду Михаил весь извёлся: девушки обещали вернуться, но всё ещё отсутствовали. Он уже вышел со двора в лес. Хотел проверить, может, что-то случилось. В этот момент обе, наконец-то, появились.

— Девочки, вы так больше не пугайте! Полдень уж наступил, а вас всё нет.

— Да чего ты испугался? — Хмыкнула Ольга.

— Как чего? Хищники всякие…

— Какие? Здесь территория Машки. Никого больше нет. Даже волки наши умотали куда-то. А чужие опасаются.

— Всякое может случиться. Могут случайно забрести… Ладно! Давайте рога обработаем, они уже совсем готовы.

— А обед? — Удивилась Ирина.

— Лучше сейчас всё сделать. Боюсь, испортятся, если переварить.

Вздохнув, девушки прошли к печке, надевая на ходу толстые рукавицы.

— Фу-у-у! Ну, и вонизма!

Вопль прозвучал почти одновременно. Михаил только пожал плечами. В этом вопросе он ничего изменить не мог.

Работа заняла меньше часа — и рога в этот раз вываривались дольше, и технология уже отработана. Михаил поменял только профиль деревяшки, на которую насадили рога. Сделал её плоской, чтобы плечи арбалета за счёт формы получились менее жёсткими, чем в прошлый раз.

* * *

Ещё три дня ушло на выстругивание приклада. Приходилось зажимать деревяшку в тисках и работать ножом одной рукой. Это было трудоёмко, но просто. Трудности начались, когда приходилось сверлить. Особенно заготовку спусковой скобы. Девушки в этом деле тоже не смогли помочь. Женские руки оказались не способны жёстко держать дрель. После долгих раздумий Михаил сумел приделать к верстаку деревянные направляющие с переносными тисками. Теперь дрель крепилась в основные тисы, и девушки по очереди крутили ручку. А Михаил плавно двигал закреплённую в маленьких тисках заготовку.

Он думал, что изготовление тетивы тоже задаст ему задачку. Но к этому времени бок основательно зажил. Хотя всё болело, но придерживать правой рукой плоскогубцы стало возможным.

Дело продвигалось медленно, но верно. На восьмой день Михаил отложил готовый агрегат и переключился на стрелы. Через две полноценных смены он остановился на шестнадцати снарядах.

— Пожалуй, хватит. Принимайте товар!

Арбалет и пучок стрел заняли место на летнем столе перед ужинающими девушками. Нетерпеливые амазонки решили, что еда может и подождать. А вот испытания — вещь срочная. Первая стрела пробила доску забора, после чего ту пришлось расколоть. Иначе при вытаскивании попортили бы либо наконечник, либо оперенье.

— Давайте на этом закончим, — остановил тренировку Михаил. — Завтра всё равно на пастбище идти. Вот там постреляете в склон обрыва. Ирина со вздохом протянула уже взведённый, но не заряженный арбалет.

— А можно…

Михаил переглянулся с женой.

— Ой, да стреляй уже! — Махнула Ольга.

Через секунду пришлось ломать ещё одну доску забора.

* * *

Через шесть дней, после активных тренировок, девушки могли попасть в мишень размером с ладонь на расстоянии двадцати метров и в две ладони — с пятидесяти. Они и раньше стреляли прилично, в отличие от Михаила, каждая стрела у которого уходила на плюс-минус пять метров во все стороны. До ранения ещё можно было говорить о попадании в слона с двадцати шагов. Теперь же даже прицеливание с левого, здорового плеча давалось с трудом, а каждый выстрел отдавался в покорёженном боку. Взводить же арбалет вообще не получалось.

Для определения величины натяжения Михаил пошёл немного другим путём, чем в прошлый раз. Когда оружие оказалось полностью готово, кроме спусковой скобы, девушки попытались натянуть арбалет изо всех сил. Сначала Ирина, потом Ольга. Михаил отметил, докуда у них получилось. Здесь будут два из трёх выступов, за которые будет цепляться тетива. Затем Михаил отступил ещё раз на то же расстояние, нарисовал место третьего зацепа — гипотетически он сможет натянуть до этой отметки, когда выздоровеет. В прошлый раз все три точки он отмечал сам, только на основании своих сил. Привлечение девушек позволило не только обойти вопрос больной руки, но и отметить мощность лука конкретно под пользователей.

Уже расчерчивая спусковую скобу, мужчина понял, что третью точку натяжения придётся убрать. Точнее, перенести в это место ось. Плоский профиль рогов сделал их более гибкими, и шаг натяжения получился гораздо больше, чем в прошлый раз. Для плавности спуска требовалось уменьшить эту сторону, что получалось лишь за счёт отказа от третьей точки натяжения.

Всё это время Михаил не забывал о ранении. Да и как забудешь, если болит, не переставая. Уже на третий день он понял, что раны начинает стягивать. Рубцы, если им позволить, могут обездвижить всю сторону. Ежедневно с утра и вечером он старательно разглаживал все узлы, преодолевая боль. Новая кожа, мало того, что пока ещё тоненькая и болезненно-нежная, так она наросла прямо на мышцах, сковывала их. Неизвестно, появится ли в дальнейшем скользящая жировая прослойка, но сейчас каждое движение давалось только через боль — приходилось растягивать едва зажившие раны. Подъём руки, сгибание и разгибание локтя — всё шло медленно и через муки.

Немного помогала баня. Но и разогревать приходилось очень осторожно. Это только кажется, что рёбра ничем не прикрыты. Под нормальной кожей достаточно жира и мяса, чтобы разогрев шёл плавно и равномерно. Сейчас же голая кость болезненно реагировала, разнося жар вглубь лёгких. Ощущение от клеймения удавалось снять только регулярным поливанием. Чтобы не занести заразу, в воде запаривали чистотел — его сок прекрасно справляется со всякой гадостью. В чистом виде даже выжигают всякие бородавки. На зиму тоже запасы сделали: Ольга не поленилась и собрала на покосе веники из этой и других трав, что удалось идентифицировать.

Понимая, что с арбалетом у него не получается, Михаил переключился на тренировки с копьём: махи во все стороны, упор пятки в землю при прямом нападении. Метать оружие он отказался после первого же раза — для этого надо напрягать весь корпус, но из-за болей работать в полную силу не получалось.

Глава 2 Охота

Наконец, назначили день охоты. С собой каждый нёс дневной запас пищи и флягу воды. Больше ничего решили не брать — вернуться предполагалось в этот же день, пройдя с десяток километров на восток.

Из оружия — ножи на женщинах, у мужчины — наконец-то испивший крови кортик и походный топорик. Конечно же, копья. Только ими можно отсечь атаки крупных зверей. Самострел висел на плече у Ольги. Простым жребием девушки определили очерёдность выстрелов, и старшая получила гордый шанс первой подстрелить добычу… И дополнительную нагрузку в несколько килограмм: кроме самого арбалета, имелся комплект из пяти стрел и колчан.

Стрел сначала было больше — каждая из женщин за эту неделю успела подготовить по десятку. Но часть уже испортили при тренировках: терялись наконечники, ломались древки, трепалось и отлетало оперенье. Вот и осталось у Ольги пять, у Ирины — шесть стрел.

Контейнер для хранения стрел тоже весил больше килограмма. Его вырезали из бересты и вставили донышко в виде деревянного кругляша, обмотав в несколько слоёв распаренной берёзовой корой. Низ затянули капроновым шнуром, верх прошили им же. Скрепить на всю длину не получалось, но и так береста после засыхания плотно обхватила деревяшку и создала крепкую конструкцию. Верх, чтобы не вываливались стрелы и чтобы не мочить их, обвязали куском шкуры.

Михаил долго вспоминал, как же всё-таки называется это сооружение: колчан или саадак. Долгим мозговым штурмом вытащили из памяти третье название: тул, что только прибавило неразберихи. Интересно, название известного оружейного города происходит от этого же слова или нет?

Вспоминали, выуживали из памяти все фразы, где употребляются эти слова. Получалось, что саадак — просто чехол для лука. Для переноски стрел использовался тул или колчан. При этом колчан — что-то комбинированное — и для лука и для стрел. Как бы саадак и тул в одной упаковке^[1].

* * *

Шли в кильватер: впереди, раздвигая высокую траву, вышагивала Ольга с копьём на правом плече. С левого плеча, на манер ружья, свешивался арбалет. За спиной — тул со стрелами. Вся небольшая поклажа оттягивает пояс. Тёмно-русая коса обмотана вокруг шеи и закинута за спину, защищая горло. Когда-то, ещё в романтичном детстве, девочка Оля вычитала подобное в книжках о пиратах.

В центре построения оглядывала левый фланг Ирина. За ней в поводу чяпала Лизка с жеребёнком. Во избежание пропажи животины, решили взять её с собой. Так как лошади ещё не приучены и в дозоре им нечего делать, то животных передали Ире, как самой свободной.

По договорённости передний край и правую сторону должна контролировать Ольга, а Ирина — только левую. Но взгляд девушки сам собой метался то на право, а то и назад, где тащился Михаил. Не то, чтобы он сам напросился в арьергард, вот только с дребезжащей тачкой лучше не соваться слишком близко к остальным. Транспорт несколько задерживал, зато появлялась возможность унести всю добычу. А прикрутив к раме передние вилки от велосипедов с колёсами, удлинив ручки оглоблями и соединив их впереди поперечиной, Михаил получил нечто вроде тележки для рикши. Как известно из физики — тянуть легче, чем толкать. Так что проходимость заметно увеличилась. И толкать здоровым плечом у мужчины вполне получалось. Жаль, что тачку они когда-то купили с одним колесом. Пришлось вот так изгаляться: отпиливать переднюю часть велосипедной рамы, высверливать в ней и в раме тачки по два отверстия и стягивать болтами. О существовании нескольких старых драндулетов Ольга вспомнила как раз, когда переделывали транспорт. Тачка с двумя велосипедными рулями по бокам выглядела забавно, но конструкция получилась достаточно крепкой и устойчивой. Рули пришлось оставить, по-другому конструкция распадалась. А поворачивающиеся колёса удобнее в пути. Сами рога рулей тоже можно приспособить. Например, повесить что-то или привязать копья.

При покупке тачки они выбирали из двух вариантов: с одним и двумя колёсами. Выбрали бы два — не пришлось бы так мучиться. Но теперь уж ничего не изменить: в магазине двухколёсная тачка выглядела не такой крепкой, как одноколёсная, вот и выбрали её. К тому же, покрышка на тачке бескамерная, что только в плюс при отсутствии доступа к заводам и фабрикам. На двухколёсном агрегате производитель почему-то использовал старый вариант колёс — с пневматическими шинами. Оставшиеся детали от велосипедов тоже не останутся без дел — из них Михаил планировал позднее сделать полноценную телегу с большим кузовом из жердей и прутьев.

Ольга продержалась чуть больше часа. Молодость и неопытность Иры тянули дальше. Да и груза на ней висело гораздо меньше: и копьё легче, и отсутствие самострела. Она только тащила несколько стрел в таком же туле, как старшая подруга. Но Михаил всё-таки объявил привал: они с женой достаточно ходили в походы, чтобы понимать, что привалы лучше не пропускать. Лучше присесть и отдохнуть чуть раньше, чем вымотаешься. Тогда скорость восстановления получается гораздо выше.

Как раз нашёлся подходящий камень — след одного из ледников. Посидели, попили водички, чуть подкисленной ягодами, и продолжили путь. Только теперь все вещи, кроме ножей и копий, легли в тачку. Чтобы вся эта свалка не грохотала при движении, Михаил переложил вещи срезанной травой. Ещё и в щели между рамой и кузовом напихал, чтобы не бренчало. Теперь о движении можно было судить только по скрипу колеса и пыхтению мужчины, навалившемуся здоровым плечом на жердь. Колесо, зараза, хоть и смазано, но время от времени всё равно поскрипывало.

Ещё через час устроили очередной привал. На этот раз нашли ключик под густыми кустами. Как будто специально для туристов рядом с источником лежало поваленное, но выжившее дерево, позволяя присесть в тени кроны.

Ира привязала лошадок на длинный повод — пусть Лизка пожуёт немного, присела рядышком с остальными. Михаил оглянулся на жён, немного задумался, потом скомандовал:

— Девочки, сядьте лицом в разные стороны…

И предупреждая возможные вопросы:

— Не забываем, что нюх у нас хреновый. Хищника не учуем. Лучше иметь обзор на 360 градусов.

— Ага! — Ира встала и перебралась на одну из толстых веток.

Она решила, что лучше смотреть хоть с какой-никакой высоты. А разговаривать можно и отсюда, она прекрасно слышала обоих супругов. Ольга как раз подняла вопрос о смысле похода.

— Миш, чего мы сорвались? Вроде мясо в запасе есть. Зачем на охоту?

— А чего дома не спросила? — Усмехнулся Михаил.

Но не успел он открыть рот и объяснить, как Ольга ответила:

— Скучно стало, вот и согласилась.

Она привалилась к выпирающей ветке, как к спинке стула.

— Вообще, это был риторический вопрос, — хмыкнул мужчина и продолжил: — Твой довод, конечно, чисто женский. Но я думал только о необходимых материалах. А конкретно — о рогах. Валить будем что-нибудь говяжье. Бычка или тёлку. Сама понимаешь — козы нам не подходят.

Женщина задумчиво пожевала травинку, продолжая осматривать горизонт.

— А зачем тащимся так далеко? Что мешает грохнуть кого-нибудь поближе?

— Да не знаю, честно говоря. Может, ощущение, что гадить возле дома не следует?

— А что? По-моему, правильно. — Послышался сверху голос Иры. — Мы возле дома разводим животных и никого не убиваем. Пусть животные привыкнут, что здесь безопасно. Мы же и хищников истребим. Так?

Ольга нахмурила брови, обдумывая доводы.

— Наверно… Вон, рядом какая-то левая стая шастает.

— А это ещё один довод к сегодняшнему походу! — Мужчина в азарте щёлкнул пальцами. — Сделаем ещё один самострел, что позволит лучше обезопасить округу.

— Кстати, о коровах! — Ирина выглянула из листвы. — Вон из-за того гая как раз табун выходит.

Она махнула рукой на юг.

— Табун у лошадей, — хмыкнула Ольга. — Коровы ходят стадом. Но вот что непонятно — откуда ты выкопала словечко «гай»? С детства его не слышала. Сейчас всё пытаются упростить. Лес — и лес. Без разницы, какой именно.

— Да не знаю. Всплыло вдруг. Но на счёт табуна, то есть — стада… Мы можем ему в бок выйти, если сейчас пойдём. И ветер подходящий.

— Тогда идём! — Поднялся Михаил. — Тачку я брошу здесь, чтобы не шумела. И относительно недалеко, чтобы вернуться за ней.

— А лошади?

Мужчина поскрёб отросшую бородку:

— Индейцы прикрывались лошадьми, чтобы подкрасться к добыче. Как думаете — получится?

Ольга внезапно зажала рот и хрюкнула сквозь ладонь.

— Три туши прячутся за маленькой пони и молочным жеребёнком. Вы думаете — прокатит?

Михаил тоже беззвучно затрясся, представив, как они утрамбовываются в силуэт лошади, время от времени сусликами выглядывая из-за её спины. А Ира, как самая маленькая, на четвереньках бежит возле жеребёнка.

— Но и оставлять их здесь небезопасно. — Нахмурился он. — Вдруг волки? Предлагаю половинчатое решение. Подходим как можно ближе к стаду и привязываем. А там посмотрим.

* * *

Зашли навстречу стаду, немного наискось. Но только так, чтобы ветер не дул от них к коровам. Последние пятьдесят метров всё-таки скрючились и прятались за силуэтом. Потом присели в траву.

— Ждём здесь, — прошептал Михаил. — Быки пройдут, потом здоровые коровы с телятами. В конце — больные и телята-одиночки. За такими никто не следит и отбивать не будут. Вот их и возьмём.

Девушки только кивнули. Дикие коровы, или туры, не спешили. Спокойно дефилировали мимо, срывая на ходу траву. Наконец, дождались: после пусть и разряженного, но относительно плотного ядра, шёл пяток отстающих. Самым последним хромал хрипящий бычок. То ли он недавно отбивался от хищников. То ли где-то повредил ногу и теперь, выдыхаясь, пытался догнать остальных. Это был настоящий подарок.

— Значит так… — Михаил расчистил небольшой участок земли и накарябал профиль быка. — Бьёшь сюда: чуть ниже центра груди. Но не просто так. Дождись, когда нога пойдёт вперёд. Иначе лопатка и нога всё перекрывают. Только когда нога впереди — стреляй под самый сустав.

— Да поняла уже! — Зашипела Ольга шёпотом и поползла на четвереньках поближе к стаду.

Арбалет уже взведён, ещё на подходе, когда животные их не слышали. Теперь только пробраться метров на пятнадцать-двадцать — самая убойная дистанция. Думала, уже не успеет до подхода цели. Но получилось. И бычок не обратил внимания. Хорошо! Ольга присела на одно колено, упёрла локоть в ногу. Пусть немного в раскорячку, зато оружие не дёргается. И в траве видна только макушка стрелка. Женщина медленно вытянула стрелу из-за плеча. Осмотрела, вспоминая, куда отклоняется именно этот снаряд. В этом и был феномен её с Ирой меткости — знать «в лицо» каждую из стрел, как они себя ведут в полёте. А Михаил подходит к ним, как к фабричным штамповкам, что в корне неверно.

Медленно поворачиваясь вслед за бычком, Ольга приноравливалась к ходу жертвы. Она уже готовилась спустить курок, как бычок скакнул, пытаясь догнать остальных, и сбил прицел. Матюгнувшись под нос, Ольга тут же плотоядно улыбнулась: не ушёл, снова захромал. Ну, вот и всё! Очередной шаг открыл подреберье. Ольга тут же нажала на спусковой крючок. Только в последний момент мелькнула здравая мысль и она сделала поправку. Бычок слишком далеко прошёл вперёд и теперь находился не ровно в профиль, а немного с заднего ракурса. В таком положении, если бить в указанную точку, стрела уйдёт ближе к горлу и может проскочить мимо сердца. Сдвинув прицел на пару рёбер назад, Ольга нажала. И тут же потянулась взглядом вперёд, вслед за стрелой, всей душой желая попасть.

Есть! Бычок скакнул вперёд, пробежал несколько метров, потом заковылял, шатаясь. Он ещё не умер, но охотница внезапно поняла: Всё! Цель окончательно переквалифицировалась в добычу.

Горестное мычание остановило стадо. Впереди начался какой-то ажиотаж. Приглядевшись, Ольга увидела, как от переднего края шагает вожак. Чёрт! Про такое они не подумали! Упав на спину, женщина потянула тетиву. Пусть стрелять спереди бесполезно, но вдруг? Вдруг откроется шея или край груди?

Спрятавшиеся за лошадью охотники мрачно смотрели на приближение гиганта. Вполне цивилизованный деревенский бык-производитель выглядит устрашающе. А здесь — вообще запредельно. И размеры, и вид. Подтянутый живот. Потёртые в боях рога. Проплешины в чёрной шерсти на месте шрамов. Внутренне холодея, Михаил перебирал пальцами на древке, стараясь взяться ухватистей, чтобы никаких складок. Мысли неслись галопом, формируя возможные сценарии. Ветер от туши почти прямо на них. Это хорошо — запах вожака не насторожит. Хотя бывают случаи, когда запах ползёт как будто наперекор ветру. Далее, подстреленный бычок успел прилично скакнуть вперёд и теперь находился гораздо дальше пятидесяти метров, которые Михаил сам себе определил, как безопасные. И Ольга, хотя на двадцать метров от них, но от туши всего на десять ближе. Три точки: лошадь с людьми, охотница и поваленный бык расположились в вершинах удлинённого треугольника.

Вожак, громко фыркая, обошёл труп. Потыкал мордой в бок, но добился только безвольного мотыляния головой. Явственно пахло кровью. Этому можно дать логичное объяснение — ещё утром этот бычок сцепился с волками. Серые порвали ему немного заднюю ногу. Уйти молодой сумел, но весь день отставал от стада, сильно хромая. Чёрный гигант прошёлся по кругу, шумно втягивая воздух. Нет, волками не пахнет. И саблезубами тоже — ни одним из тех, кого знал вожак. С одной стороны вдалеке виден какой-то силуэт. Жаль, ветер с другой стороны. Подслеповато косясь, он двинулся навстречу, но через пару дюжин шагов остановился: лёгкое дуновение принесло резкий запах лошадиного пота. Да и силуэт знакомо задрал голову и заржал. Было что-то ещё, но в знакомые опасные запахи это не укладывалось. Бык мотнул головой и фыркнул, окончательно решив возвращаться. В его голове ситуация сложилась: волки, ранение, смерть. Сейчас опасности для стада нет.

Люди облегчённо расслабили руки на оружии: пронесло. Охотники дождались, пока четвероногие отойдут достаточно далеко, и собрались вокруг добычи. Ирина остановилась чуть раньше:

— Я думаю, что Лизке не стоит это видеть.

— Так и скажи, что сама не можешь на это смотреть. — Хмыкнула Ольга.

— Ну, да. К разделке притерпелась. А вот то, что он только что был живой и уже мёртвый… Вот к этому привыкнуть невозможно.

— И как ты собираешься охотиться?

Брови старшей жены наползли на лоб.

— Не знаю, — вздохнула девушка. — Хищников, наверно, смогу.

— Ну, хотя бы так.

Михаил вклинился в обсуждение:

— Я за тачкой. А вы охраняйте. Скоро какое-нибудь шакальё прискачет. И ладно, если только они. Так что держитесь вместе и оружие не опускайте.

Ольга угукнула и, поманив подругу, принялась водить самострелом. Ира вздохнула, но потянула лошадок ближе к супруге. Кивнув своим мыслям, Михаил зашагал за транспортом. Обернулся минут за сорок. Потом разделка и погрузка. Сегодня в первый раз забрали фактически всё. Даже большие кости. Оставили только сложный в обработке желудок и резиновые лёгкие. Ещё на месте разделки остался толстый кишечник. А вот тонкий освободили от содержимого и бросили на дно.

— Наделаем колбасы, — потёр он руки. — И из мяса, и из потрохов тоже. Хрящи для этого выварим, чтобы колбаса не разваливалась. Натуральная замена соевым добавкам.

— А копыта зачем? — Ирина ткнула в ногу, торчащую над бортом.

— Пока незачем. А вообще — всякую мелочь можно мастерить. Древняя пластмасса.

Пристроившись к перекладине, Михаил попробовал сдвинуть тачку.

— Рога забыли, — заметила девушка.

— Вот же! Склероз, блин.

Пришлось брать всю голову. Михаил не подумал про ножовку, а выламывать рога камнем остерёгся — вдруг сломаются.

— Зато язык тоже сварим и в колбасу.

Не всё поместилось в тачку. Поэтому часть груза взгромоздили на Лизку, несмотря на её явное возмущение. Немного ошалев от запаха крови, она всё-таки согласилась кое-что везти. Уговаривала её Ирина, она же и пошла первой, ведя лошадь в поводу. Затем двинулся Михаил. Последней отходила Ольга, контролируя небольшую стаю шакалов. Те пришли к концу разделки. Нападать вчетвером на охотников не решились, что знатно нервировали своим тявканьем и шатанием из угла в угол.

Гружёный транспорт заметно тормозил шествие. Только до родника ползли почти час. Ольга и Михаил с облегчением принялись отмываться. Из фляжек они после разделки только руки сполоснули. Но потрошение такая штука, что пачкаешься по локоть, и лицо тоже в крови и жире. На всё это с радостью тут же налетели мухи, так и не отставая всю дорогу и кусая до крови. Из всей троицы только Ира оставалась чистой. Она ведь не лезла в кровавую работу. Но и без этого девушка вся вымокла на жаре. Солнце так и продолжало жарить, на небе почти не появлялись облака. Вся растительность, как понял Михаил, жива только за счёт многочисленных подземных источников. Интересно, за счёт чего питаются сами родники?

Умылись, обсохли. Заодно отдохнули и перекусили. Заменили во фляжках тёплую уже воду. Тронулись. Из-за груза тащились кое-как. Ира успевала без проблем попасти Лизку, пока Ольга или Михаил тянули тачку, и снова их догнать. Домой вернулись засветло, хоть и почти на закате. В лесу так уже сумерки наступили.

— Фух! — Ирина проскочила вперёд и открыла ворота. — Лизка, Гаря! Домой!

Гаря — это Гагарин. Принятое имя, и так-то недлинное, всего за неделю сократилось до двух слогов. Любит человек всё упрощать.

— Сегодня я варить отказываюсь! — Ольга плюхнулась на скамейку возле крыльца и вытянула ноги.

В дороге они обсуждали, как именно готовить колбасу. Пришли к выводу, что сначала мясо надо отварить. Ещё вспомнили, что красивый розовый цвет колбасы — из-за добавки какой-то соли. Но тут же решили, что это вторично, и они с удовольствием съедят колбасу серого цвета.

Михаил с глубоким вздохом сел рядом.

— Предлагаю залить холодной водой. Не думаю, что до утра испортится.

— Холодной воды нет.

Жена вяло покачала головой.

— Значит, отдыхаем и приносим. По дружку каждый — и готово.

С водой произошла заминка. В двух руках раненый не смог носить, а в одной не получалось поднимать больше половины ведра. Иначе корпус перекашивало и в боку стреляло. Девушки тоже с полными вёдрами справиться не могли. Вместо быстрой прогулки до ручья и обратно, пришлось трижды повторить рейс.

* * *

Металлический грохот и экспрессивный вопль в утренней тишине:

— Твою ма-а-ать!

С девушек моментом слетел дурман сна. Обе, опасаясь за здоровье мужа, выскочили на кухню в чём мать родила.

— Ты чего? — Ольга, хриплым со сна голосом.

Из-за её плеча тянула голову Ирина. На столе, под столом, возле печи — везде разбросаны ножи, ложки, вилки и другой инструмент для еды. Один из ножей вибрировал, воткнувшись в пол.

Муж поднял за ручку пустой ящик буфета:

— Да вот… Заклинило. — Хмыкнул очумело и отодвинул ногу от лезвия.

— Чего полез-то?

— Хотел… Найти… — Одновременно со словами мужчина выдвинул второй ящик и полез внутрь. — Во!

В руке тускло блеснула алюминиевая трубка с расширением-воронкой на конце.

— И вот!

Вторая трубка, потолще. Ира попыталась рассмотреть, шагнула вперёд, но тут же вернулась за спину подруги — побоялась ранить босые ноги.

— А что это?

— Насадка,колбасу набивать. — Бросила через плечо Ольга, и снова мужу: — Чего в левый ящик полез? Мелочёвка справа.

— Да, забыл что-то…

Быстро собрали кухонный инструмент, сгоношили завтрак. Михаил время от времени смотрел на вытащенные насадки для мясорубки. Проигрывал в голове порядок действий. Сначала очистить кишки, потом подготовить фарш, набить, сварить…

— А ведь вчера неправильно вспомнили! — Вскинулся он. — Фарш готовится из сырого мяса, а не из варёного. Варят колбасу целиком. Тогда фарш схватывается в единый кусок. Котлеты ведь после обжарки становятся твёрдыми и не разваливаются. Помнишь, ты как-то приготовила котлеты без добавки? Ни хлеба, ни риса не положила. Так они стали как подошва.

Ольга недовольно нахмурилась. Кому понравится, когда вспоминают его ошибки?

— А я помню, что используют варёное мясо и желатин. — Возразила она. — Или разваренные хрящи, как у нас.

Подорвавшись, женщина убежала в комнату за старой книгой рецептов. Через десять минут, не дождавшись её, пришли остальные. Ольга медленно перелистывала страницы.

— Сырой, тоже сырой, опять… Но я же помню!

Она растеряно подняла голову, вздохнула и снова углубилась в книгу. Внезапно её лицо озарила радость.

— Ага! Вот оно. Говорила же — есть рецепты из варёного мяса с желе. Тут вот из курицы «Докторская» или вот — ливерная. Так как будем готовить?

Она уставилась на мужа. Тому ничего не оставалось, как признать правоту и предложить все варианты.

— Не будем мучиться с выбором, а помучаемся с готовкой. Предлагаю три рецепта: один из сырого мяса и сваренного уже в оболочке, второй — фарш из варёного мяса и желатина, а третий — из потрохов, тоже заранее сваренных и на желатине из мослов.

— А ещё можно зельц сделать, — добавила Ира.

Продолжила, глядя на отсутствие энтузиазма:

— Зельц, это кусочки мяса в желатине…

— Да знаем мы, — отмахнулся Михаил. — Почти что наш холодец. Вопрос в том, хватит ли имеющихся хрящей.

Девушка стушевалась и отступила.

— Короче, надо начинать варить. — Поднялась Ольга.

— А конкретно — варить мослы. Их дольше всех готовить. Вот этим и займитесь. А я — кишки чистить. Или хотите поменяться?

Коварная улыбка стала ответом на рвотные позывы жён. Ему действительно проще очистить пятнадцать метров кишок, чем таскать воду. Для варки потребуется много воды, а Михаил, как показал вчерашний опыт, кроме небольшого ведра, ничего поднять не может. Девушки же пока тяжесть положения не чувствовали и по крайней мере четыре-пять килограмм в каждую руку могли взять. Чистить же можно прямо у ручья. Доску только принести.

— Тогда ты отдели нам все кости. — Запрягла Ольга мужа. — Вчера ведь вместе с мясом притащили, ничего не разделывали.

Глубокий вздох в ответ.

— Хорошо… Идём. Вы будете держать, а я резать.

Через час добыча оказалась поделена на составляющие. Самые лучшие филейные части отложили — их перемелют на фарш. Второй сорт — с небольшими прожилками, мелкие мышцы и прочее — раскидали по кастрюлям. Это мясо сначала надо разварить, а потом уже перемалывать. В отдельной кастрюле лежали печень, почки, сердце — то, что пойдёт на ливерную колбасу. И, наконец, кости. Точнее — мослы. Они скинуты в последний свободный бак, и их варить много часов. Михаил поначалу хотел варить большие кости целиком, чтобы не пачкать получающийся желатин костным мозгом. Но кости тупо не лезли в посудину. Пришлось колоть их пополам и выковыривать мозг. В ходе обсуждения решили добавить его в сырой фарш — это же почти на 100 % жиры, колбаса должна стать вкуснее. Эх, как же жаль, что они кастрюлю-скороварку в своё время не купили. В ней под давлением выходит в несколько раз быстрее и гораздо меньше вони. Продавалась несколько лет назад старая стальная кастрюля, а они решили, что им в хозяйстве хватит электрической мультиварки с функцией скороварки. Кто же мог предполагать, что их дом останется без электроэнергии.

* * *

Задав фронт работ, Михаил отправился на ближайший ручей. Только хитрый двоеженец запряг жён: одна несла ведро с будущей оболочкой для колбасы, другая — кусок плахи. Всё равно они по воду идут порожние. Женщины набрали воды и смотались, а Михаил приступил к грязной работе. Для начала распластал на куски. Работать со всем кишечником целиком просто нереально. Поэтому нарезал части на размах рук. Заодно узнал примерную длину. Оказалось, что никаких пятнадцати метров и в помине нет. Размер тонкой кишки получился более чем в два раза длиннее. Ровно двадцать два размаха рук. Приняв разброс от 1,5 до 1,6 метров — в зависимости от настроения, получается 33–35,2 метра.

Сначала промывка. Вчера, при разделке, он только выдавил жижу на скорую руку. Теперь промыл с одного конца, вливая мыльную воду через воронку. Потом — с другого. Пару раз он перехватывал оба конца и бултыхал для лучшей очистки. После этого — промывка чистой водой, тоже с бултыханием. Только этот этап занял больше часа. А теперь надо поскоблить. Причём и снаружи, и изнутри. Каждый орган в теле имеет оболочку. Это касается всего. Тонкий, в несколько клеток слой требовалось убрать. Снаружи это соединительная ткань и кровеносные сосуды, а внутри — клетки пищеварения. Ни то, ни другое лучше в рот не совать. Требуется ли реально скоблить, Михаил не знал. Зато видел передачу о кавказской кухне. Или туркменской?… Таджикской? Уже вылетело из головы. Короче, кишки чистятся и наматываются на шампур. Получается такой специфический шашлык. Название тоже позабылось. Передача-то шла в пору светлой юности. Светлой, потому что в голове светло — знания уходят на просвет, не задерживаясь.

Там кишки отскабливали — он тоже приступил к этому делу. Сразу же запорол два куска. Понял, что обух ножа скоблит ничуть не хуже, чем лезвие, и перевернул инструмент. В течение часа кое-как закончил три штуки. Время от времени куски требовалось промывать и на ощупь проверять качество зачистки — на глаз ничего не заметно, но обработанные участки имели другую степень скольжения. От отчаяния хотел довести до восьми и бросить. Потом вспомнил о количестве мяса, и снова склонился над доской.

Жёны приходили ещё несколько раз. Сначала набирали воду, потом принесли обед. Ещё пару раз забегали просто так, от скуки: заготовки варятся, а идти меньше ста метров. Так почему бы не пройтись? К концу скорость совсем упала, от холодной воды ломило пальцы, но он всё-таки доконал до вечера все двадцать кусков и гордо вернулся с ведром, полным полутораметровых…

— Фу! Глисты!

— Буэ!

— Миша! Убери это! Мы здесь едим!

Реакция девушек оказалась настолько резкой, что Михаил не удержался и побегал за ними с «глистой», изображая всасывающие и чмокающие звуки.

— Убери ЭТО от меня! — Позеленевшая Ольга перешла на визг.

Ира тоже стояла бледная и часто дышала, пытаясь справиться с тошнотой. Наконец, до Михаила дошло, что шутка затянулась. Пришлось просить прощения.

— Ладно, девчонки, извините. Вымотался с этими кишками. Хотелось пошутить, разрядить атмосферу…

— Это! Не! Смешно! — Припечатала старшая.

— Да, Миш. Не надо больше так…

Мужчина показал пустые ладони.

— Всё, всё! Видите, ничего нет. Давайте успокоимся… Кормить будете?

— А ху-ху не хо-хо? Перетопчешься.

Михаил уже всерьёз думал, что придётся самому с ужином разбираться, но вступилась Ира:

— О-о-оль, может, покормим? Он больше не будет. Не будешь, Миш?

Форма вопроса поставила его в тупик.

— Э-э-э… Я БУДУ, конечно.

Ольга засверкала глазами, но Михаил уже продолжал:

— В смысле — буду существовать. Ещё лет на сорок рассчитываю. Но так глупо шутить НЕ БУДУ.

— Блин, Миша! — Ольга с рычанием подступила к мужу.

Мужчина с круглыми от «ужаса» глазами спрятался за Ирину. Та сначала стопорнула, принялась растеряно крутить головой. И, наконец, выдала:

— А-а-а! Бедная Ирочка самая ма-а-а-ленькая, — внезапно заголосила она, теребя глаза кулаками. — Мужа надо слу-у-у-шаться, старшую жену надо слу-у-у-шаться. А-а-а! Что де-э-э-лать бедной Ирочке, е-э-э-сли они деру-у-у-тся?!

Ольга не выдержала этих причитаний, грохнулась на скамейку и заржала в голос.

— Клоуны, блин! Два сапога пара. Ирка, забирай этого! Видеть его не могу. Жалеешь — вот сама и корми. Или что ты там ещё хочешь с ним делать… — Она пошленько ухмыльнулась.

— Честно-пречестно? — Губы девушки сами собой растянулись до ушей.

— Честно… Честно… Только ты шибко не радуйся, а то ротик свой прелестный порвёшь.

— Не-а, не порву! Да я, знаешь, сколько могу в рот запихать?!

— А-а-а… А как же моё мнение? Мужчина же старший. — Михаил попытался восстановить свой «status quo».

— Нас двое, а ты один. Как решим, так и будет! Как его… Матриархат. И точка! Так, Ирка?

Та часто-часто закивала, улыбаясь во все тридцать два. В таком вопросе она согласна была поддержать Ольгу обеими руками.

— Только, Оля… — Смущаясь, начала она.

— Что ещё?

— Можно мы сегодня на диване?

Женщина задумчиво почесала щёку. Дунула на выбившуюся прядь волос. А потом махнула рукой:

— Ну, ладно. Оставайтесь. Я тогда в прируб. Надеюсь, оттуда не будет слышно ваши охи-вздохи.

Пошла в дом, но на пороге развернулась:

— Так ты не радуйся, говорю. Скотину накорми-напои, тогда остальным занимайся. Говоря «скотину», я имею в виду не только этого двоеженца, — Палец обличающе упёрся в единственного мужчину. — Но и лошадей.

— Поняла!

Девушка подхватила вёдра и помчалась набирать воду. Принесла с ручья, потом разбавила горячим мясным бульоном. Пусть Лизка дикая, выросла на природе и пила там что попало, но девушку уже научили, что скотине вредно ледяное питьё. Немного мясного взвара тоже не помешает — молоко питательнее будет. Коровам ведь добавляют обрат от молока. Так как сегодня лошадка провела почти весь день на сене, то питья тоже требовалось больше. С утра ей наливали, но сейчас она уже снова томилась от жажды. Стоило девушке вылить оба ведра в большое корыто, как бедная Лиза припала к источнику и, жадно дзюргая, принялась пить. За время, пока Ира накидала сена в кормушку, воды почти не осталось. Прикинув, что лошади ночью опять захочется пить, девушка повторила заход. Потом выгребла с пола испачканное сено, натрусила свежее. На этом обихаживание скотины закончилось.

Уставшая и немного грустная, она сидела на скамейке и смотрела на лес пустым взором.

— Я сейчас, передохну только… — Сказала присевшему рядом Михаилу.

— Сиди пока. Ты маленькая, тебе справляться тяжело.

— Маленькая, но жилистая. Справлюсь.

— Всё равно — непривычная работа требует больше сил.

— Наверно. А вот что дальше? Как справимся? Это сейчас только одна лошадь, а столько забот. Будет ведь ещё больше.

— Да… — Протянул мужчина, рассматривая темнеющее небо. — Лошадей небольшое стадо — для самовоспроизводства. Коровы — тоже несколько. Чтобы и молочко всегда, и другие продукты. Особенно сыр. Эх! Всегда мечтал правильный сыр сделать. Но… То возможностей не хватает, то терпения. Там же выдержка месяцами и даже годами.

— Ой. Я бы бутерброд с сыром сейчас заточила!

— Не дразни. Нам до этого сыра не знаю сколько лет.

— Ещё яйца бы. Яишенку с утра набить. Или вот как сейчас, чтобы долго не готовить. — Ира снова облизнулась.

И опять взгрустнула:

— Как же справимся? Столько забот!

— Не переживай, — усмехнулся Михаил. — Трудно будет только первые десять лет.

— А потом? — Ошарашенно повернулась к нему девушка.

— А потом привыкнем. И надеюсь, будут помощники.

— Через десять лет? Откуда?

— Откуда-откуда… Из тех ворот, что и весь народ.

— В десять лет заставишь ребёнка работать?! — Возмутилась Ирина.

— Ещё раньше. — «Успокоил» её муж. — Раньше в подпаски шли с пяти-семи лет. И девочки помогали матерям с этого же возраста.

— Но как же… Ребёнок же…

— Никто не собирается давать непосильную работу. Какая разница, будет ли пацан бегать целый день на улице или точно так же бегать, но наблюдая за стадом? Короче, не переживай. У нас не фабрика, где десятилетние дети чистили ткацкие станки. Причём на ходу. Пыль, грязь, опасность зацепиться и быть затянутым между валками. А работали дети, потому что только они могли пролезть внутрь. И платили им за такую опасную работу в несколько раз меньше, чем взрослому мужчине. Мужчине, заметь! Женщинам тоже платили меньше.

— Брррр! — Девушку передёрнуло. — Надеюсь, наши далёкие потомки до такого не дойдут…

— Надеюсь. Будет ведь наследство в виде более прогрессивных идей.

— Это каких?

— Ну… Кроме автоматизации… Да хотя бы охрана труда, возведённая в обычай. Равноправие, опять же. — Михаил о чём-то задумался на секунду и продолжил: — Только правильное равноправие чтобы… Без всяких экстремисток в виде фемок.

— В смысле «фемки»? Это как?

— Феминистки, только самого экстремистского толка. Всякие мужененавистницы и бодипозитивщицы.

— А! Помню одну такую. В ленте мелькала. Она в метро обливала мужиков, которые ноги расставляли. Дурость, особенно если вагон свободный. Можно же попросить сдвинуть. А вот если попался хам…

Михаил повернулся к девушке и потрогал лоб.

— Эй! Ты чего? — Отмахнулась та от него.

— Ира! Ты не заболела?

— С чего решил?

— Женщина, которая осуждает такое поведение. Я думал, таких не существует.

Ирина фыркнула.

— Во-первых, это действительно дурость. Во-вторых, я не осуждала. Я бы и сама облила. Но ведь сначала можно попросить. Но иногда попадаются такие хамы. Ух!

— Думаю, ей такие не попались. Она просила — парень сдвигал ноги. А она уже настроилась…

— Ага! Точно! — Ирина залилась колокольчиком.

Потом низким голосом, будто пародируя кого-то:

— «Эти мужланы почуяли, что им грозит. Но акция должна быть проведена! Поэтому буду лить сразу!»

— Ну, теперь мы подобного точно не встретим. Если только сами не вырастим хамов. Что в мужском, что в женском обличие. А вообще, всё это антисоциальное поведение — результат роста народонаселения.

— В смысле?

— Ну, желание выделиться, не быть общей массой. ЛГБТ это. Радикальный феминизм. BLM… Ну, это не в России, но всё же.

— А причём здесь «рост народонаселения»?

— Да вот, был эксперимент ещё в середине двадцатого века. Не помню, как мужика звали… Короче, один американский учёный провёл серию экспериментов над крысами и мышами^[2]. Там такая же штука получилась, как у людей. Прям один в один. Он заселил несколько мышей в большую клетку. Там всё было: еды и питья вдоволь. Только места маловато. Сначала мыши плодились, как… крысы. Ха! А когда достигли определённого предела, началось непотребство. Появились особи, которые начали притеснять остальных на периферию. А сами жили у кормушек и жрали от пуза. Агрессия, отбирание еды у других. Хотя зачем? Ведь каждый может подойти к кормушке и поесть. Потом размножение замедлилось и вообще застопорилось. Стало появляться всё больше особей, которые либо постоянно себя мыли и причёсывали — это им нравилось больше секса. Либо переключились на самцов. Куча гомиков, короче. Кончилось тем, что, когда популяция уменьшилась до приемлемого числа, то выжившие были слишком стары, чтобы размножаться. Эксперимент «мышиного рая» провалился.

— Что, ничего не можешь в постели, так решил грузить девушку болтовнёй?

Из открытого окна торчала и лыбилась Ольга. Михаил онемел от такого наезда. Застыл, не зная, как ответить. Зато взвилась молодая жена:

— Как это не может? Всё он может!

Ольга фыркнула:

— А ты проверяла?

Молодушка тоже застыла, не в силах ответить.

— Короче, — женщина перекинула ноги через низкий подоконник и села поудобнее. — Короче, я тут жду, когда вы ляжете и займётесь размножением, чтобы помастурбировать всласть. А вы про политику. Эх!

Она махнула рукой и заржала, глядя на очумевших супругов.

— А что ещё остаётся? Втроём в постели я не согласна. По очереди — так сил нынче у Мишки не много. А хотелка чешется. Сколько времени уже без хера. Болел он, видите ли.

Михаил с Ириной медленно переводили взгляд со старшей жены друг на друга и снова на неё. Наконец, девушка смогла открыть рот:

— Но ты ведь сама говорила, что не хочешь слышать наши «охи-вздохи».

— Мало ли что я говорила! — Отмахнулась Ольга. — Давайте быстрее. Ужинайте и концерт начинайте. Надо размножаться, а не про политику речи толкать.

Михаил приподнял бровь и пристально посмотрел на старшую жену:

— Вообще-то, на ближайшие полтора-два года вопрос о размножении снят. Вы как бы «того-этого». Заняты, в общем.

— Значит, будете тренироваться. — Отрезала Ольга. — Давайте, давайте. Заходите. Я, уже ужин приготовила.

Мужчина и девушка снова переглянулись, состроили очумелые рожицы. Поднялись одновременно и вошли в дом.

* * *

— Так, ты садись сюда, а ты сюда. — Ольга забегала вокруг стола. — Нет, наоборот.

Сама же плюхнулась напротив.

— Так вам целоваться удобнее будет.

Михаил, успевший положить в рот кусок мяса, поперхнулся. Ира тут же бросилась стучать ему по спине.

— Ай! Тише ты! Рёбра болят.

— Ой, извини… Прости-прости-прости. — Ирина отдёрнула руки и чуть ли не заплакала.

— Очень больно?

— Терпимо. Давайте всё же поедим.

Михаил покосился в сторону умильно смотрящей на них Ольги. Оперши голову на ладонь, она не сводила глаз с парочки. Взгляд женщины затуманился, а улыбка расползлась по щекам. От такого кусок в горло не лез, но постепенно оба застучали вилками по тарелкам.

— Давайте уже, целуйтесь!

Внезапная фраза Ольги снова застопорила процесс. Михаил прокашлялся:

— Оленька… Ты не приболела, часом?

— Да, Оля. Странно для тебя такое…

— Нет, не заболела. Но голову от желания конкретно сносит. Короче, я сама же сказала, что видеть вас не могу, но… Другой порнухи мне не найти… Да целуйтесь вы!

— Вот что, подруга! Идём.

Ира решительно потащила супругу из комнаты. Захлопнула одни двери, потом в прирубе.

— Сядь, а то я будто с титьками говорю.

Ольга присела на кровать. Действительно, при такой разнице в росте Ирине приходилось говорить издалека или задирать голову.

* * *

Михаилу за двумя дверями ничего не было слышно. Но он решил, что тащиться и подслушивать — не стоит таких усилий. Чего раненый бок тревожить. Сейчас девчонки вернутся. Не всю же ночь они там… Или всю? Его встряхнула сначала мысль, что его бросят на пороге удовольствия — организм-то уже настроился. А потом разыгралась фантазия: две девушки, вдвоём, на узкой кровати… Да не-е-э… Он сам бы тогда оказался в той комнате, а девушки — с удобством на разложенном диване. Не будет такого… Михаил разочарованно вздохнул. Сейчас они вернутся.

Он почти угадал. Вернулась. Но только Ира.

— Всё! Я договорилась. Оля нам не помешает. По крайней мере — в процессе процесса. А там уж — как сам будешь себя чувствовать. Если смогёшь, то… А чтобы не разбередить бок, я сама всё сделаю. А ты лежи на спинке, наслаждайся.

Она подмигнула и потянулась к вороту рубахи.

Глава 3 День колбасы

Сквозь сон пробились голоса, заглушённые кухонной переборкой.

— А ты, грю, уже готов. Он так засмущался.

Колокольчик Ирины зазвенел на полную громкость. Ольга тоже добавила. Её низкий громкий смех не могли сдержать не то, что фанерная заборка, но, наверно, и брёвна стен не справились бы. Дальше ничего не разобрать, слишком тихо. Михаил полежал, решая — красться подслушивать или тут остаться. Потом решил не вставать. Главное, что в семье спокойствие, никто ему мозг не выносит. И даже более того. Мысли вернулись к прошедшей ночи. Никакого тройничка, как он фантазировал, не случилось. Да, случилось с обеими, но в комнате девушки появлялись по очереди.

Тут организм затребовал сводить его погулять. Михаилу пришлось всё-таки тащиться до туалета…

* * *

— А сама думаю: жаль. Если уже готов, то слишком быстро получится.

— Зря переживала. Я же слышала, что ты после меня ещё раз на Мишку забралась.

— Оль… — Голос Ирины с задорного сменился на просящий. — Что ты постоянно Мишу как… Как собаку.

— Ми-и-и-шу. Не «Михаилом» же звать, слишком официально.

— Но и не «Мишкой». Ему же обидно…

— Думаешь?

— Точно говорю. Меня, знаешь, как бесило, когда Андрей так называл…

— Мишкой? — Со смехом перебила подруга.

— Не-е-е! — Ира тоже рассмеялась. — Кхы… Иркой когда… Сначала не замечала, а потом: что он со мной, как с собачкой.

— А если это я? Я ведь тоже тебя иногда «Иркой» называю.

Девушка задумалась, прокручивая в уме разговоры.

— Странно… Не, от тебя нравится. Ты так… Как мама. Маме можно.

— Эй! Какая я тебе мама? А Миша что — папа?

— Да ну, скажешь тоже. Папа. Что у меня, Эдипов комплекс? Или как называется, если между дочерью и отцом?

— Инцест это называется.

— Да понятно. Эдипов комплекс — тоже инцест. И между братом и сестрой — тоже. Только между сыном и матерью своё название есть, а у остальных не слышала.

— Эдипов, насколько я помню, вообще тяга к родителю противоположного пола. То ли вариант инцеста, то ли нет. Но инцест, пожалуй, звучит как-то грубо. Так ты не сказала: если я — мама, то Мишк… Миша? — Исправилась она на ходу.

— Миша — муж. Что непонятного. И ты не мама. И вообще, не надо про маму.

Девушке взгрустнулось. Со вздохом она продолжила:

— Ты — жена, Оля. И, надеюсь, подруга.

— Думаешь, две жены могут оставаться подругами? — Хмыкнула Ольга. — Муж с женой перестают быть друзьями.

— У некоторых получается… Чшшш… Наш ползёт.

Стукнула дверь комнаты. Потом в неосвещённом тамбуре мелькнула тень и зажурчало в туалете.

— Интересно, он что-то слышал?

Девушки захихикали, склоняясь ближе друг к дружке.

— Доброе утро, жёнушки!

Михаил с подозрением смотрел, как они шепчут что-то одна другой в розовеющие ушки. Повернулся к умывальнику…

Почти хором в ответ:

— Доброе утро, муж мой.

Переглянулись и поправились:

— Наш!

И смех.

— Ваш, ваш… Чей же ещё? А завтрак готов?

— Так почти обед уже. — Это Ольга.

— Значит, поздний завтрак. А обеда не будет.

— То есть как? — Теперь Ира.

— А вот так.

Мужчина уселся во главе кухонного стола. Козырное место, ещё дед его занимал. Тут тебе и буфет со всяким (в том числе с бутылочкой), и стол, и батарея — зимой греться, и форточка, чтобы курить. Он сам не дымил, но место нравилось. Опять же, стул удобный. Всё ещё цел. Умели делать предки. Михаил откинулся на крепкую спинку.

— Бычка надо доконать. Вот вы шкуру обработали?

— Поскоблили и золой присыпали.

Ольга победно улыбнулась — не получилось их лентяйками выставить.

— А остальное?

— Мясо: и отваренное, и сырое, сложено в голбце в приямок. Отвар для желе тоже там. На улице уже не слишком жарко по ночам. Но там совсем прохлада. В яму, извини, не стали спускать.

— Это понятно. Без лестницы-то… Как смогу, сделаю новую лестницу. И загородки там тоже поломаны.

Он встряхнулся.

— Ну, так как? Завтракаем и колбасу крутить?

— Мы уже всё. Поели, больше не хотим.

— Да я и сам не очень хочу. Так, больше по привычке. Может, рыбку принесёте?

Старшая моментально спустила по команде:

— Ира?

— Я сейчас!

— Не очень крупную! — Крикнул Михаил вдогонку. — Чтобы просушенная попалась.

— Ага! — Услышали они ответ уже сквозь пол.

Девушка успела спуститься по лестнице в прирубе и зайти в голбец, тянувшийся под кухней и большой комнатой. Ольга потянула люк возле печи и пояснила:

— Думаю, так лучше. Больше света.

И уже вниз:

— Так ведь? Хоть что-то видно там в потёмках.

— Спасибо! Я на ощупь. Такая пойдёт?

Девушка подала рыбину через люк.

— Пойдёт, — вынес вердикт муж.

— Слушай, достань сразу вчерашнее мясо.

Ира, уже шагнувшая на выход, вздохнула.

— Я же не подниму. Кастрюли ладно. А бак с костями — точно нет.

— Ох, ты ж твою через забор… Опять корячиться.

Женщина зашагала к лестнице, матерясь в полголоса. В подполье даже Ире приходилось беречь голову. А ей вообще в три погибели сгибаться. И копать глубже опасно — весной затопит.

Вдвоём девушки приволокли бак к выходу, а все кастрюли составили пол люком.

— Я буду подавать, а ты принимай. — Сказала старшая. — Потом через окно сразу во двор спустим. Так быстрее получится.

Ольге пол приходился на уровне груди и она легко выставляла посудины перед печью. Здесь их подхватывала Ира и таскала в комнату к окну во внешний двор. На землю спускали в обратном порядке: Ира внутри, а Оля снаружи — ей проще было снять кастрюли с подоконника, который находился чуть выше макушки. Низкорослой девушке пришлось бы хватать в прыжке. Или с табуретки работать, что тоже чревато.

Муж за это время раскидал рыбную тушку, выдрал хребет и основные кости. Пусть девушки побалуются чистым мясом. Чайник заново вскипятил. Газ, кстати, как там? Мужчина постучал по баллону и пожал плечами. Поднять его всё равно не сможет. А второй способ определения работает только зимой, когда замёрзший баллон заносят в тепло. Через десять минут уже видна граница сжиженного и испарившегося газа.

* * *

Завтраком сильно не нагружались. Копчёная солоноватая рыба и чуть сладкий травяной чай. Запыхавшиеся девушки быстро запили рыбу кипятком и занялись мясозаготовками. Начали с сырого. То есть нет. Начали с растопки печи, куда поставили бак с костями. Бульон за ночь застыл до состояния холодца. Теперь снова предстояло его растопить. Аккуратненько, пока печь ещё не сильно прогрелась. Как печь стала горячее, желе убрали и поставили пару кастрюль с водой. Когда закипит — надеялись уже первую партию колбас накрутить.

Вернулись к мясу. По очереди крутили мясорубку, куда кидали вперемешку мясо и сало. Сало от первого ещё зубра. Говядина слишком сухая штука. В свинину, и то добавляют. Поэтому сала решили не жалеть. А также лук и чеснок. Может, хоть этим компенсировать малое количество соли. Соль пока оставалась, не не более, чем для вкуса. Для консервирования уже жалко. Ещё надо яйца, но вот с этим облом. Возможно, удастся стабилизировать форму за счёт желатина и сала, которые пропитают фарш, растопятся, а потом обратно застынут. Ещё белок в мясе должен свернуться и склеить кусочки.

Перемешали, ещё раз прогнали через мясорубку. Михаилу пришлось трижды подтачивать ножи у мясорубки. Хорошо, что их в хозяйстве парочка за многие годы образовалась. Можно один точить, а другим пользоваться.

Наконец, торжественно приступили к набиванию. Михаил поставил подходящую по размеру насадку и попробовал натянуть на неё кусок кишки. Оказалось, что подходящая по диаметру не вмещает этот самый кусок. Пришлось разбирать инструмент и ставить более тонкую трубку. Теперь дело пошло: все полтора метра собрались гармошкой на относительно короткой насадке. Мужчина, завязав кончик красивым бантиком, крутанул ручку… И с ворчанием принялся резать нитку. В самом начале получился воздушный пузырь. Прогнали мясо до выхода, завязали по новой. Теперь дело пошло. Набить кишку примерно на четверть метра. Завязать дважды на небольшом расстоянии. Это чтобы палку колбасы можно было отрезать от общей гирлянды, не вскрывая соседнюю колбаску. Снова набить двадцать пять сантиметр. И так до конца. Шесть средних по длине и толщине колбасок. Готовую гроздь Иринка сразу уносила в подпол — пусть схватятся.

— А вода кипит и кипит… — Меланхолично заметила девушка, вернувшись в очередной раз.

Шев-повар поморщился.

— Снимайте. Не подумали мы про это. Колбасе всё равно надо отлежаться пару часов. Чего зря-то…

— Не подумаЛИ или не подумаЛЛЛ?

Сарказм из Ольги так и пёр.

— Окей! Да, я. Я не подумал. — Очень уж мужчине не хотелось портить настроение перепалкой. — Довольна?

— Канешн.

Женщина аж облизалась от удовольствия.

— Миш, Оль… Может не надо?

Ольга вздохнула.

— Ну, хорошо… Не буду. Так, что там дальше в рецепте? Ага… В холодильник на несколько часов.

— Это у нас подполье, — перебила Ирина.

— Да, в голбце. О! Надо было дырочки зубочисткой наколоть.

— Зачем? — Не поняла девушка.

— Наверно, чтобы не полопалось? — Высказал мысль вождь.

— Да, так и написано… Так, с сырым мясом закончили. Предлагаю то, что осталось в мясорубке, пожарить и съесть. Потом займёмся варёным фаршем.

Действительно, в желудках уже бурчало. Не заметили, как проработали несколько часов и солнце перевалило на последнюю четверть небосклона. Пока девушки готовили картошку с фаршем, Михаил спустился в подполье и потыкал в колбасу тонкой, как спичка, остро заточенной щепкой. С чувством исполненного долга сел за стол.

Ели из общей сковороды. А чего потом с посудой мучиться? И без этого все кастрюли перемывать. Мужчина аккуратно брал порции и лукаво поглядывал на обеих жён. Вспоминалась прошедшая ночь. Приятно всё-таки ничего не делать и получать удовольствие. Правда, эти скачки отдавались тупой болью в правом боку. Но всё это перекрывало непередаваемое ощущение того, как член, мокрый от соков одной девушки и его собственных выделений, погружается в рот другой. Воспоминание о пикантном моменте перебили общий фон усталости. Из груди вырвался сдавленный вздох.

Девушки переглянулись, моментально поняли подоплёку и одновременно замотали головой.

— Не-не-не. Мы уже сейчас устали, а что будет, когда закончим?

— Я на такое каждый день не согласна, — напомнила Ира о своём подвиге ротиком. — С охотки, когда башню сносит, можно. А постоянно — увольте.

— И не надо. — Категорично согласилась Ольга. — Вдруг привыкнет?

Она усмехнулась.

— А по праздникам можно?

Девушки переглянулись.

— По праздникам — можно!

— Тогда объявляю сегодня праздник колбасы!

Обе заржали в голос.

— Вчера праздника не было, но ты ведь получил «эксклюзив». — Сквозь смех сообщила Ольга. — Можешь считать, что за сегодняшний день.

— Эх, тяжко жить на свете пастушонку Пете.

Его кислый речитатив был встречен звонким смехом. Состроив обиженную мордашку и махнув рукой, Михаил подошёл к окну. Сзади раздались тихие шаги и его взяли за руки с двух сторон. Ирина прислонилась к плечу и заглянула снизу в глаза.

— Что, очень такое хочется?

— Конечно. Но я понимаю, что сладкого понемногу. Особенно, если другим это неприятно.

Он скосил глаза на Ольгу, которая положила голову на другое плечо.

— Чего? — Возмутилась та. — Ну, не выходит у меня. То есть, наоборот. Всё выходит. Наружу.

— Эх, Оля-Лёля.

Ему хотелось обнять девушку, потрепать по этой милой головке. Но одна рука не поднималась, а другую держала Ира. Пришлось просто обнадёживающе пожать пальчики.

— Я ж не заставляю. Только прошу. Нет — так нет.

— Эй! — Возмутилась мелкая. — Мне что, за двоих отдуваться?

Михаил точно также сжал её пальчики.

— Я никого не заставляю. Но мечтаю снова почувствовать такое. Это было великолепно.

— Ага, — хмыкнула Ольга. — Я уже заметила, насколько великолепно.

Ира тоже опустила взгляд и хихикнула. Потом потёрла висок:

— Как будем определять очерёдность?

Вчера она побывала и первой и второй в очереди. Точнее — третьей. Так что не видела смысла рваться вперёд или обижаться из-за последнего места. Но справедливое распределение — дело принципа.

Ольга тоже потянулась поскрести затылок. Заметила дурацкий жест и отдёрнула руку.

— До этого мы договаривались о простой очерёдности, только в разные дни. А чтобы в один день — про такое не задумывались.

Ира пожала плечами.

— В чём разница-то? Точно так же кинем монетку.

— Разница в том, что для второй появится особая работёнка. А у меня, по известной причине, такое не получается.

— Охохонюшки! Чего только ни сделаешь ради семейного счастья. Я сама всё подготовлю. Довольна?

Михаил только и делал, что вертел головой от одного плеча к другому, всё больше охреневая с каждой фразой.

— Девочки, ведь вроде бы решили, что сегодня все устанем и ничего не будет. У нас ведь работа не доработана.

Жёны переглянулись.

— Ну, что? Помечтали? — Хохотнула Ольга и повернула к выходу. — Пошли работать.

* * *

Четырнадцать полутораметровых гирлянд по шесть колбасок с сырым фаршем и четыре гирлянды с варёным. Ещё две гирлянды ливерной. Мяса осталось тоже прилично. Немного варёного, но в основном — сырого, нарезанного кусками. Что с этим делать — не представляли.

— Допустим, готовое мясо мы съедим. За пару дней не испортится, успеем. А остальное куда?

Михаил пересчитывал запасы и обдумывал вслух.

— Колбасу мало того, что надо сварить, так ещё бы обкоптить. Это чтобы верхний слой не портился. — Пояснил он жёнам.

— Докторскую тоже?

Докторской обозвали колбасу из уже сваренного мяса и желатина. В оригинальном рецепте используется птица. А тут сплошная говядина. Хоть бы свинина была — всё помягче. Ну, как говорится: за неимением туалетной бумаги подтираемся наждачной. Ещё и приятный розовый цвет не получить. Где в этом захолустье найти нитрит натрия, который прописан в рецептуре? Придётся довольствоваться стрёмной серой биомассой.

— Докторскую тоже сварим. Не так долго, как простую, но чтобы прогрелась внутри не меньше десяти минут. Иначе она за пару дней испортится. Думаю, полчаса хватит, чтобы полностью до самой середины пробрало.

Заканчивали варить уже в сумерках. Сумерках следующего вечера. Ночью вкалывать не стали, сделали перерыв до утра. Что они, сами себе рабы, что ли? Отдохнули несколько часов — и снова в бой.

Работали конвейерным способом. Как только партия проварится, пихали её в дымовую камеру. Готовую уносили. А в кастрюли с бульоном для варки уже пихали сырые колбаски. Бульон самый обычный: соль, лаврушка, перец. Тут главное — не дать бульону закипеть, держать пару часов в таком подвешенном состоянии — почти закипел, но ещё не кипит. Вытащили, дали стечь — и в коптильню.

С псевдодокторской получилось сложнее. Её ведь долго не требуется варить, а копить всего полчаса опасались. В итоге, загружали новые партии, не вынимая предыдущие. Места, хоть и впритирку, но для трёх гирлянд хватило. А на четвёртой партии получалось, что первая уже полтора часа в дыму. Порешили, что нормально.

Очумело встретили последнюю ночь мясных заготовок. Не ожидали, что столько работы получится. И это ещё лошадок обихаживать дважды в день. Хорошо, запас сена лежал. И всю поляну во дворе скотина обкорнала.

— Вот теперь можно праздник справлять! — Улыбнулась Ира.

Все трое сидели в голбце и любовались петлями подвешенной колбасы.

— Да, вчера, это я погорячился. Сплошная работа, никакого праздничного настроения. Тогда, как вождь и глава семьи… И глава поселения тоже… Приказываю: праздник колбасы назначается…

— На завтра! — Поспешила вставить старшая жена. И пояснила: — Устали, шо капец! Вот, завтра отдохнувшие уйдём пасти Лизку с Гарей. Устроим пикник на природе.

— Хорошо, завтра — так завтра. Значит так… День…

Вождь заглянул в календарь.

— Девочки, а вы в курсе, что сейчас идёт неделя перед осенним равноденствием?

— Да?! И долго ещё?

— Сегодня третий день недели перед осенним равноденствием… А может, назвать праздником осеннего урожая?

— Согласны, нормально будет. — Обе жены закивали.

— Тогда так: девять дней праздник осеннего урожая, на десятый — само осеннее равноденствие. Конкретно четвёртый день — день колбасы. В прочие дни тоже придумаем. Например, день картошки.

Ольга пыталась сообразить, вспоминая новый календарь.

— Что значит «девять дней перед осенним равноденствием»? Какой сейчас месяц?

Михаил ухмыльнулся:

— Никакой.

— Как «никакой»? Что за межвременье? Ну-ка! Признавайся!

— Оль, ты уже забыла? — Ира тоже вступила в разговор. — Каждый сезон начинается с солнцестояния или равноденствия. Четыре сезона. Каждый сезон — это три месяца. В каждом месяце по четыре недели. В неделе — семь дней. Всё ровно и аккуратно.

— Интересно. Как-то вылетело у меня из головы. Столько забот…

Ольга внезапно встрепенулась:

— А ведь теперь детская загадка становится особенно правильной.

Михаил повернулся к ней:

— Это которая?

— Ну, там: летели четыре птицы. У каждой птицы по три крыла… Ой, нет! Летели четыре стаи птиц: красная, жёлтая, синяя и зелёная. В каждой стае по три птицы. У каждой птицы по четыре крыла. В каждом крыле…

— Семь перьев. У пера одна сторона белая, а другая чёрная! — Подхватила Ирина. — Помню такую загадку. Только там просто двенадцать птиц.

— Как? Я же помню картинку. Там четыре тройки месяцев, то есть птиц.

Михаил подхватил:

— Я тоже помню такую книжку в детстве.

Ира отмахнулась:

— Понятно. Вы же одни и те же книжки читали. Это, наверно, художник так нарисовал, чтобы детям проще было.

— Наверно, — согласился мужчина. — А что насчёт межсезонья? Вон сколько дней пропадает. Не стыкуется загадка.

— Может, у вожака перья в хвосте? По количеству дней. — Предложила старшая.

Ира тоже не отставала:

— Или пусть за ними птенцы летят.

— Тоже интересно. Значит, у нас уже свой фольклор зарождается. — Подвёл итог Михаил.

И продолжил:

— Как все поняли, между сезонами оставшиеся дни будут праздниками. Четыре больших праздника. Сейчас праздник осеннего урожая.

— А Новый год? — Спросила Ольга.

— На день зимнего солнцестояния. Всё ясно и понятно: с этого дня ночи становятся короче, а дни длиннее. Жизнь возрождается.

— Фух! Тогда ладно. Я уж испугалась, что вы меня без Нового года оставите.

— Ой, знаете. Тут такая мысль пришла! — Ира трясла рукой, как ученица на уроке.

— Говори. — Михаил произнёс кратно, как Малышу Карлсон.

— Я про ту загадку. А если у каждого пера по двадцать четыре усика?

— Ага, и на каждом усике по шестьдесят крючочков. Ну, если уж продолжить аналогию. Перья так устроены. Между усиками мелкие крючки, как на липучке для одежды.

— Давайте не будем множить сущности, — остановила Ольга полёт фантазии супругов. — А то вы на крючочках ещё и заусенцы придумаете, по шестьдесят штук на каждом. Лучше вот что скажите… Значит, мы пропустили три дня праздника?

— Ещё не пропустили, — возразил муж. — Завтра четвёртый — день колбасы. Потом пусть будет день картошки… Нет! День картошки хочу сегодня. Согласны?

— Согласны, согласны. Сегодня картошка. И куда ты без неё? — Фыркнула Ольга. — Завтра колбаса.

Михаил почесал отрастающую бородку.

— Что ещё? У нас девять дней праздника. И как бы каждый день все блюда будут только из этого продукта.

Девушки молчали недолго. Посыпались предложения.

— День капусты!

— День свеклы.

— День морковки.

— День лука.

— Фу-у-у! — Ира сморщила носик.

— День помидор.

— Не, день томата красивее звучит.

— Ну, пусть «день томата». Сколько получилось?

— Шесть! — Тут же выдала Ира. — Это без лука.

— Ещё три… Миш, чего молчим?

— Я и так два назвал.

— Ну, и что? — Ольга наклонила головуи упёрла руку в бок. — Давай быстро, называй.

— Эмммм… День сурка?

— День сурка у нас зимой будет, когда делать нечего.

— Рыбный день.

Ира сразу воспряла, ассоциации заработали:

— А ещё можно птицу и… И…

— Кабачки! — Припечатала Ольга.

— О, нет! — Михаил выдал facepalm.

— А что? Тебе любимые блюда можно выбирать, а мне нельзя?

— Ладно, ладно! — Мужчина решил не нагнетать. — Пусть будет. Только выделять отдельно птиц не вижу смысла.

Он повернулся к Ирине:

— Сама посуди. Колбаса из любого мяса. В том числе и птичьего. Да и вообще, пусть будет любое консервированное мясо. А вот рыба — это немного другое. Согласна?

Девушка немного расстроилась, но тут же предложила новый вариант:

— Тогда день молока. Я имею в виду все молочные продукты.

— Тоже норм. Только поставим на первый или второй день. В этом году нам всё равно не праздновать…

— Думаешь, успеем к следующей осени? — Засомневалась старшая.

— А вдруг?

Он перечитал получившийся список:

— День молока, день морковки, день картошки, день колбасы, день свеклы, день кабачков, день рыбы, день помидор, день капусты. Всё распределено так, чтобы мясные и разгрузочные дни чередовались.

— По-моему, нормально. — Кивнула Ира.

— Да, пойдёт… Ну что, Ира, пошли чистить картошку для нашего «господина».

Девушка ухмыльнулась на такие слова.

— «Господина», говоришь? Мой господин… Такие странные ощущения. Что-то восточное, возбуждающее.

Она закрутилась.

— Эй, эй! Девушки! Вы же сами сказали, что сегодня уставшие. Что всё завтра.

— А ты фантазируй пока!

И Ольга, смеясь, убежала на кухню. Ира выскочила вслед за ней.

Михаил растеряно проворчал под нос:

— А я только хотел сказать, что остатки мяса протухли. Надо его Машке скинуть. Только в чём? Надо же, чтобы не разлетелось после падения. Шкуру жалко… Слышьте! В чём мясо скинуть медведям? В шкурах жалко.

— Чего жалеть? — Отмахнулась Ольга. — Вон, бери свежую. Нам меньше мороки. Мы ж её ещё сильно не обрабатывали, не жалко. К тому же, там ещё лошадиные лежат. Материала не счесть.

* * *

И вот он — день колбасы. Или, по-другому — день мяса и мясных изделий. Но это звучит как-то не очень. Перечислять все виды консервирования мяса — тоже так себе идея. Поэтому остановились на колбасе.

Первым делом… Правильно! Основательно проспались. Очень уж вымотала заготовка этих чёртовых колбас. По хозяйству тоже можно не спешить: вода пока есть, температура тоже терпимая. А Лизку вчера пристегнули во дворе, где достаточно травы. Плюс накидали сена и налили воды. Животина дикая, молоко у ней есть кому подоить — без особых ухаживаний обойдётся.

Михаил проснулся от кашля. Кашля Ольги. Первым порывом было постучать жену по спине, но тут же ему вспомнилось приятное ощущение в паху, которое он только что испытывал. Он чуть приоткрыл глаза, пытаясь не показать, что уже не спит. Девушка действительно сидела у него в ногах и пыталась продышаться. Вот она разогнулась, посмотрела в сторону закрытой двери, начала оборачиваться… Мужчина притворился спящим. Когда ещё у него такое будет?

Снова накатило приятное ощущение и тут же прекратилось. Опять кашель. Михаил приоткрыл глаза. Жена выглядела очень огорченной. Кажется, она пробует уже не первый раз. И уже не будет пытаться. Потому что взялась действовать руками.

«Эй! Мы так не договаривались!» Конечно, они никак не договаривались, но фантазия уже начала работать в эту сторону. «Что ж, придётся остаться без особого обслуживания».

— Доброе утро, родная.

Голос хриплый спросонья. Ольга аж вздрогнула.

— Ой! Давно ты не спишь?

— Да нет, только что проснулся.

— Тогда ладно, — облегчённо выдохнула девушка.

— Что ладно?

— Да так… Продолжим? Я смотрю, ты готов.

— Чур, я снизу!

Ольга аж глаза вытаращила.

— Блин! Думаешь, я не помню? — Ольга села сверху. — Лежи, наслаждайся.

Бездельничать он тоже не стал. Хоть одна рука, но работала, гуляя по телу жены.

Медленно приоткрылась дверь, появилось тёмное пятно. И без очков стало понятно, что это Ира подсматривает. Ольга уже прикрыла глаза, наслаждаясь каждым движением, и не замечала, что происходит вокруг. А Михаил разрывался между желанием надеть очки и увидеть всё и опасением встревожить жену, убрав руку. Наконец, он решился: протянул руку к подоконнику и нащупал костыли для зрения.

Теперь он видел всё. И это всё ему понравилось. Ира, хитро поглядывая, повторяла движения мужа. Он помял грудь Ольги — Ирина взялась за свою. Он провёл по спине старшей жены и чуть шлёпнул — она, возбуждённо прогнувшись, шлёпнула себя. Получилось слишком звонко — Ольга очнулась и повернула голову.

— Спешишь, мелочь.

Тихо, в полголоса.

— Нет, наслаждаюсь.

Тоже тихо, шёпотом.

Ситуация сложилась настолько пикантная, что организм Михаила бурно среагировал. Ольга немного подвигалась, получая последние капли наслаждения, и замерла. Не открывая глаз, вскинула руку навстречу младшей, которая уже двинулась вперёд.

— Нет, я… Я сама попробую прибрать за собой…

Тяжело вздохнув, она соскочила и наклонилась над животом мужчины. Вот уже обхватила губами, но тут же побледнела и бросилась вон, чуть не сбив Ирину. Из кухни послышались звуки высвобождаемого желудка.

Ира выглянула и вернулась обратно.

— Ну, что ж. Кажется, она не вернётся к продолжению. Но мы ведь уже такое пробовали? Думаю, не стоит ждать, пока засохнет.

От первого же прикосновения мужчина почувствовал, что силы восстанавливаются… Восстанавливаются…

— Эй! Это что? Уже всё?

Вопль старшей жены развеял туман. Михаил открыл глаза. Ольга стояла перед ним и с отвращением оттирала руки. Потом бросила угол пододеяльника на живот, вытирая там.

— Я на такое не согласна!

— А что ты хотела? — В двери показалась улыбающаяся голова Иры.

Та заскочила на вопли.

— Я хотела немного удовольствия получить. А он взял и выстрелил.

«Сон. Это был сон». — Дошло до него. — «Жаль…»

А Ира продолжила подшучивать.

— Говорила же — учись получать удовольствие ртом… И давать тоже.

— Да ну тебя! Всё! Подъём. Раз уж ничего не получилось, идём на пикник.

— Ну, вот хочу так. Посидим у костра. Поедим жареные колбаски. У тебя ведь НЗ остался для праздников?

— Может, оставим на следующий раз?

— Нет! Оля расстроилась. Оля хочет выпить!

Когда старшая жена выскочила собирать всё для пикника, Михаил поманил Иру.

— Тут такое приснилось, — сказал в полголоса, когда та наклонилась. — Тебе понравится.

Девушка оценивающе посмотрела на мужа.

— Думаешь, получится?

Мужчина только пожал левым плечом.

— Ну, расскажешь по дороге. Вдруг что-то выйдет.

* * *

Пережив праздничный пикник и последующие постельные баталии, Михаил приступил к изготовлению третьего уже самострела. Пока девушки пасли лошадей, он день за днём точил деревянное ложе, вываривал рога и пилил железки. На вечер оставлял лишь то, что невозможно без грубой силы. Например, тетиву они натягивали втроём. Или разметка по силе натяжения — тоже без самого стрелка невозможно. Через восемь дней Ирина могла похвастаться своим личным оружием. Делали конкретно под неё, немного уменьшив длину приклада. Сами девушки, чтобы не терять времени, готовили стрелы. Одна-две в день — и к моменту, когда стал готов арбалет, каждая имела полтора десятка снарядов. Могли бы и по два, но старые стрелы они истратили: что-то поломалось, а что-то утеряно без возврата. Например, как та стрела, что улетела в брюхе гагары. Не смертельное ранение получилось, и чёрная птица с испуга умотала куда-то за горизонт.

Неделя прошла без эксцессов. Как-то по-тихому отметили и остальные дни осеннего праздника, и само равноденствие. Поспали вдосталь, покувыркались в постели. По одному разу — не секс-машина, чай. Девушки ежедневно тренировались на пастбище в стрельбе. Несколько раз приносили мелкую добычу: зайца или утку. Вот и сегодня Ира тащила за спиной грызуна, привязанного задними лапами к палке. Голова у жертвы эмансипации отсутствовала.

Принеся добычу в первый раз, девушки получили наставление, что кровь лучше сливать сразу. Так мясо вкуснее. Теперь они могли действовать только в паре. Если Ира гораздо лучше стреляла, то пустить кровь могла только Оля. Получался тандем: молодая девушка целилась в заросли травы по одной ей видимым признакам и умудрялась иногда попадать, а старшая без видимых проблем резала голову.

Однажды, подстрелив добычу с самого утра, девушки не стали нести зайца домой — он к вечеру и протухнуть может, а приготовили его на обед. Теперь Ольге пришлось полностью потрошить добычу. Ну, как потрошить… Распорола и сняла шкуру, как кожу с курицы, и отрезала уже голые ляжки. На передних лапах тоже что-то было, но в походных условиях это не стоило приложенных усилий. Мясо получилось не ахти: горелое снаружи, немного сырое внутри. И без соли. Немного помогла зола. Но главная приправа — чувство собственноручно добытого пропитания.

Ира обгрызла ногу, сколько смогла, и сунула обратно в угли.

— Блин, Оля, всё запорола. Вон, снаружи сгорело. А стоит откусить — кровь.

— Так не надо было хватать раньше времени. Я жду, терплю. А ты сунула в самое горячее место. Вот у тебя так и получилось. Ты шашлыки не готовила, что ли?

— Не-а. Мне сказали, что это чисто мужское занятие.

— Ага, знаю я этот рецепт.

Ольга процитировала, пародируя кавказский акцент:

— Бэрёщь маладой жирьний баращька. Бэрёщь прыправа. И нэ пускаещь с агню женьщина.

В конце снова перешла на нормальную речь:

— Ничего сложного нет. Надо, чтобы на уровне мяса жар ощущался, как будто стягивает кожу. Вот дай руку.

— Ай! Ты офигела? Больно же!

— Не придумывай. Горячо, но не больно.

Ольга спокойно провела ладонью над углями. Ирина тоже попробовала, потом сунулась к своему куску. Нашла высоту с такой же температурой и приподняла на вичке полуобгоревшую заячью лапу. Ольга продолжила урок:

— Обязательно надо следить, чтобы не погасло, но и открытого огня не должно быть.

Как будто для наглядности на одной из головёшек взметнулся язык пламени, который женщина тут же спрыснула водой из фляжки.

— Опять же — регулярно вертим мясо и смачиваем его.

Ольга набрала на ладонь воды и спустила её вдоль пальцев тонким ручейком. Жидкость тут же зашипела, попав на румяную корочку и на угли.

— А как узнать, что готово?

— Только опыт. Другого способа нет. Есть, конечно, примерное время. Оцениваешь по толщине и жёсткости мяса. Например, рыба быстрее всего готовится, потом птица. Ещё дольше — свинина, говядина самая жёсткая. Молодое мясо быстрее. Поэтому для шашлыков берут ягнёнка, а не взрослого барана. И мясо мягче, и специфического запаха нет.

— А у нас сколько?

— У нас… Пожалуй, уже готово.

Ольга сняла с огня вичку, из которой сделан шампур. Осторожно надкусила.

— Вот ты думаешь, я только край попробовала? Нет. Отрывая мясо, я ощутила, как оно ведёт себя в глубине. К сожалению, это не объяснить. Только опыт. Кстати, у тебя тоньше, тоже должно быть готово.

Девушка тут же схватила свою порцию. Едва дождавшись, когда остынет край, откусила.

— Жаль, соли нет. — Заметила она, дирижируя палочкой.

Так мясо быстрее остывало, пока рот занят и она не может дуть. Ольга на её слова молча ткнула куском мяса в золу с края костра. Попробовала.

— Странный вкус. Но гораздо вкуснее. Попробуй. Немного горчит и щиплет. Это, наверно, из-за целой кучи солей и щелочей, которые остаются от сгоревшего дерева.

Ира тоже оценила рецепт.

— Как думаешь, солить золой полезнее или вреднее? С одной стороны, мы получаем кучу микроэлементов в растворимом виде. Как помню из химии, там кроме натрия, как в обычной соли, есть калий, кальций, фосфор, сера. С другой стороны, полезны ли всякие нитраты, нитриды и прочие остатки?

— Наверно, по-своему полезны. В малых количествах. У кого там было? «Всё есть яд и всё — лекарство. Дело лишь в дозе».

— Вроде, Ломоносов сказал. А может, Парацельс. Не могу вспомнить.

В этот день им больше ничего не попалось. Трава не шуршала под лапами зайцев. И утки с гагарами плавали слишком далеко: выстрелить, конечно, можно, но придётся лезть в ледяную воду. Купаться не хотелось. Пусть ещё тепло, но солнышко уже не жарит, как летом.

Глава 4 Странные тучи

Бросив безголового зайца на лавку — пусть муж разбирается, Ира ушла помогать супруге со скотиной. Потом натаскали запас воды и дров для печи: сложили внутри и в закутке. Всё это утром пойдёт для готовки: холодильника нет, вот и приходится готовить каждый день понемногу. И только за ужином девушка вспомнила явление, что они сегодня обсуждали с подругой:

— Миш, небо на севере потемнело. Ольга говорит, что это тучи, но они не сдвинулись за целый день.

— Да, странные какие-то тучи, — подтвердила старшая.

Михаил в задумчивости пожевал губу.

— Тучи, говорите… Тучи… Сезон дождей, что ли?

— Возможно.

— Тогда снова придётся арбайтен… А ведь так хотелось отдохнуть! — Ржанул он.

— Кончился отдых. В срочном порядке убираем всё с поля. Что у нас осталось?

Ольга принялась перечислять:

— Картошка, морковка, свекла, редька. Лук мы уже сняли. Редиска с зеленью постоянно растёт, их можно не убирать.

— Только корнеплоды, значит.

— Почему же? Чеснок, например. Его позднее можно собирать, когда уже зимовать примется. Вроде всё. А! Капуста. Ну, ещё остатки огурцов и кабачков. Это которые за последнюю неделю выросли.

— Семена от помидор и огурцов и прочих кабачков уже сохнут. Это хорошо. — По памяти перечислял Михаил. — Надеюсь, семена у петрушки и укропа уже вызрели. Соберём.

— Вызрели давно. Тоже лежат по кулёчкам. С редиской мы профукали, — «обрадовала» старшая жена. — Всю собирали, пока ещё мягкая и недозрелая. А последние ростки уже не успеют дать стрелку до холодов.

— Свеклу, морковку и редьку надо оставить, не всю зимой съедать. — Подхватила Ирина. — Я помню, они двулетние. В следующем году дадут семена.

Ольга только кивнула: ей, выросшей на приусадебном хозяйстве, это было прекрасно известно. Девочку надо похвалить, конечно, но неохота.

Михаил рылся в ящике с семенами и черкал в блокноте:

— А что с капустой? Семена как-то можно получить? Часть магазинных семян мы оставили, чтобы засеять на следующий год. В том числе капусту, свеклу, морковку. В общем, всё, что посадили нынче. И… Оля, пляши — редиска. Но это будет последний запас. Надо заготавливать уже своё. Но как капусту размножать?

— Про капусту я знаю, — отмахнулась Ольга. — Там процесс муторный, но я с бабушкой и мамой так делала. Помню ещё.

— То есть, мы ничего не потеряем. Хорошо! — Подвёл итог мужчина.

* * *

На следующий же день вышли в поле. Первым делом перекрыли полив. Для этого достаточно было разобрать загородку в нижней части бочажка и наоборот — положить преграду в канаву наверху. Маленький бассейн быстро опустел наполовину. Теперь только подождать, когда вода уйдёт из грунта. Возможно, это следовало сделать ещё вчера. Сходить вечером. Ведь решение принято засветло, успели бы. Но Михаил сначала подумал о недоделанной подзорной трубе. Без неё он ничего на горизонте не увидит. Вот и принялся за неё. Проект давно подготовлен, оставалось вырезать и склеить. Вытащил пару коробок из плотного картона. Для крепления линз вырезал из картона круг чуть больше самой линзы, плюс лепестки, чтобы приклеить к корпусу трубы. Как сумел — отцентрировал положение и вырезал внутри круга отверстие. Саму линзу вместе с половинкой оправы залил по периметру плавленой пластмассой. Просто и надёжно. Ещё в детстве таким занимались. Берёшь мягкую пластмассу, типа куска толстого полиэтилена, поджигаешь. Пластик горит, плавит сам себя и начинает капать. Взял для этого расколовшееся полиэтиленовое ведро, нарезал кусочки и плавил над свечой.

Аналогично соорудил окуляр. Но так как для него взят объектив фотоаппарата, а он достаточно длинный и массивный, то вместо одного круга сделал два.

Скрутил из картона две трубы в несколько слоёв. Разница в размерах объектива и окуляра получились ощутимой, как бы ни пытался Михаил уменьшить трубу для первого и увеличить для второго. Палец можно засунуть между ними. Большой палец. Через час напряжённых размышлений и поиска материалов, мозг выдал решение. Склеить из картона кольцо ровно по внутреннему диаметру большой трубы. Чтобы впритирку ходил. Маленькую трубу нарезать на конце лепестками и наклеить их внутрь кольца. Всё, теперь маленькая труба плотно сидит по центру большой и в то же время свободно двигается. Осталось зачернить трубы внутри углём, вставить одну в другую и точно так же уменьшить диаметр большой трубы.

Получилось мутно. Как Михаил ни пытался оттереть линзы, но какой-то туман оставался. Вроде максимальная фокусировка, но немного расплывается. Особенно по краям изображения. Возможно, дело в центровке. А возможно — это отсвет от внутренней стороны трубы, плохо зачернил. Да и видно не очень много. И увеличение так себе. По расчётам должно получиться х250, то есть гораздо круче заводской 20-кратной, которая была. Но… Что-то пошло не так. Вышло чуть крупнее, может х25. А если пытаться переставить фокусировку окуляра, то получалось резко не в фокусе. Охват совсем небольшой — видно немного. А ещё дымка по краям мешает. Но что больше всего бесило — это перевёрнутое изображение. В заводской трубе есть призма, которая эту перевёрнутую картинку возвращает в нормальное положение. У него такой хорошей штучки не было. Михаил долго дёргался, пытаясь следить за животными. Мамонт идёт влево, мужчина автоматом двигает туда же трубу… И теряет объект. Надо помнить, что двигать следует в противоположную сторону. Ещё одно свойство подзорной трубы, которого следовало опасаться — это чрезмерная боязнь влаги. Что поделать — материал такой. Этот экземпляр изготовлен на скорую руку, но уж следующий он сделает из толстой кожи, отлакирует (чем — пока сам не знает), и линзы попробует обточить, чтобы круглые были. Конфетка будет, вах!

Михаил в очередной раз опустил трубу: вроде лёгкая, а руку тянет, на весу держать муторно.

— Плохо видно. Если это тучи, то очень низкие. Мы как будто выше, или почти выше, этих туч. А может, это потоки воды льют. Но тогда бы мы облака увидели. Непонятно. А где они были вчера?

— Я гляну?

Ольга протянула руку и дождалась, когда муж отдаст трубу. Долго рассматривала горизонт.

— Вроде ближе, но совсем немного. Вон та скала вчера торчала на чёрном фоне, а сейчас видна только вершина.

— Будем надеяться, что у нас есть неделя. Ну, что? Вниз?

— А я? — Возмутилась Ира. — Я ещё не смотрела.

— Ой, извини. Держи, конечно.

Девушке много времени не потребовалось. Поводила с грозным видом объективом по горизонту и отдала инструмент.

— Очень плохо видно. Жаль, что этому отдали хорошую трубу.

Называть Андрея по имени она не желала.

— Не будем жалеть, может, в следующий раз получится лучше.

Михаил аккуратно сложил трубу и завернул в пакет — следовало беречь от влаги.

Кстати, вода с грядок уходила плохо. Всё-таки следовало не полениться и прийти вечером. Но мозги устроены странно. О том, как рассмотреть горизонт, Михаил подумал, а о том, что воду следует спустить, дотумкал только когда увидел грядки. Подождали до обеда — очень уж не хотелось ковыряться в грязи. Не сказать, что воды стало на много меньше. Но если начать от скалы, где земля выше и уже немного просохла на солнышке, то копать несколько легче.

* * *

Сбор последнего урожая растянулся на четыре дня. Самочувствие всех троих не позволяло особо напрягаться. И вообще семейство решило не спешить. Пусть они не успеют до дождей, зато это будет работа, которая не напрягает. Понятие «вкалывать» решили оставить в прошлом.

— Вот чья жизнь лучше — охотников-собирателей или земледельцев?

— Конечно, земледельцев! — Не задумываясь, ответила младшая.

— Ты уверена, Ира?

— Конечно! У них постоянно есть еда, они живут с удобствами. А охотник может поймать добычу, а может и не поймать. И вообще, у земледельцев — более высокий строй. Так в школе учили.

— Учили, учили… Давай разберёмся. Начнём с того, что до самого последнего времени охотники жили на хороших землях. У них было гораздо больше живности вокруг. Я уже не говорю про каменный век, когда одна заваленная туша позволяла прокормиться всему племени. При этом пасти скотину не надо, на зиму сено косить не надо. Пошёл и подстрелил. Или на копьё взял. Вот ты, тренируясь около месяца, уже каждый день с добычей.

Ирина покачала головой:

— Ну, не каждый день.

— Так и сидите вы почти на одном месте. Всех распугали. А бродила бы, тренировалась в выслеживании — регулярно кого-нибудь стреляла. В степи, кроме зайцев, козы и бараны бегают. Их выследить проще. Правда, догнать труднее. Но реально. Всякие австралийские и африканские дикари живут в полупустынях — и то умудряются за день хоть что-нибудь найти. Не сидят впроголодь. А у нас здесь — вообще раздолье. Сибиряки ведь до сих пор охотой живут. Чем мы хуже?

— Ты копать-то собираешься, философ? — Прервала его Ольга. — Стоит, разглагольствует.

— А-а-а… Да, конечно!

Дыхалки мужчине хватило на несколько кустов, и он снова встал передохнуть.

— Фух! Жара какая-то ненормальная. Вроде осень, а солнце жарит. Хоть бы ветерок какой.

— Так есть ветер, только нам не повезло.

Ольга показала на верхушки деревьев:

— С севера дует, нас скала прикрывает.

— Теперь понятно… Подождите, это ведь не первый день уже с севера?

Девушки задумались.

— Вроде за неделю до появления этих странных туч.

— Да, за неделю.

Теперь уже нахмурился Михаил, высчитывая дату.

— Это на осеннее равноденствие, — подсказала Ира.

— Надо записать… О чём я говорил? Ну, до ветра.

— Об охотниках-собирателях, — напомнила девушка.

— Да, точно. Теперь посмотрим, как живут земледельцы. При всей прогрессивности такого общества, они вынуждены селиться толпой. Охотникам хватает малой группы. А пахари, чтобы обеспечить себя, должны в короткий промежуток провести большой объём работ. Посевная идёт неделю, уборка урожая — тоже. Для каких-то культур нужна прополка, окучивание. Потом переработка — сортировка урожая, помол зерна. Чтобы всё это сделать вовремя, а также, чтобы обеспечить самих себя инструментом, нужна большая толпа.

Михаил выкопал те гнёзда, на которые отстал от остальных, и снова опёрся на лопату.

— Сторонники земледелия говорят, что выращивать полезные растения лучше. Лучше тем, что на единицу площади получается больше еды. Да, больше. Но какая это еда? Основная масса — зерно. В нашем случае — картошка. То есть — углеводы. Масса углеводов. Но мы эту картошку разбавляем мясом, то есть высокоэнергетическим белком. Причём, основательно так разбавляем. А крестьяне ничего подобного не могли себе позволить. Да и сама картошка появилась не так давно. Зачастую рацион состоял только из хлеба. Но хлеб в чистом виде не есть хорошо. Вы и сами помните рекламу разных диет без мучных изделий. А ещё углеводы при нагреве распадаются на сахара. Что такое сахар во рту? И вообще в организме.

Девушки кратко пожали плечами: мол, ты знаешь ответ, так говори, нам самим недосуг.

— Сахар — это кариес. А кариес приводит к дуплу и разрушению зубов. При переходе на выращивание зерна у населения резко возрастает количество больных зубов. Не говоря уже о диабете и ожирении.

— Так ты что? Предлагаешь отказаться от огорода?

Эта мысль явно не понравилась Ольге.

— Не-не-не! Пусть огород будет. Да я и сам всё это люблю употребить. Тут важен баланс. Чрезмерное количество углеводов вредно. Но и стопроцентно употреблять мясо — тоже не есть гут. Вон как запорами страдали, пока не появились овощи.

— А как же скотоводы? — Ирина вспомнила о ещё одном способе ведения хозяйства.

— А что о них сказать? Классические кочевники-скотоводы — это вариант охотников. Они живут только за счёт стада. Стадо — это мясо, кожа, шерсть, молоко. С питанием у них разнообразнее. Но только потому что в рационе кисломолочные продукты. А если взять современных скотоводов, то они наоборот — не отличаются от земледельцев. Они пашут землю и сеют корма для скотины. Из-за чего переходят к осёдлому образу жизни. А тут сразу огород. Опять же, распахав поле для корма, можно кое-где пшеничку посадить.

— Так какой план?

Ольге надоело слушать разглагольствования, ей нужен был конкретный ответ.

— Нет у меня плана! Нет!

Михаила неожиданно переклинило. Он тут пытается думать о будущем всего человечества, а его спускают на землю. Понемногу успокоился, настроение так же пришло в норму. Уже без нервов продолжил:

— Так… У пока меня только намётки. Я только начал рассуждать. Чтобы хорошо жить, человечество должно дорасти до определённого количества. Научный прогресс невозможен без массовости. Чем больше людей, тем больше изобретений. Ведь процент гениев примерно одинаков во все времена. Но одна и та же доля от тысячи людей и от миллиона (а тем более — от миллиарда) — это две большие разницы, как говорят в Одессе. Или скажут. А может, уже никогда не скажут. Может, Одессы не будет, а будет другой город с другим населением и другой историей.

— За Одэссу ми поняли. Дальше-то что?

— Что за выкрики из зала? Ша! Все молчат… Так, о чём это я? А! Наращивая «массу» человечества, мы неизбежно приходим к земледелию. Просто чтобы прокормить такую толпу. Сначала ручное, мотыжное земледелие, а потом распашное. Охотой не прокормить такую ораву. Но и древнее земледелие — это полный отстой. Современная технология многополья — самая продуктивная. Кроме гидропоники. Но гидропоника — это высокие технологии. А вот заложить понятие севооборота прямо сейчас — наша задача. Надо исключить из развития цивилизации всякое непотребство, разрушающее природу. Никакого подсечно-огневого земледелия. Или когда урожай зависит от разлива рек, как на Ниле. Двуполье и трёхполье — тоже прошлый век. Земледелие исторически необходимо, человечество к нему придёт. Но пусть пройдёт этот путь без проблем…

Михаил помолчал.

— Всё! Лектор Сапегин доклад закончил.

— Эт чо? Это всё, что ли?

— А что — мало?

— Так какие цэ-у? Каков путь?

— Короче, моя мысль такая: сейчас, на первом этапе, живём за счёт охоты и огорода. Именно огорода. Пахотой вот ни разу неохота заниматься. Потом надо постепенно переходить к осёдлому скотоводству. Наверно, это вернее называть животноводством. Потому что оно разнообразнее. Там и коровы, и лошади, и овцы, и птица. Каждый из видов одомашненных животных особенный, каждый нужен. Хотя, как вариант, можно вместо коров для молока разводить коз. Или вообще только лошадьми заниматься. И мясо от них будет, и молоко, и кожа. Даже шерсть. Вон, смотрите, как к зиме зарастает.

Все дружно повернулись к пони, у которой короткая летняя шерсть уже встопорщилась, и под ней начала клочками проглядывать мягкая зимняя шубка.

— В дальних перспективах стоит развитие металлургии. Никак без неё. Причём всё это будут поднимать дети и внуки. Мы уже не успеем. Поэтому надо не просто передать им знания. Знания без научного мышления превращаются в обычаи и традиции. Их никто не понимает, но слепо им следуют. Это не то. А как привить научный, исследовательский склад ума — я не знаю.

— Будем пробовать.

Ольга нахмурилась, будто прямо сейчас пытается составить план учёбы для детей.

Ирина дополнила:

— Надо, чтобы не перешли в другую крайность. Научный склад ума, исследования — это хорошо. Но ядерная бомба, отравляющие вещества и разрушение биосферы — это преступление.

— Да, согласен, научный прогресс изначально должен быть направлен на сохранение природы. Безотходные производства, очистка воздуха и сливов. Плохо, что сейчас мы этого не можем сделать. Мы уже сейчас сжигаем лес, который рос сотни лет. Выбрасываем в атмосферу кучу дыма. Гадим сливами. И всё просто так. КПД от наших действий мизерный. Всё это будут разгребать наши потомки. А как они приучатся к бережливому отношению, если мы не можем им показать нашим примером? Тупик какой-то. Ведь это только мы помним о разрушенном мире. А уже наши дети будут думать совсем по-другому. Перед ними новый чистый мир. Нагадив здесь, можно перебраться в другое место и гадить там. А здесь пусть природа уничтожает следы человеческой деятельности. Сейчас это не важно, но с развитием технологий такое наплевательское отношение может привести к экологической катастрофе. Что-то надо вложить в головы детей, чтобы и через тысячу поколений, через тысячу пересказов, не потерялись ни смысл, ни стремления.

— Во ты загнул. Без поллитры не разберёшь. — Хмыкнула Ольга.

Потом оглядела остальных и внезапно заорала:

— А чего встали? Картошка сама себя не выкопает. Давай! Арбайтен! Арбайтен!

Михаил с Ирой переглянулись и возобновили работу.

— И кто у нас здесь вождь? Непонятно.

Сказал шёпотом, но Ольга расслышала.

— Я тебе уже сказала. Нас больше, значит, у нас матриархат.

— Так я же один, меня холить и лелеять надо.

— Обойдёшься! Равноправие у нас.

— Так равноправие или матриархат? — Ухмыльнулся муж.

— Сапегин! Не беси меня!

* * *

Постепенно урожай переселялся в дом. Картошку и другие корнеплоды сушили прямо на полу. Рассыпали её везде: в комнатах, на мосту, под сарайкой, оставив небольшие дорожки для прохода. Обычно урожай раскидывали прямо на грядках, подложив плёнку. Но сейчас боялись внезапного ливня, поэтому спрятали под крышей.

Капуста отправилась в голбец. К сожалению, вариант с квашением не получался. Придётся хранить в сыром виде. Возможно, зимой получится добыть соль — тогда разберутся с заготовками. Аналогично с кабачками, огурцами, перцем и помидорами. Два-три месяца в прохладном подполе смогут пережить. Тем более, что помидоры и перцы уже второго урожая — сплошь зелёные. Их наоборот, оставили в ящиках в комнате — постепенно дозреют. Первый, самый массовый урожай уже переработан — кабачки, перцы и помидоры перекручены, потушены и закатаны. Пастеризованная овощная икра — единственный вариант заготовок без использования соли, сахара или кислоты, кроме естественных. А ещё наелись от пуза. Даже можно сказать, что больше съели, чем закатали: не так уж много банок в хозяйстве. Огурцы с кабачками тоже уложили в подполье. Ну, получилось так, что неизвестны никому из поселенцев рецепты без соли и уксуса. Сколько получится — будут лежать, а потом — как выйдет.

— Это не комната. Это склад какой-то! — Ирина зашла с последним ящиком и поставила его на стопку таких же.

— Не какой-то, а овощной. — Поправила старшая жена. — Не боись, всё в яму и в подполье уйдёт. Дай только высохнуть. У всех каждый год подобное.

— Ну, тебе виднее. Я же городская.

— Вот и учись. Всё равно придётся в деревне жить. До первых городов ещё далеко. Да и были они такой же деревней, только побольше.

— Не-е-е. В таком городе мне жить неохота. Мне «камфорту» подавай!

Михаил припарковывал тачку и зашёл как раз к последним словам жены.

— «Камфорты» пока не будет. По крайней мере, пока не наладим электричество.

— А что мешает?

— Ну-у-у… Мы же говорили: надо спирт и растительное масло. Без этого не получить замену бензину. Спирт понятно откуда. А вот с растительным маслом затык. Нет здесь подсолнухов. Сумею найти замену — будет эрзац-бензин. Тогда на основе бензопилы и какого-нибудь из электродвигателей сооружу генератор. Есть от стиралки, от электродрели, от перфоратора. Вот его, наверно, и возьму. Самый бесполезный в нынешние времена инструмент.

— Миша, ты только не обижайся… — Тихо начала Ира.

Мужчина нахмурился:

— Что такое?

Не каждому понравится, когда указывают на его ошибки. А, похоже, что девушка так и хотела сделать.

— Зачем мучиться с генератором на ДВС, если на Скале всегда дует ветер?

Михаил ненадолго завис, потом врубился:

— Ты предлагаешь сделать ветрогенератор?

— Ну, да.

— Не зна-а-ю. — Протянул мужчина. — Он не такой уж мощный. И сколько провода надо, чтобы со скалы досюда дотянуть. У меня есть запас, но не для ЛЭПа же.

— Миша! — Ольга сказала тоном строгой учительницы.

— Что, Ольга Евгеньевна? — В шутку поддержал тот её тон.

— Признай, что ты не додумался о таком и теперь пытаешься выкрутиться.

Признавать свою вину, как любому мужчине, очень не хотелось. Михаил попытался отмолчаться.

— Михаил!

— Ну, да, да. Признаю. Забыл я.

— Не забыл, а не подумал.

— Оля, каждый может забыть. — Вступилась Ирина за любимого.

— Да, каждый. — Обрадовался Михаил поддержке.

— Молчи уж, склерозник!

— Уже молчу!

— И двоеженец, — усмехнулась Ольга.

— Молчу, молчу! — Мужчина поднял перед собой ладони.

«Буря, вроде, как миновала», — подумал он.

Наверно, Ире тоже пришла мысль о буре, потому что девушка встала и потащила всех на выход.

— Ещё светло, давайте посмотрим, где тучи.

— И чего смотреть? Вчера только смотрели. — Проворчала старшая. — Впрочем, ладно, пошли.

* * *

— Не похоже это на тучи, — покачала Ольга головой.

— И на дождь тоже, — согласилась Ира.

— Я бы сказал, что это напоминает чёрный туман… Или дым.

— Думаешь, степь горит?

— От дерева или травы дым не бывает таким чёрным. Может быть густым, но белым или серым. А вот нефть или уголь коптят чёрными клубами. Или когда извержение вулкана. Больше вариантов вспомнить не могу.

— А у вас есть вулканы? — Удивилась Ирина.

— У нас — это на Урале? — Уточнил глава семейства.

— Да.

— Когда-то были. Но мы точно не в те времена попали. Это было настолько давно, что тогда мамонтов ещё не было. Вариант с вулканом не подходит. Уральские горы очень старые, их активность давно завершилась.

— А вариант с нефтью или углём?

— Пожалуй… Нефть у нас добывают, как и уголь. Месторождения небольшие, но есть. Правда, говорят, что нефть глубоко. Её же долго не добывали, пока не появились относительно дёшевые способы глубинного бурения. Короче, в нефть тоже не очень верится. Чтобы в Прикамье нефть текла рекой… Не знаю.

Мужчина покачал головой.

— Это если мы действительно в том же месте, — возразила Ольга, чисто из чувства противоречия.

— Широта та же самая. Это я проверил. А долгота… Да кто ж его знает! Я склонен считать, что мы всё там же — на Урале, к западу от Камы. Бритва Оккама, чтоб её.

— Подожди, подожди! А сколько до Камы? Если мы всё там же.

— Километров двести-триста.

— Так может облачко, которое видно на востоке — это от Камского водохранилища? Оно же большое, его ещё Камским морем называют.

Михаилу, как он ни любил жену, пришлось осаживать её энтузиазм:

— Всё бы хорошо. Но оно потому и называется «водохранилище», потому что оно рукотворное. Это просто большой пруд с электростанцией в дамбе. Нет сейчас никакого Камского моря. Извини.

Михаил развёл руками. И добавил, чтобы Ольга не расстраивалась:

— Но в принципе, Кама достаточно большая, чтобы образовать немного облаков… Наверно…

— А если мы не на Урале?

— Тогда можно только гадать. Но давайте о другом подумаем. Если это дым, то он может доставить нам неприятности. И достаточно большие. Потравимся ещё. Предлагаю переждать здесь, наверху. Судя по всему, высота этого дыма достигает полсотни метров. Здесь, на вершине скалы, нас если и достанет, то самым краешком.

Пока супруги обсуждали своё местонахождение, Ирина продолжала осматривать округу в трубу. Что-то её тревожило, какая-то мысль не давала покоя. Наконец, сообразила.

— А вы заметили, что в округе нет ни одного стада?

— Как ни одного?

Теперь уже все пытались найти хоть кого-то в сгущающихся сумерках.

— Трудно судить — уже плохо видно, но мне кажется, что Ира права. Это подтверждает, что идёт дым. Поэтому животные решили уйти — они же боятся огня. Кочевать вслед за ними я не предлагаю, а вот забраться сюда с палаткой и припасами — вполне. Кто за?.. Единогласно.

— Подожди! Я не согласна!

— Ира… — Вздохнула подруга. — Ну, что у тебя?

— А как же лошадки?

Михаил сел, где стоял.

— Это фиаско…

— Что? — Не поняли девушки.

— Я говорю, с лошадьми у нас не получится.

— Но… Как же… Они же задохнутся.

У девушки захлюпало в носу, на щеках проступили мокрые дорожки.

— Не реви. Дай подумать… Остаётся только запечатать дом и переждать эту волну дыма. Огня до сих пор не видно. Возможно, пожар мимо идёт, а нас немного гарью задевает.

Прихода пожара ждали ещё два дня: запечатали все окна и двери, натаскали сена, завалили отопление дровами, заполнили водой все ёмкости. И, наконец, дождались.

* * *

Михаил сидел у края скалы и медитировал на полог странного дыма. Вчера вечером чернота закрыла Рыбачье озеро, сегодня дошла до Медвежьего. Теперь движение дыма стало заметнее. А ещё мелькало что-то в верхней части тучи — такое же чёрное. Но разглядеть пока не получалось.

От костра подошли девушки и присели рядом.

— Странно, гарью почему-то не пахнет. — Заметила Ольга.

Ирина тоже принюхалась, завертела головой.

— А вы слышите этот шум?

— Какой шум? — Михаил отмахнулся от мошкары.

— Ну-у-у, не знаю, как описать. Знаешь, как дребезжит музыкальная тарелка?

— Угу… Вот зараза, в глаза лезет. — Он отмахнулся от мошки.

— Так будто куча тарелочек дребезжат. Ай! А откуда эта мошкара?

Михаил вскочил, подброшенный догадкой.

— Какой, на хер, дым!

Михаил раскидал костёр и посмотрел, не остаётся ли чего нужного.

— Бегом домой. Бросайте всё, ничего особо важного здесь нет.

Дежуря каждый вечер, они успели натаскать на вершину скалы посуду и другие вещи.

— Почему домой? Тьфу! В рот лезут.

— Вот поэтому! Нас скоро здесь съедят!

Скрутив несколько палок и охапку сена, которое взяли для растопки, Михаил запалил факел.

— Не знаю, на сколько времени хватит такой дымовой завесы. Надо успеть добежать до дома.

Михаил бросил последний взгляд на север. Край чёрного полога уже достиг их леса. Скоро доберётся до жилья. А он-то гадал, почему так и не видно зарева пожара. Теперь уже можно рассмотреть странные чёрные всполохи: это сотни мелких птах стремительно чиркали сквозь тучи мошкары.

Факел пришлось несколько раз обновлять. Бежали просекой, поэтому могли подбирать еловые ветки. Хоть они уже подсохли, но дым давали. Правда, сгорали слишком уж быстро. На подходе их встретило испуганное ржание Лизки и Гари. Лошади носилась на привязи во дворе, пытаясь спрятаться от вездесущей мошкары. А из-под сарайки доносился скулёж. За воротами хозяев встретили в два голоса потеряшки: Мишка и Гек. Пёс и волчонок засунули морды в сапоги Михаила и скулили, выставив на дорогу прикрытые хвостами задницы.

— А куда эту суку девали? — Удивился глава семьи. — Впрочем, не до этого. Давайте, девочки, загоняем всех внутрь, разжигайте печь. Как растопится — немного прикроем, напустим дыма.

Кашляя и сгибаясь от тошноты, он пытался продымить подвал. Животным дым тоже не очень нравился. Все хором принялись чихать. Зато быстро успокоились, когда мошкара перестала лезть во все дырки. Наконец, решив, что все твари передохли, Михаил затоптал факел и поднялся в дом. Здесь дыма оказалось не меньше — из подвала поднялся.

— Кхе-кхе. Девчонки, отставить печку! И без этого дыма полно.

— А я и не стала, — донёсся из комнаты голос Ольги. — Ты так раскочегарился, на весь дом хватило.

— Окна, двери закрыли?

— Всё закрыто ведь. И двери в том числе. Уходили из подвала, пришли тоже через него. А ты в голбце отдушины закрывал?

— Вот чёрт!

Михаил скатился по лестнице. Возле земли с каждой стороны дома имелись небольшие окна. На зиму их закрывали. А летом они стояли открытыми, чтобы было не так влажно. Запечатывая окна и дверь наверху, совсем забыли о нижней вентиляции. Мужчина принялся затыкать отдушины старыми фуфайками, которыми эти отверстия утепляли зимой. Рамы ставить недосуг, да и не так это важно. Надо просто заткнуть.

Резко потемнело. Даже такие крохотные отверстия давали хоть какой-то свет. Теперь в подполье стало практически темно. Возвращался Михаил уже на ощупь, натыкаясь на вещи, переставленные не им, и потому неожиданные. Только через окно в подвале попадало немного света. Здесь делать ничего не надо — небольшая форточка уже закрыта и заклеена полосками газет. Всё! Запечатались.

Михаил прислушался — вроде никто не жужжит и не звенит. Но его уши уже не те, не слышат высокую частоту. Нужны молодые. Он прошёл в комнату, чуть не запнувшись за собак. На диване под одеялом, спасаясь от дыма, лежали девушки.

— Ира, тебе партийное задание.

— Чего? Это как? Пчхи!

— Будь здорова… Партийное задание, говорю. То есть, очень важное и ответственное. Раньше присказка такая была. В общем так. Ты ведь слышишь, как эта мошкара шумит. Поэтому пройди по дому и послушай. Если что — ещё немного подымим.

— А почему я? Пчхи!

— Потому что эти прелестные ушки, — он легонько щёлкнул по кончику уха, — слышат более высокие по частоте звуки. А мы — старики, мы уже не слышим.

— Вот что ты за человек, Сапегин! Тебе не стыдно?

— Чего, Оль? Ты чего взъелась?

— Он ещё не понял! Если уж сказал комплимент одной жене, то скажи другой. А ты взял и обосрал.

— Когда это я комплимент говорил, и когда я обосрал?

— А кто меня старухой назвал?

— Я не… Ой-ё-о-о!

Мужчина схватился за голову.

— Всё, милый, это залёт. Исправляйся.

— А как?

— Хотя бы тоже комплимент скажи.

— Ну, у тебя тоже прелестные ушки.

— Не прокатит. Уже было.

— Для тебя ведь не было!

— Ну, и что! Для каждой индивидуально.

Ничего в голову не приходило. Мужчина решил, что наедине с женой, без свидетелей, у него получится эффективнее. Хотя бы в виде поцелуев.

— Эммм… Ирочка, твои розовые ушки действительно красивые, но пусть они послушают не нас, а насекомых.

Девушка расцвела от редких из его уст восхвалений, аж заалела вся. Она только и смогла, что кивнуть. И побежала выполнять поручение.

— Она сейчас горы способна свернуть ради тебя.

— Так уж и горы?!

— А ты как думал? Комплименты окрыляют девушек.

— Надо попробовать… Лапонька.

— Не, ерунда какая-то.

— Золотце.

— Шо ты как ста'рый ев'рей: золотце. Пять пудов золота. Ага…

— Счастье моё! Любимая!

— О! Всё лучше и лучше!

— Куда уж лучше?!

— Ладно, не старайся, не выжимай из себя. Давай в следующий раз, но чтоб приятно.

И Михаил заткнулся. Как раз вернулась Ира, плюхнулась к ним на диван. Не успела она открыть рот, как её перебил муж:

— Ну, как? Все горы на месте?

— К-ка-кие горы?

Девушка пыталась сообразить, о чём речь, но странная фраза совершенно выбила её из колеи.

— Не грузись, — пришла на помощь Ольга. — Нехороший дяденька шутит. Так что с мошкарой?

— Нет никого. Или я не слышу. Лошадь слишком уж громко фыркает. И в стёкла тонюсенько щёлкают — тоже отвлекает. А почему Миша стал нехорошим?

— Потому что он не хвалит меня. Тебя хвалит, говорит комплименты. А мне — нет.

— Хочешь, я скажу. Ну, вместо Миши.

— Ты? Ну, попробуй.

Ира немного задумалась, потом наклонилась к Ольге и зашептала ей на ухо.

— О… Ого… Хм… О… Фух… Это уже слишком… Ты уверена?

Ира кивнула. Так продолжалось минут пять. В конце Ольга с гордым видом повернулась к мужу:

— Учись, как надо девушке комплименты дарить!

Тот попытался воззвать к справедливости:

— Как я научусь, если ничего не услышал?

— Твоё горе. От тебя ничего подобного я за всю жизнь ни разу не услышала. А вот Ирочка меня понимает.

Михаил, очумевший от женского коварства, таращился в потолок. Наконец, преодолел гордость и попросил:

— Ирочка, а ты не можешь повторить…

— То, что сказала Оле?

— Да.

— Не могу. Каждый выпутывается сам. — И прыснула в кулачёк мелким смехом.

Действительно, не могла же она признаться, что единственным комплиментом было то, что Ольга мудрая и красивая женщина. А потом Ира попросила разыграть мужа. Женская солидарность против мужчины иногда сильнее обид и зависти. И Ольга согласилась.

* * *

Утро встретило головной болью. За ночь пришлось ещё два раза обновлять дымовую завесу. Так что отравление было на лицо. Хорошо хоть не на полу в виде блевотины.

— М-м-м-м… Оля… У нас цитромон остался?

— Не кричи так… Сам посмотри… И мне принеси…

— И мне… Пожалуйста… — Попросила Ирина.

За окном всё ещё было темно. Мужчина зажёг свечу, чтобы не рыскать в потёмках. Надел очки…

— Твою же ж мать! — И сразу же: — Ой-ё-о-о… Моя голова…

— Не надо орать. Что там у тебя? — Раздались голоса.

— Трудно описать, чтобы прониклись. Просто посмотрите в окно.

Через минуту из прелестных ротиков полилась площадная брань. Такого никто из них за всю жизнь не видел. Вся, абсолютно вся поверхность стекла выглядела чёрным бархатом от сотен тысяч маленьких чёрных ножек. Армады насекомых сидели на стекле и ползали по нему. Они перекрывали всё окно в несколько слоёв, не пропуская свет. Другие окна показывали то же самое.

— Дамы, хватит уже ругаться! — Михаил строго посмотрел на них.

Девушки повернулись, чтобы высказать всё, что думают…

— Твою мать!

От дружного вопля все присели там, где стояли. Семейка напоминала Мумми-троллей, как их нарисовали в старом мультике: большие круглые носы, мясистые уши, щелочки глаз. Всё лицо представляло собой сплошную опухоль. Вчера при бегстве сквозь тучу мошкары их знатно покусали. Доставалось в основном открытым местам: голове и рукам. Вечером ещё ничего не замечали, а сейчас пошла реакция. А он-то думал, что это у него спросонья глаза не открываются.

Придавленные наглядной мощью насекомых, люди собрались на кухне.

— Нужен успокоительный отвар, — предложил Михаил. — Иначе мы тут с ума сойдём. И противоаллергенный.

Он посмотрел на чёрное месиво с той стороны стекла и отказался от любимого места. Передвинул стул подальше от окна. Сел, отвернувшись.

— Эти лапки. Они скребутся, щёлкают. Я не могу! Мне страшно. — Ирина зажмурилась и зажала уши.

— А травы все на улице, — «обрадовала» старшая жена.

— Хоть что-нибудь в доме есть? — Спросил Михаил.

— Есть НЗ. Шесть пакетиков чая. Настоящего, чёрного.

— Доставай! — Разрешил мужчина. — Но только один. Если хорошенько заварить, то на троих хватит.

Отмерили в кастрюльку ровно три стакана кипятка и положили пакетик. Через десять минут подогрели остывший чай на слабом огне. Аккуратно, чтобы не испортить вкус и не превратить в чифирь. Ещё пять минут — и разлили по кружкам. Каждый непроизвольно втянул позабытый запах и с улыбкой отхлебнул.

— Как думаете, эти укусы опасны? — Ирина хмуро рассматривала себя в зеркале.

Ольга пожала плечами:

— Поживём — увидим. По крайней мере, можно утверждать, что особой реакции на них ни у кого нет. Мы с Мишей до этого аллергией не страдали. Ты, вероятно, тоже?

— Нет, вроде.

— И реакция одинаковая. Думаю, к этому моменту особо чувствительные уже скопытились бы, задыхаясь.

— Ну, спасибо. Обнадёжила… — Проворчала Ира. — Это сарказм был, если кто не понял.

— Мы заметили. А от укусов я всё-таки дам кое-что.

Женщина ушла и долго рылась в аптечке. Наконец, принесла три таблетки.

— Держите, это сосать надо.

— И что это? — Спросил Михаил.

— Антигистаминное, — непонятно пояснила жена.

— Чего?

Та только закатила глаза на «серость» мужа.

— Противоаллергическое, — расшифровала Ира.

— И немного успокоительное, — соизволила хоть что-то пояснить Ольга.

Михаил положил на язык. Через минуту нахмурился, прислушался к себе. Ира сразу отреагировала:

— Что случилось?

— У меня яжык немного анэмелъ.

— Так и должно быть.

Ольга только отмахнулась — пристают со всякой мелочью.

Все замолчали, переваривая таблетки. Недолгое молчание прервал глава семейства:

— Кто-то есть хочет?

— Пока ещё нет. А что? Ты захотел?

— Нет, не я. Лизка.

— А вот это вопрос. — Озадачилась старшая жена. — Мы сена мало притащили. Может, дня на два только и хватит.

— Думаешь, придётся так долго сидеть? — Испугалась Ира.

— Долго-недолго. Надо готовиться к худшему. Чем кормить будем?

— А что лошади едят, кроме травы? — Вернул вопрос Михаил.

Видя, что его готовы завалить правильными, но невыполнимыми ответами, уточнил:

— Что можно скормить из того, что у нас есть?

— Морковку? — Предположила Ира.

— Капусту, наверно. — Добавила Ольга.

— А другие овощи как — можно?

— Думаю, что можно. — Согласилась жена. — Пожалуй, если распарить, то можно картошку, морковку, свеклу. В остывшем виде, конечно. Кабачки, наверно, и сырыми можно, они мягкие. Что точно знаю, так это то, что зерно давят или немного распаривают и дают в таком виде. Но у нас зерна нет.

— Значит ставим париться овощи. Надо только сразу чем-то накормить, пока не готово.

Затопили печь, поставили вариться корм для лошади. Заодно и себе с собаками приготовили. Вообще, при отсутствии холодильника, готовить приходилось только на один день. Иначе испортится. Утром печь растопили, нажарили, напарили, и это на весь день. До утра вчерашняя еда практически не доживала.

Для затравки аппетита кинули Лизке разрубленный кочан капусты, который та с удовольствием уничтожила. Потом второй.

— Третьего не дам! — Ольга закрыла собой залежи вкуснятины. — Если будем кормить до отвала, то не хватит ни ей, ни нам. Ничего, не совсем же голодать придётся. Немного подкормим. А улетят эти твари — наестся травы.

Лизка грустно отошла от двери в голбец, откуда ей сначала дали такую вкусную вещь, а потом обломали.

— И не смотри так на меня! — Ольга всё ещё оставалась в заведённом состоянии.

Так и повелось: с утра лошадь получала пару кочанов, в обед — ведро полуварёных овощей, а вечером — разведённый мясной бульон, для выработки молока. В остальное время — заедала сеном и запивала простой водой.

Глава 5 Осень

Блокада продержалась четыре дня, на пятый слой живности на окнах уменьшился, потом появились просветы. До этого днём окна тоже немного просвечивались. Но сейчас можно стало посмотреть на внешний мир хотя бы одним глазком. Увиденное пугало: до самого леса висел чёрный туман. Только потом стало понятно, что в воздухе мошкары уже не так много. Чёрный фон создавали сидящие на листьях и еловых лапах насекомые. День за днём их количество уменьшалось, уничтожаемое полчищами птиц. Летающие охотники почти пропали, зато прибавилось тех, кто собирает с земли. Сколько раз люди дёргались, когда какая-нибудь птаха долбила по окну. Хорошо, что со стекла насекомые быстро осыпались, а то мужчина уже стал опасаться, что треснут.

На девятый день семейство решилось выйти из заточения. К этому времени окна почти очистились. А те твари, что остались, сидели не шевелясь. На коротком собрании семья решила, что пора выходить.

Михаил зажёг горсть щепок и приоткрыл дверь. Пламя затрещало и вспыхнуло бенгальским огнём.

— Фу, ты! — Мужчина заскочил обратно.

— Что там?

— Да вот, — ответил он Ольге. — Я уж испугался, что атмосфера поменялась.

— Как это?

— Очень уж резко пламя загорелось. Подумал, что много кислорода. А много кислорода было только очень давно, миллионы лет назад. Вот и решил, что провалились куда-то ещё глубже по времени.

— Ой! — Ира в ужасе прикрыла рот руками. — Как же мы теперь?

— Да никак! То есть, всё так же. Ерунда это всё. Показалось. — Успокоил он женскую часть семьи. — Это просто мошкара попадала в огонь и вспыхнула.

— Думаешь, всё в порядке? — Не поверила Ольга.

— Конечно! — Бодро ответил он. — Вон, в окно поглядите. Девчонки, не волнуйтесь. Сейчас выйду, проверю досконально. Но мне кажется, что всё закончилось.

От толчка двери снова посыпались тельца насекомых, вспыхивая в пламени. Михаил сделал первый хрусткий шаг за порог. Постоял. Никто не нападал, не пытался искусать. Мужчина осмотрелся. Всюду: на полу, на стенах, в паутине под крышей чернели точки кровососов. Мошкара то ли уснула на зиму, то ли вообще помёрла — не понять.

Ещё один осторожный шаг — и множественный хруст, как по тонкому утреннему льду, когда под ним ещё нет воды. Обернулся к жёнам:

— Дайте… А, ладно!

И вернулся в дом.

— Помогите ветровку накинуть.

Девушки расправили одежду, чтобы Михаил мог продеть руки в рукава. Аккуратно, стараясь не трогать бок, натянули тонкую болонь и накинули капюшон.

— И рукавичи.

— Эти пойдут? — Ира показала тонкие хлопчатобумажные перчатки.

— Ага… Ну, я пошёл.

Факел он потушил — смысла в нём уже не видел. Сметая тушки с перил, спустился вниз. Каждый шаг опять отдавался снежным морозным хрустом. На засове сверху тоже толстый слой — смести и открыть. Картина снаружи уже не удивляла: те же чёрные точки повсюду. Только фон буро-жёлто-зелёный — лиственные деревья за прошедшую неделю полностью потеряли зелень и начали опадать. Нетронутой кроной могли похвастаться только ёлки. Осень наступила внезапно, как понос. И цвет такой же.

Михаил вернулся — требовалось обсудить дальнейшие действия.

— Здесь всё тихо, — сообщил он жёнам, и выдал понравившееся ему сравнение про осень.

— Фу-у-у, Сапегин! Как ты мог? При дамах… Стоп! — Ольга выставила руку, зная диапазон его шуток. — Не вздумай повторять анекдот про «дам-недам».

— Ну, вот. Сама сказала. А вообще, я предлагаю посмотреть, что вообще происходит.

— На Скалу пойдём? — Уточнила Ольга.

— Ага. Давайте собираться.

Природа просыпалась. Собаки по дороге услышали шорох в кустах и бросились туда, беря потенциальную жертву в клещи. Короткий шум, непонятный взвизг, небольшая пауза — и они вынырнули обратно, облизывая окровавленные пасти.

— Пообедали? — Хмыкнул вождь. — Тогда продолжим путь. Нас обед ждёт наверху.

Совмещая приятное с полезным, они тащили перекус для пикника. Мишка навострил уши и весело оскалился: Будет еда? Здорово, хозяин! А то это ж не обед совсем. Так, на один кутний зуб.

* * *

Лошадей оставили пастись возле огорода. В отличие от листьев, трава ещё зеленела. Только чуть подёрнулась бурым и жёлтым. Да и зимой в эти времена, как помнил Михаил описания учёных, дикие животные продолжали выкапывать из-под снега уже засохшую растительность. Собаки забирались наверх вслед за людьми. Гека, за его покладистый нрав, тоже решили причислить к зарождающемуся виду. Хвост у него, конечно, не вился колечком, но он уже научился у приёмного отца активно махать им. А ещё тявкал, пусть коротко и неумело.

Картина наверху открывалась тоскливая. Вся степь потемнела, потеряла яркие зелёные краски. Множество буро-жёлтых пятен портили настроение. Да и сама зелень приняла тёмные оттенки.

— Новая волна, — Ира обречённо смотрела на север.

Вождь обернулся. В отличие от остального неба, с той стороны голубизну отсекала тёмная, почти чёрная полоса. Михаил приложился к подзорной трубе. Некоторое время он пытался удержать её ровно, потом плюнул и опёрся на камень солнечных часов. Долгие пять минут он трепал нервы жёнам, мрачно отмахиваясь от вопросов.

— Ну, что там? — Ира нетерпеливо подпрыгивала и дёргала за плечо. — Это гнус? Это точно гнус? Ну, скажи!

— Да не дёргай ты! Ничего не видно.

Девушка обиженно отступила.

— Я… Ты…

— Ира, не тереби. — Ольга взяла её за руку. — Так ведь действительно всё размазывается.

— Ой! Извини, Миша.

Раздражение, внезапно возникшее, когда ему помешали, отпустило мужчину.

— Ничего… Всё в порядке.

Он разогнулся.

— Это не мошкара, не гнус. Слишком высоко для насекомых. — Пояснил он. Оля, помнишь ту скалу? Ты её показывала в прошлый раз. Так она на фоне этой тьмы выглядит как… Да никак. Слишком мелкая.

— Всё-таки дым?

— Нет. Думаю, что это настоящая осень. Тучи ползут. Сплошной фронт дождя. Я бы даже сказал — ливня.

Он попробовал ветер пальцем:

— Чувствуете? Ветер всё ещё с севера. Но теперь гораздо холоднее. Думаю, нам грозит резкое похолоданее.

— Ну, теперь-то можно не спешить и не бояться. — Улыбнулась Ольга. — Весь урожай собран.

— Сено осталось, — возразил муж. — Не всё сметали ещё. И одну копну лучше приволочь домой.

Ирина вклинилась в разговор:

— Ребят, я тут подумала… Если такие тучи… Миша, ты ведь тоже на Камчатке вырос. Помнишь, какие ливни там, как всё заливает? Какие потоки по склонам?

— Помню, конечно. Это ты к чему?

— К тому, что дом в яме стоит!

Лицо девушки выражало крайнюю тревогу.

— Мля-а-а-а! — Сматерились Михаил и Ольга в голос.

Теперь им тоже стало не по себе.

— Значит так, — решил глава семьи. — Здесь нам делать нечего. Надо хоть объём работ определить. Возвращаемся!

Он подходил к спуску, когда Мишка требовательно гавкнул.

— Что тебе?

— Гав!

— Еда? — Мужчина достал кусок мяса.

— Гав-гав!

— Понятно с тобой всё, проглот. Держи… И ты держи!

Он бросил собакам по куску и глянул на девушек.

— Вам тоже мяса?

— Не откажемся. Только не кидай, пожалуйста. — Усмехнулась старшая.

— Ну, что ж вы! Я ж не…

— Не «кто»?

— Не знаю, как таких называют. Ну, всякие такие, кто девушек на поводке держат и кормят из собачьей миски.

— Ф-ф-фу! Сапегин! Ты где такие извращения видел?

Михаил засмущался.

— Да так… Мелькало в сети.

— И часто ты такое «мелькало» смотрел? — Ольга подозрительно прищурилась.

— Ничего я не смотрел! Это всё поклёп! Всё врут!

— Кто врёт?

— Все! Все врут! А я белый и пушистый.

— Сапегин! Признавайся!

Она навалилась на него, прижимая к солнечным часам, и поцеловала — грубо, в засос. Михаил вывернулся и отскочил.

— Твою же нафик! Хватит! Пошли уже домой. Дела не ждут.

* * *

Ольга так и не отстала, время от времени выпытывая у него, какое ещё «мелькало» он смотрел. Используя при этом методы допроса, не разрешённые международной конвенцией по правам человека: щипки, укусы и шлепки по заднице. Каждый раз она комментировала Ирине невнятные ответы мужа. Или их отсутствие. За короткую дорогу от Скалы до дома она всё-таки умудрилась вывести его из себя.

Михаил никогда не поднимал руки на женщин, но тут какая-то пелена окутала мозги. Почти не контролируя себя, он выломал гибкую ветку и, улучив момент, поймал жену за шею, а потом и в локтевой захват. Заставил наклониться. Так, чтобы она выставила попку.

— Ты что делаешь? — Послышался глухой голос из подмышки.

Михаил промолчал. Только сопел, пытаясь справиться с сильной женщиной.

— Эй! Ты чего задумал? — Голос стал испуганно-злой.

Михаил нанёс первый удар. Несильно — правая рука до сих пор почти не могла работать.

— Ай! Твою мать!

Попало не столько больно — через плотные штаны почти не чувствовалось, но очень обидно. Ольга ударила в ответ кулаком по рёбрам. Михаил снова стегнул вичкой. Ольга замахнулась и вдарила со всех сил. Но в таком положении не очень размахнёшься. Да и бить получалось только в левый, здоровый бок. Но и этого хватало. К тому же удар отдавался с другой стороны. Боль раз за разом вгоняла мужчину в ожесточение. Он уже перестал жалеть раненый бок и замахивался изо всех сил. Это было какое-то странное наслаждение: бить и чувствовать боль в ответ, боль от своего удара, моральную боль от того, что поднял руку на любимую. Закушенные в кровь губы немного отвлекали от боли ударов, которые получал от жены. Но моральная — моральная боль не проходила, и глаза застилала пелена слёз.

Внезапно он почувствовал резкую, перехватывающую дыхание вспышку в левом боку. Взвыв, мужчина схватил жену за волосы, бросил на землю и… Очнулся.

Рядом ревела в голос Ира, пытаясь их разнять.

— Хватит. Пожалуйста, прекратите. Хватит. Не надо.

Мужчина отошёл на пару шагов, чуть не упав от нахлынувшей слабости. Перед ним поднималась жена: заплаканная и оттого красивая странной красотой. И всё так же любимая, несмотря на её недавние выкрутасы.

Усмехнувшись уголком рта, она тряхнула растрёпанной косой и внезапно заржала.

— Импотент, мля! Нормально не можешь уже?

— Тебе добавить?

— А добавь!

— И добавлю!

— Добавь-добавь, если по-другому не встаёт.

Михаил замахнулся. Но ударить не успел: между ними выскочила Ира и снова заревела:

— Хватит, пожалуйста. Хватит уже. Не надо ссориться.

Она жалобно смотрела на них заплаканным личиком. Внезапно что-то промелькнуло в её глазах, девушка решительно задрала подол куртки, наклонилась.

— Если это поможет, то ударьте меня. Пусть злость перейдёт ко мне, а не друг в друга. Я… Я не буду защищаться.

Ольга долго смотрела на девушку внимательным взглядом. Из груди вырвалась смешинка, другая — и женщина расхохоталась. Но уже не злобно, а легко и душевно.

— Тоже мне, Иисуска выискалась! Думаешь, не ударю? Ошибаешься.

Дружеский, но не сдержанный по силе шлепок заставил девушку взвизгнуть и потереть попку. Она глубоко вздохнула и повернулась к мужу:

— Полдела сделано, теперь ты.

— Что за бред! Прекрати сейчас же!

— Нет. Оля ударила, теперь ты.

— Не буду я тебя бить. Нам домой надо идти.

— Это удар примирения. Пока не шлёпнешь — домой не пойду.

— Не пойдёшь, значит?

— Не пойду!

— Ладно… Сама виновата.

— Угу… Я жду… Мой господин.

— Твою же ж мать!

Фраза обозлила мужчину, но ясности мысли он уже не терял и хотел ударить в полсилы. Как на зло, под ногу попался какой-то корень, и Михаил приложился всем весом. Ирина взвыла и часто задышала, пытаясь унять боль. Улыбнулась через силу:

— Ну, вот. Теперь осталось…

— Ты извини, — стушевался мужчина. — Я не хотел так сильно. Это вон — корень попался.

— Правильно попался. Иначе не получилось бы. Только извиняться надо не перео мной. Теперь ведь тебе стыдно. Вам обоим стыдно. Ну, что — вы готовы выполнить моё желание?

— Это что за прикладная психология? — Нахмурилась Ольга.

— Так готовы выполнить желание?

— Помириться, что ли? Кажется, готова.

— Помириться и поцеловаться. А ты, Миша?

— Готов, — вздохнул тот.

— Теперь хором: прости меня.

Ира взмахнула руками на манер дирижёра.

— Ну!

Супруги встали друг перед другом.

— Прости…

— Прости…

— Не верю!

— Станиславский, блин. — Проворчал Михаил.

Прикрыв глаза, он вспоминал, как они познакомились, как вымокли в тот день под внезапным ливнем, как гуляли по улицам разных городов, как ходили в походы. Перед ним снова была ОНА — Оля, Олечка, Оленька. Любовь и вся его жизнь.

— Прости…

— Прости…

Лёгкие, но достаточно сильные руки Иры подтолкнули их друг к другу. Организмы, затопленные сначала адреналином, а потом продуктами его распада — метанефринами, почувствовали, что каждому нужно прижаться к своей половинке, впитать её. Они обнялись, шипя от боли, но не разрывая объятий. Губы встретились в нежном и долгом поцелуе — до кислородного голодания, до кругов перед глазами.

— Ну, вот! Теперь верю. — Пробилось сквозь шум крови в ушах.

Ольга улыбнулась и притянула вторую жену в круг.

— Иисуска, блин…

Так они и стояли, обнимаясь и целуясь попеременно.

Постепенно странное ощущение единства спадало. Но оно не исчезло до конца. Теперь каждому стало по-настоящему стыдно. До глубины души. Одной — что задирала любимого мужчину. Другому — что не выдержал и поднял на неё руку. Обоим — что всё-таки ударили Иришку. И только Ира счастливо улыбалась: судя по всему, последний барьер пал и они по-настоящему вместе.

Хотя, кое-кто тоже беззаветно радовался. Мишка, очумев сначала от драки, а потом примирения, скакал вокруг, заливаясь счастливым лаем. Гек так не умел, но и он бежал рядом и радостно скалился, вывалив язык. Жеребёнок тоже носился кругами, поддерживая общий кипеш. И только Лизка меланхолично шагала, срывая траву вдоль тропинки.

* * *

Объём работ оказался достаточно большим, но не запредельным. И если бы не потасовка… Теперь же все трое работали с грацией робота Вертера: ни согнуться, ни разогнуться.

Когда Михаил дома снял рубаху, то сам испугался — левый бок представлял сплошной синяк. Самочувствие, конечно, не радовало, но и особо хреново себя не чувствовал. Вид пугал, но попка жены казалась ещё хуже. У него хотя бы нет кровавых рубцов. А ягодицы Ольги выглядели сеткой из лиловых и багровых полос, на которых выступила густая россыпь мелких алых точек.

— Ну, ты и зверь!

Ольга крутилась перед трельяжем, пытаясь рассмотреть результат экстремальной порки.

— Ужас… Ф-ш-ш-ш….

Она осторожно прикоснулась к сплошному — на обе ягодицы — синяку.

— У-у-у! Тебе бы так…

С каким-то самоистязанием она снова притронулась к исполосованному заду. Неожиданно нахлынули воспоминания, как её нагнули… Как это было стыдно и… И сладко. Именно неожиданная реакция предавшего её собственного тела заставила тогда взбеситься. Никогда… Никогда в жизни она не получала наказания ремнём. Стыд подчинённого положения неожиданно преобразовался в возбуждение.

— …Оля!

— А? Что?

Она непонимающе посмотрела на удивлённую Ирину.

— Это Я тебя спрашиваю: что с тобой?

— Нет, всё в порядке. Всё в порядке! Надо идти.

Удивляясь самой себе и реакции организма, Ольга почувствовала, что горит у неё не только попка, но и кое-что между ног. И лицо, которое запылало от осознания того, что она возбудилась от такого.

«Никогда мазохисткой не была…» — Пробурчала она, натягивая джинсы. Новая волна сладкой боли растеклась по всей попке, концентрируясь где-то ниже, сходясь в одной точке.

— Нет, так дело не пойдёт! — Заявила она. — Надо обязательно смазать.

Ольга раскрыла отделение серванта с лекарствами и через пару минут нашла требуемое.

— Вот! Верное средство. Ира, помогай мазать.

Она передала девушке тюбик.

— Что это? «Бадяга»… Чего? — Девушка захлопала глазами. — Я думала, что бадяга — это что-то неважное, что-то муторное. «Ну и бадяга» говорят.

— Как видишь, это полезная мазь. От синяков и опухоли хорошо помогает. Давай, мажь.

Ольга легла на живот, выставляя на обозрение багровые полушария. Но Ира уже подошла к мужу:

— Миша, поворачивайся.

Тот смущённо махнул в сторону старшей жены, а сам присел на край стола.

— У неё серьёзней выглядит. Начни с Оли.

Пожав плечами, девушка приступила к процедуре.

— Ай! Аккуратней.

— Извини… Вот и всё. Теперь Миша. Подними руки.

Вскоре его рёбра заблестели от мази.

— Так, ребята. — Ира щёлкнула пальцами, привлекая внимание. — По сравнению с вами у меня ерунда. Но мне кажется, что тоже будет синяк… Два синяка.

Она спустила штаны, показывая пару симметричных ярко-алых отпечатков ладоней.

— У меня всегда так. Кожа очень сильно реагирует. Поэтому… Смажьте, пожалуйста.

Девушка обезоруживающе улыбнулась и протянула тюбик.

— Оба, если можно.

— Опять психологические фокусы?

Ольга проворчала, но натёрла мазью ту половинку попки, по которой ударила. Михаил одновременно справился со своим фронтом работ.

— Вот и всё! — Ира шустро оделась. — А теперь, как говоришь ты, Миша, арбайтен!

* * *

Сначала хотели копать с самой низкой стороны котлована. Но Михаил прошёлся с рулеткой, а Ира по его измерениям быстро подсчитала, что в другом месте гораздо ближе до низкого участка и меньше объём земляных работ. Расставив вешки, зарылись в грунт.

До вечера, завывая при каждом движении, прошли едва четверть. Михаилу не удавалось без болей в рёбрах ни воткнуть лопату в землю, ни откинуть набранный грунт. А ещё приходилось через каждые десять сантиметров рубить корни деревьев. Девушки легко справлялись с первой частью работ, но им со стоном приходилось нагибаться, чтобы поднять инструмент с землёй.

После ужина, вытерпев экзекуцию с мазью, девушки уснули на животиках, боясь побеспокоить раненные кормовые части. Михаилу же пришлось искать положение, чтобы не задеть как старые, так и новые повреждения. Наконец, удалось повернуться полубоком, когда почти ничего не болит. В таком виде и уснул, придерживаясь за торец дивана.

Утром разминка получилась особенно тяжкой. Мало ему стягивающихся шрамов от столкновения с гигантской кошкой. Так теперь весь левый бок сплошь горел зверской пульсирующей болью. Бадяга немного успокаивала и снимала боль. Но не сказать, что серьёзно. Помучившись за завтраком, он заглотил анальгин. Всё равно срок годности у таблеток заканчивался через полгода. Ольга тоже закинулась химией.

— А я не буду, — решила младшая. — Не болит почти.

И она показала уже побледневшие, но всё ещё выпуклые следы ладоней.

— И долго у тебя так? — Поинтересовалась Ольга.

Мелкая только пожала плечами в ответ:

— Пару дней точно.

— Спасибо тебе.

Ольга аккуратно обняла девушку сзади за плечи и положила подбородок на плечо.

— Спасибо. Ты ведь спасла нас. Не дала распасться семье. Я неожиданно поняла, что до сих пор люблю Мишку. Сильно люблю, несмотря на некоторые его дурацкие привычки. И жизни без него не представляю.

— У меня ведь здесь никого. Теперь вы — моя семья. И я не дам вам пропасть из-за всяких глупостей… Знаешь… Вчера, когда возвращались, Миша сказал мне то же самое про тебя. Что он любит и жить без тебя не может.

— А мне он такое сказать не может!

Обида снова захлестнула женщину.

— Оля…

Ирина даже не стала продолжать. Тона хватило, чтобы напомнить вчерашнее.

— Извини, снова я со своим «я». И кто из нас умудрённая годами женщина, а кто — зелень молодая? А?

— Просто я не хочу остаться в одиночестве. Мне страшно становится.

Внезапная мысль заставила Ольгу спросить:

— А Миша вчера, кроме любви ко мне, говорил, что тебя любит?

Ира застыла, не зная, как ответить. Как можно сказать другой женщине, что её мужчина любит тебя? А Ольга продолжила:

— Если он не признался в любви к тебе, то я обижусь и всё-таки надаю ему тумаков!

Ирина облегчённо выдохнула. Но всё же переспросила:

— Ты уверена, что хочешь знать?

— Так было или не было? Говорил?

— Не напрямую, но… Сказал, что дорожит мной, что я чудо. И что без меня стало бы хуже. Это, конечно, не любовь, но привычка — тоже хорошее дело.

— Наверно, ты права, Ириша. А теперь — хватит прохлаждаться. У нас только жопы болят, а у нашего мужика — пол тела. Но он уже роет эту чёртову канаву.

Успели вовремя. Погода дала им ещё два дня, а потом разверзлись хляби небесные. Заканчивали уже под ливнем. Зато увидели, что трудились не зря: вода, попавшая в котлован, устремилась по траншее и грязным потоком влилась в ручей ниже по течению. Всего за час с небес вылилось столько, что воды в полуметровой канаве стало по щиколотку. Теперь стали видны мешающие течению кочки — их пришлось срочно срезать. Потом охающие и стенающие, но веселые от проделанной работы, уселись сушиться у горячей печки. Приняли для сугреву и от усталости и мирно смотрели в окно, как вода льётся и льётся, и просвета этому не видно.

* * *

— Полгода плохая погода. Полгода — совсем никуда.

Михаил стоял у окна и смотрел на воду. Это не дождь, и даже не ливень. Это сплошной поток, как в водопаде. До ближайших деревьев рукой подать, но об их наличии можно только догадываться.

— Полгода пло…

— Сапегин! Ты достал.

Ольга оторвалась от чтения и посмотрела на него поверх книги.

Ирина тоже отвлеклась, оставив в покое вязание, которому решила научиться:

— Да, Миша, не надо. Вдруг накаркаешь?

— Про полгода, что ли?

— Да.

— Уже молчу.

Ира кивнула и вернулась к роспуску связанного только что куска.

Вообще, после того происшествия Ира получила негласный статус хранительницы семьи. Никто об этом не говорил и не упоминал, но оба решили, что Ирина олицетворяет мир в семье. И оба поняли, что другой решил так же. Не сговариваясь, они прислушивались к её словам, если речь заходила о взаимоотношениях в семье. Ирина, будто добрая бабушка, угадывала намечающиеся конфликты и мирила непутёвых внуков. Хотя в остальное время оставалась самой обычной девушкой. Но стоило атмосфере между супругами накалиться, как её укоризненный взгляд гасил конфликт. А так — девушка, как девушка по жизни. Что за столом, что в постели. Хотя, если спросить мужа, то в постели её тоже нельзя называть обычной.

За неделю, что льёт с неба, они перепробовали разные занятия, чтобы развлечься. Работы по хозяйству занимали не так много времени, чтобы не мучиться бездельем. Покувыркаться в постели — тоже хорошее занятие, но к нему нужно такое же хорошее здоровье. Девушкам, к тому же, надоело некоторое однообразие фигур сексуального пилотажа. Что за дела? Муж лежит пластом, а они скачут.

Михаил пытался что-то поправить или отремонтировать в доме — мелких работ хватает. Но большинство дел требует нагрузки на корпус, а сами они не срочные и могут подождать до выздоровления. Книги все перечитаны. Те, которые художественные. А другие не читают, а листают, когда нужны ответы. Хотя Ольга что-то нашла и теперь наслаждалась приключениями героев. А Ирине приглянулось вязание. Случайно найдя комплект спиц и крючков, она с энтузиазмом принялась за тренировки. Пряжи не так много, но Ольга обещала отдать на растерзание старые вязаные вещи, которые можно распустить.

Старшая жена оторвалась от чтения и посмотрела на скучающего мужа.

— Миша, ты как? Рёбра меньше болят?

— Пока ещё больно…

Он непроизвольно поморщился.

— Ты же основательно мне навставляла.

— Ну, извини, но и ты хорош — вичей по жопе…

— Да ты первая нач…

— Кхм-кхм… — Ирина прочистила горло.

Ссора тут же замолкла. Оба вжали головы и нахохлились.

— Ребята… Оля, Миша…

Через силу, заставляя себя вспомнить всё хорошее, Михаил тихо произнёс:

— Прости…

И в ответ — эхом:

— Прости…

Успокоившись, Ольга вернулась к вопросу:

— Я же о чём вообще… Зима скоро, а с трубой отопления мы не разобрались.

Ну, вот, опять ему напоминают о том, что он и так помнит. Волна раздражения накатилась на мужчину, но он подавил её усилием воли и попытался объяснить:

— Я помню, Оль. Но попасть на чердак можно только через крышу. А лезть под ливнем в таком состоянии я не стану. Так и свалиться недолго. Да, тянуть с этим не стоит. Как я подозреваю, сразу после дождей начнутся морозы. Поэтому спешу успокоить: как только пелена дождей поредеет, приступлю к работам. Я помню о трубе.

* * *

День проходил за днём. Рёбра у Михаила почти перестали болеть, а попка Ольги полностью излечилась — только покрылась сеткой тонких белых шрамиков. Михаил с виноватой нежностью целовал дело рук своих, от чего Ольге становилось и щекотно, и постыдно приятно. Хотелось снова получить порку, лишь бы потом вот так же нежно гладили и целовали.

Женщина в очередной раз отогнала подобные мысли, мотнув головой и возвращаясь к погоде за окном. Небо не прояснялось. Поселенцы ещё в первые дни, как начался ливень, на всякий случай углубили канаву вокруг дома и ежедневно проверяли овощную яму на отсутствие воды. Прошло больше недели, а яма пока оставалась сухой, хотя чувствовалось повышение влажности. На десятый день Михаил решил, что затопление им не грозит, и приступил к ремонту — кроме замены поломанной лестницы надо было ещё успеть прогреть и просушить яму перед спуском овощей.

Ремонт занял всего полдня, а вот сушка доставила хлопот.

— Как вообще предки топили это дело? — Проворчал мужчина, в очередной раз с душераздирающим кашлем выныривая из задымлённой ямы.

Стоило только разжечь буржуйку, как она гасла без поступления кислорода. Но, зараза, продолжала исправно дымить.

— Всё! Больше не полезу. Пусть проветривается.

— А как вы сами умудрялись топить? — Поинтересовалась Ира.

Михаил хотел сказать, но зашёлся в очередном приступе кашля.

Ответила Ольга:

— Просто цепляли трубу от пылесоса на выдув и совали.

— Зачем вообще эта морока?

— Во-первых, высушить стенки от влаги. — Женщина загнула палец. — Во-вторых, прокоптить, чтобы плохо росла плесень. И в-тре… Да, вроде всё. Этого уже достаточно.

— Я придумал.

Михаил, наконец, отдышался и смог высказать идею:

— Проблема, понятно дело, в том, что свежий воздух смешивается на входе с горячим дымом и не может дойти до пола. И причина в короткой отдушине — она практически на уровне пола.

Чтобы не разглагольствовать зря, мужчина приступил к работам, на ходу раздавая указания. Отдушина начиналась в яме почти у потолка и торчала над поверхностью всего на двадцать сантиметров. Для медленной замены воздуха этого хватало. Но не в случае массированной дымовой атаки. Для удлинения выхлопа его сверху надставили куском асбестоцементной трубы и присыпали нижний край землёй для изоляции. Но этого мало. Надо доставить воздух от поверхности (выше нельзя — должно быть гораздо ниже дымохода) до пола ямы. При этом воздуховод должен быть достаточно широким. Единственный найденный материал — труба водостока.

— Так… Длин-но-вато. — Пробормотал Михаил. — Эх! Резать придётся. А жаль…

— Зачем резать? — Не поняла Ирина.

— Как зачем?

Мужчина удивился тупости девушки. Только что объяснял, что вход воздуховода должен располагаться ниже верхнего среза вытяжки.

— Повторяю…

— Да нет! Зачем резать? Можно же засунуть под углом. Гипотенуза длиннее катетов.

Михаил хлопнул себя по лбу.

— Я уже туплю…

Быстренько поставили трубу. Чтобы уж воздух точно попал в цель, воздуховод подвели к самому поддувалу. Пришлось даже переставлять буржуйку. Запечатали проём люка — дым должен выходить только через отдушину.

— Давай ещё пару фуфаек сверху, так точно дым не пройдёт. — Скомандовал Михаил.

Ольга передала ему старую рабочую одежду.

— Держи. А теперь всё распаковывай и лезь зажигать печку.

Мужчина посмотрел на неё, вздохнул и только молча стукнулся лбом в столбушку, потом ещё раз и ещё…

— Мля! Оля, ты всё прикалываешься? — Михаил, наконец, обрёл голос. — Не могла раньше сказать?

— Да я сама только сейчас сообразила.

— Да ла-адно!

По его лицу можно было рисовать известный мем с Николасом Кейджем.

— Ну, действительно. Я тоже затупила.

Ира пресекла намечающуюся перепалку:

— Миша-а-а… Она не врёт. Я, между прочим, тоже не сообразила.

— Да ты-то чего? Ты подобным не занималась до этого… Ну, О-кей! Пусть так.

— Пусть? — Взвилась старшая жена. — То есть, ты мне не веришь?

— Оля… — Тихонько произнесла Ира.

— Ну, хорошо. «Пусть так», — передразнила Ольга мужа. — Давайте уже заканчивать.

В этот раз получилось на «отлично»: дым активно повалил из удлинённой отдушины. И дымило напропалую, не переставая, заполняя горечью пространство под сарайкой. Разгорелись дрова, потом повалил удушливый дым от обрезков резины и пластмассы. Немного просачивалось сквозь запечатанный люк, но это уж совсем тоненькие ниточки дыма. Когда Михаил понял, что разгорелось основательно, скомандовал закрывать.

— Всё. Теперь выгорит за счёт разложения пластика. Закрывай дырки и пошли спать. Время позднее уже.

— А чем закрывать?

Ольга спросила каким-то странным голосом. Но Михаил не понял:

— Вон, тряпок полно.

Зато Ира моментально ухватила мысль подруги:

— Тряпками не интересно. Да и грязные они. Ты лучше сам их закрой.

— Только мы сначала решим, кому первой подставлять.

До главы семейства, наконец, дошло:

— Намёк понял! Ладно, девчонки. Шутки шутками, но дыры… Тьфу ты! Трубы закрывайте.

Глава 6 Первые морозы

Дождь лил ещё почти неделю. Температура держалась в районе десяти-двенадцати градусов, позволяя проветрить овощную яму — не выстужая её, и спустить вниз урожай. И только потом потоки воды ослабли. Одновременно температура покатилась вниз. Выждав ещё сутки, Михаил собрал экспедицию на чердак. Возможно, уже завтра градусник покажет ниже ноля. Тогда работать с раствором не получится.

Ольге стало откровенно лень ползать по приставным лестницам и глотать пыль на чердаке.

— Зачем нам-то идти? Ты что, один не справишься?

— Без вас труднее. Банально нужно свечку держать. А лучше — сразу несколько.

— Фонарь же был.

— У фонаря акум сел. Я сейчас проверял.

Ирина решила поддержать мужа.

— Оля! Я иду. Знаешь, как интересно полазить среди старых вещей.

— Да что там смотреть? Ничего особенного… Ладно, я с вами. А то знаю вас. Только оставь вдвоём — работы не дождёсии.

Путь не занял много времени, хотя залезали медленно, оберегая каждый своё: мужчина — повреждённые рёбра, девушки — пока ещё незаметную беременность.

— Вот! А ты говорила «ничего особенного». Смотри, какое весло. Только какое-то неудобное…

Ирина крутила в руках верхнюю часть прялки. Ольга улыбнулась неграмотности городской жительницы в вопросах деревенского быта.

— Это не весло. Вон ту деревяшку достань. Вот, это две части прялки. Смотри, это «весло» называется «лопасть» или «лопата» и вставляется сюда… Сюда… Не получилось. Короче, это «копыл», на нём сидят, чтобы прялка не двигалась. А лопасть перед лицом, на неё крепят кудель — это большой пук шерсти. Ну, там нить вытягиваешь, веретеном крутишь…

— А! Поняла. Это я видела в сказках. Только там лопасть красивая: резная и разукрашенная.

— Ну, у нас простая, деревенская. Как ты сказала — веслом.

— Так, кудельницы-рукодельницы! — Донёсся голос мужа. — Вы куда должны светить?

— Ой! Извини.

Девушки повернулись обратно к трубе. В каждой руке они держали чашки с зажжёнными свечами. Их приходилось держать на весу. Как сказал Михаил — чтобы огонь не зацепил пыль или паутину. В чашках же — для экономии. Парафин не успевает весь выгорать, а ведь его можно на новые свечки пустить.

Девушки подошли поближе. Здесь, возле трубы, было слишком далеко до единственного источника света — двери, через которую залезали внутрь. Мужчина ходил кругами и рассматривал перекошенную трубу, но ничего не делал. Только хмыкал и угукал. Это было совершенно непонятно, а потому — неинтересно. Ира поманила Ольгу, и когда та наклонилась, зашептала супруге на ухо:

— Давай возьмём… эту… прялку. Я хочу попробовать нитки делать.

— Да взять-то можно. А шерсть где возьмёшь? И вряд ли получится нить сделать. Из шерсти только пряжа получится.

— Какая разница, как называется? Нить или пряжа… А шерсть у Лизки состригу. Вон как заросла.

— Ну, хорошо. Только надо веретено найти, оно где-то в ящиках серванта лежало. А вот где чесалки — не помню.

— Чесалки я в конюшне несколько лет назад видел. — Михаил обронил фразу, не отвлекаясь от осмотра трубы.

— Ты сколько любоваться там будешь? — Проворчала Ольга. — Не отвлекайся! Хотя, за чесалки спасибо. Если они ещё целы.

— А я уже закончил.

Девушки развернулись к выходу.

— Э… Вы куда?

— Ну, ты же закончил.

— Закончил осматривать. Дело не закончено. В принципе, нам повезло. Выбило несколько рядов кладки, но выше и ниже труба цела. Убрать осколки, выровнять, замазать — до весны простоит. А может, и дольше.

— И когда доделаешь?

— Сегодня-завтра.

Если бы Михаилу требовалось готовить всё с нуля, то работа могла затянуться на месяц или больше: выкопать глину, замочить, промыть от камешков; отстоять, постоянно сливая лишнюю воду; песок высушить и просеять. И только после этого делается раствор. А его тоже требуется проверить: высушить образец и посмотреть, чтобы не трескался и не рассыпался. Но, к счастью для всех, у него сохранилось немного правильного раствора после ремонта печи. Надо только развести — и пользуйся.

Поэтому уже к вечеру основная работа была завершена. На следующий день Михаил только обмазал трубу жидкой штукатуркой из того же раствора — запечатать мелкие дырки и трещины. Через неделю повторить — тогда точно пожар не опасен.

* * *

Ещё два дня — и дождь сошёл на морось, а потом и вовсе исчез. Температура каждый день падала, пока к воскресенью четырнадцатого числа пятого месяца (второго ноября по старому стилю) не ударил первый морозец. Впервые за много дней выглянуло солнце, даря праздничное настроение. Как раз в этот день у Ирины появилась обновка — Михаил отремонтировал прялку. Растрескавшиеся чесалки тоже пришлось укреплять.

Яркое солнышко в окошке, внезапно найденная работа по душе — девушке так понравилось это ощущение, что она целый день занималась только пряжей. Остригла Лизку — постоит в тёплом подвале, пока снова не обрастёт.

— Оля, а шерсть можно мыть в горячей воде?

— Нет-нет, только в тёплой. — Женщина ответила автоматом и только через несколько минут до неё дошла ситуация. — Стой! Ты это новую шерсть собралась стирать?

А Ирина уже готовила в тазике воду нужной температуры.

— Ну, да.

— Отставить! Если постираешь сейчас, то прясть неудобно будет — ты все выделения, от которых волоски клеятся, смоешь мылом. А если неудачно постираешь, то вообще получишь комок войлока, а не шерсть. Лучше готовую вещь постирать.

— Понятно. Дальше-то что с этим делать?

— Берёшь чесалки — и чешешь, чешешь, чешешь.

Чесалки были похожи на большие расчёски-массажки с короткими проволочными зубьями-крючочками. Ольга оторвала клок шерсти, положила на одну чесалку и провела другой.

— Поняла?

— Поняла. А как долго?

— Пока не уберётся весь мусор, все катышки. Шерсть должна стать равномерной и ровной.

Женщина, рассказывая, продолжала работать руками.

— Вот, готово… Куда бы положить. Газетку расстели.

Пока Ира искала газету, Ольга расчесала ещё два клочка и выложила на подоконник.

— Ну, вот. Всё понятно?

— Вроде.

— Тогда держи, а у меня книжка интересная.

Ольга не ленилась, как можно подумать. Но вся работа составляла час-полтора утром и столько же вечером. И делилась на двоих, а иногда и на троих. Из скотины только лошадь с жеребёнком. Заниматься хлебом, как обычно в деревне, не требуется. Молоко тоже не надо доить. Вся еда — полуфабрикаты из мяса или овощей. Максимум, что требуется — разогреть, а захочется жиденького супчика — бросить в кипяток и немного поварить. Водяным отоплением занимался муж, что у него тоже много времени не занимало. Вот и пытались развлекаться, как получалось. Всё чаще стали замечать, что организм требует не просто работы для рук, а чего-то душевного. Хотя бы пения. Вот и сейчас Ольга с Ириной, занимаясь каждая своим, что-то мурлыкали под нос.

К вечеру на газетке скопилась приличная горка расчёсанной шерсти. Пришлось даже переехать с подоконника на стол. А под ногами у девушки и вокруг неё — не меньшая гора всякого мусора и пыли.

— Ну, что, девчонки? Чем ужинать будем?

Михаил зашёл в дом, хлопнула дверь…

— А-а-апчхи!

— Апчхи!

— Апчхи! Ух!

— Пчхи! Да чтоб тебя. Пчхи!

— Хва-а-чхи! Не двигайтесь! — Ольга застыла сама и остановила других. — Миша, пока не зашёл в комнату, найди на кухне половую тряпку, намочи её и давай сюда.

Весь остаток вечера убирали в комнате. Пыль от шерсти залепила всё: пол, сервант, стол, подоконники. Обивку дивана тоже пришлось протереть мокрой тряпкой. Последний раз отжав тряпки и умывшись, девушки присели за стол.

— Вот теперь можно спать ложиться, — устало улыбнулась Ира.

— Без ужина я не лягу. Что там наш благоверный настряпал, интересно?

— А что он обычно делает? — Улыбнулась Ирина.

— Ну, да. Картошка, мясо и немного овощей. Миша! Ужин готов?

Михаил, как только речь зашла о внезапной капитальной уборке, отговорился готовкой ужина. Есть, ведь, все захотят, а чтобы готовить — девушки уже будут без сил. Но, раз уж он отлынивал при уборке, то ужином решил удивить.

— Так… Что тут у нас? — Голодные девушки потёрли ладошки.

— Новое блюдо: шуба под рыбой.

— Это как? И… Это же роллы. О, и палочки принёс. Но ведь риса у нас не было…

— Они не из риса.

Ира повернула тарелку, рассматривая:

— Похоже, что здесь картошка… Ну, я же говорила, — она посмотрела на старшую жену, — что у Миши все блюда с картошкой. Так, дальше… В центре — это, наверно, свекла и морковка. Так?

— Угу… И сверху — пластинки из той большой рыбины.

— Вкус, конечно, какой-то странный. Какой-то немного солёно-пресно-прогорклый. Ты что сюда добавил?

— Ну… Надо же было чем-то закреплять… Пришлось в свеклу и морковь добавить топлёного жира.

— Фу-у-у! — Ирина передёрнулась. — А что, по-другому никак?

— Я пробовал. Картошка держится, а остальное расползается. А жир, когда остынет, немного держит. Да вы в соус попробуйте макать. Тоже странный вкус, но острота всё перебивает.

— А из чего соус? — Ольга настороженно помешала ложкой белую жижу с красными вкраплениями, принюхалась. — Чую чеснок и острый перец. Но почему белая?

Мужчина засмущался.

— Вы интересовались, чего Лизка ржала. Так вот, я умудрился надоить полстакана молока.

— Она тебя там не затоптала?

— Я привязал. И ноги, и голову. Ещё и хвост пришлось. Всё время по лицу бил. Да вы не бойтесь, — успокоил онжён. — Молоко кипячёное. Просто оно очень сладкое, и соус получился странноватый.

— Ничо так, — вынесла вердикт Ольга. — Съедобно. Хоть и странно.

Ира поддакнула:

— Если привыкнуть, то что-то в этом есть. И это даже можно есть. Читала я, из чего евреи свой цимес готовят — та ещё шняга. Овощи, сливочное масло и сахар. Бр-р-р! А тут по-своему вкусно. Ты сам-то пробовал?

— Конечно. Не понравилось бы — выкинул. Если вам всё-таки не нравится — я таки выкину.

— Я тебе выкину! — Ольга замахнулась палочками. — Не видишь, что ли: мы едим.

Ирина закивала с набитым ртом:

— Угум… Гооф луфая пыпава.

— Чего?

— Голод, говорю, лучшая приправа. Но действительно вкусно. Просто сочетание непривычное. А с молоком — вообще герой. Я бы побоялась к кормящей лошади подойти.

— Кстати, о лошадях. Конюшню я проконопатил. Можно переселять. Об этом как раз хотел сказать, когда зашёл.

— И устроил вместо этого генеральную уборку, — усмехнулась Ольга. — Короче, Ира, с шерстью надо в другом месте работать.

Михаил предложил:

— Так давайте в прирубе устроим мастерскую. Я бы пилил-строгал, а вы своё рукоделье. Давно уже думал об этом. Зимой ведь холодно на улице работать.

Ира покачала головой:

— Нет, та комната на закат. Большинство времени в ней темно. А здесь — окна с трёх сторон.

— Ну, хорошо, и что предлагаешь? — Ольга нахмурилась. — Нам всем туда переселяться, что ли?

— А почему бы и нет? Если в спальне только спать, то нам места хватит. А здесь можно всем работать. Миша верстак поставит, мы за столом.

— Хорошо, я согласна. — Ольга кивнула. — Завтра, тогда, и займёмся.

— Завтра я хотел на Скалу сходить. Дожди кончились, подморозило. Надо осмотреться, что происходит вокруг.

— Да, сходить надо. Ну, что, Ира? Пока придётся отложить пряжу.

Ира возразила:

— А мне кажется, что на Скалу идти рано. Сейчас температура чуть ниже ноля — ещё слишком скользко, лёд покрыт водой. Вот замёрзнет окончательно, тогда и сходим. Но и шерстью заниматься не хочу. Честно говоря, я морально надорвалась перебирать. Никакого желания не осталось шерстью заниматься. Может, через несколько дней вернусь. Нам ведь всё равно не к спеху?

— Конечно. Как говорит наш вождь — работа должна быть в охотку.

— Я разве так говорил?

— Ну, что-то такое. Что перетруждаться не надо. Всё, давайте спать ложиться. Завтра большой переезд.

Через десять минут Михаил погасил свечу и нырнул под одеяло.

— Спокойной ночи!

— Угу, спокойной…

— Спокойной ночи… Мой господин. Хи-хи.

— Твою же! Ира, не беси.

— Да спите вы уже, — проворчала сонная Ольга.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

* * *

Кто бы мог подумать, что переезд из комнаты в комнату может так затянуться. Сначала освободили место в маленькой комнате: Разобрали и утащили под сарайку старую железную кровать, которая тут стояла. Шкафы переехали в большую комнату. Переехали… Это только говорится просто. А их надо сначала освободить и разобрать — слишком уж тяжёлые ДСП в советской мебели, сплошной клей, а не стружка. Повезло хоть, что конструкция разборная, на уголках. Куда тяжелее с сервантом — это два огромных тяжеленных ящика, склеенных в ласточкин хвост, и окрашенных толстым слоем полировки. Но до него ещё далеко.

Шкафы переехали. Их так и бросили, не собирая. Из шкафных панелей Михаил хотел соорудить стеллажи для материалов и инструментов. Всё лёгкое, поэтому ДСП должны выдержать. Ещё в прирубе, не считая цветов, обитала тумбочка со старым телевизором и пара стульев. Телевизор ушёл на консервацию в подполье. Тумбочку тоже пока убрали, как и цветы — может вселятся обратно, а может и нет.

Потом девушки приступили к тому, ради чего активно домогались до мужа — полному мытью помещения.

— Да, блин! Вы офигели что ли? Я думал — сегодня закончим. Давайте в другой раз.

Ольга пресекла нытьё в самом начале.

— В другой раз — это когда? Ещё немного, и нам будет трудно заниматься уборкой. А потолок? Надо его отмыть, пока мебели нет. И вообще, наступили морозы, надо всю пыль смыть. Тогда до весны большой грязи не будет.

— Так это ж сколько воды таскать!

— Много. И всё на тебе. Мы распаренные будем, нам опасно — продует ещё.

Ира в кои-то веки спелась со старшей женой и добавила нагрузку:

— Насчёт распаренности… Баня вечером не помешала бы.

— Понял… — Михаил вздохнул и поплёлся на выход.

Закончили уборку только к вечеру. Девушки отмыли всё: пол, потолок, люстру, крашенные стены, окна. Потолок неожиданно посветлел — он как-то незаметно закоптился за годы. Дым отопления, вырываюшийся из подвала, за много лет превратил его из белого в жёлто-серый. Заменили шторы и вытрясли половики. Пыльные шторы тоже похлопали и отложили до лета — уж на стирку муж не согласился.

— Вот тепло станет, тогда и займёмся: чем таскать дека- и гектолитры воды, лучше сразу возле бочага стирать.

— Ну, ладно… — Ольга готова была всё постирать, несмотря на трудности. — Давай тогда, люстру обратно вешай, и продолжим.

— Зачем? — Спросила Ирина.

— Зачем продолжать?

— Зачем вешать. Смысла в ней нет. Разве что для красоты. Я бы ещё и провода сняла. Только мешаются. А появится электричество — можно достать и использовать.

— Провода лучше не дёргать, — возразил мужчина. — Изоляция за многие годы высохла. Начну сворачивать-разворачивать — потрескается и рассыплется. Лучше пусть так и висят. Потребуются — перенесу в прямом виде.

— Но люстру давайте упакуем, пусть лежит до лучших времён.

— Пусть, — согласилась старшая. — А её можно на чердак? А то телевизор ты на мороз не разрешил, пришлось в подвале ставить.

— Люстру можно. И выключатели с разетками постепенно сниму, им тоже пофик на мороз или жару. Лишь бы не сырость.

— Ну, на чердаке не сыро.

После помойки занялись переносом мебели. И начали с койкомест. Так как ночевать решили уже на новом месте, то спальные места тоже подверглись экзекуции. Пока девушки мыли-драили, Михаил избивал кровать и диван. Пыли внутри обивки накопилось предостаточно. Чтобы не заморачиваться вытаскиванием мебели на улицу (что нереально — болезненность в рёбрах оставалась), он раскочегарил отопление и открыл окна. Трубы чуть не закипели — упустил процесс. Зато в доме запахло сухостью даже с открытыми настежь окнами — стены за лето успели накопить влагу.

В этот день, кроме дивана с кроватью, ничего перетаскивать не стали. И без этого вымотались. Зато вечером легли в пахнущей чистым воздухом комнате, на чистую кровать со свежим бельём, и сами помытые и отпаренные.

Если Михаил думал, что на этом трудный этап закончится (а он так думал), то жестоко ошибался. Во-первых, он забыл про сервант. Только этот гроб стоил семье кучу пролитого пота… И бухты порванных нервов — лично ему. Девушки не дали просто перетаскать вещи. Нет, каждую мелочь, каждую безделушку они отмыли в тёплой воде с мылом, а потом прополоскали в холодной. И начался АД. Как там у Высоцкого? «Я ненавижу… Когда железом по стеклу!»

Почти так — девушки всё стекло: раздвижные витрины, полки, хрусталь, а так же фарфоровый набор — всё-всё-всё протирали старыми газетами.

Вот-вот: «…или когда ГАЗЕТОЙ по стеклу!»

Не выдержав табуна мурашек по всему телу, некоторые размером с гуся — вот не вру! — Михаил взвыл в голос и выскочил из дома. Девушки проводили его зловещим смехом.

Через два часа жёны нашли его гуляющим с лошадьми и долго уверяли, что они закончили. И что осталось только перетащить сервант в маленькую комнату. Почти не обманули. Просто никто не подумал, что только что отмытый сервант после переноса окажется заляпан потными пальцами. И вот, когда ничего не подозревающий…

Короче, Михаил только расслабился на диване после таскания тяжестей, когда его подбросило от скрипа — девушки в четыре руки заново протирали стекло и полировку. Мужчине оставалось только покрыть их матом и ретироваться. Ответом ему снова был тонкий колокольчик смеха одной жены и буйное ржание другой.

Составление обратно фарфора и хрусталя, складывание вещей в другие отсеки — всё это надолго. Чтобы не мучиться зряшным ожиданием Михаил занялся изготовлением стеллажей из старых шкафов. Параллельно топил баню — вечером снова будут пыльные и потные.

Без циркулярки, лобзика, шуруповёрта — этих электрических помощников — дело двигалось неспешно. Хорошо хоть, он не вздумал в своё время брать крутой электронный уровень. Красиво, конечно, когда всё подсвечено лазером. Но непрактично при отсутствии электричества. Мужчина отмерил от бруса первую из восьми стоек и приступил к выравниванию по вертикали, когда в его уши ворвался скрип.

Взвыв, он обернулся. Пока глава семейства столярничал, ничего не замечая, его жёны успели загрузить сервант, а теперь освободили трельяж и… Правильно! Вымыли его и протирали газетами.

— Да почему вы в той комнате не могли его помыть?!

На что ему в два голоса зачитали короткий список, что:

— Во-первых, мы испачкали бы свежеотмытый пол.

— Во-вторых, нам скучно без мужа. А здесь можно посмотреть, как ты работаешь.

— И в-третьих, ты так смешно дёргаешься и воешь от скрипа!

И смех в голос! В два голоса.

Насчёт «посмотреть» — это они правы. От физической работы Михаила распарило и он скинул рабочую тужурку. За лето мужчина сбросил жирок, мышцы немного налились. Посмотреть было на что. Учитывая, что перед глазами женской части населения только он, то даже жуткие багровые шрамы во всю правую сторону, не отталкивали. Михаил почувствовал себя как зверушка в зоопарке. Устроили, блин, бесплатный просмотр. Насупленный вождь молча вышел в тамбур, накинул куртку и взялся за копьё.

— Миш! Ты куда? — Ольга, на правах старшей, спросила первая.

— Пойду, проверю лошадок.

— Чего их проверять? — Ира пожала плечами. — Их из окошка видно.

С утра Лизку привязали на внешнем дворе, поставили корыто с водой и бросили немного сена: как подъест траву и кусты, так перейдёт к сухпайку.

— Значит, притащу сена с покоса. — Не растерялся мужчина.

— И много ты притащишь? В твоём-то состоянии.

Ольга откровенно насмехалась. А вот Ира забеспокоилась.

— Миша, не ходи один. Сам же говорил о безопасности.

— Но сено действительно надо притащить.

— Оль, давай закончим с этой зеркальной тумбочкой и сходим? Честно говоря, надоело уже мыть.

— О'кей! Миша, помоги утащить трельяж. И смотаемся, пока не стемнело.

* * *

На следующий день Михаил взбунтовался: они уже третий день мучаются с переездом из комнаты в комнату, а конца этому не видно. В принципе, комната в прирубе обставлена. Теперь надо облагораживать большую комнату, переквалифицированную в мастерскую. А такая работа — не на день и не на два. Он мастерскую под сарайкой год за годом улучшает, и конца-края этому не видно.

— Значит, сегодня на Скалу? — Уточнила старшая жена.

— Да. Температура окончательно устаканилась. Как упала до минус восьми, так и держится который день.

Жена кивнула.

— Пойдём, Ир. Соберём поесть.

Михаил всю дорогу поглядывал на женщину подозрительным взглядом: чего это она такая покладистая? Ольга даже забеспокоилась, принялась осматривать себя: может дырка где. Наконец, не выдержала:

— Ты чего?

— Да так, просто… — Мужчина отвёл взгляд.

В этот момент Скала проглянула между деревьев.

— Ё-маё!

И дальше — маты в три горла, кто на что горазд.

Путь на вершину Скалы в этот раз будет явно не прост. Лёгкая прогулка, как они считали, не задалась. Прошедшие дожди и наступившие резко морозы — офигеть какой коктейль. Родник и ручей пока не замёрзли, но весь пригорок возле Скалы представлял сплошной гололёд. Уже на этом этапе пришлось затормозить на пол дня. Требовалось прорубить ступени в склоне, чтобы добраться до подножия Скалы — слишком сгладилась горка во время осенних ливней, а потом и вовсе замёрзла катком. На такой выверт судьбы они не рассчитывали. Пришлось возвращаться за инструментом, а потом долбить ломиком и жегалом этот долбанный склон.

На этом мучения только начинались. Второй этап — откалывание льда на скальных ступенях. Потоки воды, стекая с вершины, намёрзли панцирем, не давая ни зацепиться за верхнюю ступень, ни оттолкнуться от нижней. Больше полусотни метров ледяных уступов, какие-то всего по полметра, какие-то — по грудь. Каждый надо было освободить от ледяного плена. И если с вертикальной стороной всё просто — сбить наросты и сосульки не представляет труда. То каждый горизонт давался упорным размахиванием железа. В хозяйстве как раз существовал для подобных случаев старый тупой топорик.

Удача, если попадалась ступень с тонким слоем льда. Тогда удавалось быстро добраться до каменного основания, сбить весь лёд и продолжить путь. Но если воды намёрзло много, тогда работа превращалась в муторную каторгу. Вырубить несколько глубоких канавок, за которые можно зацепиться. Вычистить от осколков — чтобы руки не скользили. Потом кому-нибудь помогали забраться наверх, и он (или она) уже долбили жегалом в полный рост. Только очистив практически всю площадку, становилось возможным забраться выше.

Да, для срочного осмотра можно было бы залезть хоть как-то. Но на вершину требуется ходить регулярно (не для простого же любопытства они туда лезут, хотя и ради любопытства тоже). А значит, и дорога должна быть удобной. Стоило также учитывать риск поскользнуться на обледенелых ступенях, упасть и переломать кости. Лучше медленно, но верно.

Только к вечеру семейству удалось добраться до вершины Скалы. Уставшие, но гордые от проделанной работы, они смотрели на замерший пейзаж. Солнцу оставалось ещё пара ладоней до горизонта, и мужчина с девушками мог осмотреть округу во всех подробностях. Только подробности их не радовали.

— Никого.

Михаил передал подзорную трубу по цепочке. Сначала Ольга, а потом Ирина, пытались рассмотреть хоть что-то на равнине между перелесками.

— Никого.

— Надеюсь, это только на время межсезонья. — Нахмурился глава семьи. — Если звери ушли от гнуса и проливных дождей, то должны вернуться.

Ольга тоже обмозговывала ситуацию:

— Придётся пересчитать запасы. Особенно мяса. Рпзделить примерно до весны.

— Но на разведку по округе сходим. Вдруг у них маршрут поменялся. И вообще, хотели ведь экспедицию на восток замутить. Вот и проверим.

Молодая уточнила:

— А когда пойдём? Нам…

Михаил успокоил:

— Пойдём, пока вам не тяжело. Не тяжело с расчётом сроков возвращения — чтобы и назад спокойно дойти. Сколько у вас уже беременность? Месяца три?

— Четыре, — кивнула Ольга. — У Иры начало пятнадцатой недели, у меня — конец.

— Конец той же пятнадцатой недели?

— Ага.

Ира растерянно переспросила:

— Подожди, у меня получалась тринадцать недель.

— Ты просто не рожала ещё.

Не давая возразить, продолжила:

— Дело не в разнице организмов, а в знаниях. Просто я уже сталкивалась. Гинекологи ставят сроки примерно на две недели раньше. Именно тогда происходит зачатие. А не во весь срок между менструациями. Короче, поверь — так и есть.

— Хорошо, хорошо. — Прервал стрёмный для него разговор мужчина. — Ты лучше скажи, сколько до того времени, когда трудно и опасно в экспедицию идти.

— Опасно может быть на любом сроке. Слышал, что кладут на сохранение?

— Что-то такое говорили про сестру.

— Это когда существует опасность выкидыша или преждевременных родов. Особенно опасно тем, кто первый раз рожает. — Она кивнула на младшую. — Но всё индивидуально. Я со Славкой спокойно на работу ездила, пока живот не начал мешать.

— То есть, лучше вообще никуда не ходить? — Уточнил муж.

— Почему же? Без соли организму плохо. Беременным — тем более. Только затягивать с выходом не стоит. Сейчас самый спокойный период. А вся жесть начнётся недель через пять. Дефицит кальция, гормоны попрут рекой. Кстати, надо что-то с кальцием придумать. Оставаться без зубов или поломать ноги неохота.

— Пять недель… Значит, у нас меньше месяца на всё про всё. Это я накидываю двойную проблему Ирины. Она маленькая и хрупкая, и рожает первый раз.

— Блин, сама не ожидала, что выходить требуется ещё вчера. — Удивилась Ольга.

Вождь подвёл итоги:

— Тогда завтра же готовимся к походу. Два дня. Я успею поставить на лыжи какой-нибудь короб, чтобы соль везти. Если повезёт, конечно, с солью.

— Готовь двое саней, — поправила жена. — И вещи тащить. И, если что, часть добычи сохранится.

— Давайте возвращаться! Темнеет.

Ира уже стояла в начале спуска.

Глава 7 Забытый праздник

Кроме транспорта в ходе экспедиции требовалось где-то ночевать. И ночевать на морозе будут люди, привыкшие к городскому комфорту. При этом девушки беременны, а сам Михаил опасался застудить распоротый бок — кровообращение там нарушено и до пневмонии рукой подать.

Варианты диких народностей: чумы, яранги и прочие фигвамы, не прокатывали хотя бы по той причине, что семейство не имело нужных материалов. Ни войлока, ни правильно обработанных шкур. Перетаскивать и собирать подобную конструкцию тоже надо иметь силы.

По наблюдениям, последние дни температура упала до минус восемнадцати и на этом застыла. Можно рассчитывать, что столько и продержится ближайший месяц. Если соотносить с погодой той Земли, то самые лютые морозы должны наступить после зимнего солнцестояния. Вот до него и надо вернуться. А пока есть надежда, что температура не упадёт ниже двадцати. На неё и надо ориентироваться в планировании.

На счастье туристов, в семье имелась добротная двухместная палатка. Батя у геологов спи… Выменял, короче. Ещё в советское время. Плотная двойная брезентовая ткань должна неплохо сохранять тепло при небольшом морозе даже с минимальным отоплением. При длине и ширине чуть больше двух метров можно достаточно комфортно расположиться втроём. Тем более обнимашки никто не запрещал. Не с пацанами же спит, как в детстве. Вот тогда намёрзлись, опасаясь прижаться друг к другу и прослыть голубыми. На пол можно бросить пару шкур и одеяло из синтепона. Укрыться тоже синтетикой — и легко в перевозке, и тепло.

Вес палатки, конечно, запредельный для пешего похода — 18 кг. А с комплектом из стальных колышков и разборной рамы — больше двадцати. Михаил с семьёй несколько раз брал её в поход, а потом задолбались и купили простую синтетику. Укрывает летом от дождика и утренней росы — вот и ладно, зимой ведь в поход не собирались. Но сейчас тащить не на руках, можно почти не лимитировать вес.

— Получается, у нас две задачи.

Глава семьи любил порассуждать уже в постели. Кровь приливает к голове, и мозги перед сном начинают раскрепощаться. Иногда приходят интересные мысли.

— Первое: отопление. Нужна мини-буржуйка.

— А второе?

Судя по голосу, Ольга почти спала, но пока соображала.

— А второе, это сборка-разборка палатки. Не хочу каждый раз кидать её в снег. Наличие лапника не гарантировано. Хочется, чтобы под палаткой всегда было ровная твёрдая поверхность. И собирать её на морозе проблематично.

— Можно щит деревянный сделать, — сонно пробормотала Ира.

Михаил представил, как волочит бандуру со сторонами по 2,5 метра.

— Толстый щит замучаемся таскать, а тонкий не очень поможет.

— Зачем таскать? Зима же. Можно по снегу волочь.

— Волочь… Волочь… — Мужчину озарила идея. — Так можно же сразу санки сделать в виде щита!

Даже в темноте было заметно, как Ольга покачала головой.

— Ерунда. С такими санками мы нигде не развернёмся. Надо перетаскивать их через ручьи и торосы.

— Действительно… Ну, давайте спать. Может, к утру решение найдётся. Не зря же говорят: утро вечера мудрее. Вон сколько открытий сделано во сне.

— Ага, а самое главное — формула водки Менделееву приснилась. — Съязвила старшая жена.

— Ерунда. Приснилась ему периодическая таблица. Никак не водка. И открыл он не водку, а только идеальные пропорции воды и спирта, когда каждая молекула спирта окружена молекулами воды, и свободной воды не осталось. И пропорции эти не сорок градусов.

— А сколько?

— Не помню. То ли чуть больше, то ли чуть меньше. Округлили. Давай спать.

Что интересно, в полудрёме ему действительно привиделось решение. Пусть спорное, но оно подходило под все условия. Надо просто сделать двое санок и стыковать их на ночь. Разворачивать палатку, ночевать. А днём перекидывать половину груза на вторые сани и везти по отдельности.

* * *

Утром, прикинув габариты, Михаил приступил к работам.

На одни санки потребовалось всего один день. Мужчина сам не ожидал, что сумеет так быстро. Потом уже дошло: упор шёл на скорость и надёжность. Не на вес и не на экономию железа. Поэтому в ход пошли запасы гвоздей, саморезов, хороших досок и старый шкаф из чуланки. Доски он ещё наделает, но невозможно в кратчайшие сроки найти фанеру и такую идеально высушенную древесину. Но кое-какую оптимизацию конструкции он всё-таки провёл. Та же хорошо просушенная древесина, запас которой ещё оставался, и фанера от старой мебели. А также использование элементарных знаний сопромата.

На беговые лыжи рёбрами (привет, сопромат!) легли пять досок по метр-двадцать. Каждая разной ширины (высоты) — чтобы компенсировать кривизну лыж. Пришлось повозиться, но мужчине удалось получить горизонталь по всем верхним кромкам. Ничтоже сумняшеся Михаил прикрутил поперечины на железные уголки — по четыре на каждую, чтоб держалось со всех сторон. Теперь продольные балки. Пять штук, уже плашмя — трудновато сцепить две доски ребром. Можно, но сложно. И дольше в десятки раз. Использовать столько уголков для соединения стало жалко. Поэтому, аккуратно просверлив, он вколотил в каждое соединение гвоздь и прикрутил на саморез. Саморезы — чтобы не отрывалось. Гвозди — чтобы не происходил сдвиг вбок и не ломало саморезы. Немного подумав, мастер увеличил количество балок до девяти, расположив новые в промежутках.

Потом — бортики из самых широких досок. Получилось не слишком высоко, может, сантиметров на пять выше рамы, потому что половина доски оставалась ниже ватерлинии. Но зато эти борта сцепляли всю конструкцию в ещё одной плоскости. Все соединения бортов — и между собой, и с дном, и с поперечинами — скреплены железными уголками. Поверх рамы — щит из фанеры-тройки. Получился плоский и вытянутый короб, из-под которого не выглядывали даже кончики лыж — платформу пришлось делать немного длиннее, иначе не влезла бы палатка.

Теперь предстояло повторить конструкцию точь-в-точь. А в голове уже вертелись способы жёсткого соединения саней и крепления на них палатки. С этими мыслями он и уснул.

* * *

На следующий день Михаил проснулся со странным ощущением. Что-то зудело на краю сознания, как будто он забыл что-то. Что-то важное, хотя и неактуальное. Девушки ощущали его странное состояние, пытались растормошить, но он только отмахивался. А когда узнали причину хмурого настроения — наперебой начали предлагать варианты.

Перебрали этапы подготовки к экспедиции и вообще к зимовке. Корма, что для людей, что для животины заготовлены. В крайнем случае, можно сходить на охоту, да и лошадей предполагалось выпускать на выпас — для экономии запасов, чтобы на весну хватило. Девушки даже устроили очередной загул в постели. Как говориться, плохое настроение устраняется одним способом: надо зае…ся в кровати, а не помогает — зае…ся на работе.

Загул не задался: мужчина не мог отвлечься от зуда в голове, а девушки чувствовали, что он не обращает внимания на их прелести.

Чуть не переругавшись, вернулись к подготовке экспедиции. За день Михаил собрал вторые сани и даже подготовил крепление их между собой.

Собрались вечером за столом: доложить уже сделанное и установить очерёдность решения задач. Девушки обсуждали, что удобнее надеть в походе, а Михаил бездумно листал отрывной календарь. Очередной листок ворвался в мозг ярко-красным. Единственный цвет, кроме чёрного, который использовали при печати, оказался именно красный. И вот сейчас на рисунке почти не осталось места, кроме этого самого красного. Мужчина уставился на алый флаг. Взрыв воспоминаний: он, маленький, на плечах у папы плывёт по морю из красных флагов, флажков и воздушных шариков; гигантская фигура Ленина; залп сорокапяток на площади; он же, но уже в красном галстуке, в строе таких же пионеров…

— Алё, гараж! Орбита, Орбита! Это Земля, ответьте!

Слова лились где-то на периферии, не задевая сознание. Что-то мягкое коснулось губ, закрыло рот, не давая дышать. Михаил пришёл в себя и резко вздохнул, возвращая контроль над телом.

— О! Заколдованный лягух очнулся.

Прояснившимся сознанием он отметил наличие перед глазами двух любимых организмов, оценил и наряды сидящих перед ним жён.

— А чего это вы… топлесс?

— Да вот, некоторые заимели дурную привычку: пугать ни в чём неповинных девушек. — Хмыкнула старшая.

Ира пояснила:

— Ты уже полчаса сидишь и ни на что не реагируешь. Ольга тебя уже титьками по щекам отходила, а ты ноль реакции.

Михаил задумчиво оглядел жену. Та пожала плечиками и… Немного покраснела.

— О чём ты хоть задумался?

— Сейчас…

Он зарылся в записную книжку с таблицей старого и нового календарей.

— Точно! Вот!

И показал картинку с флагом, которая сбила его с панталыки.

— «День седьмого ноября — Красный день календаря!» — Вспомнила Ольга детский стишок.

— Вот именно!

— А чего так затупил?

Михаил смог только пожать плечами:

— Не знаю. Просто вспомнилось детство, как я ходил на демонстрации. Когда всё это казалось правильным, нужным. Что мы построим коммунизм.

— А теперь? Считаешь всё это неправильным и ненужным? — Спросила Ирина.

— Почему же? Считаю так же. По крайней мере, до сих пор считаю, что коммунизм — справедливый строй. Но у нас отобрали веру в будущее. В то, что мы придём к этому самому коммунизму. Почти тридцать лет после известных событий народ не жил, а выживал. Да и сейчас продолжает, наверно. А чем это кончится — мы никогда не узнаем.

— Но как же свобода слова и всё прочее?

— А что «прочее»? Нет, сначала о свободе слова. Гласность, хозрасчёт и ещё некоторые моменты — это отлично начато партией в Перестройку. Ну, так и пусть продолжалось бы. Были бы кооперативы, фермеры и прочее. И советский строй. Думали ведь, что новый НЭП будет… Тавтология, да-а-а…

Он махнул рукой:

— Так ведь нет — стоило ослабить поводок, как сначала порушили страну. Державу развалили. И в этом не Мишка «меченый» виноват, а «беспалый». А потом началось разбазаривание: тотальная приватизация, передача крупных предприятий в частные руки.

Михаил закашлялся, жадно глотнул компота из сушёных ягод.

— Вот в этом и вижу… Даже не ошибку — целенаправленную диверсию. Целая система, рассчитанная на взаимное производство между предприятиями по всей стране, оказалась похерена. Все предприятия внезапно стали частными. При этом владельцами стали не те, кто заинтересован в развитии этих предприятий, а какие-то левые люди. Планы реконструкции — побоку, потому что дорого. Уволить «лишних». Зарплату урезать и не платить по полгода. С уходом заинтересованных людей пропали и связи между предприятиями. И кто первый подсуетился? Правильно! Иностранный капитал. Им надо было всобачить свой товар, они и всобачили. Привыкли они работать быстрее. А наши всё телятся.

— Но ведь всем известно, что плановая экономика — тупик. Что в США, в Европе — рыночные отношение.

— Как эту сказку нам напели в конце восьмидесятых, так и верят. Где рыночные отношения? В США, где существует план госзакупок продовольствия у фермеров? И план дотаций некоторых производств, фермеров, опять же, школ. Всё как в Советском Союзе.

Ира нахмурилась.

— А репрессии? Уничтожено150 миллионов.

— Девочка моя, вот эту цифру больше не повторяй. Просто посчитаем, да? Ты математик, я математик. Я не помню точные цифры — склероз, однако. Но вот что запомнилось из одной статьи. По переписи 1913 года в Российской Империи проживало порядка 150 миллионов. Чуть больше или чуть меньше — не суть. По переписи… Она, кажется, в шестидесятом была — жило около 200 миллионов. Теперь скажи, сколько бабам надо было бы рожать, чтобы сначала могли это 150 миллионов грохнуть в тридцать восьмом, а потом снова нарастить до двухсот. При этом потери в Первую Мировую и Гражданскую сопоставимы с потерями в Великую Отечественную. То есть, надо добавить ещё около 50 миллионов в мертвецы.

Ирина немного зависла.

— Допустим, женщин половина…

— Уже неправильно. Не женщин — а женского пола. Среди них девочки и старухи.

— Не сбивай!.. Ладно, четверть от 150… Можно 160? Так быстрее.

— Можно! — Михаил великодушно махнул рукой, занятый компотом — горло снова пересохло.

— Сорок тысяч должны родить… По четыре ребёнка?

— А лучше пять. Все поголовно, без исключений. И всё это где-то до двадцатого года. Просто тогда после расстрелов в 1938 может не остаться взрослого населения. Не детей же расстреливали? А потом такой же подвиг повторит новое поколение женщин и родит по 4–5 детей в годы войны. Нормально, да?

Ирина нахмурилась — рушилась вся её картина жизни.

— Но по телевизору же говорили… И не кто попало, а из правительства.

— Что и бесит. Реальные цифры были известны ещё после первых исследований архивов — в конце восьмидесятых и начале девяностых. Но они слишком малы, это не выгодно дерм… нынешней власти. Тридцать лет планомерно топят хорошие воспоминания об СССР. Уже новое поколение выросло, которое априори считает, что социализм — плохо, а капитализм — единственно возможный экономический строй.

Ольга тоже решила поучаствовать:

— Но ведь репрессии были! Это ты отрицать не будешь?

— Не буду… Слушай, мать. Разговор пошёл такой… Специфический. Смазку бы. Для взаимопонимания.

— Решил напоить девочку, чтобы отрубилась и не спорила?

— Какое «напоить»? Вам нельзя. Компот свой пейте. А мне так слова лучше в голову приходят… Эх! — Он мечтательно закинул руки за голову. — Иметь бы возможность в молодые годы дерябнуть для смазки языка — я бы все устные экзамены сдавал на пять.

— Угу, школьнику-то дерябнуть. — Хмыкнула Ольга.

— Вот и я о чём. Нельзя. Да и не думал даже о таком. Впрочем, не буду сегодня. Чувствую, что твой компотик не хуже языки развязывает.

— Так были ведь репрессии? — Напомнила тему младшая.

— О том, что репрессий не было, говорить не буду. Были. Но ты как-то болезненно к этой теме подходишь…

— Прадеда у меня «раскулачили».

— Мда… Как понимаю, это именно он попал на Камчатку?

— Ну, да. Мама рассказывала, что из её дядек и тёток выжили только двое. Она и её сестра — тётя Глаша.

— Печально, конечно. Ты извини, если что. Я о вашей семье не хочу сказать плохого. Но есть определённые моменты…

Мужчина подвигал кружкой по столу, решаясь.

— Начну с лошади… Нет, начну с коровы. У нас в семье была корова. Одна! И от неё молока хватало не просто попить всем нам шестерым, но ещё делали сметану, творог, сыр. Не настоящий, плавленый, но всё же. Часть молока умудрялись продавать. За счёт этого как раз и прожили в «святые» девяностые.

Он поморщился.

— Вот тоже — кто придумал эту присказку «святые»? Урод моральный. Полный беспредел, передел власти, предприятия и бизнес переходили из рук в руки по праву сильного. Впрочем, я отвлёкся. Вот одна корова. Для очень большой семьи — пусть две или три. Это ладно, хотя нам на шестерых хватало. Но всё равно, на фоне общей коллективизации и усреднения доходов — непорядок, если кто-то начинает жить, как барин. Чувствуешь, какая волна у простых крестьян на такого? Меня вот бесят всякие богатенькие буратины.

— Давай про лошадь. — Перебила Ольга. — Что с ними-то не так? Почему за вторую лошадь могли раскулачить?

— Аналогия. Вот есть машина в семье… Хотя, так себе аналогия. Или норм? Другая аналогия. Есть в хозяйстве трактор. Универсальный. Ну, чтобы и поле вспахать, и груз везти, и покататься. Так вот. Одной лошади достаточно, чтобы вспахать земли на всю семью — успеют за отведённый природой период. Я не говорю об очень больших семьях. Там, по факту, жили уже взрослые сыновья со своими семьями. То есть, это несколько семей под одной крышей. А теперь посмотрим на ту ситуацию, когда у простой крестьянской семьи (до 10 человек) есть две лошади. Одна распахала всё. А вторая? Она будет простаивать? Нет. Это же она просто так жрёт корм и тратит время на своё обслуживание. А крестьяне — они такие, на ветер деньги не бросают. Её будут сдавать, будут где-то ещё использовать. Но последнее вряд ли. Достаточно подождать несколько дней, и первая лошадь освободится. Так зачем вторая? Да ни зачем. Только левый доход получать.

Он снова отпил из кружки.

— А теперь аналогия с автомобилем. Обычная семья имеет одно авто, и им этого хватает. Лишний автомобиль — это не более, чем понты. Ведь деньги жрёт на обслуживание, страховку, парковку и т. д. Так же и со вторым конём.

Ира переспросила:

— А про то, что одной лошади хватает для распашки земли на всю семью — это точно?

— Были выкладки с количеством земли на человека и объёмом работ лошади. Уже не помню детали. Получалось два-три дня на среднюю семью. Это в разы меньше, чем стоят сроки работ. Например, в нашем регионе недели две от момента, как просохнет земля и до первых дождей.

— А если заболеет?

— Кто? — Не понял Михаил.

— Да лошадь.

— При правильном уходе всё будет в порядке.

— Но ведь неправильно это. Человек работал, покупал на заработанное лошадь, а его раскулачивать.

В голосе Ирины чувствовалась обида.

— Это по капиталистическим меркам неправильно. А тогда строилось социалистическое государство, где должна была получиться коммуна на всю страну. Тоже утопизм. Но он был основой внутренней политики. А про раскулачивание… Хотите историю? Реальную.

— Давай.

— Все вы в курсе, что наш первый президент — с Урала. А кто его отец?

— Крестьянин? — Пожала плечами младшая.

— Отчасти верно. Дед у Ельцина кулак. Здесь, на Урале. Был репрессирован и переселён в 1930 году в другой район, но — не покидая Урал. А Николай Ельцин с семьёй, как сын кулака, переселён ещё в какой-то район, и тоже здесь, на Урале. Не помню кто куда. Но суть в том, что относительно недалеко. Это про то, как выселяли чёрти куда. А главное вот что. Уже через два года сын репрессированного кулака становится бригадиром. Уже расходится с представлением о жутких тридцатых. Потом его хватают на чём-то горячем и осуждают… А! Вспомнил. Антисоветская агитация. И что же происходит? Ярый антисоветчик получает бригаду и работает на прокладке канала. То ли Волга-Дон, то ли Москва-Волга. Тогда их много строили. Точно не Беломор. И опа — выходит досрочно. Поселяется у нас в Березниках. Или это позже? Ну, не суть. Живёт прилично, в каменном доме. Повторю: антисоветчик, сын кулака. Переходим к самому Б.Н. Внук кулака, сын зэка спокойно продвигается по партийной линии, получает высшее образование. И, в конце концов, становится главой государства. Прямая иллюстрация слов Сталина, что «дети за отцов не отвечают». Нормальная история?

— Но ведь репрессии были? И жертвы были. — Ира уже говорила с сомнением, но всё так же твёрдо.

— Всё было. Но что именно «было»? Что, по-твоему, «репрессия»?

— Ну, расстрел. Или зона.

— В том числе, но не обязательно. Репрессия — это ограничение в правах. Одна из мер — просто переселение. Про Ельциных я уже сказал. Кстати, в это же время десятки тысяч комсомольцев на добровольных началах отправлялись туда же — строить заводы, дороги, пахать целину и прочие подвиги. Зачастую репрессированные жили лучше добровольцев. Репрессированным обязаны были выделять жильё, а добровольцы пёрли без согласований. Жили в палатках. Всё на энтузиазме.

Снова смочил захрипевшее горло.

— А ещё в эти же списки репрессированных попадают такие категории, как запрет на посещение крупных городов. До революции, кстати, аналогичный запрет имелся. Тут коммунисты не оригинальны. То есть, подсчитывая статистику, эти горе-счетоводы откровенно мухлюют. Ставят полную цифру репрессий, рассчитывая на психологию. Люди ведь связывают это жуткое слово только с расстрелами и лагерями. И вторая махинация — складывают число заключённых по лагерям за каждый год. То есть, человек сидит десять лет — его десять раз посчитают. Ну, и в довесок. То, что никогда не услышишь от антисоветчиков. Это статистика сидящих в так называемых «цивилизованных» странах. А там цифры примерно одной категории.

Он допил очередную кружку компота и резко поднялся:

— Чур, я первый! Мальчики быстрее писают.

И усвистал. Девушки переглянулись: им тоже резко захотелось. Сорвались. Ира, как худенькая, проскользнула и даже почти успела раньше мужа.

* * *

Пока переминались у туалета, ожидая друг друга — молчали. Уже вернувшись, Михаил подвёл итог:

— Разбередили вы меня. Ещё в Перестройку мне казались неправильными все эти цифры. Но более-менее адекватные факты я нашёл недавно. Да и анализировать смог только в зрелые годы.

Он повернулся к девушке и взял за руку, пытаясь передать нежность.

— Ирочка, мне искренне жаль, что твоей семье пришлось такое пережить. Веришь?

Та неуверенно кивнула.

— Ты стала близким мне человеком. Твои переживания становятся моими. Но и дурацкая тяга к логике и правде… От неё ведь не избавишься. Простишь?

Теперь Ирина задумалась надолго:

— Давай, я позже скажу. Ты сейчас всё перевернул у меня в голове. Особенно про количество репрессированных. И почему я раньше не задумывалась про такой косяк. А сколько было реально? Ты помнишь цифры?

— Вроде, около четырёх миллионов.

— Ну, да. Тоже многовато. Но не сорок и не сто пятьдесят. Короче. Мне подумать надо. Я с краю лягу.

Она замолчала, понимая, что сморозила — она и так с краю лежит.

— То есть, пусть Оля посередине ляжет. Ты с одного края, а я с другого.

— О'кей. Хотя, после такого серьёзного разговора, я бы приставать не стал.

— Да ты одним присутствием сбиваешь меня с мыслей. Оля, ты согласна?

— Что с мыслей сбивает?

— И это тоже. Согласна, чтобы ты легла между нами?

— Согласна. Куда ж вас, таких политиков, деть?

Встала, прибирая на столе.

— Сейчас бы развеяться. А то какое-то настроение муторное. Но и веселиться не тянет.

Михаил не понял:

— Так ведь противоположность грусти — веселье.

— Да не грустное настроение, а муторное. Будто блевать тянет.

— Это понятно, беременная же.

— Сапегин, не нервируй меня!

Она снова присела, сложила голову на кулаки. Подкинулась:

— Вот, поняла — погрустить надо… Спой, что ли.

— О чём?

— О грустном, конечно.

Мужчина задумался.

— Есть одна. Грустная, но боевая, призывающая к борьбе. И в тему нашей экспедиции.

Он подпёр голову и тихо, почти неслышно, начал:

И уже громче:

Вся эта нервотрёпка с политическими разговорами, странное состояние после отповеди — всё рвалось наружу со словами песни. Он незаметно вытер набежавшую слезу.

Во второй раз припев исполняли все.

— Извините, — Ирина вытерла покрасневшие к концу песни глаза. — Ностальгия. Я вспомнила, как по пирсам бегала, на ржавые катера заглядывала.

— Не за что извиняться. — Ольга лёгким жестов встопорщила ей волосы. — Меня, ни разу не морячку, и то пробрало. А Мишка, вон, смотри, совсем раскис. Он же считай, со школы дома не был.

— Давайте ложиться, завтра много дел. — Михаил старался говорить ровно, чтобы не выдать дрожание в голосе.

Уже лёжа в постели, он подумал, что зря так раздухарился. Иришку обидел. Где он, и где та Россия, где тот СССР? Нет ничего. И будет ли — неизвестно. Просто обида за сгубленные мечты детства. А у неё — обида за предков. Правда, и у него — тоже за предков. Все у него служили и воевали не за «хруст французской булки», а за победу коммунизма. А что получилось? Тьфу! Раньше-то он продолжал отмечать праздник год за годом, несмотря на официальную отмену. Отмечал забытый праздник забытой страны. И наоборот — бесился от притянутого за уши «дня согласия и примирения». Но в дальнейшем придётся отмечать одному и по-тихому. Не хватало им здесь ещё и религиозно-политических войн. Главней всего погода в доме. Однозначно.

С этими сумбурными мыслями и уснул.

* * *

Пока в предыдущие дни мужчина возился с транспортом, женщины подготовили тару для соли: перебрали все полотняные мешочки, в которых когда-то бабушка хранила сухари и муку. Добавили к ним наперники — что-то вроде нижней наволочки из плотной ткани. Прострочили разъехавшиеся швы, пришили тесёмки. Для чего Михаилу пришлось перебирать забытую уже швейную машинку и менять электропривод обратно на ручку. Хорошо хоть, что не выкинул когда-то.

Потом внутрь полотняных мешков положили подходящие по размерам пакеты и мешки для мусора. Опустошили оба пакета для пакетов, но хватило. К такому сложному способу пришли после первого же обсуждения — ну, не выдерживает полиэтилен нагрузок, а ткань будет пропускать влагу. Вот пусть и работают на пару.

Начиная столярные работы, Михаил распорядился собрать всё для похода.

— Правило одно, — предупредил вождь. — Собираете вещи и продукты, пока можете поднять всё это на руках. Да, тянуть можно гораздо больше, но нам наверняка придётся перетаскивать через препятствия. А на обратном пути ещё и соль прибавится. Надеюсь, по крайней мере.

И всё-таки от правила пришлось отступать. Слишком много получалось: палатка со всеми причиндалами, шкуры и одеяла, запас одежды (вдруг промокнут), продукты. Печурка, опять же, сколько-то весит. Скрипнув зубами, глава семейства согласился.

— В крайнем случае, мы можем разгрузиться прямо на землю и перенести частями.

— Значит, у нас предел — это сколько утянем? Тогда давай ещё…

— Стоп! У меня ещё инструмент для ремонта саней и оружия. ЗИП обязателен! И само оружие с запасом стрел не всегда в руках будет.

Последними провели небольшие переделки в самой палатке. Для этого требовалось её собрать. А чтобы собранная палатка не мешала постройке саней, то сначала пришлось закончить с транспортом, и только потом подступились к палатке.

И вот началось. В комнате, при отсутствии мебели,вполне хватало места. Двое саней встали бок о бок, соединённые тремя поперечными жердями. Хватило бы и двух, но скаты палатки надо на что-то натягивать. Выставляющиеся наружу концы жердей вполне подходят. Второй этап — крепление дна. В раме по периметру палатки высверлили отверстия, куда можно с натягом запихнуть колышки. Далее — разборные трубчатые стойки. Здесь ничего сложного. Но, чтобы не мучиться с продольной растяжкой конька, Михаил придумал простые крепления, куда в тугую вставляется ещё одна жердь. Осталось ровно натянуть скаты. Теперь, уже зная нужные точки, Михаил вкрутил там анкерные крюки. Натягиваешь, завязываешь — и готово.

Собранная палатка странно смотрелась в помещении.

— Я историю одну вспомнил. Анекдот — в изначальном, истинном смысле этого слова. Короче, советская власть пришла на крайний север. Молодёжь, которая всегда требует перемен, ломанулась в города. Там совсем цивилизованными стали. Можно даже сказать — обрусели. Да-а-а…

— А дальше то что? — Не выдержала Ира.

— А дальше один такой молодой коряк пригласил мать пожить к себе. Приводит в квартиру: тепло, светло, вода есть, холодильник с продуктами, красота! И выделяет комнату: для тебя, мать.

— А-а-а! Я вспомнила! — Ирина заулыбалась.

— Тогда рассказывай сама.

— Да ладно! Извини, перебила.

— Не. Я серьёзно. Расскажи. Вдруг что-то поменялось.

— Например, ты про телевизор не сказал.

— А тогда с телевизорами туго было.

— Ну, ладно. — Ира села ровно, как прилежная ученица. — Приходит как-то сын домой, а квартира выстужена. Заходит в комнату матери, а там разгром. Полы разобраны и костёр из паркета сложен. А чтобы дым выходил — стёкла выбиты. А самое большое, что его поразило — яранга посреди комнаты.

— Яранга? — Не поняла Оля.

— Чум, вигвам. Это у коряков так называется.

— А! Поняла — яранга, значит… Мораль тоже понятна — закостенелость мышления.

— Ага. Вот и у нас.

Ира махнула рукой на занимающее всю комнату сооружение.

Михаил ещё раз обошёл жилище на полозьях. Покачал. Палатка заметно навалилась по продольной оси.

— Опаньки! Чего-то я не продумал…

Ольга потрясла над головой тросом от продольной растяжки.

— Это понятно, но как?

— А как обычно делали? Так же, как боковые.

— Но для этого надо отступить на пару метров. Неудобно такую дрыну таскать. Хотел же обойтись без втыкания в землю. Только к платформе привязывать.

— А зачем? Вот чего ты прицепился к этому способу?

Михаил пожал плечами.

— Чистота решения…

Ольга взбесилась от упёртости мужа.

— Ерунда твоя «чистота решения»! Даже эти жерди лишние. Просто вколотили бы растяжки в землю. Так даже надёжнее — ветром не унесёт если что.

— Поперечные жерди нужны! — Подала голос Ира. — Без них сани сложатся книжкой.

Старшая отступила:

— Хорошо, эти нужны. Но лучше приколачивать к земле. И вообще, навес всё равно нужно натягивать.

Действительно, у передних клапанов висел кусок брезента, мешая входить. В нормальной сборке он растягивался тросом от конька. Получался почти метровый навес.

Михаил успокаивающе поднял ладони перед собой.

— Ша! Решение такое: То, что сейчас сделано, оставляем. Так палатка собрана идеально. Главное ведь что? Чтобы скаты были идеально ровными, так они не протекут.

— Думаешь, ещё будет дождь? — Усомнилась Ольга.

Мужчина только пожал плечами.

— А чтобы не наклонялось, можно дополнительно натянуть верёвки по диагоналям. — Предложила Ира.

— Внутри, что ли? — Ольга с сомнением покачала головой. — Нам же постоянно мешать будет.

Михаил внёс дополнение:

— Тогда в верхней половине. Этого хватит для жёсткости. В полный рост там всё равно не разогнуться, а по центру нам хватит.

Через полчаса переделок он снова попробовал наклонить конструкцию. Получилось заметно жёстче. Правда, из-за разборной конструкции стоек, пришлось их укрепить деревом. Полностью заменить стойки нельзя — на концах у них специальные шпеньки и отверстия под аналогичные в днище и крыше палатки. Вот и пришлось прикручивать на хомуты.

Михаил хлопнул по натянутому до звона скату.

— Ну, что, господа-товарищи? Сегодня уже темнеет, завтра закончите?

— Давайте завтра, — согласилась старшая. — А сейчас спать.

— Чур, я в домике!

Иринка метнулась под брезентовую крышу. Сбрякали кости по фанере, прикрытой только брезентом.

— Уйййй! Надо что-то мягкое.

Такая детская непосредственность заставила непроизвольно рассмеяться. Остальных тоже потянуло почувствовать давно забытые ощущения, которые появлялись только в таких местах: в домике из накрытого простынёй стола или в штабе из картонных коробок.

— А, ну! Подвинься.

Первой с самым большим из одеял залезла Ольга. Ей вслед полетели подушки, а потом ещё пара одеял. Наконец, забрался глава семейства.

— Ну, что? На завтра планы самые радужные?

Михаил беспечно закинул ногу на ногу и дирижировал ею. Только что они закончили кувыркаться. Причём, в самом прямом смысле. По центру палатки проходили бортики саней, которые не давали нормально улечься. Приходилось либо кому-то спать на выпирающей деревяшке, либо одному с одной стороны, а двоим — с другой. Экспериментально выяснили, что удобнее всего, когда на одной стороне лежали Михаил с Ирой, а на другой — Оля. Так всем доставало места, и обе жены могли одновременно обнимать мужа, а не друг дружку.

— У тебя какие именно планы? Печку делать? — Уточнила Ольга.

— Да. Надо вместо этого окна вшить асбестовый коврик с дыркой для трубы. Я помню, за газовой плитой такой был. Насчёт печки уже есть задумка. Должна получиться небольшой и вполне безопасной. А вы?

— А мы придумали, что вот по этому краю надо тесёмки пришить. Будем на них шкуры привязывать, чтобы стены теплее были. Да и другие дела есть.

— Понятно. Значит, тоже на весь день. Уже третий получается.

— Ничего, — успокоила Ольга. — Спокойно соберёмся, спокойно сходим. А рвать жили в нашем положении вредно.

— Ну, тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Ответили жёны в оба уха со стереоэффектом.

И, не сговариваясь, хихикнули.

* * *

Ночью в закрытой палатке стало душно. Михаил проснулся ещё в темноте, выполз, откидывая оба клапана и привязывая их к углам скатов. Девушек разбудил грохот отодвигаемой газовой плиты. Пока они вставали и умывались, муж вернулся с почищенным, но всё таким же чумазым асбестовым ковриком.

— Фу, Миша! А других нет?

Ольга поморщила нос.

— Этот единственный. Закоптился за печью, конечно, всякой дрянью. Но лучше так, чем спалить палатку.

— Ладно… — Женщина махнула рукой. — А плита?

— Сейчас покажу.

Он с гордостью и привёл подруг в дальний угол сарайки к керамической трубе-двухсотке.

— И что? Это просто труба. Причём, очень грязная.

Ольга брезгливо покачала её двумя пальчиками.

— Если не ошибаюсь, её сняли с канализации, а твой дед утащил.

— Угу. Обожгу — вся грязь осыплется. Есть ещё кое-что.

Он пнул такой же древний керамический тройник под эту трубу.

— Получается неплохо. Отрезаю трубу примерно на двадцать сантиметров выше раструба. Этого достаточно для печки, когда сверху сядет тройник. На него идеально укладываются кольца от конфорки. Отрезанная труба уходит за борт.

Ольга внимательнее оглядела трубу. В основной части та имела наружный диаметр около двадцати сантиметров. А в районе раструба — все двадцать пять. И высота печурки получается около полуметра.

— Осталось решить два вопроса, — выдала Ирина свои размышления. — На чём будет стоять печь? И как её закрепить, чтобы труба не перешивала?

— Стоять будет в этой старой кастрюле на паре кирпичей. Сама кастрюля — на асбестовом коврике.

— А труба?

— А труба повиснет на стенке палатки. Тоже на асбесте. Не так уж много она весит — должно выдержать.

— Ну, и замечательно. — Вынесла вердикт Ольга. — Молодец. Расцеловать тебя, что ли?

— И что мешает?

— В принципе, ничего…

Жена потянулась к его щеке.

— И я! И я! — Ира подскочила с другой стороны и тоже чмокнула.

— Ты уже не обижаешься на меня?

Настроение Ирины резко ушло вниз.

— Давай не будем об этом. Ты просто не вспоминай. И я не буду. Будто того разговора не было.

— Хорошо. Прости.

— Всё! Забыли.

Ольга только вздохнула: сущий ребёнок. Как она детей воспитывать будет?

— Ты отопление сегодня топить будешь? — Перевела разговор старшая жена. Может, тема печки навеяла мысли.

— Отопление? — Михаил замер, о чём-то соображая. — Хорошо, что вспомнили сейчас! Не хотелось бы бегать потом, после бани. Согласны, что сегодня надо помыться перед выходом?

— Согласны, конечно.

— А отопление надо слить. Совсем забыл об этом.

Михаил убежал в подвал.

— Зачем сливать? — Не поняла Ира.

Ольга удивлённо повернулась к девушке.

— Ты же физику должна помнить лучше меня. Что происходит с водой при превращении в лёд?

Ирина рассмеялась.

— Вот это я умудрилась, так умудрилась! Забыть элементарные вещи.

— Склероз, он такой. От возраста не зависит.

— Ага!

В этот момент появился Михаил, потрясая концом… Ира снова рассмеялась — от неожиданной ассоциации. Намекающий жест Ольге — и вот уже обе хихикают.

— Вы там долго ржать будете? Надо быстро размотать, пока на морозе не застыл.

Слова вызвали откровенный хохот.

Потом успокоились, поняли, что ошиблись. Оказывается, то, что они приняли за… Короче, это был конец шланга. Смутившись, девушки бросились помогать. Через пару минут пресловутый конец валялся в канаве, уходящей за пределы участка. Михаил присоединил шланг к выходному крану системы.

— Ну, поехали!

Поднялись наверх. Минут через десять мерная трубка в расширительном бачке опустела. Михаил принялся периодически простукивать ведущую к бачку трубу, пытаясь определить высоту воды.

— Вроде ниже уровня батарей. Вы открывайте там, где обычные краны, а я пойду пробки скручивать.

Вооружившись инструментом, он побрёл от батареи к батарее, впуская воздух внутрь системы. Наконец, вода из шланга перестала течь. Тщательно продув, медленно затащили его в подвал: шланг уже застыл на холоде, несмотря на тёплую воду из отопления, и плохо гнулся.

Михаил потёр руки:

— Вот теперь можно в баню.

— Ура! В баню! — Подхватила Ира.

— Какая баня? Ты же печку не сделал. Я смотрю, у всех склероз начался?

— Я имел в виду: можно идти в баню, чтобы затапливать.

Мужчина попытался отмазаться от ошибки.

— Ага, так я и поверила. Иди, печь делай. А баню мы протопим.

Пришлось Михаилу вкалывать дальше. Впрочем, такая работа ему нравилась. Через час все детали печи были готовы. Ещё через час, крепко примотав кусок асбестового коврика к трубе и поставив печь на место, он начал пришивать теплоизоляционную заплату к стене палатки.

Вечером, уже по темноте, сходили в баню.

— Вот и всё. Завтра в поход. Воду везде слили?

— Да, из умывальника тоже. — Ответила Ольга.

Глава 8 В поход!

Как всегда получается в подобных ситуациях, выйти с самого утра не удалось. Никто не подумал, что надо снимать палатку с обоих санок. Иначе выволочь их не получится. В горизонтальном положении никак не удавалось развернуть транспорт в дверях, а наклонить вертикально не давала палатка. Но вытащили и к обеду всё-таки добрели до лошадиной ловушки, а к вечеру — до поваленного дерева у родника. Здесь и решили заночевать. Как и говорил Михаил на возражения Иры, сани по этому травянисто-ледяному ковру двигались великолепно. За многие годы, пока не провели трубу от колодца до дома, он прекрасно таскал санки с флягой от осени до поздней весны, когда снега ещё или уже нет. Главное, успеть по утренним заморозкам.

Привязали лошадей недалеко от входа, где травы достаточно. Куст тоже не весь облетел. На ночь всего этого должно хватить — лошадей не гнали особо, позволяли каждый час-два немного пожевать. Теперь они на голод не жалуются. Снега пока не видно и корм лежит в открытую, только замёрзло всё. Укрыли скакунов попонами из шкур — мало ли простудятся.

Обиходив скотину, приступили к установке лагеря. Несколькими камнями и комками мёрзлой земли совместить и выровнять платформы санок. Вогнать жерди в отверстия, похожие на гигантские замочные скважины — чтобы пролазили крючки на палках. Разгрузить одни сани и растянуть закоченевший брезент палатки. С последним пришлось повозиться. Простейшее действие оказалось самым трудным. То, что легко получалось в тепле избы, становилось почти невозможным на морозе. Каждую петлю на днище удавалось натягивать, только навалившись всем весом. Дома, в «горячую» — и то требовалось прилагать усилия. Михаил специально просверлил отверстия под колышки немного дальше, чтобы растянуть уж — так растянуть. Но справились. Как и с каркасом. Сначала пытались начинать снизу. Но держать в натяг всю крышу и пытаться в темноте попасть шпеньком в специальную петлю — тот ещё акробатический трюк. Гораздо легче сначала вставить верх, а потом насадить трубку на подставку в днище. По крайней мере, так хоть видно, куда суёшь. И с этим справились.

Вколотили колышки для продольных оттяжек. Выровняли скаты — теперь можно заселяться. Сначала печь. Бросить зажжённую бересту прямо через снятую конфорку. Сверху сухих шишек и мелкие еловые веточки. Шишки и веточки собирали, когда ещё шли по своему бору. Это он вовремя вспомнил рассказы, как когда-то топили самовары. Закрыть конфорку, дождаться, пока разгорится пламя. Теперь можно пихать толстые щепки и веточки. Тоже через верх. На первые пять минут Михаил чуть раздвинул кирпичи, на которых стояла печурка. Потом тяга заработала так, что кирпичи пришлось сдвигать обратно — для поддува хватало неровностей литья по нижней кромке трубы и у кирпичей. На такое Михаил и рассчитывал — не хотелось ему заморачиваться особыми способами регулировки тяги. Вскоре железка конфорки разогрелась. Мужчина поставил большой котелок с водой — для будущего ужина. Повернулся к девушкам.

Пока Михаил раскочегаривал печурку, жёны успели повесить шкуры по внутреннему периметру. Они ещё дома пришили десятки бечёвок по верхней кромке стены. Теперь продели эти верёвочки в дыры на шкурах и подвязали. Оставили только место напротив печки — в этом месте на всю высоты стены крепился коврик из асбестовой бечевы. Он должен и от огня защитить, и хоть немного предотвратить утечку тепла с этой стороны. На той половине, где нет печи, расстелили толстое одеяло в два слоя.

Крышу утепляли Михаил и Ольга, как самые высокие. Кинули на скаты четыре связанные попарно шкуры. Ещё одна легла на конёк. Для внутреннего использования отобрали самые мягкие и аккуратно обработанные изделия, а снаружи — жёсткие, грубой обработки. Такие и выкинуть не жалко, если окажется, что утепление крыши — излишество.

Ира в это время занялась готовкой. Высыпала в закипевшую воду два мешочка. Один с нарезкой копчёного мяса, второй — с сухими продуктами: приправами, горохом и бобами. Чтобы не заморачиваться в пути, женщины придумали заготовить продукты порционно. Сейчас посмотрят, получилось ли отмерить пропорции правильно. В котелке снова начало кипеть, и девушка подвинула его на край, заодно поставив маленький котелок для чая. Всего в комплекте шло три прямоугольных алюминиевых котелка, которые вставляются друг в друга. У каждого — две проволочные ручки вдоль длинных краёв. Ручки аккуратно складывались внутрь котелка. Плюс в комплекте крышка глубиной с дюйм. Её можно использовать как тарелку. Михаил рассказывал, что комплект ему достался давным-давно по случаю. Кто их делал — неизвестно. Точно такие же котелки ему больше нигде не встречались.

Наконец, закрыли клапаны палатки. Перед этим пришлось выиграть небольшую битву с Мишкой и повторяющим все его действия Геком. Пёс никак не мог понять, почему сами люди облюбовали такую классную конуру, а его не пускают.

— Дайте им поесть, ёлы-палы. Сами уйдут. — Мужчине надоело бояться, что вот-вот — и опрокинут горящую печь.

Наконец, справились с двумя собаками, постоянно сующими морды и выстужающими палатку. Вытряхнули занесённый мусор и закрылись. Маленькое пространство моментально прогрелось от горячей печи. Уже через минуту скинули зимнюю одежду и обувь.

— Фу-у-у! — Ира поморщила носик.

— Ага! — Ольга жизнерадостно засмеялась. — Русским духом пахнет. А что ты хочешь? Целый день в обуви. И не валялись просто так, а топали.

Михаил внёс уточнение:

— Если судить по анекдоту, то русским духом запахнет, когда каши из гороха поедим.

— Это который про козла в пещере? Но там ведь: «Воздуху! Воздуху!» — Возразила Ольга.

— Действительно…

Ира подняла руку:

— А я всё-таки вспомнила правильный анекдот! Слушаете?

Оля молча махнула рукой.

— Значит, так… Маленькая девочка приходит к папе и говорит: «В книжке написано, что Иван-царевич шёл-шёл, шесть пар сапог сносил. Но нигде не написано, что он мылся».

Молчание.

— Всё. Анекдот кончился.

Первым среагировал Михаил:

— Всё? А лопата?

— Какая лопата?

— Блин, Ира, не тормози. — Ольга ответила вяло, расслабляясь с закрытыми глазами. — Та самая.

— Какая «та самая»?

— Которая «смеяться по слову „лопата“».

— Да ну вас!

При виде её нахмуренной физиономии и надутых губок невозможно было сдержаться от доброй улыбки.

— Всё-таки я был права насчёт анекдота, — улыбаясь, сказала старшая.

— Смех — смехом, но у нас именно горох с бобами в дорогу собраны. Для уменьшения веса.

Ира как раз помешивала варево. Посмотрела на консистенцию:

— Нет, не разварилось.

— И не разварится за такое время, — хмыкнула Ольга. — Мясо сейчас съедим, а остальное оставь до утра. Пусть упреет.

Ира выцепила большинство кусков на крышку-тарелку. Котелок с мелкими кусочками мяса и недоразварившейся кашей спрятали за печку — здесь его не зацепят.

Сидели на валиках из собственных курток, привалившись к противоположной от печи стенке, и передавали друг другу единственную посудину. Вилку тоже единственную использовали. Какой смысл пачкать остальные, если ты всё равно не можешь держать в руках лишнее — с мяса капает. Так и засунули обратно в мешочек к другой посуде.

Михаил задумчиво оглядел пространство.

— Вот сейчас мы сидим, едим. С местом пока нормально. Что будет, когда спать ляжем?

Ольга согласно кивнула:

— Первый раз спали без печки. Не подумали про неё. Про снятую одежду тоже. Точнее, про обувь. А сейчас печь, вода, дрова и обувка заняли половину.

Ира пожала плечами.

— По-моему, это не вопрос. Вы ляжете по краям, а я, как самая маленькая — напротив печи. Я как раз, когда ноги подгибаю, упираюсь в центральную доску. Надо только арбалеты подвесить к балке, чтобы не мешались.

— Тогда и ботинки тоже, — добавил Михаил. — Пусть сохнут.

Остатки сока от мяса вылили обратно в кашу, ещё раз её перемешали и закрыли до утра. На ночь Михаил подкинул в печь порцию деревяшек потолще — пусть тлеют как можно дольше. Немного дыма вырвалось, когда он приоткрыл центральную вьюшку у конфорки, но всё быстро развеялось. Внизу им этот дым тем более не мешал.

Дневная усталость сказалась — слишком большая нагрузка не давала расслабить мышцы и уснуть. Все трое долго вертелись, пока не провалились в темноту.

* * *

Утром, несмотря на остывшую печь и общую прохладу, воздух оставался тяжёлым. Эта тяжесть гирей давила на мозги. Кое-как одевшись, приоткрыли клапан. Хотя Михаил ещё дома смазал молнию на входе толстым слоем жира, но за ночь на ней намёрзло слишком много воды. Открывал долго, много раз дёргая вверх-вниз.

Наконец, смог выглянуть. Первым делом посмотрел на лошадей: здесь, целы, спокойны. Значит, хищников в округе нет. Лежащие у порога собаки подняли головы. И эти спокойны.

И всё-таки он сразу же подхватил копьё, как только выбрался наружу. Вдохнул полной грудью морозного, но такого живого воздуха. А то в палатке задохнуться можно. Огляделся: и так, и через подзорную трубу. Заледеневшая степь продолжала жить своей жизнью. Стада поредели, разбиваясь на мелкие группы, но оставаясь на виду друг у друга.

Хищники же должны сбиваться в стаи, Михаил сильно этого опасался. Но пока они, вероятно, шли по территории волков, в стае которых «прописаны» их собаки. Добавляет ли это какие-то поблажки — неизвестно. Но пока путешественники видели лишь силуэты где-то вдали.

Выдали собакам по куску мяса и сами позавтракали. Попробовали остывшую уже кашу. Та к утру действительно набухла, хотя и оставалась жиденькой.

— Солоновата, по-моему. — Ольга прислушалась к ощущениям.

— И островата, — добавила Ира.

— С остротой в порядке, а вот соль чувствуется.

— Девочки, не ссорьтесь. У Иры ещё молодой язык, чувствительный. Вот и всё. Я вообще не чувствую ни чрезмерной остроты, ни солёности. Впрочем, если даже соль есть, то пропотеем так, что мало не покажется. Все излишки с потом выйдут. Тягать санки — это не прогулка. Вон, сталеварам солёная вода вкуснее сладкой газировки. Всё из-за обильного потоотделения.

Протёрли котелок пучком сухой травой, которую тут же схрумкала Лизка. Напоили лошадку тёплой водой, простоявшей в палатке, и заново наполнили ёмкости.

Опасаясь возгорания, вытряхнули из печи тёплую ещё золу. Оригинальность конструкции позволяла сделать это за минуту. Надо просто поднять саму печь, постучать, чтобы зола со стенок осыпалась в кастрюлю, вытащить и перевернуть ёмкость, а потом вернуть всё на место. Все спальные принадлежности и шкуры обернули вокруг печи, чтобы её не трясло в дороге. Теперь оставалось открепить ту половину палатки, на которой спали, завернуть её поверх другой, и можно расцеплять сани. Освободившийся транспорт загрузили оставшимися вещами.

Ольга и Михаил впряглись, потянули… И недоумённо переглянулись. Они же вчера таскали целый день. Было трудно, но не чрезмерно. Пораскинув мозгами, мужчина нагнулся и постучал тупым концом копья по лыжам. После этого сдвинуть получилось без особого труда.

— Так и есть. Сани основательно примёрзли за морозную ночь. Кстати, вы чувствуете, что сегодня холоднее?

Ира склонилась к бортику саней, на котором закрепили термометр. Потёрла заиндевевшее стекло.

— Минус восемнадцать. Не сказать, что сильно отличается от вчерашнего, но почему-то по ощущениям гораздо холоднее. Вам-то что, вы сейчас согреетесь, а мне ползти с этими четвероногими и дубеть.

Именно так распределили роли в походе. Груз тянули Михаил и Ольга, как самые сильные. Ирину, как «слабосерю», оставили контролировать округу и вести в поводу лошадей.

— Ты, кстати, можешь не плестись. — Предложила старшая жена. — Пробежись вперёд на полкилометра, проверь. И лошадки с собаками разомнутся.

Когда свистящая, ржущая и лающая ватага умчалась вперёд, Михаил подошёл к поваленному, но так и не сдавшемуся дереву. Опробовав несколько веток, он срубил пару. Потом выбрал несколько сухих — их тоже отправил в сани.

— Сухие понятно, а зачем эти две? Сырые и кривые какие-то. — Поинтересовалась супруга.

— Ну, во-первых, зимой древесина относительно сухая. Особенно у лиственных. А кривые выбирал специально. Хочу всё-таки сделать хомут. Не такой, как видел в детстве, но хоть какой-то.

— Давно пора, нечего Лизке просто так гулять. Оправилась уже от родов. Чего раньше не делал?

— Да всё думал, что мороки много. Надо же деревяшку в крутую дугу согнуть. Это сколько распаривать надо^[3].

— А сейчас, значит, нашёл решение?

— Нашёл. Ну, что? Поехали.

Михаил навалился здоровым левым плечом на широкую лямку из шкуры.

* * *

В обед Михаил закончил первый вариант хомута. Пока женщины держали встревоженную Лизку, мужчина завязал две половинки на шее лошади. Горло не закрывало, и это главное. В других местах получалось просунуть палец или два. Эти неравномерности он предполагал подравнять с помощью шкур. Уже вечером Михаил раскроил одну из них на широкие полосы и намотал на хомут. Где толще, где тоньше — как запомнил. Несколько раз мерил и перематывал. Наконец, хомут сел равномерно. Обновку оставили Лизке на всю ночь — пусть привыкнет к украшению. Та немного покрутилась, пытаясь увидеть, что же там тянет шею, но потихоньку успокоилась. За последние месяцы ей много раз что-нибудь вешали на спину. А однажды от шакалов пришлось под человеком скакать. Не привыкла, но пугаться грузов перестала.

Утром Михаил так и не решился впрягать животину.

— Место неудобное, — пояснил он и заказал: — В следующий раз, Ир, найди недалеко от воды. И чтобы дрова были. Я так чувствую, что придётся лишний день задержаться. А пока пусть побегает. Или попробуй верхом. Теперь тебе есть за что держаться.

Ира кивнула и повела лошадь по кругу. Положила руку на холку — Лизка не реагировала. Опёрлась сильнее, потом подпрыгнула, с опорой на обе руки. Тоже прокатило. Всё-таки затуркали бедную лошадку. Решившись, девушка передала поводья старшей жене, а сама заскочила на спину Лизке, пытаясь устроиться на привязанной в несколько слоёв шкуре.

* * *

Вечером девушка валялась, раскинув ноги, и стонала. Нет, она не скакала весь день, как оглашенная. Но даже с перерывами нагрузка оказалась чрезмерной. Она слышала, что при долгой скачке натирают промежность. Но это, вероятно, относилось к седлу со стременами. Ей же приходилось крепко сжимать колени, чтобы не скользить. Через некоторое время ноги начинало сводить спазмами, тогда девушка соскакивала на землю и шла рядом с лошадью. К вечеру такие перерывы становились всё длиннее.

— Ох, теперь я понимаю, почему у кочевников ноги колесом. Я прям чую, что мои бедные ножки стали чуть-чуть вогнутыми.

— Нормальные у тебя ноги. — Михаил пожал плечами. — Вот, Оля подтвердит.

Та аж закашлялась, узнав, что все стрелки перевели на неё.

— Ноги как ноги. Только придётся их помассажировать, а то окочуришься. Давай, снимай штаны.

Массаж довели до конца, несмотря на активное сопротивление и вопли пытуе… Эмм… Пациентки. Но маленькая девушка против двух человек, при этом оба на голову выше неё — не катит. Закончив с экзекуцией, мужчина быстренько оделся и выскочил. Плоть требовала продолжения, но он понимал, что после дневного перехода никто не способен на полноценный секс. Ни он, ни девушки. Особенно Ира, для которой это будет продолжением пытки. Вот и выскочил охладиться.

— Проверю, не прибежал ли кто на твои крики. — Бросил он, выходя.

— Злые вы.

Ира вытерла слёзы и обиженно сложила руки на груди.

— Скажи ещё, что уйдёшь от нас. — Хмыкнула Ольга.

— А вот и не уйду. Куда мне деваться? Такой маленькой и слабенькой. Но я требую сатисфакции!

— Чего?!

— Чего-чего… Буду тебя щипать. Вот!

— Ну-ну… Будешь щипаться — получишь подзатыльник.

Обойдя округу и вернувшись, мужчина ожидал увидеть что-то мирное. Например, что жёны встречают его с ужином. Шум из палатки заставил его быстрее зайти внутрь. Очки моментально запотели, но он успел увидеть, как Ира, почему-то в шапке, тянется к заду Ольги, а та лупит её по голове большой ложкой. Пока он восстанавливал зрение, девушки успокоились. Сидят, прилежно сложив ручки на коленках. Будто ничего не произошло.

— Я смотрю, вы восстановились? Так может, мне не стоило заниматься медитацией? А наоборот — разогнать кровь в чреслах, как говорится.

Жёны переглянулись.

— Не стоит. Мышцы и суставы всё-таки ломит. А это мы так, размялись. А то после нагрузки мышцы затекают.

— Затекают, значит. Ну-ну. Ужинаем и спать. — Скомандовал он.

— Тиран, — проворчала себе под нос Ирина.

— Зануда, — вторила ей Ольга.

* * *

Как и предполагал Михаил, тащить груз Лизка поначалу отказывалась. На третий день похода мужчина решил, что они достаточно замучили скотину, чтобы та не возражала поработать в упряжи. Оглобли соорудили из двух жердей, которыми сцепляли сани. Имеющиеся крюки позволили надёжно закрепить оглобли, чтобы не выскальзывали из ременных петель.

Ирина попыталась сразу взять лошадку в оборот, но та только перешагивала из стороны в сторону. Не решалась идти и останавливалась, как только чувствовала нагрузку на плечи. Попробовали подтолкнуть лентяйку, накатив на неё сзади сани. Сани толкнули оглобли, оглобли толкнули хомут, а хомут… А хомут соскочил с насиженного места и чуть вообще не слетел с головы, стукнув Лизку по нижней челюсти.

И всё-таки дело сдвинулось с мёртвой точки. Во-первых, позади лошади к жердям привязали поперечину. Теперь, если толкнуть сани, эта палка хлопала Лизку под зад. И та, испугавшись, начинала тянуть. А начав, уже привычно шла. Во-вторых, эта же поперечина не давала всей конструкции соскочить с шеи. Одни сани лошадке оказались как раз по силам. А Михаил с Ольгой могли не напрягаться, везя другие сани вдвоём. И всё-таки, перерывы теперь стали делать чаще и основательнее, давая скотине отдохнуть. Но по прикидкам Михаила дневные переходы остались примерно те же. Они проходили всё также чуть дальше горизонта. Просто скорость увеличилась, компенсируя простои.

* * *

Пятый день отличился появлением кошачьего хищника. Услышав вечером, во время ужина, шум снаружи, Михаил быстро обулся и выскочил в одном свитере. Лошадь дрожала, пытаясь сорваться с привязи, а в паре десятков метров рычали собаки, наскакивая на кого-то с двух сторон.

— Девчонки, в ружьё!

Ситуация явно патовая: гость не хочет уходить, чувствуя добычу так близко. Но и нападать не решается — боится схватки с собаками. Поэтому мужчина, не спуская глаз с рычащей компании, проверил крепление верёвки, на которую зацепили лошадь. К самой лошади не пошёл. Ей на шею накидывали затягивающуюся петлю. Так казалось надёжнее. Захочет убежать — придушит себя немного и остановится. А жеребёнок от неё всё рано никуда не денется. Сейчас лошадь хрипела, но продолжала рваться. Надо избавляться от гостей, пока скотина не задохнулась.

Вот и арбалетчицы. Девушки, оценив мишень, разошлись в стороны. Сдвоенный щелчок двух машинок смерти, и из сумерек послышался короткий мяв. Тень исчезла. Вслед за ней пропали собаки. Только рычание звучало в темноте.

— Ушла?

Девушки сначала закончили перезаряжать самострелы, и только потом ответили на вопрос мужа:

— Если и убежала, то недалеко.

Ольга прислушалась. Как раз притихла лошадка, давая это сделать.

— Ну, вот. Метров триста. Слышите? Лает. Идём?

Запалили маломальный факел из веток и скрученной травы.

— Мишка! Отзовись.

Ответом стал весёлый лай Мишки и непонятное квахчанье Гека. Вскоре нашли их, вылизывающих текущую из раны кровь. Эта большая кошка не впечатляла размерами, по сравнению с уже виденными. Может, с леопарда, только пропорции конечностей отличаются. И хвост гораздо короче, чем у других кошачьих. Окрас, насколько позволял увидеть факел, серый с небольшой рыжиной. Ольга наклонилась и ножом расширила рану, доставая стрелу.

— Эта целая. На! Эта твоя. — Передала стрелу Ире. — А вот моя наверняка сломалась. Давайте перевернём.

Пока младшая счищала кровь травой, они вдвоём перекинули лапы трупа на другую сторону. Из раны торчал только деревянный пенёк. Обломилась стрела. Зато можно сказать, что наконечник точно внутри, не потерялся. Оля просяще посмотрела на мужа:

— Миш, достанешь? Так неохота…

Следовало экономить железо, новое они долго не получат. Если вообще получат. Но лезть туда у женщины не было желания. Мужчина улыбнулся.

— Давай нож, лентяйка. Или ты, как Ира, стала бояться крови?

— Не, я бы и сама, но вот настроение такое. Брезгливое.

Михаил уже разрезал плоть в обе стороны и пытался зацепить обломок древка.

— Так не пойдёт… Факел подержи, что ли.

Повернув нож обухом кверху, он вдавил остриё клинка в деревяшку. Потом, действуя ножом как рычагом, потянул.

— Держи.

Ольга машинально протянула ладонь, на которую лёг обломок стрелы. Девушка тут же разжала руку, роняя окровавленный предмет, но испачкаться успела.

— Блин! Сапегин!

Жена злобно посмотрела на него, раздувая ноздри. Тот только развёл руками: типа, случайно получилось. Услышав раздор, появилась маленькая миротворка. Даже не оборачиваясь, Михаил почувствовал, как на него смотрят глазами обманутого ребёнка. Тяжело вздохнул.

— Ты это… Извини, Оль…

Жена опустила глаза.

— Да я тоже хороша. Могла бы и сама.

— Да ладно…

Ира поняла, что так может продолжаться до утра, и решила перевести тему:

— Лучше скажите, нам шкура нужна?

Оба тут же ухватились за возможность спустить дело на тормозах и принялись осматривать трофей. Единогласно решили, что шкура у кошки переходная — не летняя и не зимняя. Брать такую нет смысла. И уж тем более смысла мало, если кошка всегда носит такое непотребство. А вот клыки с когтями достаточно представительны.

— Ира, сбегаешь за топориком?

— Зачем?

— Тебе ожерелье нужно?

Девушка припомнила недавние манипуляции Михаила, сложила два и два…

— Я сейчас!

Ольга дождалась, когда супруга скроется, и «наехала» на мужа:

— А мне почему не предлагаешь?

— Да как бы обеим предлагаю. Потом подумаете, как делить. Всё равно делать дома будете.

— В смысле «будетЕ»? — Не поняла женщина.

— В смысле, что каждый свою добычу разделывает самостоятельно. А уж доказательства своей доблести — тем более.

— Эй, подожди! Это получается, как если бы каждый солдат сам делал себе медали.

Мужчина задумался.

— Действительно… Но мы же в каменном веке или где?

— Я не умею. Ира, наверно, тоже.

— Ничего, научим.

Михаил замолчал. Как раз вернулась Ира и подала ему топорик. По уже опробованной технологии мужчина разбил челюсти и вынул клыки. Приступил к вырезанию когтей, но подумал, что уже пора учить самостоятельности.

— Так, а чего просто так стоим? — Крикнул он девушкам. — Ну-ка, быстро ножички взяли и отрезали коготочки у кошечки.

Ольга хмуро присела возле лапы.

— Сами, говоришь…

Она нащупала первый сустав в пальце и обвела лезвием, потом воткнула остриё, отламывая. Чуть труднее, чем курицу разделать. Занимаясь уже третьим когтём, услышала голос мужа:

— Ира, не надо пилить по костям. Вот здесь сустав, чувствуешь?

Когда Ольга, сдувая с лица выбившиеся волосы, закончила со своей частью и распрямилась, Ира только приступила ко второй лапе. Немного позлорадствовав, женщина пошла за водой и мылом: всем потребуется смыть кровь. И лучше это сделать здесь, чтобы в самом лагере не стало грязно.

Когда она вернулась, Ира как раз закончила.

— Ну, что? Пойдём спать. — Скомандовал Михаил.

Уходя, он ободрал шкуру с верхнего бока и распластал брюхо добыче, облегчая собакам доступ к еде.

— Кушать! Еда! — Подал он команду и ушёл в палатку.

И только откинувшись на постели, все ощутили запоздалый ужас. Это только по сравнению с теми двумя саблезубами сегодняшняя кошка не выделяется. Но на самом-то деле — ничуть не менее опасна. Даже, наверно, более — скорость у неё должна быть выше. Но там и тогда было не до переживаний. Зато сейчас начало плющить и колбасить. Судя по двойному дрожанию, остальным тоже не сладко. Обнявшись, долго лежали в темноте, разгоняемой красными всполохами из печки, и прислушивались к звукам снаружи.

* * *

День за днём местность становилась всё пересечённей. Путешественники сами не поняли, как вместо прямого пути стали вилять между холмами, выискивая дорогу полегче.

— Так, стоп! — Скомандовал Михаил, когда подошли к очередному ручейку. — Небольшой привал.

Он оставил жён разбираться с лагерем, а сам взобрался на вершину ближайшей сопки. Пока девушки разводили костёр — самим чай попить и лошадей с собаками напоить тёпленьким, Михаил успел спуститься. Он присел возле огня, пытаясь высушить взмокшую спину. В застёгнутой куртке жарко, а в распахнутой может продуть. Вот и парился, иногда приоткрывая грудь.

— Ситуация такая. Мы подошли к гряде холмов. Все низенькие, но идут очень далеко. До самого горизонта. Но главное не это!

Он поднял палец, привлекая внимание.

— Мы уши с тропы.

— С какой тропы? — Вскинулась Ира.

— С той, по которой идут все животные. Я увидел два стада. Или табуна — не разобрать. Оба шли с севера на юг.

— Ты бы застегнулся, — бросила мужу Ольга.

Тот кивнул, но продолжил обмахиваться дымом, пытаясь просушить куртку, не снимая её.

Ира вернулась к разговору.

— То есть, цель всех этих… Этих… Миграций! Вспомнила!.. Получается, цель миграций где-то на юге?

Михаил кивнул, хлебнув из чашки, протянутой младшей женой.

— Может, на юге. А может, всё ещё на востоке. Возможно, прямо на восток дороги нет или там что-то достаточно опасное.

Мужчина, получив чай, успокоился и продолжил, уже сидя без движения:

— И насчёт отсутствия активности в той стороне. Это только здесь холмы лысые. Наверно, кто-то травоядный сюда время от времени всё же забредает и съедает кусты. А вот восточнее — сплошь леса.

Ольга вынесла вердикт:

— То есть, нам надо повернуть на юг.

Михаил сморщил согласную рожицу.

— Лучше на юго-запад. Надо вернуться к равнине. Неудобно здесь. Больше виляем, чем продвигаемся. Можно и обратно на запад, но хочется немного срезать.

Им повезло, что пошли наискосок, а не решили вернуться прямиком по своим следам.

* * *

Всё началось, когда забеспокоилась Лизка. Вернее, они поняли, что должно что-то произойти, когда лошадь стала постоянно вертеть головой и притормаживать. Ира дёргала за повод, лошадь шагала дальше, но раз от раза это помогало всё хуже. При каждой такой остановке Михаил тревожно осматривался, но хищников не находил. Наконец, глядя на храпящую от страха животину и на постоянно оглядывающихся собак, он забрался на ближайший холм. Постояв минуту с подзорной трубой, бегом спустился к остальным. Сразу же впрягся.

— Срочно, кровь из носу, мчимся вон туда.

— Да что там? — Девушки тоже встревожились.

— Там, — он показал вперёд за поворот склона, — кусты… Возможно, ручей.

— А там, — взмах на север, — буран… У нас пара… часов… Чтобы… приготовиться.

— Но почему именно туда?

Говорила только Ира, так как не напрягалась, но Ольга хотела спросить то же самое. А вот мужчине приходилось срывать дыхалку.

— Как раз… из-за дров… и воды… Буран… может… надолго. Ходу!

Через полчаса путешественники уже выравнивали площадку под стоянку. Воздух стремительно теплел, а ветер усиливался. Когда они вломились в кусты около ручья, ветер завывал, не переставая. Заметно повысилась влажность. Сани поставили чуть выше родника, повернув вдоль пути надвигающейся опасности. Как разместить палатку прямо над источником Михаил не придумал. А тут хотя бы дойти можно, если что. Только привязаться. В этот раз в землю заколотили не только оттяжки крыши, поставив их как можно дальше, но и угловые лини, и от навеса тоже.

Потом девушки занялись запасами воды, дров и сена — сколько получится, а Михаил — устройством дополнительных навесов.

Пока собирали палатку, он описал жёнам, как представляет устройство лагеря. Сейчас ему требовалось накрыть продольные оттяжки шалашом из толстых длинных веток. Пусть они без листвы, но могут удержать шкуры. Поверх шкур — ещё веток для тяжести и несколько линей, привязанных к колышкам. Это чтобы не смело ветром. Один навес получается с задней стороны — для лошадей и их сена, другой — с передней, для собак, продуктов и дров. Часть дров девушки сразу сложили в углах палатки.

Ира забеспокоилась:

— Миша, а если все шкуры пустим на навесы, то чем крышу закрывать?

— А крышу не будем. Боюсь, если навалит снег, то вместе со шкурами конструкция может не выдержать.

Больше этого он беспокоился только о том, как завести лошадь под навес. Боялся, что она заартачится и придётся держать её до самого конца, когда той уже деваться некуда будет. Как ни странно, Лизка, как только почувствовала укрытие над головой, перестала дёргаться. И даже легла, когда Ира потянула за узду.

— Знаете, я всё-таки останусь здесь. — Сообщила она остальным. — По крайней мере, пока не начнёт заваливать.

— Тогда ты внутрь не сможешь попасть.

— Смогу. Можно отпороть сетку с окна и немного разрезать стену. Кстати, так сможем к лошадям постоянно ходить. Всё равно ведь потребуется.

Пришлось признать её правоту. Мало ли, лошадь — животное пугливое. Если не успокаивать, то может всё разнести к чертям.

— Но пролезать сможешь только ты, — возразил муж. — А нам весь борт надо расхреначить.

— Значит, только я. Ты иди, вам ещё собак успокаивать.

Тёзка и Серый уже поняли, что в этот раз их не оставляют на улице, а предоставили конуру. Теперь четвероногие обживали жилплощадь. Серым Гек стал внезапно, когда вспомнили, что Гек — это странное искажение имени Сергей. Так и прилипло второе, уже современное прозвище из того же имени. Гек-Сергей-Серый.

Михаил ещё раз поправил все шкуры, проверил натяжение верёвок, привалил дополнительно толстых веток и камней по низу. Поглядел ещё раз, как на вершинах соседних сопок гнутся кроны кустов и редких деревьев, да и забрался в палатку.

— Мать, ты уже затопила?

— Думаешь, надо?

— Думаю, что труба должна прогреться. Иначе, когда заметёт, мы уже не сможем растопить.

Он принялся готовить печь.

— А Ира чего не заходит? — Спросила жена.

— Так тебе отсюда не слышно было, что ли?

— Не слышно чего? — Ольга встревожилась.

— Да ничего такого. Вон то окошко открой.

Заинтригованная девушка потянула за тесёмку клапана. С той стороны что-то мелькнуло. Ещё раз. Сквозь москитную сетку да в темноте — не разобрать.

— Оля, это я!

Только теперь она поняла, что ей махали рукой.

— Оля, давай сетку срежем.

Девушки в две пары рук быстренько распороли швы. В отверстии тут же показалась улыбающаяся физиономия. Окно небольшое, но голова пролезет, вот Ира и сунулась:

— Здрасьте!

— Здорово, коли не шутишь. — Проворчал Михаил.

И продолжил сам себе под нос:

— Надо было всё-таки поставить боком к ветру. Пусть парусность выше, зато труба была бы прикрыта бортом. Теперь только на авось надеяться.

— Может, пронесёт?

— Ежели не снесёт и не пронесёт, то точно пронесёт.

В предчувствии опасности даже такая немудрёная шутка снизила напряжение.

* * *

Фронт бурана накатил буквально через десять минут. Брезент и шкуры выгнулись наружу под очередным порывом, потом, хлопнув, снова прогнулись. Всё вокруг как-то разом заскрипело и заныло. Резко потемнело, скаты прогнулись ещё сильнее, а в промежутках между шкурами посыпался снег. Через минуту, когда ужезабеспокоились, что их всё-таки засыплет, снег перестал падать внутрь. Михаил выглянул под навес. Потеплело настолько, что мокрый снег залепил все щели, не пуская новые порции. Но сквозь тонкую корочку можно было заметить, как там проносятся тени.

Мужчина успокаивающе погладил собак, выдал по мозговой косточке — будет, чем заняться. Кости они тогда прихватили от пристреленной кошки, как раз для подобных случаев — занять чем-нибудь хвостатых друзей. Успокоив здесь, пошёл узнать, что с той стороны. Очень уж Ира материлась.

— Что там у тебя?

Он пытался хоть что-то разглядеть в глубоком сумраке.

— Чего-чего. Эта скотина чуть не обоссала меня. И, кстати, течёт к палатке.

Тут уж подорвалась старшая:

— Эй! Какое течёт? Быстрее бери лопату и окапывай.

Михаил покачал головой.

— Врядли лопатой удастся что-то сделать. Замёрзло ведь всё. Топор держи. Делай канавку, только землю откидывай в сторону палатки и утрамбовывай. Так меньше натечёт.

Через десять минут девушка выдохлась. Пришлось меняться. Ольга аккуратно разрезала ткань почти до пола. Пояснила:

— Как буран закончится, зашью. А дома хочу молнию вставить. Ещё оставался запас.

Ира закинула верхнюю одежду в палатку, потом полезла сама: в зимних штанах и толстой куртке даже ей трудно протиснуться. На замену ей полез Михаил. Для него всё-таки пришлось увеличить разрез. Сил мужчины хватило минут на двадцать. Его заменила Ольга, потом канавой снова занялся Михаил.

Глава 9 Сокровище

Вынужденная стоянка продлилась двое с половиной суток. Много раз они пробивали вентиляцию сквозь налипающий слой снега. Дважды пришлось стряхивать пласты, когда растяжки начинали угрожающе скрипеть, а брезент и шкуры заметно прогибались. Повезло, что выход трубы не залепило мокрым снегом, а её длины хватало, чтобы выставляться за границей сугроба, в который постепенно превращалась палатка.

К вечеру второго дня стихли завывания бури, нервировавшие всех. Животные, почуявшие изменение погоды, взбодрились. Еле успокоили их — не раскапываться же на ночь глядя. О смене дня и ночи путешественники догадывались по едва заметным изменениям в освещённости наста — от тусклых сумерек до полной темноты. Буран стих как раз на закате.

А после полуночи вернулись заморозки. Два дня погода баловала их почти нулевой температурой. Достаточно было подкинуть несколько шишек и щепок, чтобы стало комфортно. Ближе к полуночи градусник буквально за час сполз до минус восемнадцати, а к рассвету показывал двадцать четыре ниже ноля. По крайней мере, эта отметка соответствовала температуре на уровне земли — термометр так и оставался прикрученным к борту с наружной стороны палатки. Михаил подкидывал дрова без перерыва, печь раскалилась, но всё тепло выдувалось сквозь промокший брезент. Путешественники закрыли оба выхода, чтобы не сквозило, но ничего не помогало.

— Нет, ерунда получается. — Михаил со злостью хрустнул кулаками. — Всё равно вымораживает. Нам так дров не хватит, с ледяной крышей-то.

— А если наоборот? — Ольга зацепилась за фразу мужа.

— Что наоборот?

— Если дать крыше замёрзнуть. Тогда лёд не даст ветру выдувать тепло.

Ирина покачала головой:

— Как бы самим не замёрзнуть, — сказала она, кутаясь в одеяло.

— Уж в куртках нулевую температуру мы выдержим. Ну, или чуть ниже нуля.

— А сейчас-то почему так холодно?

Ольга пожала плечами:

— Может, потому что привыкли, что температура почти комнатная. А может, потому что некоторые одеться не могут.

Ира действительно под одеялом сидела в одной рубашке и трусиках. Эти дни всех расслабили: тёплая погода позволяла легко протапливать маленький объём палатки, а толстый слой снега хорошо сохранял тепло. Все ходили в исподнем, не желая потеть при такой влажности. Но если Михаил с Ольгой не ложились с вечера и вовремя оделись, то Ира проснулась только сейчас, когда стало действительно холодно.

Проворчав что-то под нос, девушка решительно потянулась за тёплыми штанами и курткой. Дрожа так, что еле попадала в штанины и рукава, она через минуту снова сидела, нахохлившись, но теперь одетая.

— Не помогает, — стуча зубами, проворчала она.

— Ты просто выстыла, пока спала. Чай должен помочь.

Михаил протянул ей кружку с горячим взваром.

— Сейчас бы что-нибудь сладкое, для разгона организма. Но…

Он развёл руками.

— Нич-чего. Т-так тоже х-хорошо… Фух! Да, легче стало. Спасибо.

— Да не за что.

Мужчина пожал плечами, а девушки мечтательно закатили глаза:

— Сахарок бы не помешал…

— Это точно…

— Ну, чисто теоретически… — Заикнулся Михаил.

— Что?

— Правда, я давно не видел…

— Да что?! — Рявкнула Ольга.

— Отец энциклопедию покупал по пчеловодству. Может, видела? Такая жёлтая книжка в твёрдой обложке. Раза в два меньше стандартной.

— Не помню. Надо поискать.

— Вот и поищи. — Мужчина пересел поудобнее. — А способ найти улей с детства известен.

Помолчал немного. Потом вопросительно поглядел на обеих жён:

— Так что? Пробуем заморозить крышу?

Ольга усмехнулась.

— По-моему, уже поздняк метаться. Во-первых, по ощущениям, скоро рассвет. Так и так вылезать придётся. А во-вторых, кое-кто не стал ждать твоего решения. Слышишь?

Она махнула в сторону основного входа, где ещё минуту назад копошились собаки. Когда Михаил открыл клапан, то все увидели, что под навесом пусто. Только сквозь лаз в снегу пробивается тусклый свет, да задувает ледяной ветер.

— Сюжет ясен. Оля, проверь, с другой стороны тоже никого?

— Лизка привязана, в отличие от собак. Куда она денется?

— Ну, да. Ну, да. Тогда одеваемся по полной программе и за работу.

Семейство осторожно вылезло из-под навеса. На небе ещё сверкали звёзды, но восток уже розовел.

— Небо красно по утру — моряку не по нутру. Небо красно с вечера — моряку бояться нечего. — Выдал Михаил дедовскую присказку.

— И что? Чего нам бояться? — Не поняла Ольга.

— Ничего не надо бояться. Это про ясную погоду присказка. А у нас хмарь на горизонте. Развеется к обеду. Всё должно нормально быть.

С работой разделились. Ира пошла набирать воду — её заметно потратили за два дня. Ольга — за дровами. Михаил же занялся самым трудоёмким — принялся раскапывать палатку. Следовало полностью откинуть снег и попробовать соскоблить лёд с брезента. С первым он справился быстро — среди инструментов была запасена и совковая лопата с укороченной ручкой. А вот спасение жилища из ледового плена затягивалось. Пока он раскапывал сугробы, палатка достаточно промёрзла, и Михаил отколотил основной лёд. Но внутри ткани его оставалось ещё достаточно. Поскоблив иней внутри и снаружи, и добившись этим ничтожно мало, мужчина задумался.

Вернувшиеся в очередной раз девушки застали его за разборкой палатки. Все вещи уже лежали снаружи на шкурах. Рядом торчала снятая печь.

— Что ты задумал?

Жёны с любопытством наблюдали, как он, пыхтя, вытаскивает стойки.

— Хочу… Фух!.. Хочу помять, может лёд раскрошится и высыплется из ткани.

Он начал сгибать-разгибать брезент с одного края.

— Думаешь, получится? — Скептически спросила Оля.

Но присоединилась к процессу.

— По крайней мере, процентов на восемьдесят рассчитываю.

Ира была настроена не так недоверчиво, но решила уточнить:

— А остальные двадцать?

— На них тоже найдётся управа.

К полудню, мокрые от пота и летящих из брезента мелких льдинок, путешественники заново собрали палатку. Вымели остатки инея и поставили печь.

— Так, Сапегин, я не поняла — ты зачем трубу открутил?

— В этом и состоит мой план.

Мужчина быстро закидал дрова в печь и, выскочив наружу, закрыл молнию входа.

— Задушить нас дымом?

— Просушить этим дымом крышу. По крайней мере, я надеюсь, что успею до вечера.

— Ну-ну… Надейся. А мы делами займёмся, а не баловством. Пошли, Ира. Надо лошадей покормить.

Мужчина несколько раз заползал и подкидывал в печь дрова, когда, наконец, скаты начали не просто сочиться дымом, но и парить — нагретый брезент решил, что пора сохнуть. Много дыма, конечно, уходило через окна и вход. Но основная масса скапливалась под крышей. А оттуда уже деваться некуда — только просачиваться сквозь ткань, заодно осушая её. Дело близилось к закату. Девушки за это время не только лошадей обиходили. Поворчав об отсутствии печки, они развели костёр снаружи и приготовили поздний обед, плавно переходящий в ужин.

— Вроде всё.

Михаил провёл рукой по натянувшемуся барабаном брезенту. Хлопнул, вызвав низкий гул.

— Заселяемся!

Несмотря на общую усталость, лечь получилось только через несколько часов. Одеяла, как и палатка, тоже оказались влажными. Пришлось их по очереди подвешивать на центральную растяжку и сушить. Ещё требовалось хоть как-то стянуть разрезанную заднюю стенку. Это место, конечно, закрывается шкурами, но сам разрез ослабляет конструкцию.

* * *

Следующее утро встретило их как отличным настроением, так и относительно тёплой погодой: температура снова поднялась до восемнадцати градусов мороза. Не оттепель, которую принёс буран, но и не мороз глубоко за двадцать. Заморозки, кстати, оставили путешественникам ещё одну головную боль. Оказалось, очень трудно сняться с места. Причём, буквально. Сначала долго выколачивали драгоценные стальные колышки, вмёрзшие в землю. Потом, когда оторвали сани от грунта, оказалось, что на них намёрзло толстым толсто снега и льда с травой. Пришлось всё снимать, ставить сани на попа и прогревать факелами, отскабливая. Потом, вспомнив одну журнальную заметку из детства, Михаил вообще перевернул транспорт и залил лыжи водой, добиваясь ровной ледяной плёнки.

И всё-таки они выехали! Как раз пообедали, пока замерзала смазка на лыжах, и выехали. Сразу выявилась проблема. Снега намело немного, от силы сантиметров двадцать-двадцать пять, и он весь замёрз толстым настом. Его твёрдости хватало, чтобы по нему шли люди, у которых большая площадь подошв. Сани тоже не проваливались. А вот Лизка, как только потащила груз, проломила наст. Едва заслышав хруст, Михаил остановил караван:

— Стоп машина!

— В чём дело? — Ира только-только заставила лошадь идти, а уже надо останавливаться.

— Вспомнил кое-что. Надо сделать Лизке башмаки. Иначе она все ноги порежет настом.

Ольга кивнула:

— Да, тоже читала где-то.

Через полчаса стартанули во второй раз.

— Только мы идём первые, — предложил вождь. — После лошади по разбитому снегу неудобно тащить сани.

Когда они уже этим вечером миновали последний ряд сопок и вывалились обратно на равнину, Михаил понял, насколько же им повезло. И не только вовремя увидеть надвигающуюся опасность.

— Шагай мы чуть быстрее или реши вернуться по своим следам, и здесь, на равнине, нас унесло бы, как Элли с её домиком.

— Только в сказочной стране оказались бы без возврата. — Цинично закончила Ольга.

— Вот именно. А сейчас пора бы встать на ночлег. Вы лучше видите. Как думаете, вон там может быть вода и сухой хворост?

— Вполне, — за обеих ответила старшая.

* * *

Дальнейший путь получился вполне комфортным. Пристроившись сбоку от следов очередного стада, они шли несколько дней. Однажды, это случилось на следующий же день, как они вышли на равнину, Мишка навёл их на стервь. Прибежал радостный и давай скакать. Начальство посовещалось и решило идти всем караваном. Благо, что направление отклонялось всего градусов на двадцать от основного пути. Так они в тот день получили несколько килограмм свежемороженого мяса молодой козочки. Не беда, что пришлось вырубать добычу топором, а потом им же стёсывать шкуру и остатки шерсти. Собаки получили струганину за наводку, а люди поели жаркого.

День, другой, третий… В округе появлялось всё больше травоядных. А с ними тесно шли хищники. За это время путешественники заметили две стаи волков голов по шесть и один кошачий прайд. Кто именно — на таком расстоянии не понятно, даже размеры трудно соотнести.

Звери появлялись с восточных холмов, выцарапывали когтями и зубами добычу, а потом либо поедали её на глазах проходящих, либо утаскивали обратно в холмы.

— Теперь понятно, почему животные не идут на восток. Там с холмов охотиться ещё легче. На равнине хоть издалека видно.

Ира передёрнула плечами и непроизвольно погладила самострел. Путешественники в очередной раз пережидали, когда хищники уйдут. Двигаться в упряжке, когда в любой момент могут напасть, они опасались.

— Естественный отбор. — Пожал плечами Михаил. — Наверно, сначала травоядные бродили везде. Хищники тоже охотились везде. Но с холмов и из кустов гораздо удобнее охотиться засадой или загонной охотой. Поэтому здесь хищники гораздо чаще и обильнее питались. Вот и размножились сильнее. А на равнине — еле-еле выживают. Хотя в эти времена, по сравнению с нашими, добычи в разы больше.

Оля продолжила:

— Дальше ещё проще. Хищники с холмов просто сожрали всех любопытных, которые туда рвались. Остались только те животные, которые не хотели идти в холмы.

Она умильно похлопала ресницами на удивлённый взгляд остальных.

— Ну, я тоже могу поиграть в эту вашу игру «придумай логику естественного отбора». Не дура же.

Мужчина смутился.

— Я никогда не говорил, что ты дура.

— Но думал.

— И не думал. В твоей профессией вообще дур не бывает. Увольняют. Тоже естественный отбор. Хотя бы на количество оборудования в вагоне посмотреть…

Ира остановила их обыденную перепалку:

— Ребята, гости уходят.

Прайд снялся с места и побежал вслед за очередным стадом козюлей. В отличие от других, у этого выявилась отстающая от толпы потенциальная жертва. Короткий разгон вожака, а может — альфа-самки, и бедняга падает под тяжестью хищника. Вздохнув, люди убрали оружие и впряглись в лямки. На санях, которые тащили Михаил с Ольгой, действительно пришлось ставить вторую лямку — в одной они только зря толкались плечами.

Обедающих кошек обошли по широкой дуге. Те отвлеклись, некоторые шагнули вперёд. Только Михаилу не хотелось снова простоять несколько часов. Он погнал караван дальше, надеясь, что хищники не станут рисковать, уже поймав добычу. Ирина влезла на передок саней, контролируя округу.

Не напали. Так только, проводили друг друга настороженными взглядами. Лишь Ира, свободная от силовой нагрузки, выцеливала хищников заряженным арбалетом. Пронесло, короче.

* * *

А вот со стаей волков так не повезло. Ладно, хоть обошлось без жертв в людской стае. Встретили их через пару дней после кошек. И вроде сначала вожак, понюхав воздух, не решился нападать. Но тут выскочила какая-то мелочь ему по плечо и принялась с рычанием брызгать слюной. Все замерли. Если не агрессия у этой особы не уменьшится, то хотя бы не пропустить первый удар. Только создавалось впечатление, что стоящие без движения люди ещё сильнее разъяряют этого волка.

Вождь замер. Страх и паника всё сильнее заливали мозг. Где-то на краю сознания мелькнуло, что нельзя всё внимание уделять только прямой и явной угрозе. Ведь может же скалящийся волк оказаться только отвлекающим действием? Вполне.

Михаил медленно сдвинул капюшон на затылок. Девушки, глядя на него, повторили. Так-то все трое постоянно закрывали лица от жгучего равнинного ветра. Но тут уж лучше немного обморозиться, чем пропустить нападение. Вождь осторожно скосил взгляд в одну сторону, в другую. Так и есть, пока они раззявили рты на припадочного волка, остальные хищники начали охват с флангов.

В животе застыл здоровенный кусок льда. Сколько раз он уже сталкивался с опасностью? Два? Три? Нет, пять! Мелкий саблезуб, потом волчонок, большой саблезуб, и тот барс несколько дней назад. Вспышки-кадры промелькнули в памяти. А ещё медведица. Причём на неё сами же и наехали — ходили после переноса вечно полупьяные, соображалку пропили. Это надо же было, пойти охотиться на огромного медведя с волчьим капканом. А остальные случаи? Первый саблезубый тигр выскочил и сразу же напоролся на остриё копья. Михаил испугался уже пост-фактум. Чук — мелочь. Зубы, когти есть, а опыта — нет. Кстати, носорог тогда чуть не стоптал — это тоже считается? Тогда шесть.

Второго саблезуба он протаранил в горячке боя. С барсом в сопках тоже быстро получилось. Немного мандража, когда всё закончилось. Была ли та кошка действительно барсом — неизвестно. Но решили назвать вот так. Вроде как леопарды в наших краях не жили. А барс — зверь легендарный, на слуху. Так и назвали, чего мозги ломать.

Итого — шесть. А может, добавить тот прайд позавчера? Но там никакого столкновения не произошло. Посмотрели друг на друга и ушли.

В какой-то момент страх настолько завладел им, что превратился во что-то противоположное. Ярость точно так же разлилась по телу. Руки и ноги всё ещё дрожали. Но теперь — от адреналина, готовые к прыжку или удару. Пропала боль в рёбрах и в ноге. Она хоть и не мешала обычно, но отвлекала. Теперь же исчезла полностью. Губы непроизвольно раздвинулись, показав пусть маленькие, но клыки. Из горла послышался то ли хрип, то ли рык.

И сразу будто включили звук. Оказывается, всё это время он ничего не слушал и не слышал, обращая внимание лишь на картинку. Сквозь удары сердца и хриплое дыхание пробилось рычание собак, медленно, припадая на передние лапы, выдвигающихся вперёд. Бесконечное «мамочка-мамочка-мамочка» от Ирины, стоящей на санях, и маты Ольги за левым плечом. Безумный храп лошади и ржание жеребёнка.

* * *

Шаткое равновесие нарушила Лизка. Всхрапнув в очередной раз, она сорвалась в галоп. До Михаила донеслось только очередное «ой, мамочка!», когда сани запрыгали по снежным торосам. Ира не удержала равновесие и растянулась на шкурах, так и не выпустив поводья. Но лошадь не реагировала на натянувшуюся узду. За матерью, жалобно заржав, поскакал Гаря.

Мысли, ещё недавно застывшие, понеслись вскачь. Как в замедленном кино мужчина увидел, что большинство волков сорвалось за убегающей добычей. Инстинкт такой — догонять бегущего.

— Фас!

Это был не крик приказа. Это был рык вожака. Мишка, не раздумывая, кинулся вперёд. Его движение, как всегда, повторил Гек. Пёс-полукровка и волк, решивший стать собакой, наскочили на беснующегося хищника. Две пасти вцепились в плечи, не давая прыгнуть или укусить. Волк имеет слишком мощную шею, чтобы схватить кого-то в районе собственной груди. Так все трое и повалились, раскидывая наст. Взлетевшие брызги снега заискрились радугой.

Огромный вожак, похоже, ждал именно этого. Одним прыжком он перелетел через клубок дерущихся. Второй прыжок уже направлен в грудь жертвы. Изогнувшись в воздухе, хищник сумел проскочить мимо странного длинного рога, выставленного двуногим. Попытался вцепиться в горло.

Паника всё-таки на миг завладела Михаилом, когда он увидел, что серое тело невероятным гибким движением огибает остриё копья, а чёрно-алая пасть раскрывается перед лицом, сверкая желтизной зубов. Противная липкая вонь дыхнуло в лицо, череп затрещал в живых тисках. Толстый капюшон, зимняя шапка-ушанка, намотанный шарф и стойка водолазки не дали клыкам слишком близко пробиться к шее. Но и без этого боль в стискиваемой голове заставила орать, хотя горло тоже сдавило. Михаил почувствовал, что один клык всё-таки пробил шапку и проткнул ухо. Боль обволакивала, не давая сообразить. А мозги, вместо того, чтобы искать выход, замечали совершенно ненужные вещи. Например, что перед глазом торчит особенно огромный зуб.

«Хищный зуб», — мелькнуло в затуманенном сознании. — «Хорошо, что мимо головы, иначе череп раскололся бы, как орех».

Руки продолжали жить своей жизнью. Пытались зацепиться за челюсти волка, но постоянно промахивались. В какой-то миг хищник дёрнулся особенно сильно, чуть не свернув Михаилу шею, и затих. Между зубов показалось остриё копья. Так близко, что порезало ему нос. Михаил непроизвольно дёрнулся и замахал руками, боясь, что не убил волк, так зарежут.

— Тише! Сейчас освобожу.

Донеслось глухо, как из подземелья — мешала прижатая шапка. Копьё повернулось, раздвигая челюсти. Новая волна боли заставила заорать. Наконец, зубы исчезли, в горло хлынул поток живительного воздуха. Михаил снова вскрикнул — с него сдёрнули шапку.

— Да что ты как маленький. Ну, подумаешь, ухо порезали.

— Сильно?

— Вроде нормально. Целое.

Кивнув, Михаил отпихнул тушу волка и поднялся. Кажется, он пропустил всю веселуху. В груди у вожака стаи зияла широкая рана, кровь из которой пропитала снег уже на полметра вокруг. Ещё одна туша валялась в нескольких шагах с арбалетной стрелой в боку. Понятно: Ольга сначала подстрелила одного из волков, который побежал за санями и подставил бок. Потом, не теряя время на перезарядку, воспользовалась копьём и проткнула вожака. Тёзка с Серым за это время прикончили своего противника.

Узнать бы, что с Ирой. За ней погнались ещё четверо. Словно отвечая на его вопрос, за спиной послышалось ржание Лизки и визг девушки. Вождь крутанулся, в движении забирая своё копьё из рук жены. Ирина как-то умудрилась развернуть лошадь. Теперь они мчались обратно. Груз сзади мотался из стороны в сторону, не давая волкам прыгнуть на круп лошади. Хорошо, что запрягали те сани, которые с припасами. Упряжка с высокой палаткой давно бы уже перевернулась.

Михаил прикинул, где примерно проскачет лошадь, и рванул туда. Бросил на ходу:

— Заряжай!

Ольга очнулась. Секунда — наклониться за оружием, одновременно вытаскивая из-за пояса крюк. Вторая — нога вставлена в стремя арбалета, крюк на тетиве. Третья — взвести. Четвёртая — стрела в желобе. Пять — прицелиться. Волки как раз пробегали мимо, открывая бок. Выстрел.

Вождь одновременно с выстрелом успел добежать до траектории саней и воткнул копьё в бедро другого волка. Целился-то он в грудь, но не рассчитал скорость цели. Визг, а Михаила будто пнули под рёбра. Под больные рёбра. Взвыв, он припал на колено. Но очнулся быстро и, шипя, потянулся к кортику. Надо прикончить подранка. Можно бы подождать, но каждое упущенное мгновение — это увеличение опасности для девушки. Волк, подволакивая раненую ногу и таща за собой копьё, попытался уйти. Охотник в рывке догнал его и наступил на древко. Снова визг. Волк соскочил с острия и рванул прочь. Но запнулся. Подвела рана. Тогда хищник решил продать жизнь подороже. Начал поворачиваться, открыл пасть…

Не давая противнику закончить поворот, Михаил шагнул и вогнал кортик в подреберье. Тут же отскочил, проворачивая и вытаскивая оружие. Зверь закружился. Его мотануло несколько раз. Упал. Михаил облегчённо выдохнул — не подвела рука. Но прикончить надо. Выпустив клинок — потом подберёт и помоет, он шагнул к копью. Поднял, резко вогнал в районе сердца и тут же выдернул.

И снова на пересечение с трассой саней. На этот раз Ире удалось развернуться раньше. Лошадь уже не ржала, а только хрипела. Зато девушка визжала за них обеих. Из снежного облака, поднятого санями, выглядывали две серые с чёрными подпалинами морды.

На этот раз Михаил чуть-чуть не успел. Пришлось втыкать копьё куда-то под хвост проскочившему волку. Хищник резко расхотел охотиться и умчался в белую даль. Оставался последний. Вождь покрутил головой и обнаружил ещё одно тело со стрелой в боку. Волк ещё полз, но явно при смерти.

Сани укатились на пару сотен метров, где и остановились, развернувшись к остальным. Ира посидела немного, потом скатилась с саней. Полежала, глядя в ясное небо. Снова перевернулась, поднялась в раскоряку. И пошла к остальным, таща Лизку за повод.

* * *

Решив, что теперь всё в порядке, Михаил пошёл собирать оружие. Сначала копьё. Волк, раненный под хвост, проскакал метров десять карамелькой на палочке, но потом всё-таки выронил второй хвост (или это у него уже третий будет?) и убежал, кропя снег кровью.

— Ну, и х…й с тобой. — Пробормотал Михаил себе под нос. — Всё равно с разорванными кишками долго не проживёшь.

Кортик тоже нашёлся быстро. А вот оттирать всё это снегом и мёрзлой травой пришлось долго. Михаил обихаживал оружие и наблюдал, как старшая жена вырезает стрелы из трупов и чистит их. Она обошла всех подстреленных волков, а потом начала переворачивать того бешеного, которого загрызли собаки.

— Чего ты там ищешь? — Поинтересовался вождь.

Ольга ещё раз приподняла копьём хвост, раздвинула лапы.

— Всё-таки я была права!

— В чём? И мы ведь не спорили.

— Не спорили, это да. Но я подумала, что это не волк, а волчица. Мелкая какая-то.

Михаил улыбнулся.

— В этом есть какой-то сакральный смысл?

— Да никакого. А вот было ли у неё бешенство — это важно.

— Думаете, это бешенство? — Крикнула издалека Ира.

Девушка не смогла дотащить до них упирающуюся лошадь и остановилась метров за десять. Оттуда и кричала. Она привязала поводья к какому-то кустику и направилась к собакам.

— Мишка! Гек! А ну сюда!

Но те не услышали. Они катались в снегу, занятые чисткой шерсти.

— Иди сюда!

Девушка попробовала схватить пса за ошейник. Мишка увернулся с радостным лаем. Похоже, он решил, что с ним играют. Заливисто гавкая, пёс начал наскакивать.

— Да стой ты! Блин! Бешеная псина! Стой!

Девушка пыталась догнать уворачивающуюся собаку. Минут через пять главе семейства надоела эта чехарда:

— Мишка, стоять!

Пёс повернулся к хозяину, навострив уши.

— Чего расскакался, как малолетка?

Морда собакена выразила удивление: Ты чего, хозяин? Я ведь действительно маленький.

— Вот не стыдно?

Ира воспользовалась тем, что псу заговаривают зубы, подкралась и схватила за ошейник. Мишка попытался дёрнуться, но замер после окрика хозяина.

— Этот чист. Вали отсюда.

Девушка растрепала шерсть везде, где замечала хоть немного красного, но ран не обнаружила. Осчастливленный массажем Мишка лизнул её в нос и убежал. Гек-Серый на зов не явился, но и убегать не стал и позволил потеребить. Шерсть у него, не смотря на зиму, оставалась не такой толстой, как у пса. Молодой, вот и не растёт грива, наверно. Через несколько минут его тоже отпустили.

— У обоих ран не нашла. Но можно ли заразиться, если в пасть попала кровь бешеного волка?

Михаил покачал головой.

— Меня больше интересует, был ли бешеным тот волк, который укусил меня.

— Но ведь он вёл себя адекватно, — заметила Ольга.

— Это мы ещё не знаем, какое поведение адекватное. И не забывайте про инкубационный период.

— А сколько он? — Поинтересовалась молодая.

Мужчина только пожал плечами.

— Ни разу не в курсе. Меня никогда не кусали и уколы не ставили.

Пока они обсуждали, что делать, Ольга уже осмотрела остальные трупы.

— Слюной брызгала только эта тварь. У остальных пены в пасти нет.

Она облегчённо выдохнула:

— Насколько я помню, опасно заражение именно через слюну больного животного.

— В общем, надежда есть. — Подвёл итог Михаил. — Знаете, после такого инцидента хорошо бы отдохнуть, устроить привал. Обработать мне раны.

Ирина сразу же предложила:

— В той стороне кустики удобные и родник, — махнула она рукой.

И добавила:

— Только замёрзший. Как всегда, короче.

Быстро дошли, начали обживаться. Глава семейства сразу занялся костром — требовался кипяток для обработки ран. Девушки в это же время протёрли лошадь от пота и пены, прикрыли её меховой попоной. Постоянно контролируя, чтобы Лизка не хватанула снег, дождались горячей воды. Немного повоевали с мужем, который рассчитывал, что этой водой будет промывать раны. Наконец, получили литр кипятка и развели его снегом. Тёплой воды вышло почти ведро, но лошади хотелось больше. Пришлось обломать. Она, конечно, дикая, то есть — организм выносливый, но рисковать не хотелось.

Дождались, когда кипяток охладится в сугробе, и занялись раной. Михаил снял куртку, шарф, встал на четвереньки, наклонив голову, а Ольга оттирала его мокрым полотенцем, убирая засохшую кровь.

— Ну, как там?

— Только дыру прокололи. Не порвано, нормально всё. Крови натекло, конечно. Но не так уж много.

— А болит так, будто его вообще оторвало. Уй!

— Не дёргайся ты! Считай, дырку под серёжку тебе сделали. Только в хряще. Но мода — она такая разная…

— Да иди ты! Никогда не хотел эту дурость. И ещё не известно, доживу ли до того момента, когда смогу носить подобное украшение.

— Настраивайся положительно, и всё будет нормально. Вот и всё, осталось дезинфицировать и перевязать.

Кроме дополнительной дыры в ухе, клык немного порвал кожу на черепе. Но там совсем ерунда — приклеилось обратно. Михаил ещё немного поорал, когда раны обрабатывали спиртом и перевязывали. Потом боль под повязкой сменилась на ноющую с лёгким жжением, и раненый успокоился.

— Слушайте, даже аппетит проснулся. Когда есть будем?

— А потерпеть не в силах? — Буркнула Ольга. — Я хотела сначала палатку поставить и уже на печи готовить.

— Ну, ладно тебе! Отрежь кусочек копчёного мяса. Его же готовить не надо.

Ира тоже попросила:

— Да, Оль. У меня тоже что-то урчит в животе. От нервов, наверно.

— Горячего не хотите, что ли?

— Хотим. Но можно и попозже.

* * *

Встреча с волками отметила конец путешествия. На следующий день звериные тропы нырнули в холмы и завиляли между ними. Десятки, а может — сотни ручейков из травоядных всё глубже вгрызались в каменистую возвышенность. Животные перестали искать еду, они целенаправленно шли вперёд почти без промежутков. При таком плотном потоке хищники уже не рисковали нападать на добычу. Мелочь, бегающая между стадами мамонтов, зубров и прочих гигантов, могла не беспокоиться.

Люди поняли, что в такой толпе с санками не пройти, а по вершинам холмов им не проехать. Каждый час приходилось отворачивать в узкие долинки между холмами, чтобы пропустить очередное крупное стадо. Они уже решили, что просто разобьют лагерь в одном из таких тупиков, и тут им невероятно повезло. Небольшой грот оказался настоящей находкой. Места внутри было как раз, чтобы развернуть палатку. Пусть даже впритирку. Оставалось только перегородить вход. До конца дня они успели зажать между камнями несколько поваленных стволов (спасибо недавней буре). Потом привязали к ним ещё десяток потоньше. Михаил потряс и попинал конструкцию — держит. Сверху положили лапник и засыпали снегом. Небольшая пещерка полностью слилась со склоном. Оставалась только узкая нора входа с одного края. И ещё отверстие для дыма по центру.

— Теперь здесь может держать оборону даже один человек. — Сказал Михаил, когда они заползли внутрь и растопили печь.

— Зачем? — Не поняла Ольга.

Вождь удивлённо посмотрел на неё:

— Что «зачем»?

— Зачем здесь нужно обороняться в одиночку?

— Ну, я думал, что двое пойдут дальше, а одна останется сторожить вещи.

— «Одна»? То есть, ты уже сразу решил, что обязательно пойдёшь?

Женщина моментально завелась.

— Не слишком ли ты раскомандовался?

Мужчина только ошарашено смотрел на разъярённую фурию. Ира решила разрядить обстановку:

— Оля, подожди. Не кипятись. Если надо, я могу остаться.

И уже тише:

— Хотя одной будет страшно…

Но подруга её услышала.

— Вот именно! Одной страшно. Поэтому пойдём все! Кому здесь воровать? Людей нет!

Вождь попытался отговорить её от предъявления ультиматума:

— Но как же звери? Могут забраться и попортить.

— От крупного хищника всё равно невозможно защититься. А от мелочи достаточно заткнуть нору, как мы сейчас сделали.

Михаил задумался.

— Логичненько, — поддержала Ира супругу.

— Ну, если только так.

Мужчине пришлось согласиться. Медведя или какого-нибудь саблезуба можно банально прозевать. Невозможно бодрствовать круглосуточно. И защититься от них в одиночку нереально. Придут, разроют, выломают решётку — и попробуй замахай такого. А мелочь, вроде лисы, возможно, отпугнёт сам запах огня. А не отпугнёт — так они всего лишь останутся без мяса. А его в этих местах можно быстро добыть.

— Решено! Завтра идём все. На себе каждый тащит своё оружие, воду и еды на один перекус. На лошади — воды и еды ещё на сутки. Думаю, этого хватит. Не забываем перевязочные пакеты.

— Не забудем! — девушки полезли во внутренние карманы курток, показывая ленты из старой простыни, завёрнутые в обычные пищевые пакеты.

* * *

Рассвет встретили на вершине сопки. Отсюда было видно, как на восток уходят ломанные гребни холмов. Долины между вершинами пока пустовали. Травоядные, подошедшие к холмам накануне, не стали соваться сюда на ночь глядя и заночевали на равнине. Теперь они бродили, выискивая корм. Судя по всему, путь продолжат позднее. Возможно, к обеду.

Михаил опустил подзорную трубу и спрятал её в пакет.

— Предлагаю спуститься и идти по звериной тропе. Там и снег утоптан, и не надо постоянно спускаться-подниматься.

— Согласна, — кивнула старшая.

— И я. — Повторила Ира.

Мишка тоже гавкнул. Только Гек промолчал, да Лизка меланхолично рылась под снегом. Гаря уже пристроился к материной титьке.

Тропа оказалась не так уж утоптана. Снег, взбитый тысячами, сотнями тысяч копыт, напоминал дорогу в провинциальном городе во время снегопада. Коммунальщики даже не пытаются расчистить, пока не кончится снег. Да и потом не сразу приступают. А люди идут и едут. Кто-то счастливо пробивает путь на внедорожнике, а кто-то пытается не сесть в колею, виляет чуть ли не поперёк. Снег слегка утрамбовывается, потом ломается, снова утрамбовывается, а поверх падает новый, слой за слоем.

Идти получалось, хоть и выматывало. Но на санях они бы не проехали. Перед обедом тропа вслед за долиной, по которой шла, повернула на юг.

Вождь остановился, подождал остальных.

— Думаю, пора забираться наверх.

И поднял руку, предупреждая возможные вопросы:

— Послушайте…

Девушки завертели головами. Ира поняла первая:

— Это топот копыт?

Михаил только кивнул. Зигзагом поднялись по ближайшему склону. Оглянулись на пройденный путь. Вообще, тропа шла не только по самому низу. Довольно много следов рисовали петли, если сопка позволяла подняться. Вот и сейчас по центру долины чернела кривая нитка коровьего стада, а вокруг неё кружились мухами козы и овцы.

Люди не стали дожидаться, когда их подопрут снизу массой копытных, и побрели вдоль гряды, не спускаясь вниз, но и не поднимаясь на особо крутые склоны.

Цель показалась во второй половине дня. Все склоны впереди лежащих холмов зияли провалами. Сотни и тысячи животных бродили по этому карьеру, вылизывая торчащие серые камни. Иногда поддевали копытом или рогами, выискивая особо лакомые кусочки. Михаил долго водил трубой по окрестности. Наконец, решился.

— Нам туда.

Переждали очередной поток лакомок и быстро пересекли долину. Этот склон был особенно крут и обрывист, животные сюда не стремились подниматься. Да и людям не очень просто. Лошадь пришлось заволакивать пинками и долгими уговорами. И всё-таки пришлось оставить в самом конце, возле особенной высокой ступеньки. Зато мучились не зря. В этом месте сохранился естественный навес, мешающий осадкам разрушить выход каменной соли. Она здесь, хоть и лежала тонким слоем, но оставалась такой же изначально белой. И даже блестела кое-где кубиками кристаллов. Михаил выломал один такой, размером с фалангу мизинца, и лизнул.

— Вроде не горчит. И лёгкой солёности, как у калийных солей, не чувствую.

— А ты пробовал калийную соль? — Удивилась Ольга.

— Выписывали хлорид калия. Для правильного обмена веществ.

— Так это хорошо или плохо, что здесь обычная соль? — Уточнила младшая.

Мужчина задумался.

— Пожалуй, хорошо. Калийной соли надо очень мало, а избыток, наоборот — на сердце влияет. Отсутствие тоже, но избыток вреднее. Впрочем, надеюсь, что достаточно калия сможем получать из остальной еды.

Выход соли оказался просто великолепен: чистая, полупрозрачная или матово-белая. Михаил отколол особо крупный кусок и прижал к груди:

— Моя пре-е-е-лесть!

— Блин, Сапегин. Кончай прикалываться! Надо до вечера вернуться с этими сокровищами на базу.

Не откладывая в долгий ящик, занялись сбором. Буквально за час набрали заплечные мешки и загрузили Лизку. Благо лошадка не возражала, с упоением облизывая солёную стену. Со спуском возникли проблемы. Пришлось даже разгружать лошадь, чтобы она могла спрыгнуть в одном месте. Загрузили снова и почапали по своим следам.

К оставленному лагерю подходили настороженно — темно ведь уже. Но всё обошлось. Новых следов не обнаружили, и затычка из вязанки хвороста не потревожена.

За добычей сходили ещё раз — на второй день, и на этом остановились. Уже сейчас получалось 3–4 стандартных мешка — 150–200 кг. Точнее сказать невозможно, всё на глаз. Но сто килограмм — это тот предельный груз, на который Михаил рассчитывал, кроме веса самих саней и вещей на них. Да и время, время поджимало. Вроде незаметно, но животики у девушек увеличивались. И вроде ходят спокойно, но уже не так активно.

* * *

Обратный путь получился гораздо быстрее. Сказалось как отсутствие петли, когда они по ошибке влезли в холмы, так и возможность срезать по диагонали, зная конечную точку. Плюс то, что ветер дул преимущественно в спину, и не пришлось терять время, пересиживая буран.

Погода радовала путешественников. И вот к обеду 19 числа шестого месяца первого года от Переноса, или пятого декабря по старому стилю, они разгребли заиндевевшие ворота и протащили сани под крышу.

Переглянувшись, бросили всё в том виде, как есть. Заперлись. Задали лошадям сена. Дрова, натасканные перед уходом, и заранее сложенная в печи растопка радовали глаз. Береста быстро зажглась от первой же спички. Холодная труба немного покоптила, но потом дым пробился наружу, увеличивая тягу. Глава семейства откинулся на спинку стула с чаем в руке. Жёны заняли две другие стороны. В очаге приятно потрескивали дрова.

— На сегодня всё. — Решил он. — Только напоить лошадей. Прогреть дом. Ну, и поужинать.

— Помыться бы. — Пожаловалась Ира.

— А выдержим?

Ольга вздохнула и поднялась.

— Я лучше сейчас ещё немного напрягусь, зато потом приятнее будет.

Ира тоже подскочила:

— Я с тобой.

Вождь глубоко вздохнул. Только расслабился, а они снова барагозят. Наконец, настроился на работу.

— Вы растапливайте пока. А воду я помогу натаскать.

Через полчаса он с вёдрами, лопатой и ледокольным топором побрёл к ручью. За время путешествия уже появился опыт сбора воды. Источники в основном стояли замёрзшие. Приходилось вырубать лёд. Пробовали растапливать снег, но он слишком рыхлый. Даже если утрамбовываешь, получается слишком мало. Лёд к тому же оказался чище.

На улице к нему присоединились жёны. В три пары рук быстро натаскали и в баню, и домой — всё ведь вылили перед уходом. Даже чай пили из привезённых запасов.

Перед самой парилкой вынесли воды животине и добавили сена — после бани уже сил не останется.

Так и оказалось. Вяло погрелись, добрели до кровати и рухнули. Хорошо, что и здесь Михаил настоял на том, чтобы заправить постель заранее.

Закрыли глаза — и чернота.

Глава 10 Новый год… Настаёт?

— Это невозможно! Ну, ты посмотри! Посмотри!

Ольга сунула под нос мужу зубную щётку. Посмотреть было на что. И ужаснуться. Щетина не просто растрепалась — она выгнулась в обратную сторону. Теперь щётка почти не чистила. А уж между зубов — не чистила вовсе.

— Сапегин, ты когда обещал сделать зубные щётки?

— Сапегин обещал — Сапегин сделал!

И Михаил показал то, чем сегодня чистил зубы. Это была большая — очень большая зубная щётка. Раза в три крупнее стандартной — в каждую сторону: и в длину, и в ширину, и в толщину. Инструмент по размерам напоминал скорее маленькую одёжную, чем собственно зубную. Образцом действительно выступала виденная когда-то платяная, только эта поменьше и с длинной ручкой. Зато щетина совсем короткая — иначе невозможно сделать её жёсткой.

Когда подняли вопрос о необходимости замены изношенных зубных щёток, глава семейства вспомнил устройство той, из детства. Пучок жёстких волос складывается пополам и с помощью крепкой нити продевается сквозь тонкое отверстие в основе. Потом все эти пучки привязываются друг к другу с другой стороны и выравниваются.

Михаилу бы потренироваться на больших размерах — ту же одёжную смастерить, а он сразу замахнулся на маленькую. Несколько заготовок раскололось, когда он прокрутил отверстия слишком близко. Ещё несколько — когда пытался протащить сквозь узкие дырки слишком толстые пучки волос. Потом пришлось выкинуть кучу отсортированного конского волоса — слишком коротко нарезал. Везде в книгах он встречал упоминание, что для щётки нужна кабанья щетина (отсюда и слово «щётка», наверно). Но где эти кабаны? Ау! Нету. Пришлось резать конский хвост. И всё-таки технологию он отработал: два ряда отверстий шли зигзагом, сделал он их немного больше необходимого и потом расклинивал пучки волос тоненькими щепочками. Этот жуткий «первый блин» Михаил сейчас и показывал супруге.

— До Нового года сделаю.

— Ты вообще в курсе, что Новый год завтра?

— А вот и нет! Завтра начинается неделя предновогодних каникул. Кстати, как праздновать будем?

— Ты с темы не съезжай! Как праздновать, мы с Ирой уже продумали. Ты щётки сделаешь?

— Сделаю. Будут вам подарки на Новый год.

— Обещаешь? — Сомнение в голосе жены звенело металлом.

— Пусть лучше скажет, когда зубной порошок будет? — Вмешалась Ира в разговор. — Я уже не знаю, как выдавливать. Со спичку получается.

— С порошком гораздо сложнее. Там всё только в проекте.

С технологией порошка ему действительно пришлось помудрить. Так что же делать? Нет ведь под рукой залежей мела. А известняк гораздо твёрже. Из него трудно сделать мелкодисперсный порошок. На помощь пришла неорганическая химия, учебник которой остался от кого-то из родни. Перечитав всю главу о кальции (из чего мел — помнят даже двоечники), Михаил разработал цепочку преобразований. Обломки скалы дробятся на относительно мелкие куски. Не обязательно сильно перетирать — в ходе производства нужная часть известняка растворится. А что не растворится — в отходы. В этом, по задумке мастера, и состоит его ноу-хау.

Реакции простые, известны ещё со школьной скамьи. Основная составляющая что мела, что известняка — карбонат кальция CaCO3. И даже мрамор — это карбонат кальция. Только в меловых отложениях у него рыхлая структура, почти без примесей. Известняк плотнее и твёрже, примеси бывают. А мрамор вообще твёрдый кристалл.

Значит что? Значит, надо растворить известковые отложения, а потом выпарить. Из растворимых соединений можно получитьразве что гидроксид кальция — или гашёную известь. То есть, сначала надо накалить мелкие куски известняка — получить оксид кальция CaO, так называемую негашёную известь. А потом «погасить» её водой. Как написано в учебнике, после этого часть карбида кальция станет рыхлым порошком гидроксида кальция и растворится. Останется только профильтровать раствор и работать уже с ним — после выпаривания воды гидроксид снова становится карбонатом.

Затык получился сразу же: пришлось долго искать по намёкам необходимую температуру нагрева. Ответ ему не понравился. Потребуется накалить минимум до 600 градусов, а лучше до 800-1250. И это был каюк. Насколько помнил Михаил, при 800 градусах куют сталь. То есть, надо раскалить сковородку с материалом минимум до красного свечения. Допустим, красную плиту он иногда получал. Но это когда топил батареи углём и забывал контролировать. Ох, и бушевала тогда система! Из расширителя кипятком плевалось.

На этом этапе мастер и застрял. Дома с такой температурой не побалуешь. Вот и решил для отжига известняка выложить во дворе небольшую печь. Кучка кирпичей имелась — ему ведь не надо большой объём, лишь бы сковорода влезла. Маленькую даже лучше — легче нагревать. А во дворе складывал для противопожарной безопасности. Кругом ведь дерево. Работа продвигалась ни шатко, ни валко. Работать в мороз с раствором не очень весело. Один-два кирпича — и домой, отогревать руки. Получалось сделать ряд или два в день.

Параллельно хозяин восстанавливал водяное отопление. День за днём он кипятил воду, отстаивал накипь и заливал очищенную воду в систему. Получалось два-три дружка в день. По его подсчётам, он должен закончить как раз к весне.

* * *

Вся эта забота обрушилась сразу после возвращения из экспедиции. Мало того — женское население подняло вопрос ещё и с мылом. Пока использовали древние запасы хозяйственного мыла — предки, не будь дураками, заныкали целый ящик. Сейчас его, конечно, покоцали грызуны. Но если обрезать следы зубов, окатить кипятком — можно использовать. Другой вопрос, что мыть голову хозяйственным мылом не очень приятно — длинные волосы «засаживаются» и очень трудно расчёсываются. Остатки шампуня есть, но они не вечны. Вот и теребят насчёт домашнего шампуня.

Ляпнул Михаил на свою голову, что может получить жидкое мыло, и теперь его круглосуточно преследовали две террористки. Сделай, да сделай. Приходилось отнекиваться трудностями технологий. Да и помнил он только, что из древесной золы получается именно жидкое мыло. Просто щёлок в золе такой. И для твёрдого мыла, и для жидкого. Его делить надо на составляющие, а как — он не представлял. И технологию — не очень понимал. «Нагреть смесь жира и щелочи». Сколько нагревать? До какой температуры? Какие пропорции? Ничего не известно.

Накормив жён в очередной раз «завтраками», Михаил убежал по ежедневным делам. Надо притащить воды с замёрзшего бочага. От ближайшего ручья уже не получалось. Слишком мало в нём воды, трудно отделить от грязи. Другое дело — источник возле скалы. Тащить дальше раза в три, зато лёд чистый. По большому счёту, можно бы таскать воду в чистом виде. Но льдом удобно сани загружать, сразу много выходит. Кроме загрузки отопления и воды для бытовых нужд, параллельно он строил ледник к лету. Как будет готова избушка ледяная, так заложит жердями и кусками земли.

И по кругу день за днём:

Вынести помойное ведро. Принести льда, поставить на печь. Её он растапливал ещё до ухода. Поднять стену изо льда на ладонь или две — как хватит материала, аккуратно полить водой из вчерашнего запаса. И пусть стоит до завтра, схватывается. Уложить один ряд кирпичей в печи для обжига. Глиняный раствор не сохнет, только замерзает. Но Михаил и не рассчитывал, что печь долго простоит. Лишь бы пережила пару-тройку циклов работы.

Дать тёплой воды лошадям. Сено девчонки сами наложат, а тяжести он поднимать не давал — животики уже заметно округлились.

Михаил вздохнул. Старая истина снова права: женщина до брака и женщина после брака — разные женщины. Ладно, Ольга… То есть, не ладно, но ожидаемо, что старшая жена начнёт нервы крутить. Натура у неё такая. А при беременности — ещё хлеще. Хотя и не такие заскоки, как в первый раз. То ли проще контролировать себя при второй беременности, то ли оглядывается на ситуацию в целом.

Ира расстраивала. Такая добрая влюблённая девочка. Нахваталась от старшей подруги, блин! Тоже, наверно, беременность проявляется. Или расслабилась, если до этого только строила пай-девочку, а не была ею. По сравнению со стервозностью Ольги — детский лепет, но неожиданно, в разрез со старым поведением. Наверно, всё-таки беременность. Организм как раз в это время перестраивается. Ломает. И поставить на место совесть не позволяет. Вроде как должен оберегать беременных.

Ещё раз вздохнув, понёс в дом дрова — пусть запас будет. Ещё отопление надо немного прогреть. Совсем чуть-чуть, чтобы в подвале температура не падала ниже ноля. Система наполнена не до конца и по-серьёзному греть её нельзя, но трубы в подвале могут замёрзнуть, ведь топят только русскую печь наверху.

* * *

Девушки сидели в мастерской за столом и распускали старые трикотажные вещи. Единственное занятие, какое нашли — шить да вязать. Всю неделю они мучились, протискиваясь мимо сохнущей палатки, а сегодня развернулись от души. Как только вчера свернули палатку — сразу принесли стол, сидят теперь с комфортом, сматывают шерсть в клубки, да попивают молочко время от времени. Молоко Лизка так и выдавала понемногу: пару-тройку стаканов утром и столько же — вечером. Доят кобылу тоже девушки. Хоть от такого его избавили. Молоко в их положении — очень ценный продукт. Пожиже, чем коровье или человеческое, да и не такое сладкое. Это Ольга авторитетно заявила. Сравнивала со своим.

Молоко — единственный продукт, в котором много кальция, магния и прочего. И вообще полезно для роста организма. Большой вопрос: достаточно ли двух стаканов в день, чтобы перекрыть дневную норму для взрослого человека и плода. Но это лучше, чем ничего. Другого продукта, содержащего настолько много кальция, никто из них не мог вспомнить. Ещё больше только в сыре и в твороге. Только это ведь просто концентрированное молоко. Ира ещё вспомнила про орехи. Но с ними тоже пролёт — не собрали в сезон. И вспомнила она про кедровые, а насколько полезны обычные лесные орехи — неизвестно. Вот и остаётся молочко. А кроме него — только известняк грызть.

Вторая загвоздка с молоком — непереносимость. Что Ира, что Михаил спокойно переваривали свежее молоко, только кипятили. Михаилу даже не хватало его. А вот Ольге всегда плохо становилось — не слазила с толчка. Вот и приходится ей давиться простоквашей. Но пьёт — ради здоровья. Может, и от этого тоже настроение у неё портится. Попробуй каждый день кислую бурду хлебать. Настроение такое же кислое станет.

Михаил присоединился к девушкам со своей тарелкой. Есть спросонья он по-прежнему не любил, и ему оставляли порцию для позднего завтрака. Сегодня вот повезло — стаканчик молока есть. Непривычно сладкое и жиденькое, но молоко. На этом утренние дела у главы семейства заканчивались.

Потом шли другие, но не ежедневные. Например, сразу после экспедиции они солили капусту, огурцы и прочие необработанные овощи. Ещё бы немного и пришлось гнильё выкидывать. А так сохранили сколько-то.

Раз в несколько дней мужчина колол дрова. Перерабатывать сразу весь объём — слишком скучно и муторно. В одиночку много не наработаешь. Вот и заготавливал всего на неделю вперёд.

Сегодня, раз зашёл об этом разговор, сел клепать зубные щётки. Сидел, обтачивал заготовки, потом сверлил тоненькие отверстия. Решил сделать сразу десяток — очень уж любят они раскалываться. Размеры теперь взял поменьше, всего раза в полтора больше стандартных. Потренировался на большой? Потренировался. Теперь надо попробовать с маленькими.

Непонятными зигзагами разговор вернулся к недавней экспедиции.

— Давайте ещё раз подумаем, когда лучше за солью идти. Точно ли летом?

Ира сразу замахала руками:

— Нет уж, нет уж. Больше зимой я не пойду. Как вспомню тот дубак в палатке, так вздрагиваю.

— Почему ты вообще решил, что зимой удобнее? — Поддержала Ольга подругу.

Михаил пожевал губу:

— Ну… Санки проще по ровному снегу тащить, чем тележку на колёсиках по кочкам и по высокой траве.

— Так себе довод. Торосов в походе хватало. А насколько труднее по траве, ещё проверим. Дальше?

— Ещё летом хищников не видно в высокой траве. А зимой издалека заметишь.

— Итого, полтора довода.

— Два.

— Полтора. Колёса крутить легче. Сила трения качения…

— …слабее силы трения скольжения! — Подхватила младшая.

— Спелись, — хмыкнул мужчина. — Но по траве труднее.

— Поэтому только половина очка, полностью не убираю. И там, и там есть трудности и наоборот — лёгкие стороны. А какие доводы за лето?

Ира начала перечислять:

— Тепло, надо меньше дров. И вода жидкая, не надо её растапливать.

— То есть, тоже меньше дров. — Закончила Оля. — На этом всё?

Ира кивнула.

— Да, собственно, в это всё и упирается. Летом гораздо удобнее.

— А огород? — Возмутился глава семьи.

Оля махнула рукой:

— Да как-нибудь переживёт без нас. Поливать его не надо — вода сама льётся. Так какое твоё положительное решение?

— О'кей, вы и мёртвого уговорите! Как в будущем году закончим посадки — пойдём за солью.

* * *

Его разбудили ни свет, ни заря.

— Вставай! Вставай! Вставай!

Призыв на два голоса и толкания повторялись, пока мужчина не продрал глаза.

— Ну, чего случилось?

— Идём в лес выбирать ёлку.

Ольга провела пальчиками по его груди, разворошив заросли, потом вниз к животу. Закрутила спиральку вокруг пупка. Михаил уже приготовился получать удовольствие, когда пальчик внезапно воткнулся в сердцевину.

— А-а-а!

Мужчина задергался пришпиленным жуком. Не то, что подняться или вывернуться… Дышать — и то получалось с трудом. Вот так внезапно узнаёшь, что пупок — очень чувствительный орган. Не меньше яиц.

— Ты что делаешь, ду…?! — И заткнулся, пока не сболтнул лишку.

— Кто? — Закричали девушки хором.

— А-а-а!

Нет, Ольга не царапалась — она подстригала ногти очень коротко, чтобы не мешали работать. Но когда палец проворачивают в таком месте, кажется, что тебе кишки выдернули и скручивают, как постиранное бельё.

— А-а-а!

К подруге присоединилась Ира, крутя сосок. Откуда в этих тоненьких пальчиках столько силы?

— А-а-а!

— Как ты нас назвал?

Ира укусила второй сосок.

— А-а-а! Ду… Ду… Ду-орогие мои! Любимые!

Боль тотчас же прекратилась.

— То-то же!

Девушки хитро переглянулись. Потом осторожно, чтобы не сильно тревожить животики, наклонились и принялись целовать те места, которые только что мучили. Поцелуи медленно спускались всё ниже.

— Ох! — Выдохнул Михаил, ощущая, как дыхание касается его восставшего естества.

Ближе. Ещё ближе… Он закрыл глаза, приготовился… Руки потянулись к…

— А ну, не спать!

Обе отодвинулись. Процедура закончилась, не начавшись.

— Эй! Что за дела?!

— Подъём! — Скомандовали обломщицы хором. — Мы идём за ёлкой.

— До Нового года ещё неделя, — проворчал Михаил. — Нафига торопиться?

Теперь уже Ира принялась легонько лохматить грудь мужа.

— Ты сам ведь придумал, что сегодня начинается праздничная неделя? Придумал? — Ольга повторила движение подпруги, щекоча живот и ниже.

Пришлось признаваться:

— Допустим. Ну, и что?

— Вот, а мы с Ирой придумали расписание.

— Какое расписание?

— Расписание на неделю. Например, сегодня поставим ёлку.

— То есть, сегодня день ёлки? А дальше?

— А дальше мы не придумали, — огорчённо призналась Ира.

Оля подхватила:

— Но по примеру осеннего праздника уже неинтересно. Хочется что-то другое. Может, какие-то ритуалы забацать?

Он кивнул и соскочил с кровати. Когда Михаил развернулся, девушки всё ещё пятились на четвереньках к краю постели. Мужчина с аппетитом провёл по выпяченным формам. Руки сами собой опустились ниже, а пальцы скользнули во влажные пещерки. Девушки вздрогнули, прерывисто вздохнули. Но через мгновение зажались.

— Эй! Ты руки мыл? — Возмущённо крикнула Ольга.

— Нельзя! — Пискнула Ира.

От неожиданности Михаил шагнул назад и спрятал руки за спиной.

— Да ладно вам! Мы же, Оль, в прошлый раз… Того… Этого…

Ольга, пыхтя, добралась до края и встала.

— В прошлый раз можно было в больничку лечь, провериться. — Сказала она, распрямляясь. — Лекарства, опять же… Фух… А сейчас — где УЗИ сделаешь? А вдруг инфекцию занесёшь? Как лечить?

— Вот, бл…

Расстроенный вождь пока ещё только зарождающегося племени почесал затылок. М-да, как раз новое поколение и оказывается под угрозой, если он будет лезть немытыми руками. Михаил раздул ноздри, учуяв на пальцах запах самок. Но взял себя в руки и вышел, рыча. Из кухни донёсся грохот и мат:

— …Мля, кто табуретку на дороге оставил?!

Мебель просвистела и врезалась во входную дверь.

— Сапегин!.. — Ольга хорошенько обложила мужа. — Ты чуть нас не прибил.

Их кухни донеслось сопение и приглушённый рык.

— Миш! Мы выходим? — Крикнула Ира, не показываясь из-за дверей.

— Выходите… — Голос главы семейства прозвучал тихо и ровно.

Ольга шагнула первой.

— Ты не расстраивайся. Если аккуратно, то всё можно.

— Всё? — Горько усмехнулся Михаил.

— Эй! Я не это имела в виду!

И фыркнула:

— Извращенец!

Но получилось не осуждающе, а наоборот — призывно. Сама от себя не ожидала. Ольга посмотрела на реакцию мужа и нахмурилась. Как раз сейчас он разжёг огонь в печи и сел на табурет перед устьем. В красных всполохах стало видно его застывшее выражение лица и потускневший взгляд. Совсем не этого она ожидала.

— Миш, ты чего?

Девушка ласково потрепала его по отросшей шевелюре. Мужчина вздохнул и прижался щекой к округлившемуся животу супруги. С другого бока тихонько подошла Ирина и он приобнял обеих, стараясь сильно не прижимать. Снова вздохнул.

— Пока таскались за солью, как-то было не до этого. Потом отходняк от экспедиции, куча дел — тоже некогда было. А сегодня как долбануло. Прям, проткнул бы им самым. Но я уже успокоился, можете не бояться.

Ольга выдохнула с рычанием:

— Ой, дура-а-а-к. — Протянула она. — Да можно. Можно. Только осторожно. Мы же тоже не железные. Просто действительно некогда было. А сегодня, как ты выразился, «долбануло».

Она уселась под окном, нервно поправила на столе баночки приправ. Поменяла их местами. Снова поправила — ровно повернула надписи.

— Короче… Отставить меланхолию! Я так поняла, что прямо сейчас ты ничего не можешь?

Мужчина только развёл руками:

— Трудно было, но я отгородился от эмоций. Заморозился.

— Я помню, ты говорил о таком. Давай размораживайся, дед Мороз. К вечеру чтобы как штык. А пока погуляем. Всем будет полезно.

— И ёлочку привезём. — Добавила Ира.

— Да, и ёлочку. А вечером… Ну, что? Собираемся?

Михаил кивнул и побрёл одеваться.

Ольга повернулась к младшей коллеге по постели:

— Что-то стало слишком грустно… Надо исправлять. Как там в мультике?

Она растянула губы в неестественной улыбке и махнула пару раз ладонью над плечом.

Ира фыркнула, но тоже растянула губы, став похожей на лягушонка:

— Поняла, шкипер! Улыбаемся и машем! Улыбаемся и машем!

Уже одетый муж заглянул и недоумевающе наблюдал за их смехом. Обе, не сговариваясь, синхронно помахали ему с дебильными улыбками.

— Тьфу ты…

Глава семейства хмуро вышел, хлопнув дверью. Девушки снова фыркнули и заржали.

— Ковальски! — Рявкнула Ольга.

— Я, шкипер!

— «Я», — передразнила её старшая. — Головка от… Кхм… Слушай приказ. Развеселить капитана корабля! Как поняла?

Ирина вытянулась.

— Сэр! Есть, сэр!

— Мэм…

— Что? — Не поняла Ира.

— Не «сэр», а «мэм».

— А… Ну, да.

Девушка снова вытянулась для рапорта, приложила ладонь к виску. Потом, закатив глаза, посмотрела себе на темечко и закрыла голову другой рукой.

— Мэм! Приказ развеселить капитана, мэм! Разрешите выполнять, мэм?

— Выполняйте, Ковальски.

— Мэм! Есть, мэм!

Неуклюже развернувшись с заносом живота, Ирина зашагала к выходу.

Глава 11 А теперь — Новый год?

— Вот эта ничо так.

Михаил ткнул обухом в ёлочку, стряхивая белый покров.

— А мне вон та нравится.

Ира махнула на полутораметровый сугроб неподалёку.

— Что ты могла под снегом увидеть? — Хмыкнула Ольга. — Ну, тогда я выбираю эту.

Женщина показала на ещё одну.

Они стояли на краю полянки. Только здесь оказались пушистые разлапистые ёлки, а не те хлысты, которые росли в гуще леса.

— Она же кривая, — удивилась Ира.

— И ничо не кривая. Снег упадёт — выпрямится.

— Надо бы без снега сравнить. — Ира повернулась к мужу. — Мишенька, ты не мог бы…

— Да понял уже, — перебил Мишенька и подхватил лопату для чистки снега.

Через полчаса он разогнулся и побрёл на другой край поляны, протаптывая тропу. Так как солнце не доставало под кронами деревьев, не подтапливало снег, то и наста здесь почти не было. Ему пришлось весь путь сюда работать трактором, разгребая снег высокими валенками. На лыжи Ольга запретила вставать, боясь чрезмерной нагрузки на пресс. Михаил сначала хотел поспорить, а потом вспомнил, как у него болел низ живота, когда он впервые встал на бегунки. Действительно, выносить вперёд утяжелённые лыжами ноги гораздо труднее, чем отталкиваться четырёхглавой и ягодичной мышцами. И икрами ещё. И спина в основном работала, когда тянули, наклоняясь вперёд. К тому же, морозить ноги в беговых ботинках совсем не дело для беременных. А шить ременные крепежи под обычную обувь — это долгое занятие. Короче, аргументы против сыпались от всех троих. Вот и получилось, что Михаил от самого дома шёл без лыж, но как бы на них, шагая лыжной походкой и откидывая снег на обочину тропинки. Благо, осадков после бурана так и наблюдалось. В небе снова ни облачка. Дождя ведь они за всё лето так и не увидели.

Мужчина прошёл полянку и развернулся. Девушки шагали сразу за ним и теперь разошлись в стороны, оборачиваясь к очищенной от снега деревцам. Щурясь от яркого солнца, все трое наклонили головы к левому плечу, потом к правому. Снова к левому. Собаки, увязавшиеся сегодня за людьми, повторили движения почти точь-в-точь. Усмехнувшись четырёхлапым повторюшкам, Михаил протоптал путь немного в сторону. Отсюда получалось рассмотреть лесных красавиц с другого ракурса. Снова повторилось качание головами.

Ирина развела руки, как бы извиняясь, и смущённо улыбнулась:

— Ну, вот. Я же говорила, что кривая.

Ольга насупилась. Потом вздохнула, признавая поражение.

— Ладно, твоя действительно красивее. Слышал, Сапегин? Берём эту.

— Слышал… Берём… Ну-ну. В магазине, что ли… — Проворчал Михаил.

Мужчина уже шагал к ёлке, вытаскивая из-за пояса топор. Пусть он выбрал деревце немного выше. Но внизу оказалось много сухих веток, а без этого участка его ёлка оказывалась явно мельче. И мохнатость у выбранной Ирой ёлки повышенная.

От первого удара кто-то захлопал крыльями в кронах деревьев, в кустах ломанулась белая тень. Со всех деревьев в округе посыпались сугробы. Михаил отряхнулся от снежной пыли и снова ударил. Двадцать минут, и он уже аккуратно укладывал красавицу на кованки^[4], старательно выравнивая ветки. Пластиковая лопата тоже легла в сани, а топор отправился за пояс. Привязывать ёлку Михаил не стал. Если ехать медленно и спокойно, то не выпадет. А от верёвки могут маленькие веточки сломаться.

На обратном пути девушки шагали впереди саней, раз уж тропа имеется. Время от времени они оборачивались и, призывно качая бёдрами, посылали воздушные поцелуи. Пока шли вперёд, им приходилось плестись сзади, и они не могли использовать всё своё очарование. Оставалось только рассказывать анекдоты и смешные истории, но муж на них не реагировал, продолжая хмуриться. Зато теперь можно, и даже нужно, стараться.

Михаил, не слишком напрягаясь, толкал железную ручку саней и смотрел на вертящихся впереди жён. Они явно решили развеять тучи в его мыслях. По дороге вперёд мужчина был ещё слишком… Обижен? Нет, неправильное слово. Обиды не было. Ярости тоже. Трудно сформулировать. Может, сожаление об упущенных возможностях? Столько постился, а тут облом. Но прогулка на свежем морозном воздухе и умеренная физическая нагрузка развеяли хмарь в мыслях. Он всё чаще ухмылялся, глядя на потуги жён. Но старался спрятать улыбку — а вот нефиг! Девушки остановились. Пришлось и ему тормозить. Жёны пошептались и вдруг активно задвигали бёдрами, мурлыкая что-то под нос. Это что — стриптиз что ли? Ага. Вот Ольга прогнулась, как бы держась за невидимый шест. Ирина присела, оттопырила попку и закачала ею, держась за тот же шест, но немного ниже.

Вид неуклюже топчущихся девушек, в толстых куртках и штанах, меховых рукавицах, одна в дутышах, другая в унтах, с не очень заметными, но всё же выпирающими животиками, которые и не давали двигаться грациозно… Это было так мило и забавно… Михаил не выдержал — рассмеялся. Легко, от души, улыбаясь во все двадцать четыре выживших зуба. Сняв рукавицы, он бурно захлопал и засвистел.

— Эй! Красавыц, как завют, скажи, да! Гулять пашли! Вах!

— Ой, мы с незнакомыми мальчиками не гуляем.

Ира скромненько поковыряла ножкой снег, разглядывая что-то у себя в районе пупка.

— Да, нам мама не разрешает.

Ольга тоже смотрела исподлобья, прикусив губу, чтобы не заржать.

— Вах! Мама слющать нада, да! Я…

Михаил экстренно пытался вспомнить хоть какое-то кавказское имя, созвучное его собственному. Наконец, выдал:

— Малхаз завют, да.

— Оля.

— Ира.

И подали ручки, которые он расцеловал. Девушки пытались играть скромность, но не выдержали и фыркнули. После чего плотину прорвало — все трое засмеялись в голос, снова распугивая птиц и зайцев по округе. Собаки ошалело крутили головами от одного человека к другому, не понимая, почему шум. Мишка вопросительно гавкнул, но люди не обратили внимания. Тогда он с громким лаем заскакал вокруг них, подскакивая и припадая на передние лапы. Гек бегал рядышком. Лаять у него не получалось, выдавал только невнятное тявканье. Это ещё больше веселило людей и всё начиналось заново.

— Ладно… — Михаил вытер заслезившиеся глаза и надел рукавицы. — Давайте до хаты.

* * *

— Знаете, — произнёс Михаил, останавливаясь размять спину.

Всё-таки ручка кованок была ему низковата. Приходилось идти согнувшись.

— Знаете, мне это напомнило старый мультик. Там дети за ёлкой в лес ходили, а чудище лесное им не давало срубить.

— Что-то такое помню, но не очень. — Ира подняла глаза к небу, пытаясь вспомнить.

— Не чудище лесное, а Чудище-Снежище. — Поправила старшая.

— Да?

— Да. Мультик назывался «Новогодняя сказка».

— Нифига ты помнишь! А я вот с именами и названиями не очень.

Он хмыкнул и продолжил:

— Я ведь про что? Песенка там была. Как раз это Чудище-Снежище ёлку тащило, а девочка шла впереди и пела… Как же там…

Ольга немного задумалась и подхватила:

И вместе:

Остальные куплеты шли туго. Поэтому до самого дома крутили только первый и припев. Особенно старался Михаил, с энтузиазмом болтая головой и повторяя за лешим из мультика:

* * *

Дома Михаил за несколько минут отпилил криво срубленный комель и расклинил его в патроне подставки. Древняя, не известно из каких времён, кованая подставка под ёлку, казалось, всегда была в их доме. Пусть тяжесть витой железяки не вызывала сомнений, но мужчина прикрутил её к полу, чтобы дерево не опрокинулось. Как делал это уже многие годы, как до него это делал дед, а может, и кто-то ранее. Тем более, что подставка имела специальные петельки на каждой лапке. Привычно вбив щепки в старые раздолбанные дырки в полу и закрутив саморезы, Михаил разогнулся и с наслаждением вдохнул тягучий аромат разогревшейся хвои.

Пока гуляли по лесу, большая закладка дров в печи прогорела, накаляя кирпичи. Дом основательно прогрелся и они с холода вернулись в ленивое тепло, когда можно расслабиться и уже не надо заморачиваться отоплением. Так как мороз пока не падал ниже двадцати, то одной растопки должно хватить до завтра. Пока… Пока не ударят настоящие морозы. Вот тогда потребуется топить дважды в сутки. А ещё лучше — снова ввести в эксплуатацию водяное отопление. Сегодня, вот, он пропустил и не добавил воды. Из питьевых запасов брать не стоит, но завтра обязательно нужно принести и наполнить трубы ещё немного.

Ольга расправила старую тряпку под установленной ёлкой.

— А это зачем? — Не поняла Ира.

Но сама же нашла ответ:

— От смолы, что ли?

— Да. Был у нас печальный опыт.

И сразу обратилась к мужу:

— Миш, ты чо — игрушки ещё не достал?

— Когда бы мне? Ладно, сейчас принесу.

Он вышел на мосты и достал с верхней полки несколько коробок.

— Ты чего, не мог пыль там вытереть? Пчхи! — Проворчала жена, когда он поставил их на стол.

Продолжая бурчать под нос, она сходила на кухню и принесла влажную тряпку.

Вскрывая коробки, Михаил подумал, что слишком много одноразовых вещей появилось в жизни. Всякие «зелёные» ратуют за безотходное производство, но от одноразовых вещей никто отказываться не хочет. Причём от пластиковых одноразовых вещей, которые разрушаются гораздо медленнее природных. Ещё в его молодости успешно пользовались бумажным шпагатом и бумажной же обёрткой. Верёвки тоже натуральные были. Всё это не выбрасывали, а хранили до следующего раза. А тут скотч, который нереально использовать дважды. Интересно, сколько километров его используют за год по всему миру? Тоже ведь полимер, который гниёт столетиями. Разрезав клейкую ленту, Михаил заглянул внутрь.

— Так, здесь электрика. Это не понадобится.

И переставил на подоконник.

— Чего это не понадобится? — Ольга порылась в отставленной коробке. — Звезду обязательно надо повесить. Смотри какая яркая.

Звезда из оргстекла рубинового цвета действительно не выцвела за несколько десятилетий. Мало того, грани с внутренней стороны отражали свет, как велосипедные катафоты. Если ещё вставить внутрь фольгу…

— Хорошо, со звездой согласен. А остальное без электричества не покатит.

— Ну, почему же? Вот эта гирлянда, например. Эти кристаллики будут прекрасно блестеть. Или вот эти колокольчики. Да, они блёклые, но пусть висят. А без электричества даже удобно. Не будем запинаться за удлинитель.

В итоге, вытащили почти всё. Михаил оставил только самую старую гирлянду, которая не имела никаких красивых колпачков, только разноцветные трёхвольтовые лампочки. Осталась также «светомузыка» — собранная ещё отцом коробка стартёров для ламп дневного света. Вот прямо в фабричной коробке и собрал. Соединяя то параллельно, то последовательно, он добился хаотичного мигания. Светомузыка имела четыре розетки-выхода, на которые цеплялись развешанные под потолком гирлянды. Удивительным образом их хаотичное мигание накладывалось на любую музыку. Разве что совсем экзотическая не подойдёт. В одну из четырёх схем они с отцом потом впаяли динамик от игрушки. Получилось ещё круче, когда мигание стало совпадать с самыми громкими звуками.

Жаль, но вешать эту схему бесполезно без электричества. А сами по себе гирлянды красотой не блистали — просто набор патронов с разноцветными шариками лампочек.

* * *

Сегодня развесили гирлянды со звездой и часть игрушек. Остальное решили оставить на завтра, как и дождик. Не в том дело, что сегодня не смогли. Просто работать при свечах желания не было. Да и жалко их тратить. Девушки накрыли то ли поздний обед — настоящий пропустили, то ли ранний ужин.

С утра Михаил постарался взять в руки свои похоть и вожделение. Не в том смысле, что занялся самоудовлетворением, а в том, что постарался выключить половое влечение в организме. На какое-то время это удалось. Он даже сам поверил в победу разума над материей. Но обронённая женой фраза, что «можно, если осторожно», осела где-то в подсознании и точила, точила, точила. Задавленное эго к вечеру начало прорываться таким бурным желанием, что мужчина испугался. Испугался навредить.

Вот и теперь он с тоской глядел на изнывающих от желания девушек. Они-то не заморачивались по поводу и без повода. А вот он реально испугался, что может навредить, и теперь не знал, как отпустить закрученные днём гайки.

А эти намекают. Да каво! Прямым текстом шпарят: возьми меня! Ночнушки красивые надели, шёлковые, приятные на ощупь. Типа, вечерние платья. Ира в чёрном, Ольга в бирюзовом.

Первой переглядываться и перемигиваться надоело старшей:

— Вот что, ребята. Хватит тянуть кота за подробности. Такая ситуация уже не первый раз. А потому: как будем решать очерёдность?

— В последний раз были кубики. Чем не метод?

— Кубики, значит кубики. Миша, принесёшь?

Михаил пожал плечами и ушёл в прируб, где теперь стоял сервант.

— Я не нашёл! — Донёсся его крик через пару минут.

— Да как так? В верхнем ящике были.

— Верхнем? В прошлый раз были в нижнем.

— Какая разница!

Михаил мог бы долго рассказывать, какая для него разница, но решил промолчать. Тем более, что кости он нашёл.

Разыграли быстро. Ире выпало 5 и 1, Ольге — 1 и 3. Послав воздушный поцелуй проигравшей, Ирина ушла на кухню. Шум посуды и плеск воды звучали недолго. Через пару минут смущённая девушка заглянула в комнату:

— Оленька, ты поможешь? Мне самой неудобно.

Ещё через пару минут подмываться отправили мужскую часть коллектива.

— Надеюсь, тебе-то помощь не нужна? — Хмыкнула Ольга.

— Не-не, я сам.

Если ещё недавно Михаил горел желанием так, что боялся навредить, то теперь испугался не справиться.

В итоге, после гигиенических процедур он заходил в спальню как хренов рефлексирующий девственник. Неожиданный мандраж охватил, мешая настроиться и поднять естество. Это он-то, взрослый мужик, уже двадцать лет как познавший женщину. И не одну. Теперь вот не одну. Да, он не ходок. Не для него это. Михаила вполне устраивала его единственная.

«Была единственная. А теперь вроде как двойственная? Двоичная? Двоякая? Двойная? Блин, что за чушь в голову лезет!» — Михаил помотал головой.

Ирина ждала его, укутавшись в одеяло по самое горло. Неровный отблеск свечи создавал непонятное выражение на её лице. Михаил залез под одеяло и прилёг рядышком.

— Давай сегодня медленно.

— Я тоже не хочу спешить, — улыбнулась она.

— Эй! Я всё слышу! — Донеслось из коридора. — Будете тормозить — сама потороплю.

Ира хихикнула.

— Ну, вот. Придётся торопиться. Тебе помочь?

— Пожалуй, попробую сам.

Он попросил повернуться на бок спиной к нему. Голова девушки удобно легла на его бицепс, а попка прижалась к промежности.

«В этом плане маленькие девушки такие удобные. Можно сказать — карманные». — Мелькнуло у него в голове.

Уютность позы сработала именно так, как он хотел. Перенапряжение в паху, не дававшее концу полноценно подняться, отпустило. Исчезла скованность, и Михаил скользнул в истекающую соками дырочку.

— Только грудь сильно не дави, — попросила Ира в перерывах между стонами.

— Болит?

Михаил переложил руку на бедро, продолжая двигаться всё также медленно и равномерно.

— Да… Перестраивается, наверно… И ты помнишь? Внутрь не кончать.

Это она вовремя сказала. Михаил почувствовал, что окончание близко.

— А куда?

— Не будем пачкать постель… И лежим так хорошо. Неохота вертеться…

Девушка решилась:

— Давай в другую дырочку. Но только медленно, я почти не пробовала туда.

— Почти — это сколько раз?

— О таком девушку не спрашивают. — Но всё-таки призналась: — Один… И тот не получился.

— С такими разговорами я уже не выдерживаю, — предупредил Михаил.

— Ой! Уже?

Она вздохнула и подняла рукой верхнюю половинку попки:

— Давай!

Михаил остановился сразу, как почувствовал сопротивление.

— Можно немного глубже, — разрешила девушка и почти сразу остановила: — Хватит… Тебе самому-то хватит.

— Хватит! — Прохрипел Михаил, пытаясь двигаться в разрешённых пределах.

Он кое-как сдерживался, чтобы не войти под самый корень, как привык.

Ира же лежала тихонько, не двигаясь, привыкая к постороннему предмету в заднем проходе. Пока болезненных ощущений не наблюдалось. Но и вставили ей… Да почти и не вставили. Только она старалась не двигаться. Очень уж боялась, что при такой обильной смазке проскочит внутрь.

Девушка дотянулась до томящейся в одиночестве щелочки, потеребила… Почти сразу с её губ сорвался стон наслаждения — оказывается, до оргазма оставалось совсем чуть-чуть. Через пару мгновений она почувствовала, как мощная струя раздвигает сфинктер, как её наполняет семя. Ощущения всё ещё не перешли грань болезненности, и она решилась продолжить эксперимент. Лёгкое движение бёдрами, и смоченный её любовными соками стержень медленно скользит сквозь смазанный мужскими выделениями тоннель. Теперь болезненность появилась, но не сильнее, чем при запоре. Вот тогда было реально больно. Девушка активнее задвигала пальчиками, снова застонала, и снова, как бы вторя ей, запульсировал конец, брызгая ещё одну порцию внутрь неё.

Немного полежав, Михаил зашевелился, но Ира остановила его. Даже зажала попку, чтобы не убегал.

— Не вытаскивай…

— Хорошо.

Он принялся поглаживать её тело, даря ещё немного наслаждения, ленивого и томного. Ира не сдержалась и замурлыкала.

Через минуту напряжение всё-таки спало, и девушка разочарованно ощутила, что давший ей наслаждение конец выскальзывает.

— Вы там не стесняйтесь, — прошептала Ира полусонно. — Занимайтесь, а я полежу. Такая истома навалилась.

Поцеловав на прощание девушку в плечико и в попку, Михаил вышел на кухню.

— Вы чего там учудили? — Встретила его старшая жена. — Ты учти, я тебе в задницу не дам.

— Да я как бы и не настаивал.

Он пожал плечами и занялся гигиеной. Не отворачиваясь от раковины, спросил:

— Ты как? Спать ещё не хочешь?

— Уснёшь тут! Стонут и хрипят на два голоса. Почти кончила уже.

— Почти? Так может, тебе помочь? И с меня взятки гладки.

Жена возмущённо фыркнула:

— Ты вообще офигел? Давай, действуй в полном объёме.

— Тогда перерыв. Чайку попью и тогда продолжу.

Может, помог взвар, который подсунула жена. Как она сказала: «для мужской силы». Может, сработали крики экстаза, когда Михаил языком довёл Ольгу до предела. Уговорил таки. Ну, в смысле — предложил. Уговаривать не пришлось. Или же повлияло то, что нервное перенапряжение он уже сбросил с другой женой.

В общем, всё стояло. И основательно стояло, непокобелимо. Так что Ольга уснула со счастливой улыбкой. Ира, кстати, так и не проснулась, сколько бы они ни трясли диван. В очередной раз подмывшись и залив мыльной водой использованное вместо салфетки полотенце, трижды удовлетворённый муж плюхнулся в постель.

* * *

Проснулись только с рассветом, то есть довольно поздно — сказался плодотворно проведённый вчерашний день и особенно бурно проведённый вечер.

Дела по хозяйству пронеслись незаметно под весёлые новогодние напевы. Всё, что смогли вспомнить. Начиная с «Маленькой ёлочки» и заканчивая современными рэперами. Правда, последних знала только Ира. Вспомнили даже подзабытую «Дискотеку Аварию».

Под песни продолжили украшать ёлку. Все они втроём: вся семья, весь род, всё племя, с детской непосредственностью окунулись в счастье подготовки к любимому празднику. Именно, что с детской. Никогда позже никто из них не смог бы вспомнить, каково это — оторваться от повседневности, от гнёта бытовых проблем. Сейчас же племя обеспечено жильём, едой и одеждой. Нет постоянно утомляющей, выматывающей нервы и силы работы.

Другой фактор — отсутствие массированной информационной атаки, к которой привыкает современный человек. Бедность на события — вот настоящий бич древнего общества, и его счастье. Все они привыкли получать каждый день тонны информации, пусть даже ненужной. Её отсутствие заставляло мозги искать новые впечатления и раздражители. Большой праздник стал именно таким раздражительным со знаком плюс. Как же они весело спорили о местоположении каждой игрушки, как пытались найти цветовой баланс в украшениях. Сколько нервов потратил Михаил, пытаясь под руководством женщин ровно повесить большие бумажные гирлянды. В итоге перевесил на свой взгляд, а потом все весело вспоминали кучу ругательств, когда он чуть не сорвался со стремянки.

— Жаль, что сфоткать нельзя.

Они стояли в дверном проёме, обозревая преобразившийся зал. По центру небольшая, но аккуратная и густая пихта, которую по привычке называли ёлкой. Под потолком от люстры по диагоналям комнаты натянуты старые красно-жёлтые бумажные гирлянды — белочки, бабочки, деды Морозы и Снегурочки. А перпендикулярно стенам — уже современные из фольгированной плёнки. Просто абстрактные красно-сине-зелёные фонарики. Именно их пришлось несколько раз перевешивать, чтобы получилось под прямым углом.

Вдоль стен волнами провисала пушистая ёлочная мишура, каждое крепление которой закрывалось полосками дождика. А здесь уже спорили о палитре, о том, где какой цвет должен висеть. Пришлось даже менять местами с мишурой на ёлке.

И конечно, в центре ярче всех блистала лесная красавица. Кроме стандартных шаров достали всё, что лежало в коробке. Ирина, никогда до этого не видевшая старых советских игрушек, влюбилась в них и даже составила целый сюжет из стеклянного фигурок: домика, лисички, зайца, петуха, белочки. На ветках снегом лежала пушистые гирлянды, а дождик аккуратно тянется по кончикам еловых (пихтовых) лап. Перепутанные ошмётки дождика и прочей мишуры прикрывали подставку. Эта блестящая куча оставалась от предыдущих праздников, увеличиваясь год от года. Всё венчала багровая пятиконечная звезда. Михаил подложил внутрь кусочки пищевой фольги, но всё равно получилось недостаточно ярко.

Ольга хмыкнула на фразу супруги:

— Сколько раз, Ирочка, ты успела это сказать с тех пор, как мы попали сюда?

Девушка только пожала плечиками.

— И ещё скажу не раз. Лучше скажите, кто-нибудь придумал, что делаем завтра?

Теперь пришла череда Михаила пожимать плечами. По части развлечений он всегда ограничивался чтением книг и просмотром сериалов. С сериалами сейчас туго, а книги все перечитаны.

— Как насчёт катаний с горки? — Предложила Оля.

— Да, ну-у-у… Здесь же нет нормальных склонов! — Выразила скепсис Ира.

На что старшая спокойно ответила:

— Нам слишком крутые и не нужны. Пригорка возле скалы хватит. Жаль только, что раньше не додумались. Сейчас пока зальём, пока дождёмся, чтобы заледенело… Новый год наступит.

— Значит, покатаемся в следующем году. — Решил глава семейства. — Мы, конечно, попробуем. Но если не получится, то не обессудьте.

— Может, сейчас вечером сходить и немного залить? — Скромно предложила Ира.

Михаил аж взвился от её слов:

— Ты что, с глузда рухнула? — Заругался он. — Тащиться на ночь гля…

И резко замолчал, замер с открытым ртом. Всё-таки беременность что-то сдвигает в женской психике. Вот только что девушка весело разговаривала и вдруг слёзы потекли в три ручья. Молча, без рёва она ткнулась в плечо подруге. Та приобняла её за плечи и успокаивающе погладила по голове.

— Тише, тише…

И уже мужу, строго:

— Тебе не стыдно маленьких обижать?

— Да я как-то…

Сказать, что он был удивлён — это ничего не сказать.

— А кто девочку дурой обозвал? — Напирала Ольга на мужа.

От её слов Ира, до этого молчавшая, громко всхлипнула.

— Ну… Это как бы выражение такое. Ир… Ира… Прости, а?

Всё так же всхлипывая и пряча лицо, девушка скользнула в другую комнату. Только на пороге легонько кивнула.

— Ох, Сапегин!

— Ну, не умею я извиняться!

— Иди и извиняйся как умеешь.

— Ты про…?

— А про что ещё? Иди уже.

Он шагнул к дверям, но Ольга остановила:

— Сапегин.

— Что?

— Ты не слишком напирай… В общем, как получится. Я и сама не поняла, нужно это ей или не нужно. Может, достаточно просто обнять и приласкать. Приласкать, а не оттрахать! Ты понял, Сапегин?

— Да понял…

У него, собственно, и не было подобных мыслей. Как можно думать о сексе, если женщина плачет? Михаил не забоялся идти на волка только с кортиком и обломком копья, но он откровенно терялся, видя женские слёзы.

* * *

В этот раз он отомстил за ранние побудки. Редко, но Михаилу удавалось проснуться рано поутру. До восхода Солнца ещё далеко, а ему не спится. Может, влияет завораживающий свет Луны, заливший всю округу. Местность сквозь искажение измороси выглядела странно загадочно. Михаил растопил пальцем со стекла небольшой участок льда и выглянул во двор. Словно посмотрел через замочную скважину в другой мир. Странный мир серебристо-синих оттенков. Даже ели и сосны стали похожи на дальневосточных голубых собратьев, приняв тёмно-бирюзовый оттенок хвои. В безоблачном небе застыл круг луны. Завыли собаки, усиливая мистическую картину.

Сна нет. Значит, надо в отместку разбудить остальных. Спать они ложились вместе. Так какого чёрта? Вопрос в том, как будить. Поцелуи — это слишком обычно. И слишком приятно для будимых. Пощекотать? Да, пощекотать.

* * *

Ольгу подбросило в постели и резко выкинуло из сна. Так стремительно, что она долгие две минуты приходила в себя и не могла понять, где находится, продолжая видеть перед собой мираж замка. И только потом почувствовала боль в глазу. Подобного она никогда не испытывала. С чего бы ей вдруг могли поставить фингал? А это точно фингал, глаз-тоотекает.

И тут Ольга услышала «упс». Быстрый поворот головы — к двери смущённо отползает муж. Но ведь не стал бы он бить в глаз? Не стал бы. Многое мог, но не бить женщину… Разве в тот раз. Так она сама тогда довела. Неожиданно захотелось встряхнуть кому-нибудь нервы. А встряхнули ей. И не только нервы — пятую точку. Но сейчас ничего такого не было. Чего тогда муж виноватится?

— А ну, стоять!

— Дык, я чо? Я ничо…

— Чо — ничо?

Она тяжело перевернулась на четвереньки и сползла с кровати. Пошла на мужа, разминая кулаки.

— Я тебя не трогал! — Заверещал зайцем муж.

Одним движением он прыгнул за порог и закрыл створки дверей. Ольга треснула по деревяшке, но не очень сильно — побоялась пораниться о фигурные выступы. Пнула по створке. Но этот, видать, основательно подпёр жопой и держит.

— Харэ там прятаться, я тебя не трону.

— Честно-пречестно? — Пропищал он Фунтиком.

— Честно-пречестно.

Запал, действительно, уже прошёл, так что Ольга не соврала.

— Ну, признавайся! — Наступала она на мужа, когда он всё-таки открыл двери.

Снова виновато вздохнув, Михаил прошёл в спальню. Размотал спрятанный в кулаке кусок дождика и осторожно опустил кончик на лицо Иры. Та отмахнулась во сне, но дождинка вернулась и снова защекотала нос и щёки девушки. Она отмахнулась сильнее. Михаил убрал мишуру.

— Вот, как-то так…

— Ты дебил… — Выругалась Ольга. — И это не вопрос.

Потом вспомнила про фингал.

— Снега мне принеси. Чистого. И побольше. Быстро!

Чувствующий вину муж прыгнул в валенки, накинул телогрейку и выскочил с ведром.

— Детство у него в жопе заиграло, — ворчала женщина, хмуро наблюдая в зеркале у раковины, как наливаются красками веки у левого глаза.

Под правым тоже почему-то потемнело.

— Да где он там?

В этот момент как раз зашёл виновник переполоха. Ольга перехватила ведро и, скатав плотный снежок, приложила к повреждённому глазу. Вспомнила, что второй глаз тоже подозрительно потемнел. Как сумела, скомкала снежок одной рукой.

— Иди отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!

Приложив холод, откинулась на спинку стула. В ответ тишина, только прошелестели удаляющиеся шаги.

* * *

Михаил хмуро уселся на край постели. Это ж надо было так проколоться. Пошутить хотел. Таким макаром он ругал себя, пока его не отвлекло довольное мурчание. Только сейчас он понял, что машинально гладил раскидавшуюся во сне Иру по ноге и бедру. По попке, если честно. И по спине успел.

— Доброе утро, — хрипло со сна прошептала Ирина.

Счастливый голосок девушки резко контрастировал с мыслями мужчины.

— Не такое уж доброе. Извини…

— За что? — Не поняла девушка.

— Да так… Выйдешь на кухню — поймёшь.

И смылся. Посмотрел, как старшая супруга меняет снежные примочки, и засобирался.

— Я пойду, скотину покормлю.

— Понятно, сдристнул… — Хмыкнула Ольга вслед хлопнувшей двери.

Снова приложила снежки, но тут же убрала, когда услышала шаги.

— Чего это ты делаешь? — Через зевок спросила заспанная девушка. — Ого! Кто это тебя? Миша, что ли? Мда… Не ожидала.

Ольга подошла сзади к умывающейся подруге и посмотрела в зеркало. Опухлости удалось избежать. Но синяки остались, придавая лицу экстравагантность дамы из старого немого кино. В этот момент Ира закончила умываться. Разогнулась…

Икнув, она попыталась отскочить назад от привидения в зеркале. Рывок оказался достаточно силён, чтобы Ольга отлетела к печке и врезалась затылком в доску на углу.

— Твою на лево! Ты решила меня угробить?

— Да я же нечаянно! И всего-то один раз.

— За нечаянно бьют отчаянно. И это не первый раз за сегодня.

На такое заявление у Иры не нашлось слов. Девушка только стояла с отвисшей челюстью и хлопала глазами.

— В смы-ы-ысле? — Протянула она.

— В смысле — вот это.

Ольга ткнула пальцем себе в лицо, но не рассчитала и задела фингал.

— Это ты тоже нечаянно, — зашипев от боли, произнесла она.

* * *

Как бы Михаил ни старался отсрочить возвращение в дом, но работы не так уж много. Отгрести грязное сено с пола конюшни и кинуть в кучу на улице. Положить новое сено, часть потрусить на пол. Осталось принести воды. Про это он забыл, не взял. Придётся идти в избу. По дороге залез под крышу двора и снял пару рыбин, кинул собакам.

Когда подходил к дверям, услышал женский смех. Вот и хорошо, вот и здорово. Значит, настроение исправилось, можно заходить. Но смех смолк, как только он открыл дверь. На кухне за столом сидели не жёны — на него хмуро глядели разъярённые фурии.

Несколько раз пробежав глазами от одного личика к другому, он не нашёл другого выхода, как устроить комедию. Бухнувшись на колени, он пополз, ломая шапку.

— Не извольте гневаться, боярыни! — Заголосил он. — Ибо не ведал я, что творю. Истинно говорю, бес попутал!

И хлопнулся лбом в пол. В последний момент успел бросить шапку, но гул от удара всё равно получился знатный.

— Ой, не гневайтесь!

И снова: буммм!

Первой хихикнула Ира. Она всегда быстро отходила. И зла не умела держать.

Глава 12 Ну, теперь-то — точно Новый год!

В этот день до горки они всё-таки добрались. Пусть не утром, и даже не в обед, но засветло. Всё потому, что до полудня и немного после Михаил готовил сани. На имеющиеся кованки влезет разве что Ира, и то ей придётся так поджать ноги, что чревато осложнениями для беременной. И на одних санках кататься по очереди втроём скучно. А других Сапегины никогда не приобретали — нужды не было.

Но теперь есть двое больших и лёгких саней. На одних он даже таскает лёд, проложив дно мусорными мешками от влаги. Тогда вторые можно переделать под пассажирские. Две скамьи поперёк: одна ближе к корме, вторая — на треть от носа. Лучше именно так распределить вес — ближе к задней части, чтобы нос не зарывался.

Вперёд выехали с помпой. «Под ржание коней и звон мечей» — пришло в голову сравнение. На самом деле — гораздо скромней. Вместо эскадрона — одна лошадь и жеребёнок, которые и ржать-то ленились. А звенели разве что крепления упряжи. Но Лизка явно застоялась и рвалась вперёд. Выйти и немного размяться ей явно пришлось по душе. Даже в упряжи с санями под жопой. Вместе с сиденьями Михаил сделал съёмные оглобли на карабинах. Теперь можно кататься с ветерком — хоть под горку, хоть на лошадиной тяге.

На всякий случай Михаил всю дорогу вёл лошадь жёстко — держа под самую узду. Но эксцессов не произошло, а дамы прокатились на удобной скамейке, укрытой тёплыми шкурами. За санями с привязанным позади Гариком увязались и собаки. Вот от этих троих шума оказалось выше крыши. Жеребёнку тоже наскучило находиться в конюшне только с матерью и он постоянно заигрывал с собаками. А те, наверно, решили, что это новый поход, и радостным лаем отмечали начинание. Да, Гек всё внятней лает. Каково же было разочарование четвероногих спутников, когда через полчаса сани остановились. Покружив немного и не найдя ничего, достойного их внимания, собаки плюхнулись под кустом, куда Михаил привязал жеребёнка.

Высадив пассажирок, мужчина приступил к разметке трассы. Он несколько раз провёл упряжку вверх и вниз по склону, разбивая наст и понемногу разгребая снег санями. Получился оголённый до замёрзшей травы спуск, который огибал плавным зигзагом встречающиеся кусты с деревьями и заканчивался большой петлёй уже в лесу — коротковата оказалась поляна перед скалой, пришлось продолжить трассу под кронами.

В принципе, горку можно было использовать и в таком виде. Они даже скатились несколько раз. Михаил выпряг лошадь и оставил пастись под кустом, где из снега торчала какая-то трава. Снял оглобли, прицепил вместо них верёвку, за которую потянул транспорт наверх. Пустые сани весили не так уж много. Тогда, в походе, получалось гораздо тяжелее.

— Ну, поехали!

Выкрикнув эту историческую фразу, Михаил прыгнул на переднее сиденье. Санки дёрнулись, проехали пару метров и встали. Как бы санководитель ни дёргался, они оставались на месте.

— М-да… Предлагаю поменяться местами.

Ассоциации в голове сделали странный кульбит, и он продолжил:

— Прошу не сравнивать с математикой или с «Квартетом» Крылова. От перемены мест итог тоже может поменяться. Так, Оля вперёд, а Ира сзади. Так будет лучше для распределения веса.

— А ты? — Спросила Ира, когда они расселись.

— А я тебе взад пристроюсь. Ты ведь пустишь?

Последнее он прошептал на ушко, но Ольга услышала. Тут же послышался её возмущённый крик:

— Сапегин!

А Ира не могла сообразить: то ли возмутиться пошлому подкату, то ли обрадоваться, что выделяет толику внимания. Только вздохнула и развела руками, переглядываясь с Ольгой:

— Пошляк…

Позади последней скамьи ещё оставалось место, чтобы стоять, как на запятках кареты. Или, скорее, как на нартах, подрабатывая ногами. Именно его выбрал Михаил, только сейчас поняв, что, сидя на скамейке, он не смог бы рулить. А здесь — любо-дорого посмотреть — можно подтормаживать с любой стороны.

— Ну… «Поехали» — дубль два! Впе'ёд това'ищи!

Первый поворот проехали плавно. Скорость ещё не пугала. Второй… Третий… А на четвёртом пассажирок уже заметно качнуло. На пятом одна сторона санок приподнялась на миг, заставив девушек взвизгнуть, когда сиденье провалилось под ними.

Шестой поворот мог стать финишным. Санки приподнялись слишком сильно. А просвет у них совсем никакой. Михаил даже почувствовал, как борт на миг коснулся земли. Опустись он ещё на пару миллиметров и полностью затормозил бы санки с одной стороны. Те перешли бы в неуправляемый дрифт и, если даже не опрокинулись, то девушек могло выкинуть за борт. Ощущение опасности на краткий миг прошибло позвоночник ледяной молнией, взорвавшейся в районе копчика.

Ситуацию выправил Мишка. Увидев, что люди придумали новую игру, он с радостным лаем заскочил в сани. Находиться на уходящей из под лап платформе ему не понравилось, и он тут же спрыгнул. Но этого хватило, чтобы выправить транспорт. А потом отмер водитель и стал тормозить. Они плавно повернули и воткнулись в гребень снега, откинутого с трассы.

Выдохнув, он опёрся грудью на спинку саней.

— Всё! Станция конечная. Можно прекратить визжать и сменить трусы.

— Вообще-то, ничего особенного. — Пожала плечами Ольга.

— Ага, я покруче каталась.

Михаил согласился:

— И я тоже. Но сейчас понял выражение «способен перекусить очком лом». — Он горько усмехнулся. — Представляете, что случилось бы, если бы вас выкинуло за борт?

— Что, всё так серьёзно? — Не поверили жёны.

— Да, мы были на волосок.

— Так что? Больше не поедем? — Огорчилась Ира. — Ну, пожалуйста!

Оля тоже стала просить:

— Ты не разгоняйся, вот и всё.

Глядя на эти умильные просящие мордашки, Михаил не выдержал. Медленно вздохнув и выпустив воздух через стиснутые зубы, он решился:

— О'кей! Но больше так разгоняться не буду.

— Ура-а-а!

Качая головой, мужчина начал восхождение. В этот раз при спуске он полностью контролировал скорость, притормаживая перед поворотами. Получилось гораздо медленнее, но девушкам всё равно понравилось. Тем более, когда смогли пройти всю трассу и остановились только на официальном финише. Лес огласился очередным «ура» и счастливым визгом, вспугнув остатки птиц и зайцев с лисами.

— Пожалуй, от такого шума сбежит хищник и покрупнее. — Хмыкнул вождь.

— Точно? — Ира приняла слова за чистую монету.

— Нет, конечно. Кого-нибудь, наоборот, может привлечь.

* * *

— Да вы, блин, совсем шизанулись!

Михаил, дрожа, скидывал насквозь промокшую одежду. Пострадала не только куртка, но и всё, что внутри, вплоть до футболки. Даже трусам сквозь толстые штаны досталось.

— А ну! Прекратили дрожать и разделись!

А ведь началось так спокойно. Накатавшись, решили залить начало трассы. Разгон нужен именно на этом участке, дальше хватает остатков снега и льда.

Воду из бочага набирала Ира, передавала Ольге, которая ставила ведра на вершину обрывчика, а Михаил стоял сверху и забирал. Напрямую носить воду оказалось неудобно. Вроде и подъём-то, который нядом с бочагом, совсем небольшой, но очень крутой и забраться можно только порожним. Либо обходить вниз-вверх сотню метров.

Первые несколько дружков мужчина вылил без проблем. Где-то на третий или четвёртый заход Михаил услышал тихую ругань.

— Да осторожнее ты! Не рви так! — Раздался театральный шёпот старшей.

— Ну, могу я медленно. Сил не хватает! — В голосе Иры слышалось нытьё и змеиное шипение одновременно.

— Что за шум, а драки нету? — Наклонился вождь над обрывчиком.

— Да так, — поморщилась Ольга. — Меня тут чуть не…

В этот момент Ира разогнулась и на развороте подала ведро воды, которое Оля не успела подхватить.

— …облили… — Закончила женщина и перешла на мат.

Ойкнув, Ира дёрнулась назад. Берег они залили уже знатно. Ещё раз ойкнув, девушка упала в воду. Ей относительно повезло. Именно в этом месте, где из ямы вытекала вода, глубины и на штык лопаты не набралось бы. Если просто ступить — максимум натечёт в сапоги. Но девушка упала на спину и теперь барахталась жуком по мокрому льду, не в силах оттолкнуться. Во все стороны летели брызги холодной воды и леденящий душу визг.

— Не дёргайся! — Крикнул глава семейства, соскальзывая к берегу.

На залитом водой берегу удержался бы, наверно, только подкованный металлист. Михаил металлистом тусовался только в далёком школьном детстве. Хаер, цепи, заклёпки, все дела. Но даже тогда мало кто имел привычку цокать шипами на подошвах. Короче, Миша оказался неподкован. С воплями на тему геронтофилии, он соскользнул в ледяную купель рядом с младшей женой. Теперь к визгу прибавился рёв тигра, которому капканом защемило хозяйство. Скромным капканом, на зайцев.

Велик и могуч русский язык. Особенно сакральная его часть. Вот Ира просто визжит, поэтому до сих пор очухаться не может. А Михаил как загнул в три этажа, так сразу жарко стало и спало оцепенение.

Продолжая творить шедевры матерных конструкций, он одновременно заставил Ирину заткнуться и пропихнул её к берегу. Ещё и Ольга очухалась от его окрика с упоминанием способов соития. Старшая жена ухватила супругу за руки и потянула. Ноги скользили по мокрому льду, и ей пришлось ложиться на бок, чтобы увеличить сцепление. На животе не получалось, а на спине неудобно, вот и пришлось изворачиваться на боку. Не обращая внимания на лужи, в которые она попадала, Ольга сантиметр за сантиметром вытащила подругу.

Тут же развернувшись, Ира ухватила мужа, который подпихивал её под ноги, пока она карабкалась на берег. История с репкой повторилась. Только Михаила вытаскивали ещё медленнее — его ведь никто снизу не толкал. Ещё и отдирать себя приходилось от берега. Мороз всё-таки работал, и они немного прилипали, если останавливались хотя бы на несколько секунд.

С хрустом поднявшись, Михаил продолжил эпопею о репке. Теперь на новом уровне и с сиквелом. Подогревая жён матами, он заставил их бежать всю дорогу до дому. Ну, как бежать… Придерживая качающиеся животики, не очень побегаешь. Но дорогу они осилили минимум в два раза быстрее обычного шага. Михаилу пришлось ещё и тащить очумевшую от криков Лизку. Слава богам, Гаря сам бежал за матерью.

Пока девушки поднимали друг друга по лестнице, он по-быстрому загнал лошадей в конюшню и забежал наверх.

— Да вы, блин, совсем шизанулись! — Заявил он с порога, увидев, что жёны всё ещё пытаются продеть пуговицы сквозь застывшие петли. Недолго думая, мужчина рванул полы курткок, отрывая застёжки.

— А ну! Прекратили дрожать и разделись! — Рявкнул он.

Мелко кивая от холода, девушки скидывали всё — вода пробралась вплоть до трусов и носков. И тут же прислонялись к стенке печи. Михаил тоже, пока добирались, мечтал прижаться. Но сейчас без мокрой одежды чрезмерный холод ушёл и он, только иногда передёргивая плечами, принялся ухаживать за жёнами. Сняв с крючков сухие куртки, он накинул их на плечи женщин. Ну, и пусть одежда рабочая и испачкана в навозе. Сухая не слишком пачковита.

Теперь одеяла и покрывала наверх — пусть прогреются. И заняться растопкой. Печь пока не остыла и могла бы дотянуть до утра, но тогда и температура воздуха упала бы к утру до 15 градусов. Вполне терпимо в обычном состоянии, и они обычно так и делали. Но сейчас важно отогреться. Пусть лучше поднимется выше тридцатника, чем вдыхать холодный воздух переохлаждёнными лёгкими.

Быстро накидав несколько венцов поленьев и подсунув пучок лучин, Михаил поджог бересту. Присел облегчённо, но тут же подорвался: в спешке забыл открыть задвижку и дым пошёл в помещение.

Но вот печь раскочегарилась, можно передохнуть. Хотя нет, ещё один момент. Налил воды в самый маленький чугунок — всего на литр, задвинул поближе к огню. Скоро закипит — воду он тёплую взял, почти горячую. Ту, что оставалась в печи весь день.

Вскоре жёны отлипли от печи и, закутавшись в согревшиеся одеяла, присели к столу.

— Ну, что, уточки? Отогрелись?

— П-почему ут-точки? — Ира пока так и могла справиться со стучащими зубами.

— Так вы на лапки посмотрите и на носы.

Ноги у девушек действительно покраснели до расцветки североамериканских индейцев. Как и кончики носов. Михаил вытащил с печи сохнувшие там валенки и надел жёнам. Себя тоже не обделил. Ни обувкой, ни одёжкой.

Вскоре подоспел кипяток. Ольга накидала травок для поднятия тонуса и профилактики простуды. Давясь, выпили эту бурду и отправились в постель. На полноценный ужин сил не оставалось. Когда горячий чай разлился по внутренностям, глаза начали самопроизвольно закрываться.

Усталость, переохлаждение, а потом горячая печка — всё сложилось в крепкий двенадцатичасовой сон. На следующий день проснулись усталыми, но относительно здоровыми. Повезло, что последствия экстремального купания прошли мимо. Да, подрожали немного под одеялом, но ударная доза витаминного чая вправила мозги организму.

* * *

Утром, после обычных дел по хозяйству, Ольга за завтраком озвучила её представление на оставшиеся два дня.

— Первоначально я думала, чтобы сегодня каждый готовил сюрприз и подарки для остальных, а завтра все вместе собрали бы праздничный стол. Но потом прикинула, что часть блюд, вернее — продуктов, желательно приготовить заранее. Например, отварить овощи. И наоборот, может оказаться, что подарки надо два дня готовить. В общем, сегодня немного готовим еду и много — делаем подарки. А завтра наоборот.

— Нормально, — пожал плечами Михаил.

— Я тоже согласна, — сказала Ира. — Только предлагаю разойтись по разным комнатам, чтобы не подглядывать. Миша, сядешь на кухне? Будешь мастерить и следить за готовкой. Всё равно большинство рецептов твои.

Немного подумала и продолжила:

— Кстати, чем будем заправлять салаты? Обычно используют майонез или растительное масло. У нас их нет.

— Майонез делают из того же масла и яиц. Дело опять в растительном масле. Из чего добывать его в этих местах — неизвестно. Оливы где-то возле Средиземного моря, а подсолнух вообще в Америке.

— Я думала, что из Америки только картошку с помидорами привезли. — Удивилась Ольга.

— А про табак забыла?

— О! Точно, табак.

— А также фасоль, каучук, авокадо. Остальное не помню.

— Кукурузу, какао. — Добавила Ира.

— Индейка, лама, вроде. — Михаил продолжил внезапное соревнование.

— Арахис и кешью, — улыбнулась Ирина, гордая своей эрудицией, и пояснила: — У моего друга аллергия была на арахис. Вот мне и стало любопытно.

Ольга замахала руками:

— Хватит! Хватит… Я уже поняла, что половину Америки вывезли. Жаль, что мы никогда подсолнухи не сажали. Получили бы подсолнечное масло.

— Табак тоже бы не помешал, — заметил Михаил.

— Табак-то зачем? — Не поняла Ира. — У нас ведь никто не курит.

— Табак насекомых отпугивает, — пояснила Ольга.

— Я бы ещё пожаловался на отсутствие ванили. — Продолжил список Михаил. — Люблю сладкую выпечку с ванилином. Но мы ведь с зерновыми не заморачиваемся?

— Ты же, вроде, перловку хотел сажать? — Напомнила жена.

— Не знаю, Оль. Уже не рвусь как-то.

— Ага…

И о чём это «ага» — совершенно непонятно. То ли она согласилась с мужем, то ли всё-таки решила сажать и теперь это решение не изменить.

Пока печь не протопилась до конца, поставили в чугунках овощи: картошку, морковку, свеклу — всё то, что обычно готовят к Новому году. В самый большой горшок засунули бабки^[5] для холодца. Ради последнего придётся подтапливать печь. Но жару лучше сегодня перетерпеть, чем в ажиотаже праздника. Все помнят, как в праздничной атмосфере становится душно и жарко при той же, вроде, температуре. Люди открывают настежь окна и двери, выскакивают на улицу без верхней одежды. И вуаля! Привет, ангина, гайморит, грипп или даже пневмония. Самые закалённые счастливчики обходятся простыми соплями и лёгким першением в горле.

На самом деле разделение по разным помещениям — это просто дань конспирации. Никто не должен узнать, что ему подарят. Но сейчас всем всё обо всех известно. По крайней мере, Михаил был уверен, что девчонки в курсе его подарка. Разговор о зубных щётках произошёл не так давно. Поэтому, а также потому, что щётка слишком утилитарная вещь, он решил дополнительно соорудить какую-нибудь безделушку. А ещё в комплект к щёткам надо, наконец, сделать зубной порошок. По времени должен успеть. Если прямо сейчас раскочегарить печь, то до вечера камни должны прокалиться. Эрзац-горн во дворе фактически закончен. Труба ещё не выложена, но её и не надо. Всё равно прямой тягой достаточной температуры не добьёшься. Только активным поддувом. Все прошедшие дни мужчина прикидывал, как сделать надёжные мехи.

Самое проблемное место — это крепление шкуры к доскам, которые двигают мехи. Как ни крепи — шкура обязательно прорвётся. Пришёл к мысли, что надёжное всего — сшить шкуру в виде конуса или рукава, а вместо двух досок использовать четыре — закрепить их попарно на каждой стороне. Таким способом шкура будет держаться не на гвоздиках, а за счёт всей поверхности доски.

Из-за этого Михаил откладывал и откладывал работу с известью. Не хотелось делать в спешке. И вдруг! Ох уж это «вдруг». Непонятно почему он раньше не мог вспомнить, а сейчас всплыло. Михаил даже пару раз стукнулся лбом в косяк от простоты решения, которое всё это время было под рукой.

С криком «Вот я идиот!» он выскочил под сарайку. Двери в обе комнаты приоткрылись, оттуда выглянули недоумевающие мордашки жён, переглянулись, хлопнули глазками и, пожав плечами, скрылись обратно. Прошло десять минут. Двадцать. Полчаса. Девушкам надоело находиться в неведении. Во дворе явно что-то происходило. Только увидеть мешала изморозь. Первой не выдержала Ольга. Отложив рукоделье, она заглянула в спальню к Ирине. Чуть не сунулась сразу, но подумала, что нехорошо подглядывать, пусть даже она знает, какой подарок делает Ира. Стукнув пару раз в косяк, крикнула сквозь дверь:

— Можно?

Молчание, лёгкий шум и ответ:

— Да! Входи, Оль.

Вздувшееся с одной стороны покрывало подсказывало, куда спрятаны недоделанные подарки. Но Ольга пришла не за этим.

— Пошли, посмотрим, что наш делает?

— Думаешь, можно?

— А почему бы и нет? Место общественное. Мы же договорились, что каждый прячется в конкретном месте. А Миша сейчас на нейтральной территории.

О такой юридической тонкости Ира не подумала, вот и сидела в комнате, не высовываясь.

— Ну, хорошо. Сейчас оденусь.

* * *

Всего через полчаса — быстро по женским меркам — они вышли из дома в поисках мужа. Далеко идти не пришлось. Стоило только им, осторожно переваливаясь, спуститься с лестницы и выйти во двор, как обнаружили пропажу. Первая мысль, которая пришла обеим в головы, что муж сбрендил и накачивает насосом печку. Через секунду стало понятно, что насос используется вместо мехов для подачи воздуха в поддувало — от шланга внутрь печи шла металлическая трубка.

Девушки подошли ближе, с интересом рассматривая сооружение. Они и раньше видели эту кургузую кое-как слепленную печурку, но не в действии. Сейчас от маленькой — до середины бедра — печи шёл такой жар, что можно было распахнуться, не смотря на мороз в пятнадцать градусов. Михаил находился на расстоянии метра от огня и уже раскраснелся: как от жара, так и от активной работы. Увидев девушек, мужчина весело оскалился, двинул поршнем ещё пару раз и притормозил.

— Во, смотрите, что откопал!

После физнагрузки грудь ходила ходуном, и вместо спокойной речи он орал в голос. Сказав несколько слов, Михаил снова принялся давить ручку насоса. От его действий из печи донеслось гудение, переходящее в низкий рёв, и пыхнуло дымом. Кладка уже разошлась от интенсивного огня, и печь дымила со всех щелей.

— Откуда агрегат? — Поинтересовалась старшая. — Я не помню такого.

— Я сам случайно вспомнил. Валялся за шкафом в мастерской. Последний раз, как помню, в детстве ещё пользовались. Камеры накачивали.

— Камеры? — Переспросила Ира, нахмуря брови.

В голове не складывалось, как можно накачать камеру. От видеокамер мысль перескочила на камеру в тюрьме. С третьего раза удалось понять правильное значение омонима, но Михаил уже озвучил его:

— Автомобильные камеры. Всем пацанам нравилось именно нашим качать. Велосипедным замучаешься. Особенно если камера побольше — от грузовика или трактора. А этим легковушку можно накачать.

Насос действительно выглядел мощным бойцом. Чёрный обшарпанный корпус раза в два длиннее и шире упомянутого велосипедного. А значит, объём больше раз в восемь. Удобная поперечная рукоять как у подрывной машинки из кино. В основании — поперечина, за которую насос придерживаешь ногой.

Поговорив, Михаил снова принялся качать. Пламя внутри печурки гудело, но дым уже почти не шёл. Только горячий воздух искажал вид, и при каждом взмахе насоса вылетал сноп ярко-оранжевых, почти белых искр.

— Дымить перестало. Кажется, дрова выгорели до углей. — Объяснил муж.

Он повернул кочергой один из кирпичей, которыми заложил устье, и заглянул в щель. Хмыкнув, закрыл печь и снова заработал насосом.

— Не разогрелось сковородочка-то. Не раскалилась. — В перерывах между махами пояснил он.

— А трубка не расплавится? — Забеспокоилась Ира. — Это же алюминий, у него, вроде, температура плавления гораздо ниже железа.

Мастер усмехнулся:

— Мне же не плавить сталь. Да это и невозможно в такой печи и на простых дровах. Максимум — раскалить до красна. Что и требуется. А это примерно одного порядка температуры. Вон, в домнах воздушные сопла из меди, а там разница раза в два. И трубка у меня не в огонь засунута, она ниже, под колосником, и через неё постоянно холодный воздух проходит.

Прошло немного времени, не больше часа, и при очередной проверке Михаил удовлетворённо кивнул. Потом закрыл кирпичами выход короткой трубы.

— Чтобы жар не так быстро развеялся, — пояснил он. — А трубку я всё-таки вытащу. Без поддува она может перегреться.

От жара глиняный раствор, которым вмазали трубку, засох. Пришлось аккуратно выкручивать, чтобы не разнести половину печи.

— Вот и всё. Пусть остывает. Пойдёмте, пообедаем.

— Обед давно прошёл, — проворчала Ольга.

— Ну, я-то пропустил. Да и вы тоже. А до ужина долго терпеть.

На это возражать никто не стал. Дружно развернувшись, все затопали в избу.

* * *

После принятия пищи продолжили заниматься поделками. И только уже в сумерках Михаил решил, что пора. Прихватив длинный сковородник от русской печи, вся компания вышла во двор. Михаил быстро раскидал кирпичи и вытащил тёплую ещё посудину. Внутри горкой лежали мелкие серые камешки.

— Не похоже на известь, — засомневалась Ольга.

Ира только пожала плечами.

— Да подождите вы, нетерпеливые мои. Сейчас погашу и посмотрим.

Для безопасности мужчина использовал ковшик на длинной ручке. Старый, для мытья использовался когда-то. Новый остался на той стороне вместе с той баней. А старый, вот, валялся.

Стоило воде попасть на перекаленные камни, как они зашипели, пыхнул большим облаком пар, полетели во все стороны мелкие осколки.

— Фу! Мочой пахнет. И ещё чем-то… Что это за вонь?

Поморщившись, девушки сделали пару шагов назад.

— Да, запашок… Но не очень сильный. Побелка всегда так пахнет. На самом деле это не аммиак, это как раз белила пахнут. Гашёная известь. Как высохнет, запах исчезнет.

— Но тут ещё сгоревшим прелым сеном воняет.

— А, это… Это я отвар мяты использовал. Хотел, чтобы сразу пахло, как зубной порошок.

Он немного смутился проколу.

— Короче! Получится — так получится. А нет — так нет. Давайте смотреть.

Как и ожидалось, отреагировал не весь материал. Распалось на хлопья от силы сорок процентов камней. Чтобы прореагировало больше, надо измельчать сильнее и нагревать гораздо выше. А так — ладно хоть сорок. Разведённую извёстку профильтровали через ткань. Получилось примерно со стакан. Сковороду очистили и налили обратно раствор извести. Получилась вполне обычная побелка, разве что вместо простой воды Михаил, залил раствор густо заваренной мяты. Запах получился непонятный. На мяту не очень похоже. Но, может, изменится после сушки.

Сковорода отправилась в печь. Только уже дома, в русскую. Она пока оставалась достаточно горячей, чтобы высушить раствор. А внутрь печи — чтобы собирать углекислый газ. Именно двуокись углерода из воздуха реагирует с побелкой, преобразуя гидроксид в кардонат. Михаил подробно проштудировал эту часть в учебнике. Хорошо бы прокачивать углекислый газ прямо сквозь раствор, но лень.

* * *

Следующий день почти полностью заняла подготовка праздничных блюд. Отваренные продукты остыли и были готовы к разделке. Многие рецепты пришлось творчески переработать под текущие реалии. Отсутствие растительного масла очень сильно обедняет готовку. И напрямую не заправишь, как винегрет, например. Кстати, винегрет меньше всего пострадал. Разве что вкус получился излишне резкий без масла. Другое дело блюда с майонезом. Маломальная замена получилась из молока. Но молоко и майонез — совершенно разные продукты. Относительно неплохо получается заменить, если изначально в рецепте есть выбор: майонез, сметана или йогурт. Не стоит забывать о непереносимости молока у Ольги.

Да и объёмы Лизка выдаёт совсем не коровьи. Трудно экспериментировать с одним стаканом в день. Но кое-что получилось. Чуть подкисшее молоко посолили и нагрели, почти доведя до кипения. Потом дали стечь через ткань сыворотке, но без давления, только под собственным весом. Получилось нежная масса, вроде жидкого творожка. Йогурт или нет, но с этим уже можно делать салаты.

* * *

Михаил постучал вилкой по краю фужера. Хрустальный перезвон привлёк внимание девушек, прекращая их милую болтовню. Так-то ему даже нравилось сидеть и просто слушать. Главное, чтобы его не втягивали в пустую болтовню. Женский контингент не может не говорить. Это у них такой способ отдыха. А Михаилу чаще нравилось молча сидеть и медитировать, наблюдая за разговорами. Бывают периоды, когда говорить не то чтобы лень. Просто надо прикладывать дополнительное усилие, будто воздушный шарик надуваешь. Новый, ещё не растянутый воздушный шарик. Он и голоса жён в такие периоды воспринимал как морской прибой. Если они, конечно, не ставили своей целью растормошить мужа. Но в этот раз его поняли почти сразу. После нескольких молчаливых, но доходчивых жестикуляций девушки переключились друг на дружку, обсуждая важные для женщин вещи.

Но сейчас от него требуется именно говорить. Ну, что ж… За последний час как раз накопил силы в молчании. Тезисы, опять же, набросал. Куда без тезисов? Михаил снова наполнил бокал креплёным компотом, встал и откашлялся:

— Кхм! Пора, наверно. Уж Герман близится, а полночи всё нет… Или наоборот? Не важно. Сегодня, всего через несколько минут, подойдёт конец первого года нашего пребывания на этой Земле…

— Как-то не так сформулировано, — вмешалась Ирина. — Ведь мы здесь всего полгода. То есть это не год нашего пребывания. Год нашего пребывания будет следующим летом.

Михаил даже завис. Он всегда считал себя мастером точных формулировок. А тут так прокололся. И тезисы заметались в голове, как вспугнутые воробьи — мечутся, мечутся, а поймать невозможно.

— Хорошо, — согласился он. — Это наш первый Новый год на этой Земле, в этом времени. Так сойдёт?

— Сойдёт! — Закивали барышни.

— Итак, первый Новый год. Соответственно, первое окончание года… — Он пытался собрать разбежавшиеся мысли, которые, как назло, приняли незапланированное направление. — Кстати, насчёт нашего появления здесь… Соответствующий праздник тоже будет. Так что летом вас ждёт День Великого Прихода.

Девушки хихикнули.

— Да, согласен. Название какое-то двусмысленное. Потому объявляю конкурс. Автор лучшего получит…

— Тебя, — В голос выкрикнули девушки и рассмеялись.

— А если я сам выиграю? Как вы это представляете?

— Будешь самоудовлетворяться! — Снова рассмеялись жёны.

— Да ну вас!

Но обижаться долго у него не получалось. Михаил вообще не был злопамятным. Хотя, прямо как в анекдоте, на память не жаловался и добрым его не назовёшь. Но итог противоположный: не нравилось ему долго сердиться или обижаться на кого-то.

— Двенадцать почти! — Остудил он хохот девушек. — А я ещё хотел речь толкнуть…

— Ты? — Удивилась старшая. — Ты и речь — вещи несовместные.

— Ну, попытаться-то можно.

— Жги!

Не смотря на отказ девушек от алкоголя, они пребывали в каком-то весёлом неадеквате. Это только Михаил мог позволить немного развести компот самогончиком. Так, на полпальца, чтобы оставаться «подшофе», как раньше называли. Но только не жёны. Они жёстко ограничили себя в этом плане на период беременности и до конца кормления грудью. Но главное ведь атмосфера. Если человек хочет праздника, то он и без вина пьянеет. И наоборот, никакая выпивка не поднимет настроение при депрессии. Хотя, некий эрзац получается. Главное — уловить этот момент и раскрутить настроение, но в тоже время не переборщить с алкоголем. Но сейчас речь не об этом. Слишком мало развлечений осталось в привычном для них понимании. Вот и старались отвлечься от быта. Когда предыдущий праздник отмечали? Два месяца назад? Вроде немного времени, но очень уж праздник получился… Ну, не отмечали они никогда праздника урожая. Не советский это праздник. Впрочем, как и не российский. Они пытались взять за пример немецкий октоберфест. Но сами понимаете — какой октоберфест без пива? Вот именно. А радоваться выкопанной картошке — это как-то странно. Вот и получилось тускло.

Но сейчас празднуют Новый год. И теперь есть все атрибуты. Ёлка — раз! Катание с горки — два! Даже снеговика слепили во дворе. Правда, пришлось на первом этапе снег поливать — никак не хотел он лепиться в такой мороз. Зато снеговик вышел — гроза хулиганам. Попробовали бы они пнуть эту ледышку — обратно хромали бы.

Чего не хватало, так это шампанского. Но сколько людей в экспедициях обходятся без него! Тем более, что жёны не претендуют на выпивку, а их муж может обойтись креплёным компотиком — нет никакого желания в праздник горькую пить.

Вот к чему привыкли на всём постсоветском пространстве, так это к предновогодней речи главы государства. Глава — вот он, старается собрать мысли в кучу. А какая речь у хронического молчуна получается — это сейчас оценят…

— Ну, давай уже. — Нетерпеливо сказали девушки чуть ли не вместе.

— Да подождите! Не перебивайте…

И снова замолчал. Только когда Ольга от нетерпения снова открыла рот, он всё-таки начал.

— Мы фактически здесь полгода. От нашего попадания и до летнего солнцестояния всего ничего прошло. А сейчас зимнее солнцестояние. Год назад мы жили себе спокойно на Земле. На ТОЙ Земле. Что там у нас было?..

— Март. Мы только недавно 8 марта справили.

— Нет, Оль, в марте мы перенеслись. Здесь полгода, значит — минус полгода там. Получается…

— Сентябрь!

— Да, молодец, Ира.

— А я? — Ольге обиделась, что её обделили похвалой.

— Что ты как маленькая? Конечно, ты тоже молодец. Все молодцы…

Вождь отхлебнул из фужера.

— Блин! Снова с мысли сбили. О чём я?

— Что мы делали в сентябре.

— Да, год назад мы ходили на свои работы и даже не задумывались, что можем оказаться чёрти где. О чём мы мечтали в прошлый Новый год? Что загадывали? Лично я никаких изменений не ожидал. Не, если бы не пересдал на группу в феврале, то стало бы невесело. Или весело. Поехал бы в Ёбург^[6] пересдавать. Но уже больше десяти лет третья группа электробезопасности без проблем. Так что всё точно также: на работе выезды, дома домашние дела. Думаю, у вас так же.

— В принципе, так.

Ольга откинулась на спинку стула и посмотрела в полутьму потолка. От коробки свечей осталось меньше половины, но ради праздника зажгли сразу три. И всё-таки, осветить комнату этого не хватало. Хорошо было видно только стол с блюдами, а по потолку от неровного пламени свечей метались тени развешанных гирлянд, собираясь в углах почти в беспросветную тьму.

— В принципе. Только у меня вопрос стоял с медкомиссией. Ты-то, Миш, знаешь, как нас каждые три месяца таскают. А иногда и чаще.

И пояснила удивлённой подруге:

— Годовая, полугодовая, квартальная и внеочередная. Каждый раз список специалистов разный. Хотя годовая самая большая. А внеочередные — это которые раз в три или пять лет. Там отдельно проверяют что-нибудь. Например, кровь не просто общий анализ, а на диабет, например. Или не просто кардиограмма, как всегда, а ходишь с прибором сутки. Ещё дневник ведёшь: когда по лестнице поднялась, когда бежишь, когда лежишь. Или шапочку сдаёшь — работу мозга проверяют. Или полная проверка зрения.

Ольга сполоснула пересохшее горло.

— Мне иногда кажется, что космонавтов проверяют меньше, чем проводников.

— А что, могли списать? — Поинтересовалась Ирина.

— Да по прошлому году столько людей не прошли из-за сердца или давления. Вроде человек здоров, работает. Никаких приступов, сердце не болит. Но, блин, нашли какие-то неправильные пики на кардиограмме. И всё, отстранение от поездки. Да от такого решения наоборот — люди больше переживают и получают сердечные приступы… А ты-то как встречала? — Перевела она стрелки.

Ира покрутила фужер, вспоминая далёкую и недоступную уже жизнь.

— А что я? Я прошлой весной… Имею в виду, прошлая от того Нового года. Это получается полтора года? Да. Полтора года назад весной сессию не сдала. Конкретно так не сдала. Куда деваться? Папа устроил к себе в гараж. То есть, это не его гараж, а на предприятии, где он работает. Не суть важно. Лето и осень проработала, типа «подай-принеси-иди на фиг». Вот после полугода дали отпуск. Правда, график уже был на март. Но тоже не важно. Я и ехать никуда не собиралась. Вся родня ведь на Камчатке. Хотя на предприятии оплачивают билет на материк. Есть такое у нас на Камчатке. — Пояснила она. — А после новогодних праздников сошлись с… Ну, с этим…

Ира скривила губы.

— С Андре… — Ольга только начала говорить, как Ира закрыла ей рот.

— Не надо об этом… Этом… Не хочу даже имя слышать! Я и так чувствовала себя виноватой. Пыталась объяснить, что ничего не было, кроме мыслей. А он слушать не стал. И… И ударить пытался.

— Что?! — Взвилась Ольга. — Ты почему тогда не сказала? Да он бы! Ещё и шкуру отдала. Обошёлся бы без неё!

— Да я вообще очумелая тогда была. Виноватая же. Хотя и обиделась, что понимать не хочет.

— Чушь не говори. Он и приревновал только потому, что сам изменил. А ты, Сапегин, тоже герой! Нажрался тогда до посинения.

Михаил, только хотевший возмутиться, что жена так просто разговаривает о своей же интриге, плюнул и опорожнил фужер одним глотком.

— Ну, знаешь ли, Олечка!..

— Что «Олечка»? Вот и снова прячешься за стаканом.

Мужчина задумчиво посмотрел на вновь наполненную посуду, потом осторожно отставил в сторону.

— Да ладно тебе! — Ольга махнула рукой. — Не принимай так близко. Просто нашло что-то.

Она оглядела компанию:

— Всё! Сегодня больше чтобы никто плохого не вспоминал и не говорил. Договорились?

Все закивали вразнобой.

— А как детей назовём? — Перевела она тему. — У меня уже есть варианты. Если девочка, то Наташа, а мальчик — Дима.

Михаил задумчиво покрутил бровями:

— Это Димон Печатников, что ли? И Наталья… Как же её… Птичья фамилия…

— Кукушкина! — Рассмеялась Ольга. — Да, это в их честь. Мы с Наташкой сколько откатались вдвоём. Разница, что интересно, как у нас с тобой.

Это произнесла уже в сторону Иры. И продолжила:

— Я же, по факту, подставила её. Ты, Миш, уговорил с больничным намухлевать, раз мне бээску^[7] не дали.

— Ничего я не уговаривал! Не ври!

— Да глядя на твою весёлую физиономию, только и оставалось, что остаться. Чтобы ты тут не спился, пока я катаюсь.

— Так, брэк! — Развела руками Ира.

Во внезапной тишине с улицы раздался злобный, захлёбывающийся, лай собак. Потом визг. Михаил успел испугаться за четвероногих друзей, но собачья брехня тут же продолжилась изнутри двора. И лаяли оба.

От сердца отлегло.

Ненадолго.

Через секунду гулко грохнули ворота.

Глава 13 Татары

— И что это было? — Пискнула Ира, вытаращив глаза.

— Я бы и сам хотел знать.

Михаил подошёл к окну, но сквозь изморозь да в полуночной тьме ничего не разберёшь. Машинально протянул руку к выключателю от уличного прожектора и, уже нажимая, вспомнил, что полгода живут без электричества.

— Жаль, — пробормотал он. — А хорошо было бы долбануть…

— Что? — Не поняла Ольга.

— Говорю, был бы свет… В том смысле, что было бы электричество! Классно было бы светом шугануть. Двести ватт светодиодов. Это же почти два киловатта по-старому. Любой зверь ослепнет и испугается.

Ира засомневалась:

— А если наоборот? Если озвереет?

— Хуже не будет. Слышите? Снова ворота ломает.

Действительно, очередной удар тряхнул избу.

— Гасим свечи, — решил вождь. — Вероятно, пока что зверя привлекает запах наших собак. Вот и рвётся в ворота. Но вдруг отсвет увидит.

Они почти одновременно задули все три свечи.

— А кто там?

Голос Ирины снова дал петуха.

— А я почём знаю. — Михаил ответил своей старой присказкой и пожал плечами.

Одеваясь и взяв копьё, добавил:

— Пошёл, разведаю.

— Осторожнее! — В один голос произнесли девушки.

— Я же вообще трус по жизни. Не забыли? Никуда не суюсь без разведки.

— Ага! Как же! — Ольга скептическисморщилась.

Уж она-то знала, как иногда импульсивно действует муж. Но тот уже не слушал, шагнув за порог. Как только он вышел, стали слышнее звуки возни у ворот. Низкое рычание, хрип крупного зверя и скрип ворот. Осторожно спустившись, он выглянул за угол. Ворота сотрясались от напора, но пока держались. Внизу створки, там, где должен светиться собачий лаз, сейчас что-то темнело. Вообще, ночка выдалась лунная. Это только в доме, из-за изморози на окнах, слишком темно. И сами окна маленькие. А здесь большие рамы по верху стены — от угла дома и до конца ворот. Инея нет, и свет луны падает внутрь. Но даже его недостаточно, чтобы увидеть гостя.

А тот, судя по фырканью, уже унюхал человека. Вероятно, зверь попытался влезть в дыру, куда нырнули собаки, но не сумел. Ночной гость тряс створку, пытался приподнять её плечами, но та упиралась в верхний косяк. А опрокинуть, снести ворота мешал длинный засов через всю ширину.

Собаки, почувствовав хозяина, принялись с удвоенной энергией лаять и наскакивать на зверя.

«Хватит стоять», — мелькнула мысль. — «Надо что-то делать».

Михаил шагнул вперёд, ныряя в тень. Теперь свет луны не слепил глаза и не мешал разглядеть огромную морду, кое-как вместившуюся в подворотню. Похож на медведя, но какого-то неправильного. Он как будто с разгона врезался мордой в скалу.

«Медвежий мопс какой-то», — хмыкнул внутренний голос.

Мужчина замер, решая, как быть. Можно попробовать ткнуть в глаз. Если повезёт, то достанет до мозга. Если нет — зверь рассвирепеет. Под воротами мелькнули гигантские когти, ломая мёрзлую землю.

«Да быстрее ты!» — Мысленно пнул он сам себя.

Шагнул вперёд, приноравливаясь к удару. Правая рука всё ещё двигалась заторможено. Пришлось менять хват, что не улучшало точности. Положение, опять же, неудобное — глаза цели глубоко посажены и защищены широким надбровьем. То есть, ударять надо сильно нагнувшись, почти параллельно земле. Качнув корпус, Михаил вогнал остриё в область глаза. Попал куда-то в кость, что погасило основной импульс. Силы соскользнувшего копья хватило только чтобы выколоть глаз. Заднюю стенку глазницы он не пробил.

Зверь дёрнул головой, выбивая копьё из рук. Морда исчезла, а снаружи раздался возмущённый рёв. В доски ворот снова ударило что-то тяжёлое. Засов угрожающе хрустнул, но выдержал. Потом удар пришёлся по окну над воротами. Стёкла зазвенели по настилу двора. Зверь почувствовал слабое место и снова ударил сверху. Лапа вышибла последние осколки и разломала раму. В проломе показалась голова.

До этого Михаил думал, что Машка и есть пещерный медведь. Ведь её рост явно выше современных бурых или даже камчатских. Но у Машки морда вполне походит на обычных медведей. А этот совсем другой. Ещё и рост. Высота ворот около трёх метров, а он спокойно суёт морду поверх. Сколько же в нём? Четыре?

Михаил судорожно вздохнул, нашаривая ногой копьё. Жаль, что у него не рогатина. Хотя, может и хорошо. С рогатиной ещё надо умудриться справиться. Раньше, в детстве, Михаил думал, что рогатина выглядит как рогатка. То есть — с двумя остриями, как деревянные вилы. Только позднее он вычитал, что рогатина, она как копьё, только с поперечиной. Эта поперечина не даёт зверю соскользнуть вдоль древка и достать охотника. Но такую тушу, как сейчас, всё равно на рогатине не удержишь.

А зверь стоял на дыбах и бил передними лапами, вырывая толстые доски, как щепки. Вот сломался и вылетел подгнивший верхний брус косяка. Следующим ударом когти зацепили и вырвали одну из досок с самих ворот. Потом другую. В створке теперь светились две широкие проплешины.

Михаил снова прикинул направление удара. Слева от зверя, да с левой руки, мешает стена, а удар справа может не достать сердце. С отчаянным криком мужчина коротко разбежался и на выдохе ткнул в грудь зверя. Здесь уже не могли помешать его способности попадать только в мишень размером с бочку. Это же не глаз. Тут грудь почти метр высотой. Железо коротко скрежетнуло по рёбрам и утонуло в потрохах. Михаил сразу же дёрнул оружие назад, чтобы его не выбило из рук. Сам зверь тоже отшатнулся. Но ненадолго. Казалось, рана только придала ему сил. Всё-таки удар получился недостаточно глубоким. Михаил пригнулся и напружинился. Он уже был готов сорваться с места, когда услышал сзади двойной щелчок тетивы. Над головой вжикнули стрелы и воткнулись медведю в грудь. Тот пошатнулся. Сразу же послышался скрип заряжаемых арбалетов и снова выстрелы. Вторая пара стрел попала туда же — в левую сторону груди. Жалобно взревев, зверь прокрутил балетное па и рухнул. Попытался встать на ноги — не получилось. Ещё раз. Всё. Затих.

Михаил, не оборачиваясь, нашарил за спиной столбушку и сполз на пол. Нервное свистящее дыхание постепенно успокаивалось. Наконец, через него удалось расслышать хрип зверя. Собаки выбрались через пролом ворот и несколько раз обежали тушу, порыкивая. Вот и они успокоились. Гек лёг на землю и принялся вылизывать себе бок. Тёзка обеспокоенно его понюхал, но потом плюхнулся рядом. Михаил отстранённо смотрел на эти действия. Сначала в душе колыхнулось беспокойство, но потом он понял, что, если псина бегала, то ничего смертельного. Заживёт, как на собаке.

Мимо, переваливаясь уточками, с арбалетами наперевес прошли Ольга с Ириной. Михаил с каким-то тупым удивлением отметил, что самострелы снова заряжены. Девушки одновременно прицелились в зверя сквозь разбитые ворота. Потом Ира осталась контролировать с этой стороны, а Ольга вышла через дверь. Прицелившись, она мотнула Ирине головой и та присоединилась к подруге. Когда только навострились? Всё ведь без слов, как будто сотни раз такое проделывали. Михаил воздел себя и выполз вслед за жёнами.

— Чего попёрлись наружу? — Проворчал он. — Стрелять, если что, можно и с той стороны.

Обе только молча пожали плечами. В свою очередь, тоже пожав плечами — одной загадкой в действиях беременных женщин больше или меньше — мужчина двинулся к туше. Обойдя так, чтобы не перекрывать жёнам траекторию стрельбы, он полюбовался выстрелами — все четыре попадания можно накрыть ладонью. Михаил ткнул копьём в лапу, проверяя. Конечность безжизненно качнулась. Решившись, он ударил, протыкая грудь сбоку. Навалился, погружая копьё до земли. Туша зверя дёрнулась, приподнимаясь, и рухнула окончательно. Михаил облегчённо выдохнул и помахал жёнам — теперь точно кончено.

Зверь впечатлял. Видом он действительно напоминал медведя. Только холка, вполне пропорциональная у обычного бурого, у этого больше напоминала верблюжий горб. Морда, как уже заметил Михаил, сильно укороченная по сравнению с обычным медведем. А вот ноги наоборот, гораздо тоньше медвежьих.

— Или они просто длиннее, а толщина такая же? — По неискоренимой привычке, он рассуждал вслух. — А вы как думаете?

Девушки только кивали и пожимали плечами. Особо расходящихся мыслей они не имели. Михаил померил ширину ступни и присвистнул от удивления.

— Пожалуй, даже толще.

Мужчина задумался. Очень хотелось узнать размеры добычи. Но искать рулетку в потёмках, потом пробовать разобраться с цифрами при свете луны… Возиться с факелами при отсутствии электричества тоже желания не было.

Михаил решил сделать это завтра, а пока замерить шагами. Длина зверюги от носа до копчика получалась шесть шагов, это почти четыре метра. Более низкий круп ровно три шага, а в холке ещё на шаг больше. В метрах, соответственно: почти два и два с половиной.

Ольга покачала головой:

— М-да! Машка просто ребёнок по сравнению с этим гигантом.

— Ага, — согласился Михаил. — И теперь большой вопрос: что нам делать с этой большой тушей? По нормальному, надо его разделать. Будет собачкам пропитание.

— А не по нормальному?

— А не по нормальному, оставить тут и пусть грызут, кто хочет. Можно попробовать утащить его волоком на край леса. Это как вариант, чтобы не начинали грызню у нам под окнами.

Ольга покачала головой.

— Вряд ли сможем утащить. Самый здоровый бык весит больше тонны. А этот гораздо крупнее быка.

— Дилемма… — Хмыкнула Ира.

— В смысле?

— В том смысле, что, либо мучиться всю ночь, разделывая тушу. Либо мучиться всю ночь, слушая концерт под окнами. Падальшики найдутся быстро. Насколько я помню, запах крови звери слышат за несколько километров.

— Да пошло оно! — Психанул Михаил. — Всё! Вырезаем стрелы, а потом — будь, что будет!

— Шкуру тоже не берешь? — Удивилась Ольга.

— Не-а!

— С чего бы вдруг?

Михаил начал загибать пальцы:

— Во-первых, кто её разделывать будет? Мне не интересно, а вы сейчас не в том состоянии. К тому же, делать это на морозе нереально, а в доме испоганим всё.

Ольга хотела его перебить, но Михаил остановил её движением руки:

— Можно было бы бросить прямо так до весны. Зима, мороз и всё такое… Но есть во-вторых. А именно, состояние шкуры. Вы заметили, что наша добыча, скажем так, худощава?

— Хочешь сказать, что это голодный медведь-шатун?

— Как вариант. Если медведь не набрал жирка, то он может так и не лечь спать. Или встать посреди зимы. Машка с медвежатами исчезла ведь. Я думаю, что дрыхнут они в своей пещере. Может, и этот гигант должен спать, но что-то пошло не так. Сала у него нет. Под шкурой сразу рёбра. На брюхе и заднице тоже ничего. Разве что горб. Но очень уж он жидкий. Впрочем, я это к чему?

— К чему? — Повторила вопрос Ира.

— К тому, что у голодающего зверя шкура облезает. Плохая шкура. Видите, какими клочками топорщится?

Девушкам оставалось только покивать.

— Давайте, шагайте в дом. Не мёрзнете здесь. — Скомандовал мужчина. — А я закончу и приду.

Ольга протянула руку:

— Стрелы давай сразу, мы их отмоем.

— А, это сейчас.

Когда жёны ушли домой, он, по уже установившейся традиции, принялся вырезать трофеи: когти и клыки. Сами собой в голове закрутилась мелодия Охотника. И, пока отрезал гигантские когти и выбивал зубы, достойные саблезубого тигра, продолжал бурчать под нос:

Других слов он так и не вспомнил, и песенка повторялась на этом отрывке, как заезженная пластинка. С этой песенкой и зашёл в избу.

— Ты чего так долго? — Встретили его упрёком жёны. — Мы поняли, что решил затрофеиться. Но слишком уж долго.

— Да вот. Распотрошил немного. Держите.

— Фу-у-у!

Ирина рванула к раковине. Рвотные позывы отпустили её только через несколько минут. Тогда и смогла поинтересоваться:

— Что это за гадость? Ты ж ведро испакостил.

Ответила Ольга, разглядывая желтовато-белесую колышащуюся массу:

— Как я поняла, это медвежий жир.

— Угу, — подтвердил муж. — Полезный весчь. Ожоги в детстве лечили и простуду.

И добавил:

— Надо только перетопить.

Продолжил, уже помыв руки от жира:

— А ведро отмоется. Вы лучше разрешите загадку, как вы оказались позади меня? Вы же на лестнице стояли.

— Сапегин, не тупи. Тебя, вроде, по голове не били. Просто вышли из подвала.

Ира кивнула:

— Мы пробовали прицелиться от крыльца, но ракурс не тот. Вот и прошли через отопление.

— Между прочим, знаешь, как трудно с животом спускаться по той лестнице? А мы ещё и спешили. Никакой благодарности. Хоть бы похвалил.

Михаил отвесил шутовской поклон и заголосил:

— Вот спасибо, так спасибо! Расспасибное спасибо! Спасительницы вы мои! Как бы я без вас! Охотницы! Афродиты!..

У девушек обиженное выражение постепенно сменялось на весёлое. Наконец, не выдержали и фыркнули.

— Всё, прекращай.

— …Боевые вы мои подруги! Дайте я вас разлобызаю!

Закончил Михаил по инерции и полез целоваться.

— Прекращай, говорю.

Супруги отбивались, но вяло. Им явно нравились похвалы.

* * *

— А если серьёзно, то зря вы полезли наружу. Контролировать можно и через ворота.

Это было сказано уже за столом. Нервотрёпка и несколько часов тяжёлой работы пробудили зверский аппетит. Михаил оглядел традиционно для России заставленный салатами новогодний стол. Правда, все рецепты пришлось творчески переработать. Отсутствие яиц и растительного масла — как по отдельности, так и в виде майонеза — очень портило меню. Почти все салаты требовали либо то, либо другое, либо всё вместе. Винегрет и картофельный салат без масла, гасившего резкость квашеной капусты, приняли не очень приятный вкус. Оливье без яиц и майонеза ни разу не напоминал привычный салат. А уж про острый сыр с яйцом вообще можно забыть — из всех ингредиентов у них имелся только чеснок. Во всех остальных случаях майонез по возможности заменяли молоком, что тоже вносило странный привкус. Разве что холодец ничем не отличался от привычного. Так там и нет ничего специфического.

От традиционных пельменей тоже пришлось отказаться, заменив их на тефтельки с пюрешкой. Вот с них Михаил и начал. Немного утолив голод, он продолжил рассказ:

— Выдрал я, значит-ся, когти-зубы. (Таким макаром, кстати, скоро ожерелья в два ряда придётся делать). А потом думаю: почему бы не содрать шкуру, чтобы собакам комфортнее мясо рвать. Без всей этой шерсти. Содрал, а на горбу… Или в горбу? Горбе… Короче, на загривке прилично так сала. Вспомнилось, как горло в детстве мазали и лицо, когда болел. Вот и срезал.

Последнюю фразу он произнёс, отчаянно зевая. Пришёл откат после нервотрёпки.

— Давайте спать. А?

Зевал не только Михаил, но и его жёны. Кое-как прикрыв стол, чтобы не обветрилось, уползли в спальню и рухнули.

* * *

Следующий день Михаил объявил выходным. По календарю это и так праздник — день зимнего солнцестояния. Но, не смотря на ночное происшествие, решили не заморачиваться ничем, кроме текущих дел. Непонятно, можно ли отнести к повседневным делам упражнения в постели, но в остальном всё то же самое. Протопили печь, покормили лошадок. Собаки и без этого прекрасно знали, чем себя занять. Объевшись ночью парного мяса, они валялись у крыльца. Лишь изредка то один, то другой отходил и грыз снег, где почище.

Вот и люди занимались обычными новогодними делами. То есть, подъедали прошлогодние салаты и пытались развлекаться. Трудно в отсутствие интернета и телевизора, но очень старались. Сначала песни под завывания гармошки. На ней ещё когда-то играл дед по матери. А Михаил так и не научился. Пытался несколько раз. Частушки там или «На сопках Манчжурии» получалось кое-как. Потом снова забрасывал. Так и валялся обычно инструмент в шкафу. Найдёт раз в несколько лет желание — попиликает и снова забросит, чтобы не бесить остальных. Возможно, научись он играть нормально, то не раздражал бы. Но ведь приходилось учиться заново, всё забывалось. Хотя навыки раз от раза возвращались всё быстрее.

В этот раз нашёл гармошку при разборке шкафа. Тогда же нашёлся и самоучитель среди книг. Но не тянуло музицировать. А сейчас вот попробовал. Через пару часов надоело, как всегда. Мало кому нравится повторять снова и снова, хотя не получается.

Оставшиеся до вечера несколько часов убили на рисование карт. Играли в дурака и в пьяницу.

Уже перед сном вспомнили о такой категории настольных игр, как игры-путешествия. Всякие «шаг вперёд, два шага назад». Долго лежали в темноте, сочиняя карту. Надо было придумать такую, чтобы хватило надолго — ведь бумаги немного. А потом Михаилу пришла гениальная мысль, которую он и высказал:

— Зачем портить бумагу, если можно сделать из дерева.

— Хорошая мысль, — согласилась Ольга. — Только каждая карта много места будет занимать.

— Я не досказал. Карта будет одна, но разборная. Чтобы каждый пункт можно было соединить с любым другим.

— Как паззлы? — Уточнила Ира.

Михаил задумался.

— Скорее, как мозаика. Большая доска с решёткой из планочек. А в каждую клетку можно поставить плашку с направлением, куда ходить. Или нет! — Поправился он. — Лучше шестигранники. Так красивее карта получится.

Тут же посыпались вопросы и предложения: как обозначить переходы на несколько шагов вперёд или назад, как отрисовать направление игры. Какие фигурки вырезать. Какими сделать старт и финиш. Даже саму карту уже не так активно придумывали. Такой вариант отодвигал исполнение на долгий срок, зато универсальность игры била все козыри.

* * *

Судя по следам, гости приходили, но мелкие. Возможно — лис или песцы. Ночью люди слышали лай и рычание. Но звучали они не особо опасно, так что оставили собак разбираться с неизвестными. Утром Михаил обнаружил вереницы следов и капли крови. Свои целы — значит, досталось пришельцам.

Очистка двора заняла несколько дней. Михаил понемногу срубал с костей замёрзшее мясо и откладывал для собак. На сами кости не замахивался, прекрасно представляя, какая там толщина стенок при таких размерах и весе туши. Их только пилить ножовкой по металлу. Наверно, так и поступит. А пока ломал по суставам — хрящи, даже замёрзшие — не так уж крепки. Все трубчатые кости отдал собакам прямо сейчас. Варить из них холодец — никакого желания. Как собачки обгрызут хрящи — выпилит центральную часть, вытряхнет мозги, и будут заготовки. Для чего — сам пока не знает. Но прикольная штука.

Когда туша окончательно промёрзла, дошло дело и до требухи. Ломом и топором выломав и вырубив кишки, Михаил вывез их за пределы своего леса. Так же поступил с грудной клеткой и всем, что в ней находилось. Засорять пейзаж черепом не стал, тоже вывез. Тем более, что с разбитыми челюстями тот не представлял художественной ценности.

Уже на второй раз Михаил увидел следы возле вываленной кучи. Собаки тоже обеспокоенно понюхали. Ругаться и гавкать не стали, но мужчину это не успокоило. Обратно вёл лошадь очень медленно, внимательно оглядываясь и ругая себя на чём свет стоит.

«Расслабился, блин! Забыл, где находишься? Это не городской парк! Это дикая природа, мля! Природа — вообще ни разу не изменённая человеком. Ты здесь такая же добыча, как все, а не вершина пищевой пирамиды».

В следующий раз шли втроём. Девушки прикрывали, Михаил вёл запряжённую в сани Лизку. Жеребёнка не брали во избежание — потом как-нибудь разомнётся. Ходить девушкам на шестом месяце уже не очень легко, но и с санями не побегаешь. Так и брели-ковыляли со скоростью улитки, останавливаясь через каждые двести-триста метров.

Воевать не пришлось. То ли им повезло, что местные волки не очень агрессивные, то ли тем хватало и другой добычи. Что, в принципе, тоже везение: именно на их участке сходятся тропы зверья, бредущего к солевым залежам. А может (и это самое вероятное) просто не настали голодные времена. Возможно, что к концу зимы станет труднее добывать прошлогоднюю траву из-под снега. Значит, и у хищников станет меньше добычи.

В любом случае, стая из восьми волков спокойно дождалась, когда он вывалит новую порцию огрызков. Порычали для приличия друг на друга. Но человек с собаками не ушёл, вот волкам и пришлось ретироваться на другую сторону кучи. Отошли и сели в паре десятков метров. Михаил с трудом удерживал себя, стараясь не показать, насколько ему страшно. Пусть жёны способны сбить волка в прыжке. Но одномоментно — только двоих. Следующего — секунд через пять. Даже если собаки свяжут боем ещё двоих, всё равно волков больше. Вот и держал он копьё под рукой у борта саней. Лошадь близко подходить отказалась. Хотя Гек, к которому она привыкла, должен пахнуть примерно так же, как и волки, но не пошла. Пришлось сваливать метров за двадцать от предыдущей кучи. Так и повелось — каждый раз он подъезжал туда, где волков не было, вываливал мусор и сам сваливал оттуда.

* * *

Это был последний рейс. На сани сгрузили все остатки от туши — обрывки шкуры с вмёрзшим в шерсть снегом, сам грязный снег с кровью и мелкими обрывками мяса. На конечной точке уже никто не ждал. Волки, покачивая раздутыми животами, кильватерным строем уходили к южному лесу. Михаил смотрел про такое в передачах типа «В мире животных» или BBC о природе. Волки именно так переносят добычу, а не на спине, как рисуют недалёкие художники. Сделав им ручкой, Михаил принялся освобождать сани.

И только закончив, он обратил внимание, что Мишка что-то унюхал и рычит на кусты. Добыча или опасность? Мужчина разом почувствовал, что здесь и сейчас он — вождь и охотник. Выставив копьё и немного наклоняясь, чтобы не потерять опору при внезапном нападении, он двинулся к кустам, предварительно показав жёнам знак опасности. Листья на кустах почти опали, зарослей, как таковых, не наблюдалось, всё просматривалось насквозь, поэтому Михаил не мог понять, с чего пёс так заливается. Единственное, что ему пришло в голову — неизвестный зарылся в снег. Но ведь так он сам себя сковывает. Глупо. Но и с глупым противником не стоит расслабляться.

На расстоянии в полсотни шагов Михаил стал постепенно заворачивать вправо, чтобы заглянуть с другой стороны. К сожалению, с этой стороны обходить дольше. Зато он не окажется на линии прицела у лучниц. А ещё — именно с этой стороны он увидел след. След, который встряхнул его и поверг в ужас не меньше, чем понимание о попаданстве в первый день переноса. А ещё любопытство. Такой же ужас и любопытство испытал, наверно, в своё время Робинзон Крузо.

Подав ещё раз сигнал опасности и готовности к стрельбе, Михаил распрямился и поднял копьё вертикально. Постоял, подождал — никого. Трусость и безбашенность часто ходят рука об руку. Всё или ничего. Либо он сейчас сумеет подать себя, как самого главного, либо их племени не выжить.

Мужчина ждал, неизвестный продолжал прятаться. Михаил вытащил и расправил ожерелье на груди. Жаль, пещерного медведя не успел подвесить, но и так вполне представительно. Глядя, на него, жёны тоже достали из-за пазухи показатели боевого мастерства.

Ещё немного подождав, вождь отставил копьё на вытянутой руке и заговорил. Громко, но спокойно. Понятно, что его не поймут, но тут главное — вызвать на переговоры.

— День добрый, однако. Я думаю, что вы уже поняли, что вас заметили. Предлагаю встретиться и спокойно обсудить. Сесть за стол переговоров, так сказать. Вот смотрите, я кладу копьё.

Он медленно положил оружие в снег и снова распрямился. Дождался, таки. Под кустами что-то мелькнуло.

— Ну, здрасьте, гости дорогие. А вот татары вы или казачки засланные — скоро узнаем…

Глава 14 Беглецы

Неясыть и Верба бежали. Бежали без остановки уже много дней, пытаясь оторваться от нелюдей. Каждый год в разгар лета нелюди приходили с полудня и нападали на них — на Настоящих Людей. На соседей, живущих за озером, тоже нападали. Соседи — они почти люди, но не совсем. И слова, вроде, говорят такие же, но немного другие. Имена у них тоже другие — как у рыб. А главное — одежду по-другому украшают, и тела раскрашивают иначе. А ещё дальше живут Соседи соседей. Вот те совсем Другие люди. Верба — она из Других. Это же совсем смешно — называться не птицей, не зверем, и даже не рыбой, а деревом. Верба — дочь Ивы и Дуба. А он — Неясыть, сын Иволги и Филина. Вербе тоже сначала смешно было от имён Настоящих Людей, но привыкла. И Неясыть привык к её имени. А когда у Вербы слова стали людскими и он смог понимать её, то удивился: оказывается, Другие люди себя называют Настоящими, а Настоящих Людей — Другими. Брррр! Запутаться можно. И как только они сумели тогда, на празднике летнего жилища, понять друг друга? Старики сказали бы, что молодым не нужны слова. Старики много чего сказали бы. Но уже не скажут. Не осталось никого.

Нелюди с полуденных земель всегда приходили маленькими группами. Высоченные, но узкоплечие и узкобёдрые, с тощими руками и ногами. Чернокожие, противно голые — волосы только на голове и немного внизу живота. Ну, совсем Нелюди. Уроды, что сказать. И слова у них неправильные. То ли дело Люди, любые Люди, даже Другие: широкие, волосатые, руки и ноги толще головы. Сама голова сидит крепко на короткой шее, не то, что у нелюдей. У них длинная и тощая — рукой можно обхватить. Им дай один раз по голове — сразу отвалится.

Если один на один, то люди всегда побеждали нелюдей. Правда, те брали числом, но отряды всегда были не очень большие. Люди справлялись. Но не в этот раз. Нынче нелюди пришли большой толпой. Всех пальцев на руках и ногах не хватит посчитать. А у Людей всего две руки охотников. У Соседей, что живут у озера, больше — рука рук и ещё два. У Других людей больше, чем в стойбище Неясыти, но тоже немного — всего три руки. Но Люди всё равно смогли бы справиться, если бы Нелюди честно пришли биться. Но нелюди сделали немыслимое. Теперь Неясыть и Верба должны рассказать всем людям новое знание — нелюди не боятся ночи.

Нелюди напали перед рассветом, когда духи ночи воют в темноте и запрещают выходить из стойбища. Лучшие воины — мужчины и женщины — встали на бой перед жилищами. Но их было слишком мало. На каждого воина людей приходилось по две руки нелюдей. К рассвету убили всех в стойбище. Всех, кто мог держать копьё. Детей, которым ещё не хватало сил поднять оружие, связывали и стаскивали в центр стойбища. Неясыть и Верба остались живы, потому что именно в эту ночь они и Старуха ушли из стойбища для проведения обряда совокупления. Хороший обряд. Они с Вербой уже три раза проводят его. Жаль, нельзя часто. Но обряд надо проводить только в правильные ночи. Какие ночи правильные, знает только Старуха. Почему называют Старухой? Да потому что никто не помнит, как её зовут. Отец отца был маленьким, а Старуха уже была, и никто не помнил её имя. Она сама уже не может вспомнить. Но про обряды — помнит. Все обряды: призыва лета, уговора Духа Зимы, создания семьи — все проводит Старуха. И не только обряды. Все охотники советуются со Старухой. Вот и сейчас, если бы не Старуха…

Когда на стойбище напали, Неясыть хотел побежать туда, но Старуха остановила.

— Стой, Неясыть! — Увещевала она молодого охотника. — Нелюди напали перед рассветом. Раньше они так не делали. Это новое знание. Неясыть и Верба должны бежать ко всем Другим людям и рассказать им. Беги, Неясыть. Беги, Верба.

Юноша и девушка уже приготовились было покинуть её, но Старуха снова остановила их движением руки. Провела ладонью по животу Вербы и улыбнулась беззубым ртом:

— Теперь вы настоящая семья. Ты, Верба, носишь ребёнка. Жаль, немного времени прошло. Через две луны я бы сказала — мальчик у тебя или девочка. Но ребёнок появился.

Старуха повернулась к молодому охотнику:

— Береги её, Неясыть. Теперь это твой род. А теперь уходите. Уходите тихо. Как волк в лесу. Как щука в воде. Как сова в небе. Уходите^[8].

— А ты, Старуха?

— Не могу я уже бегать. Посижу здесь. Помогут духи предков — значит, ещё мой срок не пришёл. А если найдут и убьют — значит, я слишком долго хожу по земле и мне пора в Земли вечной охоты.

Древним людям немного надо на сборы: копьё в руке, нож за поясом, несколько каменных заготовок и другая мелочь за пазухой. Камни таскать не обязательно, но с ними удобней: заготовка может стать наконечником копья или новым ножом, топором или кресалом. Подхватившись, Неясыть и Верба покинули Старуху. Молодым охотникам не составило труда уйти от нелюдей: те к этому времени собрались в стойбище и пировали. Отойдя за ближайший лесок, откуда уже не слышно воплей победителей, юноша с девушкой перешли на бег и рванули к соседнему роду. Они бежали легко, иногда переходя на шаг. Потом снова бежали. И снова шагом. Таким способом они могли перемещаться весь день. До людей за озером получалось две руки дневных перехода. Это если вдоль берега. Но молодёжь сторожилась и обошла озеро дальней дорогой. Путь занял ещё на четыре дня больше. Присев в кустах, они наблюдали за стойбищем озёрных людей. Порывистый Неясыть хотел сразу выйти к людям, но Верба не дала, заставила подойти тихо. И оказалась права. То, что юноша принял за дымы костров, оказалось остатками сгоревших жилищ. Везде валялись ободранные останки.

— Они… Они едят людей! — Ужаснулась Верба.

Старуха учила их, что люди не едят людей.

— Не только людей. Нелюди едят нелюдей. — Поправил юноша и показал на такое же разделанное тело чернокожего, распотрошённое и без крупных мышц. Получается, это новое знание. И его надо принести другим людям. Всем, кого они встретят.

— Уходим. Надо идти дальше. К твоим родителям.

Верба кивнула. До её бывшего рода ещё три руки переходов. Все рода располагались примерно на одном расстоянии. Это позволяло охотникам от разных родов равномерно поделить добычу.

Молодожёны немного задержались в дороге до родного стойбища Вербы — взятая с собой еда закончилась и они уже два дня не ели. Следовало подкрепиться. Немного покружив по перелеску, Неясыть сшиб камнем зайца. По-быстрому освежевав, они съели добычу сырой — не следовало выявлять себя дымом. Теперь путь шёл через степь. Прятаться здесь почти негде. Но и толпу нелюдей можно заметить издалека, а их пару почти не видно. Так никого и не встретив, они прибыли к дальним рубежам рода Вербы. За время путешествия молодой охотник ещё несколько раз охотился, сшибая палкой вспорхнувших куропаток, которых они съедали на ходу. На знакомой местности девушка взяла управление отрядом на себя и повела их к небольшому гроту в склоне холма. Здесь её соплеменники иногда пережидали непогоду. Грот имел не только узкий, замаскированный кустами вход, но главное — из него вытекал родник, что очень удобно. Верба предполагала переночевать в знакомом укрытии, а утром подобраться к стойбищу.

Но их ждала неожиданная и печальная находка.

Ещё на подходе оба учуяли человеческую кровь. И чем ближе подходили ко входу, тем явственней различали. Из пещерки доносилось сиплое дыхание. Судя по звукам, там находился один человек. Осторожно зашли, ориентируясь на звук. Наконец, глаза привыкли к полутьме.

— Отец!

Девушка бросилась вперёд и уселась на колени перед раненым. Некогда мощное тело Дуба сильно отощало, вокруг глаз проявились синяки. Видно было, что он пролежал здесь много дней, постепенно истекая кровью, которая пропитала землю под ним. Вокруг валялись комки лечебного мха, которым зажимали раны. Но в какой-то момент силы оставили его и раны открылись. Живот старого охотника вздулся. Неясыть осмотрел раны. Те выглядели очень плохо: посерели, покрылись слизью и отвратительно воняли. Особенно та, что в животе. Может, Старуха смогла бы поднять мужчину, но молодые не знали таких трав.

Отец Вербы, растормошённый их действиями, застонал и приоткрыл глаза. Он попробовал поднять руку, но сил не хватало. Попытался что-то сказать — не получилось. Из пересохшего горла вырвался только клёкот. Верба набрала в роднике и напоила отца с рук. Старший охотник, наконец, смог говорить.

— Верба? Неясыть? Почему моя дочь и сын-по-дочери здесь? Что случилось?

— Нелюди пришли, — ответил Неясыть тяжело. — Они едят людей.

— Значит, и к вам тоже…

Дуб кашлянул, но тут же остановился — слишком больно и мало сил.

— У озера тоже были нелюди, — добавил Неясыть.

— Когда? — Жёсткий взгляд тестя сверкнул из-под густых бровей.

— К нам пришли… руку рук дней назад. — Он растопырил ладонь. — К озёрным людям — на руку позже.

— К нам… — Мужчина закашлялся. — К нам больше руки назад. Я уже не помню. Значит, они везде…

Верба напоила отца и тот продолжил:

— Вам остался один путь… Уходить на полночь.

— Разве там можно жить и охотиться?

— Большие длинноносые длиннозубые звери^[9] приходят зимой с полуночи и уходят летом на полночь. А возле больших мамонтов всегда ходит маленькая добыча. Вам будет на кого охотиться.

Девушка испуганно проговорила:

— С полуночи приходит Зима. Мамонты приносят Зиму в своих горбах. — Пересказала она предание.

— Когда мне было столько лет, сколько вам… — Дуб прикрыл глаза, вспоминая. — Мне захотелось узнать, где живёт Зима. Я ходил за мамонтами. Мамонты не приносят Зиму. Там, где живут мамонты летом, нет Зимы. Им хорошо. Там мало деревьев и много вкусной травы. Там нет людей и нелюдей. Там много зверья, которое не боится охотников. Поэтому мамонты уходят на полночь, где рожают детёнышей. Я сам видел это. А осенью мамонты приходят к нам с молодыми мамонтятами.

Неясыть переспросил:

— Если Зиму приносят не мамонты, то где живёт Зима?

Дуб продолжил:

— Когда мамонты остановились, я пошёл ещё дальше на полночь. После степей начинаются болота. Я шёл по болоту, сколько смог. Много дней. Стало очень холодно. Болото закончилось, осталась только вода до самого горизонта. Я шёл по воде, пока мог. Становилось глубже и глубже. А потом я увидел большого водяного зверя. Больше мамонта. Тогда я понял, что дальше идти нельзя — слишком глубоко. Но я уже почти дошёл. Вдали виднелась большая ледяная стена. Она сверкает на Солнце и занимает все земли далеко на полночь. Там, за ледяной стеной, живёт Зима… Я нашёл, где живёт Зима…

Последние слова мужчина пробормотал еле слышно и замер с улыбкой на губах. Последние силы ушли на разговор.

— Отец? — Верба обхватила его лицо и замерла.

— Он теперь ходит по Землям вечной охоты, — проговорил Неясыть.

Верба только кивнула и опустила руки. Юноша поднялся, вышел наружу и оглядел северный горизонт, скрытый густыми лесами.

— Неясыть уходит на полночь. Верба со мной?

Девушка встала рядом и взяла за руку:

— Верба с тобой. Мы идём вместе.

Они сложили умершего в позе новорождённого, подрезав ему жилы и связав запястья и щиколотки — так всегда делала Старуха. Она говорила, что умирая здесь, люди рождаются в Землях вечной охоты. Положили рядом с умершим кусок мяса — будет, что поесть, пока не научится охотиться на сказочных зверей. Потом обвалили вход земляного грота и отправились в путь. Никаких обсуждений или особого сбора. Слова древних людей не расходились с делом. Решили — пошли.

* * *

За два дня они дошли до Мамонтовой Тропы — широкой сложноизогнутой проплешине между лесными массивами. По ней гигантские звери и примкнувшие к ним другие травоядные проходили дважды в год. В начале лета, когда становится слишком жарко для мохнатых гигантов, они уходят на север. А осенью возвращаются. Вслед за ушедшими на юг мамонтами на земли людей приходит зима. Весной всё повторяется: мамонты и носороги идут с юга, перепахивая снег, и тот тает, появляется свежая трава.

До миграции с севера на юг ещё далеко, но сейчас, пока есть живность в лесах, можно проскочить через них и посмотреть, как там живётся на той стороне.

Именно так думали Неясыть с Вербой, перемещаясь волчьим шагом на север по участку степи, оставшемуся свободным от леса. Стада степных гигантов дважды в год шагали здесь вдоль небольшой речки и по дороге объедали все ростки деревьев и кустов.

Так как река текла очень извилисто, то и степной рукав шёл так же. Но молодые люди не хотели терять время и периодически напрямую пересекали попадающиеся языки леса. К тому же, в редколесье можно подбить зайца или птицу.

Луна выросла, уменьшилась и снова начала расти, когда Неясыть с Вербой прошли последние перелески. Деревья расступились в очередной раз, и перед ними развернулась степь. Юноша с девушкой пронаблюдали до вечера в кустах у края леса, но не обнаружили следов присутствия человека: ни самих людей или нелюдей, ни дыма на широком горизонте. На следующее утро они прошли немного вглубь степи и забрались на вершину одинокой разлапистой сосны, выросшей на вершине холма. Со вчерашнего дня ничего не поменялось — всё та же холмистая равнина, поросшая густой травой и мелким кустарником. Кое-где видны пятна мелких озёр и совсем скудные островки леса. Неясыть огляделся ещё внимательней, прикрывая глаза ладонью от яркого Солнца, но дыма так и не увидел. Никто не разводил очаг, чтобы приготовить пищу, никто не жёг степную траву, чтобы выгнать зверя. И никто не шагал по степи цепью, загоняя добычу.

Однажды ему показалось, что в кустах притаился охотник, но сменившийся порыв ветра принёс запах длиннозубой кошки. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что люди не стали бы терпеть кошку рядом с собой и давно убили бы её. А плохо, потому что им самим теперь придётся жить рядом. Лучше убить длиннозубую кошку, но вдвоём это трудно. Он слышал о великих охотниках, которые убивали хищника в одиночку, но обычно на охоту выходил весь род, иногда — несколько родов, которые жили рядом. Только тогда удавалось загнать и победить сильного зверя.

Можно попробовать уйти ещё севернее, но Неясыть чувствовал, что дальше добычи будет мало. Все звери, он это видел, хоть и бродили в разные стороны, но не уходили в сторону полуночи, а поворачивали на восход. Путь на восход или закат тоже таил неизвестные опасности. Там обязательно найдётся другой хищник — волки, гиены, шакалы, медведь или ещё одна кошка.

Но есть одна зацепка. Немного западнее есть небольшая скала, с высоты её стало видно. Возможно, там будет пещера или хотя бы расщелина. Тогда можно забаррикадироваться внутри и перезимовать. Так он и сказал Вербе:

— Идём на закат.

К вечеру люди уже обследовали группу валунов. Два самых крупных лежали рядом. Один из них навалился на другой, как будто они проводили обряд совокупления. Ещё один маленький стоял сбоку. Под камнями образовалось достаточно большое и сухое место, закрытое от осадков.

— Мамонт-мама, мамонт-папа и мамонтёнок. — Удивился Неясыть.

Верба согласилась. Камни весьма отдалённо напоминали мохнатых гигантов, но воображение дикарей дорисовывало и отсутствующие бивни, и несуществующий хобот.

— Будем жить здесь!

Валуны очень удобно располагались. Оставалось только закрыть камнями промежутки между ними и замазать всё глиной, чтобы зимой не выдувало тепло. На их счастье, никто пока не заинтересовался этой норой, кроме птиц и какой-то мелочи: территория большой кошки осталась позади, а земли соседнего хищника ещё не начинались. Чувствовался запах большой кошки, но очень слабый. С прошлого года она здесь не появлялась. С чистой совестью Неясыть и Верба заняли пещерку.

* * *

До зимы молодая пара кочевала вслед за потоками травоядных. Здесь, на землях Полуночи, находились настоящие Места вечной охоты. Столько добычи Неясыть никогда не видел. Те гигантские стада, что проходили мимо их рода весной и осенью, были только каплей по сравнению с мириадами, которые бродили здесь. Молодому охотнику достаточно было засесть в кустах, и до вечера он мог насадить на копьё козу или барана. А уж зайцев или перепёлок с куропатками — выйди да кидай камни или палки. Сделав петлю немного к полудню и на закат, молодёжь вернулась к Каменным мамонтам, под которыми нашла свой приют на зиму.

Пока они бродили за зверьём, то не пользовались огнём — зачем стараться, если разводить костёр долго, а утром надо его бросать. Да и свежее горячее мясо можно есть сырым. Но сегодня Верба занялась очагом — главным местом в жилище. На огне мясо становится мягче, огонь греет и даёт свет холодными зимними ночами.

Пока Неясыть таскал камни и грубо закладывал щели между валунами, Верба выложила круг из плоских камней — на них удобно печь мясо. Скатала из сухого мха и травы шар размером с кулак, накрошила туда порошка от высохшей гнилушки.

Теперь — таинство добычи огня. Только Старшая женщина в роду командует возле очага. Только она может разводить огонь, если он погас. Только она назначает очерёдность тех, кто будет поддерживать пламя, и наказывает тех, кто плохо его кормит.

Неясыть прекратил таскать камни и сел напротив Вербы. Ему тоже стало любопытно, как Старшая женщина в их роду будет разжигать огонь. За прошедшее с побега время у Вербы с Неясытью первый раз появилось постоянное жилище. Это их первый очаг, первый родовой огонь.

Верба глубоко вздохнула, унимая дрожь, и достала из-за пазухи свёрток старой мягкой кожи. Открыла. Перед ней лежали три огненных камня. Не только из-за трудоёмкости при добыче огня, но и из-за того, что тратятся ценные камни, она не хотела разводить огонь. Камни тратятся, а где их найти, они не знают. Верба и Неясыть никогда не были в тех местах, откуда камни родом, хотя хорошо помнят описание. Плохо то, что те места далеко на полдень, а там теперь живут нелюди. Где ещё найти такие камни — неизвестно.

Верба ещё раз вздохнула и решительно взяла первую пару камней.^[10] В памяти всплыл весь процесс, как Старшая женщина зажигала огонь. Сначала надо потереть шершавой стороной кремня о первый огненный камень — блестящий, с бурым оттенком и рассыпающийся на тонкие иголочки. Порошок посыпался в подготовленный шар из мха и травы.

Готово. Теперь перевернуть кремень острой стороной и ударять им по другому огненному камню — тоже блестящему, но с жёлтым отсветом и с плоскими краями. Бить надо долго, пока искры, обильно сыплющиеся от ударов, не попадут на бурый порошок первого огненного камня. Наконец, искра упала куда надо и от места попадания во все стороны полетели новые яркие искры, зажигая новые порции порошка. Затлела труха, резко загорелась, а от неё зажглись трава со мхом. Осторожно раздувая огонь, Верба подложила бодыль и тонкие сухие веточки. Так, увеличивая толщину топлива, она дошла до толстого хвороста.

В груди Вербы бушевал огонь чуть ли не сильнее того, что горел перед ней — она сумела, смогла! Теперь она настоящая Старшая женщина рода! Расширенными от счастья глазами она посмотрела на Неясыть и увидела такие же радостные глаза довольного её способностями мужа.

* * *

Перед самыми холодами ветер поменялся на северный. Он принёс не только снег и морозы. Молодой неопытный охотник не учёл, что зимой травоядных становится меньше, а потому хищники забредают от своей лёжки дальше, чем летом.

Длиннозубая кошка пришла, когда прекратился буран. Никогда в родных краях они не видели, чтобы ветер налетал так внезапно, дул так сильно и приносил столько снега. Вечером они подъели предыдущую добычу, и Неясыть как раз на следующий день хотел пойти охотиться. Но к утру их завалило. Они попытались выбраться, но находиться снаружи оказалось просто невозможно. А уж охотиться — вообще нереально. Несколько дней им пришлось сидеть в тёмной норе без еды и огня. Отогревались только своим дыханием и ели снег, чтобы утолить жажду.

Когда прекратились завывания ветра, юноша прокопал лаз и высунулся. Его глазам предстала совершенно преобразившаяся картина. Не осталось ни одного цвета, кроме белойземли и голубого неба. Парень застыл, не зная, как теперь искать добычу. Но всё разрешилось очень скоро: на равнине то тут, то там стали проклёвываться чёрные точки. Это животные, переждав пургу под снегом, начали вставать и стряхивать с себя белые копны. Вот совсем недалеко зашевелилась такая же кочка. Неясыть обрадовался, что далеко ходить не придётся. Но тут снег обвалился полностью, показав шкуру большой кошки.

Зверь потянулся, поводил мордой. Как назло, именно в этот момент порыв ветра дунул от юноши к хищнику. Кот, а Неясыть понял, что зверь мужского пола, оглядел положение добычи и неспешно направился к валунам.

Бежать уже некогда, некуда, да и невозможно. Адреналин ударил в мозг человека, разгоняя мысли, и прокатился по организму, напружинив мышцы силой. Кот не видит под снегом вход в нору и считает, что человеку некуда деваться. Остаётся только один способ победить: дождаться прыжка и нырнуть в нору, выставив копьё. Так он и поступил. Не вытаскивая оружие из снега, упёр пятку копья в скалу. И только в последний момент, когда хищник уже летел в прыжке, поднял наконечник. Зверь не успевал отвернуть. Оставалось только дождаться, когда тот наткнётся на копьё. И Неясыть дождался. Когти хищника почти коснулись его груди, когда юноша присел и откатился назад.

Снаружи доносился вой и хрип умирающего зверя. Двое людей со страхом слушали жуткие звуки, так похожие на завывания ночных духов.

* * *

Сегодня Неясыть пришёл с охоты встревоженный. Ветер поменялся и принёс в себе опасность. С восхода принесло самый страшный для них запах — запах дыма. Точнее — для него, для Неясыти. Дым — это человек. А люди всегда убивают чужаков-мужчин. Так было в его роду, так было и в дальних, незнакомых с его родом, стойбищах. Если появлялся мужчина, его убивали, а если женщина — делали чьей-то женой.

Надо понять, откуда именно исходит опасность. Бросив добычу Вербе, он полез на вершину валуна. Осенние ливни и зимние заморозки оставили на камне скользкий панцирь, но юноша уже давно выколотил во льду ступени, чтобы осматривать округу с высоты. Только сегодня ему не повезло. Уже собираясь спускаться, Неясыть поскользнулся и полетел вниз. Упав, он попал ногами в расщелину. Кости хрустнули под весом тела.

Верба начала разделывать принесённую тушу, когда услышала шум за спиной. Неясыть лежал на земле и рычал от боли. Она бросилась к мужу. Его ноги торчали под неестественным углом, вывернутые и поломанные. Обломки кости проткнули кожу и кровоточили. Как вправить суставы, Верба знала — когда-то Старуха научила её. Но что делать с поломанными костями, она не представляла. Повезло, что обломки только раздвинули мышцы, не порвав ни их, ни крупные жилы. Но это не суставы, даже когда поставишь их на место, они не заработают.

Верба сунула пострадавшему деревяшку в зубы:

— Верба знает, что делать. Старуха учила. Неясыть готов?

Парень решительно кивнул. Он ещё не знал, на что соглашается. Схватив ногу сильными руками, привыкшими разминать шкуры, за пятку и ниже колена, девушка вытянула всё: и вывернутый голеностоп, и сломанную кость.

Юноша зарычал и завыл, преодолевая боль. Ногти заскребли по оледенелым камням. Палка в зубах разлетелась щепками. Неясыть почти потерял сознание, но сустав уже щёлкнул, вставая на место, а края сломанной кости сошлись, и Верба медленно отпустила ногу. Мышцы от боли сводило судорогой и они стянули обломки, не давая им разойтись. Девушка заменила деревяшку и взялась за другую ногу.

— Готов?

Юноша отчаянно замотал головой. Несмотря на мороз, всё тело Неясыти покрывал крупный пот. Смахнув со лба капли, он откинулся, успокаивая дыхание. Наконец, сильная боль прошла, он кивнул, чтобы тут же зарычать от новой пытки. Но эта нога пострадала меньше. Сломанная кость не вылезла наружу, только изогнула голень. Уже научившись, девушка растянула ногу, пока обломки не встали на место, потом медленно отпустила, и сильные мышцы сами стянули кость. Пусть криво, зато не расходится. Подхватив мужа под мышки, Верба поволокла его внутрь. Она запыхалась, мешал выросший живот, но дотащила, упав рядом. Ноги пострадавшего бултыхались по неровностям, заставляя его скрипеть зубами. В конце пути парень вырубился.

Очнулся Неясыть от тепла очага. Осмотрелся туманящимся от боли взглядом. Верба уже разделала добычу. Выкинув потроха, она затащила остальное внутрь. В ожидании, когда очнётся муж, девушка отрезала от туши куски мяса и кидала их на раскалённые камни.

— Верба спасла Неясыть…

Девушка кивнула.

— Зря… — Тихо произнёс он.

— Почему?

— Неясыть очень долго не сможет охотиться. Верба не сможет охотиться, пока не появится ребёнок. Мы умрём от голода. Ребёнок не сможет родиться.

Девушка нахмурилась, пытаясь понять логику мужа.

— Что делать?

— Верба пойдёт к людям. Туда. — Он показал направление, где засёк столб дыма. — Там чужие люди. Они примут Вербу в свой род. Женщин часто принимают в род. Женщин с ребёнком — всегда принимают. Мужчин убивают.

Он уже обдумал всё, пока лежал. Верба действительно не сможет охотиться. Живот уже вырос и мешает. Здесь, рядом с ним, она точно умрёт. А там, у чужих людей, может выжить. И ребёнок может выжить.

— У нас мужчин не убивали. — Возразила девушка. — Принимали в род.

— Вы другие люди, а мы…

Неясыть хотел сказать «настоящие», но замолчал. Все они теперь настоящие. Других не осталось. Юноша мотнул головой, отправляя жену в путь:

— Иди.

Кивнув, девушка встала. Она уже решила, что будет делать. Пусть Неясыть велел просто идти и остаться в чужом роду, но она сделает по-своему. Она дойдёт до людей и приведёт их сюда. Тогда они спасут отца её ребёнка. Неясыть хороший охотник, он пригодится. В её роду был мужчина, который сломал ногу, но его выходили, и он снова охотился.

Решив это, Верба подвинула мужа так, чтобы у него под рукой оказался снег с нарезанным и сложенным в шкуру мясом. С другой стороны она наносила как можно больше хвороста. Теперь у него есть еда, питьё и топливо на несколько дней. Верба выбралась наружу и привалила несколько тяжёлых камней. Так до Неясыти не доберётся крупный хищник.

Подхватив копьё, она шагала в том направлении, что указал муж. На ней сейчас был только пояс-сумка и большая шкура. В пути шкура сложена вдвое, чтобы идти свободно, а на ночь можно в неё завернуться. Сильных морозов пока не было и привычные к холоду голые подошвы торили путь. К сожалению, сейчас она не может долго бежать, но будет стараться. Даже вышла она именно сегодня, а не завтра, хотя Солнце давно перевалило за полдень. Но до темноты она успеет уйти достаточно далеко. А значит, быстрее доберётся до цели и быстрее вернётся.

* * *

Уже на второй день она увидела дым и скорректировала путь. Ещё через два дня — вышла к лесу, в глубине которого, вероятно, стояло чужое стойбище. Питалась в пути она тем мясом, что взяла с собой. На ночь девушка заворачивалась в большую шкуру и зарывалась в снег.

Обойдя очередные кусты, Верба увидела вдали волчью стаю. Ветер дул сбоку, относя запахи и шум, и девушка ничего не почуяла. Да и устала уже. Она присела, кусая губы от досады. Дым она видела где-то прямо перед собой в глубине леса, но теперь придётся обходить. Что же волки делают так близко к людям? Почему люди их не убили?

Неожиданно из леса показалась странная процессия. Впереди шагал человек, который вёл за собой лошадь. Именно вёл. Даже отсюда Верба заметила, что от руки человека к голове лошади тянется ремень. И лошадь — эта пугливая добыча, которая могла бы ускакать, не бросала человека, а понуро брела. И не просто брела, а тащила за собой волокуши с костями и обрывками шкур. В роду Вербы иногда делали волокуши из больших веток и молодых деревьев, если надо было перетащить добычу. Только здесь волокуши тянула лошадь, а не люди.

Сам же человек был закутан с головы до ног в странные ярко-синие шкуры. Позади шли ещё два человека с непонятными скрещенными палками в руках. Один тоже одет в синие шкуры, другой — в зелёные. Точнее — одна и другая — острыми молодыми глазами Верба увидела, что это женщины. Женщины, которые, как и она, носят в животе детей. Только почему-то одна высокая, а другая очень маленькая. Верба даже подумала сначала, что перед ней ребёнок, но потом заметила характерный живот и то, что двигалась та, переваливаясь.

Первый человек тоже женщина, решила Верба. Ни один мужчина не будет заниматься такой ерундой. Не будет он вытаскивать мусор так далеко от дома. А вот женщинам грязь не нравится. Судя по всему, это три женщины, которых отправили выбросить мусор. Странно, конечно. Но бывает. Люди у озера стараются выкидывать отходы от рыбы в воду. А то очень уж та воняет.

А здесь, наверно, весь мусор выкидывают, вот и отправили женщин. Одна из них, которая ведёт лошадь, не носит ребёнка, поэтому именно ей поручили выкидывать. А эти двое — за компанию. У них в роду женщины тоже ходят по несколько человек. Так зверь боится приближаться.

Девушка встала на четвереньки и тихо поползла, стараясь прикрываться кустами. Если в этом роду выкидывают кости, на которых осталось столько мяса, то значит, у них много добычи. Если много добычи, то они могут принять в род не только её саму с ребёнком, но и её мужа. Значит, надо дождаться, когда разойдутся волки, и пройти по следу.

Подойдя ближе к одной из куч, первая из женщин что-то крикнула. Тут из кустов выскочили ещё два волка. Или не волка? Девушка пригляделась. Один точно волк. Молодой только. Второй вроде похож, только странной чёрно-бурой масти и морда немного другая. Но пахнет волком. Верба решила, что звери нападут на людей, но те проскочили мимо и зарычали на копошащуюся в огрызках стаю. Волки, до этого копошившиеся у одной из куч, немного поругались со странными собратьями и отошли.

И вот тут страх охватил Вербу. Она сравнила рост женщин и высоту волка. Если самая маленькая женщина получалась примерно её роста, то остальные гораздо выше. Неужели нелюди уже добрались досюда? Плохо, очень плохо. Теперь не выжить ни ей, ни её мужчине.

В это время у мусорной кучи продолжалось движение. Волки дождались, когда женщина вывалит из волокуш кости и обрывки шкур с остатками мяса, а потом принялись набивать животы. Верба уже бежала бы отсюда, но сейчас двигаться нельзя. Это ещё повезло, что волки не заметили, что рядом человек. Придётся ждать, когда они уйдут.

И Верба замерла, завернувшись в шкуру. Ей снова повезло — волки уже давно здесь крутились и быстро закончили. Девушка дождалась, когда хищники отойдут достаточно далеко, и, наконец, решилась. Но не успела она подняться, как в лесу снова заскрипели волокуши. Верба опять упала и завернулась в шкуру.

Повторилась процедура освобождения волокуш. Женщина начала разворачивать лошадь, когда волк, который не волк, учуял Вербу. Зверь подбежал к кустам и принялся рычать. Девушка сначала запаниковала — волк оказался крупнее привычных ей. Но тот только рычал и иногда — это оказалось совершенно неожиданным — подзывал женщину лаем, как лиса. И та пошла к кустам. Чем ближе та подходила, тем тревожней становилось Вербе. Убежать? Драться? Убежать или драться?

Вот женщина что-то сказала, потом убрала копьё и сняла капюшон. На Вербу уставились огромные чёрные немигающие глаза. Девушка задрожала. Про таких людей никто никогда в их родах не рассказывал: ни в её, ни в роде Неясыти. Верба заворожённо смотрела в чёрные глазищи и не могла пошевелиться. Вдруг человек что-то пробормотал и вынул глаза. Верба ахнула и зажмурилась. Только через минуту, когда так ничего и не произошло, она решилась посмотреть. Человек всё так же стоял. Кровь от выдранных глаз не текла. Верба присмотрелась внимательней — теперь на лице находились обычные глаза, немного больше, чем у неё или других людей, но обычные. А не эти страшилы.

Всё так же лёжа девушка продолжала рассматривать человека перед ней и замечала всё больше деталей. И чем больше деталей, тем меньше понимала. По росту перед ней явно был нелюдь, хоть и ниже встреченных ранее. И гораздо шире. И по росту, и по ширине это был человек, средний между Настоящими людьми и Нелюдями. Но кроме того шкура скрывала заросшее бородой лицо. Заросшее белое лицо. Она всегда считала, что Настоящие люди белые, а Нелюди чёрные. Но этот бледнее, чем она! И что же получается? Ведь только у настоящих людей светлая кожа и растут такие густые бороды. У нелюдей кожа чёрная, как сажа, бороды очень редкие, усов же почти нет. А волосы у нелюдей короткие и сильно спутаны. Но этот человек такой же заросший, как Настоящие люди, волосы у него такие же прямые, а кожа — даже белее. Значит, это Настоящий-настоящий человек? И да — перед ней мужчина, а не женщина! Но почему же он такой высокий и худой? Как же здесь, на землях Полуночи, всё неправильно!

Человек ещё что-то сказал, а потом залез под свою шкуру ярко-синего цвета и вытащил ожерелье. У Вербы перехватило дыхание: если добыть волчьи клыки для охотника не такая уж доблесть (хотя вон их сколько!), то убить длиннозубую кошку — очень трудно. Краем глаза она заметила движение. Это женщины чужаков тоже полезли под шкуры. И она не поверила глазам — достали ожерелья из клыков и когтей. Что там у них? Волки? Это для женщины, в отличие от мужчин, непросто — столько волков убить. И ещё какая-то кошка, Верба такую не знает. Знатные у чужаков охотники и охотницы!

Решившись — всё равно ведь надо выбирать: либо драться, либо знакомиться, — Верба поднялась, накидывая на плечи шкуру. Оставалось надеяться, что не убьют. Со стороны беременных женщин донеслись какие-то слова и смех. Мужчина смутился. Ругнулся на женщин — даже не зная слов, Верба поняла это. Но на тех ругань не произвела впечатления. Всё так же посмеиваясь, они закинули на плечи непонятные перекрещенные палки и подошли ближе.

Глава 15 Прикладная лингвистика

— Слушай, Сапегин, первый же встреченный абориген оказался женщиной. Ты даже в заснеженной степи нашёл девку. И… Это ты её обрюхатил?

Ирина не стала ржать, как Ольга, но тоже улыбнулась. Да уж. Оказалось, что аборигенка совершенно голая, кроме небольшой набедренной повязки — скорее даже широкого пояса. Зато как она гордо завернулась в огромную шкуру!

— Да какая женщина? — Огрызнулся Михаил. — Грязная, жирная и вонючая тётка! И волосатая вся. И шнобель похлеще, чем у еврея.

— Совсем не тётка, посмотри на неё. Ей же лет двадцать. И не жирная. Кость широкая — да, но жира нет. Питалась плохо, наверно.

Девушки расслаблено положили арбалеты на плечи и подошли ближе, разглядывая гостью. Перед ними стояла первая представительница местной цивилизации. Рост кое-как дотягивал даже до низенькой Ирины. Зато коренастая и плечистая. И пузатая к тому же. Кожа загорелая почти до черноты. Не чёрная, как у негров, а сильно загорелая. Как у каких-нибудь узбеков, туркменов или греков с итальянцами и прочими ромеями. Волосы тоже можно принять за чёрные, но на ярком солнце видно рыжину. Это на голове и… кхм… внизу живота. В остальных же местах несколько светлее, под цвет кожи. В остальных — это везде, где растительность зачастую присутствует не только у женщин, но и у мужчин: ноги, руки ниже локтей, спина, середина живота и груди. А глядя на лицо, вспомнился анекдот. Это который «если бы не усы — вылитая моя жена». Михаил хрюкнул, унимая смех. Пересказывать анекдот не рискнул. Был у него неприятный опыт. Знакомая тогда знатно обиделась. Не любят женщины, когда им напоминают о том, что надо бриться.

— Ну, согласен. Совсем девочка. Но то, что волосатая и вонючая — спорить не будете? Ещё и вшивая, наверно.

— А это уже издержки местного климата. Как ей мыться зимой-то?

Гостья, нахмурив брови, переводила взгляд с одного говорящего на другого. Наконец, ей надоел этот непонятный трёп. Она ткнула себя в грудь и произнесла гортанно:

— Ив.

— Кажется, она представилась. Слышь, Сапегин?

Гостья не дождалась адекватной реакции и снова ткнула себя в грудь:

— Йѣw^[11].

Теперь, на второй раз, стало понятно, что В у неё не совсем В. Скорее, похожа на английскую W. Да и в начале не И, а Й с каким-то непонятным звуком. Михаил взмахом ладони остановил очередную насмешливую фразу, готовящуюся вылететь изо рта жены. Также ткнув себя в грудь, он назвался:

— Михаил.

— Мекхаель, — почему-то на испанский манер повторила гостья.

Только Х у неё получилось странное. Что-то среднее, между К и Х. Поочередно показывая на себя и собеседницу, мужчина произнёс:

— Михаил. Ив.

— Меӄаель. Йw.

Вперёд выступили жёны:

— Ольга.

— Ирина.

— Ольыга. Ийинэ. — Повторила девушка.

В имени старшей жены у неё появился такой же непонятный короткий звук, как и в собственном имени гостьи. А у Иры девушка не только не смогла произнести Р, но и вообще исказила имя. Ладно, хоть ударение осталось на тех же местах. Теперь уже ему впору посмеяться, как переврали имена жён. Но Михаил решил не заострять.

— Ну, вот и познакомились. Давайте домой.

Он махнул рукой, все двинулись. Почти все. Йв осталась стоять.

— Что? — Мужчина постарался мимикой показать вопрос.

– Ӈанко! — Девушка махнула рукой.

Первым шло не чистая Н, а очень похоже на английскую носовую N в инговом окончании.

— Чего? — Не понял Михаил.

– Ӈанко. Гѣммо ҕоля куҕэтѣӈ. Эньпичинэну ѣнно ӄайѣкна. Ѣнан гѣткаw мѣли.

Далее последовала пантомима, достойная артистов Монмартра или театра «Мим».

— Них*я не понятно, но очень интересно. — Выдал Михаил.

— Да чего непонятного? — Хмыкнула Ольга. — Там кто-то ноги сломал, надо идти к нему на помощь.

Ира уточнила:

— Муж её ноги сломал. То, есть отец ребёнка.

— А! То есть вот эдакое движение руками — это зачатие что ли? — Уточнила Ольга.

— Я поняла именно так.

Ольга постаралась воспроизвести жесты гостьи:

— Там, мужик сломал ноги. Идём туда, везём мужика сюда. Так?

Девушка радостно закивала.

— И!

Тут в переговоры вступил Михаил:

— Как далеко?

Он показал на Солнце, потом провёл ладонью по небосводу.

— Сколько раз?

Он начал повторять солнечный путь, каждый раз показывая пальцы:

— Один?

— Два?

— Три?

— И! Ӈѣёк! — Радостно закивала Йв, увидев перед собой три пальца. — Ӈѣёк ҕѣлwѣй!

— Три дня, значит… Значит так! — Продолжил он приказным тоном. — Сейчас вечер. Идём спать. Потом берём еду и идём к твоему мужику. Ферштейн?

Каждую фразу он пытался обозначить более-менее понятными жестами.

— Уйӈэ! — Йв замотала головой и снова махнула вдаль. — Ӈанко мѣнтѣленмѣк!

— Я понял, что наши заморочки для тебя х*йня. Но всё же…

Его перебили. Теперь уже Ира попыталась объяснить:

— Ты пойми. Нельзя ночью ходить. Завтра пойдём. Солнце встанет, и пойдём. Поняла? Ферштейн? — Зачем-то повторила она за мужем по-немецки.

— Еёк… Ӄейчѣтэй. — Вздохнула Йв.

Гостье явно хотелось, чтобы пошли сейчас, но одной ей не справиться, и она согласилась.

* * *

Верба шагала вслед за остальными и пыталась успокоиться. Ей хотелось бежать обратно, к своему мужу, но приходилось идти с этими странными людьми. Если она уйдёт сейчас, то чужаки сами не пойдут спасать Неясыть. Зачем это им? Им это не надо. Придётся ждать, пока чужаки соберутся в дорогу. А они не хотят идти это на ночь глядя. Странные они какие-то. Всё не как у людей. Лошадь, вот, поймали и заставили волокуши таскать. Странно, но удобно. Люди бы так не смогли. Боятся лошади Настоящих людей. Когда Мекхаель подвёл Вербу к волокушам, животное захрапело от страха и попыталось убежать. Мекхаелю удалось поймать и успокоить лошадь, но она так и продолжала настороженно смотреть на Вербу.

Если Мекхаель завтра возьмёт их, то будет удобно тащить Неясыть. Наверно, возьмёт. Потом эти странные большие глаза. Что это? Как только отправились вглубь леса, Мекхаель снова прицепил их. Но только он один. Женщины большие глаза не носили. Странные шкуры синего и зелёного цвета. Шерсть не видно — она внутри одежды. Зато видно, что кожа очень странных цветов. У каких зверей такая кожа?

За этими размышлениями она не заметила, как дошли до жилья чужаков. Сначала Верба ничего особенного не замечала — просто шли вдоль груды поваленных деревьев. Хотя уже это было удивительным. Слишком ровно повалило деревья, что они образовали большую непроходимую кучу. Потом девушка увидела, что деревья не вырваны с корнем сильным ветром, а отрезаны, как она отрезает кусок мяса. Вон остались корни в земле, а вон стволы с ровным срезом. Ещё одна странность чужаков. Ӄок!^[12] Как же они сильны! Какой надо топор, чтобы он резал деревья, как нож — траву? Волшебный топор!

Внезапно в поваленных деревьях появился проход, а за ним — жилище чужаков. Такого Верба ещё не видела. Зимой люди её рода жили в большом чуме — вместе ведь теплее. Летом каждый гулял, где хотел. Иногда ставили лёгкие кожаные чумы или шалаши, если тепло — то спали под открытым небом. Люди озера ставили чумы из двойного слоя шкур. Ещё и под ногами шкуры — у воды сыро и холодно. Также Верба слышала про жилище в скалах или в гротах. Один грот даже видела. В роде Неясыти не просто ставили большой чум на зиму, но ещё и рыли яму по пояс — в землянке зимой теплее, чем просто под колпаком из шкур. Чтобы стены землянки не осыпались, их крепили жердями.

Жилище чужаков и в этом удивило. Стены не из шкур, не из земли и даже не из жердей. Из толстых стволов больших деревьев. Часть из простых круглых стволов, а часть из расщепленных на доски. Но и то, и другое — огромных размеров. Чум она всё-таки увидела — на высоте трёх её ростов начинались скаты из волнистого серого камня. Это над жилищем из круглых стволов. А над жилищем из ровного дерева — плоские навесы. Люди тоже иногда делают навесы, чтобы летом укрыть себя и огонь от дождя. Жилище поражало размерами. Сколько же здесь живёт людей? Здесь и её род поместится, и род Неясыти. Разве что озёрные люди не влезут — их больше всех.

Мекхаель отодвинул часть стены и скрылся внутри. Верба, как гость, ждала, пока зайдут хозяева. Но женщины не торопились: достали веник, смели снег от входа, потом обмели ноги, завёрнутые в странно выделанную кожу. На ходу было не очень хорошо видно, а теперь девушка смогла рассмотреть и то, что всё аккуратно сшито из маленьких кусочков кожи, и тоненькие ремешки, на которые завязано, и толстый низ, неизвестно из чего сделанный. Настоящие люди обходились просто подвязанными шкурами, и то — только в самые сильные морозы. Но сейчас мороза нет, а эти странные люди замотали ноги.

В это время раздался грохот. Верба быстро развернулась на шум, готовясь защищаться. Но увидела только, как проваливается ещё одна часть стены. Мекхаель повёл лошадь внутрь. Девушка заинтересованно пошла вслед за волокушами. Внутри оказалось не очень темно — остатки вечернего света проходили через большие проёмы по верху стены.

Мужчина тем временем отвязал лошадь и увёл дальше, бросив волокуши на дороге. Пока Верба перебиралась через них, мужчина с лошадью уже ушли за поворот. Девушка, выглянув, успела увидеть ещё одно маленькое жилище, сложенное из стволов. Волшебные у чужаков топоры. Людям потребовалось бы несколько дней на каждое дерево, чтобы подрубить корни, счистить кору, убрать ветки. А здесь вон их сколько! В боковой стене жилища был прорезан маленький проём, вот в его слабом свете она всё и разглядела.

Верба с интересом наблюдала, как мужчина заводит лошадь внутрь, даёт ей сухую траву. Когда он немного отодвинулся, девушка заметила, как из угла выскочил жеребёнок и подбежал к матери, теребя титьку. Потом Мекхаель сходил куда-то и принёс воду в чём-то из жёсткой кожи. Перелил в глубокую деревянную посудину. Потом вышел и закрыл вход пологом из досок. Верба всё это время пряталась между ровно сложенных дров — больше ничем другим эти короткие деревяшки быть не могли. Хотя очень странно рубить большие деревья на маленькие кусочки, если можно насобирать сухих веток. Но с волшебным топором всё просто.

Мужчина ушёл, а вскоре её нашли женщины и повели в дом. Девушка всё это время удивлялась, не встретив больше никого под крышей. Но удивилась ещё сильнее, когда оказалось, что в семье всего трое. Совсем маленький род. Как же они всё это построили? Хотя, если есть волшебные топоры… Кстати, где они их прячут? Копья видела, ножи видела. А где же топоры? А может, не только топоры? Может, и копья волшебные? Надо проверить.

* * *

Верба думала, что придётся подниматься высоко — до самого чума. Но вход в жилище оказался прямо в деревянной стене. Поднялись всего на высоту её роста, а потом Ийинэ откинула полог из толстых деревяшек. С обеих сторон на пологе была закреплена шкура ещё одного неведомого зверя — теперь красного цвета. Что за звери водятся у чужих? То с синей кожей, то с зелёной, то с красной. Никогда Верба не встречала таких зверей.

Жилище оказалось поделено перегородками. Почти как в большом чуме. Только у людей перегородки из шкур, а здесь деревянные. Сначала они зашли в маленькую комнату, где женщины сняли верхние шкуры. Под ними была ещё одежда — тонкая, а снизу виднелась ещё. Девушке снова, как можно быстрее, пришлось обдумать, что же она знает о чужаках. Там, снаружи, эти люди из-за шкур казались достаточно толстыми, чтобы походить на настоящих людей. Теперь же она увидела, что они гораздо тоньше её сородичей. Да, потолще нелюдей, но до ширины Настоящих людей далеко. Кто же эти чужаки?

Вслед за женщинами Верба тоже сняла свою шкуру, постаравшись повесить её на такие же палочки, как это сделали женщины. В чуме тоже у входа снимают тёплые шкуры, только стены у людей не из дерева и палки в них нельзя воткнуть. Поэтому все просто складывают шкуры у входа или берут с собой и садятся на них. Посмотрев на неё задумчиво и почему-то осуждающе, женщины выдали девушке какую-то очень тонкую и очень хитро сшитую одежду. Тоже, как и многое у чужих, синего цвета. Только пощупав материал, Верба поняла, что это всё-таки не кожа. А вот из чего — непонятно. Надела с помощью женщин. Было тесно и непривычно, но Верба не решилась спорить, ведь и чужаки остались в подобной тонкой одежде. Только других цветов. Спереди одежда закрывалась на красивые роговые кругляши. Это сколько же времени надо, чтобы вырезать эти штуки? Хотя, да… Волшебные топоры…

Потом они зашли в следующую комнату^[13]. В первом помещении Верба видела и другие деревянные пологи, но её повели сюда. Если на входе была полутьма, то здесь горели огни. Маленькие огоньки на маленьких стоящих вертикально палочках. Ещё немного света попадало через проёмы в стенах. Ещё снаружи Верба пыталась понять — кажется ей или в стенах действительно прозрачный камень? Ей не показалось. Вот он — тонкий и прозрачный. Или это кусок льда? Почему же он не тает в тепле?

Только после этого девушку, наконец, привлекла обстановка. По центру комнаты зачем-то стояла пихта. Дерево было так завешано красивыми блестящими вещами, что девушка сначала не поняла, какая конкретно это порода. На стенах и наверху висели похожие блестящие вещи, только длинные. А ещё рисунки непонятных, никогда не виданных зверей.

Так же в комнате вдоль всех стен стояли ровно оструганные широкие деревяшки, на которых что-то стояло и лежало. Вот на этой точно подставки для мяса. Только люди их выстругивают из дерева, а эти сделаны из белого камня. Она осторожно потрогала край — белый, прохладный и гладкий. Как сумели выстругать камень, она не знает, но это точно камень.

Пожалуй, пора спросить про копьё. Хотя голова уже давно кружилась от непонятных вещей, но Верба всё-таки пересилила себя и показала на оружие в углу. Не сразу, но её поняли.

На её просьбу отозвалась самая маленькая и самая младшая — Ийинэ. Верба даже думала, что они одного возраста, но сейчас, при свете, поняла, что женщина гораздо старше. Просто лицо у неё всё ещё детское, а кожа — гладкая. Если у них волшебные топоры, волшебный нетающий лёд, каменные подставки для еды, то, наверно, они знают, и как не стареть! Амок!^[14] Ей вдруг стало страшно. Как она сразу не догадалась! Старуха рассказывала, что живёт на землях Полуночи Великий Шаман Шаманов. Амок! Получается, она попала к Шаману шаманов! И эти женщины — жёны Великого Шамана. А она так запросто может с ними разговаривать! Ӄок!

А Ийинэ уже с улыбкой протягивала ей своё копьё. И не боится, что Верба нашлёт злых духов. Хотя, чего ей бояться, если она жена Шамана шаманов? И сама много умеет, наверно. Но Верба аккуратно, она только посмотрит.

Красивое копьё. Рукоять ровно остругана и отполирована. И наконечник! Наконечник! Волшебный камень! Верба сразу поняла, что камень не простой. Тяжёлый, гладкий, холодный и блестящий. Она провела пальцами по наконечнику, пытаясь понять, что же за камень. Нет, такой ей не встречался. Она попробовала надавить на кончик, пытаясь понять, насколько камень крепкий. Оказалось — очень крепкий. Кончик обломить не удалось. Зато на пальце сразу появился порез.

Ийинэ только улыбнулась, когда Верба, как ребёнок, сунула палец в рот.

На этом испытания новым не закончилось. Пока Верба смотрела копьё, Великий Шаман и его старшая жена принесли горячую еду. От запахов в животе у девушки сразу заурчало, на что Ийинэ снова рассмеялась. Но не обидно, а легко и весело. Она вообще всегда смеялась там, где остальные чужаки скупо улыбались.

Великий Шаман что-то приказал младшей жене (или это его дочь?). Та немного попрепиралась, но повела Вербу в другую комнату. Здесь находились вещи совсем уж непонятные. Кроме очага. Пусть очаг оказался очень странным — сложенным из белого известняка и полностью закрытым, но это именно очаг. Внутри ещё недавно горел огонь. Но Ийинэ привела её сюда не за этим. Оказалось, что перед едой нужно проводить специальные ритуалы. Младшая Жена Великого Шамана показывала на каждую вещь и называла, улыбаясь каждый раз, когда Верба неправильно повторяла. Но не могла она сказать так, как надо. Иначе исчезнет Волшебное Чередование Звуков. И ведь так во всех словах, что говорят чужаки. Даже имена у них без волшебного чередования. А ведь и Старуха, и Шаман говорили, что только так духи услышат людей. Внезапно девушке пришло на ум, что Шаман шаманов специально говорит неправильно. Он настолько силён, что духи всегда его слышат. А что за духи придут, если Мекхаель будет правильно чередовать звуки? Очень старые и осень сильные духи. Они же здесь всё разрушат! Наверно, это правильно, что он не использует Волшебное Чередование. Люди постоянно говорят слова только правильно. То есть понемногу расходуют волшебную силу слова. А если говорить так, как Великий Шаман? Тогда сила будет накапливаться. И вот, когда будет много силы, тогда можно такое сказать! Ӄок!

И Верба решила приложить все старания, чтобы повторять точно так же, как делает и говорит Ийинэ.

Сначала её привели в странное место под названием тоалета. А она-то не могла понять, почему так пахнет и кто же нагадил прямо в доме! Оказывается, у больших шаманов есть специальная колода, чтобы не бегать на мороз. А уж как беременным хорошо! Не надо приспосабливаться, пытаясь поберечь живот. Села на тоалета — и делай дела. Что Верба с облегчением повторила за Ийинэ. Очень вовремя. А то девушка уже собиралась с духом, чтобы идти на улицу. Ей не очень холодно, конечно, но и приятного мало — ссать на морозе.

Потом Ийинэ показала шаманский ритуал, который Верба никак не могла понять. Но послушно повторила. Тем более, когда пришли Мекхаель и Ольыга, чтобы тоже провести этот ритуал. Надо было повернуть кривую палочку, сделанную из такого же, как на копье, блестящего камня, который называется челечон. Тогда из твёрдой и кривой тростинки, тоже сделанной из этого челечон, польётся вода. Потом трёшь руки и лицо каким-то вонючим камнем, пока не появится пена, смываешь пену и вытираешь руки особой мягкой шкуркой, сплетённой из травы и шерсти. То, что шкурка из травы и шерсти, Верба узнала позже, уже после трапезы. А пока её ждали очередные испытания в доме Шамана шаманов.

Она уже заметила, что вся еда лежит на высокой поставке. Верба только не могла понять, как есть: стоя слишком низко, а, сидя на полу — получается выше головы. Оказалось, что для этого есть подставки поменьше. Сидишь как на камушке — не высоко и не низко. Но это было совсем не испытание. Настоящее испытание она не прошла. Шаманы пытались научить её есть специальным инструментом для еды. Но мелко нарезанная еда постоянно вываливалась. Тогда Мекхаель просто принёс кусок мяса, дал нож и показал, что можно есть руками. Ийинэ напомнила, что этот нож гораздо острее обычного кремневого. Но Верба уже сама поняла, что здесь всё оружие из волшебного камня челечон, и надо резать осторожно. Мясо оказалось очень хорошо приготовлено — всё пропеклось, но не подгорело. Что сказать? Шаманы! Даже огонь их слушается.

Поели, немного посидели-поговорили, пока еда не улеглась. Оказалось, что шаманы, как обычные люди, любят поговорить после вкусной еды. Шаманскую еду Верба всё-таки попробовала. Ийинэ, смеясь, кормила её, как маленького ребёнка. Верба только, как птенец, открывала рот, а женщина клала ей туда еду. Очень необычный вкус. Такого Верба никогда не ела. Она попробовала всё, что лежало на чытолэ. Очень хотелось ещё. Ийинэ тоже понравилось кормить. Но тут вмешался Мекхаель. Мужчина постарался знаками объяснить, что к такой еде надо привыкать с детства, а то может живот прихватить. Пришлось согласиться. И всё это время Верба старалась запомнить все слова, что говорили в семье шаманов. Очень много слов получилось. И не все она поняла, но попыталась запомнить. Тем более, что все трое старались объяснять как можно больше. Объяснили и про пихту в центре комнаты. Теперь девушка поняла, кто по-настоящему проводит ритуалы уговора Духа Зимы и призыва Духа Лета.

Уже давно пришла ночь, наступление которой не заметили — горящие свечи скрадывали тьму. Вербе дали несколько шкур, которые она постелила на полу. Сама семья шаманов ушла в другую комнату.

Девушка ещё долго вертелась, пытаясь унять бешено скачущие мысли. Завтра они едут за Неясытью, и Шаман шаманов обязательно вылечит его.

* * *

На следующее утро в путь выдвинулись только гостья и сам Михаил. Погрузил на сани немного продуктов, походный набор, набор скорой помощи, сено, несколько шкур с одеялом и выехал со двора.

— Вы поймите, — увещевал он девушек. — В этот раз я решил идти без палатки. Я ещё более-менее смогу выдержать. А вам, беременным, куда? Да и Лизке всю ораву не увезти.

Ольга хмуро посмотрела на Йв. Потом прикинула, что на такую страшилу он не полезет. Натурально орчиха, только маленькая — ниже Ирины. Зато шире раза в три. И без клыков. Сплюнув, отпустила.

Пока ехали по лесу, приходилось огибать каждое дерево. Йв нетерпеливо убегала вперёд, потом возвращалась, подгоняя:

— Янотэтѣӈ!

— Инҕэ!

— Ток, ток, тогок, мѣнкѣччальпа!

Что конкретно это означает, Михаил не очень понимал. Разве что соотнёс «янотэтѣӈ» с жестом «вперёд». А вообще, он задумался, что надо самим учить местный язык. Очень уж специфически Йв коверкала слова. Возможно, они сами произносят неандертальские слова с жутким акцентом. Но на их стороне гибкость языковых норм. Они смогут приспособиться. Главное — «правильно свернуть язык», вспомнил он историю из позабытой книжки. Ни названия, ни автора, ни сюжета в голове не осталось, а вот история вдруг всплыла. Как одному из героев «совместными усилиями свернули язык в нужную сторону» и он заговорил на местном наречии лучше всех. Правда, разучился говорить на родном языке.

В отличие от современных людей, со школы разминающих язык и мозги чужой речью, у древних более жёстко в этом плане. Вспомнить хотя бы, как русские поселенцы коверкали местные названия. Вот и с Йв так же… Надо, кстати, приучаться к звукам неандертальского языка. Не Йв, как получается говорить в уме, а именно Йѣw. Ну, а то, что это неандерталка, все трое сошлись во мнении. Маленький рост, бочкообразная фигура, большой нос — всё, как расписывает товарищ Дробышевский. Разве что челюсти не очень заметны. Все учёные твердят про скошенный подбородок. Поэтому Михаил немного запутался, увидев вполне себе нормальное, только очень крупное лицо. Но девушки воспользовались случаем, когда умывали гостью, и проверили. Нижняя челюсть действительно задвинута назад. Зато на этом месте торчала плотный жировой валик. Кстати, у себя и у жён Михаил потом тоже нашёл на подбородке жировую складку, но тоньше и мягче.

Так что внешне неандерталка походила не на лысую обезьяну, а на слишком заросшую представительницу северных народов: лицо округлое, из-за толстой кожи глаза немного прищурены, как у всех азиатов. Вполне похожа на виденных в детстве корячек. Разве что усики… Может, девчонки научат сбривать? И тут же остановил себя: вот накуя тебе этим заморачиваться? У девчонки есть муж. Ему ведь нравится? Вот пусть и живут.

Вчера они дружно старались научить дикарку русскому языку. Хотя бы на уровне «твоя моя понимай». Получалось не очень. Выяснить неандертальский словарный запас тоже не очень выходило — слишком мало пересечений в современном и дикарском быту. К тому же Йв зачастую один и тот же предмет каждый раз называла по-разному. Выяснилось это, когда спросили про тарелки. Получилось забавно. Ира и Ольга одновременно поинтересовались, как называется предмет. Но у одной на тарелке лежало мясо, а у другой рыба. Ответ озадачил — в двух словах совпадали всего пара согласных. Возможно, там есть основа, означающая «тарелка» или «подставка для еды», но всё дело в замене звуков. По типу нашего лаг-лож, кас-кос или гар-гор. Потом и другие слова выявились, название которых зависит от материала или других признаков. В воображении Михаила русско-неандертальский словарик угрожающе быстро разрастался.

И в то же время, поражала закавыка, преграда между способностью произносить звуки и их употреблением. Опытным путём за ужином выяснили, что Йв вполне нормально произносит все (все!) гласные русского языка. И даже ещё один звук сверху. Этот непонятный краткий звук Ѣ, совмещающий О, Ы и Ё. Но затык начинается, когда их надо комбинировать. В одном порядке получается совмещать, в другом — нет.

Совсем другой разговор о согласных. Здесь наоборот — казалось, что Йв чисто физически не может произнести половину алфавита. Представляете язык, в котором нет половины привычных звуков? Имеются: В, Г, К, Л, М, Н, П, Т, Ч. Все звуки, что не вошли в список (Б, Д, Ж, З, Р, С, Ф, Х, Ц, Ш, Щ) меняются на имеющиеся по малопонятным правилам. Есть, правда, ещё четыре, самый простой из которых — лёгкий В, похожий на английский W. Но сколько жути навевают Ҕ, Ӄ и Ӈ! Носовые звуки Михаилу жутко не нравились ещё на уроках английского.

Всё это выяснено опытным путём, а гораздо больше предстоит выяснить! И начинать говорить самим. Ибо невозможно узнать в «челечон» — «железо» или в «тоалета» — «туалет».

* * *

Наконец, достигли открытого пространства. Гикнув, Михаил погнал сани по степи, раскидывая фонтаны снега. Девушка сначала прибавила скорость — очень уж она рвалась вперёд, к мужу. Рядом с радостным лаем бежали собаки. Им тоже надоело плестись шагом. Но Йв довольно скоро запыхалась и притормозила, а затем и села на предложенную скамейку. Говорят, что дикари могут посоревноваться в беге с лошадьми. Но это, наверно, про охотников в самом расцвете сил. А здесь, пусть дикая и выносливая (дико выносливая), но всего лишь девочка, причём беременная и с очень короткими ногами. Куда уж ей! Разочарованные в игре собачки снова начали наворачивать круги, распугивая местных зайцев и хомячков. Впрочем, Михаил вскоре тоже сбавил темп. Приходилось постоянно объезжать жёсткие бодыли и слишком густые заросли. Снега, не смотря на прошедший буран, выпало не так уж много. А наступившие потом солнечные деньки понемногу подтапливали наст и тот становился всё ниже, открывая павшую траву. Она хоть и заледенела, но сани скользят по ней хуже, чем по чистому снегу.

Лизка возмущённо всхрапывала от близости аборигенки, но уже не паниковала. Им вообще попалась какая-то непробиваемая животина. Или она столько натерпелась прошлым летом, что сейчас ей всё по барабану? А может, это от направления ветра зависит. Ведь, пока неандерталка в санях, то её запах до лошади не доходит. Но стоит девушке подойти ближе — снова хрипит от страха.

Так и ехали. Лошадь тоже, конечно, не автомобиль. Регулярно приходилось сбавлять скорость, чтобы не загнать животину. В такие моменты нетерпеливая проводница соскакивала и убегала вперёд. Смысла в этом было немного. Совсем не было смысла: вскоре лошадь догоняла её и девчушка садилась на сани. Накануне Михаил долго прикидывал, на каких из двух саней отправляться. Без сидений хорошо будет везти раненого. Спать, опять же, можно на тёплом сене, а не в сыром снегу. Зато на скамейке удобнее в пути. Остановился на среднем варианте. На оборудованных скамейками санях выломал переднее сиденье, а заднее оставил. И спать теперь можно, и ехать удобно. Ломать — не строить, так что управился за полчаса. Теперь по бортам торчали только боковинки сиденья. Но с ними даже удобнее. Сена, например, больше влезло.

Несколько раз за день устраивали привал. Лошадь жевала сено и вытаявшую из снега траву, а люди разводили костерок и пили горячий чай. На ночёвку остановились уже в сумерках. Кажется, Йв готова была и дальше двигаться. По крайней мере, видела она точно лучше мужчины или лошади. Но Михаил испугался, что как раз животное может не заметить в темноте яму или кочку и сломать ноги. Ему-то достаточно видеть силуэты кустов или большие камни, которые надо объезжать.

Пришлось останавливать явочным порядком. Когда при торможении Йв снова собралась бежать вперёд, Михаил просто встал на месте и стал звать её обратно. Говорил и жестикулировал, пока та не сообразила, что никто никуда не едет, а совсем наоборот.

Показав Йв, как работать с топором, он пантомимой попытался добиться от неё сбора дров. Как только инструмент оказался в руках девушки, она как будто засветилась. Такого страсти и восхищения он ни у кого не видел. Йѣв поглаживала топор и приговаривала на все лады:

— Одѣдҕаҕѣл. Челечэн одѣдҕаҕѣл.

Пришлось приструнить и снова показать, как отрубать ветки:

— Дрова.

И так несколько раз, повторяя одно слово.

Потом скидал их в кучу:

— Огонь. Пых-пых!

Вроде поняла. Да и восторг немного сгладился. Пошептав что-то под нос, девушка приступила к заготовке дров. Она рубила их и стаскивала в кучу, приговаривая смешное «тьяwа», «агонь» и «пыкхѣпыкх». Занятно, что нашлись-таки слова, которые девушка почти не исказила. Определённо «дрова» и «огонь» проглядывали сквозьнеандертальский акцент. И уже вполне ожидаемо русское Х в междометии «пых-пых» про горящий огонь, превратилось в КХ — эту закономерность Михаил выучил на своём имени.

Пока проводница упражняла руки и язык, он распряг и стреножил лошадь. Прикрыл её меховой попоной от ночного мороза и задал корм. Напоит позднее, когда растопит снег.

Кстати, для розжига дров достаточно. Михаил расчистил площадку от снега. Кинул на промороженную землю кучку сена и несколько обрывков бересты. Сложил сверху домик из тонких веточек. И тут его (от скуки, наверно) потянуло на шутку юмора. Спрятав коробок в кулаке, он с возгласом «Огонь! Гори!» сунул руки в горку сена. И уже там чиркнул спичкой. Пламя с треском побежало по бересте. Разом вспыхнуло сено.

— Амок! Милгѣн… — Медленно с придыханием произнесла Йв.

Не веря глазам, протянула ладони. И только обжегшись, очнулась от наваждения.

– Ӄок! Милгѣн. Гѣччи Майӈаӈѣлҕѣну китѣӈ!

Он думал, что это был предел восхищения, когда девушка получила топор? Он ошибался. Теперь перед ним сидела личный адепт (адептка?). Казалось, прикажи он броситься со скалы или зарезать себя — и она это сделает. Вот этим челечэн одыдгагыломи зарежется. Он пересел на сани, опасаясь, что религиозный фанатизм выльется в такую знакомую жителям XXI века форму. Пусть здесь почти не чувствуешь жара костра, зато не ощущаешь себя призом сексуально озабоченной фанатки. Но обошлось, то ли местный менталитет другой, то ли девушку не возбуждает он сам. Ну, и замечательно. Ему и жён пока хватает.

Йв понемногу успокоилась. Сидела и меланхолично подкидывала дрова. Огонь оказался обычным огнём, вот она его и поддерживала. Михаил распаковал взятые с собой копчёности: колбасу, мясо, рыбу. Теперь Йв учила новое слово «калъвачан» — вчера колбасы среди продуктов на столе не было. Пришлось объяснять, как колбасу делают. Как всегда, слово оказалось творчески переработано. Если Михаил правильно понял словосложение, то скоро появится «мясной калъвачан» и «птичий калъвачан». А то и вовсе — отдельные слова для мяса каждого зверя или птицы.

* * *

Верба не бежала — она летела, как на крыльях. Там, впереди, её любимый. Она никогда не думала, что может остаться одна. Всегда кто-то был рядом: сначала из её рода, потом из рода Неясыти. Сейчас, когда из рода Настоящих людей остались только они — Неясыть да Верба, ей стало страшно. Страшно потерять единственного человека, который разговаривает на одном с ней языке. Человека, который помнит и её родителей, и Старуху… Как она, кстати? Выжила или нет?.. Страшно потерять любимого человека.

А с лошадью оказалось быстрее. То расстояние, что она прошла за два дня и один вечер, теперь проскакали за день и полдня. Даже при том, что лошадь постоянно уставала и переходила на шаг, передвигались они гораздо быстрее. Конечно, Верба нервничала и, стоило лошади снизить скорость, сразу же убегала вперёд. Это, конечно, ничего не приносило, кроме усталости: вскоре лошадь снова догоняла девушку, и она продолжала путь, сидя в волокушах.

А ещё ей дали волшебную шаманскую одежду вместо её шкуры. Называется чѣтаныикойтѣка. Всё в красивых жёлтых и зелёных узорах. Сверху — ещё одна койтѣка, только толстая. Непривычно лёгкая, хотя очень тёплая. Верба всё утро тренировалась надевать и снимать её — очень уж трудно попасть маленькими круглыми пугѣwичитэ в дырочки. Снимать оказалось ещё сложней. Только на ноги она отказалась надевать вотэноктэ. Совсем неудобно. Потом привыкнет и будет носить. А сейчас надо бежать к Неясыти.

Но в остальном у неё есть настоящая шаманская одежда! Так скоро Верба и сама шаманкой станет! Одно заклинание она уже знает. То, чему она была свидетелем вчера вечером, сейчас прибавляло сил и заставляло забыть про усталость. Мекхаель — Великий Шаман. Она знала! Он разжёг огонь руками. Просто засунул руки в костёр и дрова вспыхнули!

А сейчас надо бежать. И она бежала. Потом сидела на волокушах. И снова бежала. И снова сидела.

К полудню они приблизились к знакомым валунам. Она, конечно же, снова убежала вперёд. Снег вокруг был испещрён волчьими следами и Верба с тревогой перехватила копьё. А когда поняла, что следам уже несколько дней и можно не бояться нападения, бросилась к входу.

Но нет, никто не смог растащить завал. Волкам, наверно, надоело нюхать недоступную еду и они ушли.

— Эй, Неясыть! Это я пришла. Верба. Неясыть! Ты слышишь меня?

Глава 16 Полевая хирургия

«Вот же стрекоза!» — Думал Михаил. — «Снова умотала. Хорошо хоть недалеко осталось».

Особенно тревожно стало, когда увидел в снегу кучу следов. Предположительно — волчьих. Если они съели парня, то он теперь не знает, что делать, как успокаивать Йв. Вон как девчонка спешила. Но крови, вроде, не видно. Может, и жив.

Из-за края валуна выскочила Йв и замахала руками.

«Значит, здесь безопасно. Но стоит поспешить».

Йв снова исчезла, а когда он повернул за угол, то увидел, как она растаскивает камни. Присоединился к ней и вдвоём они это проделали меньше, чем за минуту. Мужчина уже хотел лезть внутрь, но девушка остановила его.

— Куук, Галѣ! Гѣммо Йѣw тѣкитѣӈ! Тѣкуялӄэwгѣйӈѣӈ! — Крикнула она внутрь и прислушалась.

Потом исчезла внутри. Сам Михаил ничего не расслышал, но это же дикари. Дети природы. У них и чувствительность выше.

— Мекхаель! — Донеслось из-под камня.

Покряхтывая, как старый дед, мужчина на четвереньках пополз на голос. С яркого зимнего Солнца — в каменную темноту. Сослепу вляпался во что-то склизкое и липкое. И шерстяное. Остатки добычи, что ли? Почувствовал, как рука Йв тянет его куда-то вбок.

Наконец, проход закончился. Свет, загороженный человеком, попал в пещерку, и Михаил смог оглядеться. Возле входа лежало тело молодого неандертальца. Исхудавший, аж рёбра видны. Голова — сплошная копна спутанных волос, в которых непонятно, где борода переходит в шевелюру и в заросли на груди.

В самом проходе лежит заскорузлая шкура с протухшими кусками мяса. Именно в них вляпался Михаил. Теперь руку отмывать от вони. С другой стороны от паренька прямо в потухшем костровище сидела Йв.

«Эх! Не умеет она ещё беречь одежду. Зачем вообще девчонки её снарядили? Сидит, плачет, парня по голове гладит. Помер, что ли? Надо проверить».

Михаил приложил два пальца к шее аборигена. Долго ничего не чувствовал. Но удалось-таки настроиться. Сердцебиение на грани определения. И редкое — удар в две-три секунды.

«Силён парень. Вон как ему ноги разворотило. Неделя почти без лечения — а он всё ещё жив. Как говорится, если пациент хочет жить, то медицина бессильна!»

Ноги парня распухли. Хоть и не сильно. Наверно, холод помог. Левую голень покрывала большая короста крови. Засохла давно, но на пол до этого натекло прилично.

Первичный осмотр закончен.

— Жив твой парень!

— И?

— Жив, говорю. Только… Спит.

Михаил ткнул в грудь пациента и показал спящего человека.

— Койѣлӄэтѣӈ. — Закивала Йв.

— Ага, крепко спит. Будем его вытаскивать. Только проверю, что с ногами.

Так же, как летом с ногой Ирины, попробовал прочувствовать состояние костей. Но то ли рука соскользнула, то ли пациент попался нервный — но больной очнулся. Михаил, на всякий случай, попросил Йв крепко держать руки парня. И не зря. Когда пациент очнулся, то попытался то ли убежать, то ли подраться. С первой попытки не удалось — Йв удержала, а потом она торопливо заговорила. Парень замер, но продолжал смотреть на Михаила расширенными от ужаса глазами.

Вождь чертыхнулся и снял очки. Как он мог забыть то неизгладимое впечатление, что произвёл недавно на девушку? А та что-то говорила и говорила. Не сразу, но парень успокоился.

Пожалуй, пора познакомиться. Стоило это сделать сразу. Но пациент был в отключке, и этот пункт этикета Михаил пропустил. Надо нагонять. Он уже начал представляться, когда в голову пришла очередная гениальная мысль. Напоить, блин, человека надо. В смысле — дать жидкости. У него наверняка обезвоживание. Михаил отцепил фляжку от пояса и поднёс к губам парня. Больной пытался сфокусировать глаза на том, что ему суют, и ничего не понимал.

– Ӄиwwичги! — Произнесла девушка, и парень открыл иссохшийся рот.

«Сколько он уже без воды?» — Прикидывал Михаил, всё сильнее наклоняя фляжку. Вскоре пациент прикончил всю воду. Михаил со вздохом поболтал последними каплями и прицепил пустую флягу обратно на пояс. Не жалко — по крайней мере, от воды парню явно стало лучше. В глазах появилась осмысленность. Он посмотрел внимательно на обоих, потом удивлённо — на девушку:

— Йѣw?

Вышло плохо, но его, кажется, поняли:

— И! Гѣммо Йѣw тѣкитѣӈ.

— Так, ребята. — Прервал их Михаил. — Это, конечно, очень трогательно. Но давайте закончим с этим. Для начала познакомимся. Я Михаил.

Он ткнул себя в грудь и попробовал произнести так, как услышал от неандерталки:

— Мекхаель.

Потом ткнул пальцем в грудь парню. Тот открыл рот, чтобы ответить, но смог только прохрипеть что-то невнятное.

— Галѣ, — перевела его спутница. — Ѣнно Галѣ.

Потом наклонилась и зашептала таинственно на ухо парню:

– Ѣнно Меӄаель. Ѣнно майӈаӈѣлҕѣну китѣӈ.

И при этом так странно косилась на Михаила, что тому снова стало не по себе. Своё имя он уже выделял в речи неандерталки. Сейчас же, кроме имени, в словесном мусоре мелькнуло ещё кое-что знакомое — «майна́нолго́ну». Это «майнанолгону» он уже слышал. Буквально вчера, когда костёр разжигал «волшебством». И тут два варианта: либо его признали крутым волшебником, либо опасным демоном. Хотя, нет. Ещё два вырисовываются: нейтрально-бытовое (а ничо так — огонь разжигает) и нейтрально-опасливое (колдун — полезно, но опасно). И если вчера Михаил, глядя на Йв, мог подумать про первый вариант. То сейчас — ближе к последнему. Очень уж внутренне подобрался Га́лё (именно так расслышал Михаил имя неандертальца).

Радует, что в глазах нет ужаса. Значит, демоном не считают. А сейчас надо продолжать. Михаил привлёк внимание парня:

— Галё!

— Э?

«Вот тебе и „э“», — буркнул себе под нос вождь и принялся жестикулировать:

— Надо ногу осмотреть. Будет больно. Ты готов?

Он поднёс руку к раненным ногам и вопросительно посмотрел на паренька. Тот покосился на руки экзекутора, ничего не понимая. Йв сообразила быстрее. Перебрав дрова, оставшиеся от костра, она сунула деревяшку под нос мужу. Горестно вздохнув, Галѣ закусил палку и выдохнул невнятно:

— Ток!

Раз пациент готов терпеть, то кто мы такие, чтобы ему препятствовать? Палка в зубы вместо наркоза — и Михаил продолжил. В этот раз он не церемонился и основательно потыкал пальцами. Даже немного, на самой грани чувствительности прогнул кости. Не нравилось Михаилу, как они криво лежали. И оказался прав — кости уже начали срастаться. Сколько должна зарастать кость у человека, он не помнил — не сталкивался как-то по жизни. Но за неделю точно не должно зарасти. Михаил попробовал ещё раз выпрямить изгиб. Парень взвыл в голос. Вроде идёт, но туго. Будто на месте перелома уже образовался упругий хрящ. Дома он ещё раз попробует, но не уверен. Наверно, так и останется. Что же, теперь парень — инвалид на всю жизнь. Угол не слишком велик, чтобы стало невозможно двигаться, но хромать на обе ноги точно будет.

— Не бегать тебе больше, парень… — Покачал Михаил головой.

Оба отзеркалили ему тревожные взгляды. Пришлось буквально на пальцах показывать хромающую походку. И развёл руками. Молодые люди переглянулись и почти в голос выдали:

— Тогок!

Михаил уже достаточно услышал неандертальских словечек, чтобы складывать значения. И память, на которую в цивилизованном мире обычно валится куча информации, нынче голодает и усваивает всё, что ей подкидывают. Вот она — тайна идеальной памяти дикарей! Надо перестать смотреть телевизор. Короче, Михаил решил, что если «ток» означает что-то вроде «давай, действуй», то «тогок», наверно, — «действуй решительно». И Михаил начал действовать.

Готовясь к выезду, он захватил многое, что предположительно могло потребоваться. Теперь мужчина сходил до саней и вернулся с необходимым. Две ровные доски по бокам тела — от подмышек до пяток. Получилось даже немного длиннее. Но больше — это не меньше. Расположив всё по местам, приступил к наложению шин. Всё по заветам брошюры о первой медицинской помощи: привязать вокруг груди, живота, бёдер, колен и лодыжек.

Упаковал так, что ногами шевелить не сможет. Теперь транспортировка.

— Йв?

Девушка посмотрела на него.

— Домой! — Махнул он рукой в примерном направлении.

Йв начала что-то втирать мужу:

— Муйи мѣччатѣлэкыӈ яяӈэтѣӈ.

Тот явно не понял и возразил:

— Wутку мучгин яяӈѣӈ китѣӈ.

Девушка снова втирает:

— Уйӈэ. Ӈанко мучгин нѣмэйѣӈӄин яяӈга.

— Точно! Яранга, — зацепился Михаил за знакомое слово.

Неужто что-то в языках осталось ещё от неандертальцев? В принципе, какой-то культурный и сексуальный обмен происходил. Вполне возможно, что и другие слова есть.

Наконец, пациент перестал паниковать. Теперь можно его перетаскивать. Носилки он соорудил ещё дома: две жерди и крепко привязанная к ним шкура.

«Сейчас испытаем, что у меня получилось».

Парень, хоть и похудел, но весил преизрядно. Михаил упрел, переваливая его на носилки.

«Кость, что ли, тяжёлая?»

Долго ли, коротко ли, но неандерталец оказался в санях. В дороге до транспорта он снова потерял сознание и теперь мирно лежал в отрубе. Лошадь снова попыталась убежать, но на привязи это не очень получается. Поэтому пациент занял лежачее место, а они с Йв сели на скамейку. Можно отправляться. Дело подходило к вечеру, но времени до темноты вполне хватало, чтобы успеть к одному удобному местечку, которое он видел по дороге. Уселись в сани, Михаил гикнул и лошадка почапала.

* * *

К распадку сани доехали без перерывов — Лизке как раз хватило сил на один забег. Потом была обычная бытовуха: Йв рубила дрова, Михаил обихаживал лошадь. Потом в очередной раз показывал волшебство: разжигал костёр от спички. Мужчину ситуация забавляла: Йв видит это уже не в первый раз и не перестаёт по-детски удивляться.

Галё очнулся, когда они уже жевали. Девушка внезапно подскочила к саням и начала что-то лопотать. Михаил прервал их любовное щебетание большой кружкой отвара. Как раз настоялись и уже остыли травы, которые сунула Ольга. Что-то там противовоспалительное и жаропонижающее, вроде коры ольхи и тополя. Может, ещё что — он не знает. Но воняет знатно. На вкус же — даже страшно глотать.

С уверенным видом он протянул кружку Йв и показал, что всё должно оказаться внутри её друга. Вы видели, как тошнит гусеницу? Михаил увидел. После первого глотка Галё ещё сумел сдержать рвотные позывы. Но это ведь только первый глоток, а дальше парень, как маленький, стал вертеть головой. Потом дело дошло и до рук. Молодёжь долго материлась, но девушка чего-то добилась: Галё позволил привязать руки. И всё. Теперь ему оставалось немного вариантов. Либо остаться без носа, который зажимала Йв, чтобы залить отвар. Либо захлебнуться. Ну, и последний вариант — всё-таки проглотить.

Нос пареньку стало жалко. Да и захлебнуться не получилось, хотя Йв очень старалась. Кстати, в этом она оказалась права — выпить залпом оказалось гораздо легче. Но стоило успокоиться, как проглоченное запросилось наружу. Вероятно, чтобы не переводить ценный продукт, Йв схватила пациента за горло и на всякий случай закрыла ладонью нос и рот.

Ничего не пролилось, конечно. Но пациент внезапно расхотел дышать. Он хрипел, сипел, булькал, дергался и извивался взад-вперёд — никто ведь шины не снимал. Наконец, ему повезло — при особо сильном рывке он задел больную ногу и вырубился. Спазмы тут же прекратились и пациент спокойно засопел. Что снова говорит о том, что все проблемы в нашей голове.

Михаил пощупал лоб парню. Температура у того немного поднялась до нормальной человеческой. а то совсем ледышкой лежал в пещере. Немного выступил пот. Ну, так ведь как брыкался! Вот и вспотел. А может, это правильно, что пот. Михаил лёг с другого борта и завернулся в одеяло: раз больной выздоравливает, то можно спокойно поспать.

* * *

Следующий день особыми событиями не блистал. Лошадка чапала. Пациент спал. Время от времени сбавляли скорость или вообще останавливались. Но двигались в нужном направлении.

Вернулись уже ближе к полуночи. Был уже поздний вечер и пришло время останавливаться и разбивать лагерь, когда Михаил признал в чёрном силуэте на пределе видимости — родную Скалу. Тут же решил, что приехать лучше поздно, но сегодня. Зачем лишний раз рисковать и ночевать в чистом поле?

Лизка из последних сил доковыляла до конюшни, где и застыла. Михаил нагрёб ей сена. А с водой пришлось задержаться. У ворот его уже ждали. Сразу жёны выйти не успели, но сейчас спустились и с рёвом полезли обниматься.

— Мишенька-а-а-а, почему так до-о-о-олго? — Завыли они в голос.

— Подождите. Говорили же о неделе. Три дня туда, три обратно, и день там. А я за три обернулся. И то кое-как.

А сам обнимал обеих за плечи, поглаживал успокаивающе и пытался разобраться в себе. Всю жизнь он гасил в себе злость, ненависть, зависть, считая, что показывать их — некультурно. И это, в конце концов, удалось. Задирают одноклассники? Имитируй, что никого не видишь и не слышишь. В институте в твою группу засунули мажорное гавно? Будь выше этого. Девушка снова шантажирует постелью? Ей же хуже — пусть теперь самоудовлетворяется. Сосед моральный урод? Надень маску и не замечай его. Начальник дурак и хам? Просто выполняй всё по инструкции. А чтобы не шалили нервы — надо научиться закукливать сознание, оставляя снаружи только безэмоциональный манекен. Это же так просто — отделить своё внутреннее Я от внешнего мира белым туманом, через который, как через нирвану, ничего не проникает. Год за годом туманная оболочка только уплотнялась, становясь настоящим панцирем. Это было удобно и приятно. Только у отсутствия отрицательных эмоций есть обратная сторона — отсутствие эмоций положительных. Человек становится манекеном, роботом.

Выкрутасы Ольги иногда расшатывали эту броню, на мгновения в ней появлялись трещины, но тут же зарастали. Никто не переходил грань — им обоим было удобно такое сосуществование. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не Перенос. Мужчина понял, что в такой обстановке нервы у него не справляются. Даже более того — в диком мире лучше выпустить зверя. И Михаил понемногу отпускал поводок. Один из этапов — тот поединок с Чуком или порка жены осенью. Основательно его тогда сорвало с резьбы. Но выплёскивая негатив, он стал замечать, что гораздо полнее чувствует мир. Яркость красок и звуки природы — всё это полилось в него. Сначала понемногу, но потом поток только нарастал. И он понял, что вот эти две женщины рядом с ним — самые близкие и родные. Других таких не будет. Незнакомое тёплое и светлое чувство, будоражащее с непривычки и щекочущее нервы. Всё это так непривычно: вдруг, под старость реально полюбить. А особенно — ощущать на себе чью-то любовь.

— Всё равно долго! — Донеслось до него сквозь погружение в самого себя. — Знаешь, как страшно было! Тебя нет и нет. Столько ужасов передумали!

Михаил встряхнулся, прекращая самокопание.

— Так, давайте без паники! Вот он я. И я устал до чёртиков, спать хочу. А надо ещё гостями заниматься. Вы пока поставьте кипятиться пару вёдер. Мне завтра понадобится холодный кипяток.

Озадачив барышень ЦУ^[15], он вернулся к неандертальцам. Заставлять беременную таскать тяжести — это не комильфо. Но, блин, она только что бегала по заснеженной степи. Как-нибудь справится. Срок-то у неё, судя по всему, гораздо меньше, чем у Иры с Ольгой.

Раненого определили в баню. Никакого смысла мучиться и затаскивать его вверх по лестнице, протискиваться хитровывернутым способом через двери. Только чтобы завтра с утра тащить обратно через две двери, потом вниз и через узкие повороты крытого двора — до бани. Там тоже надо умудриться втиснуть. Не проще ли убрать ненужную петлю?

Через полчаса мужчина уже показывал неандерталке, что железная хрень в углу — это место для огня. Разжёг, а дальше особых навыков не требовалось. Будет подкидывать по мере надобности. Так и оставил их. Даже если печь задымит, то угореть они не угорят, имея привычку сидеть в дымной пещере. И не замёрзнут.

* * *

Они не замёрзли. Утром вождь застал парочку на полу, хотя накануне с таким трудом закинули неандертальскую недвижимость на полок. Вероятно, топить каменку тоже надо уметь. Девушка подкидывала дрова как обычно, а потом камни прогрелись, и температура резко скакнула вверх. Вчера Михаил автоматом закрыл отдушину и входной люк, а дикарка не догадалась, что таким способом можно проветрить. С какими усилиями беременная спускала мужа вниз — остаётся тайной, но утром оба лежали на прорезиненном полу. Температура в парилке всё ещё стояла выше комфортной. И воняло. Резь пота, прогорклость жира, вязкость мокрой шерсти… И ещё немного дыма и дерьма.

— Я смотрю, у вас тут своя атмосфера, — пробурчал он, пробираясь к отдушине.

Идти приходилось на ощупь — висящий в воздухе запашок не только начисто блокировал дыхательный рефлекс, но и заставлял слезиться глаза.

Когда немного проветрилось, занялся подготовкой к операции. Расставил свечи в плошках вдоль полки. Снова подняли больного на полок. Так удобнее работать. Подмыли больного — вчера Михаил уже так вымотался, что просто бросил всё, не стал дожидаться, когда в бане станет тепло. Теперь же самому лезть и трогать. Вдвоём с Йв не только вымыли Галё, но и уговорили его привязать руки — чтоб не бушевал, если что. Пропустили верёвку под полком и завязали на запястьях незатягивающиеся петли. Так и сосуды не передавит, и снять или ударить не сможет.

За это время закипела вода, поставленная в русскую печь. Часть вскипятили ещё накануне и она уже остыла. Теперь несложно получить обеззараженную воду любой температуры. Михаил вытащил из кипятка и разложил инструменты, которые, по его мнению, должны потребоваться: остро наточенные ножи, ножницы, иголки, нитки. Всё в нескольких экземплярах — решил таким способом застраховаться, если инструмент внезапно затупится или упадёт.

Можно приступать.

В самом начале замочил коросту на ноге, а пока она доходит, осмотрел второй перелом. Ничего не поменялось: голень чуть искривлена — на 5-10 градусов.

«Цельсия», — ухмыльнулся доморощенный хирург. — «Не! Ну, а чо? Сам пошутил — сам посмеялся».

На месте перелома образовалось утолщение. То есть, позавчера он видел не опухоль, а зарастающие кости. Пациент снова заскрипел зубами.

— Сестра, почему пациент не под наркозом?

Неандерталка промолчала — она просто не поняла. Ответила Ольга:

— Хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.

Внутри бани не так много места, так что обе жены расположились в партере — на скамейке у входа. Оттуда и кидали каменты.

— И всё-таки непорядок, — пробормотал врач и показал Йв на палку во рту пациента.

Девушка взяла новую и заменила уже разгрызенную парнем.

— А почему ты действительно ему наркоз не дал? — Спросила Ольга.

Михаил как раз пытался поднять отмокшую коросту и говорил задумчиво:

— Ты имеешь в виду водку?

— Да.

— А я не хочу рисковать. Нам же абсолютно точно известно, что местные не употребляют а́лког̓оль.

Именно так и сказал — с ударением на А и украинским Г. Вхождение в роль медика непроизвольно изменило и его речь.

— Сколько среди современных нам дикарей имеют ген усвая́имости а́лког̓оля? Очень мало. А здесь вообще другой вид, хоть и близкородственный. Тут надо изучать. Давать понемногу и смотреть. А если скопытится от передоза? Не-е-е, нам такая медицина не нужна!

— Да ладно тебе, — смутилась жена. — Предложить уж нельзя! Сразу лекцию. Зануда…

Последнее она буркнула себе под нос. Но Михаил слишком хорошо знал жену и что именно она может сказать.

Тем временем короста под тряпкой размокла до состояния кашицы. Аккуратно поддевая края ложкой — специально выбрал ту, у которой узоров на ручке нет, — мужчина оторвал нашлёпку. Выглядело, конечно, жутко: местами багровая — местами синюшная кожа, толстые белесые перетяжки. Но рана практически зажила. Только кое-где выступили капельки крови, где короста прилипла слишком сильно. Но жуть, конечно! Вот что стоило соединить края раны? А теперь толстенный рубец будет мешать двигать ногой. Стоило бы сделать рассечение, он слышал про такое, но Михаил не рискнул. Зажило — и ладно. На всякий случай потыкал пальцем. Молодая кожа белела, но сразу же наливалась цветом. А был бы внутри гной — ямка от пальца распрямлялась бы очень медленно. Цвет над гниющей раной тоже восстанавливается плохо. Это про переломы Михаил ни слухом, ни духом. А про раны — вполне компетентен в виду жизненного опыта.

Получается, зря он готовил все эти железяки, точил на трёх брусках ножи. Впрочем, лучше приготовиться и не понадобится, чем быть не готовым, а надо. Где-то он подобную поговорку слышал… Не вспомнить!

Михаил обработал поверхность раствором чистотела. Потом приступил к замене шин. Теперь можно избавиться от больших досок и приделать к каждой ноге по отдельности. Так человеку будет удобнее.

Гипс бы, пришло в голову, когда снова мучился с наложением шин. Но под рукой — только известняк. А пока он застынет — кости уже сами зарастут. Ещё он слышал про какие-то лубки, но что это — не представлял. Понятно, что второе значение — средневековые комиксы, — здесь не подходит. А больше никаких мыслей по этому поводу.

Наконец, после долгих двухчасовых мучений, на каждой ноге красовались повязки, армированные деревяшками от пятки до середины бедра. Выправить изгиб получилось только самую малость. И то, только когда пациент вырубился и перестал дёргаться. Объявив, что лечение закончено, Михаил выгнал женщин в дом. Сам же остался — после таких нагрузок хотелось сполоснуться. Раненый с удивлением наблюдал за процедурой.

— Что? Не понимаешь?

Парень молчал, но глаза очень его членораздельно-так говорили: «не понимаю».

— Эх, ты! Тёмные вы ещё. Чистота — залог здоровья. Знать надо!

После нервотрёпки последних дней Михаила без всякой выпивки развезло на болтовню, вот и грузил ничего не понимающего аборигена. Так даже лучше: он не понимает, и Михаилу можно болтать, что в голову взбредёт.

Закончив здесь, он ушёл в избу. Раненого решил оставить в бане. А чего таскать? Дома на пальцах объяснил дикарке, что больному надо лежать ещё неделю. Та вроде поняла. Тем более что объясняли в три лица.

После обеда и стопочки — старшая разрешила от нервотрёпки, — Михаил плюхнулся в кровать. Сон уже почти сковал мужчину, когда его растолкала жена.

— Сапегин! Ты сколько раз поил травами мужа Йв?

— Галё, что ли?

— Ну, да.

— Один…

Михаил не понимал, куда клонит супруга, и очень удивлялся.

— А где остальное?

— Что остальное?

— Сапегин, не тупи! Где остальные травы? Я тебе с запасом дала.

До мужчины начало что-то доходить.

— Так это… Заварил я их…

— Все?

— Ну, да…

— И Галё всё выпил?

— Ну, да…

— Там же щепотку надо на стакан. Щепотку! — Ольга потрясла перед его лицом сжатыми пальцами, показывая объём.

Потом вздохнула тяжко, отмахиваясь, как он неразумного.

— Как он вообще у тебя выпил? Его вывернуть должно было.

Теперь Михаилу стало ясно, почему паренька так колбасило.

— Ну, да. Тошнило. — Подтвердил он. — Но мы справились. И я подумал, что так и должно быть.

— Нет, не должно.

— Знаешь, ты тоже хороша! — На Михаила нашло внезапное раздражение. — Не могла подробно рассказать?

И тут же понял, что зря он так. Сейчас начнётся…

Но не началось. Ольге, вероятно, было лень спорить и скандалить. Она снова отмахнулась и молча вышла.

Мужчина откинулся на подушки и уставился в ночную темноту потолка.

«Эх, тяжела ты, жизнь врача!» — Зевнув, подумал он, и всё-таки уплыл в сон.

* * *

И начались очередные будни. Не трудовые — просто будни. Утром — печь, помои, вода, лошадь. Вечером — печь, помои, вода, лошадь. Протопить печь, вынести помои, натаскать воды. Воды приходилось таскать изрядно: вода для быта, вода в отопление. В отопление ведь ещё и прокипятить сначала надо, чтобы убрать кальциевые соли.

А лошадь… С лошадьми гуляли женщины. Совмещали полезное с полезным: выгуливание, кормёжка и свежий воздух. Неандерталку тоже припахали. Была надежда, что её чутьё поможет заранее обнаружить залётного хищника. С местными, было такое предположение, они вроде замирились. Машка дрыхнет в пещере, а с волками нейтралитет. Подкормили вот даже. Да и гуляли девушки по внутренней территории, куда за всё лето волки так и не зашли. Была надежда, что и не зайдут — слишком близко к медвежьей пещере.

Вот и бродили они втроём, учили языки друг друга. Михаил сделал жёнам соответствующую накачку. На глазах рождалась дикая смесь: всё о природе и некоторый быт — из языка неандертальцев, от русского оставалась только неизвестная аборигенам часть — названия веществ, технологичных изделий и прочее.

И ещё на совете племени решили переселить неандертальцев. Никто не подумал, но жильцы в бане — это очень неудобно. Да, Михаил не оставил женщин совсем без мойки. Та плёнка, что летом использовалась в душевой и часовне — домик для часов на Скале, была аккуратно снята и теперь лежала в подполье. Вот он и занялся сооружением индивидуального душа всего из трёх частей: поддона, рамы и шторки.

В основании мини-мойки — огромный пластиковый таз. Этот монстр метрового диаметра и полуметровой высоты (300 литров по пачпарту) использовался когда-то, чтобы настаивать раствор для полива. Садоводы-огородники в курсе: наливаешь ёмкость естественной водой — без всего этого хлора из водопровода, и херачишь всё, что под руку попадётся (навоз, крапиву, другую траву). Всё это бродит неделю на жаре, потом берёшь, разводишь и поливаешь. Только потом добавляешь воды в еёмкость, чтобы дальше бродило. Таз, конечно, пованивал, но основная грязь отмыта ещё осенью. Да и вонь специфическая — застоявшейся бражкой пахнет. Учуяв запах, Михаил снова вспомнил, что его НЗ потихоньку расходуется, а прибавляться — не прибавляется.

«Надо не забыть и к ягодному сезону соорудить-таки аппарат». — Мелькнуло в голове.

Вокруг таза сколочена деревянная рама высотой по плечи. По верху рамы — алюминиевое кольцо, в народе именуемое «халахуп». Вот на него и ложится плёнка — просто складывается пополам и перекидывается. Нижний край — внутри таза, чтобы не расплескать воду по комнате. Заходишь, закрываешь шторку, присаживаешься на табуреточку (или стоя). Всё, можно мыться. Только поливать тебя должен кто-то снаружи. Для чего и шторка сделана всего по плечи.

— В принципе, можно пользоваться. — Вынесли вердикт девушки, опробовав в тот же вечер. — Только надо перенести наверх.

Это да. Михаил исходил из того, что будут палькаться, брызгать водой. Вот и поставил сооружение в подвале. Но не продумал, что горячую воду придётся таскать сверху. Пришлось переносить в большую комнату. Да, места там уже немного. Но лучше он по лестнице будет носить уже остывшую после мытья воду, чем кипяток. Два раза чуть не навернулся, так теперь страшно.

И всё же, наличие возможности помыться — это не то же самое, что парилка. Душа и тело требовали баню. Как ни трись мочалкой, но при комнатной температуре не отмоешься. К тому же, девушки обязались показать аборигенке, что такое по-настоящему чистое тело. Они уже уговорили её отмыть всё тело с мылом, расчесали и уложили волосы.

В шевелюре действительно бегали насекомые. Как сверху, так и снизу. Так что провозились долго. Зато теперь девчушка не чесалась каждые пять секунд.

Теперь на очереди, как по секрету сообщили жёны — уничтожение лишней растительности. Неандерталка явно балдела от гладкой кожи человеческих женщин. Вот они и рассказали «по секрету», что нужна баня.

О, женщины! Как же вы умеете крутить мужиками, стоит вам что-то захотеть.

«Ладно, я», — рассуждал Михаил. — «Я чисто советского воспитания, где везде — от детсада, через школу, универ, и до самой старости, — везде женщины либо руководят, либо могут влиять на решения. Но как девчонка крутит пацаном! Захотела стать красивой — теперь парню остаётся только терпеть. По крайней мере, пока не выздоровеет».

Так как в большой комнате заселяться уже просто невозможно… Невозможно по меркам современного человека, а неандертальцам — вполне. Так как наверху места нет, то был осмотрен подвал с отоплением. Помещение квадратов на двенадцать наполовину занято лестницей, печью от водяного отопления и углом с углём. Минусуем ещё проходы между этими сооружениями — и на проживание меньше половины.

Но Йв сразу уцепилась. В пещерке между валунами получалось примерно столько же места. Температура ей тоже понравилась. Наверху в избе жара скакала иногда до тридцати, пока печь топится. При такой температуре неандертальцы чувствовали себя крайне некомфортно. А внизу никто температуру не гнал: топить батареи всё ещё невозможно, просто поддерживали 10–15 градусов, чтобы не замерзали трубы. Оказалось, что это для аборигенов самый кайф.

Неандерталка, определившись с приоритетами и заручившись поддержкой этих взбалмошных девиц, тут же развила бурную деятельность. Походив всего пару дней в чистом виде, она это заценила, и Галь переселялся в подвал уже помытый. Он, конечно, пытался избежать этой участи, но никакие крики и вопли не остановили экзекуторшу. Михаил с жёнами слушали концерт довольно долго, пока взмыленная — в прямом и переносном смысле — девушка не вылезла из люка и не попросила помочь с переносом.

Кое-как помытого пациента проволокли сквозь все препятствия и положили на кое-как сколоченный топчан. Да, с мытьём парню не повезло. Зато уже после обеда судьба оказалась дважды благосклонна к нему.

Но не будем забегать вперёд. Всё началось несколько ранее.

Глава 17 Шо? Опять?

Михаил проснулся от пристального взгляда. Материалисты могут как угодно долго и нужно рассуждать, что взгляд не имеет материального носителя, но факт — есть факт. Иногда можно почувствовать обращённый на тебя поток внимания. Ни с чем не спутаешь это свербящее ощущение в темечке.

Мужчина почувствовал тревогу и вынырнул из дремотного состояния. Обычно мозг остаётся в тумане даже после подъёма — пока встанешь, оденешься, умоешься… Но сейчас в голове ощущалась кристальная свежесть. Стараясь не выдать себя, он приоткрыл веки всего на миллиметр и осмотрелся сквозь муть слипшихся ресниц. К сожалению, Михаил лежал на боку, почти на животе, уткнувшись носом в подушку, и мог увидеть только саму эту подушку и кусок одеяла.

Пришлось навострить уши и ориентироваться на слух. Если он в постели, то весьма велика вероятность, что у себя дома. Итак… Скрип старых стен. Завывания ветра за окном. Это вдалеке. А рядом? Рядом дыхание двух крупных организмов: один спереди, другой сзади.

— Сапегин! — Послышалось из-за спины. — Харэ́ притворяться. Я же вижу, как у тебя уши шевелятся.

Фух! Можно спокойно выдохнуть. Если он слышит голос жены, а не рычание зверя, то всё в порядке. Кстати, если сзади Ольга, то спереди… Михаил открыл глаза и губы сами растянулись в ответ на нежную улыбку младшей жены.

— Доброе утро, — произнесла Иришка.

— Ага, и поздравляю. — Буркнула Ольга сзади.

— С чем? — Не понял мужчина.

Он попытался обернуться, но получилось не очень. Пришлось сесть.

— С Новым Годом, — всё так же ворчливо пояснила жена.

Михаил решил не портить себе настроение и не обращать внимание на тон. Но следовало разобраться.

— Подожди… Новый Год ведь прошёл.

— Я про Старый Новый Год. Сейчас как раз двенадцатое число.

Михаил помотал головой, пытаясь сообразить.

— Старый Новый Год — это результат сдвига календаря после революции. То есть разница между старым и новым стилем. А у нас здесь изначально… новый календарь…

Он замер — мысль, шустрая, как таракан, мелькнула и пропала. Ольга хотела что-то сказать, но Михаил помахал пальцем с хмурым видом, и женщина решила подождать. Наконец, его лицо озарила вспышка идеи. Он соскочил, вытащил блокнот и принялся его лихорадочно листать.

— Ага! Вот она, уточка!

Он потыкал в страницу с самодельным календарём.

— Какая утка? — Не поняла Ира.

Ольга отмахнулась:

— Не обращай внимания. Это шутка времён Перестройки.^[16] Потом расскажу.

И уже мужу:

— Что ты там накопал?

Михаил стоял и хмыкал.

— Да вот… Хы… Ты права, Оль… Хы. Х-х-х-хы…

— Я всегда права! — Гордо ответила та. — А в чём именно?

— Если совместить старый календарь с местным летним солнцестоянием, то сегодня как раз 31 декабря.

— Всё-таки Старый Новый год?

— Да. «Но и это ещё не всё!», как говорят в рекламе. Мы провалились в марте, а здесь наступало лето. То есть, если брать прямую дату, без сдвига на день летнего солнцестояния, то мы имеем ещё один Новый Год. И он… Он… Ага, вот. Весной он будет. Ровно через 10 дней после весеннего равноденствия.

— Здорово!

Обе женщины откинулись на подушки и выдали хором:

— Люблю Новый Год!

Рассмеявшись такой синхронности, поинтересовались:

— А как его назовём?

— Да, как?

Михаил развёл руками:

— Ну, про ближайший понятно. Но весной… Тут моя фантазия бастует. А «Новый год по дате переноса» звучит, сами понимаете, не очень.

— Ну, и Бог с ним, с названием. — Отмахнулась Ольга. — Ещё куча времени. Успеем придумать. Кстати, о богах…

Она немного засмущалась, что смотрелось непривычно на её обычно целеустремлённом лице.

— Я тут вспомнила, как мы поцапались из-за 7-го ноября. Поэтому, Ир, ты очень религиозна?

— Да вроде нет. Всё-таки математик. А что?

— Мы постоянно будем оговариваться про бога, дьявола, чертей. Как-то это надо будет объяснять — местным, а потом и детям. Да и к христианским праздникам мы привыкли. Та же пасха, масленица. С Михаилом всё понятно, он…

— Я атеист, — перебил мужчина. — То есть, не совсем атеист. Но не религиозен. Даже антирелигиозен. То есть, вроде как есть боги или их нет — всё равно. Но церковь меня бесит.

— Примерно это я и хотела сказать, — согласилась Ольга. — И кстати, Ир. Среди математиков полно верующих. Королёв, говорят, верил в Бога.

Ира задумчиво потёрла переносицу.

— Я тоже не сказать, что атеистка. Но и к церкви у меня предвзятое отношение. Тётка моя сбрендила на этом деле. Подарила квартиру монастырю и сама туда ушла. А ты как? Не просто же так разговор завела?

Ольга пожала плечами.

— В том-то и дело, что зацепилась за фразу и пошло-поехало. Так что насчёт религиозных праздников?

Михаил с задумчивым видом сел на краю кровати.

— Что-то ты серьёзно так загрузила с утра. По мне, так всё это должно оставаться в прошлой жизни. Где тот Рим? Где Иешуа и Понтий Пилат? Здесь будут свои легенды. А может, уже есть. Сюжетам из сказок десятки тысяч лет, как выяснили лингвисты. Я понимаю, что ты крещёная и привыкла к некоторому образу жизни. Но может, договоримся?

Михаил на миг повернулся и вопросительно приподнял брови.

— Так же, как я ее не буду вспоминать про коммунистов, ты не будешь проводить религиозную агитацию… Подожди! Дай досказать.

Он выставил ладонь, останавливая Ольгу, уже открывшую рот, чтобы возразить.

— Не поймут местные наши религиозные заморочки. Это же надо земную историю и культуру знать. Да, наверно, не просто знать, а пожить на Земле. Поэтому и дети наши тоже не поймут. Я из-за этого предлагал названия месяцев похерить. Нафига нам старые легенды, не относящиеся к этому миру? И знаете что?

Обе жены помотали головами — попробуй узнай, что другому человеку взбрело на ум. Михаил продолжил:

— Христианские даты взяты ведь не с бухты-барахты. Это переименованные языческие праздники… И другие мероприятия. Так что можно с ними поступить так же, как первые христианские проповедники. Натянем наш религиозный календарь на местный…

Тут он буркнул себе под нос:

— А может, не только религиозные…

И снова вслух:

— А про бога и дьявола… В принципе, понятие вселенского добра и зла должно быть в любой религии. Изучим местный язык, тогда узнаем.

Он хлопнул по коленям и поднялся.

— Ну, что? Все согласны?

Обе кивнули. Чувствовалось, что Ольга не приняла полностью такие рассуждения, но решила согласиться.

— А вообще, повторюсь. Ты подняла сложный вопрос. Тут надо основательно обсуждать…

— Ладно, давайте потом. — Ольга решила замять. — Я же разговор завела по поводу Старого Нового Года к чему? К тому, что нам не дали закончить праздник…

— Именно! — Подхватила Ирина. — Мы же друг другу подарки так и не подарили. А потом стало не до этого.

— Ла-а-адно… — Протянул Михаил.

Его такой уход от тяжёлого и спорного вопроса только обрадовал. И он развил тему:

— Предлагаете сегодня это исправить?

— Ага!

— Только, Миш, тут такое дело. Хотелось бы помыться. А в бане, как сам понимаешь, гости.

Иногда для идеи не хватает какой-то мелочи. Что-то делаешь, как заведено. А потом — хоп! Идея! И уже такой — да как раньше не додумался?! Вот и сейчас у Михаила внезапно сложилась в уме конструкция миниатюрной мойки из большого таза и спортивного кольца. Которую он с успехом воплотил через несколько часов. Так что к вечеру все поплескались, отмыли накопившийся пот.

* * *

Праздник, по общему мнению, удался. Получился широким, как русская душа, и таким же сумбурным. Устраивать гулянку на троих, когда рядом ещё люди? Да если это не стоит дополнительных усилий? Что ж мы — не русские, что ли?

Усилия, конечно, приложить пришлось. И не маленькие. Сначала буквально на пальцах объяснить, что такое Новый Год. Кто это — Дед Мороз и Снегурочка. Языковая практика в полторы недели — это не МГИМО, но кое-что втолковать получилось.

Основное, конечно, что теперь дни станут длиннее, а значит, что зима уходит. Под это дело (обновление природы) подогнали концепцию мытья. И если дикарку получилось достаточно просто уговорить… Да, собственно, её и уговаривать не пришлось. У землян сложилось мнение, что Йв сама хочет приобщиться к культуре.

Дамы только жаловались, что без полноценной бани девушку под стандарты европейской моды не подогнать. Без распаривания не получится избавиться от зарослей на ногах, руках, лице. Короче, везде, где у современных женщин гладкая голая кожа, а у неандерталки приличная такая шерсть.

Михаил думал сначала, что инициаторами подобной экзекуции выступили его жёнушки — извредности. Мол, мы мучаемся — и ты помучайся. Но нет. Ему рассказали, как застали Йв перед зеркалом, пытающейся выщипывать бакенбарды.

Михаил улыбнулся, вспоминая, как в первый раз хором объясняли аборигенке, что она видит себя, так же, как в воде. Интересно будет потом, когда выучат языки друг друга, расспросить, что же она бормотала по поводу всего этого. Со стороны всё это смотрелось, как шок фанатика, увидевшего дьявола. Непонятно, насколько она поняла, но девчушка до сих пор настороженно здоровается со своим отражением.

Инициативу наведения красоты поддержали, но придержали. А сегодня только помыли девчушку собачьим шампунем, пытаясь избавиться от вшей, расчесали и накрасили. От вшей — это, конечно, полумеры. Надо и аборигена вычистить. Но силой это сделать невозможно, а уговорить не получается — русский язык он понимает гораздо хуже своей подруги. Причём, на её уговоры парень тоже не реагирует.

* * *

Неясыть очнулся в очередной раз — захотелось попить. Привычно уже подтянулся и сел, привалившись к стене и вытянув ноги с привязанными деревяшками. Угли в странном закрытом очаге давали достаточно света, чтобы видеть обстановку: стены и свод из тонких сосновых стволов, высокий лежак из гладкого дерева, подставку над головой для всякой мелочи — тоже деревянную. Выход занавешен странной прозрачной кожей. Верба говорит, что у Великих Шаманов везде либо прозрачная кожа, либо прозрачный камень. Поэтому в жилье у них всегда светло.

Но что-то Вербы всё ещё нет. Ушла вечером и пока не вернулась. Придётся всё самому. Он протянул руку и нащупал наверху маленькую посудинку из странного, очень тонкого, но при этом крепкого камня. Верба сказала, что камень называется «челечон» и из него у Шамана Шаманов многие вещи сделаны: и ножи, и копья, и топоры, и посуда всех размеров, и… Да всего не перечесть. Вот и рядом стоит большая посудина с водой — тоже из челечонэ. Даже очаг — и тот…

Неясыть попил тёплой стоялой воды — Верба принесла вечером свежую, но та уже согрелась. Выпитая вода будто надавила и вытеснила старую, ту, что внутри — захотелось опорожниться. Это он уже знает — Великий Шаман дал ещё одну посудину из челечонэ для этого. Юноша, скрипя зубами от боли, повернулся полубоком. Потом, закончив, дотянулся до края лежака и вылил в другую посудину — большую, стоящую на полу. Её потом вынесет Верба. Странно так получается — переливаешь из одной посуды в другую, но иначе никак. Гадить в жилище нельзя — нельзя злить духов. Да и пачкать лежанку не хочется, а дойти до отхожего места невозможно. Он поморщился, вспоминая, как лежал без движения под камнями-мамонтами и гадил под себя. Больше повторения такого он не хочет.

Вербы всё ещё не было и юноша, облегчённо растянувшись, погрузился в воспоминания о первой встрече с Шаманом Шаманов. Он к тому моменту уже много дней лежал и ждал, когда сможет уйти к духам предков. Неясыть понимал, что со сломанными ногами не сможет прокормить ни себя, ни жену. Верба тоже не сможет охотиться. Летом она могла бы собирать ягоды, грибы и корешки. Тогда они оба не умерли бы с голода, пока заживают ноги. Но зимой можно только охотиться. Он, конечно, принёс тогда тушу козы. Но её хватило бы на два дня. Ещё руку дней или даже две можно протерпеть без еды. Но этого слишком мало. Да и потом он не сможет бегать за добычей так, как раньше. Старуха рассказывала, как у озёрных людей один охотник сломал ногу. Так он всю луну не мог подняться. Но даже когда смог ходить, продолжал сильно хромать. Осенью этот охотник понял, что ему придётся всю жизнь сидеть в стойбище и есть чужое мясо, как ребёнку. Но ребёнок вырастает и сам идёт добывать мясо. А он не сможет. Тогда хромой охотник ушёл за шкурой длиннозубой кошки. Один и без копья. Обратно он уже не вернулся — длиннозубая кошка добыла шкуру хромого охотника.

Неясыть хорошо помнил эту историю, поэтому сразу отправил Вербу к тому дыму, который заметил в тот день. Если повезёт, то её примут в род. И уйти ей надо было сразу, пока не кончилось мясо и есть силы. Она сначала спорила, но потом передумала и подчинилась.

Верба ушла, а Неясыть остался умирать. Вот только здоровый организм очень хотел жить. Пока юноша оставался в сознании, он не ел мясо и не жевал снег. Но от боли постоянно проваливался в полуобморочное состояние. Стоило отключиться, и духи насылали видения, как он ест вкусное жаренное мясо и пьёт свежую воду из родника. И тогда руки сами нащупывали куски мяса, оставленного Вербой, и загребали снег.

Неизвестно, сколько времени прошло. Но явно несколько дней — мясо, до которого он мог дотянуться, уже кончилось. Как и хворост для костра. Ноги продолжали болеть и Неясыть постоянно проваливался в забытьё. Очнувшись в очередной раз, он услышал, что кто-то разбирает завал из камней. Вскоре вход освободился и он услышал голос Вербы.

Она спросила что-то, но ответа не дождалась — сил у него от борьбы с болью не оставалось. Вскоре кто-то пролез в пещерку. Это действительно оказалась Верба. Она присела рядом и принялась гладить парня по голове, что-то рассказывая. Неясыть хотел возмутиться тому, что она вернулась, но силы снова покинули его и парень отрубился.

Снова очнулся он от приступа боли. Кто-то крутил перебитые ноги. Боль дала ему сил, чтобы открыть глаза. Пусть через туман недавнего забытья, но он увидел перед собой странного синего зверя с огромными чёрными глазами. После чего снова отрубился.

В очередной раз он очнулся на улице. Неясыть лежал на чём-то движущемся. Чувствовалось, как раскачивается лежанка под спиной. Вверху раскинулось голубое небо, простор которого изредка пересекали ветки деревьев. Где-то над головой слышался бег лошади. Совсем близко — на Неясыть постоянно попадал снег из под копыт. Из своего положения он, конечно, не мог видеть, кто именно бежит, но запах явно говорил, что это лошадь.

Наклонив голову, Неясыть увидел внизу у своих ног его милую Вербу, которая сидела рядом с тем синим зверем. Морозный ветер выдул туман бреда. Теперь Неясыть ясно увидел, что это не зверь, а человек в синей шкуре. Но большие чёрные глаза всё ещё смущали и внушали тревогу. Чтобы не видеть этот страшный взгляд, парень отвернулся.

С боку бежала пара молодых волков. Точнее, одного волка и одного зверя, очень похожего на волков, но странной чёрно-рыжей масти. Сначала Неясыть думал, что волки охотятся на них и на лошадь. Но тут же понял, что те просто играют. Они то забегали вперёд, то немного приотставали. Иногда радостно лаяли, почти как лисы. Странные волки. И человек странный. А эти его глаза… Они раз за разом притягивали взгляд. Неясыть сдался и перестал отводить глаза. Они росли, и росли, и росли. Вот он видит только эти чёрные глаза… И тут Неясыть снова уплыл в забытьё.

Вечером на привале, после того, как ему дали попить горячего бульона, Неясыть и Верба долго говорили. Она рассказала ему многое. Что там, куда он её послал, живут Шаманы Шаманов: Великий Шаман Мекхаель и его жёны: Ольыга и Ийинэ. Что Великий Шаман обещал вылечить Неясыть. А страшные чёрные глаза (она до сих пор их боится) нужны Мекхаелю, чтобы видеть духов не только ночью, но и днём, когда слепит Солнце.

Потом Неясыть и Вербу поселили в этом жилище. Его долго отмывали от того, что исторг его организм за эти дни, а потом снова привязали палки к ногам. Шаман Шаманов объяснил знаками, что палки не дадут ногам гнуться. Через месяц ноги должны зажить, тогда ему разрешат ходить.

Неясыть очнулся от воспоминаний и снова попил. Теперь ссать не хотелось. Но где же Верба? Что-то долго она сегодня. В другие дни она тоже дома не сидела, а постоянно была с жёнами Мекхаеля. Что-то делала, учила чужие слова. Она и его пыталась научить, но очень уж чужими оказались слова, неприятными для разговора. Хотя, Верба считала, что именно в этом сила Великих шаманов. Люди постоянно говорят правильные слова, поэтому теряют силу. А Великие Шаманы не размениваются на мелочь, они копят силы. Теперь Верба тоже копит силы. Но невозможно копить силу, когда говоришь языком настоящих людей. Поэтому Верба и сама учит язык Великих Шаманов, и заставляет Неясыть, чтобы он учил.

Но сегодня слишком уж долго её нет. В другие дни она приходила в вечерние сумерки, а сейчас уже темно — снег у выхода совсем перестал светиться. Неясыть снова откинулся на спину и расслабился. Но стоило задремать, как в обычные шумы вплелись голоса. Вскоре снег отразил огонь факелов. Отблески приближались. Пришлось снова сесть. Раз уж не получается встретить опасность стоя, то хотя бы сидеть при этом. Через несколько мгновений в жилище заскочила Верба. Она воткнула факел в снег у входа, чтобы не дымить внутри, и зажгла несколько световых палочек. Гладкие, из какого-то очень твёрдого, странно пахнущего жира, они светили очень ровно и очень долго.

— Готовься, муж мой. Сюда идёт Дух Зимы.

Рассказывая, она надела на него ту специальную тонкую одежду для дома, которую выдали шаманы. Неясыть постоянно её снимал — очень уж мешала с непривычки. А Верба каждый раз надевала, говоря, что в доме Великих Шаманов свои правила. Но сегодня она дала не ту одежду, которую Неясыть уже видел. Верба принесла особую яркую одежду — праздник ведь.

— Великий Шаман призвал Дух Зимы, чтобы тот уходил и пустил к нам Дух Лета. Готовься, надо задобрить его и его жён — духов снега.

— А чем задобрить? У нас ничего нет. Я давно не охотился. Нет ни красивых шкурок, ни перьев. Придётся отдать свой та́гынты́мын.

Неясыть нежно развернул свёрток из старой заячьей шкурки. В ней он хранил память о самых важных охотничьих трофеях: перья, когти, клыки, кусочки шкурок. Всё это на праздники вплеталось в волосы и подвязывалось к одежде. Немного подумав, он отложил три серых пера с широкими поперечными полосами:

— Знак Хранителя я не отдам!

Эти растрёпанные перья да облезлая шкурка зайца — то, что осталось от инициации во взрослую охотничью жизнь. Его первые трофеи.

— Не хочешь — не отдавай. Духу Зимы не нужны шкуры и перья. Это ведь дух. Шаманы Шаманов рассказали, что духам подношения нужны другие. Нужны красивые слова. Можно рассказать историю или спеть песню. Я уже спела песню выделки шкур и песню огня. А ты, наверно, спой песню охотников.

— У охотников много песен. Какую петь?

— Я не знаю мужских песен. Сам выбери. Я зову?

— Зови, — решился он.

Неясыть подумал, что для такого сильного духа, как Дух Зимы, нужна песня охотников на мамонтов. Он её слышал только один раз в детстве, но хорошо запомнил. Тогда охотники его рода добили большого длиннозубого и длинноносого зверя, который раненным лежал в степи. В тот раз даже стойбище разбили около такой большой добычи. Ели долго, пока мясо окончательно не протухло. Потом ушли.

— Ты не бойся. — Прошептала Верба. — Оказалось, что Дух Зимы страшный, но не злой.

Неясыть только фыркнул. А верба уже что-то громко сказала на языке шаманов. За входом послышался скрип шагов, кто-то страшно захохотал.

Первыми поднялись духи-женщины. До этого Неясыть не видел духов. Ведь только шаман может их видеть. Но ему сразу стало понятно, что это духи женского пола, и это духи снега: они носили белые одежды, которые блестели, как снежный наст под солнцем, а вокруг них кружились большие снежинки; лица их были полностью белыми, только губы и щёки оставались красными, как огонь, а глаза — чёрными, как сажа. Их надутые животы хранили ещё много снега, ведь до весны пока далеко. В руках они держали заснеженные еловые ветки.

Духи-женщины спросили что-то у Вербы, та кивнула, и они запели, повернувшись ко входу. Страшные тягучие и рокочущие слова слетали с ярко-алых губ и кто-то в ночи вторил им жутким смехом. Снаружи завопили и завизжали духи. Верба вся сжалась и задрожала от страха. Неясыть обнял жену и погладил плечи, успокаивая.

— Ты же сказала, что Дух Зимы не злой.

— Всё равно страшно, — пискнула та. — Дух Зимы не злой, но другие духи вон как страшно кричат!

Вот хохот и вопли духов приблизились. Из отверстия входа показался конец посоха. С него пыталась сорваться вьюга, но только бессильно вилась, то поднимаясь, то опадая. Потом показалась голова, а за ней и всё остальное. Синяя одежда блестела и переливалась всеми цветами, а на снежно-бледном лице выделялись яркие круги щёк и чернота глаз. Всё остальное закрывали густые седые брови и длинная белая борода.

* * *

Получилось шикарно, хоть и не так, как представляли изначально. Сценарий взяли стандартный для детских утренников. Много ли надо аборигенам? Показать им Деда Мороза. Пусть спляшут-споют для него и получат подарки. Только предварительно надо провести агитацию. Должны же неандертальцы узнать, кто такие Дед Мороз и Снегурочка. Первую правку в сценарий внесли женщины. Участвовать хотели обе. Поэтому число Снегурочек резко удвоилось.

Потом в ходе игры с Йв в испорченный телефон выяснилось, что в местном фольклоре присутствует некий Дух Зимы, которого шаманы как раз в это время удабривают всякими жертвами. Это наводило Михаила на мысли, что аборигены имеют вполне сформировавшееся мировоззрение не только о смене времён года, но и о днях летнего и зимнего солнцестояния.

Дед Мороз внезапно стал Духом Зимы. Но и это ещё не всё. При рассказе о внучках-снегурочках Йв задала закономерный вопрос: где родители снежных духов-женщин (по другому объяснить концепцию Снегурочки не получилось) и где жена Духа Зимы? Пришлось срочно переделывать внучек в жён. Так роли у девушек получались более одинаковые. А то сцепка жена-дочь, предложенная мужчиной, получалась несколько неравноправной.

Для костюмов снегурочек взяли простыни. Резать не стали, только немного подшили в виде балахонов с капюшонами и широкими рукавами. По всей площади нашили крохотные обрезки дождика и пластиковые снежинки. Снежинки тоже остались с советских времён, как почти все новогодние игрушки в доме. Чтобы актёров нельзя было узнать, лица раскрасили зубным порошком, замешанном на жире. Нарисовали ярко-алые губы и приложили свеклу к щёкам. Глаза жирно подвели чёрной тушью, взяв за образец макияж египетских жрецов — у них получались шикарные раскосые глаза.

Деду Морозу, то есть — Духу Зимы, наложили такой же грим, добавив только густые седые брови и длинную бороду. Брови сделали из ваты и наклеили поверх родных — клей ещё оставался после изготовления подзорной трубы. А борода завалялась среди других аксессуаров в виде дужек со светящимися рожками и снежинками на пружинках. Пока Ольга с Ириной переделывали простыни в балахоны, Михаил подготовил шикарный посох. Палка была богато увешана лохматой ёлочной мишурой и дождиком. Всё это ему пришлось долго и нудно подвязывать нитками — наклеивать жалко, потом не отдерёшь. Вместо стандартной шубы взяли длинный болоньевый плащ проводника. На него тоже нашили кусочки дождя и снежинки.

Наконец, всё к представлению было готово. Хотели позвать Йв, но тут Михаилу пришло в голову то, что неандерталка так и не знает, как же надо праздновать.

— Собрались, деловые такие. — Проворчал Дух Зимы. — А кто покажет аборигенам, что надо делать? Вряд ли девочка поняла, как всё должно происходить.

— Что предлагаешь?

— Придётся устроить чехарду. Сначала вы без костюмов зовёте Духа Зимы. Вы пляшете-поёте. Он дарит вам подарки. Потом зовёт жён и все вместе дарим подарок Йв… Нет… Или… Блин! Я не знаю. Я же хотел, чтобы, как всегда в таких представлениях — Снегурочка зовёт Деда Мороза. А сейчас не получается.

— А ещё ты не сможешь подарить подарок самому себе. — Заметила Ира.

— Это ладно. Переживу как-нибудь.

Вероятно, Ольга что-то решила, потому что встала и поманила Ирину:

— Придётся нам, подруга, покрутиться. А ты, Дед Мороз, погоди.

И, усмехнувшись внезапному цитированию старого мультика, уточнила:

— Сиди, говорю, жди.

* * *

Верба уже готовилась поесть вместе с мужем и лечь спать, когда её позвали жёны Великого Шамана. Оказалось, что вызов Духа Зимы, о котором они говорили днём, должен произойти именно этой ночью.

Верба всегда боялась, когда шаман начинал камлания и вызывал духов. Особенно Духа Зимы — его страшное лицо и жуткие завывания потом долго снились девушке. Но у Великих Шаманов всё происходило совсем по-другому. Для начала, Ийинэ и Ольыга накормили её вкусной праздничной едой.

Кроме очень понравившейся ей калъвачан и кусков мягонького, пахнущего дымом мяса, на чытолэ стояла специальная глубокая посуда с праздничной едой — чалатэ. Отдельно перед каждой из женщин стояла своя посудина, а то и не одна, со своей долей еды. Перед Вербой тоже поставили её посудину, что до сих пор её удивляло и будоражило, заставляло гордиться. У Настоящих Людей посудой называли скоблёные доски с бортиками, на которые из огня выкладывали мясо. Как только доска становилась слишком грязной или лопалась, её сжигали.

Других видов посуды не было. Та же, что имелась — была общей. Только шаман и вождь пользовались своими досками, остальные ели на весу. А тут — личная маленькая посуда из глины. Этот секрет — что посуду делают из глины, ей уже рассказали и показали. Ийинэ принесла откуда-то кусок замёрзшей глины, а когда та оттаяла — раскатала в лепёшку, сделала бортики и сунула в очаг. Посудина получилась кривая и с трещиной, но, как поняла Верба — если сделать много, то какая-нибудь останется целой. Про белый цвет и узоры тоже объяснили — нужно толочь камни разного цвета и рисовать этим порошком.

Верба неуклюже пристроилась на высоком и узком сиденье, по привычке поджимая ноги. Ей всё ещё трудно было выполнять некоторые обряды шаманов. Но она старалась. Вот как сейчас, когда пыталась сесть на подставку для попы так же, как на пол. Или когда забывала надеть тонкую домашнюю одежду — её отсутствие особенно не нравилось жёнам шамана. Ольыга ничего не говорила, если Верба начинала есть руками, но обязательно напоминала, что нельзя ходить без одежды.

От еды Верба никогда не отказывалась, тем более, что в этом доме никогда не дают поесть «до предела». Всегда у Вербы оставалось место, чтобы ещё что-нибудь положить в живот. Но сегодня ей казалось странным, что жёны Великого Шамана сразу принялись за еду, а не начали призывать духов. Шаман людей сначала долго пел и плясал, пока в него не вселялся дух, и весь род плясал и пел вместе с ним. И только потом наступало время для праздничной еды.

Но, кажется, что-то происходит. Ольыга принялась обеспокоенно вертеть головой, прислушиваясь к чему-то.

— Слышите?^[17]

Ни Верба, ни Ийинэ не успели ответить, как Ольыга подскочила к стене и приложила ухо. Послушала вой ветра снаружи. Но это было явно не то — она покачала головой.

— Слышите? Он идёт.

— Кто? — Не поняла Верба.

— Он! Большой, сильный, замораживающий всё… Ду-у-ух Зимы-ы-ы-ы!

Последние слова женщины провыли девушке в оба уха. Сердце Вербы оборвалось. Она задрожала, вцепившись в сиденье.

А обе шаманки уже вдвоём бегали по комнате, прислушиваясь у каждой стены.

— Слышишь?

— Слышу! Слышишь?

— Слышу! Он рядом.

— Зовём?

— Зовём!

И они запели-завыли что-то на шаманском, кружась по комнате. Потом взяли какую-то красивую разноцветную вещь и потянули её в разные стороны… И духи пришли!

Вербе пришлось заткнуть уши, чтобы не слышать вопли и визги духов. Но они всё кричали и кричали, кричали и кричали. Выли, стонали, визжали, вопили. Верба зажмурилась и заорала сама, только чтобы не слышать страшных духов. Внезапно весь шум и гам перекрыл громовой рык:

— Молчать!!!

Верба икнула и заткнулась. Замолчали и духи.

— Эккэ!^[18] Хорошо! — Услышала девушка грозный, но одобрительный голос.

Она осторожно раздвинула пальцы и посмотрела одним глазком. Это он! Он пришёл! Дух Зимы пришёл. Он стоял — большой, с длинной седой бородой, с густыми бровями. На бледном лице алели румяные щёки, а страшные чёрные глаза сверкали силой. Он стукнул посохом — и вьюга заметалась по комнате. Повеяло холодом.

— Кто звал Духа Зимы?

— Мы-две, — тихо ответили шаманки хором^[19].

— Кто вы-две? — Пророкотал Дух Земли.

— Я Ольыга.

— Я Ийинэ.

— Вы-две говорите!

— Здоровья тебе, Дух Зимы! Долгих годов!

— Эккэ!

— У нас есть подарки для тебя.

— Эккэ! Вы-две давайте.

— В подарок есть песня и танец.

— Я слушаю.

И шаманки запели, закружились по комнате. Пели они на своём рокочуще-тягучем языке шаманов и Верба ничего не понимала. Но Духу Зимы явно нравилось — он топал и бил посохом в такт.

— Эккэ! Хорошая песня. У меня подарки для вас тоже.

Дух Зимы достал из-за пихты мешок. Как он там оказался — Верба не заметила. Большой белый мешок, только не из шкуры, а из травы, как другая одежда шаманов. Покопавшись в мешке, он вручил каждой шаманке по маленькому разноцветному мешочку. Те с радостью достали оттуда одежду из шерсти. Ольыга получила одежду для рук, называется юкавичи. А Ийинэ — одежду для ног, которую шаманы называют ночокыт.

Духу Зимы явно нравился праздник.

— Эккэ! Хороший праздник. Вы-две пойте ещё! Зовите моих жён. Пусть тоже веселятся. Я помогу.

Он взял ту странную вещь, которую тянули шаманки. Но в его руках духи не орали и не визжали. Они запели! Шаманки стали подпевать духам и танцевать вокруг пихты и вокруг Вербы. Они кружились, кружились… Долго кружились. И Верба, заслушавшись песни духов, не заметила, как Ийинэ с Ольыгэ пропали! А в комнате появились две снежных женщины-духа. Строгие белые лица взглянули на Вербу грозными чёрными глазами. Ярко-алые губы открылись:

— Ты пой! — Пропели звонкие голоса.

Девушка застыла, не зная, какую песню подарить духам.

— Пой!

Кажется, жёны Духа Зимы начинают сердиться. И тогда Верба решилась. Она запела ту песню, слова которой помнит каждая девочка. Ведь её повторяют все женщины рода каждый день с самого детства:

Вместе со словами девушка показывала, как сидит и обрабатывает шкуру. Наконец, закончила:

— Эккэ! Хорошая песня! Вот подарок! — Произнесла младшая жена, когда Верба замолкла.

Она взмахнула снежными рукавами и у неё в руках оказался волшебный пояс. Узкий белый пояс, переливающийся всеми цветами. Дух-женщина подошла и застегнула пояс на талии девушки.

Старшая жена-дух нахмурилась — ей тоже хотелось песню.

— Пой! — Грозно произнесла она.

Верба поняла, что для старшей надо другую песню, чтобы лучше всех других песен. И такой песней может быть только главная песня Старшей женщины — песня огня. Девушка зажмурилась, вспоминая движения, и затянула:

Песня закончилась, а перед глазами Вербы, прямо под пихтой, сиял огонь-дух.

— Эккэ! Хорошая песня!

Жена-дух взмахнула рукавом и у неё появилась непонятная изогнутая вещь над которой метались две большие снежинки. Дух снега надела эту вещь на голову Вербе и отошла, любуясь. Помотала головой — не понравилось. Сняла, что-то поправила и надела по-другому. Теперь снежинки лежали на щеках девушки.

— Эккэ! Носи!

— Верба, — произнёс Дух Зимы. — У тебя есть муж.

Это был не вопрос, но Верба кивнула, отвечая:

— Да, Дух Зимы.

— Веди!

И они пошли. Впереди Верба. За ней две женщины — снежных духа в белых одеждах. Последним шёл Дух Зимы и заставлял своей штукой петь мелких духов.

* * *

— Фух!

Михаил поставил на пол жалобно вякнувшую гармонь. Скинув на ходу плащ, он упал навзничь в постель.

— Шоб я ишо раз согласился проводить такие мероприятия!

— Йи-ху! — Ольга с Ириной плюхнулись по бокам.

Не с разбегу, конечно, как муж, но и не по-стариковски. В отличие от мужа, девушки, хоть и устали, но были счастливы — праздник удался!

— А ты видела эти охреневшие физиономии? Я чуть не заржала. Чуть всё не испортила.

— Я ещё в начале, когда бегала переодеваться, отсмеялась. Потом было легче.

— А как Галё лелеял нож! Умора просто!

— Когда топор подарили, он вообще глазами засверкал!

Жёны говорили громко, возбуждённо. А так как они лежали с двух сторон, то орали Михаилу в оба уха по очереди.

— Девушки, прошу, и так голова гудит…

— Да ну тебя! Зануда. — Проворчала Ольга. — Меняемся!

И полезла через него, чтобы пошептаться с подругой.

Мужчина облегчённо свернулся клубочком на краю кровати, накинув одеяло и заткнув уши подушками. Возбуждённые голоса жён всё равно пробивались сквозь синтепон, но так он хоть смог вырубиться.

Глава 18 Роды

Михаил плавал в Паратунке^[20]. Как же давно он здесь не был! И вот сподобился. Теперь рассекает по широкому, открытому в звёздное небо бассейну. Оттолкнуться от деревянного бортика — и до другой стороны. Вдоль, потом поперёк, и снова вдоль. Стоял лёгкий морозец и волосы на голове постоянно застывали. Приходилось время от времени окунать её, чтобы не совсем уж задубеть. А сверху снежок падает… Михаил наплавался и решил лечь на воду. Никогда не получалось, но тут решил попробовать. Вода в источниках минеральная, плотность выше, а значит — может получиться. Он расслабился, раскинул свободно руки и ноги…

— Ми-и-и-ша-а…

Приятно так, вода накатывает мелкими волнами через грудь.

— Ми-и-и-ша-а…

Кто зовёт, интересно? Не охота открывать глаза. Подождут.

— Сапегин, твою мать!

Вопль над ухом заставил затрепыхаться, мужчина начал тонуть. Но тут же всплыл, разбрасывая волны… из одеяла.

— Сапегин! Полундра! У Иринки воды отошли.

Сон моментально слетел. Михаил огляделся. Ольга с деловым видом помогала устраиваться Ирине в полусидячем положении. А та, откинувшись на подушки, пребывала в прострации. Ещё вчера ей было хоть и тяжело, но уже почти привычно. Сейчас же в глубине живота нарастало непонятное напряжение. Как будто все кишки разом решили сжаться.

Не успел Михаил понять что — к чему, как из подвала выглянула Йв.

— Начялося.

— Знаю, — откликнулась Ольга. — Ты вчера говорила.

— Савсема начялося.

— Предсказательница, блин! — Проворчал Михаил, пытаясь оттереть липкие руки о простыню.

Не до разговоров ему сейчас было. Только руками дело не ограничивалось. Вроде вылилось-то немного, но вляпался он капитально — от колен до самого пояса какие-то сопли размазаны. Липнет так, что можно обмотаться тряпкой и не завязывать — так будет висеть. Теперь понятно, почему бассейн снился. Тепло, сыро стало в постельке. Кайфово, короче.

— Я сейчас обкакаюсь! — Запаниковала Ира.

— Не пи*ди! — Как всегда, при волнении и нервотрёпке Ольга не следила за языком. — Обосрёшься ты позже. А сейчас это у тебя матка начинает готовиться. Первые потуги.

Потом Ольга решила всё-таки провести осмотр пациентки:

— Так, я сейчас. Руки помою и проверим, как у тебя с раскрытием. Никуда не уходи!

— Да куда я денусь! — Усмехнулась Ира в спину «убежавшей» Ольге.

Та, тоже на последнем месяце, передвигалась со скоростью улитки. Как и беременная неандерталка — и эта могла только переваливаться потихонечку.

Михаилу надоело бесполезное занятие по оттиранию рук и, прихватив из серванта маленькое полотенце, он потопал к умывальнику — смыть всю эту гадость.

Жена уже шуршала навстречу.

— Готовь воду и простыни, — бросила на ходу.

Михаил молча кивнул, посторонившись. Весь процесс обговаривался уже много раз. Всю зиму… Всю зиму! Женщины клевали ему мозг, как и что нужно будет делать. И чем ближе к срокам, тем чаще повторяли. Ольга вспоминала и собственный опыт, и всё, что ей говорили врачи или другие рожавшие женщины. И каждый раз инструктаж повторялся в расширенном виде с самого начала.

С усилием стянув липнущие к заднице (и переднице, что оказалось несколько болезненно) трусы, он быстренько подмылся и побежал переодеваться. Ирина всё так же сидела в прострации, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Только ноги раздвинула, да так и не сдвинула после осмотра. Рядом, на другом краю кровати, шёл консилиум. Ольга обсуждала детали с поднявшейся из подвала Йв.

Об этом он не подумал — что придётся голым скакать перед чужой женщиной. Прикрывшись руками, Михаил скользнул к серванту и, быстро схватив чистые трусы, оделся.

— Раскрытие среднее, — услышал он слова жены. — Так что, Миш, не спеши. Успеешь ещё. Часов шесть у нас есть до первых настоящих схваток.

— А сейчас что? Фальшивые? — Ирина говорила, каждый раз резко выдыхая. — Крутит в животе.

— Крутит — это ещё не схватки. Вот когда у тебя всё внутри колом встанет — тогда да. Ну, даже если ребёнок шустрее окажешься, то по-любому часа три есть.

Михаил решил, что нефик греть уши, пора заняться делом — и ушёл на кухню. Снял с печи и сцедил отстоявшуюся со вчерашнего вечера воду. Близость известняковых скал делало воду очень жёсткой — в ней после кипячения выпадал осадок в несколько миллиметров. Вот и приходилось кипятить накануне, а утром аккуратно сцеживать, стараясь не взбаламутить. Так и не запущенное в полную силу отопление медленно наполнялось в том числе и из-за жесткой воды, а не потому что Михаил ленился. Если не очистить воду заранее, то осадок отложится в трубах. Вот и получилось, что батареи он наполнил только к весне.

Пара вёдер остывшей кипячёной воды осталась здесь, а вторую пару Михаил поволок вниз в подвал к Йв и Галё. Неандертальцы переехали в дом через пару недель после Старого Нового Года. Морозы становились всё резче, в бане следить за отоплением становилось всё труднее. Вроде протопишь, но выдувает через несколько часов. Одно дело попариться — тогда и натопить можно сильнее, и падение температуры к утру не так актуально.

Так что, как только ноги Галё более-менее зажили, его перетащили в подвал. Большую комнату, снова приспособленную под общую мастерскую, Михаилу стало жалко отдавать дикарям. Поэтому он активно агитировал жён не селить аборигенов наверху. А потом вообще оказалось, что неандертальцам жарко, когда топится русская печь — а она как раз выходит боком в большую комнату. Зато подвальная температура в пятнадцать градусов оказалась для них вполне комфортной. Во всём плюсы получились: и мастерская осталась, и баня освободилась, и живут ребята — не сравнить с пещерой.

Но сегодня им придётся попотеть. Для нужд роженицы требуется горячая вода и прокалённые простыни. Утюга, чтобы их дезинфицировать, нету. Приходится выкручиваться чистыми противнями, на которых и будут жариться простыни. Именно поэтому задействована подвальная печь — из-за большой плиты, на которой много чего можно разместить.

* * *

Спустившись, Михаил по привычке поморщился. Не то, чтобы запах совсем нетерпимый, но отличается от человеческого, немного другой. Хотя за прошедшее время неандертальцы приучились мыться, поэтому того резкого амбре уже нет. И пища у всех пятерых примерно похожа. А это тоже влияет. И всё-таки Михаил чувствовал отличия. Как раньше, придя к кому-то в гости, ощущал неприятный запах чужого дома. Мало того — если один большой род жил семьями по разным домам, но они постоянно ходили друг к другу в гости, то и запахи были примерно одинаковы. Пусть Ольга не поверила, когда он однажды рассказал ей об этом — но он всегда отмечал, если запах в чьём-то доме нравился или не нравился. Из этого зачастую строил отношения.

Вот и Галё с Йв пока отличались по запаху, хотя уже вливались в семью. Или наоборот — уже почти похожи, потому что живут вместе.

Галё, как и его жена, уже не спал. Сидел, вырезал что-то подаренным на Новый Год ножом. Парень уже вполне сносно ходил по горизонтали. Даже костыли, на которых рассекал зимой, уже не нужны. А вот подниматься и спускаться пока тяжело. Да и по ровному месту требуется опираться на посох. Вот и пришлось разрешить работать внизу.

— Галё, ты Лизку утром кормил?

Парень поскрёб ножом поделку, сдул мусор и только потом ответил:

— Лизка есть траву. Недалеко.

Недалеко для неандертальцев, как выяснили опытным путём — это за пределами зрения, но меньше часа ходьбы. То есть, может быть возле Скалы или на западном берегу Медвежьего озера. Может быть и на ягодной поляне. Но тут Михаил вспомнил о другом условии — за пределами зрения. То есть, с таким же успехом, лошадь может гулять где-то во дворе. Такая уж градация дальностей у местного населения.

Если до цели можно дотянуться рукой, то она рядом. Если же она дальше, но в пределах видимости, то цель близко. А вот если цель не видно, но идти недолго, то получается, что недалеко. Ну, а «далеко» — это всё, что дальше часа ходьбы. Примерно часа.

Михаил решил всё-таки уточнить расстояние:

— Сколько шагов?

Галё на несколько секунд прикрыл глаза, прямо в памяти отмеряя шаги. Ответил на неандертальском — на русском аборигены пока умели считать только в пределах пяти, а потом путались в падежах. Да Михаил и не настаивал. Всё равно даже по-русски ребята пытались считать в неандертальской системе счисления. А это такая путаница! Галё разразился чередой цифр. Потом подумал и добавил:

— От тебя на три шага меньше.

«Так. Рука без одного рук. Нет мѣлнѣт — это пара рук, а не одна рука. Рука без одного — четыре. Четыре пары рук, то есть 40. И ещё рука с двумя. Итого 47. Делим пополам — шаги у них мельче человеческих. 23–24 метра. Или, если от меня, 20–21 метр. Это же сразу за воротами!» Только решив задачку, Михаил понял, что ему быстрее было бы просто выйти за ворота.

— А что ты вырезаешь? — Решил он поинтересоваться у паренька.

— Вы резаешь?

— Режешь? Что ты режешь? Что будет?

— Это берёза кусок. Будет хранить мальчик.

Покрутив падежи так и сяк, Михаил переспросил:

— Хранитель для мальчика? Почему ты решил, что родится мальчик?

Галё по-простецки пожал плечами.

— Йв говорить.

— Йв, значит, сказала… — Пробурчал Михаил под нос. — Всё-то она знает.

* * *

Странности с юной девушкой, почти девочкой, в отношении невидимых вещей стали понемногу проявляться в течение зимы. Первый раз это случилось, когда Михаил отправился на охоту. Сам отправился. Аборигены, конечно, были не в курсе, а вот жёны только усмехались: слепой и криворукий мазила решил удивить добычей?

Не удивить он хотел, а помочь. Неандертальцы жили в их семье уже почти два месяца, когда у них стала заметна непонятная вялость. День ото дня двум дикарям становилось хуже. Сначала просто вялость, потом слабость. Первой задумалась Ольга, случайно заметив, что у Йв внезапно развилась куриная слепота. Самым логичным было предположить, что в организме чего-то не хватает. Витаминов или микроэлементов. Возможно, у них всегда такая апатия зимой. Но наверняка беременность и сломанные ноги усугубили состояние. Но чем подкармливать? Во-первых, парочка не признавала практически ничего, кроме мяса и рыбы. Ещё могли пожевать лук с чесноком. Почти не ели ни один из корнеплодов. Картошку, морковку, свеклу — не более, чем тот же лук. А такие витаминные блюда, как квашенную капусту или солёные огурцы с помидорами — вообще не переносили. Проносило их, бедных.

Вопрос с витаминами встал очень остро. Языковой барьер к этому времени почти сошёл на нет. Так что допрос провели основательный. Ольга с Ириной терроризировали Йв, а Михаил насел на парня. Трудно выпытывать у человека что-то, если он не понимает сути происходящего и не знает, что отвечать. Пришлось долго выслушивать (из-за слабости интервьюируемых) о жизни в племени. Но по капельке, по маленьким оговоркам удалось найти зацепку.

Все, абсолютно все местные жители регулярно ели сырое мясо или хотя бы пили свежую кровь. Когда это сложилось в мозгу, Михаил вспомнил некоторые заметки о разнице в составе сырого и приготовленного мяса, а также об усвояемости того и другого. Других вариантов они не нашли, так что пришлось цепляться за этот. Правда, требовалось сходить за добычей, ведь все мясные продукты в кладовой прошли термообработку. Вот Михаил и попёрся. А перед выходом, ради шутки, спросил:

— Что скажете? Далеко ли мне идти за хорошей добычей? И в какую сторону?

Жёны посмеялись немного и только решили в шутку послать куда-нибудь, как их перебила Йв.

— Туда не ходи, плохо будет. — Ткнула она в одну сторону, потом показала в другую: — Туда ходи, хорошее мясо найдёшь. К вечеру вернёшься.

— Хорошо, — усмехнулся охотник, повторяя жесты неандерталки. — Туда не пойду. А пойду, значит, туда. А если туда или туда?

Та только пожала плечами.

— Ни хорошо, ни плохо.

«Туда» — это куда-то на норд-норд-вест, чуть западнее цепочки озёр.

А «не туда» — это наоборот, почти ровно на восток. «Совсем не туда» — это оставшиеся направления — запад и юг. Забавно, конечно. «Ты сюда не ходи, ты туда ходи». Михаилу как-то без разницы было, куда отправляться. Но осмотреться всё-таки стоило. Вышел он перед самым рассветом и сразу полез на Скалу. Сумерки уже позволяли разглядеть путь наверх. А когда добрался до вершины, из-за горизонта как раз показались первые лучи Солнца. Первым делом он глянул «не туда». Интересно же. Насмехаться над «предсказательницей» сразу расхотелось. Будь он внизу, то никогда не смог бы разглядеть опасность на востоке, против света встающего Солнца. Но здесь, на высоте, глаза не слепило, а на белизне снежного наста чётко прорисовывались толстые вытянутые тени волков. В эту сторону действительно не стоило идти. В одиночку от стаи не отбиться. Всё-таки зима и волки голодные.

А что же «туда»? Там, левее Скального озера, бродило несколько мелких травоядных. Отсюда можно было рассмотреть только рога среднего изгиба — между почти прямыми козлиными и закрученными в спираль бараньими. Ну, вот и пойдём в этом направлении. Михаил ещё несколько раз осмотрел окрестности, проверяя наличие опасностей, и отправился к козлобаранам невнятной ориентации.

Забавно и немного странно оказалось то, что Йв угадала как со временем — вернулся он к вечеру, так и с добычей…

До рубежа стрельбы охотник добрался всего за час. По мелкому — чуть выше щиколотки — снегу можно было бы идти даже пешком. Но на лыжах — совсем другая скорость. В хозяйстве имелись не только истраченные на сани беговые лыжи, но и малютки для детей. Остались после сына. Вот и пригодились. Это в обуви наст не держит вес человека. А даже на самых мелких лыжах — вполне. Крепление ременное, только размеры поменять — и шуруй. Вот Михаил и шуранул.

Остановился заранее, за пару десятком метров. Встал с подветренной стороны. Дальше оставалось только ждать, когда добыча подойдёт на расстояние выстрела. А эти копытно-рогатые, как назло, шли совершенно непредсказуемым маршрутом. Увидит козочка или козлик пучок вкусной травы — скакнёт к ней. Погрызёт, а потом может прыгнуть снова в непредсказуемом направлении. И так каждый из двух десятков тушек.

Но целиком стадо всё-таки двигалось в сторону продрогшего охотника. Тот, пока добирался — взопрел аж, а теперь приходилось дубеть. Наконец, стадо добралось до зоны уверенного поражения. Понимая, что с его меткостью попасть в определённую цель нереально, Михаил прицелился в середину самой крупной кучки и спустил курок. По взметнувшемуся снегу стало понятно, что в кого-то он всё-таки попал. Животные рванули во все стороны, испугавшись мечущейся в агонии жертвы.

В несколько взмахов Михаил подкатил к пока ещё дрыгающейся, но уже почти успокоившейся козочке. Стрела прошила обе передние ноги, что и не давало ей ускакать. Жертва оказалась невелика — если и прекратила сосать титьку, то совсем недавно. Хотелось бы что-нибудь покрупнее, но не с его меткостью. Он уже хотел прирезать добычу и валить домой с тем, что есть, но пришла в голову одна мысль. Сейчас, пока козочка цела, имеется возможность принести не просто живую добычу, но и напоить жаждущих свежей кровью. Может, это больше пойдёт им на пользу?

Преодолевая вялое сопротивление, Михаил связал козочке ноги у копыт. Потом выдернул стрелу и обмотал раны — не хотелось бы запачкаться. Взвалил на плечи добычу, он покатил в сторону дома.

* * *

Молодая козочка действительно оказалась правильной добычей. А на вопрос о том, как Йв узнала о волках и о добыче, неандерталка только пожала плечами и ответила: «Духи сказали». Хотя Михаил склонен был к скептическому материализму, но всё же… Ладно, о наличии хищников и козлобаранов ей мог сказать запах. Очень уж неравномерно дует ветер в округе. А неандертальцы, судя по такому шнобелю, на несколько порядков лучше различают запахи. Но как она могла предсказать, что будет вкусное мясо? Михаил с таким же успехом мог подстрелить старого вонючего козла, а не нежного молочного козлика.

Второй случай такого разговора с духами всполошил всех и врезался в память — только наводка Йв спасла Мишку от смерти. На тот момент собаки куда-то пропали и не появлялись уже два дня. Даже Михаил заметил их отсутствие. Йв внезапно оторвалась от рукоделья — Ира сагитировала её помочь с жилеткой из волчьей шкуры, которую обещала мужу. Склонив голову, девушка как будто прислушалась к только ей слышимому. Потом, прикрыв глаза, она медленно повела головой из стороны в сторону.

— Мищка! — Привлекла она внимание. — Там! Мищка! Плокхо!

Михаил, тут же строгавший плашки, переспросил:

— Что случилось?

Но добился только повторения:

— Плокхо. Больно.

Может, это завихрения в мозгах беременной, но вождь решил, что лучше зря заморочиться, чем ничего не сделать, и из-за этого пёс погибнет.

— Где Мишка? Пойдём на ул…

Михаил оборвал сам себя. В ходе изучения языка неандертальцев многие слова и выражения русского языка пришлось менять. Приходилось приспосабливаться под словарный запас аборигенов.

— Наружу пойдём, покажешь.

Быстро одевшись, они вышли на крыльцо.

— Там! Недалеко. — Махнула Йв рукой.

Недалеко — уже хорошо. Значит, в границах родного бора, а не в соседнем лесу. Михаил засёк азимут по нескольким выделяющимся деревьям и вернулся в дом. Прежде чем идти, требовалось собраться.

Тёзку действительно пришлось спасать. Непонятно каким макаром, но он попал в один из силков, установленных ещё Андреем. Чем больше пёс бился, пытаясь выпутаться, тем сильнее затягивалась петля. Стальной тросик порвать нереально, а ветка, за которую цеплялась ловушка, попала вузкую развилку, где благополучно пережила все рывки.

* * *

Пока Михаил вспоминал, печь уже прогрелась. Ещё полчаса — и вода станет горячей. А пока надо прожарить простыни. Михаил поднялся в комнату.

— Оля, какие простыни брать?

— Я же показывала, — захлопала та глазами.

— Да забыл я!

— Ну, ты, блин… — Удивлению супруги не было предела.

— А чего? Нормальный мужик не помнит две вещи: где находится бельё и дату свадьбы.

— Иди уже, «нормальный мужик». Вот простыни и одеяло. Его тоже прогреешь.

Она сунула шерстяной плед.

— Про одеяло не говорили.

— Да подумала я, что на столе на одной простыне слишком жёстко.

— Ага…

Прихватив ещё две большие вилки — из кухонного набора и из набора для пикника, Михаил скатился в подвал. Вскоре он этими вилками перекладывал обрабатываемые вещи. Печь грелась всё активнее, через некоторое время пришлось противни ставить на осколки кирпичей. Так он и вертел туда-сюда, пока сверху не раздался окрик:

— Простыни! Срочно!

Подхватив бельё на вилки, Михаил побежал в большую комнату.

— Давай вперёд, у Иринки уже краснота пошла.

Михаил проскользнул в двери, обгоняя Йв и Ольгу, которые вели под руки роженицу.

— В смысле — краснота? — Испугался он.

Мужчина спрашивал, не прекращая работу. Быстро раздвинул стол, расправил пожелтевшие от жара одеяло и простыть.

— Воды розовые стали. — Пояснила супруга. — Это уже ребёнок лезет.

— Значит, недолго осталось?

— Ага, как же! Ладно, если за день управимся. Не стой. Иди руки мой.

Михаил дождался, пока пыхтящая троица проползёт в комнату, и умчался на кухню. Проверил одежду: штаны надеты те, что не сползают, кроссовки зашнурованы, футболка навыпуск. Вымыл с мылом руки по локоть, лицо и шею. Шею — на всякий случай. Надо бы шапочку, чтобы волосы не падали, но уж как-нибудь. Просто расчесался мокрой расчёской — убрал выпадающие волосы.

Пока умывался, Ира смогла только дойти до стола. Забраться не получалось. Даже на стул — как только ставила ногу, её скрючивало. Пришлось брать на руки и укладывать.

— Ты у меня как маленькая. На ручках в постельку.

— Аг-га… А-а… Подушку да… Айте.

— А тебя, Оль, я так не подниму, — заметил Михаил.

Та только фыркнула:

— Доползу.

Ира при каждом приступе цеплялась за всё, до чего дотягивалась: край стола, спинку стула, руки подруг. Стул у неё отобрали, чтобы не пристукнула кого-нибудь ненароком. Под голову положили плоскую и твёрдую подушку от дивана.

Ира застыла на миг, выпучила глаза. И вдруг, громко, протяжно:

— А-а-а-а!

Михаил попытался удержать ноги жены в приподнятом положении, но его просто снесло.

Крик оборвался.

— Носом. Носом дыши. — Скомандовала старшая.

Девушка посмотрела на неё мутным от боли взором, но потом поняла и старательно засопела.

— Ерунда получается, — высказался Михаил. — Как без кресла обойтись? Этого… Гинекологического… О, Галё! Ты вовремя.

В дверях стоял приковылявший на крики абориген. Парень удивлённо посмотрел на вождя.

— Быстро! Мой руки. Будешь помогать.

В темпе притащил неандертальца к умывальнику, вымыл ему руки по локоть и уволок обратно в комнату.

— Меняемся. Оля к голове. Йв сюда. Ты, Галё, стой здесь. Держи как я.

Михаил подхватил Иру одной ладонью под колено, поднимая ногу, а второй рукой вцепился в край стола у неё над головой. Галё ухватился так же. По идее, Йв тоже справилась бы с задачей. Сил неандерталке не занимать. Но вождь решил, что напрягать живот ей опасно.

— Оля, командуй!

Женщина вытерла вспотевший лоб подруги, спросила:

— Как ты, живот тянет?

— Чуть-чуть.

— Вот как не «чуть-чуть», так ты не стесняйся. Поняла?

— Поняла. Пока нет…

И тут же вытаращила глаза, с силой выдыхая через рот:

— Сейча-а-а-а!

Несколько быстрых вздохов — и снова крик.

В перерывах между схватками Ольга вытирала ей лицо и успокаивала.

— Ощущение, что меня сейчас порвёт.

— Ничего, ничего. Всё зарастёт.

— А если я кровью истеку?

— Всё будет хорошо.

— А если…?

— Всё. Будет. Хорошо.

* * *

Час проходил за часом, а ситуация не менялась. Только схватки становились всё чаще. Десять минут криков и удержаний, а потом перерыв — всё короче и короче. Ирина при схватках то выгибалась дугой, то наоборот, поджимала колени. Приходилось сдерживать, чтобы не выпрыгнула со стола и на начала тужиться раньше времени.

И только часа в три пополудни Ольга выдохнула:

— Скоро. Схватки и промежутки сравнялись.

Все уже давно сидели вокруг стола с роженицей. А чего бегать? За несколько часов всё стало привычным. Даже Михаил, переживавший больше всех, успокоился. А уж Галё вообще оставался невозмутим, как индеец.

Будто дождавшись слов подруги, Ира вздохнула полной грудью и поджала ноги. И тут Михаил понял, что ни хрена он не успокоился. Когда твоя женщина рычит от боли, когда её крючит — успокоиться нельзя.

— Галява́, — сообщила Йв.

— Много? — Уточнила Ольга.

Йв замешкалась и Михаил наклонился посмотреть сам.

— Почти ничего не видно. Только самая вершинка купола.

Ольга коротко кивнула.

— Давай, девочка. Подыши. Помнишь, как учили? Отдохнуть надо. Теперь нельзя будет останавливаться.

Это тоже обсуждалось. Показавшаяся головка означала, что скоро животик плода дойдёт до выхода и будет пережата пуповина.

— На, Ирочка, попей. Потом некогда будетю Йв, меняемся местами!

Не успели девушки дойти до мест, как Иру снова скрючило. Теперь потуги пошли сплошняком. Вздохнёт пару раз — и спазм. Но что-то пошло не так, потому что Ольга обеспокоенно посмотрела в глаза мужа.

— Что? — У Ирины тоже поднялась паника. — Что! А-а-а-а!

Очередной спазм окончился резким выдохом и шипением.

— Больно!

Лицо Ольги стало жёстким:

— Режем! Миш, ты инструмент простерилизовал?

— Какое «режем»? — Девушка начала вырываться. — Вы там ох*ели? Мы же говорили, что это крайний случай!

— А это и есть крайний! — Рубанула старшая. — Миш, сам погляди.

Михаил наклонился. Выход расширился на сколько возможно, но этого не хватало. Судя по закруглению, до максимального сечения ещё далеко, а ткать вокруг головки натянулась до белизны и выпирала рукавом. Эдакая кожаная манжета. Михаил вытащил из остывшей уже кастрюльки прокипяченные ножницы.

— Где?

— Мне резали здесь.

Ольга показала немного левее направления на очко.

— Да не дрожи ты!

— Ага…

Михаил попытался поддеть край пальцем. Не ножницами же тыкать? Не получалось. Ещё раз нервно вздохнув, он достал лезвие, как замену скальпелю. Точечно ткнув уголком в самый край, он резко отдёрнул руку: подпёртое давлением, тельце полезло само.

— Давай! — Раздался крик Ольги. — Давай, родная! Через боль. Всё у нас, баб, через боль.

Михаил еле успел бросить лезвие обратно в кастрюльку (чтоб никто не порезался), как показалось плечико. И тут же, почти без перерыва, младенец практически выпрыгнул ему на руки. Дрожащими руками (не уронил!) отец положил заоравшего ребёнка на живот матери. Его тут же подхватила Ольга. Повернула боком, завязала пуповину шнурком. Их заранее выбрали — самые гладкие — и простерилизовали с другими инструментами.

Дальше уже неспешно затянули второй шнурок и перерезали пуповину. Так же неспешно дождались выхода последа. Ольга только его аккуратно, на грани сопротивления вытягивала, чтобы не свернулся внутри. Ира в конце ещё немного потужилась — и выпал.

Все облегчённо вздохнули, расслабленно заговорили. И тут неандерталка застыла.

— Начялося.

— Что?!

Закричали все, кроме Галё. Но он тоже посмотрел удивлённо. Да и роженица тут же замолчала, вслушиваясь в себя.

— Кажется, действительно схватки. Ой!

Мысли Ольги застрочили как пулемёт:

— А этого мы не ожидали. Миша, быстро ещё шнурки. Кипяток остался? Просто ошпарь. Беги, я приму. Стой! Ножницы тоже ошпарь.

Пока психующий отец искал шнурки, пока бежал вниз и набирал кипяток из ведра, пока с ковшиком и инструментом в нём бежал обратно, всё уже закончилось. Старший лежал с одного бока от матери, а младший распластался на животе. Повторилась процедура с завязыванием пуповины и ловлей последа. Помыли малышей, обработали им пупки остатками зелёнки. Мамочку тоже помыли — обтёрли, как получилось, кровавые сопли сырыми тряпками. Шить промежность Михаил не рискнул. Это ж надо хирургический инструмент и специальные нитки. Кровотечение уже остановилось, поэтому только помазали зелёнкой. Чем хороша именно зелёнка — она, в отличие от йода, не сушит и не обжигает. То есть, действует нежнее. Это ещё маленькому Михаилу и его отцу объяснил врач, когда они притопали с разбитой головой. Так и сказал: хорошо, что зелёнкой мазали, а не йодом. А отцу просто первой в аптечке попалась зелёнка.

Иру уже сняли со стола, Михаил уже потащил роженицу в спальню…

И вдруг:

— Начялося.

Глава 19 Продолжение переполоха

Никто из них не ходил на «Ревизора». Аборигены по вполне понятным причинам. А остальные хотя и бывали в театре, но «Ревизор» знали только по школьным урокам литературы. Сейчас все трое попаданцев почувствовали себя участниками той самой финальной сцены. Ольга сурово так, с подозрением оглядела роженицу.

— А я чо? Я ничо! — Не менее удивлённо ответила та из рук Михаила.

Вождь, пожав плечами, вернулся к столу. Поставил ногу на стул, пристроил Ирину и облегчённо выдохнул — как бы ни была мала младшая жена, но в её атлетической фигурке явно больше шестидесяти килограмм.

— Что смотрите? Убирайте куда-нибудь этих, — он кивнул на близняшек. — Тут новые на подходе. Застилайте снова. Оль? Есть другое одеяло? А то это вымокло. Одна чистая простынь ещё осталась, хоть и валялась долго на воздухе.

— Мишенька… — Ира нежно прислонила голову к плечу мужчины. — Так ведь нет ничего… никого во мне уже. Теперь точно чувствую.

Глава семейства так же подозрительно и задумчиво, как перед этим старшая жена, поглядел девушке в глаза.

— Нету, нету. — Несколько раз кивнула та.

— Ми-и-иш… — Раздалось от дверей.

Вождь повернул голову: Ольга стояла, подперев косяк, и глядела куда-то внутрь себя. Наконец, отмерла и полезла рукой в промежность. В наступающих сумерках видно было плохо, но и так стало понятно.

— А я думала, что спину тянет от усталости. — Произнесла она задумчиво.

Михаил заставил себя действовать.

— Так! Я сейчас!

Он энергично подхватил Иру и зашагал в спальню. Вернулся за малышами. По какой-то подсознательной, нерациональной причине положил старшую (а это оказалась девочка) по правую руку от матери. Сына, родившегося на полчаса позже — с левой стороны. Снова, как ещё осенью, когда узнал, что женщины беременны не от него, мелькнула мысль: считает ли он этих детей своими? И честно ответил себе: да. Невозможно девять месяцев помогать матерям во всём, наблюдать, как развивается беременность — и не перенести это состояние на новорождённых. Он так же, как когда-то с Мстиславом, переживал за жён, за их здоровьем. А уж принятые роды — это как импринтинг, только в другую сторону. И даже запарка последнего месяца, когда женщины почти ничего не делали, ушла куда-то на задний фон. Ведь уже всё — теперь нервотрёпка ожидания завершена. Правда, впереди другая нервотрёпка с ночными тревогами. Но это потом…

Ира устало прикрыла глаза и мужчина решил уйти, чтобы не мешать. Отошёл к дверям, но жена снова позвала его:

— Мишенька, положи их по-другому. Я тут подумала… Сделай с боков подставки из подушек и одеял. Пусть малыши лежат вровень с грудью. А то у меня сил нет. Ни их поднять, ни самой повернуться.

Михаил быстро устроил что-то вроде мягких полочек, ещё раз поцеловал в лобик бледную и потеющую от слабости жену. Улыбнулся в ответ на тень её улыбки и вышел. От кровати отходил нежный папочка и любящий муж, а порог перешагнул собранный и строгий к пациентке врач. Ну, в школе он хотел стать врачом, да как-то не сложилось. Что ж — греби полной ложкой.

Посмотрел, что происходит в большой комнате. Ольга сама умудрилась забраться на стол и теперь сидела, откинувшись на руки и свесив ноги. Хлопнул себя по лбу: одеяло! Выяснил, какое можно брать. Потом был долгий поиск именно того одеяла, которое надо. Раскладывание постели на половинке стола — Михаилу вспомнилась статья из учебника медсестёр (попадался ему и такой) о смене белья у лежачих больных. Наконец, очередная роженица лежала, уперев пятки в мягкие валики — подогнутые ноги несколько раз соскальзывали и Михаил придумал закатать край одеяла в рулон. Но творческая мысль работала дальше. Полностью подготовив всё, что возможно — только инструменты ещё кипятились на подтопке русской печи, он с выражением дешёвого коммивояджера произнёс:

— Дорогая, у меня для тебя подарок!

И показал черенок от лопаты. Толстый, ровный и крепкий.

— Блин… Сапегин…

Ольга уже пережила несколько приступов схваток, да ещё дневная усталость. Короче, ей было не до приколов. Но доморощенный акушер продолжил:

— Вот, попробуй.

Он подложил палку под колени жене, и положил её ладони возле широко раздвинутых ног.

— Смотри, тебе всё равно надо за что-то держаться, чтобы боль терпеть. А так…

Ольга моментально оценила положение, посмотрела в честно распахнутые глаза мужа и хихикнула. Потом её прорвал ржач.

— Сапегин! — Выкрикнула она между приступами смеха. — Ты, блин, нашёл способ, чтобы не утруждаться лишний раз! Что ж ты с Ир… О-о-оййй-у-у!

Ольга часто задышала, успокаивая боль от спазмов.

* * *

И снова потекли часы дежурства, только уже ночью. Свечей оставалось не так много, и к весне Михаил сочинил спиртовую горелку. Он в школе такие делал — из банки с железной крышкой и хлопчатобумажного шнурка. Правда, самогона тоже немного, но его в спиртовку много и не надо. Теперь несколько спиртовок, расставленные по полкам и окнам, давали освещение хоть слабое, но без глубоких теней.

Неандертальцев вождь отправил поспать, постелив на полу. Сам же не мог отключиться полностью и дремал на стуле, вскидываясь от каждого движения жены. Схватки та переживала сдержанней, чем младшая. Но всё равно: то забрать палку — мешает, то дать обратно — так легче, то помочь повернуться, то поправить сползающее одеяло. Одновременно с дежурством возле одной роженицы, приходилось наведываться к уже родившей. То принести попить, то поправить подставки, на которых лежат дети, то помочь выбраться в туалет.

В предрассветных сумерках Ольга позвала:

— Миша…

— А? Что? — Поднял он голову, лежащую между её ног.

— Давай, смотри раскрытие. Кажется, совсем скоро.

И попросила палку. При поднятых и раздвинутых ногах вход немного приоткрылся, но что там в глубине — не видно. Тут бы фонарик и эту штуку, которой гинекологи раздвигают у женщин вот это всё. Придётся на ощупь. Михаил сделал всё, как инструктировала жена: ввёл пальцы вдоль стенки, нащупал выпуклость в том конце, повёл к центру. И вдруг выдернул, нащупав что-то мягкое, отличное от напряжённых мышц шейки матки.

— Ты чего? — Удивилась Ольга.

— Да испугался, что это этот. Как его? Родничок. Ещё мозг проткну.

— Не бойся, ничего страшного. Не так уж просто это сделать. Да и вряд ли это родничок. Может, остатки оболочки. Но ты всё равно не тыкай. Просто веди. Давай, соберись!

Михаил несколько раз вздохнул, снимая напряжение, и снова ввёл чуть подрагивающие пальцы. Осторожно трогая то тут, то там, представил в уме, как это выглядит. Прикинул размеры:

— Почти ладонь.

— А сколько у тебя ладонь?

— Ну…. 10 или 12 см.

— Тогда дай попить и буди Йв. Ещё пару схваток — и всё… На! Палку возьми. Отдохну пока.

Будить неандерталку не пришлось. Когда Михаил вернулся с питьём, она уже сидела возле стола и о чём-то шепталась с его женой.

Ольга будто морально подготовилась и решила всё сделать за раз. А может, совпало по времени. Стоило Михаилу её попоить, как она решительно потребовала черенок. И сразу, как приняла нужную позу, наступили схватки. Но перерыва уже не было. Ольга рычала, напрягая живот и вцепившись в деревяшку. Делала паузу — буквально на несколько секунд, чтобы отдышаться. Несколько быстрых вдохов-выдохов — и снова полукрик-полурычание через сжатые челюсти. У Михаила мелькнула мысль — не сунуть ли деревяшку в зубы. Но привести в исполнение он не успел. В неверном свете многочисленных мелких светильников он увидел что-то между ног роженицы. Мозги ещё соображали, что вот — началось, а выпуклость превратилась в неровный шар, шар перешёл в что-то скомканное, как куча сосисок.

— Лови-и-и, твою мать!

Крик жены заставил дёрнуться и подставить руки. На них плюхнулось это нечто — мокрое, склизкое, теплое, синюшного цвета и орущее. Да, ребёнок заорал сразу, только показавшись.

— На живот положи.

— А… Да…

Машинально отметив — девочка, он положил младенца пузиком на живот матери. Новорождённая, продолжая кричать, раскинула руки-ноги, как лягушка. Теперь уже полностью придя в себя, отец достал из воды приготовленные шнурки. Перевязать сантиметров в пяти от животика малыша. Мало ли какие проблемы будут. Иногда пуповина загнивает. Лучше пусть запас будет. Если что, можно отрезать. Второй шнурок через несколько сантиметров. И ножницами — чик! На самом деле «чик» не получился. Ещё в прошлый раз он понял, что самые острые ножницы не столько резали, сколько мусолили эту кишку. Но сумел всё же отпластать. Помазал срез зелёнкой. Точнее — уже чуть окрашенный «бриллиантовым зелёным» раствор самогона и настойки чистотела. Спирт и сок растения обеззараживают, а зелёнка дает плёнку, которая прикрывает рану. Зачем-то (кто поймёт сумерки разума?) помазал и тот конец пуповины, который уходил в живот роженицы.

Вытерев испарину — у себя и у жены, Михаил наблюдал, как новорождённая первый раз нашла сосок с пищей. Ольга сжала грудь и брызнула в открытый ротик. Малышка тут же заткнулась и замусолила беззубыми челюстями. Сил ей пока хватало только глотать. Сосать не получалось, и усталая, но счастливая мать, прикалываясь, так и брызгала понемногу молоком, сжимая грудь. Минут через десять она оторвала девочку и показала жестом: рядом положи. Снова заворчавшая малышка вертела головой, пытаясь найти вкусняшку, но матери пока было не до неё.

— Сейчас послед пойдёт, — сообщила она мужу. — Уже чувствую потуги. Ты тяни понемногу, но не дёргай.

Вскоре кровавая пенистая масса с сизо-бурым хвостиком пуповины плюхнулась в тот же таз, что и две предыдущие. Надо будет спалить эту гадость — типа, от сглаза. До сих пор во многих семьях сжигают обрезанные волосы и ногти, или запачканные кровью тряпки. А уж такой «компромат» — тем более. И это не зависит от того, городская семья или деревенская.

Ещё через полчаса, после умывания, Ольга и малышка — одна спящая, другая немного приободрившая, готовились двигать в спальню.

— Ты извини, Оль, но сама знаешь — тебя я не потяну.

Михаил оглядел высокое и плотное тело своей жены-валькирии.

— Ну, разве что подхватить в порыве страсти. Но до другой комнаты не унесу.

Женщина только махнула рукой. Кивнув с облегчением (а вдруг пришлось бы тащить?), мужчина помог жене спуститься, подхватил свёрток с ребёнком и повёл Ольгу в спальню. Но расслабиться ему сегодня было не суждено. На пороге комнаты их догнал голос неандерталки:

— Начялося.

* * *

В какой-то прострации Михаил уложил жену, поправил постель, поцеловал обеих женщин. Потом полез в аптечку: в бутылочке с элеутерококком ещё что-то оставалось. Сейчас ему мог помочь только энергетик. Элеутерококк, конечно, по воздействию не такой мощный, как кофеин+таурин+аскорбинка, которые намешаны в энергетике. Но зато сердце не садит. Кстати, насчёт витамина С. Надо хоть капусту квашеную пожевать. И вообще перекусить. Больше суток на нервах, почти без сна. Когда ел — не вспомнить. И ещё впереди дежурство.

Когда вождь и шаман, прихватив из подполья капусту и колбасу, вернулся к роженице, та уже лежала в соответствующей позе с черенком под коленями. Про то, что неандертальцы то ли считают их семью шаманами, то ли приняли Михаила как вождя, трое попаданцев начали подозревать сразу. Очень уж уважительное поведение у них было. Но прошло больше месяца, пока стало возможным разговаривать на отвлечённые темы. Тогда Йв им и вывалила всё, что думает о них. Такого сумбура в голове Михаил ещё не встречал. Разве что в промытых западной пропагандой мозгах у народов бывшего Советского Союза. А с неандертальцами они тогда так и не решили, как поступать: оставить поклонение или обучать всему, что знают. Но оставлять на самотёк нельзя. Аборигены совсем не дураки. Постепенно поймут, как всё происходит. И если не вывалятся в футуршок, то могут просто убить. Из-за разочарования в низвержении идеалов. Считали Шаманом Шаманов, а оказался простым человек. Да ещё и таким слабым и неумелым по жизни.

Михаил подошёл к столу с приготовившейся девчушкой. Непроизвольно поморщился: очень уж специфически пахнут неандертальцы. Всю зиму, когда стали мешать животы, будущие мамочки помогали друг дружке мыться. Но последние сутки неандерталке никто помочь не мог. А потела она активно. И выделения ещё из утробы. Подавив отвращение, он положил ладонь на промежность.

— Я сейчас проверю, готова ты или нет. Ты видела, как у других делал. Пальцами пощупать внутри.

Кажется, будет сложно. Его жёнам осмотры не казались чем-то экстраординарным. Они уже бывали у гинеколога, одна больше раз, другая меньше, но обе ходили на приём. Для дикарей подобное звучит как что-то странное и запретное. Кто в диком племени может додуматься тыкать в письку пальцами или непонятными инструментами? Видя, что Йв зажалась и слишком сильно смущается, решил надавить другим способом:

— Я Шаман шаманов. Шаману шаманов такое можно.

Йв, решившись, зажмурилась от страха и стыда, но кивнула. Михаил двигал рукой как можно аккуратнее, но всё равно непривычная процедура явно была неприятна беременной. Ну, так и он не гинеколог, его не учили. С другой стороны, сколько баек, что мужчины в подобных процедурах действуют нежнее, чем женщины. Но здесь другая проблема. Для рождения пути должны раздвинуться до 10–12 см, как сказала Ольга. Перед рождением Мстислава она горы литературы проштудировала. Хоть какой-то специалист. Михаил задумчиво посмотрел на ладонь. Вот она, ширина в 10 см. Но он не может всунуть больше трёх пальцев — настолько всё узко. Спрашивается, как она будет рожать? Её же порвёт нахрен.

Попробовал ещё раз, как можно медленнее. И постоянно приговаривал что-нибудь успокаивающее, поглаживая девушке ладошки и колени. Стало понятно, что мешает не узость самого прохода, хотя там тоже всё в натяг, а слишком малое расстояние между костями таза. Справа и слева пальцы упирались в кость. Три средних пальца — это примерно 6 см. Некоторые размеры тела он помнил наизусть. Но шесть — это не двенадцать. Попробовал вертикально. Чуть больше — получилось вставить кончик мизинца. Это 7 см. Всё равно маловато. Головы у неандертальцев даже крупнее, чем у людей из будущего, если судить по этой парочке. Пусть у младенцев головы меньше, чем у взрослых. Но, исходя из пропорций, всё равно должны быть чуточку больше, чем у его новорождённых детей. Минимум — такие же. Надо это обдумать.

— Ты отдохни пока. Ещё рано.

Михаил забрал палку, помог расправить ноги и прикрыл роженицу простынёй — а то и продуть может. Надо проконсультироваться с единственным специалистом.

Ольга не спала, кормила Наташу. После его слов задумалась.

— Давно должны уже были раздвинуться. Если до сих пор не раздвинулись или это максимум… Хана, короче. Знаешь, спроси у неё — много детей рождается мёртвыми?

После допроса плен… то есть роженицы, Михаил пришёл задумчиво-офигевшим.

— Почти все женщины первых детей рождают мёртвыми. Иногда сами умирают при родах. Второй ребёнок тоже иногда умирает. А вот кто переживёт роды, и у кого дети не мёртвые — те знатные невесты. Мужиков-то помирает больше, вдова успевает пару раз замуж выйти. Во-о-о-от… — Протянул он.

— Это пипец, товарищи. Говорила же, что слишком молода она для родов. Ей бы пару лет подрасти.

— Что? — Раздалось из горы подушек. Их разговор разбудил Ирину.

Ольга успокаивающе погладила подругу по макушке.

— Спи, не волнуйся. Пока дают спать — спи.

Но тут проснулись близняшки. Сначала завозилась Лена, потом, будто почуяв, захныкал Юра. Ребёнка, в зависимости от пола, Ирина хотела назвать в честь матери или отца. А тут вдруг разнополые близняшки. Пришлось задействовать оба имени. А Ольга, как и планировала, назвала дочь в честь подруги.

Ира завозилась, пытаясь пристроить обоих малышей. Ольга посмотрела немного на мучения и забрала одного.

— У тебя по молодости всё равно титьки маленькие, а у меня на двоих хватит. Наташка уже одной титькой наелась. Так что давай сюда.

Пристроив жадно прильнувшего к соску малыша, она вернулась к вопросу.

— Ходи и замеряй. Но даже если раздвинутся, то на пару сантиметров. Это всё равно не хватит. В родильном пугали одну молоденькую, что ей кости ломать будут, такой узкий таз.

Она замолчала, пристраивая выскользнувший сосок.

— Так что? Ломали? — Михаилу стало любопытно. — И как потом?

— Что? А! Нет, не ломали. Связки сами на лобке растянулись. Немного порвались. Она потом долго встать не могла…

— И как потом?

— Ортопеда обещали вызвать — какой-то бандаж нацепить. Такой жёсткий пояс, как я поняла. Жаль, уже выписалась — не увидела.

Михаил нервно потёр лицо — и спать хотелось, и мысли разогнать.

— То есть, плана у нас нет. Пробуем рожать так же, как вы. Если повезёт, то ребёнок раздвинет кости головой. То есть, увидим, что крепче: его мозги, на которые будет давить, или связки между костями. Ну, я пошёл. А то Йв там одна нервничает, наверно.

— Подожди, — остановила его Ольга. — Я приём вспомнила. В первый раз мне врач давил на живот. Вот так…

Она показала.

— От желудка вниз. Надо было тебе, Ир, так же помочь. Забыла. Тогда всё быстрее и проще было бы.

— Ну, и ладно. Родились ведь, мои лапоньки.

Она погладила щёчку уснувшей малышки. Хмыкнув на эти телячьи нежности, отец семейства и по совместительству… Да много кто по совместительству. Короче, вышел.

В родильном отделении царил покой. Будущий отец уже проснулся и сидел возле беременной жены, ворковал о чём-то. Эрзац-шаман прошёлся по всем параметрам пациентки: проверил пульс, температуру. Замерил раскрытие. Сейчас, чтобы не смущать папашу, сделал это не поднимая простынь, только успокаивающе похлопал по животику. Раскрытие продвигалось в нормальных темпах. Там, внутри, явно подошло к 10 см. А вот снаружи. Резать придётся, однозначно. Как у Иры — узкий вход. А вот кости… Михаил попробовал нащупать сустав на лобковой кости. Вроде немного тоньше, то есть, кости не срослись. Значит, есть шанс, что связки растянутся. Пациентка явно не наслаждалась таким обращением, но молчала, не жаловалась. Только поинтересовалась в конце:

— Ольига пьидёт?

— У тебя роды до-о-олгие. — Обнадёжил доморощенный акушер. — Она успеет.

Тут он вспомнил один момент. Что сделали остальные, прежде, чем лечь на стол.

— Йв, ты в туалет сходила?

— Амок! Нет! Иду!

Пока роженица опорожнялась, он, наоборот, заправился. Пару ложек капусты и кусок копчёной колбасы. Много не надо, а то от сытости уснёт. И от выпивки решил отказаться. Всё по той же причине. Но сорок капель всё-таки употребил. Только не самогона, а настойки элеутерококка. Следующую порцию еды и энергетика — часа через четыре. Не стоит перебарщивать.

* * *

— Сильнее! Сильнее! Теперь подыши! Фы-фы-фы-фы! Тужься! Миша, сейчас! Ира?

— Пока так же.

— А-а-а-а-а!!!

Команды Ольги перемежались криками роженицы и воплями малышей, испуганных отсутствием матерей и страшными звуками. Но идти в другую комнату, успокаивать их было некогда. Все заняты. Неандерталка орала как резанная… Хотя, почему как? Её таки пришлось резать. Но этого всё равно было мало. Головка пролазила немного и ныряла обратно, стоило только остановиться. Мешали кости таза.

Это был четвёртый или пятый заход. Ольга успокаивала мамочку, поглаживая голову и шепча что-то на ухо. Роженица помогала себе сама, поддерживая палкой ноги в верхнем положении. С помощью этой же палки, держась за неё, сжимала живот локтями с боков. Ира всё контролировала на выходе. Папочку всё-таки пробрало и он постоянно выскакивал на улицу охладиться. Но нездоровое любопытство возвращало его обратно. Гораздо хуже, когда слышишь, но не видишь. А голосина у девочки ого-го! Михаил сам проверил это, решив умыться снегом.

— Все передохнули? — Если надо, то Ольга умела командовать. — Так, пока никто не сдох, начали! Йв, тужься! Миша, дави! Начали!

И ещё один раунд. Увидев, что от боли роженица снова заорёт, Ольга закрыла ей рот и нос. Крик — это сброс давления. А надо ещё чуть-чуть надавить. Минуту обойдётся без воздуха. Лицо Йв налилось тёмной кровью, она задёргалась. И тут Михаил почувствовал, как живот под ладонью поддаётся. В это раз немного дальше. Он перехватил черенок за середину, чтобы удобнее стоять.

Хрясь!

Именно этого толчка не хватало, чтобы превысить прочность дерева. Под руками неандерталки толстая палка уже выгибалась, а тут ещё нагрузка.

— Твою мать!

Обломком Михаилу распороло руку и кровь плеснула на лица женщин. Ольга от неожиданности открыла рот… Йв. Неандерталка активно задышала, пока снова не перекрыли кислород.

Но Михаилу показалось, что хрустнула не только палка. Слабое эхо раздалось откуда-то со стороны промежности Йв. И, кажется, Ира это тоже заметила, сказала испуганно:

— Ой! Тут…

И без перерыва:

— Да-а-а-а!

Крик, достойный экстаза футбольного болельщика, когда гол забил Кержаков.

Ира, всё ещё вопя от радости, подняла перед собой синюшное окровавленное тельце. Потормошила и замолчала с испуганным видом. Ребёнок молчал и не шевелился. На лице Иры испуг сменился ужасом. Она положила тельце между ног матери и тихо отступила.

Внезапно Ольга рванула вокруг стола. Положив ребёнка на бок, она стала ковырять у него во рту уголком простыни, обмотанной вокруг пальца. Достала слизь, подняла младенца за ноги и шлёпнула.

Лица всех, застывших в ожидании, озарила усталая радость — крик! Первый крик. Ольга положила малыша на живот матери и плюхнулась на стул. Пока ни у кого не хватало сил, чтобы завершить роды. Все переглядывались со счастливыми рожами, улыбались до ушей и тихонько смеялись. А новорождённый, не дожидаясь, когда на него обратят внимание, завозился, зачмокал, открывая рот, как птенчик. Счастливая мать, всё ещё не отошедшая от боли, подтянула малыша и ткнула в грудь, где тот и притих, сопя. Вот же живчик. Не успел родиться, а уже есть захотел.

— Галё, как сына назовёшь? — Спросил вождь.

— Чамѣлак.

— Чамѣлак? Кто это.

Они уже знали, что имена аборигенов означают названия животных или растений. Как Йв — верба, а Галё — какая-то сова. Какая именно — никто из горожан различить не мог. У горожан только совы и филины в словарном запасе. Ещё кто-то знает слово сыч. Но чем сыч отличается от совы — не всем понятно. Зато всем известно, что филин ушастый. А неандерталец чётко описал, что птица без ушек и угукает, как сова. Совой называть мужчину как-то не с руки, вот и осталось Галё. Да и правильно — зачем напрямую переводить? Никто же на Руси греческие и римские имена не переводил.

— Вот чамѣлак, — неандерталец показал вырезанную фигурку. — Живёт в холодной воде, очень… Очень сильный для жизни. Маленький и сильный. Холод не убивает. Жара не убивает. Вода не убивает.

— Живучий, значит.

Абориген попробовал слово на язык и кивнул.

— Так это ты для своего сына фигурку вырезал? — Дошло до вождя.

— Да, — улыбнулся счастливый отец. — Йв сказать, сын родиться.

И правда, почему Михаил решил, что неандерталец будет вырезать оберег для чужого ребёнка? Это он своему.

— Можно? — Вождь протянул руку.

Парень сразу подал фигурку.

— Я просить. Надо шаман дать сила. Тогда хорошо будет беречь.

— Понятно. Сейчас силой напитаем.

Как бы бормоча какие-то заклинания, время от времени поглаживая фигурку, пачкая её кровью из раны, Михаил разглядывал оберег. Кусок твёрдой древесины размером с большой палец был вырезан в форме сидящей птицы. Уложенная на спину голова, плоский клюв. Снизу на животе — чёрточками обозначены перепончатые лапки. Так же чёрточками обрисованы крылья. Как есть утка. Только хвост какой-то длинный и двойной, как у ласточки. Промежуток между половинками хвоста не прорезан, но обозначен чертой.

Пора завершать церемонию. Мысли, как именно это сделать, уже есть. Михаил посадил птичку на ладонь и тихонько подул в ключик, как бы вдувая жизнь. Потом испачканную в своей крови фигурку положил в окровавленную ладонь малыша — это осталась кровь матери. Чамѣлак сразу сцепил пальцы.

— Хорошо! — Почти одновременно произнесли оба мужчины.

Во все времена, наверно, хорошая примета, если у ребёнка цепкие пальчики. Может, со времён обезьян пошло, когда младенцы цеплялись за шерсть матерей.

* * *

После выматывающих родов пришлось выдержать ещё один марафон — по уборке. Сил кое-как хватило, чтобы отмыть мать и ребёнка. Даже полы смогли оттереть по-быстрому. Но стирку все дружно сговорились оставить на потом. Чёрт с ней, с не отмываемыми пятнами крови — убиваться из-за этого никто не хотел. Все поголовно вышли из строя: семейка шаманов вымотана четырьмя родами, а бедная неандерталка вообще лежачая.

Хруст, услышанный Ирой и Михаилом, им не показался — что-то там сломалось. Выяснилось почти сразу — при всей малочувствительности дикарей к боли, Йв начинала выть и скулить, как только приходилось шевелить ногами или тазом. Её так и оставили в раскорячку, как лягушку, только подложили для удобства валики из белья. Сменить постель пришлось, нельзя же лежать в кровавой луже. Но сколько слёз пролилось у всех! И у больной, и у тех, кто менял. Никто ведь не железный. Невозможно оставаться бесчувственным, когда причиняешь такую боль. Наконец, ноги уложили так, чтобы связки оставались в расслабленном состоянии, проверили и обеззаразили разрывы на выходе влагалища. На этом мучения бедной девочки не закончились — пока возились с уборкой, у больной распух лобок. Это частично сняло боль, девочка даже вымученно заулыбалась. Но оставлять в таком виде нельзя, надо лечить. А значит, как только спадёт опухоль, боль вернётся и мучения продолжатся.

Так и получилось, что в строю оставался только Галё, но и он хромает на обе ноги. Способен принести дрова и растопить печь, прибрать за лошадьми, вывести их погулять. Но воду уже не может принести. Может, он санки и довезёт, но набрать воду из источника хромому не получится.

Пришлось вводить жёсткую экономию на использование воды. Галё попробовал топить снег — так у них делали. Но в округе снег весь уже потоптан. А какой остался лежать целым пластом — в том куча травинок и другого мусора, который замучаешься убирать. Разве что, отдать скотине, что они и сделали. То есть, Михаил поручили Галё. Сам же вождь и Великий шаман пребывал в мутном состоянии между сном и бодрствованием. Смертельно хотелось спать, но долгое нахождение без сна и сильная усталость, наоборот, мешали уснуть. Пришлось обращаться к заведующей аптекой. Только она помнила, какие лекарства и травы от чего.

— Оль, у тебя снотворное есть? — У выпадающего из реальности мужчины уже заплетался язык. — Вырубаюсь, а никак уснуть не могу… И эта… Морозит что-то.

Михаил действительно надел зимний комплект, выданный на работе: утеплённые штаны, куртку, шапку, шубенки, но его продолжало колотить. Ольга пощупала лоб. Она ожидала, что у мужа жар. Но лоб был ледяной, как (тьфу-тьфу) у покойника. Она обеспокоенно перебрала таблетки.

— Так, нет… Ничего давать не буду. Это просто усталость. Помнишь, как тогда, по Питеру долго ходили?

— Такое забудешь.

У них тогда было двое суток, чтобы посмотреть всё, что возможно. Другого шанса побывать в Северной Пальмире может не выпасть. И они вдвоём почти всё это время оставались на ногах. Отмотали десятки километров. Воспоминаний и фоток — выше крыши. Но на обратном пути Михаил провалялся в вагоне таком же коматозном состоянии.

— Поэтому мой рецепт: иди, налей сто грамм. Сразу вырубит.

А действительно, после выпивки Михаила всегда клонило в сон, в отличие от других, кого алкоголь возбуждал.

— О! А я и забыл. Дал себе слово, что пить не буду. Вот и не пью.

Михаил направился к люку в подвал.

— Стой!

— Чего?

— Чего-чего…

Ольга вышла на кухню, добрела до буфета и вернулась с ключиком.

— Держи.

Михаил удивлённо посмотрел на железку.

— Ты что, бутылки поставила в тот ящик из-под инструмента?

Как-то так вышло, что для всех праздников выпивку доставала жена, а глава семейства оставался в неведении. Оказывается, горючее закрыли в старом железном ящике, снятом дедом с какого-то корабля. Что там хранилось — сейчас не узнать, а Михаил держал инструменты, пока не разжился красивым пластиковым кейсом. Старый и побитый, но всё ещё не заржавевший ящик перебрался в подвал.

— Ну, да. — Кивнула жена. — Нальёшь когда, не забудь обратно закрыть.

— А-а-а… Можно я просто одну бутылку возьму, как-то наливать полстакана…

Ольга тяжело вздохнула, пробурчала под нос:

— Алкоголик…

И уже в голос:

— Бери, но сегодня сто грамм, не больше. Тебе после такого перерыва хватит.

Ну, да. С Нового года не пили. Немного приободрившийся больной со скоростью улитки, упившейся энергетиками, сполз в подвал и вернулся с запотевшей тарой. Честь по чести налил две стопочки, закупорил бутылку и сунул подальше в буфет — в нижнее отделение, за стопки посуды к задней стенке. Лишний раз будет лень вытаскивать. Пил медленно, чтобы уж пробрало с такой дозы и не пришлось наливать второй раз. На середине второй стопки почувствовал, как уплывает. Запрокинув остатки, мужчина на последних проблесках сознания «противоторпедным зигзагом», как говаривал дед, добрался до места постоянной стоянки — закутка между диваном и сервантом. На самом диване места теперь не хватало, и он постелил себе здесь, на полу.

— По команде «отбой» наступает тёмное время суток! — Выкрикнув ещё одну присказку деда-моряка, он рухнул без сознания.

* * *

Пробуждение пришло мягко и нежно. Михаилу всегда нравилось, когда просыпаешься медленно, как будто выплывая из тумана. К сожалению, там, в будущем, даже в выходные такого добиться очень трудно. Всё время надо что-то делать, куда-то спешить. Даже в законные выходные. И только здесь к нему вернулось это ощущение из детства, когда вчера сдал последний экзамен и просыпаешься медленно-медленно, а впереди — всё лето.

Здесь тоже не всегда такое случается. Но сегодня повезло. Выматывающая усталость ушла, оставив лёгкое онемение. Мысли плывут медленно. Тебе не холодно и не жарко. Рядом звучит приятный женский смех. Постепенно понимаешь, что этот смех — для тебя. И эти женщины — тоже твои. И вот эти ножки, шаловливо перебирающие пальчиками по груди, животу… О! Чуть ниже! Давно не ощущавший подобной ласки, орган зашевелился. Смех на секунду сменился удивлёнными возгласами, а потом снова: хи-хи, хи-хи.

Михаил прикинул, где — чьи ноги находятся, и быстро, но аккуратно обхватил лодыжки сразу у обеих — чтобы ни одна не убежала. Не смотря на туман в голове и проснувшееся желание, Михаил сейчас не хотел собственно секса. Просто лежал и гладил, медленно водил руками, немного сжимая икры. Женщины, почувствовав, что он не спешит, тоже замерли, наслаждаясь лёгким массажем.

Наконец, глаза перестали слипаться, и Михаил смог рассмотреть прелестниц, разбудивших его таким приятным способом. Он медленно провёл руками снизу вверх, сопровождая движение взглядом. Четыре очаровательные для глаза и на ощупь ножки где-то на середине бедра скрывались под короткими ночнушками. Свободные одеяния так же закрывали и опавшие после родов животы, выуживая из памяти воспоминания о том, как руки когда-то обхватывали тонкие талии. Выше…

Выше тоже закрыто. Но жёны, перехватив его лукавый взгляд, спустили кружевные бретельки. Тяжёлые, налитые груди так и просились в руки. Если Иришкин недовторой размер увеличился минимум до третьего, то грудь Ольги разрослась до запредельных значений. Михаил и так не очень разбирался в этих номерах. Если до третьего можно понять, положив ладонь, то как определить, если двух ладоней не хватает? Присев у ног, Михаил осторожно провёл рукой по этой огромной груди, приподнял, чувствуя тяжесть содержимого. Как она таскает, бедная? Руку-то оттягивает.

— Только не жамкай, — предупредила жена. — А то молоко потечёт… Тьфу на тебя!

Она замахала руками, увидев его загоревшиеся глаза. Ира рядом хихикнула. Оля продолжала:

— Похабник! Знаешь, как трудно отстирывать! И соски не трогай, чувствительные они. Не трогай, говорю! Не в этом смысле чувствительные. И вообще, ты бы не заводился. Понимать должен, что сейчас не можем.

Мужчина только вздохнул.

— Понимаю. Но остановиться не могу. Ладно. Куды ж нам деваться! Опять придётся самому…

Он приподнялся, заглянув на диван. Малышня спала. Дверь тоже закрыта. Хитро улыбнувшись, Михаил заиграл бровями.

— Вы хоть показать можете? А то давно на вас не любовался. Знаете, как-то выпирающий живот не способствует возбуждению.

— Только показать! — Строго произнесла старшая.

— Что ж я, совсем дурак? Понимаю, что сейчас у вас и желания нет.

— Да что-то есть, — возразила жена. — Но какое-то непонятное. Вот давай ты тоже покажешь.

— Чего там показывать? Вот он. Хочет, однако.

Две женщины с серьёзным видом рассматривали восставшую плоть.

Налюбовавшись со всех сторон, покачали головами. Хихикнули, случайно взглянув друг на дружку. Что они там во взгляде у другой увидели — непонятно.

— Нет, ты, так сказать, в процессе.

— Эм-м-м…

— Да ладно! Чего стесняться?

Так сильно Михаил ещё никогда не смущался. Показать, как он без них обходится… Придумали же… Повесив крючок на дверях, и поставив стул на люк, он вернулся к дивану.

Глава 20 Большая вода

— Миша! Надо картошку поднять из ямы.

— И морковку со свеклой прихвати.

— Да вообще, все овощи. Ты ведь рагу сегодня сделаешь?

— Вот с этого и надо было начинать, — хмыкнул Михаил.

Рагу оказалось единственным постоянным блюдом за зиму. Вроде, и рецепт-то прост: накидать всяких овощей да мяса, всё потушить в чугунке — и все дела. Но пропорции овощей каждый раз получались разные. Соль с перцемтоже сыплешь «на глазок». Вот и разные оттенки вкуса. А к весне он придумал крошить туда же солёные огурцы и квашеную капусту — вообще что-то новое получилось. Однажды вместо мяса положил тунца — так они решили называть ту большую рыбину, выловленную прошлым летом.^[21] Получилось вроде съедобно, но повторять не тянет. Мясо рыбы слишком мягкое, расползлось в кашу при тушении.

Михаил поставил на стол большую грушу-клизму, которой поливал рассаду, и собрался идти. На всякий случай положил палочку между баночками с только-только проклюнувшимися ростками. Слева полито, справа — нет. Потом хмыкнул: а чего спешить? На сегодня еда приготовлена. До вечера успеет поднять овощи. И вернулся к рассаде. Все подоконники и придвинутый к свету стол заставлены баночками и другими ёмкостями различного объёма. Как только температура поднялась до комфортных 5–8 градусов ниже нуля, как только появилось ощущение весны, так и приступили к выращиванию рассады. Раньше не решались. Боялись, что к окончанию заморозком зелень вырастет слишком большой и её будет трудно высаживать в грунт.

Землю для рассады пришлось долбить ломом и прогревать на печи. Трижды из отогревшейся земли вылезала зелень — проклёвывались прошлогодние семена и обрывки корешков. Трижды женщины перебирали всё, пропалывали и разминали комочки. Потом добавили золы и высадили размокшие зёрна.

Как-то Михаилу попалась статья по подготовке семян. Одним из пунктов была проморозка. Надо перед посадкой семена месяц подержать в холодильнике. Вроде логично. Ведь в природе они зимуют под снегом. И всё-таки это смущало. Рискованно было: можно как поморозить семена, так и сделать их бесплодными. А вдруг, прозимовав в тепле, те не взойдут? Решил баш на баш. Половина осталась в коробочке на полке, а половину вынес на мосты. Банки с теми и другими семенами тоже расставил на разные окна и разные стороны стола.

Сейчас что-то всходило лучше, что-то хуже. Например, хорошо взошёл «тёплый» сладкий перец, а «холодный» — не очень. Острый же его собрат — с точностью до наоборот. Тот, который промёрз, полез кучно, а переживший зиму в тепле, дал всего несколько ростков. Помидоры и огурцы, которые оставались дома, вообще не взошли.

Через полчаса, в сотый раз поправив баночки и полюбовавшись на разворачивающиеся листочки, Михаил решил-таки сходить за продуктами.

— Галё, пойдём. Поможешь мне. — Позвал он неандертальца, спускаясь в подвал.

Так путь до ямы короче. И вёдра для овощей надо в голбце прихватить. А с напарником гораздо удобнее. Один нагребает внизу, второй поднимает на верёвке. В четыре руки раскидали старые ватники, которыми прикрывали люк от промерзания. Вентиляция тоже заткнута — очень уж сильно морозило зимой. Боялись, что помёрзнет урожай.

Подождав несколько минут для проветривания, Михаил опустил кадило со спиртовкой ниже створа люка и посмотрел на пламя. Уменьшилось, но не гаснет. Хорошо. А то без вентиляции газы накапливаются. Удерживая спиртовку ниже уровня груди — углекислый газ внизу ведь, мужчина начал спускаться по лестнице. На последней ступеньке, уже опуская ногу, он почувствовал натяжение под подошвой. Неловко развернувшись, мужчина посмотрел вниз. Под мерцающим светом спиртовки вместо пола блестела тёмная вода. Хорошо, что почувствовал заранее, а то пришлось бы берцы сушить. А теперь просто переобуется в резину — и всё. За продукты он не беспокоился. Лари с овощами приподняты, чтобы проветривало снизу. И только наверху до него дошло: это сейчас, пока нет большой оттепели, затопило, а что будет, когда придёт весна? Но почему вода появилась сейчас, когда ещё земля не протаяла? Это получается, что вода идёт какими-то нижними путями. Карстовыми проходами, что ли? В голове всплыла картинка из учебника о карстовых пещерах. Так они там нарисованы на равнине, а не в горах. И вот сейчас где-то воды стало много, очень много, она сильно поднялась. А к ним в яму попала через подземные реки. Сообщающиеся сосуды, однако.

Неандерталец сразу почувствовал его встревоженность:

— Чито сылучилося?

И ведь не будешь пересказывать все эти рассуждения.

— Вода… Большая вода.

Пожалуй, именно такими словами лучше всего объяснить дикарю их положение. Кажется, аборигену его слова ничего не сказали.

По пути домой Михаил продолжал рассуждать. Если сейчас ледниковый период — на каком бы этапе он ни был, но на севере лежит ледник. Если ледник, то он перекрывает выход северным рекам, вот они всё и затопили.

Стоп! Летом ведь воды не было. Тогда получается, что ледник намёрз за зиму, а весной… Северные реки начинаются где-то в Тибетах-Гималях. Весна на юге начинается раньше. Реки вскрылись и потекли на север. А здесь ещё всё замёрзшее. Понятно. Половодье это называется. Или паводок? В чём разница, Михаил уже из курса природоведения не помнил.

* * *

Домой зашли вполне спокойно, без криков и ненужной истерики. Молодой просто не представлял всей угрозы, а вождь уже давно натренирован перепадами женского настроения. К этому за последний месяц добавились круглосуточные побудки. Малышня с какой-то маниакальной синхронностью умудрялась проголодаться или обосраться. Вот и получалось, что без способности психологически отгораживаться можно с ума сойти. После той вспышки осенью Михаил перестал реагировать на подначки окружения и снова, как когда-то, закапсулировался, превратившись в мудрого индейского вождя. Он даже думал трубку вырезать, для солидности. Но потом решил, что протирание очков вполне заменяет ритуал раскуривания трубки.

— Мать! — Крикнул он с порога. — Накаркала!

— Ты кого имеешь в виду, ПАПАША? — Хмыкнула Ольга и обвела взглядом соседок.

Михаил смутился только на секунду. Опасность открыла в нём потаённые резервы, где хранился чёрный и пошлый юмор.

— Тебя и имею. Вот вчера, например, поимел…

— Ты подожди, не отвлекайся. — Нахмурилась жена. — Что я там накаркала?

— Накаркала? А! Это… Ты же говорила достать все овощи? Говорила?

— Ну, говорила. Я имела в виду, что все виды овощей.

— Получи и распишись! — Радостно оскалился вождь.

— Сапегин, мля! Ты можешь по-русски разговаривать?

— А я на каковском?

Его физия деревенского дурачка-простачка у Станиславского не прокатила бы, но для сельской местности вполне сойдёт.

— Сапегин!!!

От искр из глаз Ольги можно было бы костры зажигать. Михаил решил сбавить обороты:

— Ты у нас мать семейства. Вторая после меня. Самая старшая и умн…

— Почему это я вторая? И ты назвал меня старухой?!..

Кажется, шуточки мужа разбередили ей нервы, и без этого натянутые круглосуточными дежурствами с детьми. Теперь каждая фраза переделывалась в сознании женщины, оборачивалась против Михаила. Тот только стоял с разинутым ртом, не успевая отвечать. Даже не пытался — знал, что это только навредит.

Ира решительно встала перед Ольгой. Уже открыла рот, но потом поняла, что тут кое-кто лишний греет уши. Дела семьи — это дела семьи.

— Йв, Галё. Сходите, проверьте лошадей… Сейчас.

И шикнула на мужа с женой, решивших продолжить перепалку. Подождала, когда ошарашенная перепалкой девушка выскочит. А ведь действительно ошарашенная. Даже ребёнка оставила, хотя всегда таскает его с собой, несмотря на не исчезнувшую до конца послеродовую хромоту. Вот в окне мелькнули фигуры аборигенов, ушедших к одной из лужаек неподалёку, где привязали лошадок.

Вынужденное молчание немного успокоило нервы. Ситуация явно вошла в колею. Но, по мнению Ирины, требовалось закрыть вопрос, а не откладывать его. Вздохнув — будет больно, она задрала подол и опёрлась в стойку с полками.

— Чего смотрите? Помните, что было осенью? Вам снова нужен козёл отпущения. Вот я и побуду.

— Но это ведь не ты виновата, а я. — Возмутилась Ольга. — Я и должна страдать.

— А это чтобы вам стыдно было. Достанется мне, а стыдно вам. Тогда, может, не будете повторять. А если наказывать вас, то будет только ненависть к тому, кто наказал.

— Какая-то детская логика, — буркнул Михаил. — Но она работает. Лупить ТЕБЯ мне не хочется. А вот кое-кого…

Он покосился на старшую жену. А та как-то странно покраснела и пошла пятнами. Потом решительно подвинула Ирину, встав рядом.

— Нет уж, подруга. Наказание должна получить я!

И закусила губу, чтобы не сболтнуть ненароком. Ещё с того раза её иногда преследовали непривычные фантазии. О грубом овладении — и ей, и ею. А ещё о ремне. Никогда такого за собой не замечала, и вдруг… Но пока шла беременность, о жёстком сексе не могло быть и речи. А последние месяцы — вообще о сексе. И вот вчера кое-что случилось. Но Михаил после долгого перерыва был не в форме и пытался нежностью заменить способности. Она, конечно, получила удовольствие. Но не то, совсем не то. А сказать постеснялась.

Но, кажется, она зря шифровалась — не помогло. Ирина подозрительно осмотрела её. Хмыкнула насмешливо.

— Так-так-так! Что я вижу в этих глазках? Это что за поволока?

— Ну… Я…

Нездоровую ситуацию оборвал Михаил:

— Девки, вы ополоумели? У нас потоп на носу, а они спорят, кому по жопе получать.

— Как потоп? Откуда? — Закричали жёны в голос.

— Я же с этого и начал. Хотела, мать, вытащить продукты из ямы — получи и распишись.

* * *

Через полчаса Михаил уже ходил по округе и искал неандертальцев. Вот и они, пасут лошадку с лошадёнком. И обе пары о чём-то шушукаются. Лизка фыркала на лезущего к титьке повзрослевшего Гарика, а Йв что-то шептала на ухо Галё. Вот ведь странное дело: первоначально животные боялись новых людей. Не опасались, а именно боялись. Инстинктивно, до дрожи в коленях. Если подумать, то всё верно: неандертальцы охотились на предков лошадей даже не тысячи, а сотни тысяч лет. Ещё не известно, в каких отношениях были лошадиные предки и предки неандертальцев — гейдельбергские люди. Хотя… Наверняка тоже охотились. Сколько это лет получается? Больше миллиона?^[22] Вполне достаточно, чтобы за сотни тысяч поколений ужас перед местными людьми отложился в генетической памяти. Кто не боялся, те уже съедены. Вот и лошадки боялись даже намёка на запах.

«Боялись, боялись, да перестали…»

Михаил даже застыл от мелькнувшей мысли. Йв, видимо, хотела что-то сказать, но Михаил остановил её жестом. Мужчина нахмурился и потёр переносицу, пытаясь зацепить хвостик мысли…

«Вот оно! Неандертальцы прожили у нас всю зиму. Мало того, что моются постоянно, смывая изначальный природный запах. Так они ещё пропитались запахом нашего дома и запахом нашей еды. Более того, лошади тоже пахнут нашим домом. То есть, для них этот запах чуточку родной. Так получается что? Получается, что нас при появлении не схрумкали хищники только потому, что мы пахнем непонятно чем? И травоядные не боятся из-за этого же? Мы не добыча и не опасность. Мы нейтральны… Пока ещё нейтральны».

Михаил очнулся от глобальных мыслей и заметил, что молодёжь так и застыла, боясь потревожить вождя и Великого шамана.

«Ну, раз они ждут указаний, то пусть получают. Их есть у меня!»

— Йв, мои жёны ждут тебя.

Девушка кивнула и поковыляла к дому.

— Теперь ты, Галё. Ты со мной пойдёшь к Скале. Надо разведать, что происходит… Вот же блин! Про лошадь забыл. Галё, веди лошадь. У меня руки заняты.

Михаил, кроме привычного уже копья, тащил жигало для колки льда и ведро с золой, чтобы посыпать скользкие ступени. Плюс чехол с подзорной трубой через плечо. Жигало не потребовалось: осадков с прошлого раза, когда он осматривал «владения», так и не случилось. Даже зола осталась, хоть и на половину вмёрзшая в лёд. Но обледенелые камни он на всякий случай дополнительно посыпал. Как и подступы к роднику. Зря, что ли, ведро тащил?

Поёжившись от пронизывающего ветра — наверху только летом приятно, Михаил бросил взгляд окрест. Всё везде пока привычно: снег протаял до самой земли, на юге большой лес, на запад и на восток — открытая равнина с бегаюшими стадами… Всё хорошо, кроме севера. Даже невооружённым взглядом видно, что озёр больше нет. Нет ни Медвежьего, ни Малого, ни Скального, ни памятного Рыбачьего. Единое огромное озеро амёбой растянулось с севера на юг, выбросив в стороны сотни ложноножек-протуберанцев.

«Или это уже не озеро?» — Михаил направил подзорную трубу на горизонт. — «Не видно. Берега просто тупо не видно. Даже более того, если глаза не ошибаются, далеко на севере вода раскинулась гораздо шире. Получается, что сюда она затекла вдоль цепочки озёр. Хорошо же Скала пропахала равнину. На первый взгляд не заметно, а вот сейчас хорошо видны все это изо-… Изо-… Да, блин! Изобара? Нет, это про давление. Короче, горизонтали все эти».

Расстроенный капризами памяти, вождь захлопнул трубу. Хотел скомандовать в обратный путь, но передумал.

— Галё, а ты хочешь посмотреть? — он показал трубу неандертальцу.

Тот покачал головой.

— Нет. Длинный глаз не нужно. С длинный глаз плохо видеть. Я сам видеть хорошо.

Он показал жестом, как смотрит вдаль.

— Ну, не хочешь — как хочешь. Возвращаемся.

* * *

Самым срочным при затоплении являлась эвакуация продуктов из овощной ямы. Вроде и яма-то крохотная — стена около двух метров, а овощи половину комнаты заняли. Хотя сыпали не в навал, сколотили короба на скорую руку, и в ящиках ещё лежало.

На этом эвакуация не закончилась. Семью неандертальцев переселили наверх. Аборигены хотели вообще на улицу уйти — была на мостах летняя комната, но тут уж воспротивились Ольга с Ириной: нечего ребёнка морозить.

Зато эту летнюю комнату, как и остальные места на мосту, начали забивать вещами из подвала. Вот тут уже приходилось строить стеллажи так плотно, как только возможно, оставив едва проходимые коридорчики. И всё равно мест не хватало. Ведь, кроме подполья, Михаил эвакуировал мастерскую. Пусть основная часть инструментов переехала на зиму в избу, но оставалось ещё много всего. Всё это поднимали на «антресоли» — площадки примерно на половине высоты крытого двора. До потопа здесь хранились только пиломатериалы: и под крышей, и не мешает, и положить-достать не очень трудно.

Из-за потопа же нашлось настоящее, по нынешним временам, сокровище.

Работали двумя парами: Михаил с Ольгой и Галё с Ирой. Сначала попытались группироваться по полу и по силе, но быстро пересмотрели — гораздо удобнее носить в паре с человеком твоего роста. Йв, несмотря на её потенциал (а она была гораздо сильнее современного человека — проверено), исключили из списка. Она только начала вставать после трудных родов, так что берегли её всем коллективом. А лежать и контролировать трёх малышей ей вполне по силам. Если что — позовёт остальных.

Михаилу не понравилось, как лежат доски у дальней стены, вот и решили их заново сложить. Открыли угол и обомлели.

— А я уже и забыл, что такая тоже была когда-то. Восемь… Нет — их тут девять. Блин! А почему нечётное? — Задумался мужчина.

— Вон обломки от десятой.

— Так! — Вождь сразу принялся планировать. — Если поставить по пять в длину, то получается около десяти метров.

— Лучше вертикально. — Возразила Ольга. — Пусть короче, зато объём больше.

— Примерно метр-двадцать в ширину и около 2 метров в длину. Если вертикально, но всего шесть метров. Что же это за парник? Маловат для нас. Даже ещё меньше — всего 4 штуки в ряд. Это 4,80 метров.

— Почему 4 штуки? Их же здесь девять.

— Ну, коньком ведь, в два ряда.

— Зачем? — Снова переспросила жена.

Михаил только удивлённо захлопал глазами:

— Э-э-э…

— Солнце светит только с юга. Северную стенку просто заколотишь досками. Или можем пристрой сделать к дому, тогда вообще стена прогреваться будет.

Мужчина задумчиво потёр шею. Соглашаться с женщиной сразу не хотелось. Но рациональное зерно в этом было.

— Я подумаю. Кроме того, здесь ещё ящик стекла. Может, ещё штук пять рам сооружу. Но не сразу! — Тут же открестился он.

Рамы аккуратно переставили, чтобы можно было их спустить отдельно. Многолетнее хранение, даже под навесом, не пошло старым рамам на пользу. Пока перетаскивали, чуть не развалили половину.

— Не судьба в этом году парник устроить. Тут всё заново делать надо. Разве что маленький.

Ольга согласилась:

— А нам только и надо, чтобы рассада дожила до тёплых дней. В избе ей всё равно света мало. А тут буржуйку поставишь. Может, ещё и конский навоз преть начнёт. За зиму приличная горка насобиралась, хоть и пасли больше времени.

— Вы долго там? — Раздался снизу Ирин нетерпеливый крик.

Ребята основательно постарались. Притащили оставшийся верстак и старый кухонный стол, соорудили на них палати из досок и уже там горками лежали ящики с мелочёвкой и инструментами. Теперь, с высоты стола, можно было уже напрямую подавать вещи на «антресоли». Опыт с приставной лестницей никому не понравился.

Весь переезд занял почти неделю. Примерно столько же вода набиралась в овощную яму. Потом начало хлюпать под резиновым покрытием двора и дорожек в огороде. Откуда такие ровные листы резины почти в палец толщиной, Михаил не представлял. Она всегда, с самого его детства, здесь лежала. Исходя из географии места, вождь высчитал, что вода должна подняться примерно до середины подвала. Примерно на такой высоте менялась структура земли на срезе, который остался после переноса. Почему не пойдёт выше? Так для ориентировки есть обрывчик, который опоясывает их лес почти целиком. Да и не будут расти крупные деревья в слишком затопленном месте. И всё-таки дополнительные приготовления лишними не будут. Вот и готовились.

К тому моменту, когда в подвале выступила вода, они уже всё перенесли, расставили и теперь просто ждали. Несмотря на глобальную зачистку, некоторые вещи умудрились пропустить. Михаил (а женщинам нефик ноги в резине холодить) каждый день надевал болотники и спускался в подвал посмотреть, что плавает. Нужно — не нужно, но вылавливал и скидывал в отдельный угол. Просто, чтобы глаза не мозолило своими заплывами. А уж во дворе сколько повылезало! Здесь ведь никто по углам не шарил. Даже остатки угля. Сначала Михаил прикидывал, куда бы его перекидать. А потом забил на проблему — как намокнет, так и высохнет. Крупным кускам вода не причинит вреда, а угольный песок, наоборот, эффективней жечь в сыром виде. Был такой опыт. Песок и пыль опасно вспыхивают при загрузке. А в мокром виде успевают спечься и закоксоваться. Поэтому мужчина просто приколотил борта повыше, чтобы уголь не уплывал (мало ли, куда ему погулять вздумается). С дровами тоже не стал заморачиваться: наколотил несколько жердин вдоль переднего края и поверху. Теперь, как только вода поднимется, то подопрёт дрова и поленница как бы перевернётся. А завалиться ей не даст обрешётка.

Лошадей вывели в загончик напротив северной стены. Здесь был не только самый высокий край местного склона. Горка с той Земли, из будущего, тоже оказалась выше местной. Вот на этот холмик и сгрузили сено, даже рискуя замочить его возможными дождями. Сеновал, конечно, под крышей конюшни, и его вряд ли намочит. Но таскать потом корм по колено в воде неохота. Так что теперь в одно окошко постоянно тыкалась мордой Лизка, а в другое скалились Мишка с Серым. Собак, спасая их от потопа, тоже приучили спать здесь, подкармливая через форточку. Пусть в окна можно наблюдать за скотиной, но дополнительная охрана не помешает.

Оставалось ждать. Михаил нашёл местечко в подвале, где из-за изломов стен и перегородок вода не плескалась от шагов, и спускался каждый день, отмечая горизонт затопления. На улице возле дома тоже чавкало под ногами. По этому поводу тоже долго не мудрили, просто накидали несколько старых досок, соорудив тропинку до более высоких мест.

Ежедневное наблюдение со Скалы показало, что затапливается вся низина в округе. Везде, где ещё недавно росли трава и кусты, стояла вода. Лишь леса, видимо, изначально находясь на возвышенности, оставались над водой. Ещё виднелись немногочисленные островки холмов и скальных выступов. И как ледокол «Арктика», над всеми возвышалась надстройка Скалы с голым корпусом бора из сосен-шпангоутов.

Вода простояла в верхней точке одиннадцать дней, а на двенадцатый за ночь резко пошла на убыль. Раза в два быстрее, чем набиралась.

— Вероятно, прорвало. — Объяснил вождь.

Он уже рассказал всем свою теорию «мирового потопа».

— Либо со стороны Берингова пролива, либо со стороны Норвегии. Но, насколько я помню, ледник всегда начинался где-то на севере Европы. Так что поставлю на то, что прорвало Берингию.

Ира показала свою эрудицию:

— А я читала, что раньше на месте Берингова пролива была суша.

— Была, — согласился вождь. — Но не сейчас. Судя по зиме, у нас совсем не ледниковый период. Точнее — малый ледниковый период. Или короткое межледниковье. Короче, называют по-разному. Было бы настоящее оледенение — у нас бы тут зимой пятидесятиградусные морозы стояли… Наверно… А у нас морозы упали лишь чуть ниже привычных. Это период временного потепления, когда температура нормальная, но большой ледник на севере не успевает растаять, как температура снова снижается. А сейчас…

— Подожди! — Перебила Ольга. — А долго этот период?

— Какой период?

— Временного потепления. Ведь если скоро наступят холода, то надо уходить на юг.

— Надо, — снова согласился начальник племени. — Но «надо», это в глобальном плане, а не сейчас. Такие периоды длились столетиями. Разница между самым суровым ледниковым периодом и самым тёплым межледниковьем — всего несколько градусов. Ну, десять градусов. Поделить эту разницу лет на сто и получится, что из года в год температура будет снижаться всего на долю градуса. Короче, это можно хоть внукам завещать.

— А не лучше ли забить за собой хорошие земли сейчас, пока никого нет? — Задумчиво сказала Ирина. — Ведь если наши дети будут бежать от великого оледенения, то им придётся отвоёвывать их от расплодившихся тех, кто уже сейчас живёт на юге в гораздо лучших условиях. Ведь бежать — это когда с собой берёшь только минимум.

— Логично, — покивал Михаил с видом укуренного Илона Маска. — Но и сейчас мы не можем переселиться. У меня уже есть план-минимум. Надо наработать здесь имущество, пригодное при переселении. Нужны стада лошадей и коров…

— Табуны, — поправила Ольга.

— Что?

— Лошади ходят табунами. Помнишь у «Машины времени»?

— Пропела она.

— Пусть. Я же о другом. При переселении нужно, чтобы всегда была еда. И нужно как-то везти имущество. Наживём всё это здесь и начнём переселение. Как раз подрастут дети. Согласны же, чтобы им уже лет по 8-10 было?

— Предлагаешь нам заделаться кочевниками?

Ольга, спрашивая, дирижировала куском мяса и кружкой чая. Совещание, как всегда, проходило в формате ужина. Все сидели на шкурах по центру большой комнаты. Других мест просто не оставалось: стол занят, окна заняты, таскать диван из другой комнаты тоже не очень интересно. Вот и застелили пол шкурами. На них ползали младенцы, на них же и ели. Только пришельцы из будущего старались присесть там, где можно привалиться спиной, либо же лежали на боку по примеру древних римлян. Йв тоже располагалась в полулежачем положении. Но это вынуждено, у неё всё ещё были проблемы с тазом. А так, судя по Галё, неандертальцы сидели либо на коленях, как японцы, либо на корточках.

— Кочевниками? — Переспросил вождь. — Не совсем. Точнее, всего на несколько лет. План такой. Сначала лет десять копим посевной материал, скотину приручаем. Это я уже сказал. Шьём тёплые чумы, вещи опять же, и всякое другое. Например, лёгкие сани. Собираемся и как-то в осень, по первому снегу, делаем марш-бросок на юг. Где-то с месяц. Или больше, это по погоде. Там зимуем. Главное — правильное место выбрать. Зимуем, строим парники, выращиваем рассаду, летом всё это садим-растим-собираем. А осенью — снова на юг. В моих планах поселиться примерно в районе Донбасса.

— Почему именно там?

Это Ольга, как доктор Ватсон у Шерлока Холмса, подавала идеальные реплики. Ира только кивала, соглашаясь. Кажется, она уже поняла, что имел в виду муж. И только аборигены, как заведённые, крутили головами, пытаясь понять суть разговора.

— Что ты помнишь про Донбасс?

— Донецк и Луганск отсоединились, — тут же, не задумываясь, ответили жёны хором.

— Да, отсоединились… Сколько уже? Четыре года^[23], как отсоединились от Украины. Но я не про политику спрашиваю.

— Тогда железо, уголь.

— Плодородные земли.

— Море. Рыба.

Ответы посыпались наперебой, Михаил только кивал.

— Короче, вы поняли. Там всё есть, чтобы поднять цивилизацию.

Он сделал паузу и тут же продолжил, предупреждая вопрос, появившийся на лицах женщин:

— Да, всё это есть и на Урале. Но даже сейчас искать полезные ископаемые и добывать их — большая морока. Что же будет дальше, через несколько поколений? Как мы уже договорились, нам надо застолбить хорошие места, пока местные не нарожали кучу потомков. Самим их надо нарожать. Именно там, на юге, это сделать в разы проще. Возле Чёрного моря в нашем времени очень жарко, а значит — в ледниковый период тоже должно быть достаточно тепло.

— Миш! — Прервала Ира его рассуждения. — А почему сразу про это разговор не завели? Мы вообще могли ещё летом уйти на юг. До осени в тёплые края добрались бы.

Михаил покачал головой.

— Не дошли бы. Увидев ледниковые пейзажи, я понял… Нет, неверно высказался! Это было не понимание, а ощущение. Что идти на юг надо, но путь тяжёл и надо подготовиться. Что здесь для будущего похода мы можем подготовиться, приручить животных… Что до тёплых краёв, типа Ближнего Востока или Африки, мы просто не успеем. А там, куда успеем, примерно так же тепло, как в нашем времени в Москве или Питере. Что, прибыв на место, надо будет срочно строить дом, а у нас времени почти не будет. Наконец, что надо засеять семена, иначе можно их потерять. В общем, всё то, о чём мы только что говорили. Сейчас, оглядываясь на те мысли, можно только удивляться скорости подсознания. Но понимание этого ко мне пришло уже через несколько минут. А потом мозг только находил соответствующие доводы.

— Доводы разумные, — мрачно согласилась Ольга. — Значит, лет через…

— Через 12–14. — Подхватила Ирина. — Тогда у нас вырастут первые помощники. Ты же примерно так спланировал?

Она вопросительно уставилась на мужа. Тот кивнул.

— Шаманы! Я сказать.

Можно было бы проводить совещание в узком кругу, но Михаил решил, что пора формировать некий совет племени. Только раньше аборигены сидели молча, лишь соглашаясь с решениями шаманов: что делать дальше, чем заниматься. Сегодня вопрос о будущем переселении всплыл так неожиданно, что мысль провести закрытое шаманское совещание не успела прийти в голову. Но зря Михаил думал, что неандертальцы их не понимают. Оказалось, что очень даже понимают. Йв, как более активная, решила, что мнение её и мужа тоже важно.

— Говори, — разрешил вождь.

— Нельзя на юг. Тама злые чёрные люди. Они убивать.

Неандертальцы действительно за долгие зимние вечера успели рассказать свою историю. Только сейчас Михаил зацепился за новое слово, которое раньше не мелькало.

— Йв? Плохие люди совсем чёрные? Как сажа?

— Сажа? — Девушка задумалась, потом твёрдо кивнула головой. — Да, как сажа.

— Почему ты прицепился к тому, что они чёрные?

Ольга не понимала в чём дело, но чувствовала, что это важно, раз Михаил так забеспокоился. Но мужчина не успел сформулировать, как ответила Ира:

— А я слышала, что первые кроманьонцы были неграми, а потом уже здесь побелели.

Вождь кивнул.

— Почти верно. Только не неграми, а чёрными.

— Не поняла! А разница какая?

— Нет сейчас негров. Просто нет. Есть единый предок. Те, кто переселяются в Европу, имеют вполне «европейское» лицо. Только кожа чёрная. Не так, как у кавказцев или греков каких-нибудь. Те только кажутся нам чёрными, а рядом с неграми они действительно почти белые. Только надо не американских негров представлять, а африканских. Блин! Что-то долго объясняю. Короче! Берём какого-нибудь прибалта…

— Почему прибалта? — Удивились жёны хором.

— Потому что длинный и тощий. Представьте чернокожего прибалта, и будет вам щасте.

— Мы куда-то не туда свернули. Рассказывай, что тебя смутило в чернокожих?

Ольга вернула разговор к прежней теме. Михаил снова задумался.

— Это опять было, как озарение. Я только через несколько минут понял ход своих же мыслей. Значит так… До этого Йв рассказывала просто о плохих или чужих людях. И я думал, что это просто соседние племена. Но если чёрные, то это значит, что сейчас можно пройти из Африки в Европу. Вот смотрите…

Михаил сходил в соседнюю комнату и принёс раритет — один из томов доставшегося когда-то древнего издания «Детской энциклопедии». Некоторых томов не хватало, но второй, под названием «Земная кора и недра земли», имелся. А в нём — карта Земли. Мелкомасштабная, где два полушария уместили на половине листа. Можно порыться и найти что-нибудь получше, но на вкладышах ему попадались то карты какого-нибудь мезозоя, то СССР, а ему надо было увидеть контуры материков. Вот и взял первую попавшуюся схематичную на странице 31.

Аборигены с интересом рассматривали картинки пейзажей и неведомых животных. Но с не меньшим вниманием они смотрели на мелкие чёрные закорючки. Чтобы хоть как-то объяснить смысл книг, пришельцам из будущего пришлось разыграть целый спектакль. Ольга ушла с Галё в баню, а Михаил записал слова Йв на бумагу. Когда неандерталка услышала, как старшая жена произнесла то, что не могла слышать, то чуть не выпала в экстаз. Для аборигенов вообще концепция рисования оказалась незнакома. А уж «рисовать слова» — что-то запредельное. Теперь у девушки появилась новая мания — научиться читать и писать. Успехи у неё пока вообще никакие, и это злило Йв. Парень же отнёсся к новым знаниям индифферентно. Хорошо хоть, не насмехается над стараниями жены стать шаманкой.

Михаил прогнал мелькнувшие в голове воспоминания и вернулся к карте:

— Примерно здесь Египет. Красное море — оно либо мелкое, либо его можно переплыть, либо есть перемычка. Вдоль берега Средиземного моря… И вот мы упираемся в Чёрное море. Кто-то решил обойти его справа. Но здесь одни горы и переселенцы постепенно завернули к югу и по южному берегу Индийского океана до самого Китая.

Он снова вернул палец к черноморскому побережью.

— А если свернуть влево…

— Здесь Стамбул. Или по-старому — Константинополь. — Блеснула эрудицией младшая жена.

— Или Царьград. — Дополнила старшая.

Ира кивнула:

— Или Царьград. Но главное — там пролив.

Михаил только усмехнулся:

— Во-первых, там видно другой берег, а значит, можно переплыть. А во-вторых, есть мнение, что Чёрное море несколько раз за историю было изолировано от Средиземного. И такой период вполне может быть сейчас. Ну, а от Константинополя вся Европа как на ладони.

— То есть, расселение уже пошло?

Михаил всё ещё выглядел задумчивым.

— Да. А если пошло, то пошло оно такими толпами! В Африке жить легче, там размножаются быстрее. Я же думал, что ребята просто преувеличивают. Но если из Африки, то там действительно толпой прут. Нас просто завалят трупами. А ещё у меня странное ощущение, что по времени что-то не стыкуется. Либо мы, то есть учёные, чего-то не знают.

— Конечно, не знают! — Хмыкнула Ира. — Они же здесь не были.

Ольгу же интересовал практический вопрос:

— Там мы пойдём на юг? Мёрзнуть не хочется. Но и воевать тоже. И вообще, ты как хочешь ориентироваться? Спутниковой навигации у нас нет.

— Отвечаю по порядку. Пойдём, но лет через двенадцать, как и предложила Ира. Когда накопим силы. Чтобы сразу построить жизнеспособное поселение. Далее. Я надеюсь, что все эти сапиенсы после перешейка будут разбредаться веером, а не свернут всей толпой на восток, куда я хочу поселиться. И третье. Основы судовой навигации я учил. При наличии точных часов (а я уже кое-что придумал, как их везти), можно определить не только широту (для этого и часов не нужно), но и долготу.

Потом вождь повернулся к неандертальцам:

— Я знаю, как нас сделать сильными. Чтобы один человек мог убить руку рук врагов.

— Я верю. — Спокойно ответил парень.

* * *

Весну встретили по плану. Пусть пришлось пожить несколько недель на болоте, но в какой-то момент сменился ветер, а с ним стала убывать вода. Всё явственней пахло весенним теплом. На озёрах, вернувшихся в свои берега, снова загалдели птицы. С весенним разливом в голову пришло объяснение, как такая огромная рыбина, которую они поймали прошлым летом, смогла здесь вырости. Она просто уже во взрослом виде попалась в ловушку: заплыла при разливе и прозевала сход воды.

Однажды увидели и медведицу. Всей толпой смотрели со Скалы, как она и двое подросших медвежонка ловят рыбу. Михаил предчувствовал трудности с этим знакомством. Он уже ругал себя, что ввязался в приручение медведицы. Опасался, что она может забыть, кто они такие и посчитать добычей. Либо ей не понравятся неандертальцы. И если с лошадью можно было не считаться, то встреча с медведицей могла окончиться нехорошо.

А под Скалой в маленьком парничке ждали тёплых дней сотни ростков.

Примечания

1

Герои ошибаются. На самом деле «колчаном» обозначается именно контейнер для стрел. Плоский, чтобы можно было носить за спиной. Одновременно с колчаном использовался саадак (сайдак, сагайдак, садак и пр.) — чехол для лука и вообще вооружение конного лучника, что вносит путаницу в определении. То есть, при взгляде на картинки кажется, что это один предмет. Поэтому колчан неожиданно получил в современности расширенное значение. И «колчан», и «саадак» имеют тюркское происхождение, появились на Руси только в XVI веке. В отличие от них, «тул» — чисто славянское (даже общеславянское) слово, означающее укрытие, контейнер и т. п. Сравните: втулка (то, что можно «втулить», вставить), тулово (вместилище органов). Тул носился только на поясе, горловиной вперёд. Но наши герои этого не знают и носят, как удобно и как видели в кино. То есть — за спиной.

(обратно)

2

Джон Би Кэлхун (англ. John B. Calhoun, 11 мая 1917, Элктон, Теннесси — 7 сентября 1995) — американский этолог и исследователь психологии в связи с проблемами популяционной плотности и её влияния на поведение. Кэлхун получил известность благодаря своим опытам с сообществами грызунов — мышей и крыс. Самый известный эксперимент «Вселенная 25», о котором рассказал Михаил, проводился с июля 1968 по июнь 1972 года.

(обратно)

3

На самом деле хомут состоит из двух частей, но Михаил видел его только в детстве, вот и запомнил как единый.

(обратно)

4

Кованки — самодельные железные санки на одного человека. Их давно уже не куют, а варят из проката, но название осталось. Обычно их возят не на верёвке, а за жёсткую ручку сзади.

(обратно)

5

Бабки — здесь имеется в виду нижняя часть ног у копытных животных.

(обратно)

6

Ёбург — Екатеринбург.

(обратно)

7

БС — отпуск без содержания, отгул.

(обратно)

8

Мне надоело изгаляться над русским языком, так что дальнейший текст будет более-менее адекватный, без псевдо-дикарской аранжировки. В том числе и прямая речь. Некоторые понятия также приводятся в привычном виде. Например, кивок означает «да», а мотание головой — «нет».

(обратно)

9

Для антуража приведено местное название, но всем понятно, что это мамонты. Так и буду называть в дальнейшем, для краткости.

(обратно)

10

Имеются археологические находки, указывающие, что неандертальцы для розжига, как вспомогательное вещество, использовали порошок из пиролюзитов. Марганцевые руды сильно снижают температуру возгорания. Кроме пиролюзита в данном случае использованы кремень и пирит — железный колчедан.

(обратно)

11

Обозначение некоторых звуков, которых нет в русском языке:

ѣ — краткий звук, среднее между Ы, Э и Ё.

w — похоже на английское W;

ҕ — носовое Г;

ӄ — носовое К, среднее между К и Х;

ӈ — носовое Н, как в английском окончании NG;

Е, Ё, Ю, Я — произносятся как двойные йотированные гласные: ЙЭ, ЙО, ЙУ, ЙА.

Ударение обычно ставится на вторую гласную с конца. Не всегда возможно передать нужные звуки русским алфавитом, поэтому буду использовать расширенный. В дальнейшем, по мере обучения аборигенов и попаданцев, неандертальский язык исчезнет из текста.

(обратно)

12

Ӄок! (Кхок) — возглас удивления, восхищения, испуга от чего-то грандиозного.

(обратно)

13

Здесь и далее используются те термины, аналог которых есть в неандертальском языке. Если кто-то думает, что древние народы и их языки являлись отсталыми, то посмотрите словарный запас народов севера. Вы удивитесь, сколько там есть понятий, существовавших даже до появления белого человека, в том числе на абстрактные отвлечённые темы. Это дикари Океании довольствуются парой сотен слов. И то — досконально неизвестно, что у них есть на философские темы.

(обратно)

14

Амок — междометие, выражающее испуг от неожиданности.

(обратно)

15

Ценные Указания.

(обратно)

16

Цензура на ругательства в конце 1980-х ещё работала. Вот и выкручивались.

«Прости (господи, ты, боже мой) утка!»

(обратно)

17

Здесь и далее до конца сцены все говорят на неандертальском языке — попаданцы уже достаточно выучили, чтобы сказать несколько коротких фраз.

(обратно)

18

Эккэ! — возглас одобрения.

(обратно)

19

Особенность неандертальского языка — имеется единственное, двойственное и множественное число.

(обратно)

20

Паратунка — река на Камчатке к западу от Авачинской бухты и одноимённые горячие минеральные источники. Так как именно Паратунка стала первой использоваться для лечебного туризма, то это имя стало нарицательным и местные жители все источники называют Паратункой: «Поехать в Паратунку».

(обратно)

21

См. рыбалку в т.1. Судя по виду, это был таймень (см. доп. материалы к 1-му тому), но героям такая рыба не знакома.

(обратно)

22

Михаил путается с временны́ми промежутками. Гейдельбергские люди появились в Африке примерно 800–700 тыс. лет назад. То есть, гораздо меньше миллиона. А переселились в Европу ещё через 100–150 тыс. лет. Эволюцию гейдельбергского человека в неандертальца разные учёные разносят в промежутке от 400 до 150 тыс. лет назад.

(обратно)

23

Действие в 1 томе началось в 2018 году.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Пробуждение

Глава 2 Охота

Глава 3 День колбасы

Глава 4 Странные тучи

Глава 5 Осень

Глава 6 Первые морозы

Глава 7 Забытый праздник

Глава 8 В поход!

Глава 9 Сокровище

Глава 10 Новый год… Настаёт?

Глава 11 А теперь — Новый год?

Глава 12 Ну, теперь-то — точно Новый год!

Глава 13 Татары

Глава 14 Беглецы

Глава 15 Прикладная лингвистика

Глава 16 Полевая хирургия

Глава 17 Шо? Опять?

Глава 18 Роды

Глава 19 Продолжение переполоха

Глава 20 Большая вода

*** Примечания ***