Царевна [Владарг Дельсат] (fb2) читать онлайн

Царевна

Глава первая

Зовут меня Миленой, вот такое имечко получила я от дорогих покойных родителей, значит. Девушка я красивая, отбоя от мужиков нет, благо вокруг меня их всегда довольно много. Я особистка, в военной контрразведке работаю, а в свободное время фанфики пишу. Очень мне нравится это занятие — писать не рапорты, а фанфики, хотя работа, конечно, сказывается, в том числе и на фанфиках. Несмотря на счастливый конец, героям в них отнюдь не весело. Особенно мне нравится «попадать» в героев разных сослуживцев — от прапорщика из хозроты до великого и могучего «Грома». Это позывной командира разведчиков.

Иногда думается, что было бы, если бы и я попала, но, честно говоря, мне в своих героев попадать откровенно жалко. Себя жалко, а их чего жалеть? Их уже автор канонного произведения так обидела, что у меня вряд ли получится их сильнее, значит. Впрочем, сейчас вопрос не о фанфиках, а о работе, на которую я как раз собираюсь.

Работа у меня интересная… да кого я обманываю! Занудная у меня работа — бумажки перекладывать. Иногда в расследованиях участвовать, ну и все. Спасибо разведчикам, хоть иногда меня «в поле» вывозят, а то был бы совсем мрак. Так и захирела бы, как лютик от речи прапорщика из хозроты.

Тяжело вздохнув, надеваю бушлат и выхожу из своей комнаты офицерского общежития. Я живу одна, ни парня, ни мужа у меня нет, несмотря на красоту. Кому застит глаза красота, не принимают мой ум, а тех, кто смотрит не на попу, я пока не видела. Я сирота. Родители погибли, когда мне было три, ну и «безрадостное детство». Не потому, что плохо было, хотя бывало, конечно, но просто не хватало мне… Хотелось выплакаться, чтобы обняли и погладили. И доченькой чтобы назвали хотелось. Ладно, отставить саможаление, здоровая кобыла вымахала, недавно старлея вот дали за красивые глазки, потому что больше, по-моему, не за что.

Спускаюсь по лестнице, чтобы вывалиться затем в морозный воздух военного городка. Можно транспорт подождать, но не хочется. На улице каких-то минус десять, одета я тепло, чего б не прогуляться? Белый снег лежит повсюду воспоминанием о детстве. О, как же я завидовала тем, кого обнимали, возили на санках, да и ругали даже! Зима — это мое время. Время, ставшее символом всей жизни, — лед, холод, снег. В точности как и все, что меня окружает — лед отношений, холод в душе, снег несбывшихся надежд.

Вон ребята на службу идут, у каждого второго — жена, дети… Я бы, наверное, все на свете отдала за эту толику тепла, но овощ мне, хоть стреляйся. Этого я делать, разумеется, не буду. Сморгну слезы, благо макияжа нет — не положено мне — и пойду дальше. Помню, в детстве меня с лестницы столкнули — все думали, сдохну, а я ничего, даже без последствий отделалась. Так и не узнала, какая гнида это сделала. Наверное, потому и стала я тем, кем стала. Вариантов-то…

Сейчас поверну направо, а там и ворота наши. Комендатура, контрразведка, хозрота опять плац подметает не предназначенными для этого инструментами. Значит, скучно товарищу прапорщику. Часть у нас особая, и задания бывают особые, расспрашивать о которых не положено. Впрочем, мне-то что до этого. Мне сегодня надо бы рапорты разобрать, подшить их в соответствующие папки да передать архивным крысам. То есть занятие нудное, скучное и никому на… фиг не нужное. Просто положено так.

Ну положено и положено, мы люди военные, наше дело маленькое: «Есть», «Так точно» и «Виновата». Мимо склада иду — ребята из разведки кладовщика за пуговицу взяли, значит, хотят весь склад с собой унести, а он не дает. То есть у разведчиков задача какая-то, везет им, не то что мне. Краем глаза вижу Грома, делаю независимое лицо и прохожу мимо походкой «от бедра». А хочется… Хочется, чтобы он обнял и сказал, что я самая-самая, но такого не будет. Я отлично знаю: не будет, и надеяться не на что.

Вот и дошла. Здание военной прокуратуры типовое, такое же, как в каждом гарнизоне, а наш вход слева. Вот туда я сейчас, пожалуй, и залезу, потом погреюсь чаем и займусь делами. Открыв дверь, некоторое время смотрю на своего начальника, не понимая, что он тут делает.

— Ага, Ершова! — радуется товарищ майор. — Отлично! Бегом к Грому, прикрепляешься к его группе на все время выполнения задачи.

— Есть… — ошарашенно отвечаю я. — Разрешите идти?

— Беги отсюда! — хмыкает он. — Тебя недели на две разведка отжала.

Интересно девки пляшут. Только что о них думала, ну и две недели рядом с тем, кто так мил сердцу, — это мука и подарок одновременно. Жалко, фанфик не допишу, придется читателям потерпеть, ибо работа прежде всего. А там у меня Гарри в девочку превратили, и он в шоке оттого, что с ним собрались делать. Ржака, короче, но довольно интересная, по-моему. У меня часто главный герой девочка, так что это нормально. Вот и разведка…

— Товарищ майор, — рука к шапке, тут не до игр, работа не игрушки. — Старший лейтенант…

— Отставить, — реагирует он. — Мила, мы летим в далекую жаркую страну, потому твоя задача получить все, что нужно, у этого доброго дядечки, который тебя не обидит.

Интендант аж вздрагивает. Ну да, Гром — это Гром, тут без вариантов. Мне сразу же выдают «все, что нужно» в двух баулах, я грустно думаю о том, как это все поволоку, но затем до меня доходит, как он меня назвал. Немного неправильно, но ласково и от осознания этого факта, сердце затрепетало где-то в горле. Захотелось дать себе по морде, но пока нельзя — «дикари-с, не поймут-с». Пока надо попытаться выяснить, что мы забыли в далекой жаркой стране и чего нам на базе СпН не сидится.

Впрочем, это может подождать. А вот что не может подождать — трусы, носки и прочие радости современной женщины. Значит, нужен чемоданчик из моего кабинета, а то…

— Гром, мне бы до кабинета сгонять, — отпрашиваюсь я.

— Твой чемодан нам отдали, — информирует меня командир. — В шишиге стоит, так что не дергайся. Сейчас упакуемся и поскачем на борт. Там и переоденешься, и поспишь.

Заботливый он… Я как-то раньше не замечала, чтобы Гром был таким заботливым. Неужели он что-то чувствует ко мне? Да нет, не может быть, с чего бы вдруг?

* * *

— В общем, дело такое, — объясняет Гром, как только самолет взлетает. — Машка заболела, а у тебя же с медициной все в порядке?

— Смотря, что порядком считать, — замечаю я, потому что квалификация у меня фельдшерская.

— Ну там забинтовать или пристрелить, — шутит командир группы армейской разведки. — Мы и решили взять тебя, все равно ты над бумагами пылишься.

— Впервые особист в качестве медсестры выступать будет, — вздыхаю я, а потом поднимаю голову. — Спасибо, Сережа.

— Только осторожненько, Милена, хорошо? — неожиданно мягко произносит он, а у меня от скрытой, почти незаметной ласки в его голосе, встает ком в горле, поэтому я просто киваю.

Ребята организовывают мне уголок переодеться, чем я и занимаюсь, потому что термобелье и все то, что на мне надето при плюс тридцати — это перебор. А там, куда мы летим, время летнее, жаркое, и дикие аборигены с автоматами. Видать, случилось чего интересное за это время, раз дернули наших. Вопрос только в том, отчего нашу группу, но этот вопрос задавать вредно и никому не нужно.

Лететь нам долго, вполне можно и поспать, но мысли одолевают разные, поэтому для самоуспокоения я перебираю Машкину сумку. Судя по набору, готовилась она именно в этот рейд, потому, получается, заболела случайно. Ну и такое бывает, время нынче такое, что ни год — новый вирус и не самый добрый, так что понять можно. Зато меня ребята взяли с собой, значит, недели две не буду предоставлена своим мыслям о бренности бытия. На задании всегда есть чем заняться.

— Мила, — обращается ко мне Змей, мы уже на позывные переходим потихоньку, только меня пока по имени. — Тебе ствол обычный?

— Да, Змей, — улыбаюсь я. — Привычное как-то больше по руке.

— Отлично, — кивает он.

Ребята хорошие, все сделают для того, чтобы я выжила, ну и командир их… Тоска моя их командир. Даже обидно, что не светит. Ладно, о чем я думала только что? О, точно, по фанфику вопрос у меня был же!

— Ребята, а можно отвлеченный вопрос? — интересуюсь я у них.

— Вот прямо так? — удивляется Змей. — Ну жги!

— Вы же в Британии были? — вижу согласные кивки. — Там действительно есть склады «народных мстителей», о которых мы в курсе?

— Ну, во-первых, — начинает Гром. — «Народные мстители» там часто именно из-за Союза и появились, потому мы в курсе, где там склады. Во-вторых, в той же Британии продается и покупается все, нужно только иметь деньги. Мы же не с вагоном патронов путешествуем.

— А в окрестностях Лондона такое есть? — спрашиваю я более предметно.

— О, ты себе не представляешь, — хихикает Змей.

И ребята начинают мне рассказывать, как найти склады «народных мстителей», что и где можно купить на складах, и где конкретно они находятся. Даже кодовые фразы известны, хотя они, как оказалось, просто сочетают не меняющиеся никогда слова. Это значит, что мой герой в фанфике вполне может и обмундироваться по-людски, и оружием обзавестись. Интересно…

— Мальчики, а с каким стволом западным пацана одиннадцати-двенадцати лет в лес отдачей не унесет? — интересуюсь я.

— Штейр, скорей всего, — немного неуверенно отвечает мне Гром. — А тебе зачем?

— Сказку пишу… — смущенно отзываюсь я, но против ожиданий, смеяться ребята не спешат, а, напротив, начинают очень подробно расписывать мне реалии Великобритании.

Я мотаю на ус, которого у меня нет, потому что пригодится, не последний же фанфик. Так мы и коротаем время до прилета. Стоит самолету, однако, начать снижение, и группа преображается. Собирают оружие, рюкзаки, тем же самым занимаюсь и я. Все, шутки кончились, начинается работа.

— Нас вертолетом подкинут километров на тридцать, может больше, как выйдет, — сообщает командир. — Места там дикие, так что ходим аккуратно. Милу бережем, другого врача у нас нет.

— У нас вообще врача нет, — комментирую я. — А змеиный яд отсасывать сами будете.

Это я на шуточки по поводу того, почему медработник обязательно женщина. Во-первых, не обязательно, во-вторых, до туда змея не достанет, но шуточек, конечно, полно, куда же без них. Змей привычно хихикает, мы усаживаемся поудобнее и ждем посадки.

Самолет садится довольно штатно, насколько я могу судить. Ну прыгает несколько раз, конечно, но оно и понятно — места дикие, качество полосы так себе. Но на месте удержалась, в боулинг собой не сыграла — и хорошо.

Медленно открывается аппарель, теперь надо бежать, и довольно быстро — к вертолету. Вон он, виден немного в стороне. Сейчас поднимет и понесет нас. Нам сегодня много чего сделать надо, поэтому я стараюсь, бегу вместе со всеми, хоть и отстаю, физподготовка у меня все-таки не на том же уровне. Вот пояс по самбо — да, разряды по пулевой стрельбе и не пойми зачем по фехтованию. Ну это как раз понятно — лишь бы в детдоме не сидеть, а чувствовать себя хоть как-то живой.

Машина сразу же идет на взлет, едва не оставив меня на земле. Но ребятам очень нужна медицина, так что меня затаскивают внутрь. Вертолет летит куда-то, куда, мне не видно. Часа полтора летит, я от звука его двигателя чувствую себя, как внутри барабана. Голова гудит, ничего уже не соображаю. Но вот и он идет на посадку, мы выскакиваем, и… Зеленые насаждения типа «пальма» и «какая-то хрень» наблюдаются куда ни кинь взгляд. Взгляд кидать не хочется, хочется сдохнуть, но не дадут.

— Мила, вперед! — приказывает Гром, и тут до меня доходит — мне позывной сменили. Ла-а-адно.

Послушно очень быстро бегу вперед. Нам сегодня долго бежать, потому надо беречь дыхание и чередовать шаг с бегом. Десантура регулирует дыхание за счет задорной песенки о Винни-Пухе, а мы бежим молча. Молча, но быстро, потому что севший вертолет привлечет аборигенов, как открытая банка меда не скажу кого.

Аборигены тут не только с луками и палками, хотя стрела в задницу — то еще удовольствие. Они еще и с автоматами, гранатометами и прочей гадостью встречаются, то есть могут наделать много противных дырок, что никому понравиться, разумеется, не может. Потому и бежим.

— Стоп, привал! — командует Гром. — Милу уложите покомфортней.

Действительно, заботится. Интересно, почему? И еще интересно — я так реагирую, потому что это Гром или потому, что мне просто тоскливо без ласки?

Глава вторая

Бежали, бежали мы и прибежали. Гром карту достает, на местности ориентируется, и вижу я, что не нравится эта самая местность нашему командиру. Ну а кому такое понравится — степь, чахлые кустики, не пойми что… Мы что, сюда бежали? А на… зачем, в смысле?

— Не понял, — констатирует Гром. — По карте джунгли, а тут…

— Термобарической бухнули, — предполагает Змей, выковырив что-то из наста.

— Возможно, — кивает командир. — Ну, тогда бежим дальше, здесь-то не встанешь.

— Вопросов не имею, — отвечает ему Тис.

Это штатный сапер группы. У него полный рюкзак не самых веселых предметов, если детонируют, взлетим так, что птицы позавидуют. Я поднимаюсь на ноги — надо бежать дальше, хотя с какого… зачем надо было выжигать джунгли, я не понимаю, но дозиметр молчит, значит, точно не ядерной бумкнули. Ла-а-адно.

Бежим дальше, на горизонте уже и искомые джунгли показались. Там у нас привал будет, можно будет пос… оправиться, значит. И пож… принять пищу. Я же девушка, надо прилично выражаться. Главное — следить, чтобы во время похода в туалет змея за жопу не куснула, а то будет не смешно. А не смешно нам не надо, ибо та же черная мамба, которая тут вроде бы не водится, тот еще подарочек.

Дыхалки не хватает, конечно, надо чаще бегать, но у нас бегать негде особо. Вернусь — буду форму возвращать, а то разленилась совсем, скоро разжирею, оплыву и котиков заведу. Трех. Тьфу, какие мысли идиотские в голову лезут. Еще кое-что непонятно мне — тихо слишком. Не скажу, что так не бывает, но что-то меня эта тишина беспокоит. Даже слишком беспокоит, можно сказать.

Несмотря ни на что, бежим дальше, а что делать? Правильно, делать нечего. Командир сказал бежать — бежим. Скажет прыгать — буду прыгать. Скажет… хм… нет, это он, пожалуй, не скажет, но тоже выполню. Вот и заросли. Хочется упасть и не двигаться, но пока нельзя. Пока Сережа не разрешил — падать совсем нельзя.

— Стоп, привал, — командует Гром, и я просто сажусь. Трава, прелые листья, корни какие-то…

— Мила, жива? — интересуется он.

— Жива, Гром, — отвечаю командиру. — Но лучше б сдохла.

— Ничего, — хмыкает Гром. — Самая сложная часть пройдена, теперь интересная начнется.

Интересная — это значит непосредственная работа. Но пока на дворе день, разведчики наши никуда не пойдут, они у нас летучие мыши, то есть летают по ночам, что вполне логично. Именно поэтому сейчас будет еда, здоровый сон и планирование. А после мыши двинутся летать, а я с кем-нибудь буду тыл подпирать. Тоже интересно это дело — тыл подпирать, да.

Формально, судя по отсутствию опознавательных знаков на форме, нас здесь нет. Значит, в случае чего наши от группы открестятся. Ну да это не в новинку — каждая вторая задача такая, так что все просто — в плен попадать нельзя, и все. Для этой цели в кармане граната. И у меня тоже, а как же! Ну да это лирика.

Мне протягивают парящую банку саморазогревающегося пайка. Он, разумеется, не наш, а у заклятых друзей утянут, для осложнения идентификации. На нас и форма, и белье — от заклятых наших, с которыми мы формально не воюем, а на самом деле… На самом деле еще как, но это считается тайной. Так сказать, секрет Полишинеля: формально все секретно, на деле же каждая собака в курсе.

Вкусный у них паек, комфортно воюют, гады. Ну и мы сейчас тоже комфортно, значит. В желудке потяжелело, в сон потянуло. Командир кивает — ложись, мол. Я послушная всегда была, поэтому отрубаюсь моментально. Снится мне бред какой-то, будто я «прынцесса», вокруг меня увиваются всякие, балы там, юнкеров, правда, нет, а есть стрельцы, что вообще ни в какие ворота не лезет. Ну вот, и бабка какая-то меня при этом ведовству учит. Заговоры там всякие, в общем бред сивой кобылы в темную сентябрьскую ночь. Чудной сон, и реальный какой-то, как у психов. Неужели я с ума потихоньку схожу?

Будят меня резко, а вокруг темень. Что с закрытыми глазами, что с открытыми — одна хрень. Настроение после такого сна не очень, даже, наверное, очень не. Но ничего не поделаешь, надо вставать, цеплять гарнитуру радиостанции, приходить в себя и держать тыл. Ну, это дело знакомое, так что отходим вместе с группой подальше от импровизированной базы, поднимаем кулак, провожая ребят, и ложимся.

— Мила в канале, кто со мной? — интересуюсь я.

— Тис, — коротко отвечает лежащий рядом. — Безработный я сегодня.

Ага, значит чистая разведка у мышек сегодня. Может быть, и обойдется все, чего б не обойтись-то. Ребята ушли в ночь, но я их слышу, да и Тис слышит, пока наконец не пропадает сигнал. Значит, далеко отошли, или глушит чего.

Ребята возвращаются с рассветом, веселые, но задумчивые. Я же уже отрубаюсь просто — устала всю ночь темноту в ночной прицел разглядывать. Гром коротко объясняет, что точка у нас не та, поэтому сейчас вместо отдыха надо сместиться на десяток километров. Надо, значит, пойдем, тут двух толкований быть не может, хоть и странно, почему произошло именно так. Ну, побежали?

— Шагом! — командует Гром. Он тоже устал, но у нас есть задача, и ее надо выполнить — зазор по времени совсем небольшой. — Бегом!

Чередуем бег и шаг, покрывая километр за километром. Несмотря на тяжелую усталость, все равно не жалею, что пошла с ребятами. Могла отказаться же, не мое это дело — по джунглям скакать, но даже мысли такой не возникло. Потому что возможность побыть рядом с Сережей — одна из немногих моих радостей, и просто так от нее отказываться я не хочу.

— Все, привал, — выдыхает Гром. — Осмотреться, оправиться и спать.

— Есть, понял, — автоматически отвечает ему Змей.

А у меня предчувствие нехорошее. Вот где-то внутри зреет нехорошее предчувствие надвигающейся беды и ничего не могу с этим поделать. Почему-то хочется плакать, но этого делать я, разумеется, не буду. Я лучше пойду, оправлюсь, так сказать. А если предчувствие останется, Сереже пожалуюсь, он в предчувствия верит.

— Я в кустики, — предупреждаю ребят.

Нечего тут стесняться, командир должен знать, где находится каждый его подчиненный, даже если он погадить отошел. Правило такое, и правильное правило, между нами говоря.

Я отхожу чуть дальше от ребят, вижу удобную прогалину, но что-то мне тут не нравится, потому делаю шаг в сторону и замираю. На меня в упор смотрит дульный срез американской винтовки. В тот же миг кто-то хватает сзади за шею, что я теперь только хрипеть могу, а не кричать. А там же ребята! Там Сережа! Они не знают о засаде!

Я понимаю, что здесь моя жизнь заканчивается. Конкретно вот этим «аборигенам» в руки лучше никому не попадать, а они все равно в результате убьют. Или же сделают такое… В общем, понятно. В это мгновение пальцы цепляют гранату без замедлителя. Прощайте, ребята! Отомсти за меня, Сережа!

* * *

— Ну вот как это называется! — слышу я, открывая глаза.

Я же только что взорвалась, от меня же ничего остаться не должно было! Как я могу открыть глаза и, кстати, где это я?

— Милалика! Как это называется, а? — снова слышу я тот же женский голос.

Я лежу на поляне в обычном таком лесу средней полосы, вокруг меня туман, а прямо напротив стоит женщина в черном длинном платье, опираясь на такую же черную косу, и она возмущена. Даже слишком возмущена, по-моему. Обращается она ко мне, но почему так называет?

— О косу не порежетесь? — интересуюсь я.

— Делать мне больше нечего, — отвечает мне женщина. — Милалика! Как тебе не стыдно! Ты почему опять до первого ребенка ко мне отправилась, а? Как мне твою судьбу править в таких условиях?

— Женщина, вы кто? — задаю я сакраментальный вопрос.

— Дожили! — возмущается она. — Уже и Смерть не узнают! Дать бы тебе, да ведь не поможет это!

— Интересные галлюцинации, — соглашаюсь я.

Я все понимаю — на самом деле, я лежу в виде фарша среди мелко нарубленных аборигенов, а мой медленно умирающий мозг выдает веселые картинки в журнале Ералаш. Медленно поднимаюсь на ноги, внимательно осмотрев себя. Я полупрозрачная, что говорит о детальности галлюцинаций, но мне уже, в общем-то, все равно. Я уже фарш третьего сорта, то есть — вместе с будкой. Так что теперь можно и послушать, что мне Смерть скажет.

— Вот куда тебя теперь девать, а? — интересуется у меня женщина, представившаяся Смертью. — Обратно не сунешь, как в прошлый раз…

— А зачем меня совать? — удивляюсь я.

— Потому что ты дура, — безапелляционно заявляет эта Смерть. — Кто на Круге ритуалы проводил? Вот теперь ты моя личная невезучая головная боль. Вечной жизни ей захотелось… Вот и крутишься, как белка в блендере!

— Ничего не понятно, — признаюсь я. — Но очень интересно!

В этот момент неподалеку появляется еще одна пара: мужчина, полностью одетый в черное, и девчонка совсем, но такая же полупрозрачная, как и я. Еще интереснее, кстати. Девочка рыдает и отказывается возвращаться куда-то. Громко так рыдает, что вызывает у меня желание утешить ее.

— Нет! Ни за что! — кричит девчонка. — Пустите меня к маме! Ну пустите!

— Рано тебе, — увещевает ее мужчина. — Ты Избранная, ты обязана!

— Нет! Ну пустите! Мама! — столько отчаяния в ее крике, что я не выдерживаю.

Прыгнув к ребенку, обнимаю визуально десятилетнюю девочку, прижимая ее к себе. Я глажу ее, отчего она прямо тянется за ладонью. Что это значит, я знаю, отчего медленно зверею. Я хочу знать, какая тварь это сделала с ребенком.

— Кто посмел? — я смотрю, не отрываясь на мужчину в черном. — Я же вас за это…

— Что, Избранная померла? — интересуется Смерть у кандидата на бефстроганов.

— Да уже в третий раз, — вздыхает тот. — То опекуны забьют, то в школе… Не знаю, что делать — упирается.

— Отпусти ребенка к маме! — требовательным голосом произношу я.

— А это мысль! — заявляет Смерть. — Моя-то, царевна, помирает постоянно, может действительно — пусть место займет, а дитя свободно?

— Ну, так не делается… — произносит мужчина. — Ладно, будь по-твоему. Станет Избранной!

— А я ей под это дело ее память оставлю, — усмехается Смерть. — Вот и поиграем!

В этот момент девочка из моих рук исчезает, а ко мне обращается женщина, как-то очень неприятно усмехаясь. Не нравится мне эта ее усмешка совершенно, но выбора у меня, очевидно, нет.

— Ты истории писала? — этот вопрос явно риторический. — Вот и станешь девочкой Поттер.

— А мальчик где? — удивляюсь я. Помню же, что мальчик был!

— Нет в этой истории мальчика, — вздыхает мужчина. — Та, которую знали, как Эванс, родовое проклятье имела: только девочек рожать могла. Так что Герания Поттер — девочка, забитая в очередной раз родственниками.

— А вы кто? — спрашиваю я, пытаясь переварить подробности своего бреда.

— Смерть я, — представляется он и, видя мое ошарашенное лицо, считает нужным пояснить: — Ты русская царевна, у вас смерть женского пола, а у англичан — мужского. Так что мы оба Смерть, но просто так выглядим.

— С момента русской царевны можно поподробнее? — прошу я пролить свет на происхождение.

— Ты вспомнишь, — обещает мне наша Смерть. — Да и пригодится тебе, если выживешь.

— Жизнеутверждающе, — хмыкаю я.

Далее Смерть в двух экземплярах объясняет мне, что Гера сдо… умерла оттого, что ее за что-то наказали. Чтобы ребенок улетел на свет от битья, нужно очень много усилий приложить, это я вам как фельдшер говорю. Значит, не все так просто, и разбираться надо будет на месте. Далее пояснили насчет памяти — с памятью все грустно, то есть за год, и то с нюансами, потому что зелья здесь действительно существуют. То есть общая ситуация не смешная.

— Поправьте меня, если ошибусь, — прошу я два экземпляра Смерти. — О мире девочка не знает ничего, питание плохое, частые избиения, унижения и остальные признаки жестокого обращения, я права?

— Ну, в целом, да, — кивает мужчина.

— Что со школой? — с ходу интересуюсь я. — Неявка мне чем грозит?

— Заставят, — коротко замечает английский вариант. — Контракт больше не действует, но у них твоя кровь, а сломать можно кого угодно.

Интересная информация. Получается, что через кровь можно не только искать, но и пытать. Значит, надо эту кровь найти и обезвредить, а потом можно и накромсать. Кстати, а почему потом? Накромсать можно и сразу, наука мышек, опять же, пригодится.

— Что мне можно, а что нельзя? — спрашиваю я.

— Тебе можно все, что сможешь сотворить, — сообщает мне Смерть. — Ты ж Избранная!

Прозвучало это так знакомо… «Кто ж его посадит, он же памятник!»

Как-то так и прозвучало. Ладно, не зря же меня так долго учили. Устроим им народных мстителей в одном отдельном Хогвартсе. Они у меня кровью умоются все! Что-то я озверела слегка, чего это я? Ладно, потом разберусь, а сейчас я пользуюсь методами скрытого допроса, пытаясь вытянуть у Смертей максимум информации. Это мне вполне удается.

— Тут народные мстители, типа ИРА и тому подобного есть? — интересуюсь я.

— Есть, — кивает Смерть, по-видимому, недоумевая. — Эту часть истории не менял никто. Творец была не в курсе, а…

— Я поняла, — киваю ему. — Хорошо, пихайте давайте.

— Слова-то какие, — вздыхает наша Смерть, а потом очень резко выключается свет.

Я чувствую боль. Сильную, в районе десятки, чуть ли не до шока, боль! В первый момент эта боль бьет по органам чувств как кувалдой — я даже не пытаюсь что-то сообразить, а вот потом…

Глава третья

Как учили, сначала не двигаюсь, стараясь локализовать боль, открыть глаза и оглядеться. Комната, в которой я нахожусь, навскидку напоминает тюремную камеру: койка без белья, серые стены, решетка на окне, параша типа «ведро» в углу комнаты. Не поняла — это что, Избранная наша в тюрьме оказалась? А мотив?

Боль локализуется сзади. С трудом двигая руку, определяю влагу… То есть, скорее всего, кровь, потому что моча у девочки распределяется иначе. К маме она отправилась, судя по всему, от шока, причем не эмоционального, поэтому моя способность к прямохождению под вопросом. А так как, насколько я помню канон, ситуация здесь близка к… хм… Гетто напоминает, да. Впрочем, вопрос не об этом. Кто мне скажет: не в свой ли фанфик я попала? Если таки да, то это таки жопа и проще застрелиться…

Если Грейнджер окажется парнем, значит, фанфик, скорее всего, мой и мне угрожает миллион приключений, а это, в свою очередь, говорит о том, что на ноги вставать нужно, ибо инвалиду тут грозит от магов что-то похуже газенвагена, учитывая шоковый характер повреждений. Тут мне, кстати, вспоминается тот сон, в котором заговорам учили. Не то чтобы я верила в такое вот, но заговор напевный, рифмованный, позволяет регулировать дыхание, поэтому я начинаю повторять за бабкой из сна — на остановку крови, на снятие боли… Бабка, помнится, о раненых воинах говорила… Я не воин, но вполне так себе ранена, поэтому можно, наверное.

Вот тут приходит черед удивляться — боль отступает. Или это у меня самовнушение так интересно работает, или заговор помогает, но теперь я могу пошевелиться без того, чтобы уплыть в обморок. Медленно поднимаюсь на дрожащие ноги. Камера плывет и качается перед глазами, как во время пьянки, но эту песню я знаю, потому просто двигаюсь к ближайшей стене.

Ноги, кстати, иссечены чем-то, на ремень совсем непохожим. Проводами, что ли, избили? Интересный подход. На полу валяется тряпка какая-то, одежды никакой не видно а я, ожидаемо голая, что наводит на совсем другие мысли, поэтому сильно дрожащими руками я проверяю интактность половых органов. В случае насилия нужен врач, потому что разрывы дома не лечатся. Но если за домом наблюдают, то полиция в лучшем случае не приедет, да и «скорая» местная тоже, а добавка меня отправит к дяде Смерти без вариантов. Нужно ли мне это? Пока нет.

Фух… навскидку не насиловали. По крайней мере, в это место. Учитывая комнату и отсутствие даже следов оволосения, мне лет двенадцать, потому как в тринадцать уже хоть что-то должно быть, насколько я помню. Ладно…. Трусы мои где? Или не положено мисс Поттер трусов в этой тюрьме?

Опираясь на стену, шепчу заговор, понимая, что говорить не могу — горло сорвано, что вполне логично, учитывая, что девочка уже всё. То есть вот такой вот травматический шок и смерть. А мне теперь пытаться в этом теле двигаться и убивать. Терять мне нечего, в этом мире ничего не держит, я в Британии, то есть — не жалко. Убивать меня ребята научили, не думаю, что рука дрогнет.

Сначала дверь. По стеночке, по стеночке, своей обнаженности не стесняемся, чего уж тут стесняться… О том, что насиловать можно очень по-разному, не думаем, потом узнаем, если что. Главное — нет активного кровотечения, судя по всему. Ну и… Так, открываю дверь. Мне в душ надо — кровь смыть, осмотреться, как-то привести себя в порядок. Для истерики еще не время, поэтому держим себя в руках. Стоп! Кто это?

У порога валяется мальчуган. Полноватый, в нормальной одежде, но без сознания. А без сознания он по причине крови на голове и следу этой крови на стене. То есть рисуется мощный толчок в сторону стены. Получается, он защитить пытался, что ли? То есть если это вдруг Дадли, то он хороший. Интересное кино, потому что у меня в фанфиках такого не было.

С большим трудом, на карачках, затаскиваю мальчишку в комнату, чтобы упасть поперек него. Картина маслом — девочка защищала мальчика, за что ее забили насмерть. Жалко, не видит никто, но нам это и не надо. Пытаюсь привести его в порядок, с удивлением обнаруживая, что заговоры-то работают! Потому что рубцующаяся на глазах рана — это точно не естественный ход событий. Еще интереснее.

— Д-дад, — пытаюсь произнести я.

Та-ак! Мало того, что горло сорвано, так еще и тело заикается. Заикающаяся хрипящая голая девочка — сюжет для рассказов об ужасах гестапо, не иначе. Но мальчуган открывает глаза, срезу попытавшись кинуться ко мне. Это у него не получается, конечно, потому как контузию он знатную получил.

— Гера! Гера! Прости меня, Гера! — всхлипывает Дадли, ну а кто это еще может быть?

— За ч-что? — удивленно хриплю я.

— Я тебя не защитил, сестренка, прости… — сейчас плакать будет, судя по всему.

— Ты меня и не мог, тебя самого чуть не убили, — объясняю ему.

Тот факт, что меня убили, оставим за скобками. Что вообще происходит? Строго говоря, обоих детей убили, потому как Дадли нужна квалифицированная помощь, да и мне, кстати, тоже. Но вокруг как-то тихо, что может значить… А хрен его знает, что это может значить. Нам сейчас нужно в ванную, по крайней мере, мне. Дадли отлежаться хоть как, а потом обоим двинуть за радостями жизни. Ибо в таком воспитании меня, любимой, абсолютно точно виноват, не к ночи будь помянут, Дамблдор, значит, его надо гасить. Задача есть. Вернона и Петунью, по-видимому, надо просто резать.

— Папа на тебя напал… — рассказывает Дадли. — Я не понимаю почему! Ведь он же сказал, что во всем маги виноваты! Он всегда такой хороший был, что случилось?

У ребенка истерика, а у меня шок. На этот раз — психоэмоциональный. Получается, Дурсли здесь были хорошими? А почему я выгляжу… А, кстати, как я выгляжу? Зеркала в камере нет. Стоп! Если они хорошие — откуда антураж?

Осторожно допрашиваю Дадли. Рассказываемое им не лезет ни в какие ворота, то есть вообще. Будь это официальный допрос — в жизни не поверила бы, но, получается, решетка — для защиты от магов, а антураж тюремной камеры раньше не наблюдался. Пацану мне врать незачем, что означает… «Империо» какое-нибудь.

Вполне возможно, учитывая факт того, что у Дадли явно шок — он меня разглядел. Смутился, конечно, от вида девичьих признаков, но разглядел, и теперь пытается собрать воедино рухнувший мир, что у него не очень получается. У меня бы тоже не получилось на его месте. Но я на своем, и произошедшее означает только одно — войну.

* * *

Опросом потерпевшего установлено… М-да… Не соответствует рассказ Дадли информации, имеющейся у меня. Смерть-то сказал, что опекуны не в первый раз забивают ребенка. То есть или мы имеем дело с маньяками, или что-то тут нечисто, но пока мы ползем в ванную. Медленно, не торопясь, удивляясь тишине в доме, но ползем. Доползли.

Сползаю по стене, пытаясь перевести дыхание. Симптомы знакомы до боли просто, видела девчат в таком состоянии, так что не все со мной ладно, не все. С трудом поднимаюсь, цепляясь за все вокруг. Из зеркала на меня смотрит худенькая зареванная девочка, но без признаков алиментарной дистрофии, то есть конституция хрупкая, но не истощенная. Раз.

Осматриваемся, насколько позволяет зеркало… Мать моя, Красная Армия! И старые, и новые… Все тело спереди интактно, а сзади… Цензурных слов нет — ребенка избивали регулярно, это сомнению не поддается, причем точно не ремнем, я сходу даже не скажу, чем именно. Ну и свежие следы странные очень — чем-то тонким, кожа рассечена во многих местах, от лопаток и до пяток. Так не бывает. Ну, просто не может быть такого, потому что получается, что трудились надо мной не один час, а я после такого даже хожу. Плохо, но хожу. Ну и не выдержало именно сердце, что вполне логично, то есть стояло оно довольно долго.

— Что это⁈ — пораженно спрашивает Дадли. — Откуда это?

— Били, — коротко отвечаю я. — Ну-ка, раздевайся, на тебя посмотрим!

— Меня не бьют, — пытается увильнуть он.

— Ну я перед тобой голая, дай и мне на разницу посмотреть, — шучу я в ответ.

Есть у меня какая-то интуиция, есть. Стоит Дадли снять рубашку, и наступает время мне удивляться. Мальчик говорит — его не бьют, значит, он не помнит, но его спина говорит совсем о другом. Вывод? Маги по идее умеют стирать память. Значит, вопрос в том, а Вернон и Петунья… Понятно, какой вопрос.

Кровь смывается довольно быстро, я осматриваюсь внимательнее — все повреждения поверхностные, при этом, судя по всему, синяков не будет, а будут шрамы, и много. Зачем это делается? Тут есть варианты. Первый — меня готовят в Темные Леди, то есть все логично — ассоциация человека как однозначного врага. Второй — мне расскажут, что магглов заколдовали злые пожиратели, и получат шахидку. Интересно? Интересно. Валить надо, вот что. Сначала отсюда, а потом — всех.

— Д-дадли, — хриплю я, — н-надо п-платье мне на-найти к-какое ни-нибудь.

— Я сейчас! — отвечает он мне, куда-то отправляясь, покачиваясь.

Заговор, получается, справился не со всеми повреждениями, откуда-то кровь идет, судя по воде. Повторим заговор, потому что бинтов у меня нет. Кстати, Петунья, получается, не Эванс… Или мать этого тела была приемной, что, в принципе логично, потому что если нет, то Дадли родиться не мог — родовое проклятье, о котором говорил Смерть… Тьфу. Запуталась я в этих хитросплетениях.

Приземленнее надо быть и решать задачи по приоритетам. Первая задача — безопасность, вторая — оружие и боеприпасы. Третья, видимо, гоблины. Интересно, они со мной вообще говорить будут? Ну, выжившие будут, наверное… Злая я, так и немудрено. Ошарашенный Дадли возвращается с платьем в руке, что интересно. Значит, в принципе, одежда у меня есть.

— Сестренка, дома нет никого, — начинает кузен, выглядящий так, как будто собирается сменить форму тела. — Твои платья все в мусорке, даже новые, в упаковке, и трусов нет!

— И трусов нет… — повторяю я за ним, думая о том, что пока все укладывается в версию: «Их всех прокляли». — Ладно.

Дадли от моего «ладно» аж вздрагивает, а я решаю действовать последовательно. В конце концов, все, меня окружающее, просится в полную переработку, а время тикает. Я помню, что найти меня можно в любую секунду, раз у них есть моя кровь, поэтому граната в кармане становится насущной необходимостью.

— Мамы и папы нет, — повторяет Дадли. — И вещей их нет! И… Я не понимаю!

— Зато я понимаю, — кривлю душой я, задумавшись о палочке. — Медленно, спокойно приводим себя в порядок и ищем деньги.

— Сейф на месте, — пожимает плечами кузен. — Можем посмотреть.

Я повторяю, по два раза заговор на излечение, и подступившая в момент одевания дурнота отступает. Ну нет трусов, значит, нет. Платье прикроет, оно довольно длинное. Сейчас речь не о белье, а о моей жизни, а она мне дана не просто так. Хотя бы побултыхаться попробовать стоит. Ну а убьют, так убьют, какая разница? Что-то у меня изменилось отношение к смерти за последнее время.

Медленно, осторожно, держась за качающегося Дадли, я спускаюсь вниз, где меня встречает загадка: дом нежилой. Ни в родительской спальне, мимо которой мы проходим, ни в гостиной, ни на кухне нет следов жизнедеятельности, а так не бывает. Совсем не бывает ситуации, когда в доме двое детей, а все выглядит так, как будто месяц тут никого не было. Какие-то странные сказки, потому что трупы за месяц приобретают специфические особенности. Да и лежать и кровить месяц… Расскажите кому другому.

— Дадли, выгребай из сейфа все, — распоряжаюсь я. — Я пока что-то перекусить сготовлю.

— Хорошо, сестренка, — кажется, он безусловно принимает мое главенство, что еще более непонятно. Ну не бывает так!

Ла-а-адно, посмотрим, что мы можем себе позволить. Хлеб демонстрирует правдивость моих выводов, а вот продукты в холодильнике, кажется, частично живы. Сыр явно подорожал, причем я не хочу знать, был ли он дорогим изначально, поэтому в сторону. Колбасу тоже в сторону, она мне не нравится, я ее обитателям тоже. То есть остаются как-то выжившие овощи и все. О! Картошка жива! Проросла, но вполне так себе. С едой определились, отлично.

Садиться было ошибкой, это я понимаю сразу, поэтому, едва не потеряв сознание от запредельной боли, ложусь прямо на пол, проговаривая заговор. Бинтовать надо, потому что, насколько я вижу, розовое платье слегка изменило цвет. Для того, чтобы бинтовать, нужна аптечка, а где она? И есть ли она вообще?

— Гера, — на кухню входит Дадли. — Смотри, что я… Что с тобой⁈ — бросается он ко мне.

— Все хорошо, — спокойно отвечаю я ему шепотом, чтобы не хрипеть. — Показывай находки и принеси аптечку, если она есть.

Кузен вываливает перед моим лицом все найденное, а затем куда-то уходит. Ну что, я его понимаю, потому что так тоже не бывает — фунты в банковской упаковке, золотые монеты и волшебная палочка так, как ее показывали в фильме, кажется, потому и узнаю. Но самое интересное — это, как говорится, «рояль». В данном случае роль рояля в кустах исполняет «Вальтер ППК» с двумя коробками патронов. Интересно девки пляшут…

Глава четвертая

Куда двенадцатилетней девочке в легком летнем платье и без трусов засунуть пистолет? Вариант «прибинтовать к ноге» отметается, я весь бинт на себя использовала, немного его оказалось, зато теперь могу сесть, не меняя расцветку платья. Значит, нужна сумка или рюкзак, это я сейчас поинтересуюсь. Вот поем и сразу же поинтересуюсь.

— Дад, у тебя рюкзак есть какой? — интересуюсь я.

— Есть, конечно, а что? — спрашивает он, наворачивая картошку в мундире.

— Надо туда деньги и пистолет положить, — объясняю я. — Потому как больше некуда, у меня даже трусов нет, чтобы туда запихнуть.

— Хорошо, сестреночка, — улыбается он. Ребенок совсем…

Сейчас надо вызвать такси и сдриснуть отсюда в направлении того склада, о котором Змей говорил. Надеюсь, что здесь он на том же месте и кодовые слова не изменились. Потом где-нибудь немного полежать и двинуться на поиски оружия. Какое мне нужно я, спасибо ребятам, знаю, ну и гранат утырим сколько унесем. Они нам пригодятся, особенно мне и особенно в Хогвартсе. Растяжка — наше все, а там мне не жалко никого. Кажется, у меня с башней проблемы, кстати, ну да не мое это уже дело, на общем фоне незаметно.

— Одеваемся, — сообщаю я Дадли, борясь с дурнотой. — Вызываем такси и едем в Лондон.

— Хорошо, — соглашается он со мной, отправляясь, видимо, звонить.

Ну да, я же хриплю, на меня отреагируют странно, скорей всего. Интересно, на звонок ребенка такси приедет? Ну вот и посмотрим заодно, приедет или нет. Складываю пожитки в рюкзак, думая о складах. Палатка нужна, вот что, потому что то, где мы очнулись, — место странное и точно небезопасное. А нам нужно позаботиться о безопасности. Куда, кстати, Дадли девать? А! У него ж своя школа! Отлично, значит, Дад в свою школу, я в Хогвартс, на зимних остаемся дома, на летних решаем, если доживем. Мне план нравится.

А вот и машина, очень хорошо. Беру Дадли за руку, мы выходим из дома, позабыв о волшебной палочке и прочих атрибутах, а за мной на пол «совершенно случайно» падает канистра с бензином, зачем-то стоявшая в прихожей. Что-то мне подсказывает, что дом готовились сжечь, но почему-то еще не сожгли. Ну ничего, свечечка за часа два прогорит, тарелочка упадет и будет тут филиал ада. Меня этому трюку тоже ребята научили. Значит так, берется нитка или леска, тарелка, свечка…

— Куда вам, ребята? — интересуется водитель, с улыбкой глядя на нас.

— К складам, — тяжело вздыхаю я, называя адрес. — Наше снаряжение водой залило, а господин сержант знаете какой строгий? — я картинно прикрываю задницу ладонью и водитель, как ему кажется, все понимает.

— Довезем в лучшем виде, не бойтесь, — улыбается он.

Ну что, у двоих кадетов случилось несчастье, бывает. Еще и родители добавили, потому что в Британии детей бьют, и это не секрет. Водитель, может и не одобряет, но ничего не говорит. Интересно, а кадеты в Британии уже были? Ну, в смысле, девочки? Не помню, ну и фиг с ним. В принципе, для него все объяснимо — хочешь быть наравне с мужчинами, принимай наравне и награду. Жестоко? Зато логично. Ну, на мой взгляд логично, конечно.

Машина едет через Лондон, в котором я никогда не была. Да и дальше обошлась бы, честно говоря, но хрен мне, мне здесь жить сколько получится. Вот поворот, еще один, и водитель останавливается. Получает бумажку, отсчитывает сдачу, а я вдруг понимаю, что не вылезу. Мен бросает в пот, но просто накатывает слабость, и пошевелиться невозможно.

— Ноги затекли, — смущенно, надеюсь, улыбаюсь я водителю.

— Ничегострашного, — улыбается он мне, затем выходит, обходит машину и вытягивает меня на белый свет.

Я его благодарю, рядом с тревогой на меня смотрит Дадли, но ничего не делает. Команды не было, что ли? Странный он, как будто забитый, но забитые так не выглядят, не ходят, не разговаривают. Загадка, да. Но с загадками мы разберемся потом, а сейчас нужно дойти до склада, вон он виднеется. Зачем мы такси отпустили? Дура я, да. Больно очень, слабость, вот и дура. Ладно, потом разберемся.

— Живой есть кто? — интересуюсь я, опираясь спиной на стену просто чтобы не упасть.

— Дети? — доносится голос откуда-то сбоку. — Что здесь дети забыли?

— Нам нужны карнавальные костюмы для прыжков на природе, — хриплю в ответ я.

Из противоположной входу двери показывается военный. Вполне так кадровый, судя по тому, что я вижу. Он спокойно приближается, сверкая сержантскими погонами, при этом разглядывает меня с интересом. Я пытаюсь принять более удобную позу, но тут же понимаю, что бинты пора менять — холодят кожу, значит пропитались уже.

— Сарж, — не давая ему ответить. — Перевязочный пакет есть?

— Как не быть, — пожимает он плечами, залезая в карман. — На вот.

Дальше его глаза становятся очень большими и круглыми — я задираю платье, открывая… хм, себя. Начинаю сматывать предыдущий бинт, но военный останавливает меня. Он наклоняется, достает аптечку, а из нее ножницы специальные. Затем, подхватив меня на руки, укладывает меня на стол, принявшись разрезать бинты.

— Святая дева Мария! — эмоционально высказывается британский военный. — Ты как ходишь вообще?

— С трудом, — лаконично отвечаю ему. — Перекисью бы еще залить, а то опять раскровянится все.

— В леса уходишь, — понимающе кивает сержант. — И сможешь?

— Чего тут уметь… — вздыхаю я. — Вот полежу чуть-чуть, оденусь, и двинемся.

Как я оказываюсь в подсобке склада, сама не понимаю, но оказавшись там, просто плачу. Занимающийся мной сержант гладит меня по голове, отчего тело плачет даже без моего участия. Девочке-то двенадцать всего было, а ее насмерть забили, твари проклятые. Тем не менее, перекись у него находится, а следом ложится бинт, похоже со специальной повязкой, для гнойных ран использующийся. Это правильно, это в полевых условиях самое оно. Затем на мне оказывается белье натовское женское, ну и все остальное. При этом одевают меня, как куклу, а ремешки подгоняю я сама, вызывая уважение в глазах сержанта. Дадли тихо сидит рядом и не шевелится.

— С парнем что? — интересуется военный.

— В шоке он, как после первого боя, — объясняю я само собой разумеющиеся вещи. — Ему бы спирта, но развезет, как девицу на свадьбе.

Я поняла, почему Дад такой — для него весь мир рухнул, а психика двенадцатилетнего пацана — это вам не стерва с солидным жизненным и не только опытом. Так что он просто впал в что-то похожее на кататонию, пока его психика пытается спасти хоть что-нибудь.

* * *

Обмундировав по-людски, сержант пытается аккуратно выспросить, вот я ему и выдаю информацию о тайных лабораториях, откуда мы сбежали. Посмотрев на голого Дадли, он уже всему верит. Да и я много чему верю, потому оружие нужно срочно, просто экстренно. А вот меня задела очередная странность, на которую я просто не обратила внимание — заикание куда делось? Хрип никуда не делся, но я же заикалась? В какой момент оно исчезло?

Вспоминаем. Изначально оно было странным, потому что пока я шепотом говорила — не заикалась, а так не бывает. Но затем оно прошло полностью и совершенно для меня незаметно. Странно? Еще как, потому что так не бывает! Ладно, сержант съедает баечку, вливает в меня какой-то очень интересный чай, надеюсь, не на конопле, и… отпускает. Охренеть, на самом деле, потому что просто так взять и отпустить едва стоящих подростков… Ладно, такси нам вызвал, нам народных мстителей посетить еще нужно. Мне бы врача, но нельзя — сначала ствол, гранаты, а потом посмотрим. И обдумывать странности тоже будем потом.

Приезжает тот же водитель, удовлетворенно кивнув нашему с Дадли внешнему виду. Кузен, кстати, молчит, как партизан на допросе. То есть послушно ходит, делает, но молчит, когда его не спрашивают. Так дети себя не ведут! Так машинки на радиоуправлении себя ведут, что еще страннее. Кто ж его проклял так интересно, а? Или действительно забили? Непонятно.

И таксист молчаливый, кстати, это у лимонников норма? Хочу устроить истерику. Вот хочу и все, потому что так не бывает! Никакая магия не объясняет поведения сержанта, водителя и Дадли! Может, действительно, предсмертные глюки? Ну, тогда вообще стеснятся нет смысла — хоть всех накроши. Мой бред, что хочу, то и делаю!

Машина останавливается, я из нее вылезаю вполне нормально, хоть и больно до радужных кругов перед глазами. Не должно быть при таком характере повреждений быть так больно, вот что я скажу. Ну да ладно, опять платим, отпускаем спокойно уехавшего водителя. Давай-ка подумаем. Таксист видит, что девочке трудно двигаться, при этом спокойно отвозит то на склад, то вообще в трущобы какие-то и так же спокойно уезжает. Причем один и тот же водитель. Странно? Да не то слово! Так не бы-ва-ет! Наш бы сразу в больницу отвез, и не факт, что не в психиатрическую.

— Дад, мы сейчас поищем одно место, — сообщаю я кузену, достав из рюкзака, висящего на нем, пистолет, — там наберем много всего интересного и потом подумаем, куда деваться.

— А домой мы не поедем? — интересуется он.

— Думаю, нет, — качаю я головой, прикинув по времени. Должен уже полыхать.

— Как скажешь, сестреночка, — кивает мальчик. — Ты лучше знаешь.

Охренеть! Так можно привязаться, если девочка ему жизнь спасла! Но… Хм… Могла и спасти, кто уже меня знает. Ладно, пошли искать, только б в обморок не хлопнуться, вот «народные мстители» удивятся… М-да… Как там Сережа говорил, у трех кубов? Ищем, с надеждой на то, что оно там, где должно быть. Старательно ищем, при этом ко мне никто не подходит, как в сказке прямо. В трущобах к девочке никто не подходит. Смешно? Вот и мне…

А вот и характерная отметка, все, как Гром говорил. Значит, оно тут. И действительно, открывается подвальное помещение, а там! Там! О-о-о-о! Была бы постарше, оргазм был бы, а так просто экстаз — очень много всего навалено. Штейры и даже «ксюхи» есть. На… Зачем мстителям «ксюхи»? Рука сама тянется, но нельзя… А почему, кстати, нельзя? Еще как можно! Я припоминаю дальность и вздыхаю. Нельзя, получается, прав был Сережа.

И гранаты! Много-много вкусных оборонительных гранат! Староватых, но еще вполне так. Вот их можно сколько утащим. Хорошо, что рюкзака теперь уже два, потому что можно набраться от всей широты русской души. Ну и что, что сейчас я англичанка, душа-то у меня русская! А вот подарки я оставлять не буду, мне сюда еще не раз приходить, наверное.

Так, оружие есть, гранаты есть, мы это все, кажется, утаскиваем даже. Куда теперь? Теперь надо подвигаться так, чтобы хвосты сбросить. А могут у нас быть хвосты? Да сколько угодно, ведь не просто так же сарж мне поверил! Хотя я и кодовые слова все ему выдала, но я же соплюшка, а не спецназовец, так что… Ладно, вариантов все равно нет.

Нам нужно отправиться на вокзал. Это будем делать автобусом, потому что такси меня беспокоит, мало ли с какого таксист такой «хороший», а вдруг коллеги? Вот именно. Коллеги вполне могут прихватить и разбирайся с ними потом. Потому будет у нас автобус. В автобусе еще люди, и коллеги просто не рискнут — поди, знай, где у этой соплюшки после такого избиения крыша. А если сержант с ними в одной лодке, то они уже себе представляют, что будет при угрозе захвата.

— Топаешь за мной, — сообщаю я Дадли.

— Да, сестреночка, — отвечает он мне. И все, ни вопросов, ни предположений. У двенадцатилетнего пацана⁈

Штормит меня, конечно, и сильно штормит, но живой я не дамся никому, потому надо держаться, как тогда… был случай один в моей жизни, когда загоняли нас, как зверей, вот тогда казалось, что уже все, но ничего, выцарапались. И сейчас выцарапаюсь! Я смогу! О, автобус!

Залезаю в автобус, но садиться и не пробую. Тело очень хочет в обморок, потому не дай бог расслабиться — там и останусь, а я сейчас не просто девочка, у меня в кармане граната, так что взлетим так, что местные маги на метлах будут плакать от зависти. Надо держаться, просто очень надо. Я офицер, я смогу, потому что желание скоропостижно закончить историю отсутствует. Больно-то как, господи…

Рядом молчаливо стоит Дадли, смотрит прямо перед собой, как будто действительно в кататонии. Это нехорошо, потому что, если у него сбило крышу — у нас проблема и серьезная. С ним наедине тогда оставаться опасно, ибо, что у психов в голове — не знает даже Верховный. Ладно, едем…

Все-таки, что происходит на этом свете? Хм… вот эта черная машина, следующая за автобусом, мне кажется подозрительной. Не на нас ли она «заточена»? Лучше, конечно, быть параноиком, чем трупом, поэтому первое желание — показать гранату — я подавляю. Мало ли как отреагируют, а Дадли пока еще жалко. Нам сейчас надо на вокзал, оттуда к гоблинам, хотя бы денег выгрести, а там… Там буду думать.

Глава пятая

Так, как там было в книге? Сыпануть этого зеленого порошка в камин, сказать адрес и шагнуть. Так? Так. В последний момент вспоминаю о мантиях и достаю плащи из сумки. На улице градусов тридцать, а мы с Дадли, как два придурка, — в плащах. И никому нет дела! Не косятся, а просто идут по своим делам! Охренеть!

— Гринготтс! — говорю я и, утащив Дадли за собой, делаю шаг.

Действительно, ощущение протаскивания через канализацию. Так и хочется в боковое отделение гранату запулить. Злая я какая-то, агрессивная, что неудивительно. Вывалившись в каком-то большом зале, обнаруживаю: во-первых, плащ за мантию вполне так, во-вторых, маги ни… фига не любопытные, а, в-третьих, гоблины распознают британский лесной камуфляж.

Будь я в хорошем настроении, начала бы разговор иначе, но сейчас я очень злая. Просто запредельно, поэтому хочу кого-нибудь убить. Очень больно и насмерть. Поэтому подхожу к стойке, таща за собой Дадли. Гоблин — а кем еще может быть это зеленое уежище? — так вот, гоблин меня старательно игнорирует, потому я достаю гранату.

— Скажите, вам знаком этот артефакт? — интересуюсь я, не здороваясь и показывая средний палец, которым удобно подцепила кольцо гранаты.

Уежище стремительно сереет. Смотреть на это приятно, потому что я примерно так же этот процесс и описывала. Так вот, гоблин меняет цвет кожи, что означает — первичный контакт установлен. Сейчас я тебя добью, помесь дебила с крокодилом.

— Знаете, умирать совсем не страшно, — с доброй улыбкой сообщаю я серому сотруднику банка. — Только дядя Смерть очень ругается, потому что я Избранная.

— Следуйте за мной, — каким-то обреченным голосом предлагает гоблин, поворачиваясь ко мне спиной.

Ну а мне что? Мне не трудно. Попросили следовать — проследуем. Дадли по-прежнему сохраняет молчание, поэтому я и не удивляюсь. Мы проходим по каким-то коридорам, откуда смотрят удивленные уежища и заходим в небольшую комнату. Она меня устраивает: если что, тут будет фарш, и обратно меня вселить никакой Смерть не сможет. Мне подходит!

— Голема можете поставить в угол, — произносит гоблин, указывая мне на кресло: — Присаживайтесь.

— Какого голема? — не понимаю я, но уежище показывает пальцем на Дадли, и у меня в голове складывается картинка. — Можно его выключить? — тихо спрашиваю я.

Гоблин делает простой жест, как будто что-то сдирает, а Дадли просто замирает на месте безо всякого движения и даже, кажется, не дышит. Я же борюсь с истерикой, но, тем не менее характеризую ситуацию. Кратко. Нецензурно. По-русски. И тут уежище резко оскаливается так, что я чуть ли кольцо не дергаю.

— Что же вы сразу не сказали! — радостно восклицает он. — С пароля надо начинать! С пароля! Подождите меня, я сейчас!

Он куда-то быстро убегает, а я пытаюсь сообразить, почему «полный крах всех надежд из шести букв, вторая и» вдруг стал паролем. И к чему паролем? Тут моя мысль перескакивает на Дадли. Если это голем, то все странности объясняются. Не объясняется только, что он тогда делал в такой позе и виде. Кроме того, судя по всему, он штучная работа, а какой в этом смысл? И где настоящие Дурсли? Много вопросов?

Но самое главное — я одна. Я опять совсем одна, еще и больно сидя так, что я просто начинаю хныкать. Не могу себя сдержать уже — хнычет само тело. Я держу слезы изо всех сил, но этих самых сил почти не остается. Хочется просто дернуть кольцо и оказаться на той поляне. И будь что будет. Наваливается все вдруг, как бетонной плитой придавливает. Руки немеют, в ушах звенят колокольчики, все вокруг стремительно темнеет, но я борюсь с обмороком, борюсь…

— Кривоух! — слышу я. — Она же почти без сознания, бери ее и за мной!

Странно то, что это сказано по-русски, но подумать я не успеваю — боль усиливается скачком, и дальше я просто плыву в ней, не понимая, где нахожусь. Я плыву в бесконечной боли, не в силах ничего с ней сделать. Она горячая и холодная, жгучая и леденящая, рубящая и перемалывающая какая-то… Она… вдруг отступает.

Я осознаю себя лежащей голой на животе, но не могу понять, что происходит. Вроде бы на кровати лежу, вижу только зелень перед глазами, слышу переговаривающиеся голоса и пытаюсь прийти в себя, но пока не могу, зато неожиданно реагирует тело, содрогаясь в рыданиях. Вот и долгожданная истерика.

— Девочку почти замучили, — замечает женский голос. — Крюкохват, я хочу знать, кто это сделал!

— Постараемся выяснить, Нежноглаза, — отвечает ей другой голос. — Надо же, палаческий арсенал, с заклятиями усиления боли… Как только ходила?

— Сила воли у нее стальная, — отвечает женщина, а моих волос ласково касается чья-то рука.

И вот тут меня срывает по-настоящему. Я не просто плачу, я реву, как маленькая, срываясь в вой, я выплакиваю все мое детство и юность, да и непонимание того, что происходит, а меня гладят. Гладят! Да я за это на что угодно согласна! Даже если решат меня съесть, пусть только еще погладят хоть немного…

— Крюкохват, я ее забираю, — произносит Нежноглаза. — Ребенка не гладили и не обнимали никогда, ты только посмотри, как она реагирует!

— Она людская Избранная, Нежноглаза, — осторожно произносит мужской голос.

— Она ребенок! — отрезает женщина. — Вот мы успокоимся, полечимся, а там все и выяснится, и что нам надо, и что делать, да?

— Да… — хриплю я, потерявшись в ее тепле и ласке.

Я такого никогда не испытывала. Эта женщина, кем бы она ни была, исполнила самую заветную мечту моего детства — она меня погладила. Нежно-нежно, очень ласково она гладит меня, нашептывая что-то доброе, чего я даже понять сейчас не могу. Я будто плыву, затопленная ее теплом. Неведомые мне прежде чувства и ощущения затопляют меня, а еще она что-то делает, отчего становится совсем не больно. Она меня лечит? Но почему?

— Почему? — мне очень важен ответ на этот вопрос.

— Потому что ты ребенок, малышка, — отвечает мне, я уверена, самая лучшая женщина на свете. — Ты ребенок, которому очень нужно, чтобы его любили. Чтобы гладили, обнимали и рассказывали, какое ты чудо, понимаешь?

Я понимаю… Не знаю, что произошло и почему со мной так, но теперь я согласна на что угодно, даже если меня используют для чего-то, ведь этих слов я ждала очень давно. Они… Они и есть мечта маленькой девочки, которой когда-то была Милена…

* * *

Я оказываюсь в небольшой комнате без окон. Лежу в какой-то емкости, наполненной, судя по ощущениям, гелем, который меня, если верить Нежноглазе, лечит. Мне нужно выяснить, что произошло, потому что концы с концами у меня не сходятся совсем. Объяснений произошедшему просто нет.

— Что с тобой случилось… — гоблинская женщина обладает мягкими чертами лица, да и мне все равно, как она выглядит! — Над тобой работал опытный палач.

— Чем меня избили? — интересуюсь я, помня, что сказал Смерть.

— Тебя сначала били прутьями, затем работали магией, закрепляя боль, — объясняет мне Нежноглаза. — Вот кто это сделал…

— Смерть сказал, что опекуны, — рассказываю я. — Вопрос в том, кто мой опекун?

— То есть ты была на той стороне и вернулась… — окинув меня нечитаемым взглядом, произносит гоблинша.

— Чтоб меня спрашивали, — вздыхаю я. — Но мне интересно, куда делись Дурсли, кто меня мучил и что вообще происходит.

— Сначала тебя надо вылечить, дитя, затем будем выяснять, — отвечает мне Нежноглаза.

— Это хороший план, — киваю я.

Вопрос еще в том, который из опекунов меня мучил — людской или магический? Но учитывая, что это был маг… Ничего это не значит, на самом деле. У кого могло так сбить башню, чтобы запытать до смерти ребенка? У Пожирателя какого-нибудь? Дамблдору я еще, по идее, нужна, убивать он меня не планирует, судя по канону. А тут? А тут еще неизвестно… Логично, черт возьми.

Хорошо, попробуем подумать. Дурсли… оставим тему, сейчас я на нее ничего не надумаю. Итак, некий маг замучил до смерти ребенка. Удостоверился в ее, то есть моей, смерти и смылся. А Дадли? Что было бы, если б дом полыхнул, а в нем остался голем Дадли?

— Нежноглаза, — обращаюсь я к гладящей меня гоблинше, — а если бы голем сгорел, что бы увидели магглы?

— Труп ребенка, — пожимает она плечами. — Мертвое тело не отличить.

— Интересненько… — задумчиво произношу я. — Для кого же разыграли такой театр?

— Мы выясним, — вздыхает она. — С тобой захочет поговорить один человек, потому что ты пароль назвала.

Угу, знаем мы эти пароли типа «Черт побери». Хотя русский в Гринготтсе… Да, вполне так себе пароль, согласна. Я соглашаюсь пообщаться с «одним человеком», потому что все равно ведь не спрашивают, а информируют. В общем-то мне не помешает, а если мне еще расскажут, что конкретно здесь происходит, то я и вдвойне благодарна буду. Потому что хочется общаться с магами… на расплав ствола. Надо будет еще раз на склад «мстителей» наведаться, а то у меня патронов мало.

С этими мыслями я засыпаю. При этом не снится мне ничего совершенно, а вот мозг продолжает работать. Даже во сне я пытаюсь выстроить версии. Итак, Смерть сказал, что забил меня не посторонний маг, а именно опекун. Их этого следует: мой опекун — маг, желающий меня убить. Убил уже, между прочим. Это раз. Далее, сказка о родовом проклятье говорит о том, что я чистокровная для Магического Мира, соответственно, что я делаю в мире людском, вообще непонятно. Это два. Дурсли… А был ли мальчик? Это три. Поведение таксиста, сержанта, людей на вокзале. Это четыре. И гоблины… Не хочу их считать, но придется. Хотя, даже если они враги, пусть.

Я просыпаюсь, сразу увидев молодого человека с очень знакомым взглядом. Так разведчики наши смотрят, Сережа также смотрел… Эх, Сережа… Ладно, судя по всему, это разведчик, среагировавший на пароль. Послушаем, что скажет. А он молчит пока, только смотрит на плавающую в геле голую девочку. Ну пусть смотрит, мне не жалко, ничего нового не увидит.

— Здравствуйте, сударыня, — здоровается он по-русски, явно оценивая мою реакцию. — Ротмистр Евстигнеев, Корпус Пластунов. Александр Егорыч.

— Здравствуйте, ротмистр, — киваю я в ответ, хоть и выглядит это странно. — Старший лейте… м-да… Теперь уже, видимо, Герания Поттер.

— А служили ранее в…? — он делает паузу, внимательно глядя на меня.

— Контрразведка, — признаюсь я, вызывая живейшее удивление ротмистра.

Вообще-то, его звание говорит мне о многом, ибо оно после тыща девятьсот семнадцатого, по-моему, нигде не использовалось. Значит, или тут не было революции, или у магов отдельное государство. Ротмистр действительно удивлен, он задумывается, а затем кивает сам себе, повернувшись к Нежноглазе.

— Ей сейчас уже идентификацию делать можно? — интересуется русский офицер.

— Нет, — качает головой гоблинша. — Мучили ее сильно, до смерти замучили, так что почти до самого Хогвартса никак. А школа…

— У них моя кровь, — сообщаю я. — Так что все равно заставят.

— Ну это мы еще посмотрим, — хмыкает ротмистр. — Наших мы в обиду не дадим.

— Александр Егорыч, — обращаюсь я к нему, выбрав самое безопасное обращение, потому что кто знает, что будет, если я его товарищем назову? — Мне нужно узнать, что произошло. Мы можем поговорить?

— Вот как? — удивляется чему-то русский офицер. — Рассказывайте, — требовательно произносит разведчик.

Ну я ему и вываливаю весь массив информации, начиная от того, как оно звучало в одной сказочке, заканчивая тем, что на самом деле. И о Дурслях, и о неведомом «опекуне», и… ну и о самой сути происходящего, потому что, получается, расклада я и не знаю.

— Заметно, что работали с пластунами, — замечает ротмистр. — Подача информации характерная. Что касается ваших вопросов: опекуна вашего и явного, и тайного мы найдем во время определения, что касается Дурслей и прочего — этим уже занимаются. Пусть в прошлом вы и флотский офицер, но сейчас — ребенок. А защищать наших детей — первейшая обязанность Армии и Флота!

Пафоса-то сколько, прости Господи. Ну оно и понятно, скорей всего цитирует кого-то. Царя какого-нибудь или командира, не суть важно. Итак, что мы имеем? Гоблины активно сотрудничают с русской разведкой. Я в шоке, честно говоря. Ладно, пока ждем сведений со стороны и восстанавливаем кожный покров. Хотя информация о тайном опекуне напрягает и сильно. Вот будет юмор, если Смертушка мне не только память оставила, но и статус, потому что русская царевна, вынужденная ехать в Хогвартс — это, по-моему, чуть ли не объявление войны. Ладно, будет день, будет и пища.

Пока меня гладит Нежноглаза, я готова совсем на все. Мне наплевать даже, что со мной будет, даже если поясом обвяжут и чего взрывать пошлют. За такую ласку я бы и дворец взорвала, наверное. Права Нежноглаза, ребенок я…

Глава шестая

Время пролетает как-то очень быстро. Кожный покров полностью восстанавливается, но я это почти не замечаю, потому что меня кормят, занимаются гимнастикой, зельями поят, но самое главное — Нежноглаза. Она обнимает, держит меня на руках и гладит. Каждый день она мне показывает, что меня есть кому любить, и я все меньше плачу.

— Ну что, сударыня, вы готовы? — интересуется вошедший в мою комнату ротмистр.

— Прошу вас, сударь, — я исполняю поклон, хотя ему меня не учили. — Что я должна делать?

— Ничего, — улыбается офицер. — Положите вашу руку на кристалл.

Только тут я замечаю, что он держит в руке — поднос с каким-то прозрачным камнем, похожим на горный хрусталь. Под камнем обнаруживается и пластина серебристого металла. Пожав плечами, я кладу левую руку на камень, ощутив легкое покалывание, ну и все. Жду команду убрать, но ничего особо не ощущаю.

— Хм… — задумчиво глядя на поднос, ротмистр интересуется у обнаружившегося за ним гоблина. — И что это значит?

— Девочка не принадлежит родам Британии, — отвечает ему гоблин. — Но она высокого рода. То есть подлежит нашей защите, но кто она…

— То есть образец пошлем на Родину, — кивает офицер, затем как-то бережно снимает мою руку с кристалла. — Вы можете отдохнуть, сударыня, мы пока определим ваших опекунов на этой земле.

— Благодарю вас, — склоняюсь в поклоне и плюхаюсь на диван рядом со сразу же обнявшей меня Нежноглазой. На мне сегодня очень красивое белое платье с синими цветочками, оно мне очень нравится, но в школу я поеду в камуфляже, потому что дураков полно, а я у себя одна.

А в это время ротмистр и гоблин что-то колдуют над кристаллом, пока, наконец, сотрудник банка не вздыхает. Он что-то обнаружил, но перепроверяет раз за разом, при этом удивление ротмистра я отсюда вижу. Сердце заполняет знакомое предчувствие. То самое нехорошее предчувствие, от которого мне было не скрыться перед прошлой смертью.

— Нежноглаза… — тихо прошу я гоблиншу. — Обними меня покрепче, пожалуйста.

— Да, маленькая, — она обнимает меня, но при этом глядит на гоблина и офицера. — Девочка чувствует плохое, что там?

— Ничего хорошего, — отвечает сотрудник банка. — Правильно она все чувствует…

— И что? — требовательно спрашивает Нежноглаза, прижав меня к себе.

— Джеймс и Лили Поттер, получается, живы, — упавшим голосом произносит гоблин. — Ребенка мучили ее биологические родители.

Будь я Геранией на самом деле, на меня бы упало небо, а так я просто тихо плачу. Я знаю, что гоблины могут определить и автора пыточных чар, и имя опекуна. Вот и получается, что девочку мучал ее биологический отец. А биологическая мать ему в этом помогала, поэтому я и не могу принадлежать роду Поттер.

— Я не принадлежу Поттерам? — интересуюсь я.

— Нет, девочка, ты не была принята в род, — качает головой гоблин.

Это значит — доступа к финансам нет, нет защиты, ничего нет, строго говоря. Раз я не была принята в род, то я рождена вне брака, то есть бастард. Если здешние законы соответствуют людским. А они соответствуют?

— Я бастард? — интересуюсь у него.

— Нет, сударыня, — объясняет мне уже ротмистр. — Во-первых, вы принадлежите высокопоставленному роду вне Британии, во-вторых, пока род не примет или не признает вас, вы даже не бастард.

— Понятно, — киваю я. — Тогда все понятно. На финальной стадии меня в расход, а на мое место настоящую Поттер. Логично.

Нежноглаза всхлипывает, теснее прижимая меня к себе, а я думаю. Если у чистокровных есть пресловутые гобелены, то они знают, что я никто. Собственно, поэтому у них такое поведение. Ладно. Значит, мне нужно как-то выжить и уничтожить свою кровь.

— Товарищ ротмистр, — забывшись, обращаюсь я к офицеру. — Ой… извините.

— Не нужно извиняться, товарищ старший лейтенант, — качает он головой. — Тот факт, что георгиевский кавалер распознала георгиевского кавалера, не может быть постыдным. Значит, вы не просто из контрразведки. Что же, что я могу сделать для сестры?

Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. Я, привычно обратившись к офицеру, оказывается, показала себя носителем боевой награды. Не скажу, что у меня нет, как раз есть, но суть не в этом. Суть в том, что он теперь готов помочь не только как русской, а как собрату по оружию, а это совсем другая песенка, и можно наглеть.

— Мне нужно набрать форму, товарищ ротмистр, — объясняю я. — У меня ствол не пристрелянный, «разгрузку» сделать, чтобы патроны носить удобно было, а то в трусы — для девочки не вариант.

— Разгрузку? — заинтересовывается он.

И тут у нас начинается предметный разговор. Над шуткой о дефлорации патроном он смеется, но говорим вполне предметно. Я рисую разные варианты разгрузочных жилетов, объясняю, что и для чего, он внимает, потом просит позвать кого-то, и нас становится больше. А я себя вдруг ощущаю как среди ребят, поэтому начинаю улыбаться.

— Да нет же, Змей! — выдаю я. — Смотри, вот так вот…

— С ходу позывной угадала… — ошарашенно сообщает тот, к кому я обратилась. — Командир, она точно наша!

— Кто бы спорил, — вздыхает ротмистр. — Значит, поможем сестре, отправляющейся в пекло.

— Но ребята, это же в прошлой жизни было, ну здесь же нет… — пытаюсь я возразить.

— Это было, сестренка, — приобнимает меня Змей. — Этого достаточно.

Настоящее боевое братство. И это боевое братство сейчас за меня примется, так что взвою. Но тут ничего не поделаешь — сама попросила. Сразу же, кстати, обнаруживается разность подходов, поэтому они учатся у меня, а я у них, заодно выясняя, что это за пластуны и что вообще на свете происходит, потому что не знаю же ничего.

— Ну, слушай, сестренка, — усаживается после спарринга рядом Змей. Ребята вообще меня как-то очень быстро приняли и именно сестрой считают, отчего на душе тепло делается. — Значит, есть у нас человечья часть, а есть магическая. Ведуньи всегда наособицу стояли, потому и империя магическая отдельно от людей стоит, понимаешь?

Как я и думала. Людской бардак отдельно, магический отдельно. Причем у магов целая империя со своими вооруженными силами и спецназом. Ну и «старший лейтенант» — это однозначно флот, потому что у пластунов и пехоты звания другие. Это я не учла, кстати, но уже поздно думать. Флот — так флот.

* * *

Экипируют меня ребята очень серьезно. Сережки у меня не позволяют читать действительные мысли, а выдают девичий бред низкой пробы, то есть платья, побрякушки, вопросы менструации и дефлорации. Когда мне демонстрируют, что показывают сережки, я весело смеюсь вместе с ребятами. Определители зелий, цепочка защиты целки, аварийный портал, способный пробить защиту даже банка, не то что Хогвартса. По моей просьбе — на двоих, потому что есть у меня ощущение, что мимо Грейнджер я не просвищу. Ну и по мелочи всякое. Палочка у меня новая, но колдовать ей не обязательно, потому что есть кольцо-концентратор.

Ни на какую Косую Аллею мне не надо, во-первых, я и так на ней, во-вторых, сами все принесут, не маленькие. Вместо сундука — чемодан со всеми теми же функциями и защитой от досмотра. Причем защита от Гринготтса, а они на взлом очень нехорошо смотрят. Ну и оружие, гранаты мои любимые в специальном кошеле…

— Зачем тебе столько? — интересуется ротмистр, ибо товарищи — они все на «ты».

— Растяжки делать, — улыбаюсь я, — никто же, идя в сортир, щит на себе не держит?

— Коварно, — кивает он. — Ну тогда набирай на здоровье.

Ствол мне заменили, теперь эту пулю не всякий щит удержит. Случись бой — мало не будет никому. Странно, но существование лимонников игнорируется по факту, что само по себе очень интересно. Тем не менее мне на это… Далеко и надолго. Интересно, что результатов проверки с Родины все еще нет, но ротмистр говорит — такое случается, поэтому нервничать не о чем.

Впереди у меня Хогвартс, и какой он, кто знает. Гоблины, узнавшие, что Поттеры живы, вмиг заморозили все их счета, полностью заблокировав сторонний доступ. Но вот узнав, кем была в девичестве мать моя, женщина, в чем я одно время сомневалась, потому что не может женщина бросить своего ребенка, я уже вполне ожидаю увидеть метку на руке, как минимум, Джеймса, а это значит, что Снейп совсем не как в моих фанфиках, а враг. Он не мог не знать.

Вообще смешная ситуация. Меня породила Лили от Джеймса, но при этом я не Поттер, а вообще не пойми кто. Правда, у ротмистра есть идея, которой он отказался делиться пока, но мне и не к спеху. В любом случае, я свою роль уяснила, только одно не поняла — зачем надо было так мучить ребенка. Вот этот момент от меня ускользает совершенно.

— Это просто, товарищ старший лейтенант, — отвечает мне командир пластунов. — Ты бы потратила силы на заживление и попытку двигаться, в результате сильно ослабла магически.

— Тогда их хозяину было бы проще, — понимаю я. — А после смерти никакой гадости во мне не осталось?

— Ну почему же нет? — удивляется русский офицер. — И крестраж, и зелья в тебе оставались, первому вообще наплевать, где находиться, а зелья — это жидкость. Но гоблины подсуетились, поэтому теперь ты чиста.

— Какая хорошая новость… — задумчиво отвечаю я.

К этому году, если он будет таким же, как в каноне, я готова — очки против взгляда василиска, две пары, и уменьшенный гранатомет со специальными боеприпасами. Так что, в случае чего, никакого меча не будет, а будет вполне удобная штуковина. Ну а потом посмотрим, кто здесь самый умный.

— Мила! — обращается ко мне по старому позывному Змей. — Мы тебе кроме стандартной, допросную аптечку по возрастам положим. Тебе точно пригодится.

— Ой, спасибо, мальчики! — расцветаю я в улыбке, принявшись обнимать и целовать присутствующих. Это же такой подарок!

— Какая девчонка будет радоваться допросной химии и гранатам, — вздыхает ротмистр.

— Наша девчонка! — отвечает Змей, а потом вдруг сгребает меня в охапку и бросает вверх, как маленькую.

И я визжу, как маленькая, потому что мне двенадцать и всего этого в моей жизни не было. Не было ласки, опоры, нежности… Ничего не было. Змей, которому я рассказала свою историю, только качает головой. И остальные офицеры просто берут меня под крыло, обращаясь не только как с боевым товарищем, но и как с дочкой, отчего хочется стать очень маленькой. Но у меня есть задача — найти и уничтожить мою кровь, поэтому ограничений нет никаких, а есть враги. И этим врагам будет кисло, потому что убивать я умею, а возвращаться мне отныне уже есть куда.

Проходит день, за ним еще один, и вот пора уже прощаться. Я долго обнимаюсь с Нежноглазой, называя ее мамой, против чего гоблинша не возражает, а потом приходит пора прощаться с ребятами.

— Живи, малышка! — просит меня Змей. — Мы ждем тебя.

— Будь жив, — отвечаю я ему привычной фразой.

— Если что, мы этот Хогвартс… — еще один офицер показывает, что будет со школой, а я улыбаюсь.

Здесь я обрела маму. Пусть Нежноглаза из совсем другого народа, но она настоящая мама, такая, о какой мне мечталось холодными детдомовскими ночами. Здесь у меня друзья, для которых я сестра, а кто-то и дочерью воспринимает. Здесь мой дом. Как бы странно это ни звучало, но это единственное место, где меня любят и ждет, а потому — горе английским магам, потому что мне есть за что сражаться.

Пытавшиеся лишить меня смысла жизни твари заплатят за все. За каждую слезинку убитой ими девчонки заплатят грязные твари, что хуже фашистов. Я в последний раз проверяю снаряжение, оружие, поправляю форму, на которую накинута мантия, и готовлюсь уходить, в последний раз окинув ребят взглядом. Впервые, по-моему, я ухожу в одиночный поиск, а разведка прикрывает тыл. Что же, и такое бывает.

Форма, которая на мне — русская. Она может менять цвет, даже мимикрировать под местность. Это обмундирование снайперов, ну а мне отжалели ее от чистого сердца. Сейчас она изображает из себя школьную форму Хогвартса, даже штаны дают иллюзию длинной юбки, которую, правда, содрать с меня не получится, да и задрать тоже, потому что ее нет. Зато граната в кармане есть, потому что портал порталом, а на самый крайний случай… Да и привыкла я, настраивает она меня на рабочий лад, значит.

Сделав шаг, оказываюсь на вокзале. Насколько я могу видеть — в магической его части, судя по паровозу, древнему, как дерьмо мамонта. Надпись «Хогвартс Экспресс» не оставляет двояких толкований. По перрону шарятся разные личности, но больше всего, конечно, детей. Дети разных возрастов в большинстве своем явно не рады отъезду в школу магии, что понять можно, учитывая, что свинарник она еще тот. Пойду я в вагон, посмотрим на развитие событий.

Глава седьмая

Грейнджер в этой истории, кстати, мальчик, я гоблинов специально спросила. Грейнджеры — сквибы Дагворт-Грейнджеров, так что тут без сюрпризов, вполне ожидаемое, значит, наследие. Но вот имя! Зовут этого мальчика — Гермоней! Охренеть, то есть язык сломаешь, хотя все логично, если так посмотреть: Гермиона и Ифигения — это дочери Елены Прекрасной, а Гермоней и Никострат — сыновья. Спасибо, что не Никострат, а то б я ржала не переставая. Ребята раздобыли фотографию и даже показали мне, чтобы я никого не перепутала.

Про заикание мне тоже объяснили, кстати. Магия же лечит, вот она меня от заикания постепенно и вылечила, за счет всего остального. В принципе, понятно — речь имеет больший приоритет, чем попа, заикаясь, не поколдуешь, так что приоритет понятен, хоть и неприятен.

Ну, значит, усаживаюсь я в кресло, концентратором закинув чемодан на полку. Мне показали основные заклинания, кстати. Ну так вот, уселась, жду, пока погаснет свет и начнется спектакль, то есть поезд двинется, и к Избранной придут напомнить о себе придурки Магической Британии. А вот и… хм… Большие грустные карие глаза, худоба на грани истощения, чемодан больше его самого. Обнять и плакать.

— Привет, Гермоней, — здороваюсь я, стараясь не запнуться на этом имени.

— Здравствуй, Гера, — грустно отвечает он и очень осторожно усаживается в кресло.

Так, эту песню я знаю, поэтому средство от подобного у меня в аптечке есть. Лезу на пояс в аптечку, достаю тюбик. Теперь как ему сказать, чтобы он не обиделся. Ну и обидится — овощ с ним, на обиженных воду возят.

— Вот тебе средство, — протягиваю ему тюбик. — Выжимаешь на набитое место, втираешь в кожу, через пять минут будешь как новенький, а я пока выйду.

Всучив тюбик, поднимаюсь и выхожу из купе, прикрыв за собой дверь. М-да, парень класса «обнять и плакать». Ну что, любовь зла, придется любить это пособие по анатомии. Любить, кормить, не обижать… Насколько я понимаю, выбора у меня особого нет, не Уизли же любить. Кстати, о рыжих — вон оно, крадется уже, рассадник микроорганизмов, для которых мы — внешняя среда. Постирать бы его. Движением руки творю «отвод глаз», потому что я, конечно, не брезгливая, но… Кстати, а почему рыжее уежище не летит на бибике своего рыжего отца? Избранную не нашел или что? Так и не найдет…

Изнутри слышится тихий стук. Гермоней протягивает мне тюбик, а сам красный, как девица, но сидит уже нормально, что хорошо. Я прячу тюбик обратно в аптечку.

— Спасибо, — негромко говорит он, тряхнув шевелюрой.

— Да не за что, дело-то обычное, — легкомысленно машу я рукой.

Какой у него взгляд! В нем и благодарность, и какое-то обожание, и… доверие? Это что сделали с ребенком сквибы рода Дагворт-Грейнджер? Надо будет на каникулах разузнать, да подарков насовать по русскому обычаю. Ишь ты! Нечего на мое замахиваться! Оно еще не мое, но пригодится, наверное.

Поезд трогается с места, набирая ход, а я понимаю, что Грейнджера надо кормить, потому что «ленинградская диета» никого до добра еще не доводила. Вздохнув, делаю жест рукой, призывая к себе сумочку со снедью. Глаза Гермонея становятся очень большими, потому что в его понимании это была беспалочковая магия. Вроде бы считается очень крутым чем-то.

— Садишь, ешь, — увеличиваю я миску с борщом. — Ты сколько времени не ел?

— Я ел сегодня, — отвечает он мне, во что мне не верится, поэтому я залезаю еще раз в аптечку, протягивая затем пузырек.

— Выпиваешь это, а потом ешь, — инструктирую я его. — И чтобы все съел!

И хочется ему возразить, и опасается он чего-то. Ну, в общем-то, понятно, чего — забили какие-то твари ребенка. Ладно, разберемся. Потом, но разберемся точно. А пока пусть есть, потому что мне рано еще. Дверь кто-то несколько раз дергает, пообщаться кому-то хочется. Но дверь закрыта, и открыть ее не так просто, потому что на защелку.

Сольное выступление Малфоя мне интересно? По-моему, нет. Рыжий уже пошел туда, куда Макар телят не гонял, значит, что? Сейчас Гермоней примет пищу, я его уложу спать, и сама вдавлю, ибо до приезда нам восемь не самых приятных часов. А вот потом уже бой, без шуток, потому что «своих» в Хогвартсе нет.

Что-то меня смущает в том, как ест мальчик. Буду его Гермом называть, а то язык сломаю. Так вот, он не спросил меня, что это за блюдо, ест осторожно, внимательно, тщательно пережевывая пищу. То есть вывод раз: борщ ему знаком, что для лимонников нонсенс, а вывод два: он военный. На спецназовца не похож, тот бы устроил уже зачистку, десант тоже отпадает — у них тормозов нет, кто тогда?

— Ты чьих будешь, военный? — интересуюсь я по-русски, дождавшись, пока он проглотит порцию.

— Пинцет я, — грустно отвечает мне Грейнджер. — А ты разведка?

— Контрразведка, — поправляю его я. — Откуда попал?

— Басмачи колонну расколошматили, — объясняет он мне, ничуть не удивившись тому, что я не Поттер. — Открываю глаза, а здесь я, во-первых, пацан, а во-вторых, утопленный в сортире. Ну и…

— И ты еще и оказался виноват, — киваю я. — А потом узнал, что Союза больше нет, и поплыл, так?

— Так точно, — еще грустнее отвечает мне Герм.

— Так, мой позывной «Мила», твой такой и был? Я тебя Гермом называть буду, согласен? — беру я быка за рога.

— Так точно, — повторяет он, оживая на глазах.

— Слушай меня сюда, — начинаю я ставить задачу, сделав поправку на то, где военмедов называли «пинцетами». — Мы едем в школу магии. Это концлагерь, где такие, как ты и я, — недочеловеки. Держишься меня, помнишь, что своих нет, задача — найти мою или нашу кровь и уничтожить ее, после чего нас эвакуируют. Все слова понятны?

— Так точно, — улыбается мне Герм. Вон как ожил, стоило командиру появиться.

— А раз все понятно, то отбой по гарнизону, — сообщаю ему я. — Давай укладывайся.

Пока он укладывается и пытается уснуть, я раздумываю. «Пинцет» — это Афганистан, то есть для него шок двойной — Великобритания, нет Союза, все незнакомое, что делать — непонятно. Там он, скорее всего, молодым совсем был, потому и раскис. То есть просто поплыл по течению, не пытаясь сопротивляться, что не помешало взрослым дяде и тете капитально над ним поиздеваться. Все-таки, медики — народ хрупкий, потому их принято беречь. Ладно, хоть не пацана совращать буду, доктор отличие пестика от своей тычинки знать должен.

* * *

И снится нам не грохот… Снится мне урок, на котором меня правильно стоять, ходить и приседать учат. Не учебка, а зал, какой-то, навскидку бальный. Ну вот два учителя реют коршунами вокруг меня, учат ножку ставить, значит. А если не выходит, то больно стимулируют молниями какими-то.

— Ваше Высочество, левую ножку вперед, — командует один, и тут же мне в задницу молния прилетает.

— Ай! За что⁈ — больно мне, вот и подпрыгиваю аж от такого воспитания.

— Спину не сгибайте, Ваше Высочество, — комментирует второй.

— Как вы мне надоели! — в сердцах восклицаю я, вытягивая вперед руку.

— Милалика! — слышу я восклицание. — Не смей проклинать учителей!

Я оборачиваюсь, а там мужчина такой, представительный, в короне. Возмущен он тем, что видит, потому рассказывает мне, что царевне можно, что нельзя, и березовой кашей угрожает, отчего я сразу закрываю тыл руками. Батюшка, видимо, значит, действительно может, а что такое «березовая каша», я еще в детдоме хорошо изучила, была у нас любительница… Приходится подчиниться.

— Медленно, величаво вы идете вперед, Ваше Высочество, — пытка продолжается.

Вот не знала, что царевнам, оказывается, так грустно жилось. И продолжается эта дрессировка, кажется, бесконечно. Жестокие учителя болью добиваются полного автоматизма движений — и ходьбы, и приветствия, и даже танца. На карате меня так не гоняли,хотя и помогает мне изученное когда-то, но не сильно. Царевне невместно, значит. С чего вдруг у меня эти сны прорезались, кто знает?

— А теперь изящный поворот, — комментирует тот, что справа.

Я поворачиваюсь, и вся сжимаюсь, но учитель хвалит, позволяя сделать паузу. Я уже радостно бегу к столу, на котором напитки расставлены, но мне снова прилетает молния, и я взрываюсь. Меня сразу же окружает какой-то белый кокон, скрывая ото всех, я просто падаю на многострадальное место и реву. Мне здесь не так много лет, чтобы слез стыдиться, к тому же я знаю, что меня никто не видит сейчас и сквозь кокон даже батюшка не пробьется со своей «кашей». Буду держать, сколько смогу, потому что больно же, просто до слез больно…

Кокон дрожит и вдруг осыпается осколками. Никак Ягу позвали, ироды? Как же они мне надоели! Я поднимаю взгляд, чтобы встретить свою судьбу, потому что знаю, что мне за это будет, но вдруг оказываюсь в объятиях какой-то очень волшебной женщины.

— Да вы ополоумели! — бушует она, закрывая меня ото всех. — Да я вас сейчас в зайцев превращу!

— Дорогая, но… — делает батюшка стратегическую ошибку.

Все, матушка видит цель. Хана царю, насколько я осознаю диспозицию.

— Все вон! — командует она. — Ну-ка иди сюда, ирод коронованный, я тебе сейчас…

— Мамочка… — прижимаюсь я к ней, отчего у царицы появляется логическая проблема — успокоить ребенка или дать подарков мужу. Царь быстро исчезает, поэтому дальше занимаются мной.

Картина меняется, теперь меня учит мамочка. Она не делает больно, добиваясь всего своим примером и лаской. И у меня получается, раз за разом все лучше, отчего я и сама улыбаюсь, понимая это. А мама обнимает меня, рассказывая, какая я умница, и от этого хочется улыбаться еще сильнее, потому что я счастлива.

Тихо жужжит магический будильник, я открываю глаза. Поезд, «пинцет» дрыхнет… Я опять не царевна, не любимая дочка, а Герания Поттер, которая не Поттер, а старлей контрразведки в двенадцать своих лет. Тоска режет ножом острым по сердцу, но я прогоняю ее, задумавшись о сне. Интересный сон и навыки мне дал… Или напомнил?

— Пинцет, подъем! Боевая тревога! — негромко рявкаю я.

Рефлексы видны — взлетел, не просыпаясь. Моментально привел себя в порядок и стоит, глазенками лупает, команды ждет. Я бросаю взгляд за окно — поезд снижает ход.

— К высадке приготовиться, — командую я. — Напоминаю — своих тут нет, мы с тобой — существа второго сорта, а каждый ребенок страшнее атомной бомбы. Запомнил?

— Так точно! — уже весело откликается медик. — К выполнению задачи готов!

— Вот и молодец, — киваю я ему. — Ждем остановки, выходим аккуратно…

Тут поезд останавливается, дернувшись напоследок. Я вздыхаю, жестом выдергиваю свой чемодан с полки, проверяю, как стоит защита, и, как могу мерзко ухмыльнувшись, полностью активирую ее. Ну вот, теперь любителей залезть в вещи Избранной ждут интересные сюрпризы. Из потайного кармашка достаю резервную защиту и, подойдя к Герму, цепляю за ухо ментальную защиту, моментально пропавшую из глаз.

— Руку дай, — прошу я и надеваю на средний палец правой руки кольцо. — Перед приемом пищи проводишь рукой над блюдом, если кольцо сжалось, лопаешь что-то другое, понятно?

— Так точно! — браво отвечает «пинцет».

— Ну, пошли, — я отпираю дверь, сдвигая ее в сторону.

Что мне нравится в военных — никаких лишних вопросов. Я сказала — он выполнил, все, ни тебе зачем, ни тебе почему, командиру виднее. Люблю военных, потому что сама такая, а вот простой девчонке быть офицерской женой сложно, потому что она тогда автоматически подчиненная и обязана выносить тяготы, как в уставе написано. В общем, та еще радость, потому-то настоящие офицерские жены — товар штучный.

Ладно, это все лирика. Спокойно топаем по коридору, в котором уже никого нет, так же спокойно вылезаем. На перроне никого, чуть поодаль кучкуются кареты, страхолюдинами запряженные. Иду к карете, военный рядом, опять же без вопросов, хотя, учитывая, как он поплыл, памяти пацана ему досталось чуть. Ну да ничего, и с этим справимся, куда деваться-то.

— Делай, как я, — командую ему, залезая вовнутрь. — Надо тебя знакам обучить, что ли.

— Хорошая мысль, — кивает он, поэтому у нас есть занятие до самого Хогвартса. Что-то он схватывает быстро, что-то не очень, ну ничего, потренируется.

Карета останавливается у входа. Темное зево входа в замок неприветливо скалится на меня, вызывая желание запулить туда чем-нибудь не сильно смешным. Справившись с недостойными желаниями, я припоминаю сон, стараясь следовать науке. Медленно, не торопясь, с ровной спиной, глядя поверх голов, отчего встреченные бараны расступаются, я двигаюсь вперед, величаво, как маменька учила, кивая налево и направо. Веера не хватает, конечно, но и так я неплохо выгляжу, судя по замершим статуями ученикам. Да, такую Поттер они еще не видели.

Глава восьмая

Большой зал выглядит… Не самой чистой казармой он выглядит. Тона мрачные, свет этот летающий, столы со скамьями вызывают отвращение одним своим видом. Тем не менее прохожу, усаживаюсь. Герм рядом, потому что куда же он денется? Первачки еще не прибыли, хотя там для меня секретов нет, помню я, кто поступать должен, а вот Шляпа уже готова. Интересно, она просто артефакт типа «триггер» или там дух какой заперт? К сожалению, так просто не определишь, дистанционные чары сканирования вмиг опознают те, кому не надо.

Вон тот опознает, что сначала удивленно на меня смотрит, а потом его удивление сменяется глухой ненавистью. Морда злобная, одежда черная, понятно все. В фильмах он посимпатичнее был, а тут — образина образиной. Чего, спрашивается, скалится… Я ему не нравлюсь, он мне тоже, причем с ходу, ладно. Поприветствовала кивком, и хватит. Кто у нас там следующий? В белых одеждах, сияет насквозь фальшивой улыбкой… Тоже понятно, взгляд еще какой-то масляный. Дальше у нас полузелененький, он по-доброму улыбается, да только не бывает именно полугоблинов, мне это объяснили уже, они генетически несовместимы с людьми. Так что это у нас или замаскированный гоблин, или артист. А зачем человеку себя выдавать за полугоблина? Потом подумаю. Ну и мадам Спраут, потому что Дамблдора я разглядывать не хочу, он враг, и враг однозначный.

Канон может много интересного сказать, но вот Дамблдор там или придурок, чего быть не может просто по количеству должностей, или враг. И переубедить меня сложно, потому и не разглядываю, а вот ему явно не нравится, что он видит, — не забитая девочка в зал ступила. То есть сюрпризов нет. А что мадам Спраут? А мадам Спраут в мою сторону недобро косится. Интере-е-есно. На уроке наложу диагностику, как ротмистр показал, хотя предположение есть, конечно. Ну и МакГонагалл, за первачками ушедшая. Персонаж она спорный, потому — по обстановке. Отличненько, значит, сидим на попе ровно и не дергаемся.

Заводят первачков — испуганные все, жмутся друг к другу, воображение рисует мрачные картины. Ну, в принципе, я их понимаю — едешь в школу магии, а тут — МакГонагалл. Вот, кстати, и она — в фильме, опять же, посимпатичнее была… Да что там в фильме, она в моих фанфиках посимпатичнее! В общем, дама класса «я столько не выпью», потому, наверное, и не замужем. Меня глазами находит, а вот ее взгляд мне не нравится — он предвкушающий. Не может быть такого взгляда у взрослого человека на ребенка.

— Интересно, где Уизли… — задумчиво интересуюсь я. — Ведь был же в поезде…

— Был — и не пристал? — удивляется Герм. Ага, значит, память частично сохранилась.

— Я ему глаза отвела, — объясняю тому, кого придется любить, потому что вариантов нет. — Так что приставать ему было не к чему, но куда этот рассадник паразитов делся сейчас?

— Ну, как вариант… — «пинцет» задумывается.

Нет, ну есть вариант — не найдя меня в поезде, придурок спрыгнул с поезда… Да, сладкие мечты. Скорей всего, по команде докладывает, что Поттер пропала. Ну, бог, как говорится, в помощь. Начинается распределение, «пинцета» аж скручивает. Ну да, голос у Шляпы сильно так себе.

— У тебя что, музыкальный слух? — интересуюсь я у Герма.

— Угу, — только и отвечает мне искренне страдающий пацан.

— Соболезную, — хмыкаю я. — Значит, сегодня у нас распределение, у тебя еще одно испытание в конце пира… стоп, а где близнецы?

— Действительно нет, — удивленно произносит «пинцет». — А ощущение, что и не было никогда.

Вот такого точно не может быть! В поезде я Уизли видела! Точно видела — рыжий, неопрятный, бегал, искал что-то, а за столом из рыжих — только их старший, и все. Старший на меня с ненавистью косится, кстати, то есть будущий труп. На меня с таким выражением лица смотреть смертельно опасно, так что, скорее всего, неудачно упадет с лестницы. Но на вопрос это не отвечает. Уизли где? Остальных-то я почти и не знаю, только в памяти что-то всплывает.

— Пруэтт, Джиневра! — доносится от МакГонагалл.

Охренеть… Уизли, получается, нет? Я разворачиваюсь в сторону первачков — девочка идет, темно-рыжая, глазки в пол, на табурет садится осторожно… Шляпа задумывается. Оборачиваюсь на старосту — с такой же ненавистью смотрит и на, по идее, сестру. Мог бы, придушил бы, не иначе. Может, он из этих, кто девочек не любит?

— Слизерин, — неуверенно сообщает Шляпа, а девочка, просияв улыбкой, чинно идет за стол зелененьких, с которыми долго раскланивается. Крепко вбитое в попу воспитание это называется.

Совсем какой-то неканон у нас тут, получается. Основной пакостью факультета Гриффиндор всегда, во всех фанфиках, у меня были рыжики, а теперь их явно нет, причем за столом их меньше, чем было в поезде, как так? А вот и Луна Лавгуд… Аккуратно расчесана, волосы чистые, собраны в прическу, женская рука видна. На лице немного зловещая улыбка, не вполне, на мой взгляд, соответствующая возрасту. Еще одна попаданка? Интересный фанфик — два ведра попаданцев.

Но если предположить, что в Луну попали до момента гибели мамы, то девочка мало того, что мать спасла, но и Уизлям вполне могла отомстить. Особенно, если читала канон. Я бы их… так что да, все сходится. Посмотрим, куда ее распределят, конечно, но если она не совсем дура, то пойдет канонно — там тоже есть на ком отдохнуть, у синеньких, значит.

Спорит со Шляпой, это отсюда видно. Интересно, куда она хочет попасть, что Шляпа настолько категорически несогласна? Наверное, Слизерин, судя по довольно неприятной улыбке. Но вот девочка чего-то добивается, и Шляпа выкрикивает канонный факультет с явными обреченными интонациями. Интересно как! Итак, с Лавгудами, похоже, все в порядке, Уизли исчезли, Джинни — Пруэтт.

— Лавгуд-то, похоже, тоже откуда-то не отсюда, — задумчиво сообщаю я Герму. — Но мы ее вскрывать не будем, у нее своя грядка и свои развлечения.

— Ты что-то знаешь, — констатирует «пинцет».

На столах появляется еда, но военный сидит спокойно — ждет команду. Я проверяю еду перед собой и задумываюсь. Сжатие кольца можно интерпретировать как яд. Так что нам это не подходит от слова «совсем». Попытавшись потянуться к чему-то другому, встречаю противодействие. Краем глаза осматриваюсь, но кандидатов, кроме старшего рыжика вроде бы нет. Совсем интересно!

Достаю из кармана пергамент, прикладываю к нему кольцо-определитель, чтобы зафиксировало, и сижу спокойно, не шевелясь особо. «Пинцет» поглядывает на меня с интересом, но не шевелится — старшему виднее.

— Яд в пище, — тихо объясняю ему.

— Концлагерь… — вспоминает он, о чем я говорила в поезде.

— После с автором побалакаем, — продолжаю я, а Герм только усмехается.

* * *

Песнопения жуткие, но затем все расходятся по гостиным. Нам тоже надо, особенно нам надо старосту, но тут я себя останавливаю — сейчас развод первачков, отсутствие Персиваля заметят. Вот завтра вполне может сломать себе что-нибудь, с лестницы упав, а пока мы идем за всеми нашими, определяясь с гостиной. Артефакт отгона нежити включен, наверное, поэтому Пивза и не видно. Помню же, что был такой персонаж, но я его не вижу, что, на мой взгляд, очень даже хорошо.

— Дал приказ ему на запад, ей в другую сторону, — тихо напеваю я себе под нос, когда мы входим в гостиную. — Ты в свинарник, я в курятник…

— Как в гражданскую войну, — заканчивает за меня «пинцет», хихикнув.

В принципе, можно расходиться. Я при этом думаю, не выдать ли «Вальтер» Герму, но решаю пока не рисковать. Вместо этого тихо инструктирую на тему: как бить так, чтобы не доказали. «Пинцет» внимает, кивая. Наконец нас распускают по спальням, а первоклашек ведут сами старосты. Я, конечно, старост не слушала, но один момент мне показался интересным: получив отрицательные баллы, необходимо рассказать об этом старосте.

Помню, был фанфик, в котором за снятые баллы реально наказывали. Может ли здесь быть такое? Да, вполне может, но тогда девочку Поттер могли просто забить, потому что Снейп. Выяснится если, что это правда — в котле утоплю гниду. Ладно, киваю «пинцету» и отправляюсь «к себе». Канонная Лаванда Браун была не против потрещать, потому можно выяснить у нее самой, что на свете происходит. Ребят спросить об Уизли я запамятовала, так что будет теперь из первых рук, так сказать.

Ну, комната чистенькая, койки три, а не шесть, за что спасибо, потому что казарма немного приелась. У моей койки стоит мой чемодан и две кучки пыли. То есть дураков было двое, и остались они там же. При этом прямо рядом с чемоданом обнаруживается царский подарок — небольшая тетрадка черного цвета. Это явно кто-то решил меня в Темные Леди продвинуть. Хмыкаю, раскрываю чемодан, достаю коробку для опасных артефактов, подаренную мне гоблинами, подношу ее к тетрадке и — вуаля. Так сказать, пусть Вася спокойно поспит, а тетрадочку я потом компетентным органам передам. Нашим, потому что британские некомпетентны.

В принципе, можно работать спокойно, хотя замысел, конечно, поражает воображение своей коварностью. Девочка-носитель крестража находит тетрадку, а так как она совсем одна, то начинает трындеть. Том из тетрадки цепляется за крестраж, бац — и становится хозяином девочки, стабилизируясь за счет ее души и жизни. Коварно? Коварно. Кто может быть автором плана? Хороший вопрос.

— Лаванда! — зову я девочку, усевшуюся на кровати, и задаю самый общий из возможных вопросов: — А что было-то?

— О! — правильно реагирует на триггер Лаванда. — Ты же не знаешь ничего! Кстати, а где ты была? Но это потом! В общем, летом Лавгуды объявили кровную месть Уизли, представляешь?

— А мотив? — старательно удивляюсь я, хотя мотивов там, если девочка попаданка…

— Покушение на магию рода! — зловещим шепотом произносит мисс Браун. — А потом началось! Мистер Лавгуд вызвал на дуэль Артура Уизли и убил его, потом Молли Уизли попыталась отомстить, поэтому она в Азкабане за непростительное.

— А близнецы? — интересуюсь я. — Да и Рон…

— Близнецы засветились на летающей машине где-то у магглов, — машет она рукой, как будто это что-то незначительное. — Их из железных дудок изрешетили так, что Мунго только руками развел, представляешь?

На ПВО, что ли, нарвались? Вполне могли: мы недалеко от Лондона, а радару наплевать — «Форд» это или самолет, все-таки столица. Даже не знаю, как отнестись к этой новости — с одной стороны, «онижедети», а с другой, даже в каноне намекали на смерти детей от «экспериментов» этих двоих. Так что не знаю, не знаю… Лаванда рассказывает о том, что Перси быстро отказался от семьи, но Пруэтт его не приняла, она только Джинни и приняла, поэтому, получается, и Рон, и Перси под ударом.

Тогда отсутствие Рона может иметь причиной Луну Лавгуд. Если месть объявлена и принята, то девочка его хоть на фарш пустить может — их разборки никакой аврорат не заинтересует. Может, и пустила, кто ее знает, очень уж моська у нее была… специфическая. А Персиваль тогда считает меня виновной в гибели братьев, хотя виновны они сами и людская противовоздушная оборона столицы страны. То есть его надо допросить и загасить, причем это ближайшая задача.

— А меня на все лето услали к какой-то тетке, — наступает моя очередь рассказывать. — Как заявила, что сделает из меня леди, так все лето и делала. Традиционными методами, — намекаю я, отчего Лаванда понимающе кивает.

Теперь ей понятно, почему меня не было у магглов, и отчего я так хожу — традиционное английское воспитание таково, что при желании есть сидя, научишься всему и довольно быстро. Теперь мисс Браун считает, что все понимает, и слухи поползут по факультету, потому что я, получается, не девчонка из черни, хоть и Избранная, а чуть ли не аристократка. Вот и посмотрим, кто зашевелится в ответ на эти слухи.

Обязательный душ, в течение которого Лаванда старательно разглядывает иллюзию меня сзади. Иллюзию накладывали гоблины, она должна подтверждать мои слова, то есть отображать следы очень жестокого воспитания, но уже изменившиеся в сторону заживления. Слегка повернув голову, краем глаза наблюдаю за ее реакцией. Лаванда стоит, закусивши кулак, в глазах ее ужас. Значит, какая-то толика сострадания в ней есть. Уже хорошие новости, на самом деле. А иллюзия пропадет через неделю, что темпам заживления соответствует.

Итак, официальная версия озвучена и закреплена, ждем хода противника. В течение недели надо, кстати, посетить Больничное Крыло, а там и выясним, где моя кровь. И, мнится мне, не только моя. А сейчас пора в люлю. Пистолет под подушку — и спать. Если, значит, ночью будут визитеры нежданные, то у них образуются аналогичные проблемы.

Я засыпаю в не самой удобной койке, насторожив сигнальный артефакт и будильник заодно. Ощущение «дома» отсутствует, что неудивительно, при этом присутствует ожидание чего-то, чего-то не самого приятного, в связи с чем хочется то ли убежать, то ли сократить численность магов. Но Лавгуд — попаданка?

Глава девятая

Утром я просыпаюсь от голода еще до будильника. Ну, учитывая, что вчера я не ужинала, а молодой растущий организм требует, то все логично. В чемодане сухпай у меня есть, между прочим, потому что Мила предусмотрительная, Мила умница. Поэтому сначала умываюсь, а затем топаю к чемо… А нет, разминка сначала. Вот разминкой я и занимаюсь минут десять, пока все спят, а вот потом — жрать! Сальце на галету, воду в походную чашку, и завтракать. Пеммиканом закусить — и вот я уже готова к свершениям. Надо и для «пинцета» перекус взять, хотя после миски борща ему никакой ужин не нужен. Наваристый борщ ребята готовят, любо-дорого.

Итак, сегодня я леди, нельзя об этом забывать. Поэтому, натянув форму и отрегулировав отображение, накидываю на плечи мантию, чтобы «подобно лебеди плывущей» спуститься в гостиную. Надо новостями с «пинцетом» поделиться, когда он изволит выскочить. А пока принимаем положение скучающей царевны — хорошо, что не лягушки, — и задумываемся.

Значит так: Персиваля надо гасить. Допросить и гасить намертво. Дневник никому не страшен, значит, бенефис василиска откладывается. Ой, я забыла доложить о попытке отравления! Повелительным жестом подзываю Буклю. На самом деле, это уже не сова, а специальный голем, подвластный только мне, пока, по крайней мере. Поэтому сова послушно подлетает, получает пергамент, в котором я наскоро указываю возможного автора, и улетает. Интересно, что ни у кого не возникает даже вопроса о том, куда, хотя общеизвестно, что писать мне некому.

А вот и Герм выскакивает, сразу же устремляясь ко мне. Глаза шальные, значит, и свои новости есть. Это очень интересно, потому что у него там из источников информации только Невилл, остальные недостоверные. Да и мистер Лонгботтом на данном этапе вряд ли достоверный источник информации.

— Спокойно, Герм, — останавливаю я мальчишку. — Не здесь поговорим.

— Понял, — кивает он, становясь так, чтобы прикрыть меня от угроз. — Ты в опасности.

— Открыл Америку, — вздыхаю я, задумчиво покосившись на дверь. — Пойдем-ка, — решаюсь я идти на завтрак.

— Вот это дело! — радостно отвечает явно проголодавшийся «пинцет».

Но о чем вчера говорили, вспоминает, потому дверь перед дамой открыть не забывает. И руку подать тоже, поэтому мы чинно идем в Большой зал. По дороге я царственно здороваюсь с несколько удивленными этим фактом портретами, некоторыми призраками, при этом старательно не замечаю Серую Даму, молча проходя мимо нее.

— Ого! — удивляется «пинцет». — Ты чего?

— В прошлом году, — негромко отвечаю я ему, зная, что Серая Дама все отлично слышит, — в Хогвартс поступила девочка. Некормленая, неухоженная, почти забитая теми, кого считала опекунами, но кто на самом деле был ее биологическими родителями. Лили Эванс, на самом деле, была из рода Рейвенкло. Возможно, ее не приняли полностью, но точно признали… То, что сделала Елена, — призрак дергается от звука своего имени, как от пощечины, — это не преступление против рода, вовсе нет. Это просто подлость, понимаешь, Герм?

— Вот оно как… — тянет «пинцет», с откровенной брезгливостью разглядывая Серую Даму.

— Я не могла! — восклицает она. — Дамблдор…

— Дамблдор… — вздыхаю я. — Он не мог запретить тебе сказать малышке, что она не одна. Перекинуться теплым словом… Это ты решила сама.

— Но… я… — призрак пытается найти какие-то аргументы, а я включаю артефакт против нежити, и ее уносит в стену.

— Да будет имя твое забыто! — припечатываю я от всей души, и замок едва заметно вздрагивает.

Это что? Это я призрака прокляла? Интересно, и каков будет результат? Хорошо, что коридоры пусты, никто моего бенефиса не видел и не слышал, хотя вскрылась я, конечно… Но что-то говорит мне, что это пройдет без последствий, как будто я имела на это право — проклясть. Любопытно-то как…

Вот и Большой зал, в котором пустенько, только еда в тарелках стоит. Даже Персика нет, что дает надежду на отсутствие яда в продуктах питания. Мы с Гермом присаживаемся за стол, я проверяю еду, удовлетворенно кивнув — все я правильно поняла. Ну, значит, подозреваемый есть, остался только допрос и расстрел. Так сказать, по законам военного времени. Он по местным меркам совершеннолетний, потому станет покойником.

— Приступить к принятию пищи, — командую я, отчего радостный «пинцет» начинает свою… хм… трапезу.

Ест он быстро, пережевывает тщательно, виден опыт, виден. Он хоть и не из летучих мышей, но прямо с войны сюда. Вот у него шок был — сначала басмачи, потом унитаз и сразу же британские методы охорашивания. Как только не убил никого… Я б убила, наверное. Разве что к нему какие-то чары применили, надо будет расспросить доктора как-нибудь. Тогда это получается не шок от попадания, а спланированная одной условно-светлой стороной акция.

— Дожевывай и пойдем, — улыбаюсь я, потому что встречаться с рыжиком мне не хочется.

Тут издали до нас доносятся какие-то хлопки и… по-моему, скулеж. Это кто-то в Хогвартс собаку провез? Да нет, не может быть, домовики бы остановили. И тут в зал начинают, плача и скуля, вбегать голые девочки. Лет одиннадцать, по-моему, максимум двенадцать — признаков оволосения известного места нет. Они абсолютно голые, что для Британии нонсенс, и это заставляет меня недоумевать. Недоумение длится минуты две, а затем в зал вступает мисс Лавгуд с во-о-от такенным хлыстом, которым она стимулирует своих, видимо, коллег.

Интересно, если Луна не сирота, не забитая сломленная девочка, то что случилось-то?

— Жрать, воровки! — коротко приказывает девочка, усаживаясь за стол своего факультета. — Я вам покажу, как в вещах копаться!

— Мы перепу-у-утали, — что интересно, хором отвечают наказанные.

Любопытно, а почему они не сопротивляются-то? Почему слепо следуют приказу и не пытаются прикрыть уже неплохо так наказанные части тела? Чего-то мисс Лавгуд меня пугает. Если она наложила «Империо», то ей не поздоровится. Видимо, этот же вопрос интересует появившегося декана синеньких. Он машет палочкой, а мисс Лавгуд выжидательно на него смотрит.

— Но как⁈ — восклицает мистер Флитвик, с которым тоже еще бы разобраться.

— Они залезли в мои вещи, — объясняет Луна. — Схватились за ужаливший их поводок сигнализации, ну а потом я задала вопрос, поэтому они выбрали рабство до конца года. Добровольно и нерушимо!

Магическое рабство… О нем, пожалуй, только в Британии и помнят, остальные страны ритуал раба относят к запрещенным. Девочки не сопротивляются, потому что не могут, а станут они посмешищем всего факультета на год, делая только то, что им разрешит коварная мисс Лавгуд. А учитывая явление в Большой зал, год у девочек будет сложным. Интересно девки пляшут…

* * *

Какой-то махровый неканон тут творится, честно говоря. Мисс Лавгуд берет в рабство девочек, и ей никто ничего по этому поводу не говорит. При этом она унижает их максимально, и на это тоже все смотрят спокойно. Ну никаких видимых карательных мер не следует, по крайней мере. Только снятые баллы с этих самых девочек! Охренеть.

Ладно, Уизли скоропостижно закончились, кроме Персика, но ему тоже недолго землю топтать осталось. Дневник каким-то странным чудом оказался в моей спальне. Правда, выцарапать его из моего чемодана не сможет и аврорат — очень хитрые здесь законы, сами себе противоречащие, поэтому я в своем праве. Приказать меня обыскать без дозволения опекуна Дамблдор не может, а опекун считается мертвым официально, но вот у гоблинов, чье слово последнее — нет. Что у нас дальше?

Дальше… Дальше…

— Ты что-то сказать хотел, — обращаюсь я к «пинцету». — Чего узнал?

— Рыжий староста пытается подкупить магглорожденных, чтобы тебя с башни сбросили, — объясняет мне Герм. — Ну и перед этим…

Он отводит взгляд, но я понимаю, что он имеет в виду. Дура бы не поняла, но я-то не дура, потому надо действовать уже сегодня. Я расспрашиваю Герма, но пока, насколько ему известно, никто не согласился, впрочем, это может быть и не так. Понятно. Значит, не жалеем, а ловим где-то в паузе и устраиваем око за око. Очень хорошо, даже слишком, по-моему.

— Сегодня еще в Больничное Крыло надо будет, — замечаю я, и тут в мою голову приходит мысль.

— Кровь искать будешь, — понятливо кивает Герм. — А сейчас куда?

— На урок сейчас, товарищ военный, — вздыхаю я. — Есть у меня нехорошее предчувствие, так что от меня ни на шаг.

— Есть, понял, — откликается Герм.

Мы поднимаемся, неторопливо следуя в направлении нужного кабинета, а я фиксирую окружающую среду. Все внимание окружающих отвлекают на себя рабыни мисс Лавгуд, бегающие на четвереньках по залу. Это ненормально, просто совсем, но никто не возмущается. Ничего не понимаю, бред какой-то. Просто какой-то оголтелый бред, которого просто не может быть, ведь у магов сексуальной революции не было! Да и вообще, насколько я помню, даже канон против. Что происходит?

— Стоп, «пинцет»! — командую я военному, мгновенно остановившемуся. — Что ты видел сейчас в зале?

— Девчонка в белом, — начинает рассказывать он. — Пришла с группой других девочек. Спокойно уселась за стол, в это время появился рыжий, что-то насыпал в твой кубок.

— Так… — я пытаюсь оценить информацию. — Не двигаемся, Чапай думать будет.

Когда я увидела мисс Лавгуд в таком варианте — до еды или после? По-моему, после, значит… Значит, что-то могло попасть с едой. Помню, писали о двух-трехкомпонентных зельях. Отреагирует ли на такие артефакт? Думаю, нет. Тяжело вздохнув, лезу в аптечку — искать универсальный антидот. Ну и военному на всякий случай, конечно, потому что береженого и бог бережет, а небереженого…

— Выпей, — протягиваю ему пузырек, осушая свой. Фу, ну и гадость!

— Омерзительно, — делится со мной Герм. — Что это?

— Универсальный антидот, — объясняю ему. — Мне, похоже, как-то сумели влить галлюциноген, ну а тебе за компанию.

— Разумно, — кивает он, а я разворачиваюсь обратно в сторону Большого зала, но внутрь не вхожу.

Ожидаемо — никаких голых девочек, а те, что предстали голыми, сидят рядком, опустив головы и, похоже, всхлипывают. Интересно, даже очень. Получается, действительно галлюциноген… Но кто? Снейп? Лавгуд? Кто?

Мы идем на урок, а я не могу понять, где враг и зачем нужно было мне вливать подобное. Почему мне привиделись голые девочки, я понимаю — по фанфикам и канону Луну чуть ли не догола раздевали, так что подобная месть вполне логична. Но кто же подлил? Вот что странно и непонятно, да так, что я ж и не заметила! И на зелья артефакты не среагировали! Это просто внушает ужас, честно говоря, от одной мысли мне хочется плакать, потому что, получается, я беззащитна перед тварями какими-то.

Стоп! Есть одно место, где мне могли, если не подлить, то накапать. Спальня моя девичья. Вот именно там это могло произойти, пока я спала. Но тогда точно просто подушку полили, или распылили, пока я умывалась. Мантии-невидимки у меня нет, а была? Не помню, честно говоря, но тогда это ход Дамблдора. Это, получается, просто ход старикана, но… Почему такой глупый? Можно же яду подлить, а не галлюциноге… Стоп! А если василиска не было никогда?

От этой мысли становится холодно. Если все «приключения» — это глюки, тогда все сразу объясняется. Тогда надо просто-напросто ускорить поиски крови и, как в старые времена говорили, «актировать» всех к чертовой матери! То есть сегодня после уроков активно работаем, а пока у нас павлин. Класс медленно наполняется учениками, внешний вид которых меня тревожит. Есть что-то странное в них всех, не могу понять, что.

— Не удивляйся, у нас препод так себе, как и все в этом Хогвартсе, — сообщаю я, усаживаясь за парту поближе к двери.

— Понял, — кивает Герм, в задумчивости глядя на дверь.

И вот этот самый момент выбирает Локхарт, чтобы войти в класс. Едва он только входит, подают сигнал тревоги все висящие на мне артефакты. Некоторое время я пытаюсь сообразить, что именно происходит, но затем просто активирую щит на нас обоих, чтобы затем разобраться в показаниях артефактов. При этом взгляд на девочек в классе показывает капающих слюной дам. Но такого быть не может, не в двенадцать лет! Не бывает вообще такого массового помешательства, значит… Галлюциноген был не только у меня?

— Герм, ты только посмотри на это, — тихо указываю я «пинцету». — Мужик пользуется артефактом типа «чары Сирены», по крайней мере, так говорят артефакты.

— Хочешь сказать, он выбирает себе жертву? — задумчиво интересуется Герм.

— Влюбленная девица согласится на что угодно, — отвечаю я ему. — И я не о раздвигании ног.

— Да понял я, — вздыхает «пинцет». — Что делать будем?

— Пока ничего, — качаю я головой, — кроме как убить, других способов нет.

Действительно, нет других способов, но мужик точно не сирен, не совпадает внешность — кожа не смуглая, клыков не видно, так что нет, потому логично предположить артефакт. Надо будет подумать, что с этим делать, особенно если он подкатит ко мне — потому что я ему оторву тестикулы.

Ну, по крайней мере, автор галлюциногена вычислен…

Глава десятая

Тщательно инструктирую «пинцета» рассказывать обо всем увиденном, даже если не актуально, а сама думаю о Персивале. Я о нем активно думаю, поэтому, увидев, просто сокращаю расстояние до него и окликаю.

— Персик! — издевательский тон получается сам собой. Персиваль разворачивается на месте, и…

— Н-на! — выдаю я ногой, отчего его скрючивает.

Дальше — дело техники. Вдвоем затаскиваем баюкающего основной орган мышления старосту в заброшенный класс, где быстро избавляем его от мантии и штанов. Ой, фу-у-у-у-у! Он что, вообще не моется? Ну значит, вместе со вшами поджарим. Стоп, у меня же аптечка есть. Нахожу нужный препарат, ввожу…

— Теперь пять минут, и будет откровенен, — усмехаюсь я.

— Контрразведка — страшная сила, — хмыкает спокойно смотрящий на все действо «пинцет». — Поджарить хотела?

— Ну да, — пожимаю я плечами, после чего обращаюсь уже к пациенту: — Почему ты хотел убить меня?

— Ты во всем виновата! — кричит Персиваль. — Из-за тебя братья погибли!

— А что их в Лондон понесло? — интересуюсь я.

— Дамблдор приказал привезти тебя к нам, — он замолкает, но я слышу недосказанность.

— Привезти и…? — помогаю я ему.

— То, что с девочками делают… — признается он, но я хочу услышать подробно, что именно ему приказали сделать.

Что же, теперь я знаю, что именно. После такого избитая девчонка превратилась бы в дрожащее создание, боящееся всего. Потому что насилие в таком возрасте… Старящее зелье психику не взрослит, а мне бы влили старящее, чтобы по букве закона все было в порядке, а потом — всем семейством. Хорошо, что подохли, плохо, что Перси жив, но это мы исправим.

Вкалываю последовательно препараты, после чего приказываю встать и идти за нами. Нам в Больничное Крыло надо, чтобы постепенно ставить точку на этой истории, потому что я буду просто убивать. Герм, что характерно, держит себя в руках с трудом, но командам подчиняется, поэтому Персика он пока не убил.

— Старящее взрослит тело, но не психику, — объясняю я «пинцету». — Групповое насилие в этом возрасте…

— И все это Дамблдор? — интересуется в ответ офицер.

— И все это Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, — отвечаю я ему, с трудом вспомнив все имена этого гада. — Мой личный враг.

— Интересное кино, — соглашается Герм, пока мы идем в Больничное Крыло. — Что делать думаешь?

— Ну как что… — ухмыляюсь я. — В составе аптечки ребята и оборотное положили. На час всего, но им хватит, понимаешь?

— Коварно, — хмыкает «пинцет». — А не сдадут нас?

— Даже и не вспомнят, — отвечаю я ему.

Он мне верит, да и как тут не верить, когда я так «упакована», поэтому мы тихо входим в школьный медпункт. Мадам Помфри обнаруживается у себя в кабинете. Она пьет, по-моему, спирт, становясь все веселее. В углу на кушетке я вижу какую-то девочку, лежащую без движения. Не поняла…

— Держи ее, — приказываю я Перси, осторожно подходя к ребенку.

За время своей работы я видела множество трупов. И женских, и мужских, можно сказать, привыкла даже. Вот только к детским я не привыкну никогда. На кушетке в углу кабинета медиведьмы в луже крови лежит мертвая девочка первого-второго курса навскидку. Тут даже не надо спрашивать, кто виновен, и так все ясно.

Нашарив аптечку, ввожу один препарат за другим, хотя хочется, конечно, просто растерзать. Какие же твари, Господи… Останавливаю Герма, а то здесь будет просто море кишок и крови, у него башня и так неизвестно на чем держится. Жду положенное время, пытаясь успокоиться.

— Кто лежит на кушетке? — интересуюсь я.

— Турпин, грязнокровка, — брезгливо морщится медиведьма. — Так и не нашла у нее ядро, но оно должно быть!

— Еще и медиведьма сумасшедшая, — констатирую я. — Где кровь детская?

— У Дамблдора, он все забрал, даже на опыты не оставил! — всхлипывает мадам Помфри.

Ну что же, для врагов все средства хороши. Я достаю флакон оборотного, выдергиваю у себя волос и силой спаиваю медиведьме. Спустя мгновение с нее опадает одежда, оставляя на стуле голую меня. Я обращаюсь к Персивалю:

— Перед тобой Поттер, ты должен сделать с ней все, что приказал директор, и все то, что ты хочешь с ней сделать, — затем я задумываюсь и добавляю. — А после — выйди на улицу через окно, тебя там ждет метла.

— Поттер-р-р! — рычит Персиваль, почти выпрыгивая из штанов.

— Пойдем, Герм, — устало предлагаю я «пинцету». — К такой грязи я оказалась не готова, — признаюсь ему.

Мы уходим, а за нашей спиной отчаянно визжит девочка, которая через час станет мертвой медиведьмой, я в Перси верю. Вряд ли эта Турпин, которая в каноне, — кстати, полукровка была единственной, так что жалеть тут некого. Выходя, накладываю простые звукоизолирующие чары на дверь, чтобы не привлечь никого, хотя вряд ли это может кого-то привлечь.

— Не понимаю я, — произношу я. — Медиведьма, идущая по пути Менгеле, директор, приказывающий жестоко сломать ребенка… Он, конечно, в этой истории гнида, но не настолько же!

— Все бывает на свете, — задумчиво отвечает мне «пинцет». — Но для школы жестоко, конечно.

— Вот! Ты понимаешь! — я вне себя от возмущения. — Теперь нам еще думать, как директора гасить.

— Настолько крутой? — интересуется военный.

— Исмаил-хан, — коротко комментирую я, отчего Герм протяжно свистит.

Один из самых известных полевых командиров моджахедов, скорее всего, «пинцету» знаком, что и показывает его свист. Но, по крайней мере, он меня теперь понимает. Потому что Дамблдор от моджахедов ушел недалеко, насколько я историю помню, зато «пинцету» проще…

Все-таки что делать? Дамблдора в одиночку я не завалю. Разве что попытаться тайно? Или устроить растяжку? В общем, сначала надо долго и активно думать, а потом уже действовать. Вот мне, кстати, интересно: по случаю бенефиса Персика, аврорат набежит или просто тихо всех закопают, и все? И как моджахед наш отреагирует, да и кошка его…

Мы идем в Большой зал, обедать, значит. Кстати, павлину надо поддерживать свое зелье, а как? Значит, либо пища должна смешиваться в тарелке, либо есть надо только что-то одно, тогда сочетанное зелье не сработает. Или пристрелить птичку, чтобы не устраивал всеобщую течку. Какой вариант самый простой? Правильно — едим что-то одно.

— Военный, блюда не сочетаем, едим что-то одно, — инструктирую я Герма, на что тот кивает. Понял, значит.

* * *

Решив не оставлять дело на самотек, под конец обеда решаю вызвать Аврорат. Чары простые, если творить кольцом, а не палочкой — хрен найдут автора. Поэтому, хорошо подумав и спрятав руку под стол, творю показанные мне гоблинами чары. Гоблины показывали, потому что нашим-то откуда знать. Ну вот творю я, но эффекта никакого, поэтому просто пожимаю плечами и встаю из-за стола.

— У нас сейчас пару часов самоподготовки, — объясняю я Герму. — А потом в люлю.

— Понял, — кивает он, задумчиво почесав нос. — Кого убивать пойдем?

— Пока никого, — качаю я головой. — Топаем в библиотеку, изображать прилежание и затем смотрим на развитие событий.

— В смысле, будут ли карательные меры… — кивнул Герм. — Ну, пошли, товарищ командир.

Мы топаем в библиотеку, а я пытаюсь понять — то, что слышится мне, — это действительно шум или мне кажется? Ладно, идем в библиотеку, так идем. Если что, потом узнаем. Лаванда точно все разузнает и мне доложит, потому что спрашивать я вполне так умею.

Завтра у нас, кстати, два кандидата на утилизацию — Маккошка и Снейп. Первая мне в принципе не нравится, второй, насколько я знаю, от канонного не отличался, поэтому нарывается на откровенный разговор и утопление в канализации. Или в котле с чем-нибудь веселеньким. Злая я становлюсь, просто очень злая, потому что хочется историю закончить и всех сделать недвижимыми.

Но пока мы доходим до библиотеки, падаем за стол, и я опять задумываюсь на тему: «выдать ствол доктору». Но в этот самый момент в помещение влетает Лаванда Браун. Глаза ее огромные, волосы встопорщены. Она видит меня, немедленно устремляясь к нашему столу. Значит, новости в клювике принесла. Ну, давай послушаем новости, интересно же.

— Там! Там такое! — тихо восклицает она. — Полный замок авроров!

— Рассказывай, — предлагаю я ей, закрывая такой-то том не пойми чего.

— Кто-то позвал аврорат, — начинает она рассказ. — Неизвестно пока кто, но вот когда они шли от границы антиаппарационных чар, перед ними староста наш упал! Представляешь? Просто всмятку! Кровищи! Море! Но это не все!

— Ничего ж себе! — старательно поражаюсь я. — А чего это он? Лавгуд добралась?

— Лавгуд… — до Лаванды эта версия, похоже, только доходит, но потом она продолжает: — Перси мадам Помфри… эта… И непонятно, что еще, но хоронить в закрытом гробу будут!

А могли бы меня… Нельзя это забывать, нельзя. Так что никакой жалости врагу, но я, конечно, ужасаюсь, сокрушаюсь и строю предположения, что раз Перси безродный, то оголодал настолько, что уже и на медиведьму кинулся. В общем, поддерживаю разговор. При этом вполне понимаю, что не зря мадам Пинс никак не реагирует, не зря. Насколько я помню, что-то ее связывало с Дамблдором, так что она наблюдает, я ужасаюсь, и мы обе довольны. Наконец, Лаванда убегает нести свет в массы дальше, а я задумываюсь.

— Пока ложимся на дно, — сообщаю я «пинцету». — Ждем развития событий.

— Ну, это логично, да, — кивает он в ответ. — Учимся?

Ну как учимся, изображаем больше. Изображаем и наблюдаем, при этом я старательно делаю вид, что труп Перси меня не волнует, в отличие от трансфигурации, смысла которой я не понимаю. Не понимаю я, зачем временно жука в пуговицу превращать? А вдруг не успеешь поддержать чары, что тогда? В общем, откровенно бесполезная наука.

Стоит нам выйти из библиотеки, как проявляются авроры в красном, значит. Ну-ну, посмотрим, что скажут. Они же еще не знают, что летом меня в законодательстве, меня касающемся, очень хорошо просветили, поэтому мне есть что ответить, заодно и вторую волну поднять. Дамблдор, как и любой солдат, скучать не должен. Ну-с, чего пристали?

— Мисс Поттер! — произносит один из авроров. — Следуйте со мной для допроса! — Да? А мосю вареньем тебе не помазать?

— Нет, — отвечаю я. — Ваше требование нарушает закон от четвертого февраля тысяча семьсот шестьдесят первого года. Несовершеннолетние опрашиваются только в присутствии опекуна.

— Ваш опекун Дамблдор, и он там будет, — морщится аврор, но за руки не хватает.

— Ошибаетесь, — хмыкаю я. — Мои опекуны Джеймс Поттер и Лилиан Поттер, в девичестве Рейвенкло!

— Они мертвы! — взвизгивает аврор, уже что-то начав понимать.

— Джеймс Поттер и Лилиан Поттер, в девичестве Рейвенкло, живы и здравствуют, — торжественно произношу я. — Прошу великую Магию оградить от произвола!

Вот тут начинаются нюансы, которые мне долго объясняли гоблины. Все законы, принятые до конца девятнадцатого века, — магические, то есть подтверждены магией. Это раз. Я не попросила подтвердить мои слова, а сразу сделала следующий шаг — попросила о защите. Но не опекуна, не замок, а сходу Магию. И вот она теперь, окружив меня золотистым коконом, защищает от авроров, заодно подтверждая мое право.

— Поттеры живы? — ошарашенно переспрашивает служитель закона, когда до него доходит то, чтоя сказала.

— Ты же видишь, — отвечает ему коллега. — Прошу простить, мисс Поттер, мы вынуждены удалиться.

Они чуть ли не убегают — ставить в известность своих коллег. Следующим шагом авроры запросят гоблинов, и все. Дальше Поттеров начнут искать серьезно, потому что всем будет интересно, что же произошло в ту ночь. Вот пусть и суетятся. Я задумываюсь на тему того, не вскрылась ли я сильнее. По-моему, сильнее некуда, поэтому у моджахеда нашего сейчас образуются дела, а у нас — возможность залезть в его кабинет. И в том кабинете, скорее всего, и есть цель нашего визита в Хогвартс. Так что все правильно.

Ничего, до авроров еще дойдет вторая часть моего выступления — о Рейвенкло, вот тогда им резко станет совсем не смешно, я бы сказала, хиханьки упадут на хаханек, чтобы быстро захиреть. Так что занятие у авроров есть, у нас тоже: вон гнида в черном скалится как, точно в переработку хочет. Ну это я ему устрою, потому что нечего девочку унижать. В общем-то, цели намечены, можно и в гостиную, тем более что помогать ублюдку Перси не решился никто, так что пока без дополнительных трупов.

Вот завтра, завтра посмотрим, что из себя представляет мистер Снейп. Посмотрим в его злобные глазенки, а потом, может быть, гранату потеряем. Или что-то поинтереснее придумаю. От результата разговора зависит. А сегодня у нас минус аж два врага, которых в аду примут с распростертыми объятиями. Ну а мадам Помфри испытала перед смертью очень многое, но вряд ли больше, чем Турпин. По-де-лом!

Глава одиннадцатая

Вопрос, конечно, в том, что они вообще от меня хотели? Но сейчас в любом случае уже ничего не хотят. Одно дело — полукровка-сирота, совсем другое — чистокровка из такого рода. Ну а то, что я к нему не отношусь, — это детали, чтобы это узнать, надо правильный вопрос задавать. А так они, скорее всего, о Поттерах спросят и получат честный ответ… Ну а там сами будут разбираться, потому что Поттеры, конечно, мне много чего задолжали, но вовсе не обязательно всех врагов уничтожать собственноручно.

Ну а пока нам пора спать. Особенно мне пора спать, потому как завтра у нас сюрпризики. И вот эти сюрпризики мне не нравились еще со времен канона — не может взрослый адекватный человек мстить ребенку за травмы детства. То есть или Снейп неадекватный, или тут что-то не так. Правда, в этом варианте реальности вообще все не так, так что все возможно.

Я засыпаю в своей кровати, оградив ее дополнительными чарами, потому что галлюциноген мне не понравился. Так что береженого и Бог бережет, а как он тут называется — это детали. Засыпаю я медленно. Мыслей много разных, потому долго не спится, но вот затем… затем я оказываюсь в знакомом тронном зале. На золоченом кресле сидит женщина, после стольких снов уже однозначно воспринимаемая мамой. Она грустно глядит перед собой, о чем-то вздыхая. И вот в этот самый момент в зал входит офицер, он сосредоточен, но и радостен, по-моему.

— Матушка! — обращается он к женщине. — Благие вести!

— О Милалике? — вскакивает она, с надеждой глядя на офицера.

— Нашли, матушка, — кивает офицер. — Она дважды переродилась, но это точно Милалика, отпечаток души соответствует. Только…

— Что? — интересуется та, что чувствуется мамой.

— Бриты ее кровь захватили, — объясняет ей мужчина. — Мы работаем над этим.

Получив какие-то инструкции, офицер уходит, а мама поднимает взгляд, глядя в этот момент прямо мне в глаза. В ее взгляде бесконечная нежность, ласка, материнская любовь. Она смотрит прямо в мою душу, вдруг начиная говорить:

— Милалика! — обращается она, по-видимому, ко мне. — Мы нашли тебя, доченька. Ты погибла и переродилась, но мы ждем тебя. Потерпи совсем немного, наши вои уже идут за тобой.

И тут я просыпаюсь, обнаруживая, что подушка моя совсем мокрая от слез. Да и я сейчас плачу, потому что понимаю: мама обратилась ко мне сквозь километры. Да, я осознаю, к какому роду отношусь, потому что сейчас все складывается вместе — слова Смерти, ротмистра и эти странные сны. Где-то там меня ждет мама, а зовут меня при этом Милаликой. Меня мама ждет! Даже представить сложно, через что она прошла! Однажды я узнаю, почему меня ждут, даже несмотря на гибель, но сейчас надо подниматься, собираться и топать сначала на завтрак, а потом и на урок.

Вот что странно — за прошедшие дни Малфой себя никак не проявил, хотя должен был, по идее. Что это значит? Непонятно. Ну и Снейп — сверлит ненавидящим взглядом, да и только. Дамблдор, кстати, непонятно смотрит, но с ним-то все ясно — враг есть враг. Умываюсь, одеваюсь, проверяю оружие. Возможно, оно мне сегодня понадобится, возможно, нет. Кстати, канонной сцены с пикси не было, или же я ее просто не помню. Но, по-моему, не было, и это вдвойне странно.

— Привет, Герм! — здороваюсь я с «пинцетом», вывалившимся в гостиную. — На завтрак?

— На завтрак, — кивает он, поздоровавшись. — По слухам, Локхарта арестовали.

— Интере-е-есно! — соглашаюсь я. — А Лаванда промолчала…

— Артефакт какой-то у него нашли, — объясняет мне «пинцет», пока мы идем на завтрак. — Невилл говорит, у Перси от такого артефакта вполне могло сбить крышу.

— Логично, — киваю я.

А еще если в крови мадам Помфри нашли следы оборотного, то желание допросить меня вполне объясняется. Вот только в свете новостей именно допросить без большой волны не получится. То есть… Для начала надо найти моих опекунов, затем расспросить их на предмет «чего скрываемся», а вот потом уже… Серая дама, кстати, близко не подлетает. Действительно, так как я не часть рода, то преступления против рода не было, с точки зрения магии, а вот с ее личной точки зрения… Так что тут не все так просто.

В общем, аврорату пока есть, чем заниматься, ну и Дамблдору, наверное, тоже, потому что он вмиг лишился своих рыжих соратников, а так как Поттеры живы, то Блэк уже не играет. Насколько я расклад, конечно, понимаю. Тоже, на самом деле, хорошо, потому что игры с дементорами — та еще радость, а меня мама ждет. Теперь я это совершенно точно знаю, и мне от самого факта неимоверно тепло.

За завтраком обнаруживается, что жидкость в бокалах содержит не самые приятные примеси, поэтому я ее пить не буду. Зарегистрирую попытку отравления, и все, а потом так же перешлю и отпечаток, и протокол регистрации. Как-то так оно называется. В общем-то, не к спеху, ибо у нас сейчас змейки и Снейп.

— Ты выглядишь как княжна какая-нибудь, — сообщает мне Герм, с интересом разглядывая мой экстерьер.

— Зелененькие, — объясняю я. — В большинстве своем аристократы. Нужно соответствовать, а то загрызут.

— Вот оно то… — тянет «пинцет».

Какая-то у него память избирательная. Часть помнит, часть не помнит, причем какую именно часть, и не угадаешь. Ладно, топаем в подземелье вместе со всей толпой народа. Мне все-таки интересна причина такой ненависти Снейпа, ибо выглядит она странной… Вот и слизеринцы. Я наклоняю голову, как меня мама учила, царственно приветствуя британскую аристократию, прости господи.

Малфой, уже желающий что-то сказать, прикрывает рот, поклонившись в ответ. Да и, в принципе, слизеринцы ведут себя очень корректно, что логично, но непривычно. Значит, тут работает именно то, о чем мама говорила: абы кого подобным вещам не учат, а движения у меня вполне рефлекторные, что заметно. Значит, змейки оценили мой внешний вид и манеры, решив, что я имею право.

Гриффиндор, кстати, держится от меня подальше, но интеллект не проявляет. То есть никаких комментариев, попыток поиздеваться или высмеять. Вообще, как-то тихо себя оба факультета ведут, это неспроста, насколько я понимаю. Такое ощущение, что вся агрессия факультета держалась исключительно на рыжиках, но вот может ли такое быть?

* * *

Все ты, гнида, знаешь… И что Поттеры живы, и что не все так просто. Профессор работает без огонька, это заметно, при этом ситуация выглядит так, как будто мелкая шавка наскакивает на танк. Снейп изгаляется, я же смотрю на этот спектакль с интересом. До «Современника» не дотягивает, конечно, скорее, третьесортный театр где-то в провинции, но забитая девочка бы поверила. Только вот я уже не забитая девочка, потому отлично вижу отсутствие артистического таланта.

Бросив взгляд на слизеринок, замечаю поморщившуюся деву с холодом в глазах. Гринграсс, наверное, кто у них еще такую холодность-то демонстрировал. Значит, змейки видят то же, что и я. Сейчас профессор проходится по моему интеллекту. Строго говоря, такие слова считаются оскорблением в любом обществе, значит, Снейп меня провоцирует. На что? На ответные слова? А ему зачем?

— Вот вы сейчас, профессор, оскорбляете девочку, — задумчиво произношу я. — Не скажу, что это для вас новый опыт, вы вполне сумели потренироваться на моей маме, но неужели отказ девушки задел вас настолько, что вы решили, что оскорблять ее дочь хорошая мысль?

Мои слова повисают в тишине класса. На самом деле, это страшное обвинение в среде английских дворян — что бы ни ответил сейчас Снейп, он потеряет лицо. Мне-то от этого ни тепло, ни холодно, но вот авторитета у него на факультете не будет. А весь Хогвартс, скорее всего, уже знает, что Поттеры живы, авроры тайн хранить не умеют. И вот именно в этом раскладе, профессор Снейп просто теряет лицо.

— Да вы!.. — выходит из себя профессор. — Я вас! Вы!

А вот это совсем странно. Не инсульт, на который он себя накручивает, а сама реакция. Такой реакции у взрослого человека быть не может, нехарактерны они для этого возраста. Тем более по канону он был разведчиком, так что совсем не характерна такая реакция. Значит, или это не Снейп, или его опоили чем-то. Логично?

Вытянув руку, накладываю кольцом заморозку, отчего профессор замирает. Слизеринцы с интересом за мной наблюдают, но ничего не делают. А я разбираюсь с диагностикой. Допросная аптечка содержит и нейтрализатор оборотного, поэтому сейчас я его вливаю, чтобы посмотреть — Снейп ли это вообще.

— Что делаешь? — интересуется у меня Герм.

— Проверяю, не оборотное ли, — поясняю я ему, на что «пинцет» только молча кивает.

Замечаю кивки слизеринцев. Да, здесь ничего объяснять не надо, потому что Снейп ведет себя слишком странно даже для истерички. Сейчас отработает антидот оборотного, а затем можно будет проверить, не опоили ли чем. Ну и тогда решать по обстановке, ибо что делать прямо сейчас, я не в курсе, то есть даже мыслей нет.

— Опаньки, — слышу я голос Герма, выплывая из своей задумчивости.

Ну, где-то так и ожидалось, конечно. И истеричность, и дерганность и желание оскорбить именно меня… Интересно, а настоящий Снейп вообще жив?

— Кто это? — удивляется «пинцет», подобное увидевший впервые.

— Лили Поттер, в девичестве Рейвенкло, — отвечаю я ему. — Мать моя, женщина.

— Интересное кино, — подтверждает мои мысли Герм. — И что сейчас?

— Ну как что… — вздыхаю я. — Разговаривать будем.

Я поворачиваюсь к слизеринцам с простой рекомендацией — декана поискать, может, жив еще. Снейп в каноне той еще гнидой был, но, тем не менее все ж душа живая, кто знает, какой он тут настоящий? После этого направляюсь в сторону подсобки, чтобы побеседовать с «мамой», ибо очень уж много у меня к ней вопросов. Но первый желательно прояснить сразу же — есть ли у нее метка, или нет.

Как ни странно, но змейки просто спокойно выходят из класса, совершенно ничего не комментируя, что, я полагаю, как минимум странно. Может, решили, что их хата с краю? Трудно сказать, на мой взгляд. Ладно, с загадками потом разберусь, сейчас мне интересно, что здесь вообще происходит, потому что ситуация со здравым смыслом совсем не дружит. То есть давно и надолго вышла за рамки моего понимания.

Ну-с, начнем, благословясь…

— По какой причине вы не приняли меня в род? — спрашиваю я.

— Так приказал Дамблдор, — отвечает мне «мать».

— А Снейпа ты тоже по приказу изображала? — интересуюсь я.

— Так приказал Дамблдор, — слышу я в ответ.

— Почему ты ему подчиняешься? — спрашиваю я.

— У него моя кровь, он может приказать что угодно, — всхлипывает женщина.

И вот тут меня настигает понимание. Раз с помощью крови Дамблдор может сотворить что угодно, то вся история с Пожирателями, Волдемортом и тому подобное — это театр. Просто огромный театр. Я продолжаю расспрашивать Лили, радуясь тому, что волосы у меня длинные и дыбом встать не могут. Но это ж какой страшный замысел… Как игра в солдатики, не иначе. Интересно, у бородатого есть кровь всех магов Британии? Тогда он не мог не подстраховаться и внахалку к нему лезть смертельно опасно. Значит, операцию по изъятию крови надо тщательно планировать.

А пока накладываем чары забвения на пределе сил и спокойно топаем на следующий урок. Герм с интересом поглядывает на меня, но молчит. Я же в глубокой задумчивости, потому что представить нашего Великого Светлого в качестве вот прямо такого вот кукловода… Нет, я верю уже во все, и даже в то, что на месте Дамблдора Гриндевальд какой-нибудь, но как-то слишком круто получается…

— Вот такие у нас сказки, — хмыкаю я, поднимаясь из подземелья. — И сказочники заодно.

— Но погоди, ты же, в отличие от нее, не абсолютно подчинена! — доходит, наконец, до «пинцета». — Тогда как?

— Любого человека можно сломать… — задумчиво отвечаю ему. — Если, например, болью…

— Болью можно, — кивает Герм. — Помню… В общем, помню, да. Считаешь, их просто ломали?

— Да, пожалуй, — отвечаю ему. — Очень реакции похожи именно на страх боли.

Мне ребята еще в той жизни многое о разных типах страха рассказывали, так что даже не сюрприз. Здесь могли просто достичь страха болью, а повторять подобное никто добровольно не согласится. Вопрос теперь в том, можно ли винить в чем-либо сломленного человека? С одной стороны, нет, конечно, а вот с другой… С другой, совсем иная история получается, потому что, даже имея кровь, Дамблдор сильно вряд ли контролировал каждый их шаг, то есть обращаться со мной хоть как-то по-людски они теоретически могли. Интересно? Еще как!

Глава двенадцатая

Хорошо подумав, я затаскиваю военного в неиспользуемый класс — перетереть ситуацию. Есть у меня ощущение, что мы по самой кромке ходим, а местный моджахед может ответить так, что мало не будет. Значит, надо, как минимум, подстраховать «пинцета». С гранатами в помещении он вряд ли дело имел, потому имеет смысл выдать ему «Вальтер».

— Так, Герм, — сразу же беру я быка за рога, — у нас возможны резкие обострения, а ты голый.

— И что ты предлагаешь? — интересуется «пинцет».

— А вот, — хмыкаю я, положив на стол пистолет. — От «ПМ» он, в принципе, немногим отличается, а у тебя хоть какая-то гарантия.

— Есть, понял, — кивает Герм, прибирая оружие и запасную обойму.

Скорее всего, ему это не понадобится, так как основной вектор агрессии на меня направлен, но предохраняться надо, так Гром говорил. У нас сейчас Маккошка, а дальше полная неопределенность. То есть или меня изо всех сил игнорируют, или происходит срыв в горячую фазу. Судя по наблюдаемым признакам, первый вариант более вероятен.

МакГонагалл изображает полный игнор. То есть изо всех сил не смотрит на меня, что мне не слишком, конечно, нравится, потому что непонятно. Либо пытаются усыпить бдительность, либо действительно паузу взяли. Точно это выяснить прямо сейчас невозможно, поэтому надо подождать и посмотреть на развитие событий. Вообще непонятно, что в этой школе происходит! Канон улетел неизвестно куда, да еще и выясняется, что все канонные события — это театр. Но у каждого театра должен быть свой мотив, а вот именно мотива я и не вижу.

Уничтожение аристократии? Ну, в чем-то да, потому что вряд ли у него есть кровь всех детей. Но именно такое уничтожение — оно странное, слишком много ненужных телодвижений. Ну и направленная ломка меня — это вообще ни в какие ворота не лезет, потому что нет логического объяснения. Помню, в каких-то фанфиках Дамблдор педофилом выставлялся, но это тоже критики не выдерживает. То есть может быть, конечно, на свете чего только не бывает, но тогда направление ломки было бы другим. В общем, все непонятно, информации очень мало, и взять ее неоткуда.

— Мисс Поттер! — заявляет мне эта мымра. — Вас ожидает директор. Пароль — шоколадные леденцы. Извольте пройти немедленно!

— Директор вызывает к себе девочку? — с интересом спрашивает Герм. — Интересно, а с какой целью?

— Не ваше дело, мистер Грейнджер! — вызверивается на него МакГонагалл.

А осмелел «пинцет» с оружием в кармане, осмелел. На деле, если со мной теперь что-то случится, то кино будет совсем не смешным. То есть аврорату будет что предъявить, но ничего аврорат предъявлять не будет. С одной стороны, можно не пойти. Но вопрос «что они сделают» — сложен и противоречив, потому что это открытое противостояние. А если пойти, показав покладистость… Только ствол надо держать под рукой.

— Ну, пошли, — командую я военному. — Подождешь меня у двери, может, прикроешь, есть что.

— Есть, понял, — кивает мне «пинцет».

Мы идем в сторону директорской башенки, а я перевешиваю автомат, чтобы иметь возможность за него схватиться. Что-то мне кажется, не все так просто будет… Назвав пароль горгулье, поднимаемся по лестнице. Герм остается на месте, я же захожу внутрь. Ну где-то так я себе это все и представляла, да. Только портретов нет, воспетых в каноне да фанфиках, а это симптом.

— Вы забыли свое место, девочка моя! — слышу я мягкий старческий голос. — Империо! Раздеться полностью и встать на колени!

Дамблдор оказывается передо мной. Он что-то делает со своей мантией, а я в это время сопротивляюсь радостному желанию обнажиться. Вот ползет уже с плеч мантия, пальцы берутся за пуговицы формы, но артефакты помогают мне сопротивляться, хоть это и не слишком выходит. Действительно, что ли, такая мощная палочка?

— Ты будешь чувствовать и понимать все, маленькая дрянь, — сообщает мне старик. — Но ничего сделать не сможешь!

Я все борюсь с собой, пытаясь не поддаться, но пальцы расстегивают пуговицы. Возможно, поэтому я пропускаю происходящее, фиксируя его краем глаза — резко вспыхнувший зеленым камин, начавший поворачиваться в ту сторону Дамблдор и щелчок выстрела. Альбус Персиваль и так далее заваливается на пол, я снова контролирую свое тело, выдергивая оружие.

— Спокойно, Ваше Высочество, — произносит гость. — Свои.

От одного-единственного слова я просто оседаю на пол, чтобы поплакать, потому что отлично понимаю, что именно едва не случилось. Но теперь здесь свои, наши, а кровь мы найдем. Мне еще надо доложить обо всем выясненном, так что я довольно быстро беру себя в руки.

— Куда полетел, гад⁈ — интересуется гость, ловя что-то полупрозрачное. — Рано тебе. Сначала расскажешь, где кровь детская…

— Не только детская, — комментирую я. — Он минимум половину Британии контролировал.

— Совсем интересно, — хмыкает русский офицер — а кем он еще может быть? — Так, Высочество, дергай порт-ключ, а дальше мы тут сами, договорились?

— Договорились, — киваю и встаю с пола, чтобы Герма с собой взять. — Тут вообще не пойми что происходит, — жалуюсь я. — Как-то слишком целенаправленно меня хотели сломать или убить. Не бывает же такого?

— Все выясним, красна девица, — хмыкает он.

Вот это мне нравится — профессионалы работают. Я открываю дверь, чтобы увидеть застывшего Герма. Фините, впрочем, чары снимает быстро, потому дальше мы наблюдаем виноватый вид военного медика. Но «свой» прав, незачем торчать здесь, поэтому я беру Герма за руку и активирую порт-ключ.

В следующее мгновение попадаю в объятия ребят. Меня обнимают и ротмистр, и пластуны, искренне мне радуясь, а Нежноглаза просто стоит и смотрит, поэтому я к ней подхожу сама. Она меня обнимает просто без слов — ничего не говоря, но очень ласково. Я среди своих, и от этого мне очень тепло на душе.

— Ребята, Герм — тоже перерожденец, военный медик, — объясняю я. — Сюда прямо оттуда попал, так что сами понимаете.

— А ты вообще, оказывается, царевна, — хмыкает ротмистр. — Зачем таилась?

— Сама не знала, — вздыхаю я. — Только в Хогвартсе память проснулась.

— Вот оно как… — офицер задумывается. — Значит так, тебя приказано переправить как можно скорее. Парня тоже?

— Парня тоже, — киваю я. — Иначе трупы будут.

Ротмистр отлично понимает, о чем я говорю, потому просто кивает, а я хочу просто прореветься, потому что напугал меня, конечно, Дамблдор…

* * *

Я подолгу разговариваю с товарищами офицерами, особенно с ротмистром. Есть у меня некоторые непонятности, выяснить суть которых просто необходимо. Во-первых, я не люблю сюрпризов, а, во-вторых, кто-то ж царевну убил? Ну и важно мне, почему его ничуть не удивило, что я попаданка. Еще мне интересно, что именно случилось в кабинете Дамблдора.

— По идее, у старика был феникс, почему не вмешался тогда? — не понимаю я.

— Кто был? Феникс? — ротмистр изо всех сил пытается не смеяться, я вижу это. — Даже теоретически не могло быть, — объясняет мне офицер. — Жар-птицы, фениксы и тому подобные звери обладают высокой температурой оперения. Вы б там зажарились…

— Поняла, — киваю я. — А все-таки, почему никого не удивило, что я — Милалика?

— Матушка твоя, Высочество, от Кощея род ведет, — объясняет мне офицер. — Вас невозможно совсем убить.

— То есть или это сделал тот, кто не знал о такой подробности, или… — я задумываюсь. Что-то подобное я знала или помнила, мысль просто ускользает, и все. — Слушай, а можно мне как-то память вернуть?

— Можно ритуал Возвращения Сути провести, — пожимает плечами ротмистр.

Вот тут я делаю стойку. Что за ритуал? Почему не знаю? Вцепляюсь в офицера, расспрашивая подробности. Вот что у меня получается — всю память девочки на момент смерти можно восстановить. Это очень хорошая новость, но дело не только в памяти, можно вернуть и тело. То есть я буду Милаликой по самой сути своей. И маме проще будет, и мне тоже, потому что внешность Герании Поттер у меня вызывает внутреннее отторжение.

— Скажите-ка, ротмистр, а могла ли иметь место подмена ребенка? — интересуюсь я, вспомнив, наконец, о чем подумала. То есть девочка вдруг стала истеричной, плаксивой… Понимаете?

Ну да, я вспоминаю сказки о подмене из английского эпоса. То есть если это британцы, то вполне могли и не знать, что означает «род от Кощея». Фейри сильно вряд ли, а вот Дамблдор… Если допустить, что Пандора Лавгуд имела что-то общее, то… Хм… Луна-то у нас попаданка получается, то есть она бы это дело пресекла, но ведь произойти подобное могло и до ее рождения?

— Несмеяна… — задумчиво произносит ротмистр. — Ревет постоянно, но царица ее в дальние покои отселила. Народ думал, что это из-за рева, а оно вона как получается…

— Если девочка подменыш, — отвечаю я ему, — то мама этого не могла не почувствовать, а это опять упирает нас в Дамблдора. Ну или в Магическую Британию.

— Ну у Магической Британии сейчас проблемы… — говорит русский офицер.

Он мне объясняет, но это и так понятно: игры с магией крови, фактическое нападение на русскую царевну, непростительные опять же… То есть МКМ возбухла, русские возбудились, и магическая часть Британии как-то очень быстро прекратила свое существование. Как отдельное государство, разумеется. Ну и все кто смог страну покидают, потому что такая сказка никому не понравилась. А о применении магии крови и сборе оной для управления магами известно стало моментально. Ну а затем были найдены и арестованы Поттеры, просто на всякий случай. Следом и Русь присоединилась со своими обвинениями, так что Поттерам стало очень несмешно.

Мою идею о подменыше обещают проверить, а меня саму зовут в ритуальный зал — голыми признаками светить. Большая часть всех ритуалов голышом проводится, правда, почему так, мне сие неведомо. Ну сказано — раздеться, делать нечего, поэтому я на пороге ритуального зала скидываю одежку. На деле, тело у меня детское, поэтому стесняться пока еще нечего, но вот осознание при этом того, что именно желали со мной сделать, вызывает глухое рычание.

Итак, ритуал. Меня ставят в круг по центру зала, вокруг становятся гоблины, и я выпадаю из действа, как будто засыпаю. И вроде бы сплю, а вроде и нет — перед глазами встают картины, никогда ранее мной не виданные. Люди, которых я прежде не знала, речи, мной не слышанные. Какие-то разговоры, речи, приемы… Передо мной раскрывается что-то необычное и одновременно знакомое, отчего я начинаю задумываться над тем, что вижу.

Получается, убили меня, когда мне было пятнадцать. Интересно, потому что, насколько я помню, в этом возрасте подмены не делают. Ну, исходя из сказок. При этом у меня есть вопросы к отдельным представителям стрельцов, и я эти вопросы задам. Еще нужно узнать, что с духом Дамблдора сделали, возможно, у него тоже есть часть ответов. Ну а пока нужно расслабиться и впитывать новую старую информацию.

Кстати, припоминается еще один разговор с мамой, где она мне объясняет, почему убить меня совсем нельзя, я рано или поздно вернусь. Как и ее — поэтому род наш правит не первую сотню лет. Наверное, возмущение Смерти было связано с тем, что я не достигла какого-то уровня понимания? В любом случае дома окажусь — знающих людей поспрошаю. На этой мысли мое сознание выключается, отчего я открываю глаза в своей кровати. В местной своей кровати, конечно.

Вот мне интересно, почему я к Герму ничего не чувствую? По идее же, любить должна? Ну по всем фанфикам, по идее, должно так — бац, и бесконечная любовь. С другой стороны, с чего вдруг мне его вот так вот «бац»? То есть непонятно, но вот бросаться в объятья не тянет от слова «совсем». Интересно? Интересно, конечно, но не сильно. Как показывает практика, любовь — чувство хлопотное и геморройное. Поэтому даже, наверное, хорошо, что нет ничего.

Вроде бы здесь наши дела завешены, прочими делами займутся пластуны, а нам надо бы отправляться домой. Вот только доверять никому сверх ограниченного круга я не спешу, поэтому надо с ротмистром поговорить. Что-то мне кажется странной связка возможной подмены с английской стороной, причем наш посол даже не дернулся.

— Ну, имеет смысл логика, — подумав, отвечает мне ротмистр. — Действительно, концы могут и отсюда расти. Правда, вряд ли они рискнут, но я тебя понял…

— Лучше быть параноиком, чем трупом, — цитирую я известную в узких кругах поговорку. — Так что береженого…

— Логично, — кивает он, а после откланивается.

Я иду общаться с Гермом, а пластуны в это время осмысливают канал эвакуации. Вариантов на самом деле несколько, но что решат — этого я не знаю. А в Британии в это время набирает обороты скандал, потому как русским Дамблдора мало, у них списочек, а МКМ отдавать магов по списочку не очень хочет, поэтому возникают некоторые треньица.

Глава тринадцатая

Ну, примерно так я себе это и представляла. Когда товарищи заговорили о переправке по воздуху, я и подумала о русском национальном способе. Из сказок который. Поэтому как-то утром, будучи одетой уже в нашу, русскую форму, я выхожу на двор банка, чтобы увидеть там… ступу. Оглядев сопровождающих, сразу же представляю себе селедку в консервной банке, а с другой стороны — столько мужчин обнимают, такое внимание… Наверное, мои мысли написаны у меня на лице, потому что ротмистр весело хмыкает.

— Не бойся, товарищ старший лейтенант, — говорит он мне. — Места на всех хватит.

— Ну… тебе видней, товарищ ротмистр, — улыбаюсь я ему.

Ему действительно виднее, получается, потому что по мере приближения к ней ступа становится все больше и больше, и вот я уже вижу дверцу в ее боку. Совсем интересно, учитывая нелинейность увеличения объекта. Магия, наверное, какая-то, учитывая, кто у нас в ступах летал. Весело перешучиваясь с товарищами офицерами, я подхожу к ступе, все еще пытаясь понять, что именно меня беспокоит. Нет, что беспокоит — понятно. У меня в фанфиках Поттер и Грейнджер с первого взгляда и на всю жизнь, а тот даже научного интереса нет. Здесь нет предназначения? Или чего другое?

— О чем задумалась, красна девица? — интересуется у меня обнаружившаяся внутри… Ну, наверное, баба Яга.

Не знаю, какая она Яга, но вот точно не баба. Молодая женщина с внимательным взглядом, с интересом смотрит на меня. Одета она в платье в старинном русском стиле, мехами украшенное да самоцветами разными. В общем, ни разу не баба. Смотрит она очень по-доброму, сразу предложив мне присесть на скамеечку маленькую, доселе мной не виденную.

— Не понимаю я, — откликаюсь я. — По идее, я и во-он он друг другу предназначены, должны любить друг друга, чуть ли не с ходу, а на деле — даже интереса не вызывает.

— По чьей идее, спрашивать не буду, — улыбается Яга, погладив меня по голове, что очень приятно, оказывается. Дите я… Хоть и офицер, а все равно дите… — Подумай сама. Ты дважды перерожденная, он единожды, так?

— Так, — киваю я. — Нам еще, кстати, выяснить надо, куда из памяти его прошлый год делся, но это не к спеху.

— Кроме того, вы из разных временных потоков, правильно? — спрашивает самая сильная из известных мне ведьм.

— Да, лет тридцать между нами, — вздыхаю я. — Но взаимопонимание есть вроде.

— Не во взаимопонимании дело, девочка, — Яга опять меня гладит. — Вы разным мирам принадлежите, какое уж тут предназначение?

— Хм… А тела? — интересуюсь я только для того, чтобы удостоиться нуднейшей лекции.

Если коротко, то тела — это физика и химия. Та же Амортенция все равно действует на сознание, чем и опасна. А так как основные арендаторы тел ушли на свет, то никакие предназначения уже не работают. Разве что мне мальчик сам по себе понравится, но вот тут у нас проблема — в нашей паре я старшая, а девочка где-то там, внутри себя хочет быть девочкой. Потому свою ответственность за Герма я понимаю, но любовь в таких условиях не разовьется.

Положа руку на сердце — не очень-то и хотелось. Я к маме лечу! К настоящей всамделишной маме, что ждала меня, даже невзирая на смерть! Ну и к папе, хотя я его немного опасаюсь, потому что запомнился он мне как опасность для попы, а дети такого не любят. Дети к боли вообще плохо относятся, поэтому и неудивительно. Странная история получилась, при этом у меня такое ощущение, что Смерть знала, просто желая меня таким способом вернуть маме, ну, если клювом щелкать не буду. Клювом я щелкать не стала…

Кстати, о Дурслях. Не было никаких Дурслей, то есть вообще. Сестренку свою Лили просто убила, обиделась, значит, за «уродину» и убила. Заплатила штраф и успокоилась, а чего о магглах беспокоиться? То есть мать Геры Поттер была так себе человеком, а отец — олень оленем. Он получил Лили в рабство, вот хотелось ему и все, мажор долбаный. Абсолютно послушная всем его желаниям девушка своей воли не имела, потому и творила то, что творила. Дамблдор убедил Джеймса в том, что Гера не его дочь, после чего взрослый мужчина с радостью издевался над ребенком. Принятия в семью не было, не было и защиты рода…

Мы летим домой, а Яга расспрашивает меня о том, как я жила здесь, ну и ранее, в той жизни. Вижу я, не нравится что-то самой великой ведьме. А что не нравится, не говорит, ну, надеюсь, рано или поздно узнаю, куда денусь. Все тайное рано или поздно обязательно становится явным.

— Насколько я понимаю, я во дворце жить буду? — интересуюсь я у Яги.

— Да, — кивает она. — С матушкой да батюшкой, а что?

— Ну я же офицер, — объясняю ей. — Может, найдется, куда меня приткнуть, чтобы от скуки не издохнуть?

— Может, и найдется, — с еще большим интересом смотрит на меня самая сильная из известных мне ведьм. — Ты об этом попозже с воями посудачь.

В смысле с ответственными людьми. Это логично. В поле царевну, разумеется, не пустят, но хоть что-то делать — уже польза великая, потому что иначе взвою. Не привыкла я ничего не делать, но тут есть еще один нюанс, о котором спросить забыла.

— Яга, а как с магией? У меня же теперь магия есть, только я ж не знаю них… Ничего, — обращаюсь я легендарной нашей.

— Во-первых, магия есть у всех, — вздыхает Яга. — Во-вторых, Школа Ворожеев есть, туда и царской дочери не стыдно будет.

— Как — у всех? — не понимаю я.

— Русь магическая, — объясняет мне легендарная. — Все маги там, а у людей магов не рождается, ибо никому это не нужно. Не немцы чай, так детей мучить.

Сначала до меня не доходит, при чем тут немцы, потом я вспоминаю, что на Руси вообще всех иностранцев так звали, ну кроме басурман, конечно. И вот тут я понимаю мудрость народа. Рожденные немагами маги вырваны насильно из привычного мира, не имея возможности ни помочь, ни рассказать, ни разделить интересы. Они должны прятаться от любимых, потому что найти пару в мире магии… Маленький он, потому и сложно. В общем, довольно это непросто, а тут простое разделение — и мажата в мире людей не рождаются. Уж не знаю, как этого удалось добиться, но, на мой взгляд, это самое лучшее, что я узнала до сих пор.

Ступа ощутимо идет вниз, по-видимому, приближаясь к цели своего путешествия, а я борюсь с внутренним нетерпением, ведь я маму увижу! Маму!

* * *

От Несмеяны я сейчас отличаюсь мало, то есть реву большую часть времени. Впервые за долгое время я чувствую не только тепло обнимающей меня женщины, но и… это просто не объяснить, потому что всеми фибрами своей души я чувствую — это мама! Мамочка обнимает меня гладит, рассказывает о том, как она меня ждала, как распознала подмену и боялась произошедшего. А я реву, просто ничего не могу с собой поделать. Такое чувство, что мечты Милены и Герании о маме просто усилили чувства Милалики.

Что самое интересное, меня отлично понимают. Папа тоже обнимает, как сокровище просто. Я чувствую, что вот он мой папа и что он меня очень любит. Я просто теряюсь и растворяюсь в родительском тепле, не желая с ними расставаться даже ночью, хотя это и неправильно. Но мне ставят кровать в комнате, прилегающей к родительской спальне, чтобы я, если что, могла позвать на помощь.

Странно, но кошмаров нет, совсем нет, хотя должны быть теоретически, все-таки обе жизни у меня были не самые простые. Следователи потрошат Дамблдора, тот факт, что он сдох, никого не останавливает, а я сижу с родителями. Мне, оказывается, достаточно просто чувствовать руку мамы, чтобы ощущать себя комфортно, а мамочка радуется тому, как я изменилась.

— Мамочка, а можно я на подменыша взгляну? — интересуюсь я. — Ну, на Несмеяну?

— Можно, моя хорошая, — кивает она, поднимаясь на ноги. — Пойдем-ка.

Несмеяну устроили в дальних покоях, обеспечив всем необходимым, но смотреть на вечно ревущую копию Милалики маме было, конечно же, невмочь. Она ведет меня с собой по коридорам царского дворца, меняющихся от богато украшенных до серых и темных, а я думаю о том, зачем мне это надо. Но надо же зачем-то… Вот наконец мы доходим до покоев, из-за дверей которых доносится тоскливый рев, заставляя маму морщиться. Я накладываю «Нетрта», чары, показанные мне местными «летучими мышами», прямо через дверь. Рев мгновенно прекращается, что логично, потому что Несмеяне реветь сейчас нечем.

Дверь открывается, мы входим, чтобы увидеть льющую слезы девушку. Что-то мне в ней кажется странным, поэтому я подхожу поближе, чтобы разглядеть получше то, что вижу. Интересно, а если попробовать так? Я накладываю Фините Инкантатем на пределе всех своих сил, отчего голова начинает кружиться, а вот Несмеяна изменяется внешне.

— Получается, меня вернули в тот же временной отрезок, из которого похитили? — интересуюсь я у мамы. — Меня сколько времени не было?

— Месяца три, доченька, — вздыхает мама. — Все глаза уже выплакала.

— Особенно это интересно тем, что моя жизнь военной, получается, в другом мире прошла, раз в будущем… — задумчиво произношу я. — Жаль, Смерть не расспросишь.

— Ну почему сразу не расспросишь… — копируя мои интонации, произносит царица Магической Руси. — Это мы решим, но я вижу, ты знаешь эту девочку?

— Знаю, мама, — киваю я. — Не понимаю, что она тут делает, потому что здесь ее точно быть не должно. Гермонея вели позвать, очную ставку делать будем.

— Интересно, — улыбается мама, хлопая в ладоши, а девочка, придя в себя, падает перед нами на колени.

— Умоляю, верните меня мамочке и папочке! Лучше пусть накажут! Пожалуйста… — вполне канонно выглядящая Гермиона Грейнджер плачет.

Но плачет она уже не так, как Несмеяна, а именно как испуганный ребенок. То есть уже по-людски. Разобраться в происходящем необходимо, даже очень, но вот именно эта девочка на месте царевны очень четко указывает на Дамблдора. Особенно в свете всего выясненного ранее. Учитывая неканон и тот факт, что Герма в школе убили, то пока версия непротиворечивая. Очень хорошо.

— Чем могу служить? — интересуется вызванный мамой следователь.

— Милалика? — переадресует его ко мне мамочка.

— Со мной из Британии прибыл перерожденец, бывший Гермоней Грейнджер, — объясняю я. — Эта девочка — Гермиона Грейнджер, она работала подменышем меня. Проблема в том, что они оба из семьи сквибов по английской классификации, но почему-то я от мальчика о пропавшей сестре не слышала.

— Вы хотите проверить память обоих? — интересуется следователь. — А потом?

— Да пусть домой летит или куда захочет, — вздыхаю я.

Мне очень интересно узнать, что именно произошло с ними обоими, но я в первые ряды не лезу. Во-первых, все самое нужное мне и так расскажут, во-вторых, автора-организатора мы и так уже знаем, в-третьих, ну узнаю я, и что? Информации ради информации не бывает, она для чего-то нужна. С нужностью взрослые дяди и тети разберутся, а я в школу пойду. Только арсенал боевой сдам — и сразу же пойду.

Выйдя из помещения, я отправляюсь за мамочкой. Меня мало интересует, куда она идем, потому что мне важно быть рядом с ней. Но стоит нам только дойти до Тронного зала, как ко мне обращаются.

— Ваше Высочество, — оглянувшись, я вижу ротмистра и приветствую товарища.

— Отчего так официально? — интересуюсь я, разглядывая офицера.

— Георгиевская дума Руси Магической, рассмотрев воспоминания, как исторические, так и современные, — очень торжественно произносит ротмистр, отчего я рефлекторно принимаю строевую стойку, что в платье выглядит, конечно, оригинально, — подтверждает статус георгиевского кавалера царевны Милалики.

Он закрепляет у меня на платье небольшой белый крестик, вызывая тем самым живейший интерес, ибо что это такое, я не знаю. Надо будет потом почитать, потому что мамочка выглядит очень удивленной. Но ротмистр как будто понимает, что я не осознаю своего нового статуса, поэтому начинает мне рассказывать. Он повествует, объясняя, что это за статус, зачем он нужен и чем я теперь отличаюсь от военных и гражданских лиц Магической Руси. Поток информации просто заставляет меня замереть, обдумывая.

— А в школе смеяться не будут? — интересуюсь я.

— Над георгиевским кавалером? — хмыкает офицер. — Самоубийц там нет.

— Тогда ладно, — киваю я. — Обмывать будем?

— А как же! — обрадованно подтверждает ротмистр.

Мы уговариваемся о месте и времени, офицер покидает нас, а я рассказываю мамочке о традиции обмывать ордена. Мамочка с интересом внимает, кивая и ведя меня в сторону Тронного зала. Она что-то говорит о том, что шокировать надо правильно, а я не возражаю — маме виднее, мне достаточно того, что она есть.

Глава четырнадцатая

Ой, как голова-то болит… забыла я совсем, что тело-то у меня детское, потому не уследила за нормой. Товарищи офицеры отнеслись к этому с пониманием. То есть тело принесли, уложили, и все. А утром я с больной головой виновато смотрю в мамины глаза. А мамочка улыбается и протягивает мне кувшин.

— Отпей, доченька, — говорит она мне. — Сразу легче будет, батюшка твой не раз на себе проверял.

— Ты не сердишься? — тихо спрашиваю я, потому что стыдно неимоверно.

— Нет, маленькая, — качает она головой. — Это ваша воинская традиция, а то что нормы ты своей не знаешь, так то предсказуемо, ребенок ты еще. Так что пей отвар, одевайся и пойдем к Яге.

— Да, мамочка, — киваю я, присасываясь к кувшину.

Интересно, что мы у Яги-то забыли? Ладно, думаю, скажут, тем более что у меня самой к ней вопрос образовался, потому что я на свои, по идее, пятнадцать не выгляжу, вчера ребята обратили мое внимание на этот вопиющий факт. Желудок подает сигнал, намекая на то, что поесть после волшебного кувшина было бы очень неплохо. Я переадресую эту проблему маме, подкрепив ее жалобным взглядом. Царица магической Руси хихикает.

— Пойдем откушаем, — улыбается она мне. — Видела бы ты себя сейчас.

Ну, как я сейчас выгляжу, я и так неплохо представляю. Но голод не тетка, и подумать о том можно будет и попозже. Я цепляюсь за мамину руку, против чего она совсем не возражает, идя в трапезную. Вот, кстати, странность — Возвращение Сути мне сделали, по идее, мне должно быть пятнадцать, почему я тогда веду себя, как совсем ребенок? Неужели стрессы так сказались?

Все больше замечаю за собой этот факт — несмотря на опыт и знания, я дите дитем. Не скажу, что такого невозможно, но причина-то должна быть? И грудь у меня совсем не мамина, хотя должна бы уже вымахать. Ладно, Ягу спрошу, потому что беспокоит меня это. Знаю, что все будет, но вопросы просто душат. На мальчиков смотреть интересно, но и только, а в пятнадцать уже должно и в голове на эту тему включаться, я точно знаю.

Завтрак у нас сегодня плотный, но я налегаю больше на перепелиные яйца, потому что мяса почему-то просто не хочется, а хлеб душистый, отказаться от него просто выше моих сил. Запиваю все терпковатым кисленьким морсом и сама чувствую, как начинаю добреть. Солнышко сияет ярче, и вообще жизнь прекрасна. Заулыбавшись, я на мгновение грубо нарушаю этикет, прильнув к маме, но точно знаю, что мне за это ничего не будет, потому что нет тут больше никого, а слуги и сами рады возвращению Милалики. Очень уж мамочка плакала…

К Яге именно идти, как оказывается, никуда не надо — в прилегающей к спальням горнице большое зеркало стоит, через него можно и поговорить, и к себе пригласить. Вот она, настоящая магия, а не палочкомахательство всякое. Мамочка активирует зеркалои трижды произносит приглашение Яге в гости.

— Здравствуйте, — здороваюсь я, изнывая от нетерпения.

— Здравствуй, — очень по-доброму улыбается мне легендарная наша. — Как поживаешь?

— Лучше всех, — улыбаюсь я в ответ. — У меня вопрос есть…

— Давай послушаем вопросы дочери твоей для начала? — предлагает маме Яга. — А то ее того и гляди разорвет.

Они добродушно смеются вместе, а я немного даже смущаюсь. Но мне действительно надо узнать, бороться ли со своим состоянием или нет. Для меня это очень-очень важно! Даже важнее того, почему я на Герма не бросаюсь, хотя должна бы, по идее. Что значит, по чьей? По моей, разумеется!

— Яга, мне в Британии сделали Возвращение Сути, то есть я вроде бы стала пятнадцатилетней… — начинаю я.

— Да? А почему не двадцатилетней? — сразу же интересуется она в ответ. — Твоему телу там сколько было?

— Что-то около двенадцати, может меньше, но… — я не понимаю, что она хочет сказать.

— Ну вот ты и вернула свое тело, — улыбается мне легендарная наша. — Но взяться пятнадцатилетнему телу у двенадцатилетней девочки неоткуда, понимаешь?

— То есть мне двенадцать? — удивляюсь я.

— Да, доченька, — смеется мамочка, а я задумываюсь.

Теперь многое становится понятным. И почему меня так срубило, и почему поведение такое, совсем детское, и почему на Герма я не бросаюсь. О душе мне все еще раньше объяснили, да и есть разница между никому не нужной сиротой и царевной — другой уровень, другое восприятие, другие правила. А тело мое пока мальчиками не интересуется — у него другие проблемы. Выплываю я из своих размышлений, лишь почувствовав холод.

Прямо напротив мамочки и Яги стоит Смерть. Я ее сразу же узнаю, но как-то понимаю, что это не она за мной пришла, а мамочка ее позвала. Ну я же не хочу быть невежливой?

— Присаживайтесь, тетя Смерть, — приглашаю я ее. — Угоститесь с нами.

— Милалика, ты, конечно, чудный ребенок, — Смерть улыбается, но за стол усаживается, чем удивляет и Ягу, и мамочку. — Впервые меня чаевничать зовут…

Я вижу и ее удивление, не понимая, чем оно вызвано, а мамочка объясняет, что на меня сегодня слишком много свалилось — и абстинентный синдром, и открытие своего возраста, а потом спрашивает тетю Смерть, что это вообще было. Я вопроса не понимаю, зато наша гостья, я вижу — отлично.

— Девочку вашу не просто выкрали, — вздыхает Смерть. — Ее «зачеркнули», поэтому возродиться в том же мире она не могла, а в соседних — людских — очень быстро умирала, так, что я не успевала переместить тело. А тут у британского коллеги Избранная опять умерла, да и миры сочетающиеся…

— И ты решила, что малышка сумеет пробиться, — кивает Яга. — В принципе, так оно и случилось, но вот к Дамблдору в этой связи дополнительные вопросы возникли.

— Откуда он вообще такие вещи знает… — в задумчивости тянет мамочка, и тут опять я влезаю.

— Гриндевальд, мамочка. Нацисты же кучу людей убили, могли и демона призвать, — поясняю я свою мысль.

— Устами младенца глаголет истина, — кивает Смерть. — Так что занятие у вас есть.

— Погодите, вы говорите о мирах, что это значит? — цепляюсь я к словам.

— В школе узнаешь, малышка, — сообщает мне мамочка, ласково улыбаясь. — Сейчас мы чаек допьем, договорим и делами займемся.

То есть подход армейский: «все, что нужно, до вас доведут». О «пинцете» Смерть поясняет мне, не дожидаясь вопроса. Я стараюсь не хихикать, потому что горе у человека — помер он. Но даже на войне бывает смерть по глупости, вот и тут…

* * *

Герм, меня, получается, обманул. Совсем не басмачи его накрыли, хоть и в смерти «пинцета» виноваты были, конечно. Врачом он не был, фельдшер молоденький, потому и потерянный такой, а убило его в процессе оправления. Это ж смотреть нужно, где поср… погадить садишься. Смерть показала мне его последние минуты жизни — отошел от колонны, присел в позе орла, поднатужился и взлетел. Именно поэтому я хихикнула, потому что премия Дарвина на войне именно так и зарабатывается.

Но суть не в том, как умер незадачливый прапорщик, суть в том, что он меня обманул, а я такого не прощаю. Никому не прощала раньше, и не прощу сейчас. Я себя не на помойке нашла, поэтому искренне считаю, что должна человеку доверять, а Герму я больше не доверяю совершенно, ну и… По-моему, он слабак. То есть команды выполняет и все, а я девочка, а не ротный командир, мне опора нужна, так что пейринга у нас не получится. Обидно, конечно, почти до слез, я же эту пару своими же руками, а он… Гад он, вот что. Ну и хрен с ним, надо только выяснить, что с ним, да как, и вышибить обратно в Британию. Вот и посмотрю я на этого «почти офицера». Если хотя бы сестру не предаст, то будет жить свою жизнь в новом Хогвартсе, а нет…

И ничего это не жестоко. За обман моего Высочества я б его… А так просто домой поедет, под родительскую ласку жопу подставлять. Ладно, позлилась — и хватит. Я добрая, очень-очень добрая на всех девочка. Вот.

— Гермиона, ты пришла в себя? — интересуюсь я у девочки, которая изображает… по-моему, это реверанс, хоть так сразу и не скажешь.

— Да, Ваше Высочество, — тихо блеет она, старательно пряча руки за спиной. Боится, что бить будут, что ли? Совсем лимонники озверели!

— У тебя, как и твоего брата, есть выбор — остаться здесь или вернуться домой, — объясняю я Гермионе Грейнджер. — Я хочу знать ваше решение.

— А можно, я подумаю? — с опаской покосившись на Герма, поинтересовалась девочка.

— Я вернусь через десять минут, — сообщаю я Грейнджерам и, развернувшись, выхожу из горницы.

Ну что, парень, вот тебе и испытание, выдержишь его — будет тебе со временем награда, а нет… Я стою в задумчивости у окна, наблюдая за тем, как стража во дворе тренируется и давлю в себе желание набить кому-нибудь лицо. Все-таки разозлил меня этот Герм, разозлил. А казался таким приличным мальчиком… тут до меня доходит — он не мужчиной казался, а мальчиком! А на… зачем мне мальчик? Нет, ну, когда нарожаю, понятно зачем будет, а сейчас?

— Куда ты плечо выносишь⁈ — не выдержав, ору на одного из стражников. — Тебе же так руку выбьют!

— А вот и не выбьют! — нагло заявляет он, чем выводит меня из себя окончательно, потому, прикинув расстояние, я взбираюсь на парапет, чтобы прыгнуть вперед.

Ну оттащить меня от него в результате оттащили. Сначала я спустила пар, потом меня узнали, потом уже принялись оттаскивать. Стража, конечно, в некотором удивлении — такой боевой царевны у них еще не было, но увидели крестики на груди и приняли, как должное, а я, отдуваясь и приводя себя в порядок, принимаюсь за объяснения.

— Смотри, руку ведешь вот так, но плечо на месте, понял? — интересуюсь я у лежащего в полном… удивлении стражника. — Когда бьешь, сначала вот так, а потом…

— Благодарим за науку, Ваше Высочество, — отвечают мне стражники.

— Ой, обойдемся без титулов, али имени моего не знаете? — интересуюсь я. — Этого к лекарю, ему нужно. Мозгов ему лекарь не добавит, но хоть что-то сделает…

По-честному благодарят, уважительно, значит, получается, действительно не знали? Кажется, я нашла себе занятие на некоторое время. Вот разозлит кто, буду к страже ходить. Особенно к этому, патлатенькому. Он мне понравился в качестве груши. С сожалением прощаюсь и иду наверх обратно в палаты. Значит, сейчас узнаем — кака у нас недопинцет или человек все же.

Сцена, открывшаяся мне, едва лишь я открываю дверь, на мой взгляд дает ответы на все вопросы. Грейнджеры обнимаются, Гермиона рыдает, значит, все в порядке. То есть никаких сюрпризов. Кивнув, я выхожу, направляясь к маме. Батюшку я тоже люблю, но березовую кашу я ему не забыла, поэтому опасаюсь. Мне моя попа дорога, а мамочка лупить точно не будет, даже если и будет, за что. Вообще, что это за манера, ребенку попу бить? Ретроград какой-то, вот! Поэтому к ретрограду мы не пойдем, а пойдем к ма-а-амочке. Пусть наладит этих придурочных отсюда обратно в Британию, глаза б мои их не видели.

— Мамочка, можно? — интересуюсь я, вовсе не желая отвлекать царицу от дел государственных.

— Можно, малышка, — улыбается она мне. — Что случилось?

— Грейнджеров надо бы обратно отправить, к родителям, — объясняю я. — Мне бы одежду мою военную вернуть, я со стражей позанимаюсь, так сказать, премудростями обменяемся… И еще, что там со школой?

— Школа Ворожеев тебя принять готова хоть завтра, а ты к ней готова, доченька? — интересуется мама.

— Школа — это как война, к ней никто никогда не готов, — хмыкаю я в ответ. — Поэтому чего тянуть? Силы во мне есть, надо ими обучиться владеть, а то будем дворец регулярно восстанавливать.

— Мудрая ты у меня, — улыбается мне мамочка. — Договорились.

— Надеюсь, школа здесь не интернат? — с подозрением спрашиваю я. — А то на интернет я не согласная. Развалю и домой сбегу.

— Не интернат, — мама обнимает меня. — Полдня учишься, потом домой.

— Это ура, — киваю я с серьезным выражением лица. — Кстати, о школе… Ты их предупреди — если смеяться будут, то похороны за их счет по третьему разряду.

— Это как? — удивляется моя самая родная царица.

— Это когда венок за гробом несет сам покойный, — объясняю я, вызывая мамин заливистый смех.

Она у меня волшебная, просто самая-самая! Наобнимавшись, я подхожу к столу, чтобы морса испить, когда вижу в окне, что во дворе что-то мастерят. При этом смысл постройки от меня ускользает — то ли часы волшебные, то ли еще что. Несколько минут вглядываясь в то, что получается в результате усилий мастеровых, я поворачиваюсь к мамочке.

— Мам, а что это такое во дворе строится? — интересуюсь я.

— Это казни Дамблдоровы, — даже не подходя к окну, отвечает она мне.

Конечно же, я начинаю расспрашивать и вот что выясняется: выжав душу старикана досуха, ему сотворили импровизированное тело, передающее болевые сигналы непосредственно душе. Теперь он будет работать часами, при этом каждую минуту характер и сила боли будет меняться. Сойти с ума он не может — мозги ему не вставили, а устроили такой ад для души на земле. И крутиться ему так вечно, за все сотворенное. По-моему, справедливо, мамочка тоже так считает, поэтому я выбрасываю Дамблдора из головы, отправившись подышать свежим наво… воздухом.

Глава пятнадцатая

Школа Ворожеев оказывается… школой. Никаких древних замков, дворцов, мистических телодвижений — обычная школа, которых тысячи. Большущий такой дом, на общежитие бабок-ежек из мультфильма похожий, огромные окна и классы. Парты, правда, такие я только в старых фильмах видела — с поднимающейся крышкой, ну и школьная форма, как без нее. Тоже довольно привычного образца, но я уже все про свои особые права знаю, поэтому форма на мне моя, просто по цветам подогнана под общий стандарт. А в юбке драться неудобно, потому мне в штанах сподручнее.

Сопровождение, по статусу положенное, я во дворе у коновязи оставляю. Ребята уже видели, как я умею, поэтому не возражают. Простившись со стражниками, радостно вбегаю в школу, приветливо поздоровавшись со сторожем… ну, или вахтером, который при виде меня выпучивает глаза. Видимо, так выглядит у него удивление. Что, девочку в штанах никогда не видел? А, это он на мой крестик воззрился. Ну бывает, да…

Иду по коридору, припоминая, что класс у меня пятый «А», потому что двенадцать мне, значит. Давеча побывал у нас во дворце директор, он все подробно и обсказал. Уговорившись, что пока без титулования обойдемся. А мне-то что, я своим титулом не упиваюсь, мне и так хорошо. Коридоры широкие, где побегать и подраться есть. Ну а что? Ребенок я или погулять вышла? Вот и класс, кстати. Открываю дверь.

— Добрый день, — приветливо улыбаюсь я. — Меня зовут Милалика, и я буду учиться с вами.

— Девчонка в штанах? — громко удивляется кто-то, на всякий случай я запоминаю его. — Срамота!

— Ты был хорошим другом, Василий, — отзывается его товарищ. — Я буду навещать тебя в больнице.

— Что за ересь ты несешь? — развернувшись к соседу, самоубийца уже хочет продолжить, но грустно смотрящий на него мальчишка только качает головой. — Что?

— Ты на грудь ее взгляни, — советует будущему пациенту травматологии его товарищ. — Крестик видишь?

— И что? — удивляется невоспитанный Василий.

— А то, мой добрый, но недалекий друг, — вздыхает мальчик, сидящий рядом с ним. — Что крестик этот означает георгиевского кавалера, подделать его невозможно, как и надеть без права носить. Но дело даже не в этом…

— А в чем? — удивляется какая-то девочка, уже совсем иначе глядя на меня.

— На Руси есть только одна девочка, единогласно награжденная этим крестом… — много знающий мальчик поднимается, подходит ка мне и коротко кланяется. — Доброго дня, Ваше Высочество, будьте нашим другом.

Класс замирает, как василиском осмотренный. Я улыбаюсь сильнее, соглашаясь быть другом и товарищем, на что незнакомый пока мальчик, в котором чувствуется внутренняя сила, усаживает меня за стол, попросив разрешения усесться рядом. Что-то в нем есть… Знакомое такое, необычное, вот только я никак не могу понять, что именно. Это меня беспокоит, потому что я не люблю чего-то настолько не понимать.

— Не надо меня титуловать, — улыбаюсь я. — Меня Милаликой зовут.

— Сергей, — склоняет он голову, хитро посмотрев из-под бровей.

Ну конечно же Сергей, как же еще его могут звать? Но того Сережи, который Гром, здесь просто не может быть, поэтому я только вздыхаю, принимая его дружбу. Эх, Сережа… запал ты мне в душу еще тогда и никого теперь туда больше не пустишь. Чем-то меня этот Сережа беспокоит, но мы же установили уже, что я маленькая для любовей всяких, так что и нечего.

— Добрый день, класс, — вошедшего учителя я замечаю краем глаза, в первый момент натурально «зависнув» — передо мной стоит натуральный такой Снейп. — Добрый день, Милалика, — улыбается он. — Я вижу, вы удивлены, я понимаю вас, но мы поговорим об этом позже.

— Здравствуйте, договорились, — соглашаюсь я с его планом.

Охренеть! Снейп! Говорящий без акцента по-русски! Это вообще как? Из-за своего потрясения никак не могу сосредоточиться на теме урока. Я честно пытаюсь отодвинуть мысли в сторону, но не выходит совершенно ничего, как будто это открытие становится последней каплей. Мне кажется, что меня сейчас разорвет непониманием, и в этот самый момент я слышу голос с интонациями из прошлой жизни:

— Мила, отставить! — короткая тихая команда, прозвучавшая в самое ухо, заставяет меня подпрыгнуть на месте.

— Есть, поняла, — рефлекторно отвечаю я, а у самой сердце бьется, кажется, где-то в горле.

Сережа? Это… Гром? Тот самый Сережа, которого я так хотела назвать своим в той, пропавшей уже в небытие жизни? Но… Как? Усилием воли, тем не менее сосредотачиваюсь на уроке, чтобы удивиться еще раз. Речь идет о том, что что мир людей и миры магии — они разные, это физически разные миры, в нормальном своем состоянии не пересекающиеся друг с другом. Но погодите, а как же Британия?

— Я вижу, Милалика хочет задать вполне логичный вопрос, — улыбается мне наш учитель. Или улыбка его так меняет, или он посимпатичнее оригинала, но на него можно смотреть без страха за свою нервную систему. А так как гранаты я вытащила не все… — Он не совсем ко времени, но я отвечу. Небезызвестные Основатели свели два мира, соединив их перепонками, но основная часть мира отошла в сторону за столько лет, поэтому «маггловский мир» — это…

Жест рукой в направлении доски демонстрирует посеревший шар магического мира, в центре которого что-то угадывается темное, и десяток городков вместе с Лондоном. А вот Лондон людского мира выглядит совсем иначе. Это все надо будет изучить, но потом, пока же меня интересует то, что я вижу в центре этого мира. Я встаю со своего места, подхожу ближе, вглядываюсь…

— Но как⁈ — удивляюсь я. — Совсем недавно же был целым!

— Видимо, кто-то постарался, — пожимает плечами выглядящий Снейпом учитель.

Передо мной почерневшие явно от сильного пожара руины Хогвартса. Возникает ощущение, что сначала замок сожгли, а потом десяток троллей долго прыгали на остатках школы. Как-то слишком много удивлений для одного дня, хочу в истерику. Вот хочу, и все!

— Даже и не думай, — снова слышу я голос Сережи над ухом.

Резко поворачиваюсь к нему, а он… Он семафорит мне: «я свой» и «ожидать». Ответив жестом принятия команды, возвращаюсь за стол, чтобы слушать урок дальше. Сказать, что я в шоке — это значит тихо промолчать. Охренеть просто, что здесь происходит вообще?

* * *

Как-то слишком много попаданцев на квадратный метр, хотя что я знаю о попаданцах и этом процессе вообще? Правильно, ничего. Но сейчас урок закончится, и я насяду на обоих, чтобы, значит, выяснить, что конкретно происходит в этом мире, потому что идей у меня нет совершенно. Вот и звонок, наконец!

— Ну а теперь… — похожий на Снейпа учитель поворачивается ко мне. — Насколько мне известно, кавалером вы стали не просто так, да и меня узнали… Меня зовут Александром Викторовичем Принцепским. Долгое время я играл роль Северуса Тобиуса Снейпа в рамках операции наших пластунов, но с тех пор, как меня отозвали, работаю здесь. В Британии же остался голем со всеми физическими свойствами.

— Подождите… — я задумываюсь. — А если кто-то использовал волос голема для оборота, это как-то повлияло на ментальные способности?

— Хороший вопрос, — кивает мне бывший Снейп. — Снизятся примерно в три раза.

— Ой, ма-а-а-ать! — я хватаюсь за голову. — А я ее Обливиэйтом на пределе возможностей…

— Хм… — учитель задумывается в свою очередь, затем кивает мне на прозрачный шар, стоящий в углу кабинета. — Ну-ка наложите такой же Обливиэйт на шар.

Я киваю, припоминая, насколько была зла и немного испугана на тот момент, после чего накладываю чары, по-моему, с той же интенсивностью. Шар резко краснеет, затем чернеет. Учитель подходит к нему, во что-то вглядывается и хмыкает.

— Ну, царевна Милалика, у меня для вас две новости, — странно улыбаясь, произносит этот маг. — Во-первых, проклятый вами даже без оборотного с волосом голема теперь только в штаны писаться может, а, во-вторых, силы у вас как-то слишком много, поэтому учить вас мы будем намного интенсивнее, чем других. Столица у нас красивая, и отстраивать ее заново никому не хочется, это понятно?

— Понятно, — тяжело вздыхаю я. — Ну во-о-от…

— Прорвемся, — тихо поддерживает меня Сергей.

К нему хочется прижаться, расслабиться, он кажется таким надежным, но я не понимаю почему! Ведь к Герму я ничего не чувствовала, а вот Гром появился, и я снова готова бежать, куда он скажет. Рано же — или нет? Если рано, почему я на него так реагирую? Нас отпускают, а я прямо у порога разворачиваюсь к Сереже, желая прояснить этот вопрос немедленно, но мне это не удается — он порывисто обнимает меня, прижимая к себе, а я… Мне совсем не хочется вырываться, просто совершенно.

— Ты спасла нас всех, Мила, — тихо произносит Сережа. — Собой пожертвовала, но спасла… Только тогда я понял, что нет мне жизни без твоих колдовских глаз.

— Сережа… — шепчу я. Не знаю, рано мне или не рано еще, но я не хочу без него. Я чувствую, что не хочу с ним расставаться, и все.

— Поэтому жить мне стало совсем незачем, маленькая, — продолжает мой… теперь уж точно мой Гром, мой Сережа. — Ну и когда накрыло, тетка такая спросила, чего бы я хотел. А разве ж можно жить без тебя?

— Сережа… — все, я плачу.

Совершенно не могу сдержаться и плачу, просто вцепившись в куртку школьной формы. А он обнимает меня так нежно, так ласково… Да если бы он меня так в прошлой жизни обнял, я б из юбки вмиг выпрыгнула. А сейчас пока еще рано. Что интересно, стражники наблюдают издали, но не подходят. Они понимают, отчего плачет их царевна?

Постепенно я беру себя в руки, успокаиваясь под ласковыми поглаживаниями Сережи. Он что-то говорит мне еще, но я просто плаваю в его тепле, беря себя в руки. Нужно узнать, к какой семье относится мой Сережа и готов ли он… Потому что я не смогу расстаться с мамочкой. Только представив необходимость выбирать, я чуть не улетаю в еще одну истерику, но ловлю себя.

— Сережа, а в какой ты семье? — тихо спрашиваю его, страшась и желая задать следующий вопрос.

— Здесь я сирота, маленькая, — отвечает он мне. — А если бы и не был, то никогда бы не отнял у тебя маму.

Ну почему он такой⁈ Я снова реву! От его тепла, от понимания, от… Это совершенно точно мой Сережа. Все понимающий, все чувствующий, заботящийся, готовый защитить меня даже от моих страхов… Может быть, в этом дело? Он сильнее меня и защищает, как… У меня и сравнения нет такого. Хочется стать маленькой-маленькой, и я понимаю — с ним я смогу. Смогу быть малышкой, потому что от всех бед меня Сережа защитит. Не в возрасте дело, получается, совсем не в нем…

— Пойдем, Сережа, — негромко зову я его за собой. — Пойдем, я тебя с мамой познакомлю, пойдем…

— Иду, родная, — как у него это мягко, совсем по-домашнему выходит, просто слезы из глаз.

— Царевна… — стражники подтягиваются, но Сережа все равно делает такое движение, как будто хочет меня защитить даже от них и даже им самим это многое говорит.

— Ребята, познакомьтесь, — улыбаюсь я, держа своего близкого за руку. — Это Гром… Сергей… — я запинаюсь, но лишь потом будто бросаюсь в омут. — Мой любимый.

— Поздравляем, Ваше Высочество, — радуются воины, ну а потом подают транспорт, чтобы нас домой отвезти, потому что идти я точно не способна.

Разумеется, я понимаю, что родителей известят, да уже, похоже… судя по стайке волшебных голубей, известили, но я все равно хочу сказать сама, потому что мои мамочка и папочка это заслужили. Надеюсь, березовой каши я за это не огребу, потому что мне не хотелось бы, а как Сережа отреагирует, то и вообще неизвестно, поэтому лучше не рисковать.

Я знаю, мамочка все поймет, потому что я ни за что не хочу никуда из отчего дома уезжать, и мой любимый это очень хорошо понимает, даже, кажется, лучше, чем я сама. Это так странно понимать, но так тепло, просто невозможно объяснить как. Ребенок я, все равно ребенок, ведь двенадцать мне всего…

— Мама! Мамочка! — от волшебных саней я бегу к мамочке, не выпуская руку Грома, который пытается при этом не убиться. — Смотри, кого мне тетя Смерть вернула!

— Вот и молодцы, дети, — улыбается царица этой земли, глядя на нас двоих. — Пойдемте-ка в дом.

Я сразу же прижимаюсь к ней, наплевав на все этикеты в мире, чтобы рассказать, что Сережа — это тот самый, мой любимый, самый-самый. Мамочка внимательно слушает, кивает и смотрит на моего возлюбленного с лаской во взгляде. Это же мама, она все-все понимает!

— Вы любили друг друга еще там, — объясняет мне мамочка. — Только почему-то не объяснились. Но эту любовь ты несла сквозь жизнь и смерть, потому другой для тебя не могло быть.

— Как и для Сережи? — совсем по-детски спрашиваю я.

— Как и для Сережи, — кивает мне мамочка. — Но до венчания покои у вас разные. Рядом стоящие, но разные, уговор?

— Уговор, — киваю я, не особо желая расставаться с любимым, но мамочка права — незачем плодить слухи.

Вот так моя жизнь совершает совершенно неожиданный поворот, даря ответы на старые вопросы и возвращая самое ценное — любимого.

Глава последняя

— Ну и где этот ирод коронованный? — громко интересуется мамочка, стоя посреди Тронного зала.

— Ну чего сразу ирод! — доносится до нас голос батюшки, затем и он появляется со стороны уборной. — Дела у меня были, государственные! — он поднимает вверх палец.

— Мантию из штанов вытащи, — комментирует мама. — И давай, детей благослови-ка!

— Благословить? — удивляется царь-батюшка.

Сережа опускается на колено, я приседаю, как учили. Интересно, откуда любимый этикет-то знает? Папа преображается — выпрямляется, улыбка, с которой он привычно пикируется с мамой, исчезает, и через мгновение на нас смотрит действительно царь. Вот может показаться, что они с мамочкой ссорятся, но это не так. Папа маму любит, как… как… как Сережа меня.

— Вот, милый, смотри, — мамочка подходит к папе, показывая на нас. — Сквозь смерть любовь свою несли дети наши.

— Любовь истинная… — вздыхает царь. — Что же, благословляю вас, дети мои.

И в тот же день по всей Руси Магической разлетается весть о женихе царевны Милалики, да любви нашей неземной, потому что это настоящее чудо. Батюшка повторяет слова матушки о покоях, после чего деланно вздыхает. Мама сразу настораживается, поинтересовавшись, чего это он.

— Заневестилась дочка, — объясняет папа, тщательно давя улыбку, что видно по подрагивающим его губам. — Теперь березовой кашей и не попотчуешь.

— Ах ты! — замахивается на него царица. — Все бы тебе ребенка мучить!

— Нельзя ладушку березовой кашей, — подтверждает Сережа с такой нежностью в голосе, что я просто растекаюсь от этих интонаций. — Дворец новый строить придется.

— Да никто не собирался, сынок, — отвечает ему мамочка. — Это у батюшки нашего шутки такие.

Но на этом я не останавливаюсь, хотя новенькое колечко, магией нам обоим подаренное, хочется разглядывать постоянно, но мне еще кое-что сделать нужно. Поэтому я прошу пригласить ко мне ротмистра, ну, того самого. Оказывается, это сделать довольно просто, поэтому он появляется в малых приемных покоях через полчаса.

— Здравствуй, сестра, — здоровается он. — Что случилось?

— Смотри, мне Смерть вернула любимого, — показываю я на Сергея, с интересом разглядывающего офицера. — Звания у вас равные, по-моему… Но там он был моим командиром из «летучек мышек», ну, пластунов.

— Так вот откуда у тебя такой опыт, — понимающе улыбается ротмистр и вдруг делает жест в сторону Сергея.

Не знаю, что хотел сделать Сережа, а я такого братика чуть не испепелила на месте, но в этот миг вся школьная форма моего любимого покрывается знаками. Только приглядевшись, я понимаю, что это ордена и медали. Ого, сколько их у него! Как он только такой иконостас скрывал-то?

— Ого, и Героя даже дали? — громко удивляюсь я. — Это за что? Почему не знаю?

— Это, наверное, посмертно, — задумчиво отвечает Сергей. — Была там заварушка одна, так что вполне могли…

— Это высшая военная награда, — объясняю я Александру Егорычу.

— Вот как… Ну, тогда все с вами ясно, — реагирует ротмистр.

Это и я понимаю, что ясно, но вопрос, почему со мной так не сделали, задаю. Оказывается, что эти чары только на Руси работают. Александр Егорыч уже уходить хочет, но тут Сережа спрашивает, не полезут ли из Британии какие-нибудь хвосты, потому что я ему все рассказать уже успела, он даже мне за такой риск пообещал кое-что, но мы к этому вернемся после венчания.

— Нечему там лезть, — присаживается рядом с нами ротмистр. — Мисс Лавгуд немного взорвала Хогвартс, когда кто-то решил, что напасть на нее скопом — хорошая идея. Но она все-таки ребенок, поэтому не учла, что Хогвартс не только географический центр.

— То есть мир распылила? — нам рассказывали о возможностях подобного на уроке. Жалко, если так, на самом деле, не одни же сволочи там жили?

— Не настолько плохо, — хмыкает офицер и, насколько я понимаю, уже бывший резидент русской разведки. — Ядро хлопнулось, с ним исчезла магия, вся. Мир магической Британии из-за стяжек слился с куском людской, а там они уже притянулись. Так что нечему лезть из Британии, нет там магов, гоблины едва убежать успели, да и мы тоже.

Вот это новость! Не скажу, что это меня расстроило, знала бы — сама б такое им устроила! Но какая Луна молодец — одним бахом всех!

Заметив мое восхищение, ротмистр добродушно смеется, покидая затем нас, но я понимаю, будет и Сереженьке такой же крестик, что и у меня. То есть не я одна буду знаменитостью, в том числе и в армии. Это мне нравится, потому что светиться, как фонарик, я не люблю. Еще интересно, что будет, когда жених — а он теперь, после благословения, именно жених, — так вот, что будет, когда он увидит тренировки стражников.

— То есть угрозы у нас получаются, только обычные, — задумчиво произносит Сережа. — Это хорошо.

— У нас с тобой вообще дембель, — замечаю я. — Потому как царевне невместно, а ты ейный жених. Так, что, любимый, штык в землю, у нас стража есть.

— Ну это мы еще посмотрим, что это за стража, — отвечает мне жених. — Но, пожалуй, да. Детство, вой под луной…

— Ничего, у меня слух есть, — утешаю я его, расслабленно полусидя в его объятиях.

— У меня нет, — информирует меня Сережа. — А серенады петь еще…

— Серенады пусть коты поют, — хихикаю я. — Букетно-конфетный период у нас считать пройденным.

— Ну не-е-ет! — возражает мне Сережа, как-то неожиданно легко поднимая на руки, после чего прекращает мои шевеления одним словом: — Привыкай.

— Мужик с оглоблей вспомнился, — признаюсь я, и мы весело смеемся.

Нарисовавшаяся в голове картина действительно очень смешная получается. Но вот все услышанное означает только одно — история Герании Поттер закончилась. Больше нет ни сил Света, ни сил Тьмы, никаких морд, есть люди, в силах которых жить счастливо. Потому что жизнь, даже впроголодь, гораздо лучше смерти за какое угодно благо. Странно, мои фанфики заканчивались обычно иначе, но я не переживаю — захочу, опишу, как понравится, а сейчас я просто счастливая.

Хорошо не быть героиней магического мира, от которой все ждут чего-то непонятного, а просто девочкой. Вот я — просто девочка, ну а то, что царевна, так это детали. В первую очередь я ребенок, а кто не согласен — я маме скажу! Потому что, если Сереже сказать, то хоронить нечего будет, проще просто перекрасить, и все. Осознавать, что рядом со мной люди, готовые ради меня перевернуть вверх корнями весь мир, очень сладко. Волшебно, как-то, вот… Я та-а-а-акая счастли-и-и-ивая!

* * *

К нам тут давеча посол приезжал, французский. Мамочке с батюшкой недосуг, вот меня и наладили с женихом, поинтересоваться, чего приехал-то. Ну и послать его нахрен, потому что с лягушатниками дружить себе дороже. Так папа сказал, а у него опыт.

Нам до венчания год еще целый, что иногда просто невыносимо, но мы держимся, конечно, как же иначе. Школа уже за спиной осталась, надо думать, чем, кроме дел государевых, заниматься будем. Спасибо хоть корону не пихают, потому что мы все бессмертные, значит. Тетя Смерть сказала, что я ее утомила еще в прошлый раз, поэтому за нами она не придет. Почаевничать да лясы поточить — это сколько угодно, а забирать — ни за что. Ну и хорошо, но тогда вопрос скуки скоро возникнет, а солдат скучать не должен, я это точно знаю.

Ну так вот, устраиваемся мы вдвоем в Тронном зале, одежды шитьем сверкают — аж глазам больно, короны малые на головах, потому что царевна, значит. И тут входит уежище французское — вылитый Малфой. Входит и сразу трындеть начинает, хорошо хоть по-русски. Не сказать, что я его слушаю, но рассматриваю. Нет, ну вылитый же Люциус Малфой! Морду кривит, не нравится ему, знать, что не царь до него снизошел. А в моей памяти встает первый год Герании Поттер в школе Хогвартс.

Я-то думала, что эту память не сохранила, а оно поди ж ты. И хотя меня поведение в тот год Драко совсем не удивило, но для малышки это был просто удар за ударом. Униженная, забитая девочка, которой пожалели чуточку тепла все вокруг — и вот такой брезгливо кривящийся Малфой, бьющий ее словами наотмашь. Я не знаю, куда забрали малышку, преданную собственной матерью, но просто чувствую, что обязана отомстить.

— Ты чего, малыш? — тихо спрашивает меня Сережа.

— Сейчас эта гнида у меня отсюда лететь будет, — так же тихо отвечаю ему. — Его сын унижал девочку-сироту, ему ничего не сделавшую и повинную лишь в том, что ее героем назвали.

Вот тут и до Сережи доходит, я вижу это по сверкнувшим глазам моего будущего мужа. Он делает незаметный жест, отчего выдрессированная им лично стража, напрягается, готовая этого самого посла… послать, короче.

— Значит, ваша страна не уважает нас настолько, — медленно говорю я, — что посылает к нам послом человека настолько низкого, чей сын издевался над сиротой? Ты, посол, воспитал своего отпрыска. И результат твоего воспитания я видела.

— Вам солгали! Ваше Высочество! Это грязная ложь! — кричит Малфой, а я смотрю прямо в его глазенки и вижу — все он знает, оттого и шокирован сейчас. Не ожидал, тварь, ну так и получи…

— Да ты, верно, позабыл, где находишься, смерд? — я медленно встаю, впадая в чуть ли не священную ярость. — Это тебе не Британия! Стража!

— Ваше Высочество? — ну да, театр, еще какой.

— Выкинуть это вон из Руси! И уведомьте кто-то Францию о разрыве отношений! — выполняю я наказ батюшки. — Причиной укажите — демонстрацию крайнего неуважения с их стороны и оскорбление царевны послом.

До Малфоя что-то начинает доходить, а я улыбаюсь. И вот от этой улыбки он белеет, становится одного цвета с волосами. Ну а потом его берут за ноги и дословно выполняют мой указ. Я чувствую облегчение и смеюсь, потому что понимаю — конец малфойской карьере. Такого ему точно никто не простит, ибо Франция лишается торговли, хотя у нас давно уже стеклянные бусы «с самого Парижу» не в почете.

Вот, пожалуй, на этом, можно и закончить повествование о царевне Милалике, временно ставшей Геранией Поттер. Тоже, если подумать, фанфик получился. Может, и спорный, и вызовет какое-то неприятие, но кому какое дело? Я счастлива, Сережа мой — тоже, а мнение остальных меня отчего интересовать должно? Это моя жизнь! А я царевна и имею право, вот!

И жили мы долго и счастливо, потому что иначе было просто невозможно жить. Смерть к нам заскакивала, от дел отдохнуть, Яга захаживала, с детьми поиграть, Кощей как-то даже прискакал… Хорошая была сказка, теплая, хоть и не совсем новогодняя, но суть ее от этого не менялась. Ведь каждая сказка должна заканчиваться хорошо, иначе зачем она нужна?

Nota bene

С вами был Цокольный этаж(через VPN), на котором есть книги. Ищущий да обрящет!

Понравилась книга?

Наградите автора лайком и донатом:

Царевна

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава последняя

Nota bene