Опыт критики буржуазной морали [Матвей Васильевич Головинский] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Головинский Матвей Васильевич ОПЫТ КРИТИКИ БУРЖУАЗНОЙ МОРАЛИ

ОТ АВТОРА.

Появляющийся в первый раз в русской печати очерк был напечатан первоначально в Париже, под заглавием: Docteur Faust „Aus antipodes de la morale", в 1910 г. на французском языке и тогда же переведен на русский А. Карелиным, которого, по качеству перевода, следует считать вторым автором очерка.

В то время с трудом удалось напечатать этот очерк даже на французском языке и автору вынужденно пришлось писать его на этом языке, а не на родном ему — русском, так как напечатать на русском языке по было никакой надежды.

Но жизнь быстро движется.

Прогремели громы русской революции, и идеал начертанный в этом очерке уже стал обрисовываться — по крайней море, общественная реакция по отношению к идеалу, намечаемому в очерке, стала менее отрицательной.

Экономическая эволюция нашла новую формулу в советской, федеративной «коммунистической» республике, формулу, конечно, далеко по совершенную, так как формулы по могут опережать фактов, т.-е. действительности, выражением которой оно являются, но сама действительность стала ближе к возможностям достижения целостного развития личности, счастия, в общем сотрудничестве коллектива.

Основы собственности — этого первоисточника всех общественных несчастий поколеблены; если и не устранены окончательно.

Ячейка ограничивающая личность — семья уже не поддерживается общественным строем (законом).

В организацию труда, по требованию трудящихся начали проникать объективно и субъективно начала разумности.

На очередь поставлен вопрос о физической культуре, культуре тела, которое делает то, что мы называем душой, и эта культура создаст равновесие между умом, освещающим путь, совестью — сознанием вырабатывающим отношение, к внешней среде (обществу) и волей исполняющей, проводящей в жизнь, под воздействием среды — линию характера (субъекта).

Все это неминуемо создаст, наконец, сознательную, целостную личность, коллектив из сознательных целостных личностей, который отвергнет власть и насилие.

Нас не страшит, что внешняя форма нашей русской действительности, хотя еще далеко не совершенная, но несравненно более близкая к идеалу, чем может быть лишь временно павший буржуазный строй, может быть поглощена общим натиском защитников этого строя.

Этой страницы все же нельзя будет вырвать из истории человечества, как нельзя было вырвать из истории человечества и французской революции.

Первая пыталась освободить человека, оставив ему собственность и сделала многое, вторая — наша русская революция указала, что задача освобождения заключается в создании для человека, путем коллективного труда, возможности целостного развития его личности и отказалась от ошибки французской революции, утверждавшей собственность; лишь наша действительность, не давшая этой революции достаточного количества сознательных личностей, не дала ей возможности отказаться от власти и насилия.

Если в крови и ужасе вернется реакция, если падет и немногое созданное, то все же, со следующим оборотом колеса истории, неуловимая (подсознательная) жизнь масс еще более приблизит нас к идеалу, намечаемому в этом очерке, к коллективу сознательных личностей наконец понявших, что, на пути к счастью к расцвету личности, нужна согласованная организация труда и распределения, распределение вещей, а не управление людей что и создаст для личности все возможности.

Третья революция, которая, наконец, положит прочный основы творчеству человека, будет созданием новых форм объединенных трудом личностей на путях к идеалу личному, совпадающему с общим идеалом.

Привет грядущему.

О принципах и идеале. Определение этих понятий.

Слово — «принцип» и «идеал» употребляются так часто, что их значение, если можно так выразиться, потускнело. Но, так как при изложении каких либо положений, необходима полная точность, то мы будем пользоваться только понятиями, которым попытаемся дать определение.

Конечно всякое определенно — неполно: для нашей цели, однако, достаточно сказать, что принципы это — пути, главный линии плана, который называется идеалом.

Но жизнь — движение. Следовательно, принципы это — теоретически начертанные пути, которые дают возможность двигаться в определенном, ведущем к реализации идеала, направлении.

Принципы, как и всякая применяемая на практике теория, лишь частично достижимы. К силу этого, тоже самое надо сказать и об идеале. Но, так как полное достижение идеала явилось-бы остановкой движения, то и идеал, всегда частично достигаемый, не может никогда быть достигнут. Идеал — это весь план, во всей совокупности. Ясно, что ни идеал, ни совокупность проводящих его в жизнь положений (путей — т.-е. принципов), — даже теоретически, — не могут быть изложены вне связи со средой и действующими в этой среде факторами. Таким образом немыслим частный или личный идеал, не находящийся в каком либо отношении к социальному или общему идеалу.

Попятно также, что изложение нового идеала надо начать с критики старого, причем материала для такой критики более, чем достаточно.

Для осуществления этой задачи пришлось-бы начать с попытки изложить принятое наукой естественное основание человеческой морали. Затем пришлось бы обрисовать, с самого начала, различные представления о человеческом идеале, вырабатывавшиеся с ростом человеческого общества.

Только после всего этого, мы могли-бы говорить о трещинах в громадном здании современной морали, так успешно калечащей человеческие жизни, не дающей людям ни малейшей надежды на счастье, закрывающей своими «утешениями» все пути к борьбе за это счастье.

С некоторым сожалением мы чувствуем себя вынужденными отступить перед сложностью выполнения лишь своими силами столь громадной набросанной в предыдущих строках программы. Но, однако, также, как любой из наших современников — по меньшей мере также, как весьма многие из них, — мы горестно чувствуем недостаточность наших средств для того, чтобы быть счастливыми.

Мы твердо убеждены, что счастье является единственно — моральным состоянием человека, почему и считаем своею обязанностью найти причины нашего общего несчастья и пути (принципы), которые могли-бы привести нас к счастью.

Многие причины, породившие недовольство существующим порядком вещей, настолько общепризнанны, что дают материал для выводов без особого труда. Мы сознаем вынужденную неполноту тех выводов и заключений, на которых мы строим наш идеал, но мы не можем отказаться от намечаемых нами построений.

Всякая истина настойчиво ищет свою формулу. Истина принадлежит всем, формулу даем мы. Надеемся, что для тех, кто сумеет расширить слишком узкую формулу, истина появится в еще более величавом виде.

О счастье.

Воздействие личности на сроду всегда имеет своею целью интегральное (целостное) развитие личности. Реакция среды на это воздействие, может быть или положительной или отрицательной. Если реакция положительная, это значит, что указанное воздействие находится в гармонии с общим движением, соответствует ему; если — реакция отрицательная, это значит, что воздействие личности через чур индивидуально.

Тем не менее это воздействие никогда не остается без влияния на среду; мало по малу оно находит отклик (консонанты), если только не является продуктом исключительного (болезненного) состояния. Среда продолжает реагировать, но ее реакция остается отрицательной лишь до того момента, пока не встретится с обратными, все более и более усиливающимися в этой же самой среде контр-реакциями; тогда в известный момент реакция отрицательная переходит в положительную, совпадающую с воздействием личностей—провозвестников движения. Во всех случаях ход прогресса это — превращение минусов в плюсы:

Пока не произойдет такое изменение, все личности, которая в процессе своего развития, наталкиваются на отрицательную реакцию, могут только страдать. Страдания прекращаются, когда воздействие становится общим.

Попытаемся упростить это рассуждение.

Цель человеческой жизни это счастье, а счастье есть ничто иное, как развитие личности.

Средства достигнуть счастье это — принципы или пути, начертанные в целях реализации идеала.

Если эти пути являются путями громадного большинства, — счастье возможно; моральное состояние человека (счастие) является следствием такого положения.

Наоборот, если общественная организация является ничем иным, как строем несправедливостей, уничтожающим всякую возможность развития для большинства личностей, то счастье (очень неполное, но отчасти удовлетворяющее нескольких привилегированных лиц положение, при наличности отрицательной реакции других) заключает в себе свое собственное противоречие: оно не морально, т.-е. невозможно; таким образом, если мыслимо «буржуазное благосостояние», оно может существовать не иначе, как в виде несчастья для громадного большинства.

Всякая другая схема, утверждающая, что человеческая жизнь имеет своею целью самопожертвование, или долг, или надежду на будущую жизнь, является только приманкой и к тому же приманкой очень грубой и вредной. Вредной потому, что ее задача «утешить», т.-е. убить энергию действия, активность.

Причины, по которым люди все таки придерживаются таких взглядов, очень не сложны.

В современном обществе лишь известное количество индивидуумов обладают капиталом; эти господа видят в таком привилегированном положении наиболее важный гарантии своего счастья т.-е. интегрального развития своих личностей: они думают, что несмотря на угнетение других людей — счастие для них, их «собственное» счастие возможно.

«Материальные средства необходимы для счастья: чем их больше у нас, тем для нас лучше, — и тем хуже для других», думают они.

Большинство — массы, лишенные средств существования, т.-е. необходимого для интегрального развития минимума, рассуждают совершенно также о необходимости материальных средств для счастья каждого. Этим массам — еще труднее a priori представить себе другой способ пользоваться вещами, чем созданный современным индивидуалистическим режимом.

Экономическая жизнь уже начинает диктовать людям совсем другие выводы, но большинству еще трудно их усвоить.

Привилегированные классы хорошо понимают, что число — массы — это — сила, но эти классы прекрасно знают, что это сила еще не сознавшая себя и неорганизованная. При таком положении дел, однако, не существует безусловной гарантии сохранения строя. Временным перевесом силы, основанным на недоразумении, на плохом подсчете, нельзя вечно сохранить statu quo. Отсюда теории всех сортов, верования, моральные системы, идущие в разрез повелительным указаниям экономических отношений: если не насилие, так «захват души» — важнейшая опора строя, «устремление взоров на небо» — это лучший совет не видеть земли и... скрыть от других собственные, самые земные интересы.

Слишком много разговоров о небе, воистину слишком много: на земле от «небесного» становится душно и тесно.

Все спасено, если поместить счастье над землею, — вне жизни: «спасительная» ложь найдена...

Впоследствии мы попытаемся доказать, что такая концепция, рассматриваемая, как наиболее верная охрана современных «священных» интересов собственности, государства и т. д., вводит в заблуждение не только тех, для кого созданы все эти миражи «общественного блага», «государственной необходимости», «патриотизма», но приводит к совершенно ложному пониманию счастья и тех, которые думают таким способом забронировать «собственное» счастие.

Для интегрального развития личности необходимы два рода условий: одни — присущи самой человеческой личности, другая — зависят от данной общественной организации (среды).

Первые составляют, так сказать, спрос человека, его требования, то что он может и хочет получить, вторые — предложение общества, т.-е. то, что оно может дать субъекту.

Этот спрос и это предложение находятся в постоянном взаимодействии; но второе всегда отстает от первого.

Спрос возрастает по мере усовершенствования человеческой расы. Начнем с изучения того, что дает человеку современное общество; таким путем будет легче выяснить, чего ему не хватает.

Труд.

Христианская идея, поместив счастье вне жизни, могла объяснить необходимость труда только проклятием человеческого рода. Для христианина, труд — это результат греха, это, также и одно из средств убить материю, тело, чтобы могла восторжествовать душа, но это средство все таки низшего порядка: молитве, соединенной с мученичеством, следует отдать предпочтение. Если мы, как птицы небесные, не должны заботиться о завтрашнем дне, труд может быть или проклятием, или своеобразным спортом, спортом душеукрепления, убиения материи, тела.

Всякое человеческое страдание ведет к умерщвлению тела; оставаясь логичной, христианская идея не может не привести к самоубийству, как к наиболее радикальному средству для торжества души над телом. Но христианская идея лишь намечает этот вывод. Допуская самоубийство для своего основателя, который, будучи всемогущим, позволил распять себя, она разрешает адептам великого галилеянина только мученичество. Тем по менее, избрание медленного иди быстрого способа смерти — в обоих случаях — это торжество смерти.

Нам, очень далеким от идеи дуализма, нам рассматривающим всю вселенную, как состояние энергии (материя — статическое состояние энергии; энергия — динамическое состояние материи), труд представляется — в совершении ином значении. Чем можно развить наши органы — их функционированием. Чем является для органа отсутствие деятельности. Смертью через короткий срок. Для всех существ это — наиболее неумолимый и наиболее доказанный из всех законов. Итак, с точки зрения личности, труд есть ничто иное, как полезная для общества и работника деятельность (функция) организма.

Мы говорим, что труд — полезная для работника и общества деятельность, так как правильное представление о труде включает в себя именно эти два неразрывные элемента. Действительно, всякая бесполезная для общества, но полезная для индивидуума деятельность есть спорт, гимнастика, но не труд. Всякая деятельность, не только бесполезная, но и вредная для общества, хотя бы она приносила в тоже время громадную непосредственную пользу индивидууму, напр., биржевые спекуляции военная служба, деятельность адвоката, — далеко не заслуживает имени труда, являясь антиобщественным делом, безнравственным деянием перед сознанием эволюционирующая общества. Итак, труд всегда деятельность, но деятельность является трудом только тогда, когда она полезна индивидууму и обществу.

Но не идеализируем ли мы через чур труд; ведь вместе с нашими несчастными братьями мы ежедневно чувствуем проклятие наемного труда.

Нисколько.

В проклятие и муку можно обратить все, что угодно, — даже наиболее необходимое, наиболее приятное для человека, напр., музыкальный ощущения, ощущение тела и пр. Легко, однако, представить себе и такое положение вещей, при котором одна защита трудящегося от вредной обстановки условий производства будет считаться недостаточной, такое положение, при котором но только всякая вредная, по и тягостная для личности деятельность, (если общество ставит своей задачей интегральное развитие индивидуума), будет рассматриваться, как проступок общества против личности.

В обществе, имеющем целью счастье своих членов, труд должен быть организован не только, как полезная для всего общества деятельность, но и как полезное и приятное для отдельных единиц, — для индивидуумов условие сосуществования.

Мы не будем указывать здесь, как организовать труд, как приятную для организма человека деятельность; об этом нельзя говорить мимоходом с достаточной основательностью, так как такие указания должны быть основаны на полном и тщательном изложении законов деятельности человеческого организма и на согласовании этих законов с подробным планом организации будущего общества. Принципы такой организации труда, в их целом, не могут быть установлены ранее, чем создадутся экономические условия, который их вызовут и который и суть истинные факторы прогресса: Идеи являются только запоздалым указателем. Если мы уже предвидим, что счастье возможно лишь благодаря труду, то это значит, что истинное счастье — недалеко, так как идеи, т.-е. формулы не могут опережать фактов, т.-е. действительность, выражением которой они являются.

В подтверждение только что сказанного мы снова можем сослаться на христианский идеал.

Нет сомнения, что экономические условия буржуазного общества выковали этот идеал, как моральное оправдание всей современной безнравственности. Нет сомнения, что экономические условия, которые пересоздадут общество и экономическая эволюция найдут свою формулу и в новом идеале, который мы стараемся здесь наметить.

О собственности.

Мы не будем давать определения понятию собственность и указывать здесь на источник ее происхождения. Этот вопрос затемняется слишком большим количеством всевозможных ненужных наслоений, и по необходимости, мы ограничимся лишь беглым изложением вопроса.

Как отдельный человек, так и соединения людей не только должны добывать трудом все необходимое для существования, но им приходится также и охранять продукты своего труда и самое свое существование. Нельзя пахать одной рукой, а в другой держать мочь — отсюда неизбежна была и дифференциация занятий.

Часть представителей ручного труда специализировалась на защите, другие посвятили себя труду в тесном смысле этого слова. Часть продуктов труда передавалась защитникам, другая — работникам.

Но эти «защитники» были наиболее сильными вооруженными людьми, а доводы наиболее сильного — всегда лучшие доводы, вследствие чего защитники и стали господами.

На ряду с питающимися трудом работников представителями защиты, быстро возникают и различные учреждения, так называемого общественного порядка. Все эти учреждения, в целом, т.-е. правительство, государство, ни разу еще не брали на себя задачи удовлетворять личные индивидуальный потребности: частные интересы считались слишком сложными для того, чтобы быть объектом правительственных попечений. Но имея возможности удовлетворить индивидуальные потребности, государство и все первоначальный общественные ячейки вынуждены были уступить индивидууму право заниматься личными делами и стали охранять то, что государство не могло отнять у отдельного лица. Таково происхождение собственности, как единственно возможного средства удовлетворить личные, находящийся вне области правительственного попечения, потребности. До сего времени не было еще государства, которое бы считало себя обязанным доставлять пищу всякому умирающему от голода гражданину. Гражданин сам обязан помогать себе; помощь со стороны государства не являлась публичным правом, но все государства признают гражданина обязанным отдавать им часть продуктов своего труда или часть своей собственности.

Хотя нравственное чувство буржуазии и может возмущаться фактом смерти от голода в центре богатого города какого либо несчастного, но все таки многим покажется нелепой мысль о том, что жена или дети умершего от голода могут начать на этом основании процесс с государством. До такой точки зрения очень еще далеко. Даже самые смелые требования не идут дальше требований права на труд. Современный правительства очень еще далеки от того, чтобы принять на себя организацию доставки необходимых каждому отдельному человеку благ, каковая организация сделала-бы правительство ответственным перед каждым индивидуумом.

Тем не менее создание такого положения вещей является прямо таки логическим и неизбежным. В связи с этим каждый день увеличиваются ограничения области собственности.

Индивидуалистический способ удовлетворения человеческих потребностей путем собственности уже в самом начало был дефективен; в настоящее время этот способ с осложнением общественного механизма приобрел еще более резкие недостатки, став в прямое противоречие с интересами громадного большинства.

Даже поверхностный взгляд на экономический строй указывает, что сохранение собственности не является необходимым; собственность даже вредна не только для интегрального развития общества, по даже интегрального развития индивидуумов, самих собственников. С каждым днем собственность все более становится тем, что римляне называли „privilegium odiosum“. Не прибегая к общественному аппарату, даже самый богатый человек не может удовлетворить в настоящее время своих потребностей. Самый бедный человек имеет в этом смысле значительный преимущества перед любым миллиардером, который не захотел-бы воспользоваться услугами общедоступный общественных служб. Нельзя допустить чтобы даже Вандербильт мог позволить себе роскошь посылать ежедневную почту из Парижа в Пекин, не пользуясь железными дорогами, телеграфом и пр., а наряду с этим каждый бедняк заплатив несколько копеек, может послать письмо в Пекин. Этот-же самый миллиардер, пожелав, например, найти ответ на какую-либо научную проблему, заняться тщательной разработкой которой ему мешает управление громадным богатством, может почувствовать себя беднее многих бедняков.

Собственность не только но полно обслуживает интегральное развитие собственника, во и создает для него больше опасности и неудобства. К докучным заботам об управлении собственностью присоединяется и полная опасностей необходимость во что бы то ни стало, — иной раз ценою человеческой жизни ее защищать. С каждым новым днем положение собственника может только обостряться; становится все труднее отстаивать институт собственности во всей его неприкосновенности. Сами пророки буржуазии (напр. Рузвельт в своей речи 24 апреля 1910 г. в Сорбонне) признают уже, что права человека иной раз выше (для них в теории, конечно), прав собственника.

Это признание никому не мешает, однако, с револьвером в руках безнаказанно защищать свой кошелек (кошелек дороже жизни человека) или убить свою застигнутую во время «измены» жену (защита «чести» особого рода, т.-е. той-же собственности).

Мы не должны забывать, однако, что собственность в современном общество ни что иное, как средство к интегральному развитию личности путем пользования для этого материальными благами. Если это сродство несовершенно для личности и вредно для общества (большинства), то мы можем и должны искать более удовлетворительного способа пользования благами счастия интегрального развития индивидуумов в обществе).

Такой новый способ уже намечается: он состоит в общественной организации производства и потреблений и сводится к распоряжению вещами, долженствующему заменить управление людьми. При таком способе мы никого не лишим необходимого для его личности и каждому дадим все нужное. Важнейший, необходимый для интегрального развития личности средства могут доставляться общими силами соответственно потребностям каждого; только что указанная цель достигается в этом случае гораздо более удовлетворительно, чем в том случае, когда богатейший собственник добывает для себя лично какие либо блага одними своими усилиями.

Присматриваясь к современному обществу, мы вынуждены признать, что существование собственности это — пережиток прошлого и результат ошибочной точки зрения. Каждый правильно понимающий свои интересы собственник не может не признать, что, если ему гарантированы все средства к существованию и целостному развитию личности, ому нет смысла более заботиться о собственности и нести ее иго тягостное для собственника и ненавистное для пролетария.

Достаточно отряхнуть пыль веков, скрывающую от нас истинный характер обязанностей гражданина по отношению к государству для того, чтобы констатировать, что последнее, благодаря странной узурпации власти, присваивает себе право смерти над гражданами, тогда как в действительности оно имеет лишь одну обязанность — гарантировать им жизнь, сначала защищая граждан, а затем и обеспечивая им существование; что государство — этот Молох, имеющий претензию создать себе особый цели —увеличение территории, претендующий на право войны в целях усиления национального значения, — имеет в сущности только одну единственную и священную обязанность: — всеми средствами гарантировать существование индивидууму и его интегральное развитие. С этой точки зрения понятно, что игнорирование государством (общежитием) индивидуальных интересов не должно быть более терпимо, так как цель общежития, повторяем мы, заключается бесспорно в удовлетворении всех потребностей индивидуума, как личных, так и общественных и эта цель отнюдь по сводится к созданию выгодных условий существования лишь для немногих единиц, которым в большей или меньшей степени приписываются какие особливые права.

Наука, указав на истинные потребности человека, на истинные условия интегрального его развития, окажет большое содействие скорейшей экономической эволюции общества, облегчив понимание всего того, что действительно полезно, как для человека отдельно, так и при условии существования людей.

Мы ужо заметили, что так как труд, как функция организма, является самой жизнью человека, то и нет никаких оснований бояться остановки в производство необходимых для человека предметов, если труд не будет больше иметь своей ближайшей целью приобретение собственности; как кажется, мы достаточно ужо выяснили, что собственность является ничем иным, как устаревшей концепцией и атавистическим способом пользоваться материальными благами не иначе, как вредным для общества и индивидуумов образом, вредным для всех, без исключения индивидуумов, так как она деморализует богатых, противопоставляя их интересы интересам большинства и деморализует бедных сознанием несправедливости, которую они терпят по своей слабости и неорганизованности, так как наилучшие условия существования и развития всех людей являются единственным и законченным, истинно божественным правом человека, живущего в обществе и обязанностью общества по отношению к человеку.

Права личности.

Определив взаимоотношение организованных на началах признания собственности людей, установив положение индивидуума в семье, определив нрава гражданина, современное государство не очерчивает отчетливо «прав индивидуума». Институт прав личности начинает обрисовываться в рабочем законодательство, по весьма не полно и без необходимых выводов. Между тем в современном обществе каждый индивидуум должен рассматриваться прежде всего с двух сторон: и как производитель и как потребитель.

Как производитель, индивидуум не гарантирован достаточным образом от порчи человеческой машины самим процессом производства, не гарантирован и от несчастных случаев во время итого производства.

Рабочий — даже служащий государства — получает в старости для удовлетворения своих нужд только ничтожную пенсию или вовсе по получает ее. Эта пенсия далеко не эквивалентна затраченному труду и процентам на капитал потраченный на подготовку к последнему.

Недостаточность гарантии от вредных условий производства настолько общепризнанна, что не нуждается в доказательствах. Здесь, как и везде, собственность имеет целью дополнять недостаточную обеспеченность интегрального развития, и условий существований даваемых государством. Предполагается, что всякий приобретает своим трудом столько сколько ему надо... В силу этого случайной считается и необходимость помогать переставшему быть производителем индивидууму. Начинают признавать право на труд, но право на потребление допускается только при посредстве труда или посредством прав, приобретенных собственностью и действительно — в настоящее время для индивидуума есть только два способа существовать, быть капиталистом, т.-е. собственником или быть рабочим, т.-е. найти работу или умереть.

Права жить вне этих условий не существует; если и встречаются тем не менее индивидуумы, которые не подходят под эти категории, то они живут экстрасоциальным, так сказать, образом, — как объекты правительственного попечения в приютах или тюрьмах.

Вследствие этого преступления являются в современном обществе чем то в роде самоуправного осуществления начал справедливости, протестом направленным против общественного неравенства, если не служат патологическим признаком ненормального состояния в обществе индивидуума, не имеющего надежды на счастье.

В сущности, в незнающем собственности обществе, где удовлетворяются все нужды интегрального развития каждого человека, преступление не может существовать.

Конечно, покушения направленные против неприкосновенности личности возможны и в таком обществе, но они будут такой же случайностью, как укус бешеной собакой, удар рогами быка и т. д. Чтобы убить преступление, надо убить причину преступления, а эта причина, т.-е. собственность, — как раз и лежит в основе современного общества.

Если рассматривать уголовное право, как совокупность средств общественной защиты, то и преступления должны рассматриваться, как совокупность средств индивидуальной защиты против общества. Воровство в целях приобретения средств для своего самосохранения и личного узкопонимаемаго интегрального развития, не является более безнравственным актом, чем отказ общества содействовать интегральному развитию индивидуума. Даже частичное возмущение против угнетающей бунтовщика совокупности условий социальной организации является актом мужества. Если мы, однако, не выдвигаем деяний современных преступников в качестве особой их заслуги, то лишь потому, что они действуют не в силу нравственного самоопределения и не сознают даже, что их действия служат, помимо их воли, к реорганизации общества.

Слепое орудие прогресса, — преступники подавляются таким же слепым и преступным, как и они обществом. Герой только тот, кто сознает значение своего поступка и оценивает его не столько с личной, сколько с общественной точки зрения. Иначе и осел, который щиплет траву на принадлежащих его собственнику лужайках, мог бы рассматриваться, как бунтовщик против собственности.

Однако, даже буржуазная мораль не квалифицирует, как кражу, сознательное отрицание прав собственности группой индивидуумов, не преследующих личных целей. Русских максималистов, грабивших банки, никто без сомнения не назовет ни ворами, ни грабителями.

Указав на неудовлетворительность общественного строя не обеспечивающего индивидуума, как производителя, при условии признания собственности, мы не можем закончить эту главу, не подчеркнув недостаточность средств общественной предусмотрительности, гарантирующих потребление. Личный интерес частично удовлетворяет нужды потребления, но хаотично и с значительными непроизводительными затратами. Работник-производитель, в силу необходимости, часто вынужден сегодня расстаться с теми продуктами, которые понадобятся ему завтра, и которые придется добывать дорогой ценой или умереть. Голодовки в Индии и России дают нам поразительные примеры таких фактов. Наконец все мы разве не отравляемся ежедневно всякого рода вредной фальсификацией, являющейся логическим следствием производства, имеющего в своей основе личный интерес, т.-е. собственность и т. п.

Семья.

Отношения между индивидуумами, извращенные собственностью не могли установиться на началах справедливости и в семье. В силу этого, отец семейства долго считался единственным, облеченным известными правами, представителем этой социальной ячейки. Все члены семьи считались его собственностью. Эта концепция, смягченная экономической эволюцией общества, сохранилась, в своих существенных чертах и до наших дней.

Разве жена не вещь мужа? Разве дети не находятся в полной власти отца семейства до тех пор, пока государство не потребует для себя этой частицы его собственности, пока оно не потребует «налога крови?»

Хотя уже начали понимать что мужчина и женщины равны, но равенство между мужем и женою все-таки не признается, а отношение детей и родителей сводятся не к обязанностям родителей к детям, что было бы справедливо, а, наоборот, главным образом к обязанностям детой к родителям («почтение» и т. д.).

Государство вмешивается в организацию этой общественной ячейки лишь для того, чтобы поддержать власть отца семейства. Только с недавнего времени мы встречаемся в этой области собственности с ограничениями. Постепенно создается право индивидуума, которое является одним из видов гражданских прав и не признает более правовых ограничений, вызываемых семейным положением.

Если христианская мораль предписывает жене, главным образом, верность, а жене и детям — послушание то новая мораль предписывает прежде всего всякому индивидууму соблюдение правды и равенства во взаимным отношениях. Таким образом с точки зрения новой морали, женщина, продолжающая брачные отношения только исходя из понятия долга, совершает ряд глубоко безнравственных поступков. Муж, — который требует, исходя из понятия долга, от своей жены признания его мнимых супружеских прав и физиологически навязывает свою личность, а, исходя из понятия права, навязывает свой авторитет, — поступает, как глубоко развращенный человек. Отец семейства, присваивающий себе право по произволу распоряжаться своими детьми, вместо того, чтобы, не в силу своих прав, а в силу авторитетности своего мнения, являться их естественным советником, не достоин того положения, которое создается званием отца.

Для того, чтобы вылепить неизбежную эволюцию семьи, мы должны рассмотреть эту социальную ячейку с двух точек зрения:

Сначала мы рассмотрим отношение мужа и жены, взаимный отношения пары людей а затем семейные отношение, т.-е. отношение небольшой общественной единицы, состоящей из отца, матери и детей.

В настоящее время два сближающиеся человека — муж и жена заключают как бы пожизненный договор, в который входят, как личные, так и материальные обязательства, предопределяющие при любых обстоятельствах, на будущее время их взаимный отношения.

Попятно, что таким договорам нельзя верить. Вера в них иллюзия, поддерживаемая ложью. Единственное обязательство, которое должно существовать между мужем и женой, может быть изложено в полной достоинства формуле: — жить вместе, всегда придерживаясь не формальной, но реальной правдивости отношений, отбросив всякую мысль о том, что личность может быть собственностью. При таком понимании обязанность женщины или мужчины сводится к согласованию взаимоотношений со всякой психологической переменой, изменяющей их моральное существо. Это единственный истинный долг. Образ «верной супруги», считаемый почему то поэтическим, в сущности ничто иное, как признание женщины за один из видов собственности и основывается на боязни, что разрыв супружеской связи создаст помехи материальным интересам и лишит хозяина его рабыни.

Если мы припомним, что, благодаря извращению понятия о действительных нуждах интегрального развития личности, главными наследниками являлись, до сих пор, мужчины, получавшие большую часть наследства, а не женщины, которые казалось бы менее способны обойтись без материальной помощи, что, благодаря этому, женщина главным образом находилась в прямой материальной зависимости от своего мужа, также, как и благодаря тем невыгодным условиям, в которые она была поставлена по отношению к труду, нам станет ясно, что и здесь, как и в других случаях, собственность и власть ищут санкции своего преступного насилия в христианской идее «долга» жены. Так называемая «поэзия долга» является и здесь ничем иным, если ее рассматривать, как социальную формулу, как освящением покупки раба (рабыни) на громадном человеческом рынке.

Если мы перейдем теперь к рассмотрению положения детей, то прежде всего заметим, что здесь также собственность создающая экономическую зависимость детей от родителей, искажает все семейные отношения. Родители, опирающиеся, в сущности, на свое положение капиталистов (по отношению к детям), не только навязывают детям свое неизбежно отсталое миросозерцание, (смерть людей спасает истину), но и образ действий, неизбежно находящийся в противоречии с требованиями социальной эволюции. Разве молодые люди не расходуют значительную часть своих первых условий на самоосвобождение, на борьбу не только за сродства к жизни, но и за возможность жить согласно своим убеждениям. При современном порядке вещей родители жалуются на лишение, вызываемые воспитанием детей. Дети — тоскливо подчиняются, произволу родителей и главной причиной всех этих лицемерных и тиранических отношений является вновь играющая свою фатальную роль индивидуальная собственность. Семья превращается в ад, так же, как труд превращен в проклятие.

Оглядываясь на все сказанное, нельзя не прийти к заключению, что счастье, т.-е. интегральное развитие личности, не совместимо, в современном обществе, ни с существующей организацией труда, ни с собственностью, ни с семьею.

Такое положение вещей безошибочный признак смертельной болезни того нравственного и социального строя, которого придерживается современное большинство, признак указывающий на грядущий разгром буржуазного общества: ведь человек прежде всего хочет быть счастливым, а при этом порядке он счастливым не может быть и потому он всегда низвергнет все то, что стоит на пути его к счастью. Сознание человека пробуждено наукой; оно растет и ничто не может остановить этого роста.

Личность и государство.

Мы не ставим здесь заглавия: «обязанности личности по отношению к государству», так как не считаем идею обязательности моральной концепцией.

По, скажут вам, если вы говорите о правах, то не можете не признавать и обязанностей.

Если понимать под словом «право» совокупность чуждых уголовной и принудительной санкции отношений между единицей и коллективом, то только что приведенное замечание можно считать верным.

«Обязанность» и «право» тесно связаны с понятием силы, с идеей принуждения, т.-е. с одной из закоренелых безнравственностей современного общества.

Мы предвидим возможность такого общества, которому будет вполне чужд и враждебен принцип принуждения и наказания.

В настоящее время все взаимоотношения индивидуумов основаны с одной стороны на экономических и индивидуальных интересах, а с другой на обязанности не переходить, — под страхом репрессий, — известных границ этих отношений. В коллективе грядущего, индивидуальный интерес будет определяться исключительно необходимостью интегрального развития личности. Все эгоистические факторы, которые побуждают отнимать у любого индивидуума самое необходимое и вырывать у соседа последний кусок хлеба, не будут иметь места. Право каждой личности на интегральное развитие получить общее признание; осуществление этого права не будет связано с необходимостью преступления. Таким образом преступление станет бесцельным, вследствие бесполезности. Некоторые атавистические привычки сделают еще возможным нарушение индивидуальных интересов, но, при наличности основного на равенстве социального равновесия, все также проявления личности будут редкой случайностью.

Не будет места, конечно, и для глубоко комичной, (если б она не была также трагической) деятельности судьи, так как нужно иметь очень странное и узкое представление о действительности для того, чтобы допустить, чтобы один человек, каков бы он ни был, мог быть, по профессии, судьею всего происходящего среди индивидуумов.

Если характер индивидуума проявится в будущем обществе в виде ряда направленных против кого бы то ни было проступков или даже одним каким-либо актом, дающим основание предполагать возможность повторения, общество не замедлит исключить индивидуума из своей среды, как опасную для социального равновесия личность.

В настоящее время трудно сказать, как именно будет производиться такое исключение. Мы можем только предвидеть, что во всяком случае этот акт не будет иметь ничего общего с наказанием. Все дело сведется к ограничению возможности вредных действий, причем меры, нужные для самоохраны коллектива сведутся к строго необходимому и исключение из коллектива тотчас же окончится, индивидуум тотчас же получит все свои права, как только явится уверенность в его моральном и физическом выздоровлении. В среде, отрицающей самое понятие греха, не могущей рассматривать вредное для ближнего действие иначе, как поступок унижающий человеческие достоинство и потому вредный для совершившего его, самое понятие преступления невозможно. Убеждением с корнем вырываются все дурные ростки, принуждение же только подрезывает их и они снова растут с большей, чем прежде, силой.

Даже в современном, столь несовершенном обществе, иной раз приходится удивляться отсутствием простейшего расчета у преступников, их неспособностью взвесить выгодные и невыгодные стороны своего поступка, так как большинство преступлений приносит преступникам меньше выгод, чем поведение порочно-корректных, живущих в согласии с законом, граждан.

В обществе будущего встретятся, конечно, люди, страдающее тем же отсутствием расчета, что и современные преступники. Но, так как такое отсутствие рассвета будет еще очевиднее, так как соображение о целях анти-социального акта не будут находить видимых оправданий в неотложной необходимости текущего момента, то преступление будут реже, чем в настоящее время. Редкость преступлений обусловит также и тем, что благодаря экономическому прогрессу, идея солидарности и необходимого сотрудничества все более и более, будет проникать в сознание людей, разовьется практика солидарности (трудовое начало).

Все нужды будут оцениваться с точки зрения равенства, а наряду с этим коллектив, организовав производство и распределение вещей и поставив удовлетворение потребностей в связь с интегральным развитием личности, найдет социальное равновесие, почти не требующее усилий для своей поддержки.

Этот момент равновесия в общественном развитии будет конечным моментом социалистической эволюции и начальным моментом возрождения индивидуума; человек выступит со всей мощью личности, уступая обществу только то, что необходимо для развития его ближнего и получаяот общества все, чего он сам не может получить для своего интегрального развития единичными усилиями.

В грядущие века с трудом поверят, что мог существовать жалкий, современный нам раб «гражданин», с трудом поймут, что человек мог переносить произвольную регламентацию своих поступков абсолютной монархией и религией и законную регламентацию этих поступков конституционной монархией или буржуазией или даже иной республикой. С изумлением увидят, что государство существовало для того, чтобы издавать приказы и декреты; что так долго существовал и социалистический строй, хотя давно уже лучшим законом для людей могло быть простое сознание. В безвластии, регламентированном любовью к ближнему, личным сознанием солидарности интересов, человек найдет вновь собственное достоинство, и счастье не быть одиноким.

Свобода. Равенство. Братство.

Эти три великие слова, которые еще вчера были истиной, а сегодня уже ложь, эти три слова, начертанные на страницах человеческой истории великой французской революцией, несмотря на внешнюю всеобъемлемость формулы, даже в момент своего провозглашения, включали только очень небольшую часть прав человека.

Для интегрального развития личности необходимы два условия: средства для такого развития, а затем минимум принуждения в интересах общества, минимум ограничений личности.

Между тем свобода, провозглашенная французской революцией, вовсе не гарантировала средств для интегрального развития личности она — допускала собственность.

Такая свобода могла быть только свободой собственников. Такая свобода предусматривала лишь сведение к известному минимуму принуждение личности в интересах общества.

В своей основной концепции этот минимум точней определялся принципом равенства: все собственники на одинаковых правах могут приобретать собственность и пользоваться ею; к каждому гражданину коллектив предъявляет одинаковые требования.

Пользуясь несознательными породными массами, капитал уничтожил все привилегии, которыми не обладали капиталисты для того, чтобы сохранить единственную привилегию-привилегию капитала. Для капиталистов и буржуазии было ясно, что все то привилегии, которыми они не обладают — чужие привилегии — несправедливость, их же собственные требования привилегий капитала — закон и осуществление справедливости.

Это познание и создало буржуазную революцию.

Наряду с таким представлением слову «братство» нечего было делать; ему можно было придать только самый банальный, очевидный до глупости, смысл — общности происхождения, отрицания белой и червой кости.

Основываясь на равном праве пользоваться собственностью, свобода создала всю современную промышленность и такое положение дел, которое нельзя назвать внутренней и внешней войной, но которое нельзя назвать и миром, так как мир — это ничто иное, как добровольное сотрудничество индивидуумов. Такое положение дел характеризуется том, что материальная нужда является фактором принуждения «заставляет трудиться», а имущество (собственность) защищается угрозами наказаний и репрессий.

Закон и полиция; вот гарантии современной свободы и равенства, — общественное равновесие, покоится на насилии. Итак, в нашем обществе нет мира; наблюдается какое то промежуточное состояние между войной и миром. Это промежуточное состояние, с резкими отклонениями в сторону войны, одинаково господствует, как в отношениях между нациями, так и в отношениях между индивидуумами. Так называемая теория международного равновесия находит могущественную опору в вооруженном кулаке Вильгельма. Закон в виду трудности силой поддержать его санкцию в отношениях между народами, осуществляется лишь в самых скромных размерах. Договоры — клочки бумаги. Наконец и в современном обществе для наиболее сильных репрессии смягчаются, если идет речь об исключительных индивидуумах (короли, банкиры и т. и.).

Вследствие всего этого вышеуказанные принципы (братство, равенство, свобода) не могут считаться в настоящее время достаточными. Для нас — нет свободы, раз не имеется средств для интегрального развития личности, (нет средств осуществления), нет равенства, если эти средства не являются общим достоянием. Для реализации идеалов свободы и равенства существует только один путь; это всеобщий и международный мир, т.-е. сотрудничество при условии свободного выбора занятии, без какого бы то ни было принуждения по отношению к личности или при условии свободы самоопределения. Все изложенное возможно не иначе, как при условии торжества принципа «братства», который и делает полноценными понятия «свободы и равенства». Братство нельзя понимать в смысле общности происхождения, как нельзя понимать мир в смысле отсутствия актов насилия.

Истинное братство это — признание необходимости и права на интегральное развитие за каждой личностью коллектива и не только желание доставить себе, но и брату, все нужное.

Истинное братство это деятельная (активная) любовь.

Настоящее всегда чревато будущим. Принципы свободы и равенства, провозглашенные французской революцией указывали лишь на промежуточное состояние общества, содержащее в себе эмбрион братства. Дальнейшим шагом стал социализм, профаза строя, основанного на самоопределении личности.

Отвлеченные формулы отражают, но отражают всегда запоздало, определенную действительность, и эволюция этих формул обеспечена дальнейшей неизбежной эволюцией самой действительности (развитием отношений индивидуумов в коллективе) и потому неизбежен за социализмом и последующий шаг, истинное братство самоопределяющихся личностей (эг-архия).

Взаимоотношения людей, получив дифференциацию в отношениях между рабом и хозяином, вылились в идеи свободы и равенства, несовершенные при признании собственности, потому что собственность исключает братство, но должны привести к братским отношениям, при которых люди будут солидарны в действиях, в деятельной любви, трудовой деятельности, творящей всеобщее счастье, единственное счастье — свое и всех.

Социальная борьба.

Мы говорили в предыдущих главах об индивидуальных действиях, направленных к одной цели. Мы не изучали последствий прямого противодействия одного или нескольких индивидуумов усилиями других индивидуумов (действие направленное к противоположным целям).

Между том социальная борьба и есть в настоящее время результат индивидуальных усилий, направленных главным образом на противодействие друг другу в приобретении для индивидуума, для его личных целей средств интегрального развития (личного обозначения).

Борьба человека с людьми же, во время которой один человек становится в такое же отношение к другому, как волк к волку (homo homini lupus) была объяснена и почти оправдана, найденным в биологии сравнением.

Борьба за существование, удаление слабых и т. п. все это чуть ли не является принципом морали, при помощи которого пытаются оправдать буржуазную организацию коллектива. Для того, чтобы найти логическую ошибку таких толкований достаточно сказать, что сравнение — не доказательство. Социальная борьба ничто иное, как искажение трудового начала, трудовая деятельность не может и не должна быть использована какой-либо группой за счет других групп.

Но — спросят нас — как же быть с классовою борьбою. Ее существование не подтверждение только что сказанного. Если принцип индивидуальных отношений к труду извращен в обществе, не может остаться не извращенным и принцип групповых (классовых) отношений.

Если индивидуумы находятся в печальной необходимости бороться друг с другом, вместо такого положения, при котором каждый работал бы для всех и для себя самого, ясно, что и классы но могут не бороться, что и нации не могут не сражаться между собою.

Если бы наиболее напряженный труд, т.-е. борьба, был организован для пользы человека и для пользы людей, то, очевидно, нам по пришлось бы бороться против индивидуального присвоения необходимых для интегрального развития средств. В будущем коллективе мы допускаем борьбу за существование только в виде борьбы личности и общества против всего, что затрудняет интегральное развитие индивидуумов и ни в каком случае не может допустить борьбу личностей между собою и с обществом. Большие антисоциальные деления (классы), — которые придают объединенным общими интересами индивидуумам силу для борьбы с другими индивидуумами, также объединенные общими интересами противоположного характера, — исчезнут, с обвинением всех интересов в общей цели.

Для того, чтобы прекратить борьбу за существование, очевидно, нельзя опереться на небольшие классы или группы общества. Чем меньше группа, чем теснее класс буржуазии (аристократия, буржуазия), тем противоположное его интересы интересам громадного числа жертв общественного неравенства. Эта обостренность положения ставит меньшинство во враждебное отношение к принципу равенства и только большинство рабочих, самая большая из современных общественных групп, имеет силу и необходимое достоинство для того, чтобы установить необходимое для всех сотрудничество и мир.

Цель переворота (временная диктатура пролетариата) не сводится к тому, чтобы перемешать в общей нищете, как тех, кто не знал нищеты, так и тех, кто страдал от нее, но к тому, чтобы направить общие усилие к единой цели: интегральному развитию всех и каждого и к обеспечению этой цели личными и совокупными усилиями.

Если уничтожение собственности, развитие идей свободы, равенства и братства, организация труда — пойдут правильным ходом, весь вопрос о борьбе за существование отдельных людей друг против друга сведется к вопросу о борьбе за существование всех людей, которая будет вестись каждым индивидуумом и всеми людьми друг за друга. Тогда мы будем измерять силу человека но его усилиями и работе для общего счастия.

Побеждать или убеждать?

Все то, что достигается человеческими усилиями, имеет стимулом или необходимость, созванную и признанную неизбежной, или приказ, заменяющий сознание необходимости: например— необходимость самозащиты может заставить индивидуума сражаться против ближнего; при виде угрожающей опасности, он схватывает оружие и рискует жизнью, которую хочет защищать.

Но такая же деятельность может быть навязана индивидууму повелением вождя, который прикажет ему ограбить соседа в пользу повелителя, причем повинующиеся приказанию вовсе не считают такую деятельность необходимой, если не говорить, впрочем, о необходимости повиноваться вождю. В первом случае необходимость поступить так или иначе воспринята созванном человека, во втором эта необходимость навязана ему и сознание может и должно протестовать против этого.

В первом случае индивидуум действует по своему убеждению, во втором — независимо от последнего, под давлением силы, как побежденный.

Грубая сила начальника (победителя) является в роли непосредственно действующего стимула и она очень действительна, но по имеет будущности. Ничто не делает человека более изобретательным нежели желанно освободиться от навязанной необходимости (приказа). Такая необходимость с полным основанием рассматривается человеком, как нечто во много раз более невыносимое, чем необходимость (непосредственная) простая; дело в том, что навязанная необходимость является результатом не только невыгодно сложившихся обстоятельств, но и несправедливости.

Никто не подумает, например, возмущаться требованиями организма; человек может только стараться понять естественные законы, но не может протестовать против них. Общественные же неравенства, неравенства происходящие от богатства, от условий рождения, от общественного положения — факторы отнюдь не неизбежные и не неустранимые и являются поэтому абсолютно неприемлемыми сознанием тех, кто не извлекает из них пользы.

Изменить все эти условия можно только одним способом — равной оценкой всякого труда. Если труд не будет наемным, не будет оцениваться деньгами, если человек, имея полную возможность интегрально развиваться, будет свободно выбирать поле своей деятельности, имея в виду как свою, так и пользу коллектива, не будет более оснований уважать человека за то, что он писатель, а не трубочист. Это тем вернее, что в будущем обществе не будет, вероятно, наблюдаться резкого различия между занятиями, что в нем легко найдется трубочист-писатель и сапожник-философ; последнее ремесло, например, особенно располагает к философии. Когда справедливое уважение будет присвоено каждой трудовой деятельности люди сумеют должным образом оцепить и высший способ победы над людьми, состоящий в их убеждении. Тогда поймут, что победа убеждением выше победы принуждением.

Уменьшая внешнее давление, люди расширяют тем самым область убеждения и не будут знать навязанной необходимости (приказы). Говоря по-просту, каждый должен делать то, что хочет, но он должен понимать, почему он должен делать то, а не другое. В настоящее же время мы видим, в общем, совершенно обратное.

«Повинуйся Богу», говорит нам церковь, «или ты будешь гореть в вечном огне» и напуганное воображение темной толпы заставляет ее приносить всякие жертвы лишь бы избежать такого печального будущего.

«Повинуйся законам», говорят вам властители всех видов, — монархисты или республиканцы, правители по божественному праву или божественные по своему праву. А мы не можем даже противиться; полиция цивилизованных государств организована через чур хорошо.

«Повинуйся долгу, т.-е. праву собственников», говорит нам буржуазное общество, «или я уморю тебя голодом», — это — очень убедительно и заставляет покоряться.

«Повинуйся чести, т.-е. бойся утратить уважение других людей, возмущаясь нелепыми обычаями: заставляющими женщину отдаваться мужу, против которого восстает все ее существо; заставляющими человека стрелять в своих умирающих от голода братьев; заставляющими человека осуждать то, что оправдывает его совесть и оправдывать то, что он может только осуждать.

«Во что бы то ни стало сохраняй внешность («лицо» у китайцев) для того, чтобы скрыть внутреннюю порчу нашей организации», кричит в своей агонии умирающее общество. Все порабощены в этом обществе, так как никто не может делать того, что ему диктует совесть. На этом мы и основываем ваши величайшие надежды на лучшее будущее.

Оценка совокупности экономических отношений, оценка этих отношений в целом по их действительной стоимости, по может ускользнуть от людей: все указанные выше явления, постоянно напоминая о себе, не могут не внедриться в сознание индивидуумов.

Невежество и неспособность людей оценивать положение надлежащим образом, заставляет их подчиняться воздействию мрачных, непонятных сил власти и принуждения, но с появлением сознания, под влиянием внешних факторов этому настанет конец.

Все победы буржуазной морали сегодняшнего дня превратятся назавтра в ее поражение.

Отечество. Честь.

Христианство, приспособленное к признающему и оправдывающему собственность общественному строю, даже это христианство совершенно чуждо понятиям отечества и чести. В Евангелии нет слова честь. Быть может, было бы интересно выяснить происхождение этих двух принципов современного общества, но в настоящем кратком очерке пришлось бы посвятить такому изысканию слишком много места. Итак мы ограничимся одними только выводами, не вдаваясь в исследование вопроса. Что представляет из себя в сущности отечество'? Что та часть внешнего мира, в которой мы появились и частью которого мы являемся.

В этом смысле мы не можем отрицать отечества (родины), не можем опровергать необходимости оказывать этой части окружающей нас среды некоторое предпочтение перед какой-либо другой средой.

На нас лежит отпечаток этой среды и чем более силен этот отпечаток, тем более сильна эта среда и коллективная личность (национальность).

Сильные, что либо новое вносящие в жизнь, личности всегда высоко ценятся. Это общее правило относится и к обществам. Действительно, ничто так не безлично, как физиономия лакея, солдата, полицейского: это — служители известного строя, они не имеют индивидуальности, так как «личность» никогда не может быть слугою (рабом приказа), но всегда является сотрудником, союзником, работником. Если это верно по отношению к правильно понятой, покоящейся на любви к ближнему и солидарности идеи отечества, мы все же видим нечто совсем иное, когда дело идет об отечестве в современном, буржуазном обществе. Для буржуазии любовь к отечеству это — признание выгодной привилегии; защита отечества это — защита такой привилегии, местного права, освящение непосредственности.

Я люблю мое отечество, должен захватить, покорить другая отечества; я гражданин моего отечества, все другие люди, имеющие несчастье принадлежать к другой национальности и находиться на территории моего отечества, должны быть поставлены в подчиненное положение. Русский тенор лучше поет для ушей патриота, чем французский тенор в России и т. д.

Такое мировоззрение является очевидным следствием тех отношений, которые устанавливаются между различными классами общества. Мы начинаем с того, что отдаем предпочтение нашим родным, далее мы предпочитаем людей нашего класса и, наконец, людей одной с нами национальности.

Наибольшая смелость не идет далее немецкой поговорки «gedanken sind zollfrei».

Мы должны стать на другую точку зрения. Мы высоко ценим индивидуальность, так как, чем сильнее она, тем драгоценнее ее сотрудничество для коллектива, она обогащает коллектив. Мы очень высоко ценим коллективную индивидуальность — отечество, но мы думаем, что необходимо уничтожить границы и поставить народы против народов не с оружием в руках, а рука об руку. И это — не мечта; это экономическая необходимость. Если преступлением и нелепостью является борьба индивидуума с индивидуумом, то борьба народа с народом может быть только результатом удивительной для вашей эпохи темноты.

Нельзя начать строить дом с крыши, нельзя таким образом строить и великое здание будущности. Каждый должен понять, что при этой постройке, необходимо отказаться от борьбы с соседом, необходимо отказаться от защиты личных интересов, если они противоположны общим интересам.

Существовал великий герой, который может служить примером всему свету. У него не было чести; он был призванным объектом ненависти всего христианства. Этот герой — Иуда. Я не думаю, чтобы в настоящее время, встретились бы какие-либо наивные люди, которые говорили бы словам легенды о том, что Иуда предал своего учителя за деньги для того, чтобы потом повеситься. Самый простой здравый смысл не может допустить этого. Нет, этот человек был пламенным патриотом. Он видел, что Иисус имел громадное влияние на свой народ, но он видел также, что Иисус был мечтателем, что он не был человеком действия; поэтому то Иуда и решился использовать старый принцип, который учит, что часто руководят тем и ведут за собою того, кто считает себя руководителем и вождем.

Приближалась Пасха, момент народного энтузиазма, момент наиболее благоприятный для появления царя Иудеи. Скромный Иисус на осляти подъезжал к Иерусалиму; этот бедный путник был уже обожаем народом, как новый пророк. От пророка до царя — только шаг. И мы видим Иуду с его друзьями, провозглашающая Иисуса царем Израиля для того, чтобы восстановить коллективную личность (национальность) великого Израильского парода. Великий народ... К несчастью для Иуды и его сторонников этот народ перестал быть великим; это стало очевидным на другой день. Провозглашенный царем скромный мечтатель Иисус, сойдя со своего осла, сошел с своего тропа. По Иуда верил еще в свой парод. «Пусть буду я проклят», думал он, «пусть буду я проклят, как предатель, но это не важно; израильский парод не допустит, чтобы бичевали перед ним Иисуса вчера провозглашенного царем». Иуда предал Иисуса; ему заплатили; он получил 30 серебренников, он, — кассир, имевший быть может больше серебренников в своем кармане. По он предал бы Иисуса и не за тридцать, а за три сребренника, для того лишь, чтобы поднять негодующий народ на защиту символа своей национальности, на защиту своего идеала. В конце концов Иисус был распят, причем на кресте имелась надпись, на которой значилось, что он «Царь Иудейский». Для Иуды — это была гибель... Что оставалось сделать Иуде? Собственный народ продал идеал его — предателя; предал тот народ, которому он пожертвовал своею личностью, даже тем что принадлежало ему, как гражданину — своею честью... и он повесился.

Будем и мы подражать Иуде: будем любить нашего ближнего более, чем самого себя, будем любить наше общее отечество, т.-е. коллективную личность, на столько, чтобы пожертвовать для этой коллективной личности даже уважением других лиц к нашей личности, (честью)¹.

Будем любить «чужие» отечества также, как и собственное, будем любить человечество, так как оно включает в себя все.

Понятие отечества и чести не будут более антитезой. Все — будет только тезисом, проявление которого будет иметь целью интегральное развитие человека, продиктованные любовью принципы, которые будут лучшим путем к этой цели. Индивидуальный идеал всецело сольется с идеалом коллективным и с идеалом всего человечества: все вместе взятое явится мощным усилием по направлению к обоготворению человека, к его счастью.

1

С личностью Иуды до такой степени связано представление о предательство, что является опасение, не есть ли мое новое толкование психологии Иуды апологией, оправданием его предательства. До такого оправдания предательства доходит, например, Мицкевич в своей поэме „Кондрад Валленрод“ и такая апология может быть установлена лишь с националистической точки зрения. С точки зрения анархической и революционной предательству нет оправданий: революционер оценивает не только результаты, но и способы действия, особенно революционер-анархист, всегда подчиняющийся исключительно указаниям своей совести.

Примечание автора.

(обратно)