Александр Кузнецов
Пять коротких историй
Осёл
Для ослов нет ни рая, ни ада
но, как-то изрёк господин,
в ворота священного града
Спаситель входил не один.
На днях я гостил на даче у одного известного врача, а с недавних пор ещё и телеведущего. Он был давним знакомым моего приятеля. Я был рад, когда приятель предложил провести выходные на даче у знаменитого доктора, человека, которого чуть ли не каждый день видишь на телеэкране. О том, что гостей будет двое, хозяин был в курсе и охотно давал своё согласие.
Семь лет назад, в ту пору уже известный главврач одной Московской больницы, приобрёл огромный участок на юге Московской области. Основательно развернувшись на территории, он, некогда пустошь, превратил в латифундию. Проживал доктор на ферме, не считая прислуги, уединённо с молодой женой.
В импровизируемой экскурсии по его хозяйству, больше похожим на зоопарк, меня заинтересовал тривиальный осёл. Он явно грустил?!
На мой вопрос не болеет ли животное, врач, криво улыбнувшись, поведал мне, что этот осёл питал нежные чувства к лошади, которую продали десять дней назад. С неделю осёл орал и метался по участку как ошалелый в поисках возлюбленной, а в последние два дня перестал есть. В конце повествования врач посетовал, что, если осёл не начнёт принимать пищу придётся от него избавится.
Было мучительно смотреть на осла. Опустив лохматую голову и не обращая внимания, ни на людей, толкующих о нём, ни на слепня, толстеющего на его шее, он всхлипывал каждый раз переживая прошлое и с каждым разом делал это всё громче и протяжнее. Было очевидно, что воспоминания разрывали его изнутри, но сопротивляться этому у него не было сил. Я впервые видел, как плакал осёл. И страдание его было, как я теперь знал, не от физической боли. С пышных, длинных ресниц его скатывались крупные капли на утоптанную поверхность хлева. Ударяясь о землю, они разлетались вдребезги словно хрусталь.
Уже сидя за обильно заставленным яствами столом звенел подлинный хрусталь; слышались разговоры о судьбе человечества, строились планы; молодая супруга врача исполнила на итальянском «Вернись в Сорренто», аккомпанируя себе двенадцати струнной гитарой.
Я не остался на обещанную мне баньку по белому. Несмотря на удивление и возражения моего приятеля я уехал к себе.
После горячего душа я несколько оттаял. А рюмка Фанагорийского бальзама развязала мысли: «То, что хозяин — человек недалёкий, очевидно. Нет, не думаю, что негодяй. Всё же врач. А вот, осёл влюблённый в лошадь — этот позыв убог. И, пожалуй, также отвратительно, как если бы урод обнимал красотку, как если бы дряблое тело возлежало с молодым или как бездарность была бы на одной доске с гением. Мы сочувствуем самим субъектам: горбуну, старику, идиоту. Их слёзы о своём жалком существовании только добавляют нам сожаления к ним. Но стоит им влюбиться и влюбиться в противоположность себе, как наша жалость исчезает за кривой улыбкой презрения. Любовь осла к лошади анекдотична и пошла. Вернись в Сорренто, верни меня к жизни…»
Талант
Эта история произошла в Воронеже, в конце 90-х. В отличии от меня, Воронеж был родным для Юлии городом. Сам я Москвич, но ввиду того, что из семьи военнослужащего, мне частенько приходилось менять города. Из-за болезни, а после, не успеваемости, мне пришлось задержаться в старших классах. Юлия же, в ту пору, и в той же школе что и я, училась помнится в классе седьмом. Жили мы в одном пятиэтажном панельном доме в соседних подъездах. Нет, мы не приятельствовали, учитывая разницу в возрасте это было бы странно. Только дорога из дома в школу и обратно связывала нас. Разговор по пути следования позволял нам сводить скуку до минимума.
— А я уже решила, после школы в Москву поеду. Во ВГИК поступать буду. Что ты лыбишься?
— Это я от солнца. А родители у тебя кто?
— Папа — военный. Мама — на заказах, шьёт. А что? А, поняла. Не актёрская семья.
— Это тут вообще не причём.
— А зачем спросил?
— Просто спросил. Вижу его часто. Отца твоего. Он в гражданской одежде ходит. У меня отец тоже военный…
— И что, что в гражданской? Если хочешь знать у нас дома пистолет имеется. Я из него несколько раз стреляла. Да что ты лыбишься? Куда отворачиваешься? Не веришь?
— Да верю, верю. Что за пистолет?
— Стечкин.
— Как?
— Пойдём покажу.
Конечно же я не мог устоять от такого предложения. Во-первых, делать после школы было нечего, а во-вторых — оружие, тем более огнестрельное, всегда притягивает к себе юношей.
Оценив вес и удобство расположения оружия в руке, я заглянул в его магазин. Он был пуст. Юлия, вертелась возле меня, и со знанием дела рассказывала о пистолете отца, явно чужими словами:
— Передернув затвор можно узнать о наличии патрона в стволе. Спусковой механизм совсем женский, незнаючи, всю обойму за раз расстрелять можно.
— Как это?
— Ты, что? Он же автоматический. Очередями пулять может.
На мой сонливый зевок, Юлия предложила сыграть в «Русскую рулетку».
— Увидишь, какая я актриса.
Раскрутив на журнальном столике пистолет, ствол которого позже замер между нами ровно посередине, Юлия вскричала:
— По часовой!
Она прислонила ствол пистолета к своей груди и закрыла глаза. Выждав классическую паузу, медленно подняла веки и посмотрела на меня обречённым взглядом. Признаться, я пришёл в замешательство. Но не от её кривляния, а от нелепости самой игры и того, что я участвую в этом. Но не успел я ничего сказать или сделать, как она нажала на курок. Прозвучал щелчок. Юлия, глядя на меня, расхохоталась.
— У тебя такой вид был, умора.
Немного разозлившись на себя и на то положение в котором оказался, я хотел было подняться с кресла и уйти, как она уже крутанула пистолет во второй раз и выкрикнула:
— О, точно в цель!
Ствол пистолета сурово смотрел в мою сторону.
— Куда ты? Ты, что, струсил? А говорил отец военный.
— Много болтаешь.
Мне было известно изречение: «Не подчиняйся юношескому пылу, но сдерживайся и властвуй над собой», но, как же книги разнятся с реальной жизнью. Хладнокровно приставив пистолет к виску я… да, струсил. Осознание того, что пистолет без патронов не помогло моим вдруг ослабевшим нервам. Задержка с «выстрелом» явно затянулась. И лишь возглас Юлии: «Офигеть!», заставил самопроизвольно дернутся моему указательному пальцу, и я услышал уже знакомый щелчок. Юлия смотрела на меня с восторгом, бормоча:
— Блин, тебе в театральный нужно. Ты реально крут!
Юлия хотела было крутнуть пистолет ещё раз, как я остановил её.
— Мне домой надо.
На её лице выступила неподдельная досада. Юлия развернулась ко мне спиной и стала укладывать пистолет в кобуру. Я тем временем продолжал сидеть. Мои ноги отказывались мне подчинятся. Но вскоре меня ждал новый сюрприз. Юлия резко повернулась ко мне. Её лицо пылало, глаза блестели, а ствол пистолета был воткнут мне в грудь. Не своим голосом Юлия заявила:
— Когда мы вырастим, ты на мне женишься.
Психологическая усталость, нахлынувшая на меня во время игры, не позволила передать, как мне казалось, моей физиономии никаких эмоций. Я лишь мысленно заметил: «Водевиль». Юлия взвизгнула:
— Ты опять лыбишься.
Звук, прилетевший из левого уха в правое, был не похож на те, что я слышал ранее. Лицо Юлии исказилось до неузнаваемости. Видя её неподдельное, искусное преображение мне так и захотелось воскликнуть, вскричать: «Боже, какая актриса!» Но острая боль в левой части тела не дала мне наполнить грудь воздухом.
К счастью, пуля, не понятно откуда взявшаяся, лишь облизала моё ребро и воткнулась в межкомнатную дверь. Из рассечённой кожи обильно текла кровь. Странно, но в тот момент я больше переживал за то, что скажет мама, если узнает обо всём этом.
Рана оказалась пустяковой. Уже на следующий день я, пусть и перебинтованный трясущимися руками школьницы, скучал на последней парте в классе. А через две недели от шрама не осталось и следа. Юлии конечно влетело, так как пропажу патрона скрыть было невозможно. Вскоре моего отца снова перевели, но уже на Дальний Восток, в Хабаровск.
Уже лет двадцать как мы не виделись с Юлией. Хотя её часто показывают на теле- и киноэкране. Закончив ГИТИС, она стала успешной актрисой, прекрасной женщиной, любящей женой и мамой. Да и как человек, мне думается, она неплохой.
Забавно видеть её на телеэкране с оружием в руке или, когда по сценарию, в чёрной комедии, она переводит героя картины в бессознательное состояние. Вы конечно узнаете её, если я озвучу её полное имя. Но я не стану этого делать, так как мы, ещё тогда, поклялись друг другу, что об этом происшествии никто не узнает. И пусть таким образом, но я сдержу обещание.
Роза
Роза приехала в наш город, когда только-только стала появляться листва на деревьях. Её семья поселилась в нашем пятиэтажном доме, в соседнем подъезде. Ростом она была чуть выше своих сверстниц. Возможно поэтому, эта десятилетняя девочка казалась худой. Лицо имело признаки средиземноморского типа. Вытянутый овал головы. Немного длинноватый нос с чуть заметной горбинкой. Эффектно смотрелись чёрные радужные оболочки глаз на фоне белоснежной склеры. При этом, она имела светлую кожу и русые, прямые волосы. Два последних обстоятельства достались Розе от матери.
Девочек, Роза сторонилась, предпочитая проводить время с мальчишками. Несмотря на то, что в игры её не приглашали, она всё равно участвовала в них. Её никто не прогонял, но, к примеру, играя в футбол, ей не давали паса. И когда к ней случайно прилетал мяч, и Роза коряво била по нему, то не только соперники, но и, «её команда» посмеивались над её ударом.
Она рассказывала, что родом из города Каспия. На это, ей, язвительно замечали, что есть Каспийское море, а города, такого, не существует. Она злилась и стояла на своем. За непонятное место рождение мы прозвали её — морской цыганкой.
Наш город расположен на слиянии двух больших рек, одна из которых разделяет нас с Китаем. Река, впадающая в приграничную реку в своём устье шире своей старшей сестры. В плечах этот приток доходит до полутора километров. В конце нынешней весны на этой реке появился огромный речной экскаватор. Добывая со дна песок, он грузил его на баржи, издавая жутковатые звуки. Работы проводились с рассвета до самого заката. И лишь в воскресенье «стальной монстр» был безмолвен.
Уже месяц, как мне хотелось побывать на этом диковинном стальном объекте. Но в одиночку переплыть километровый участок реки, в добавок с сильным течением, я не решался. Пацаны со двора, которых я уговаривал сделать заплыв, приезжая на велосипедах к месту, говорили, что они в разлив и два километра переплывали и течение было гораздо сильнее, но переплыть сейчас эту реку никто не хотел, придумывая оправдания. Старшие мальчишки, которые уверяли, что уже были там, рассказывали какие-то жутковатые истории. К примеру, о том, что сторожем на экскаваторе является большая речная змея.
Поутру, насобирав моллюсков и кремний на песчаном берегу, наша ватага, оседлав велосипеды отправилась обратно в город. Проезжая мимо Розы, стоящей у обрыва, я заметил, как она, соорудив из ладони козырек смотрит на экскаватор. Остановившись с права от неё, я, сопротивляясь солнцу обратил свой взор на стального монстра. Роза, заметив моё присутствие, тихо спросила:
— Что это?
— Экскаватор. — Важно ответил я, добавив то, что слышал от старших мальчишек. — Причал будут строить.
— А почему он стоит не у самого берега? И зачем там причал?
На это у меня не было ответа.
— Вот бы там побывать. — Заметила Роза.
— А ты что, умеешь плавать?
— Я на море родилась. А речки у нас переплюйками называют. — Дерзко ответила Роза и стала спускаться к реке. Оставив велосипед на пляже, она подошла к воде. Пощупав её ладошкой, крикнула:
— Уже тёплая.
Я был удивлен её настойчивостью. И, я решился.
Пройдя вверх по течению реки метров триста, мы остановились. По моим расчетам этого было достаточно, чтобы, начав переплывать реку в этом месте, мы, под воздействием течения, оказались возле экскаватора.
На середине реки Роза стала чаще отплевываться. Голова её всё больше погружалась в воду. Течение стало отдалять Розу от меня. Она уже с трудом сопротивлялась мощным водам «Эвенкийского лезвия». Я обогнал её по течению и своим телом прекратил неконтролируемое движение Розы. Время от времени она хваталась за мою левую руку. В эти минуты я переставал грести вперед, а лишь пытался удержать себя и её на плаву. Но вот, отдохнув, она снова начинала плыть, а вместе с ней я. Обиды на её бессилие у меня не было. Наоборот, мне вдруг стало приятно оберегать её. Эта опека придавала мне уверенность в собственных силах.
Мои расчеты оказались верными. Огромный экскаватор был перед нами. Но, меня ожидал неприятный момент. Место подъёма на экскаватор было в слизи, наростах и заусенцах. Схватившись за стальную балку, я почувствовал, как её зазубрины впились в мои ладони. Дополнительный дискомфорт в ладошках я ощутил, когда Роза вскарабкивалась по мне на поверхность экскаватора.
Превозмогая боль, я вслед за ней с трудом поднялся на верх. Кожа на моих ладонях была изрезана. В некоторых местах инородные тела сидели под кожей. Но крови не было. Как не было змеи, которой нас пугали старшие товарищи.
Пару часов нам хватило, чтобы исследовать экскаватор. Я был счастлив. Налазившись, мы молча сидели на стальной балке, свесив ноги в реку. Не сговариваясь, мы стали бултыхать ногами в воде, да так усердно, что со дна поднялся ил и, что-то похожее на змею. Мы с криком вскочили. Но разглядев, что это был всего лишь брючный ремень, долго смеялись.
Солнце стало клониться в сторону города. Первоначальный план возвращения казался теперь сомнительным. Идея плыть от экскаватора к противоположному от города берегу, пройти вверх по реке, а затем переплывать её, уже не казалась простой. Плыть сразу от экскаватора в сторону города, означало быть унесенным в приграничную реку. Оглядываясь по сторонам и мучительно соображая, как нам быть, я заметил, что Роза, не моргая, загадочно смотрит на меня.
— Что? — Спросил я сурово.
— Ничего. — Тихо ответила Роза и кротко улыбнувшись, отвернула голову.
К счастью, не далеко от слияния рек, я увидел слегка проглядывающуюся косу. По-видимому, река стала мелеть. Вчера косы ещё не было. «Если начать плыть в сторону города», — прикидывал я, — «то через четыреста метров мы окажемся на косе, где можно перевести дух и набраться сил, а там, до родного берега рукой подать». Правда была опасность того, что коса могла оказаться ловушкой, так как я не раз слышал, что подобные косы засасывали людей. Обрисовав вкратце два варианта: плыть сразу в сторону города через косу или на противоположный берег, затем подняться вверх по течению и уже после переплывать реку целиком, я предложил Розе первый вариант.
— Как скажешь. — Доверительно произнесла Роза, от чего-то веселясь.
В этот момент мне показалось, что мои рассуждения она пропустила мимо ушей, думая о чём-то своём.
Спрыгнув с двухметровой высоты в реку и таким образом получив заряд бодрости, мы поплыли в сторону города. В этот раз я быстро почувствовал усталость. В голове тревожно промелькнуло: «Не доплывем». Роза снова стала уходить под воду. Но страха или отчаянья в её глазах не было. На всякий случай я, как и в первый раз, держался к ней почти вплотную.
Назойливый гул, который всё сильнее звучал в моих ушах с того момента, когда мы спрыгнули с экскаватора, оказался шумом мотора пограничного катера. Матрос словно котят поднял нас на борт «одной левой».
На палубе я немного сник, так как предположил, что сейчас нас, арестованных, приведут к родителям, где меня бы ожидал подзатыльник и домашний арест на неделю. Пограничники, укутав нас покрывалом, напоили чаем из шиповника. А выяснив, где наша одежда и велосипеды, они пристали именно к тому месту. Уже не в силах крутить педали, мы лишь к вечеру пешком приволоклись домой.
Несколько раз Роза бывала у меня дома, когда не было моих родителей. Особо мы ни о чём не говорили. Просто, стояли на балконе разглядывая двор с пятого этажа, щелкали на кухне семечки, да подхихикивая играли в гляделки. Когда я приходил к ней, то всегда заставал в квартире её мать. Каждый раз она угощала меня какими-то доселе неизвестными пирогами с листьями свеклы. Отца Розы я никогда не видел. Обстановка в квартире выглядела бедненькой, но в комнатах всегда было убрано и чисто.
Каждый год после очередного чемпионата Мира или Европы по футболу во дворах начинался свой чемпионат. Прекращались междворовые распри. А силу выявляли, играя в мяч.
Роза вышла во двор, когда наша игра с соседскими пацанами была в самом разгаре. Но в этот раз она не болела за нас и не задирала соседских мальчишек. Внешне она была не естественно спокойна и безучастна к происходящему. И даже когда мяч подкатился к ней, она никак не отреагировала. К нашим крикам пнуть мяч была равнодушна. Подбежав к Розе, я поднял мяч и скинул его из-за головы в поле. А повернувшись к ней, разгоряченный игрой, рявкнул:
— Ты что, не слышишь? Кричу, кричу ей.
Роза подняла на меня до того смотревшие в землю широко раскрытые глаза. Они необычно блестели. Казалось, что глаза были залиты водой. Я даже отпрянул от изумления.
— Ты чего?
— Я уезжаю.
В этот момент с поля послышалось от друзей:
— Славян, ну, ты, что там? Ты играешь, нет? Блин, Славян, мы из-за тебя проиграем.
Повернув голову на окрики, я подумал: «Ну, едет, так едет. Я на прошлых выходных тоже с ночевкой ездил. И, что?»
Роза протянула мне коричневый диск на веревочке похожий на амулет. Я не глядя положил его в карман шорт и помчался на поле. Только через неделю я узнал, что она уехала навсегда.
В детстве, жизнь течет медленно, события же пролетают стремительно. Плохое, хорошее забывается мгновенно. Для ребенка, каждый день как новый мир. Его юный мозг не способен анализировать происходящее. Он лишь накапливает и складывает информацию у себя в «чулане». И только по прошествии многих десятков лет человек обращается к памяти. Вот и я, лёжа звездою на берегу моря, заглянул в «старую комнату».
К сожалению коричневый диск подаренный Розой у меня не сохранился, но до сих пор, под кожей правой ладони остается стальная заноза, полученная мною от речного экскаватора.
Встреча
На «поющем» пляже острова Пхукет, помимо прочих отдыхающих, располагалась группа из пяти человек: упитанный с постным лицом, глава семейства; его жена, худощавая, с ржавым волосом до плеч; и трое детей, сидящих между взрослыми на огромном покрывале.
Старшему из детей, светловолосому мальчику, было около девяти лет. Двум девочкам-близняшкам примерно по четыре. Обе девочки были в корректирующих зрение очках. Взрослые обращались между собой и с детьми на Английском языке с Американским акцентом. При этом имена у девочек, из уст родителей, звучали не привычно для их континента, а именно, Вася и Варя.
Когда море вытолкало на берег двух девятилетних озорников, среди которых был уже знакомый нам светловолосый мальчик, они устремились к американской семье. Второй парнишка, что был конопат, возбужденно спрашивал светловолосого приятеля.
— Серый, а твоя мама разрешит? А? Разрешит?
Сергей, не ответив товарищу, подбежав вместе с ним к своей матери, попросил на английском языке дать ему пару подводных очков. Конопатый парнишка выпучил свои голубые глазки и с недоумением стал таращиться на Сергея.
Меж тем женщина достала очки и, протягивая их Сергею, обратилась к конопатому мальчику:
— What’s your name?
У конопатого товарища Сергея ещё шире распахнулись небеса. Женщина не унималась:
— You understand me?
Женщина прислонила ладонь к своей груди и произнесла:
— My name is Jane.
Затем она коснулась груди конопатого парнишки:
— What is your name?
— Миша. — Вдруг вырвалось у конопатого парнишки.
— Ok, Misha. This is Joseph. — Сказала женщина, указав той же ладонью, что касалась Михаила, на Сергея.
Конопатый парнишка вздрогнул и без оглядки помчался в море. Забыв и про Сергея-Joseph, и про подводные очки. Сергей-Джозеф с двумя очками устремился за своим товарищем.
Проводив обоих мальчишек взглядом, женщина принялась обмазывать девочек-близняшек кремом. После выполненной работы она стала вертеть головой по сторонам в поисках Джозефа. Он играл в песочнице с Мишей в двадцати метрах от неё. Возле мальчиков сидела тучная бабка в изрядно застиранном купальнике.
Женщина отправилась к Джозефу, прихватив помимо крема ещё детскую бейсболку. Диалог с ошарашенной бабкой не удался. Оставив бабку в покое, женщина, надев головной убор на Джозефа, принялась наносить крем на его спину, говоря ему что-то по-английски. Но Джозеф был так увлечен игрой с Мишей, что не обращал на женщину никакого внимания. И казалось, что слова, которые она ему говорила, он воспринимал как посторонний фон.
Забрав уже ставшие ненужные подводные очки, женщина вернулась на своё место. Лежащий на покрывале муж сказал, что устал и что было бы неплохо пойти в номер и отдохнуть. Женщина мгновенно согласилась, будто ждала этого предложения.
Подойдя к Джозефу, женщина взяла его за руку и твердо предложила сказать Мише «Бай» и пойти домой. Джозеф словно отключив у себя программу игры, отчеканил слово «Бай» и отправился с женщиной для воссоединения с остальной группой.
Конопатый парнишка молча смотрел Джозефу в след. А когда Джозеф с семьёй стал покидать пляж, Миша, выбежал на его середину, будто на дорогу, и замахав рукой, крикнул:
— Серёга, бай!
Джозеф было рванулся на пляж, но через два шага встал как вкопанный. Затем он стал пятиться задом, махая в ответ Мише и вяло шевеля губами. Но, что именно и на каком языке было не понятно, так как его уста не издавали ни звука.
ВКонтакте
Катя проснулась совсем рано, когда до срабатывания будильника оставался час. Состояние её было подавленным. Ей вновь приснился маяк и двухэтажный дом из обожжённого кирпича, расположенных на высоком берегу моря. Именно это было постоянным в её общей картине сна. Остальное: тропинка в чаще, металлическая винтовая лестница, красивые мужские кисти рук или бьющиеся о скалы волны были разовыми и никогда не повторялись.
Целостной картины снившегося никогда не было. Всё являлось урывками и бессвязно. Обычно после подобного сна Катя несколько минут лежания на кровати. Это помогало ей избавляется от утренней хвори. Но не в этот раз. Наоборот, тоска лишь усиливалась. Катя не нашла другого объяснения кроме того, что её жизнь стала однообразной. Повторяющийся сон, работа, квартира, друзья, родители. Всё это казалось таким извечным и скучным.
За свои двадцать четыре года она перепробовала кажется всё. Но ничто подолгу не грело. Она так и не осилила Итальянский язык, её усидчивости хватило только на год. Йогой прозанималась лишь полгода. С познакомившимся у друзей парнем выдержала месяц. «Как он примитивен и пошел» — говорила она себе на их последнем свидании. Её друзья вдруг показались неинтересными. И такими же ненужными этому миру, как и она сама.
После горячего душа и крепкого кофе её настроение улучшилось. На работе она вообще забыла о хандре. Так как день выдался «сумасшедшим», то Катя вновь подумала о смене места работы. По крайней мере так, она успокаивала себя на обеде.
Придя после рабочей смены домой ей захотелось спать. На звонки подруг она не отвечала. Продремав четыре часа и окончательно встав около полуночи, Катя решила зайти на свою страничку социальной сети. У неё имелось две страницы: одна официальная, вторая вымышленная. Во-второй, она представлялась псевдонимом Хлоя. Имя, которое просто нравилось ей. Эта страничка была заведены ею ещё будучи подростком, для игры. Вот уже лет пять, как она не заходила туда. И теперь, от скуки, она решила заглянуть в неё. Почитав, повспоминав и посмеявшись над чужой и собственной детской глупостью, она решила удалить страницу вовсе.
Открыв основную страницу, ставшей уже единственной, Катя стала просматривать сообщения быстро, пропуская целые абзацы. Сообщений, накопленных за день было много: от подруг, которые писали ей из клуба, от какого-то парня, предлагавшего дружить, от сестры, от не понятных адресатов и шутников. И ещё было сообщение от иностранца по имени Дарак Бреннан. От него пришло лишь два слова, на Английском языке: «Привет, Хлоя!»
Катя отпряла от экрана телефона: «Что это? Откуда он знает про Хлою?». Дарак был в онлайн. Она тут же ответила ему: «Почему вы, назвали меня Хлоя?»
Дарак ответил мгновенно, словно ответ уже был заготовлен заранее: «Я узнал бы твои глаза и через тысячу лет. И даже будь ты не девушкой. Хотя мне приятно узнать, что всё же ты девушка».
«Что за бред?» — подумала Катя, и хотела уже выйти из сети, но имя, которое написал Дарак, остановило её. Откинувшись в кресле, она стала вспоминать кому она говорила, что ей нравится это имя. Вдруг, злорадно улыбнулась и написала по-Русски: «Марин, я не пойду в клуб, можете не прикалываться».
После недолгой паузы Дарак ответил на Английском: «Прости, но я не понимаю этот язык. Возможно ты думаешь, что я сумасшедший. Ни с того, ни с сего, называю тебя Хлоей. Пишу на не родном тебе языке. Скажи мне, тебе снится утес, на котором стоит маяк? А двухэтажный дом? Северное море? Рыжеволосый парень?»
Катя написала по-русски: «Ха. Ха. Ха. Как умно».
Второе предложение было от неё на Английском: «Подобрали несколько вариантов, из которых один должен совпасть».
Дарак: «Вообще-то должны все совпасть. Ты просто не помнишь. И это понятно. Ведь ты теперь другая».
Катя: «Кто бы вы ни были, я не стану больше с вами общаться. Поставлю вас в блокировку».
Дарак: «Почему ты злишься?»
Катя была рассержена на подруг, так как была уверена, что это одна из них дурачится. На эту мысль её натолкнуло то, что, на его страничке, кроме имени Дарак Бреннан ничего не было, ни фото, ни места проживания, ничего. И судя по всему страничка была создана недавно. «Дурёхи хоть бы имя по задиристей придумали» — подумала Катя, и решила подыграть, писавшей ей. Она предложила незваному гостю показать фото и рассказать о себе.
Дарак: «Моя фотография тебе ничего не даст. Я служитель маяка в графстве Керри, что в Ирландии. Мне семьдесят два года. Разве что вот это».
Скоро на странице Дарака появилась старая, черно-белая фотография с подписью: «Дарак, двадцать пять лет». Его лицо действительно ничего не сказало Кате, но дом, возле которого он стоял, это был тот самый дом из сна. Катя испугавшись резко выключила телефон. Немного поседев в задумчивости в кресле, она пошла на кухню, выпила молока и легла спать.
Наследующий день, в субботу, в летнем кафе, она давала разнос ничего непонимающим подругам. Они были настолько убедительны в своей невиновности, что, Катя им поверила и тут же разволновалась, размышляя, не обращая на ответные колкости подруг: «Кто же тот шутник, что знает мой подростковый НИК? А сон? Ведь сон я никому не рассказывала. Только матери в детстве. Но вряд ли это она. Может кто подслушал тогда? Но мы были одни».
Вдруг, Катя встала из-за стола и поспешила на выход, под удивленные возгласы подруг. Ей захотелось снова зайти в сеть. А перед ними ей было неловко. Домой Катя не пошла, она свернула в Останкинский парк, там, на скамейке, открыв страничку Дарака, она увидела фотографию маяка и старую цветную фотографию какой-то девушки.
Катя написала: «Что вам нужно от меня?»
После этой фразы она вышла из сети. Весь день гуляя по парку и ни с кем не общаясь, Катя пыталась вспомнить забытые отрывки сна.
Ближе к вечеру она вновь зашла на станицу Дарака. Там, её уже ожидал он. Вернее, его исповедь. Дарак поведал о том, что когда-то Катю звали Хлоя и она была девушкой Дарака. Они были друзьями с детства. Но в восемнадцать лет Хлоя сильно заболела и умерла. Дарак долго не мог отойти от потрясения. У него были две попытки самоубийства и психиатрическая лечебница. Но он никак не мог забыть её.
Его друг создал программу поиска людей по глазам. Ведь как известно глаза зеркало души. И если найти те же глаза, то и человек будет тот же, просто в другой оболочке. Дарак всё больше и больше вдавался в воспоминания. И у Кати стало устойчиво складываться мнение, что это имя, и эти сны не просто так. После двух недель переписки и переговоров по телефону, Катя решила посетить Дарака.
Приехав в графство Керри, Катю, почти сразу охватило сильное чувство родства с этим местом. Нет, она не знала, что будет за тем или иным холмом, но этот шум прибоя, этот с синеватым оттенком туман, запах луговых трав, всё это, ей было знакомо.
Встреча с Дараком оказалась не столь волнительной, как ожидала Катя. От некогда пышных рыжеватых волос на голове, практически ничего не осталось. Глаза его были желты и слезливы. Ничего примечательного, обычный старик.
В его доме, за чаем, они разговаривали, не касаясь главной темы. После, они отправились на маяк. Уже на месте, она увидела стальную лестницу, похожую на лестницу из сна. Она жадно поглощала всеми своими органами чувств, всё вокруг, пытаясь отыскать ещё что-то и вытащить из воспоминаний какую-то подсказку. Слушая мимоходом старика о их прошлом, она лишь изредка задавала вопросы. А Дарак, предаваясь воспоминаниям, периодически с жаром повторял: «Помнишь? Ты, это помнишь?» На что Катя, каждый раз смущенно улыбалась. Под конец Дарак сказал, что он счастлив и очень рад, что не покончил с собой. Чтобы ещё раз увидеть её глаза стоило жить.
Катя приняв приглашение Дарака, осталась на ночь в его двухэтажном особняке. Ей досталась большая комната для гостей на первом этаже. Лежа на кровати, она ещё долго не могла уснуть. «Неужели это правда? Неужели такое возможно?» — Думала она. — «Но кто я?» — И тут же отвечала — «Как кто? Я — Катя. У меня есть своё сознание. У меня нет раздвоения. Или… Нет, всё это какое-то совпадение. Этому должно быть какое-то научное объяснение».
Утром не дождавшись Дарака к столу, Катя позавтракала в одиночестве тем, что нашла в холодильнике. К полудню у Кати возникло чувство, что кроме неё в доме ни души. Она даже подумала, что старик ещё спозаранку ушёл на маяк. Она поднялась на второй этаж и робко постучала в комнату, где спал Дарак. В ответ было тихо. На её голос, так же, никто не ответил. Немного замешкавшись, Катя всё же решилась и открыла дверь в комнату. В ней она обнаружила Дарака, спокойно лежащего на кровати. Лицо его было умиротворенным. И был он, словно дубовый стол стоящий у окна, величественный и неодушевлённый.
Через три дня Дарака похоронили. Все эти дни, Катя провела в небольшом городке, что располагался недалеко от маяка, где, как рассказали местные жителе, когда-то жила Хлоя. Катя ходила по городку и окрестностям. Побывала в доме, где родилась Хлоя, но ничто не напоминало ей о картинках из сна.
После погребения Дарака, Катя уехала в Москву.
Оглавление
Осёл
Талант
Роза
Встреча
ВКонтакте
