Макар Зольников, Дмитрий Манасыпов
ДМБ-2000 (66-ой 1)
Сборный пункт
«Во имя вечной славы пехоты».
Р. Хайнлайн, «Звездные рейнджеры».
Пулемет бил из темноты, тянулся трассерами к позициям, крошил землю, дерево и людей. Ночь ожила со всех сторон, по кругу бросив на заставу сталь, свинец и огонь. Мины били недолго, но успели прижать к земле многих, а кто-то уже погиб.Застава огрызнулась в ответ, раздала первые выстрелы с постов, начав новую войну на Кавказе.
Весной девяносто восьмого, впрочем, как всегда, случился недобор и военкоматы гребли всех — косых, немых, глухих и даже ссущихся. Видели фильм «ДМБ»? Вот как-то так оно и случалось на самом деле, в чем-то лучше, в чем-то хуже.
Весной девяносто восьмого, повторюсь, случилось именно так, а потому брали всех, включая неположенцев и косарей. Половина косивших на самом деле оказалась больной и дальше их начинали комиссовать. Но военкоматы спешили выполнить план, продолжая грести всех подряд.
В мае, получив на руки повестку, неожиданно сильно заскучал по вольной жизни и невозможности защитить типа диплом в ПТУ, вернее, в ПУ, в нашей каблухе, где оказался сразу по окончании одиннадцатого класса школы. Военком выделил мне целых пять дней, и утро пятницы обещало стать томным. Так и вышло, в электричку нас загрузили четверых, по перрону брел мой старший двоюродный и в сопли пьяный брат, вереща чего-то там про:
— Бей в хлебало, братан!
Впереди ждала армия с дедовщиной, и хорошего там явно не ожидалось. Призывники боялись служить ничуть не меньше, чем сесть за решетки СИЗО или попасть на зону. Так и было, точно вам говорю.
Электричка довезла нас до Самары с её старым вокзалом, выстроенным еще при царе-батюшке, пережившим революцию и умершим в девяностые, превратившись в барак, лишь чуть уступавший по мерзости самому себе в Революцию с Гражданской.
Оттуда, трясясь в неведении и тоске, нам пришлось еще четыре часа трюхать в старой рижской стальной колбасе, увозившей кучки свежевыбритых и грустно-пьяных юношей в Сызрань. А в Сызрани, все знали, находился сборный призывной пункт, откуда, пройдя через сито особистов с кадровиками, будущие военнослужащие разъезжались по необъятным просторам Руси-матушки.
Добираясь от станции пешком, мы получили самую теплую встречу из всех возможных:
— Вешайтесь, духи! — сплюнул с борта грузовика военный, везущий куда-то кодлу явных старослужащих, смотрящих на нас как на дерьмо.
Сопровождающий нас майор сделав вид, что никаких упырей не существует, а это вот все — тупо фата-моргана с прочими слуховыми галлюцинациями, и погнал нас к виднеющимся зелёным воротам с гордой красной звездой. Сдал нас этот товарищ настолько быстро, что даже стало подозрительно. Но оказалось, что зря. Самое страшное начиналось ни хрена не тут. Тут…
В «ДМБ» бухали все и повсюду, в Сызрани такого не случилось. Пьянствовать, загасившись и зашхерившись, тут могли только срочники, принявшие присягу и оттрубившие хотя бы год, а вкусно и душевно употреблять алкоголь одобрялось только офицерам. Призывники имели право попробовать оставить себе хотя бы домашнюю жранину с имевшимися деньгами, все остальное вдруг стало запрещено. Тем более военнослужащие, шмонавшие сумки, либо были местными, либо служили не меньше того самого года и изымали все подозрительное. Отыгралась наша партия потом, на «купцах», но, как и сказано, это все дальше.
Нас, обалдевших от непонимания всего творящегося загоняли в клуб, где под гитару пел афганские песни как-бы инвалид, разводили на фото в берете любого цвета, застегивая подшитый комок на спине и прогоняя за пару-другую минут с десяток дураков, расстроенных и желающих порадовать родственников своими рожами. Потом у нас пытались тиснуть жратву, оперируя терминами «копченое нельзя, рыбные консервы можно только в томатном соусе, давай печень трески», нарочито небрежно попинывали баулы, слушая — не зазвенит ли где чего на предмет проверить ночью.
Когда мне вступило сходить отлить, то было указано на длинную низкую халабуду, где топталось немалое стадо таких же, как и я. И плакали, натурально плакали горючими слезами. Смутные подозрения появились сразу же, ведь не могли пятьдесят лысых утырков конца девяностых реветь из-за простой срочной службы.
Подозрение оказалось верным, виной всему стали зиккураты с пирамиды ядрёной хлорки, густо рассыпанной по периметру сортира. Что говорить об очках, где она высилась желтыми сугробами, выделявшими в воздух самое настоящее боевое отравляющее вещество?
Но нет худа без добра, за сортиром мне встретился Ваня, проучившийся со мной пять лет и немедленно выдавший крайне необходимые советы:
— Жратву береги, я тут уже неделю. Деньги не показывай и не давай солдатам покупать еду с сигами, все равно выведут партиями, послезавтра. Ночью разбудят, скажи, что Малышу заплатил.
