крышку и вытряхнул на плащ-палатку все патроны. Затем извлёк патрон из патронника, выдернул из него пулю и запыжевал комочком грязной бумаги. Полученный холостой патрон вставил в патронник, закрыл затвор и пристегнул пустой магазин. В таком положении пулемёт ничем не отличался от настоящего заряженного.
Все знают, что оружием баловаться нельзя, и я тоже знал. Но на Зубе Дракона ничего другого не было, как говорится в старинном анекдоте: — «Если бы он не был мальчиком, ему не с чем было бы играть». Такое времяпрепровождение меня не радовало, поэтому я, на всякий случай, ещё раз проверил, чтобы нигде не завалялся боевой патрон и решил воспользоваться пулемётом в развлекательных целях.
Не пытайтесь повторить мой поступок дома, любое баловство с оружием, это, как минимум, плохая примета. А как максимум — кого-то могут понести вперёд ногами. Но я всё проверил, внутри себя перекрестился, как настоящий комсомолец, спрыгнул в траншею Герасимовича и занял позицию к бою. Там перевесил ствол пулемёта через бруствер вниз по склону и навёл на боевого товарища, самозабвенно собиравшего пакетики сахара, разлетевшиеся между скал.
Злым голосом я окликнул Мишу:
— Гнилоквас!
— Шо? — Миша поднялся с карачек. Одной рукой он прижимал к себе собранную добычу. Другой рукой… другой рукой… в общем, удивлённо смотрел на меня снизу-вверх.
— Тебе Комендант говорил не выходить за границы поста?
— Ну-у-у, ну говорил.
— Он тебе говорил, что за это будет расстрел?
— Ну-у-у, ну и это говорил.
— Тогда — не обижайся! — Я громко щёлкнул предохранителем как будто поставил пулемёт в боевое положение. (На самом деле поставил на одиночный огонь. На всякий случай.) Медленно, демонстративно и страшно поднял ствол с бруствера, навёл в Мишу. Ему не видно было, куда я целюсь, понятно лишь, что в него. (На самом деле я целился на сантиметр выше его головы. Тоже, на всякий случай.)
— БАХ! — Выстрелил пулемёт.
У Миши вместе с выстрелом полуоткрылся рот, согнулись ноги в коленях, из-под руки на землю посыпались собранные пакетики сахара.
— Блин, промахнулся, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! — Выкрикнул я и демонстративно принялся передёргивать затвор. — Подожди, я сейчас перезаряжусь!
Слово «подожди» Миша воспринял как команду «на старт, внимание, марш!». Он выпучил глаза и метнулся с минного поля вверх по склону. В порыве реализации инстинкта самосохранения, Миша рвал из-под себя землю, перепрыгивал через скалы и совершал полёты, достойные чемпиона мира по бегу с препятствиями. Мой незаряженный пулемёт только клацнул закрывающимся затвором, а Миша уже преодолел пространство минного поля и ввалился на пост через бойницу АГСА.
После сданного им норматива по бегу с препятствиями, мы долго ржали вдвоём и показывали друг на друга пальцами. А потом я проснулся после отдыхающей смены и обнаружил свой пулемёт, стоящим на прикладе в людном, самом видном месте. На стволе боевого оружия красовалась алюминиевая солдатская ложка, привязанная проволочной растяжкой в качестве штыка.
Развлечений на горе Зуб Дракона было немного, поэтому все пацаны гарнизона с нескрываемым удовольствием бегали по территории поста, пересказывали в устной форме приключения, которые устраивают друг другу два закадычных товарища. Каждый боец считал своим долгом заглянуть к нам на Третью точку и высказать в мой адрес какую-нибудь особо ценную мысль.
— Димон, фу-у-у-у, а ты, оказывается, на самом деле — парашник! — Это была самая вежливая подколка, которую в мой адрес отпустили пацаны. Потому что к пулемёту штык устанавливать не предусмотрено заводом-изготовителем. А мой пулемёт стоял со штыком, да ещё в виде ложки. Чего я только в тот день не наслушался! Как только не обзывали моё оружие! И «харчемёт». И «жрачкомёт». И «фаршемёт». И ещё полдюжины гадских сочинений.
Конечно же, я не догадался какая носатая ехидная «хохольская» морда это организовала. Во всяком случае, сделал вид, будто не догадался. А когда пришёл черёд Гнилокваса уснуть в СПСе с открытым ртом в нелепой позе, я взял лопату и выкопал ямку ровно в середине помещения Третьей точки, рядом с доской, подпиравшей маскировочную сеть. Затем разулся, сложил полусапожки в образовавшуюся ямку и замаскировал их песком. После взял Мишины госпитальные тапочки, непредусмотрительно оставленные снаружи СПСа, и прибил гвоздями «стописятками» к доске. Доску положил на песок и присыпал таким образом, будто тапочки стоят на ровном месте просто сами по себе. После я начал терпеливо ждать.
Ждал я долго. До тех пор, пока Манчинский не разбудил Гнилокваса и не сказал, что для него отдыхающая смена «законьчилься». Миша выбрался из отдыхательного СПСа, зевнул, сладко потянулся, привычным движением сунул ноги в тапочки. В этот момент земля у него поменялась местами с небом, Миша, с поднятыми кверху руками грохнулся носярой вниз, на песок нашего помещения.
Присутствующие дружно заржали, хотя ничего не поняли. Миша приподнялся, встал на
