Натаниэль Льюис
(nslewis)
Гарвардский эксперимент с червоточиной
Мне выдали миллион баксов и велели молчать в тряпочку, и я молчал целых пятнадцать лет. Но прошлой ночью я обходил этажи и снова увидел профессора.
Три года назад у меня был сердечный приступ, а вчера едва не случился ещё один, когда я увидел его стоящим перед аудиторией 204. Он обернулся и одарил меня улыбкой. За пятнадцать лет он как будто ни капли не постарел.
— Здорово, начальник! — сказал он.
Вот тут-то меня и проняло. Уронив планшет, я, не оглядываясь, вдарил по тапкам.
В общем, я вам сейчас такое расскажу, что и в пьяном бреду не приснится. Но вживую это было ещё хуже.
Копы мне не верят. Согласно протоколу, профессор со студентами погибли пятнадцать лет назад, потому что в аудитории 204 ни с того ни с сего произошёл взрыв. Ага, конечно. Хотя доля правды в этом есть. Аудиторию действительно разнесло к чертям. Но не случайно. Мы в точности знали, что делали. Ну или думали, что знали.
* * *
Я тогда назывался «помощник руководителя по ремонтно-техническим работам», но по сути был уборщиком, да и сейчас им работаю. (Вы можете спросить, зачем я работаю, после того как получил свой миллион? А денежки-то для младшего, чтобы ему не пришлось барахтаться в том же дерьме, что и мне).
В ту ночь мне велели убраться в Центре астрофизики, находившемся на северо-западе от главного корпуса Гарвардского университета. До той ночи это было моё любимое здание. Уж лучше, чем у биологов убираться — их дохлые распотрошённые зверушки мне потом в кошмарах снились. Но лучше бы мне дальше продолжали сниться бедные зверушки и разбросанные органы, чем та хренотень, что произошла дальше.
Короче, возил я шваброй в коридоре на втором этаже, и тут открылась дверь в аудиторию 204, оттуда выглянул мужик и сказал:
— Эй, ты там!
Я огляделся — мало ли, к кому он обращается.
— Да? Чем я могу помочь вам, сэр? — спросил я, подспудно ожидая, что тот сейчас начнёт нудеть по поводу пропущенного пятнышка или ещё чего.
— Не хочешь заработать тысячу баксов, начальник? Работа — не бей лежачего, на час, самое большее. Как тебе такое?
Такое мне было очень по нраву — дома-то лишних денег никогда не водилось. Этой тысячей можно было закрыть просрочку по некоторым счетам. А ещё у меня было очень плотное расписание — некогда стоять и рассусоливать, швабра с тряпкой ждут.
— Предложение-то хорошее, сэр, — сказал я, — но мне до конца смены ещё много чего успеть нужно.
Мужик рассмеялся.
— Начальник, мы тут историю творим, — сказал он, — а ты беспокоишься о каком-то мусоре? Не парься, не будет у тебя никаких проблем. Я тут профессор, заступлюсь за тебя, если что.
Ну, мужик действительно выглядел как профессор: седые волосы аккуратненько так причёсаны, на носу большие старомодные очки. Я пожал плечами и прислонил швабру к стене:
— Ладно. Что мне нужно делать?
— Отлично! Заходи, начальник, заходи внутрь!
Я последовал за ним в лабораторию. Один взгляд на происходящее — и мне нужно было сказать ему, чтобы засунул свою тысячу себе в задницу, развернуться и уйти. Но увы, я остался.
Оглядевшись, я почувствовал, как на мне волосы встают дыбом во всех местах. Не потому что я испугался, а потому что в комнате было до черта электричества, и похоже, что его источало что-то в центре комнаты. Там на круглом столе стоял здоровенный стеклянный шар, от которого во все стороны летели искры. Похожую штуку в детском музее естественных наук показывают. Выглядит так, будто в стеклянный шар запихали грозу. А этот шар ещё и подскакивал, и жужжал, а молния внутри была
чёрной. Вот от него-то всё электричество и пёрло.
В лаборатории было четверо молодых людей — студентов, как я понял, — сидящих вдоль стены на каких-то креслах. Ну, как сидящих: они были пристёгнуты к этим креслам ремнями, а на голове у них были металлические штуки, похожие на фены в парикмахерских. Глаза у всех были закрыты.
— Ого, — сказал я, — что это тут происходит? С этими ребятами всё нормально?
— Они в порядке. — сказал профессор. — А насчёт того, что происходит — как я и сказал, мы творим историю. Мы собираемся открыть первую в мире червоточину.
— Червоточину? — переспросил я. — Как в кино, что ли?
Профессор усмехнулся.
— Да, начальник, вроде того, — сказал он, — а теперь послушай внимательно. У нас в последний момент человек не смог прийти, но ничего, работа несложная. Мы тут кое-что запустим, и откроется червоточина. Я в неё зайду. Если я не вернусь через полчаса, тебе нужно будет опустить вот этот рычаг, и червоточина закроется.
Я поглядел на большой красный рычаг на огромной тарахтящей машине, к которой были подсоединены металлические штуки над головами студентов.
— Допустим, я опущу эту штуку, а как же вы? Вы останетесь внутри этой вашей червоточины? — спросил я, слабо себе представляя, что здесь вообще творится.
— Именно так, — сказал профессор. — У нас есть два варианта. Либо червоточина проложит путь в то место, что мы называем Второй вселенной. Как бы так объяснить… В другую реальность, которая находится с обратной стороны нашей реальности, как бы за невидимой стеной. Червоточина послужит дверью в этой стене.
— А второй вариант?
— Она откроет проход туда, куда человеку лучше не соваться. Если всё пойдёт по первому сценарию, мне хватит получаса.
— А если по второму?
— А если по второму, ты закроешь дыру с помощью рычага, а мои студенты тут всё уничтожат.
У меня голова пошла кругом от этой научной дребедени. А чего только два варианта? Откуда они знают, что их два? А даже если и так, с чего бы профессору лезть в дыру, если пятьдесят на пятьдесят он окажется там, «куда человеку лучше не соваться»? И это только пара-тройка вопросов из тех, что крутились у меня в голове.
— Я гляжу, ты сомневаешься, — сказал профессор. — Не беспокойся. Всё, что от тебя требуется, — это опустить рычаг через тридцать минут. Всё. Об остальном мы сами позаботимся. Если что и случится, это не твои проблемы. Документы тут все в порядке.
Он похлопал по толстой папке на круглом столе.
— Давай я выпишу тебе чек, прежде чем мы приступим.
Пока он возился с чековой книжкой, я размышлял, будет ли чек действительным, если его засосёт в червоточину с концами. Это сейчас уже кажется ни к селу, ни к городу, но тогда я реально волновался на этот счёт.
— Держи, — сказал он. — и давай уже приступим. Как только я войду в дыру, засеки
ровно тридцать минут. Ни секундой больше, ни секундой меньше. Вот и всё, что ты должен сделать.
Я взял чек, промямлил «спасибо» и стал наблюдать за тем, как он возится с машиной. Он поднял рычаг, раздался громкий треск, и у одного из студентов вдруг открылись глаза. Совершенно белые, будто закатились далеко в череп.
— Эй, гляньте-ка… — сказал я, шагнув по направлению к машине.
— С ними всё в порядке, — заверил меня профессор.
У ребят задвигались челюсти, будто они скрежетали зубами.
Профессор взял с полки колбу с сияющей голубой жидкостью. Он вытащил пробку и вылил жидкость на электрический шар, стоявший на круглом столе. Шар стал вытворять черт-те что и вдруг разлетелся на куски. Осколки стекла разлетелись по всей комнате, а чёрные молнии стали стрелять во все стороны. Я пригнулся. Я уже готов был свалить оттуда к чертям.
А затем это случилось. Грёбаная чёрная дыра открылась в самом центре комнаты, всосав в себя молнии. Она росла и росла, пока не заняла пол-лаборатории. Звук был как от здоровенного пылесоса, врубленного на полную мощность.
— Запомни, начальник! — прокричал профессор, выпучив глаза. — Полчаса ровно!
* * *
Сначала у меня все мысли были в кучу. Я тупо смотрел на эту чёрную дыру, со свистом втягивающую в себя воздух. Смотрел на детишек, подключённых к машине, видел их закатившиеся глаза, похожие на белые дыры, и быстро шевелящиеся челюсти. Слишком много чертовщины для одного меня.
Я поглядел на часы — прошло пятнадцать минут тридцать одна секунда, с тех пор как профессора поглотила червоточина. Сердце у меня колотилось, как безумное, и я расхаживал туда-сюда, пытаясь хоть немного понять, в каком же дерьме я оказался.
А затем меня озарило. Да меня ж разыгрывают!
Разыгрывают, конечно, не так, как мы делали в детстве, подкидывая собачье дерьмо кому-нибудь на крыльцо. Это розыгрыш уровня головастых университетских детишек, когда они наплетут тебе какой-нибудь чуши, а потом просто будут наблюдать за твоей реакцией. Психологических эксперимент, так это называется.
Тут небось и камеры где-то есть. Будут потом глядеть, что я делал.
Осталось 12 минут.
У одного из студентов потекла кровь из носа. Я склонился над ним, чтобы рассмотреть получше. Его слегка потряхивало с ног до головы.
Если я опущу рычаг, возможно, всё это закончится.
Может, это была проверка? Я должен был выбрать между заточением профессора в чёрной дыре и спасением ребят, подключённых к машине. Всё это, естественно, было постановкой, но они-то не знали, что я догадался!
Но потом тоненький голосок на задворках моего разума заверещал: «А что если это
не постановка?»
Ещё 10 минут.
Профессор пообещал мне, что с ребятами всё будет хорошо. Ещё у одного из них побежала кровь из носа.
Если это постановка, то очень уж искусная. Куда тогда подевался профессор, шагнув в чёрную дыру? Я хотел было потрогать её, но стоило мне к ней приблизиться, как меня сковал животный ужас. Чёрная дыра не была похожа на какую-то там постановку. Она выглядела
реальной. Как будто действительно может засосать тебя и выплюнуть где-то у чёрта на куличках.
Я взял со стола папку. Как и сказал профессор, на первой странице были указания — выключить машину и уничтожить её, если он не вернётся через полчаса. Следующая страница была с фотографией одного из студентов — пробежавшись по ней глазами, я понял, что это форма о добровольном согласии. «Я, Джексон Стюарт, принимаю во внимание возможность моей смерти в случае участия в данном эксперименте. Я готов отдать жизнь за науку». Следующие три страницы были такими же формами.
Я ни разу не адвокат, но хрена с два такой эксперимент был законным, даже со всеми этими бумажками о согласии. Постановка, снова решил я.
А что если нет?.. Тогда профессор мне наврал. Он-то сказал, что ребятам ничего не угрожает, а документы из папки говорили об обратном.
Две минуты.
Глубоко вздохнув, я продолжил мерить лабораторию шагами, каждую секунду бросая взгляд на часы. Разум твердил мне, что всё это розыгрыш, но моё нутро кричало в ужасе, что всё это по-настоящему. Я прожигал взглядом часы. Скоро всё закончится, так или иначе.
Тридцать секунд.
Подойдя к машине, я положил руку на рычаг.
Зараза, чего ж он не торопится, профессор этот? Счёт шёл на секунды, а я всё ещё не знал, смогу ли выполнить порученное. Смогу ли запереть профессора там, куда он попёрся.
Пять секунд. Руки задрожали. Четыре секунды. Морда вся в поту, аж в глаза капает. Три секунды. Кто-то из студентов застонал. Тот, кого звали Джексон, как я узнал из папки. Две секунды.
Господи-господи-господи… Одна секунда. Джексон начал трястись. Ноль.
Вот дерьмо.
Я сжал пальцы на рычаге. Один взгляд на Джексона, который бился в судорогах, уже давал понять — надо выключать.
— СТОЙ!
Я оглянулся и увидел голову профессора, торчащую из чёрной дыры.
— Стой, кому говорю!
Затем показались его плечи. Я кинул взгляд на Джексона — из его глаз текла кровь.
— Почти вышел!
Второй студент начал трястись.
— Ещё секунду!
Я глянул проверить, вылез ли профессор до конца. Выбравшись из дыры, он завопил:
— Давай!!!
Тут одновременно случилось две вещи. Я услышал влажный хлопок, и чёрная дыра исчезла. Но я так и не опустил рычаг.
Я медленно повернулся к Джексону. У него… не было головы. Судя по кускам мозгов и брызгам крови на металлической штуке сверху, его голова только что взорвалась.
Жужжание машины постепенно стихло, и воцарилась тишина. Трое оставшихся в живых ребят прекратили трястись, и глаза у них закрылись.
— Какая трагедия, — сказал профессор, показывая на обезглавленного Джексона. — Но не впустую. Я там был. Я это видел! Начальник, я видел!
Я склонился, опёршись руками на колени, и меня вырвало. Странно, что первой мыслью после этого было: «
Вот дерьмо, ещё и это убирать потом придётся». Не знаю. Наверное, мозги у меня отключились, а я действовал на автопилоте. Я уборщик. Я убираю за людьми всякое дерьмо. Вот и всё, что о чём я мог тогда думать.
А затем до меня наконец дошло, что только что случилось.
— Сукин ты сын! — заорал я. — Ты сказал мне, что с детишками всё будет в порядке!
На лице профессора появилась гаденькая самодовольная ухмылка.
— Так и было бы, если бы ты опустил рычаг через полчаса, как тебе и сказали.
— Ты сказал мне подождать!
— Разве?
— Да, мудила! Ну всё, я вызываю полицию…
У меня на поясе была рация. Конечно, с неё я не мог вызвать полицию, зато вполне мог связаться с университетской службой безопасности. Я уже было взялся за неё, когда услышал позади себя стон. Обернувшись, я увидел, что стонет одна девчушка из студентов. Они начали просыпаться.
Я кинулся к стульям, чтобы отвязать от них ребят. У девчушки, проснувшейся первой, широко распахнулись глаза. Увидев профессора, она начала кричать.
— Ну-ну, — сказал я, — тише, всё в порядке, всё закончилось.
Она продолжала вопить. Затем проснулся второй студент, глянул на меня выпученными от страха глазами и заорал:
— Вытащите нас отсюда!
— Я этим и занят, пацан, — сказал я, возясь с ремнями — уж больно туго они были затянуты.
Проснулась третья девчушка.
— Оно здесь, — сказала она, — оно прорвалось.
— Всё в порядке, — сказал я, — твой друг, правда, того, бедняга. Но всё закончилось. Я прослежу за тем, чтобы профессор получил по полной за то, что вытворял тут с тобой и остальными ребятами.
Первая девчушка всё ещё вопила во весь голос.
— Вытащите нас отсюда! — снова закричал второй парень.
Третья поглядела мне прямо в глаза и абсолютно спокойным тоном сказала:
— Это не профессор.
— Чего? В смысле, не профессор? — спросил я и обернулся.
И то, что я увидел, будет преследовать меня до гроба.
Рот у профессора двигался странно, будто что-то невидимое держало его за челюсть и двигало её в случайных направлениях, или будто он пытался нащупать попавшую в рот волосину, но она всё равно ускользала. Вены у него на шее вздулись, затем втянулись, затем вздулись снова, как канаты. Его запястья крутились под такими углами, какие природой не предусмотрены, а руки бесконтрольно болтались вокруг тела.
Я наконец освободил первую девчушку — ту, которая постоянно вопила. Она вскочила с кресла и рванула к двери на ватных ногах, но споткнулась и упала в центре комнаты. Я приступил к освобождению паренька, постоянно оглядываясь через плечо на профессора. Казалось, что у него под кожей что-то ползает. Что-то большое.
— Вытащите нас отсюда! — повторял пацан, как заведённый. Первая девчушка всё ещё лежала на полу и орала. Я в бешенстве дёргал ремни, которыми был привязан второй студент.
— Если вы верите в Бога, — сказала третья девчушка до жути спокойным голосом, — молитесь.
Я кинул взгляд на профессора как раз тогда, когда первая кость вылезла у него из груди, порвав костюм. Я называю это костью, но она была абсолютно чёрной и истекала какой-то зелёной жижей.
— Как по мне, — сказала третья девчушка, — нет никакого Бога. Не после того, что мы видели.
Второй студент вскочил с кресла, свободный от пут. Я ринулся к третьей, но увидел, как профессор вытянул руку и схватил парнишку за голову, резко крутанул её и отпустил. Отвратно хрустнуло, и парнишка замертво упал на пол.
Ещё три чёрных влажных кости вылезли у профессора из груди. Он засмеялся и склонился над первой девчушкой, которая всё ещё продолжала кричать. Кости начали вылезать у него из спины, как у какого-то сраного стегозавра прямиком из ночных кошмаров.
— Что это за хрень? — спросил я, распутывая ремни на последней связанной студентке.
— Оно не отсюда, — сказала девчушка.
— Да неужели! — я как раз расправлялся с одним из ремней. — Я спрашиваю, что это, на хрен, такое?
— Оно пришло из ужасного мира. Мира, где нет ничего, кроме боли. Бесконечной боли, которую мы себе даже представить не можем.
— Замечательно, — буркнул я и вдруг заметил, что крики первой девчушки смолкли.
Затем раздался влажный хруст. Внутри у меня всё оборвалось. Я ничем не мог помочь ей, оставалось только смотреть, как профессор вонзает в горло бедной девчушки длинные чёрные клыки, сочащиеся зелёной жижей.
Я немедленно вернулся к ремням. Ещё чуть-чуть, ещё пару секунд…
— Тебя как звать-то?
— Клэр.
— Слушай сюда, Клэр, — сказал я, пытаясь сосредоточиться, — как только я выпутаю тебя из ремней, ты берёшь вон тот стул и швыряешь его в эту хреновину. Я сделаю то же самое. И только потом мы рванём к выходу. Поняла? Сможешь сделать?
— Поняла. Надеюсь, это сработает.
Я тоже на это надеялся.
— У нас должно получиться, Клэр, — сказал я, развязав последний ремень. — Давай.
Мы встали рядом. Я подобрал стул и со всей силы швырнул его в костистую спину хреновины. Стул разлетелся на куски, хреновина издала пронзительный вопль, а затем Клэр тоже запустила в неё стулом.
Одной рукой я вцепился в руку Клэр, другой выхватил свой перочинный ножик. Из лаборатории был один выход — мимо профессора. Вытащив нож, я на ходу выбросил лезвие. Профессор так и стоял там, не переставая верещать. Зелёная жижа вперемешку с красной кровью из горла первой девчушки стекала по его подбородку.
Я наугад пырнул профессора в шею и так и оставил в ней нож. Мы с Клэр добежали до двери, и я уже взялся за ручку, когда почувствовал, что девчушку тянут в противоположную сторону. Беспомощно оглянувшись, я увидел, как профессор вцепился в неё когтями — длинными чёрными когтями, прямо в живот. Я распахнул дверь и дал дёру, оставив девчушку в лаборатории.
Боже милосердный, я оставил её там.
* * *
Не помню, как я выбрался из здания и очутился на улице. Мозг будто отключился, пока я драпал со всех ног. Однако, выбравшись, я всё же задержался, чтобы запереть все двери наружу. И только потом я вызвал по рации службу безопасности.
— Парни, вызывайте полицию к Центру астрофизики, срочно. Здесь грёбаная резня.
Входная дверь затряслась, и я снова услышал тот кошмарный визг.
— Повторите, — сказал голос из рации.
— Слушайте, — сказал я, — наберите Лоуренса Саммерса немедленно.
Это был тогдашний президент Гарварда, и я видел его подпись на документах в папке со всеми этими формами согласия.
— Скажите ему, что эксперимент с червоточиной пошёл куда-то, на хрен,
совсем не в ту сторону.
Дверь перестала трястись. Мне оставалось только молиться, чтобы эта хреновина не догадалась разбить окно и вылезти наружу.
— Ты же уборщик, правильно? — спросил другой голос из рации. — Это что, шутка какая-то? «Эксперимент с червоточиной?» Ты там что, бухал?
— Звоните Саммерсу. Если не позвоните, Богом клянусь, вам это до конца жизни аукаться будет. Звоните, мать вашу,
сейчас же.
Повисла леденящая кровь пауза. Я услышал, как профессор пытается выбраться, на этот раз через боковую дверь, издавая те же кошмарные вопли.
— Вас понял.
* * *
Через две минуты явился кортеж из чёрных внедорожников. Из них выпрыгнула команда вооружённых до зубов парней и, пробежав мимо меня, устремилась к зданию. Они выбивали окна и запрыгивали внутрь. Я слышал стрельбу, крики. Так много криков… И ужасающий визг профессора.
А затем воцарилась тишина. Через разбитые окна запрыгнула внутрь вторая команда, но в этот раз криков не было.
На моё плечо легла чья-то рука, и я резко обернулся. За мной стоял мужик. Как он выглядел, в памяти у меня не задержалось, но я запомнил наш разговор.
— Расскажите мне, что случилось, — попросил он.
Я рассказал ему всё то же самое, что рассказываю тут вам.
— Мы приготовили для вас щедрую компенсацию и договор, который вам нужно будет подписать.
— Что за договор?
— О неразглашении. По нему вам запрещается рассказывать о произошедшем сегодня кому бы то ни было.
— А денег дадите сколько?
— Миллион.
— И повышение.
Мужик умолк.
— То есть… вы всё ещё хотите работать… Работать здесь, после сегодняшнего?
— Кому-то же надо убирать дерьмо, — я пожал плечами.
— Хорошо, без проблем.
— И ещё кое-что.
— Что именно? — спросил мужик.
— Я хочу, чтобы второго такого раза не было. Я хочу, чтобы вы взорвали тут всё к хренам и сожгли все бумажки.
— Конечно.
— А я посмотрю.
— Конечно, — повторил мужик.
* * *
Я думал, что всё закончилось. Но хрена с два. Прошлой ночью я видел профессора. Он поглядел мне прямо в глаза, ухмыльнулся этой своей наглой ухмылкой и сказал:
— Здорово, начальник!
И я дал оттуда дёру.
Полиция мне не верит. Я послал хренову кучу писем помощникам Лоуренса Саммерса. Обзвонил все номера, которые только смог найти, чтобы связаться с ним. И не получил ни намека на ответ. Я уже просто не знаю, к кому ещё обратиться.
Я боюсь, что профессор собирается снова открыть червоточину. И я боюсь, что в этот раз он притащит с той стороны своих приятелей.
Перевод: Johnsey.
Редакция перевода: Hey,_young_blood
