Хроники Ламмеры: Летучий Фрегат [Sunon Boy] (fb2) читать онлайн

Sunon Boy Хроники Ламмеры: Летучий Фрегат

Акт 1. "Морской бриз подо мною"

Глава 1 "Мольбы в небо"

Во второй эре вследствие всплеска на Ховаке мощной волны энергии, именуемой "войдерум", на землях Ламмеры появились несколько рас: шандийцы, гуатти и вашаки. И каждый из них не мог спокойно глядеть друг на друга, медленно скитаясь по нетронутым степям, горам и пустыням. "Они не похожи на нас, значит, опасны" — Именно так началась первая клановая война, выжить в которой удалось всего трём государствам, что даже сейчас тонут в реках крови, захлёбываясь криками и возгласами о справедливости, власти, жажды жить и выживать. Эти люди смотрят на палящий Сэн и ждут прикосновения чуда, но кое-кому из них не повезло оказаться в плохих руках, став для них рабами…

Гуатти и вашаки трудятся не покладая рук, пока песок жжёт пяту, но куда более жгучую боль им причиняет даже ни плеть, оставляющая на спине страшные шрамы, ни отсутствующие органы, ставшие хорошей заменой для солдат Лакшата, а мысль о том, что последующие поколения проживут такую же жалкую жизнь, пока Королевство Айтилла и Племя Сура вовсе не падёт под мощью Малики, главы Империи Лакшата. Рабы-шахтеры падают замертво от жары и жажды, ибо "Они не стоят и капли воды, да и смысл тратиться, если можно взять другого раба?" — именно так думает большинство рабовладельцев, ибо ресурс чужой жизни в кандалах в это время избыточен.

Когда один безвольный упал наземь после того, как не выдержал ещё один удар плетью, стражники, почесав голову, принялись избавляться от трупа, спина которого больше походила на раскрывшийся алый бутон; один вашак решился воспользоваться моментом и рискнуть всем. Стража отвлеклась — пора сбегать из этого ада, но перед своим праздником жизни вашак шепнул женщине-гуатти, которая успела за время пребывания в неволе стать ему лучшим другом, что обязательно вернётся за ней. Голые пятки засверкали, убегая в тихое место, только бы оно было подальше отсюда и тише, чтобы никто не заметил. Вашак уже представлял, как в Суре он наконец вновь встретит мать, как познакомит весь клан с той гуатти, но все фантазии разбились с треском кости — кто-то из стражи выстрелил ему в ногу. Требовалась секунда, чтобы понять, как же ненавистно пуля причиняет вашаку боль и разбивает все его мечты. Раб не мог идти и, упав набок, корчился в агонии, пока над ним нависали зловещие фигуры солдат, закрывая собой Сэн. Тогда они пригрозили ему: "Вставай и продолжай работу, иначе следующая пуля пройдёт сквозь твой череп." Женщина-гуатти молилась в слезах, чтобы тот встал, но каждое движение для вашака было губительно болезненным и сковывало не только тело, но и дух, пока вместе с кровью из раны потихоньку вытекала жизнь. Женщина, сложив костлявые ладони, дрожащим голосом молилась в небо: "Летучий Фрегат, прошу… освободи наш народ… избавь от мучений… прошу… спаси нас!" Вместе со слезами гуатти раздалось уничтожающее вашака и его амбиции гнетущее, жестокое и омерзительное слово на языке насилия — выстрел винтовки, громкий и нещадный.

Глава 2 "В свободный полёт!"

Легко и непринуждённо, как и те, кто населяют чудесную страну, над северными землями Зикамеры пролетает высоко в небе уже давно не просто остров, а целый архипелаг Тяньшан — настоящая обитель спокойствия, веселья и праздного образа жизни, а всё из-за того, что когда-то давно основатель этого государства, тёуган¹ по имени Тянь Шу в первую очередь для населения первого города искал войдеров ветра по всему свету — именно их характер стал основой для вечно радостной жизни в облаках, но даже у такого прекрасного места найдется минус.

Тянь Шу и его потомки боролись с бандитами, мародёрами и прочими преступниками, что хотели заполучить силу камня, удерживающего остров в небе — он и стал сердцем всех тёуганов, вианен и красных панд-зверолюдов, посему самые сильные монахи отправляются в центр для его защиты и поддержания стабильности энергии столь мощного и важного артефакта. Даже после того, как Тяньшан был провозглашен независимым государством, борьба за существование никуда не делась, создав в истории тёуганов представление о нижнем мире, как об опасном и непредсказуемом месте, где все захотят отобрать твоё сердце. Именно из-за этой боязни нижнего мира Тяньшан является закрытой страной, в которую можно попасть только с одобрением высших монахов, а выйти из неё могут отдельные лица, знающие об илго и умеющие обращаться с деньгами, и то лишь для торговли лимонадом из небесных лимонов. И именно этот минус небесной страны не даёт покоя одному мальчику-тёугану, что мечтает выбраться в нижний мир и увидеть его. И зовут этого мальчика Дзин Пан — лысый, как и все тёуганы, и совсем юный.

На главном острове Тяньшан жизнь шла своим спокойным чередом: буквально с высоты птичьего полёта небесные вианены наблюдали за безопасностью жителей, что словно муравьи копошились на прекрасной земле, где тут и там разбросаны красивые дома, высокие пагоды и яркие храмы из гибкого красного дерева, а крыши этих чудных сооружений загнуты вверх. Там, в общих жилищах живут тёуганы со зверолюдами, делятся переживаниями и вдохновением в своих делах: кто-то работает плотником и помогает новым войдерам обрести дом, кто-то жалуется о том, что после тренировок с посохом шерсть на руках дыбом встаёт; а кто-то с нетерпением ждёт дня, когда наступит вечерняя игра в пасу², где будет выступать команда Пинга Пана — задиристого суперзвезды пасу и по совместительству старшего брата Дзина.

В спешке и предвкушении люди собрались со всего архипелага в столицу Тяньшан, чтобы посмотреть на игру двух сильнейших молодых команд: трибуны битком были забиты рукоплескавшими зверолюдами и тёуганами, на безупречно лысых головах которых спускался свет звёзд — только не такого блеска они ждали, всматриваясь на арену, куда должны совсем скоро явиться настоящие — восходящие — звёзды!

Пока поле грядущей битвы озаряли красные бумажные фонари, к краям арены подходили тёуганы в ханьфу³, чувствуя каждое дуновение ветра не только головой, но и оголёнными пятами. Эти войдеры готовились установить барьер для предстоящей игры, чтобы мяч не вылетал за границы, и сделали они это только тогда, когда обе команды со свистом и боевым гимном ворвались на летающих сапогах, привлекая к себе внимание любимой публики. Каждый из них был тем ещё артистом, ловко умеющим выпытывать аплодисменты самыми дурацкими выходками и откровенным хвастовством. Дзин с трепетом наблюдал за своим старшим братом и лидером команды, что не особо далеко ушёл от других игроков в любви выпендриваться. И хоть Дзина это бесило, Пинг всё ещё оставался в его глазах примером для подражания, ибо тот знал не понаслышке — Пинг Пан силён! По-настоящему силён!

Эту самую силу молодой и искрящийся жизнью Пинг дал показать счастливой публике ровно в тот момент, как легкий мяч оказался в центре поля на высоте в пять метров над землей, после чего прошло несколько секунд — мяч в игре! Пинг и лидер вражеской команды обменялись взглядами всего на миг, как наша звезда, ускорив потоком ветра правую ногу, забрал мяч и решил взять противника превосходством в высоте, чуть ли не упираясь в воздушный барьер. "О да, теперь они за мной поохотятся!" — Подумал Пинг и оказался прав! В этот же момент орава их защитников ринулась в его сторону, желая заполучить желанный снаряд, которым брат Дзина ловко игрался, развлекая публику трюками и финтами. Тогда ровно под Пингом появился второй атакующий из его команды, с улыбкой на лице ожидающий паса, и хоть нашей звезде уже не раз удавалось получить от знакомых справку о звёздной болезни и заносчивости, тот поделился своей игрушкой и с места пикировал на мяч, устремив его на несколько метров вниз, но союзник не зря так улыбался! Пока защитники старались заблокировать проход к воротам, на удивление как для врагов, так и для Пинга, друг пролетел с мячом всего пару метров и сразу же пнул его обратно лидеру. Тогда-то он понял план и решил последовать ему: стремительно обходя линию атакующих, обманывая их многоступенчатыми финтами, Пинг пасовал другу и получал мяч обратно, выкрикивая во время этого действа: "Это пинг-понг, детка! Пинг-понг, пинг-понг!" Мяч летел от Пинга обратно к союзнику и от него к Пингу, искусно обходя противников, словно то были всего лишь маленькими птичками на пути стремительных звёзд, и так продолжалось до тех пор, пока не пришла пора совершить точный удар в ворота. Время для Пинга будто остановилось в момент, когда к его ногам летел мяч, готовый стать победным гимном, что вот-вот ударит в уши и зазвенит свистом, криками и рукоплесканиями восторженной публики. И именно в этот момент Пинг продолжил дурацкий выкрик: "Пинг-понг, пинг-понг, Пинг-Па-а-а-а-ан!" и со всей силы ударил по мячу, что с сильным порывом ветра влетел в руки быстрого вратаря, но одной реакции было недостаточно, чтобы остановить настолько мощный удар, отчего огромная туша вместе со снарядом залетели в ворота со свистом и брызгами пота, предзнаменуя победу команды Пинга в этом раунде! Народ тотчас взорвался восторгом и криками, кажется, кто-то в трибунах даже признавался в любви! Именно в таких лучах славы любил купаться Пинг, испытывая огромное наслаждение от радости фанатов. Но это был только первый раунд, после которого во втором из-за длительной и упорной обороны обеих команд никто не успел забить мяч в ворота, а время игры кончилось вместе с вечером пасу, отчего все разошлись, но только фанаты Пинга не отставали от своего кумира, приставая с вопросами и просьбами.

В этой волне людей Дзин пытался протиснуться, чтобы наконец добраться до брата и пообщаться с ним, и чем ближе он подходил, тем громче и разборчивее становился голос Пинга. И когда он его наконец увидел, тот предстал перед ним высоким, лысым, с вытянутым лицом и узкими глазами полными радости видеть маленького, но самого близкого друга:

— Эй! А ну разойдись! — отпихнул Пинг поклонников, желая подойти к Дзину поближе. — Это же мой брат, ха-ха! — осушил большой стакан с лимонадом и отдал его кому-то из толпы, после чего фанат заискрился от радости и побежал с ним домой в счастливых визгах.

— Пинг, это было так круто! Я тоже хочу летать на сапогах, как ты!

— А? Не слышу! — дразнил, и дразнил слишком явно, чтобы назвать его мимику в этот момент обычной.

— Пинг, ты бы видел своё лицо.

— Конечно вижу, прямо на твоей лысине отражаюсь! Ухты, какой красавчик… — стал всерьёз вглядываться в отражение, будто двигая пальцами подбородок со всем лицом.

— Но ты же тоже лысый…

— Не-е-е слышу-у-у, ты сли-и-и-ишком низко-о-о. — протяжно и кривя лицом проговорил Пинг.

— Я хочу летать как ты! — закричал Дзин, чтобы дошло до самых высоких гор, на которых только сможет забраться Пинг, чтобы ещё раз подразнить Дзина за маленький рост.

— Ты ещё слишком маленький, Дзин, пойди лучше двор подмети или тарелки вымой.

— Я не маленький! Мне нужны эти сапоги, и когда они у меня будут, я стану летать по всему мир… — не успел Дзин договорить, как Пинг схватил его и взмыл ввысь, приземлившись на крышу многоэтажной пагоды.

— Какой мир? Какой мир?! — шепотом и еле сдерживая волнение говорил Пинг. — Это всё — тупая затея! В нижнем мире опасно, да и кто тебя в здравом уме пустит? Тебе даже шестнадцати колец нет! Тебя же там сожгут, закопают, выкопают, сожгут и снова закопают! Ты совсем рехнулся?

— Ты ошибаешься! Ты ведь даже не знаешь, что там, под Тяньшан — может там ещё лучше? Мы живём на кусочке этого большого мира, я хочу его увидеть весь! — уверял Дзин брата, глядя ему наивно в глаза, полные страха и сомнения.

— Дзин, я сделаю вид, что этого не слышал, да и как я мог услышать, верно? Ты же сидел на крыше, а я был снизу!

— Что? — не успел Дзин его понять, как Пинг вернулся на землю к поклонникам, будто ничего не было. — А как мне слезть-то теперь?!

Дзин Пан хоть и остался один на крыше, но не был брошен Пингом, ибо знал, что после такого разговора ему понадобиться вылить эмоции, и внизу дунул в спасательный свисток, чтобы к брату прилетел страж Тяньшан и близкий друг родного брата — небесная вианена Вирма Лоу. И пока Дзин проклинал тупого брата, вдали слышались хлопки крыльев, а под небосводом в блеске засияло стальное копьё. И лишь спустя некоторое время Дзин понял, что летит именно она — верный друг и страж острова.

— Снова в беде, Дзин-па? — смотрела она на него, словно на беспомощного ребенка, но Вирма не только была готова спустить его с башни, но и выслушать и по-дружески помочь. Она время от времени резко поглядывала из стороны в сторону, словно птица, желающая постоянно иметь обширное поле зрения, и почесывала свои крылья в ожидании ответа Дзина, что еле решался сказать о настоящей проблеме.

— Вирма, правда ли нижний мир такой опасный? — потирая руки, еле сумел сказать Дзин.

— Знаешь, Дзин-па… — присела Вирма рядом. — Я только читала о родичах, что появились оттуда. Они глупые и злые, но покрупнее и сильнее меня будут. Эти земные вианены… я бы с ними сразилась!

— То есть ты бы хотела попасть в нижний мир? — загорелся Дзин, надеясь, что Вирма делит с ним мысли.

— Нет, ты не подумай, Дзин-па, мне и здесь гнездится хорошо, но если земные вианены заявятся сюда, одна вианена поменьше задаст им трёпку! Так что ты не бойся…

— Я не об этом, Вирма. — перебил Дзин, а затем к шоку вианены добавил ещё не менее удивляющие слова. — Я не боюсь нижнего мира, я хочу туда! Но почему все его так пугаются? В Тяньшан же столько сильных войдеров, а в нижнем? Я слышал, там только каждый десятый — войдер! — умерил пыл, осознав, что никакие слова не помогут получить разрешение на выход — никто в здравом уме не позволит Дзину покинуть страну. — Я так хочу узнать, что там… — совсем опечалился Дзин, уперевшись головой о колени, не желая видеть, в каком скучном месте придётся оставаться всю жизнь.

— Дзин-па, ты помнишь, как я играла с тобой в детстве?

— К чему это ты?

— Вианены должны защищать народ Тяньшан, как это делали наши предки. Я первое время не понимала, для чего всё это и почему вообще я должна следить за кем-то. Но в один прекрасный день, когда ты был ещё совсем маленьким, я увидела, как ты лазал по зданию и чуть было не упал с большой высоты. — остановилась Вирма, после чего глубоко вздохнула. — Ты тогда был такой занозой — постоянно приходилось тебя спасать! Но в один момент ты просто захотел со мной поиграть в салки, а когда я по привычке взлетела, ты заплакал.

— Чего? Неправда! Мужчины не плачут.

— Ха-ха! Но не твои слезы главное, Дзин-па. Ты тогда испугался, что я тоже могу упасть, как и ты. Тогда я поняла человеческую натуру: люди объединяются, защищают друг друга, чтобы те меньше плакали. Если бы я упала, сколько бы слез ты пролил? Море… — задумалась Вирма и опустила взгляд, пока Дзин завороженно слушал, ибо никогда не видел, чтобы она говорила так откровенно. — Мне не хочется видеть и слезинки не только твоей, но и всех жителей Тяньшан. Я могу помочь тебе увидеть нижний мир и порадоваться. — глянула она на Дзина в ожидании ответа.

— Правда? Ты поможешь мне? Но это же будет преступлением! Как ты?..

— Преступлением будет не помогать другу. Я приду за тобой и спущу вниз на рассвете, тебе нужно лишь приготовить вещи, только вспоминай меня хоть иногда, ладно? — улыбнулась Вирма.

— Спасибо-спасибо-спасибо! — от радости Дзин прыгнул и обнял Вирму, обхватив руками тонкую шею.

— Уже схватился? Держись крепче — спущу тебя с крыши.

Дзин сумел вернуться в жилище, где провёл бессонную ночь из-за ожидания того прекрасного утра, когда перед ним явится рассвет, что искупает в своих тёплых лучах лицо маленького тёугана с глазами, полными решимости. Тайком от остальных он собирал вещи в котомку, пытаясь предугадать, что из этого сможет пригодиться там, в манящем и загадочном нижнем мире.

Когда первые лучи Сэн дотянулись до окон жилища, Дзин, лёжа на кровати в полусне, резко вскочил и ринулся к выходу, а каждый шаг его был настолько лёгким, что чувствовался совсем невесомым, будто уже надоевшие ему деревянные дощечки пола сами подталкивали стопы к выходу, где свет озаряет тропу приключений. Ведомый вдохновением и чувством свободы, Дзин выбежал из дома, даже не подарив привычным местам последний взгляд на прощание. Все эти мосты над малыми каналами, бумажные лампы и бамбуковые сады, возможно, видят Дзина в последний раз. Малыш бежал по траве босой, но под ноги совсем не глядел, ибо волновала его сейчас не земля, а небо, в котором уже доносились хлопки крыльев. Сомнений быть не может — Вирма летит провести Дзина в путь невероятных открытий и скрытой, но, испытывающей любопытство, опасности. При встрече та сказала, что им потребуется сначала добраться до одного из гнёзд вианен на краю острова, и хоть Дзин испугался, впустят ли небесные стражи, отвечающие за внешнюю оборону Тяньшан, Вирму с маленьким тёуганом, что должна быть во внутренних гнёздах, подруга сумела успокоить нашего героя словами о том, что та обо всём позаботилась. Так оно и оказалось: Вирму и Дзина пропустили без особых проблем, и тогда парень смог впервые увидеть мир с края Тяньшан.

Его взору предстали заснеженные вершины могучих гор, макушки зелёных лесов и залитые песком пустыни где-то там, вдалеке. Весь остров окутывали порывы ветра и массивные облака, что будто были опорой огромному летающему куску земли в небесах. Земля под ногами Дзина кончалась там, лишь в пяти метрах от него. Мальчик, будто проглотив язык, смотрел на нижний мир лишь издалека, но был поражен и этим, в изумлении разглядывая каждое дерево и скалу под собой. Вирма не совсем понимала такое восхищение и огромное желание попасть в низины, но та была рада видеть, как Дзин близится к желанной цели и дышит полной грудью. Тогда она вспомнила про кое-что важное лично для неё:

— Дзин-па, перед тем, как ты покинешь остров, я хотела подарить тебе это. — она достала из ремешка на поясе кинжал и протянула Дзину, глядя на предмет с небольшой печалью. — Я больше не смогу тебя выручить, но этот нож сможет. Я ещё верю монахам и думаю, что нижний мир может быть очень опасен, особенно для тебя. Это оружие из небесной стали несёт в себе не только острое лезвие, но и мою надежду на то, что ты будешь в безопасности.

— Вирма. — взял Дзин кинжал, но не поднял руку с протянутой ладони вианены. — Никто не будет в опасности, пока ты рядом, даже если ты будешь кинжалом! — только сказав это, Дзин сунул оружие в карман.

После этих слов Вирма улыбнулась и уже готовилась прощаться с тем, кто хоть и не намеренно, но научил тому, как переживать за других и желать защитить от напастей, после чего ответила насколько кротким, настолько и искренним: "Спасибо."

Но душевный разговор внезапно прервал до боли знакомый голос сзади, и глас его был полон драмы и, кажется, даже немного наигранных эмоций потери: "Куда же ты-ы-ы?!" — прокричал никто иной, как самый злосчастный и раздражающий старший брат из всех старших братьев мира, по версии Дзина Пана, — наиглупейшей и неповторимый Пинг Пан! Конечно, Дзин не был напуган, но тяжелый вздох всё-таки не мог не последовать после такой "трагичной" речи. Вирма почувствовала, что из этого может вылиться нечто интересное, посему стояла в стороне и наблюдала за тем, куда эти действия приведут. Тогда Пинг приблизился к брату чуть ли не в упор и, размахивая в его сторону руками вверх-вниз, выпалил:

— Неужели ты хочешь покинуть корзину с яйцами?

— Ч-что прости? — совсем недоумевал Дзин, совершенно не ожидая такую глупую фразу, хотя, казалось бы…

— Ну, жемчужный берег. — забыв о драме уже вошёл во вкус, медленным махом руки описывая местность.

— Чего? — а недоумение Дзина только росло, настолько, что казалось, будто морщины на его лбу от гримасы удивления тупости брата выстроились во фразу: "Что ты вообще такое несешь?"

— Ну, узкоглазую братву! Блестящих парней! Лимонадное общество! — старался Пинг скрыть как огромное желание посмеяться и задирать брата напоследок, так и страх того, что больше тот не увидит Дзина.

— Да, я уйду в нижний мир искать приключения, а ты оставайся с лимонадным обществом, бе! — ох, на это "бе" Пинг просто не мог не ответить.

— Если произойдет что-то страшное, прячься в гнезде, тебя примут за яйцо! — месть удалась.

— Очень смешно. — а может и не удалась. Впрочем, позиции сдавать Пингу не хотелось, даже несмотря на то, как невозмутимо Дзин их отбирает — пора действовать серьёзно.

— Да, и правда смешно… Мне без разницы, куда ты идешь. — успокоился Пинг на удивление Дзину. — Знаешь, иди куда хочешь! Хочешь — иди, я уважаю твой выбор. — сложил Пинг руки и закрыл глаза, понимая, что больше посмеяться не выйдет — Дзин уходит.

— Спасибо. — собрался было Дзин безо всяких мыслей закончить разговор и отправиться в приключение, как брат моментально отреагировал в состоянии шока.

— Что, реально уходишь? Расческу не забыл? — вот оно, Пинг нащупал слабую точку: воспользовавшись своим же удивлением, тот выпалил базовую шутку из легкого арсенала, что позволил Дзину задержаться — этим можно воспользоваться не раз!

— Что? Зачем? — Дзин уже начал думать о том, чтобы просто спрыгнуть вниз, положившись на реакцию Вирмы.

— Ещё скажи, что шампунь не взял.

— А это вообще что? — не выдерживали нервы младшего брата.

— Хорошо. Но хоть сковородку с зеркалом взял с собой?

— Отстань, я ухожу! — Дзин уже стал сомневаться в том, что быть разбитым в лепешку — хуже, чем слушать шутки брата.

— А как же шапочка для плавания?

— Отвали! Я сейчас прыгну!

— Постой! — драматично протянул ладонь к спине уходящего Дзина.

— Ну что ещё? — уставшим голосом Дзин доверился брату, ожидая услышать после такого сильного слова нечто действительно важное, но…

— Лысая башка, дай пирожка! — в этот момент Пинг почувствовал весь смак плода, что сумел вырасти на почве из риска того, что уже приторная на вкус шутка израсходовала все ресурсы.

— Да мы же все лысые! Я лысый, ты лысый, твоя команда лысая, монахи лысые — все тёуганы лысые! Все! — взорвался Дзин, уже изрядно уставший от брата.

— Ладно-ладно! Я просто хотел дать прощальный подарок.

— Правда?

— Да, теперь серьёзно. Дзин, лысая братва будет скучать по тебе. Вот, это чтобы ты о нас помнил.

Дзин успокоился и подошёл к Пингу поближе, отчасти даже простив его, ведь если подумать, то ему тяжело прощаться с единственным братом, но он из тех людей, что напрямую подобное никогда не скажут. Но когда рука Пинга достала из кармана расчёску, нервы Дзина выдали уставшую ярость, что хотела бы разорвать шутника на части, но уже так много времени прошло, что в глазах Дзина читалось немое: "Да как же ты меня достал."

— Ты неисправим… — Дзин уже собирался спрыгнуть, но в один момент позади он услышал всхлипывание. — Пинг, ты плачешь? — с изумлением обернулся Дзин.

Пинг смотрел в небо и закрывал кулаком глаза, пытаясь выговорить: "Я не плачу. Это просто дождь." Хотя погода была просто прекрасной. Тогда Дзин всё понял и осознал, что за тупыми шутками прятал такой несносный идиот. "Я тоже буду скучать." — Сказал Дзин брату перед тем, как позвал Вирму Лоу, и те улетели туда, к неизведанным краям. Куда же приземлится Дзин и с чего начнутся его приключения?

Глава 3 "Морской волчок"

Вирма Лоу собиралась приземлить Дзина в скромном и безопасном на вид месте, которым позже с высоты птичьего полёта для неё окажется небольшая деревушка недалеко от большой бухты. Но планам Вирмы не было суждено сбыться — это понял Дзин, когда услышал от неё: "Мне придётся высадить тебя здесь, иначе вместе упадём." Парень заволновался, но доверился Вирме и согласился на экстренную посадку, как тотчас услышал пронзительный крик со стороны скал, близ которых опускалась вианена, чтобы приготовиться к битве.

Дзин отпустил её руки и упал на землю, выглядывая везде противника, пока Вирма парила над ним, держа в руках копьё. Но стоило Дзину отвлечься на секунду на свои мысли, как послышался скрежет металла над головой, а когда тёуган поднял голову, тот сумел разглядеть нападавшего: Вирма отражала атаку массивных птичьих лап, чьи когти были острее бритвы. Тёмное оперение крупного зверя, большие крылья и хищный взгляд больших глаз на гуманоидном лице. Сомнений быть не могло — земная вианена напала на небесную!

Вирма приказала Дзину спрятаться, но тот был охвачен жестокой битвой насмерть: в небе схлестнулись существа из небесного и нижнего мира, обмениваясь ударами и пикируя друг на друга, используя воздушное пространство так, словно то было не местом сражения, а оружием. Каждый порыв ветра от взмаха могучих крыльев заставлял движения врага колебаться, а выпады вынуждали то взлетать, то опускаться на землю, чтобы контратаковать и ринуться на противника, чтобы заставить его пасть ниц. Но битва та была не просто противостоянием стража против зверя, ибо Дзин в глазах Вирмы видел нечто большее, чем желание защитить — ей хотелось превзойти земную вианену, доказать ей, что небесные сильнее, быстрее, хитрее. Хоть небесные вианены имеют человеческие руки и способны орудовать рукотворным оружием, родственник с нижнего мира искусно орудовал когтями, ибо только ими тот всю жизнь охотился, чтобы убить и сожрать жертву. Дзин встал как столб и, не отводя глаз, наблюдал за сражением вианены небесной, что в обществе стала могучим стражем, и вианены земной, что в дикой природе стала опасным хищником.

Птицы неба и нижнего мира наносили друг другу удар за ударом, рана за раной появлялись на их телах, пока большая часть перьев земной вианены не слиплась от крови. Та отступала и стала куда больше от ударов уворачиваться, чем их наносить. Вирма, орудуя копьём и держась в сражении очень долго, внушила врагу животный страх и мысли о том, что даже победа в этой битве может кончиться смертью. И когда Вирма почувствовала, что сумеет нанести смертельный удар, то же понял и противник, после чего в ужасе улетел, хлопая черными крыльями, с перьев которых кровь капала на бурые камни, предзнаменуя победу небесной вианены над земной.

Но стоило Дзину порадоваться и поздравить Вирму с победой, как тот получил от неё в ответ суровое: "Беги! Скоро сюда нагрянет стая!" Она указала пальцем в сторону, где находится деревня, и это место станет для Дзина первой точкой, до которой придётся добираться на своих двоих в одиночку.

Мальчик доверился старому другу из Тяньшан и ринулся со всех ног с искрами радости в глазах, в своих мыслях желая Вирме в скором времени вернуться после битвы на остров в здравии. А впереди ждала сухая тропа и опасность, скрывающаяся в тени деревьев густого леса. Мчась по нему на огромной скорости, благодаря войдеруму ветра, Дзин слышал то завывания, то треск ветвей, то громкий шелест листьев, но страх совершенно не дотягивался до его мыслей, ибо там царило чистое любопытство: "Что может жить в таких местах? Как оно может так прятаться, что я даже учуять его присутствия не могу? Мир так интересен." Так продолжалось до тех пор, пока Дзин не вышел к концу этого тёмного леса, где увидел наконец вдали дым. "Там должны жить люди!" — Подумал Дзин, несказанно обрадовавшись своему успеху в поиске деревни, но радость та быстро сменилась в момент, когда над своим плечом тёуган почувствовал, как небольшие капли какой-то жидкости капают сверху. Странная прозрачная и вязкая капля упала Дзину на чистое легкое кимоно, после чего парень почувствовал, как кто-то, еле сдерживая не то смех, не то возбуждение, дышал ему прямо в шею, заставляя ту покрыться мурашками. Лишь тогда Дзина пробрал страх, борющейся с любопытством: хоть парень и оцепенел, но голова медленно поворачивалась, чтобы взглянуть на источник опасности — хищника, что вот-вот готов был вонзиться в хрупкую шею и раздробить зубами позвоночник, который словно пульсировал и в склизком ужасе пытался выговорить одно лишь слово, важное для каждого живого существа: "выжить”.

Когда Дзин повернул голову, его взору предстало неизвестное существо с вытянутым человеческим туловищем и руками, плавно перетекающими в дёргающиеся красно-бурые "косы" богомола. Но самым жутким в его виде было лицо, вернее, его отсутствие, ибо там, где оно должно быть, взирала на Дзина привязанная лозой маска из человеческого черепа с остатками недоеденной плоти, но в глазницах ужасного лика зияли дыры, из которых виднелся лес, что является пристанищем чудовища.

Как только Дзин почувствовал потоки ветра, проходящие сквозь глазницы, время будто замедлилось, чтобы инстинкты успели вдоволь накричаться о том, что прямо сейчас сердцебиение остановится навсегда. Дуновение смерти закрывало свободные потоки воздуха, зациклившись на паре дыр в маске чудовища, пока его острые жвала становились всё ближе и ближе к жертве, а косы вот-вот проткнут насквозь плечи юнца, чтобы удобнее было пожирать молодое мясо.

Дзин уже был готов умереть, ибо понимал, насколько тщетны попытки увернуться, а войдерум в таком оцепенении только слабел и забивал тем самым последние гвозди в крышку гроба. И когда Дзин уже почувствовал смрадный запах из пасти монстра, совсем рядом с ним появился новый источник потоков — нечто летящее на огромной скорости прямо в хищника. Не прошло и секунды, как поток остановился рядом с Дзином, а смертоносная коса с чавканьем отлетела, заставив монстра взреветь от боли и окрасить кровью ствол дерева, на котором тот держался тонкими, как у паука, ногами. Лишь в этот момент Дзин заметил, как из его шеи то тут, то там раскрываются омерзительные зеленоватые веки, показывая бегающий взгляд почти полностью черных глаз. И когда это существо начало в спешке спускаться с дерева, дабы сбежать от неожиданной угрозы, позади Дзина послышался крик: "Парень, отойди, живо!" Тёуган резко отпрыгнул в сторону без раздумий о том, кому этот голос вообще может принадлежать, после чего ещё два быстрых потока устремились в сторону чудища, за секунду разорвав бок и одну из десятка ног.

Эти два новых потока оказались смертельными для монстра, который в момент своей кончины свернулся в клубок и испустил последний вздох. Дзин ещё минуту в смятении, страхе и огромном любопытстве рассматривал неведомое ему существо, пока в один момент грубый голос не окликнул его: "Эй, парень, откуда ты вообще такой взялся?" Дзин обернулся, чтобы разглядеть этого человека, и тотчас удивился его виду: высокий мужчина в рыбацкой одежде с ружьём наперевес почесывал длинные синие, как морская гладь, волнистые волосы. Изредка Дзину доводилось встречать просто волосатых людей, но этот человек был словно причудливой ракушкой в огромном море неизведанного мира. Но не успел Дзин задать вопрос о том, кем этот моряк является, как получил от него раздражительный глас:

— Ты глухой или дурак? Отвечай, что тёуган забыл в тёмном лесу?

— Простите, а кто вы?

— Ты и верно дурак. Мало того, что на мои вопросы не отвечаешь, так ещё и столбом стоял при жатнике. — тяжело выдохнул аскариец, после чего подошёл к чудовищу и присел рядом, осматривая труп. — Повезло тебе, этот молодой был, слабый… — поднял сначала косу, ожидая что-то увидеть на её кончике, после чего с печалью взглянул на маску.

— Это "жатник"? А что это за монстр такой? — задал Дзин вопрос, пытаясь понять движения аскарийца, что осматривал различные части тела жатника.

— Эти монстры не просто голодные ублюдки, в рацион которых попадаю я и ты, мелкий тёуган. — раздраженно глядел он на Дзина, в котором видел слишком много наивности для того, кто хочет ступать по этим землям. — У этих тварей есть общество, социальный статус и даже религия, от которой мне приходиться защищаться, пока ловлю ебучую рыбу… Ты уже обратил внимание на маски, да? Чем больше эти твари смогут нацепить человеческих лиц себе на пустые головы, тем ближе они к "богу". Если ты был достаточно осторожен и внимателен, то наверное уже замечал в лесу алтари — их рук дело. И чем больше масок у жатника, тем больше имеет авторитета. — опустил взгляд с глаз Дзина на пустые глазницы черепа. — А ведь где-то есть жатник с десятком масок из черепов тех, кого я когда-то называл другом… Почему дух ветра так жесток к моей деревне? — в тихом гневе выдал аскариец. — Ламмера никогда не была безопасным местом, на что я надеюсь?

— Подождите! — в голове Дзина сложилось два плюс два. — Я, наверное, — дух ветра! — воскликнул восторженно, на самом деле считая, что он избранный тёуган, которого в нижнем мире кличут "духом ветра".

— И что, с Пика Древних явился? — с явным сарказмом и раздражением прошипел рыбак.

— А что это такое?

— Ты точно с Ламмеры, тёуганишка?

— Нет, я прилетел с небесного острова, и я хочу помочь вам!

— Постой, неужели ты про Тяньшан толкуешь? — в голове аскарийца назрела одна очень плохая мысль, которую можно было бы развить только в одном случае.

— Да! Я войдер ветра из Тяньшан! — Дзин попал в точку — ровно то место, которое смогло развить мысль аскарийца и довести её уже до реализации.

— Как тебя зовут? — тон стал куда почтительнее, а голос намного мягче, будто никакого презрения к этому молодому человеку быть не может!

— Дзин Пан!

— Дзин Пан, знаешь ли ты про илго?

— Ил… что? — теперь аскарийца было не остановить, ибо все звёзды сошлись.

— Если хочешь помочь моей деревне, позволь тебя продать кое-кому.

— "Продать"? Какое забавное слово, мне нравится! А это правда поможет?

— Конечно-конечно! Я получу деньги, которые помогут мне защитить деревню, а ты станешь её спасителем!

— Звучит классно, я согласен! — сделка действительно звучала заманчиво, если не учесть того, что Дзина собираются продать не весть кому, но решение уже было принято, а уж с каким восторгом её принял аскариец…

После согласия Дзина, рыбак провёл того в деревню, чтобы подготовить к пути в близлежащую бухту под гремящим именем Турнадау, где собирался продать пиратам войдера ветра, которого "послал нам дух из Пика Древних ради защиты." Так скалы сменились лесами, леса видом захудалой деревушки, а деревня рекой, на другом берегу которой было рукой подать до края пиратской бухты. И этот вид из гор канатов, разнообразных судов и контейнеров не заставил Дзина долго себя ждать. Совсем в скором времени аскариец провёл Дзина к таверне, где долго переговаривался с каким-то подозрительным человеком, после чего подошёл к парню и с улыбкой на лице сказал ждать.

Дзин ради спасения деревни был готов ждать хоть целую вечность, но уже спустя пару минут она показалась совсем уж длительной. Мальчик слонялся туда-сюда в поисках чего-то интереснее, чем толпы пьянчуг и шум работяг снаружи. Это заметил улыбающийся хозяин таверны, с которым, как оказалось, аскариец и договаривался о встрече с покупателем, после чего предложил Дзину один "чудесный коктейль из нижнего мира". Дзин с блеском в глазах согласился, желая отведать, по его мнению, земной лимонад. Тогда ему плеснули из непонятной бутылки бурой жижи, пахнущей не то шоколадом, не то каким-то давно забытым лимонадом с Тяньшан. Дзин выхватил стакан и в огромном любопытстве одним глотком осушил его, тут же пожалев об этом.

— Гха! Я чуть не умер, что это такое? — нахмурил брови и высунул язык, мучаясь от жуткой горечи напитка.

— Ром с порохом, салага! Ты не стремайся, платить не надо — сегодня ты меня озолотишь! — с хохотом заявил хозяин таверны, убирая бутылку на место. — Тебя продадут не абы кому, а самому Генри Эвери, салага. На войдеров ветра он не поскупится, ха-ха! — облокотился на стол и уже представлял на нём же ящик с серебром.

Фантазии длились до тех пор, пока в таверну не нагрянул крупный седобородый мужчина в треуголке и громко топнул сапогом, дабы привлечь внимание продавца, после чего мощным грубым голосом сказал: "В одной таверне мне предложили очередного аскарийца, в другой вашака без ноги… Джером, ты, надеюсь, сегодня не с пустыми руками." После этих слов хозяин таверны выскочил из-за стойки и отозвался на это имя, едва ли не пританцовывая от радости, перед тем как рассказать о своём товаре, пока на всё это действо глядел Дзин и не понимал, для чего огромному дядьке треугольная шляпа и спросил это напрямую, получив от этого довольно необычный ответ:

— "Шляпка" — треуголка⁴, сопляк. Достояние истории морского ремесла во всём Ховаке. И, верно, ты не понимаешь, с кем имеешь честь говорить? — грозно подходил к Дзину морской волк, совсем немного покачиваясь из стороны в сторону, как это делали все моряки, так или иначе привыкшие сражаться с водной стихией. — Джером, с каких пор ты стал принимать в таверне невоспитанных детей? — капитан поднял широкую бровь и подходил к Дзину, после чего хозяин таверны взволнованно начал объясняться.

— П-постойте, капитан Генри! Этот пацан — мой товар для вас! Он войдер ветра из Тяньшан! — Дзин в его словах услышал знакомое имя и понял, что возможно именно этот дядька тут всем главенствует.

— Правда что-ли? Хотя одежды и впрямь его выдают неместного… Если ты говоришь правду, Джером, то у тебя просто прекрасный поставщик — не забудь с ним поделиться. — заинтригованность в глазах Генри Эвери быстро под конец сменилась подозрением и презрением, пока хриплый голос начинал давить на Джерома. — Но если я узнаю, что твой войдер яйца выеденного не стоит, ты пройдёшься у меня по доске пританцовывая. Ты меня понял? — но Джером не сумел как-либо ответить, ибо страх не только зашил ему рот тёмными нитками, но и заставил застыть, будто был привязан ржавыми цепями с массивным якорем на конце, что сдавил своим весом каждый палец на ноге хозяина таверны. И в этот момент Дзин дал свой ответ.

— Я правда войдер ветра, капитан! И я спасу деревню того синеволосого рыбака! — восторженно выпалил Дзин, пока сам аскариец в страхе старался не пересечься взглядом с Генри Эвери, а сомнения по поводу войдерума тёугана только росли в его голове.

— "Спасешь"… — внезапно смягчил свой взгляд капитан. — Вот что, парень: покажешь мне свою силу, и тогда посмотрим, сумеешь ли спасти хотя бы Джерома от смерти.

После этих слов Дзин испугался, ибо даже не подозревал о том, что капитан может угрожать хозяину таверны. В этот момент ветер в его голове словно зажался, а поток ударялся то об одну, то другую стенку черепной коробки, постепенно угасая. И хоть страх подкрался к нему, схватив свободный ветер себе в заложники, но воспоминание о том, с какой радостью Вирма одерживала верх в опасном сражении против земной вианены, подбодрило Дзина и заставило задуматься о том, что свобода не может развиваться по-иному — цепи должны сломаться, а поток устремиться во все стороны! После этих мыслей Дзин сумел создать вокруг себя ауру ветра, что заставляла одежду колыхаться и ловить поток, а любое физическое действие давалось с такой лёгкостью, что тёуган мог прыгать из стороны в сторону на такой скорости, что Генри не мог уследить за движениями юнца, но отчётливо видел его ухмылку. И только когда Дзин остановился, капитан с улыбкой на лице огласил вердикт:

— Малец, как тебя зовут?

— Дзин Пан!

— Ты был хорош, Дзин Пан, но я не видел остаточного изображения, так что тебе следует тренироваться. — Дзин уже было отчаялся, ибо на пределе своих сил не сумел спасти деревню и Джерома, пока Генри не продолжил. — Позволь задать тебе один вопрос, Дзин Пан. — сжал крупной рукой медальон на шее. — На моём корабле освободители, а не воры. И если ступишь на палубу Жестокола, тебе придётся думать о спасении не только маленькой деревни, но и всей Ламмеры от чудовищ до чужеземцев. Свобода — сердце моряка. Готов ли ты на это?

Дзин не осознавал всех масштабов слова "спасение" и заподозрил что-то неладное, и эти сомнения только усиливались, глядя на амулет, который Генри почти не выпускал из рук. Тогда юный войдер ветра спросил рыбака о нём, после чего аскариец тихо шепнул ему: "На амулете фотография его дочери — её держат в рабстве Лакшата." Но Дзин не сразу понял, почему ему это говорят шепотом, и вслух при Генри задал вопрос о дочери аскарийцу, на что капитан разгневался и что есть силы ударил увесистым кулаком по столу, заставив всех в таверне замолчать.

— Да… — похрипывая, выдохнул Генри. — Всё так, Дзин Пан. Не только мои матросы, но и я сам стал жертвой несправедливости. И что же ты скажешь?

Дзин, недолго думая и пребывая в малом испуге, сумел быстро ответить:

— Я люблю свободу, капитан! Я хочу ступить на борт! — но движим Дзин был не совсем своей любовью к свободе — его больше бесило то, что жители нижнего мира вынуждены постоянно сражаться за эту самую свободу: сначала жатники, вырывающие человеческие черепа, а теперь и какие-то Лакшата, держащие в плену невинную дочь старого моряка.

— Хах! Хоть ты ещё зелёный, но пороху в тебе хватит, чтобы стать грозным воином моря, чтоб мне провалиться! — капитан наконец отвлёкся от амулета и отошёл к выходу, чтобы крикнуть своим людям. — Тащите свои задницы сюда! У нас наконец пополнение, ленивые ублюдки!

Так Дзин Пан стал пиратом под командованием Генри Эвери даже не подозревая, насколько сильный человек попался ему в путешествии. И теперь он твёрдо намерен посвятить свой путь мощному слову "свобода", пронеся его в ногах и руках, речах и желаниях пылкого сердца!

Глава 4 "Мелодия шторма"

Дзин Пан, следуя за капитаном, проходил мимо доков с самыми разнообразными кораблями: начиная от маленьких каравелл, заканчивая громадными и устрашающими семипалубными галеонами, чьё величие полностью отражалось на поле боя. И пока Генри Эвери рассказывал о том, что именно нужно будет делать на борту, Дзин пропускал тонну определений и неизвестных названий частей корабля, что звучало как пустой звук и мешанина из слов, к которым в конце добавлялись либо "вель", либо "сель". Так продолжалось до тех пор, пока в доках Дзин не разглядел один примечательный корабль: с виду могло показаться, что это простой трёхпарусник, но мачты были слишком короткими и толстыми, а по бокам судна виднелись крылья из парусов на прочных рамах, а отделка видимого борта вовсе была чуть ли не целиком из меди и блестящих камней — кристаллы? Но зачем? Дзин спросил об этом судне капитана, на что получил ответ, что только ещё больше раскормил любопытство Дзина: "Эта малышка ещё покажет себя, но её время ещё не пришло." — Ответил и дальше пошёл к своему кораблю, будто в скором времени последующих вопросов Дзина просто не было. И хоть тёуган не сумел узнать ещё хотьтолику информации о загадочном корабле с толстыми мачтами, тот надеялся увидеть судно, что принадлежит капитану, об авторитете которого парень узнавал всякий раз, когда проходящие мимо моряки замолкали и уважительно кивали ему вслед. Очевидно, что у такого пирата должен быть самый огромный и ужасающий корабль, что может выдержать любой шторм и град выстрелов. Но на самом деле оказалось, что главным судном капитана сейчас является небольшая, но проворная шхуна под названием "Жестокол", собранная после того, как Генри Эвери стал новым лидером пиратского клана.

Поднявшись на борт Жестокола, Дзин стал потихоньку вживаться в роль пирата: удерживать равновесие на качающемся судне, постоянно бежать с одной точки на другую, чтобы направлять поток в разные паруса, привыкать к обычаям и суевериям моряков. После чего в скором времени стал участником набега на остров-тюрьму Ан. Успел дать бой на море сектантам, на протяжении всего плавания сражаясь со стихией, но даже после этого юнге не позволили выйти на рейд⁵, оставив того на корабле. В этот день, когда юный пират получил своё первое задание, ему посчастливилось встретиться с шандийкой и спасти той жизнь. Под мелодию шторма эти два человека едва разглядели что-то общее друг в друге, после чего, вернувшись в Турнадау, решили не просто путешествовать вместе, но стать агентами Летучего Фрегата, чтобы избавить земли Ламмеры от болезни, раздирающей сердца его народа — рабство. Дзин частенько прятал ото всех своё раздражение от того, какие лишения переживает свобода человека, закрываясь другой, чуть менее важной мотивацией — стать сильным, как старший брат. Однако Дзин даже не подозревал, насколько сложным и опасным выдастся борьба за свободу.

Глава 5 "Отголосок прошлого: Лист, упавший с плеч императора. Часть 1"

При правлении Гидеона Айтилла три великих клановых дома поддерживали мир между друг другом, но всё-таки даже в таком времени было место распрям и бесчеловечности. Тогда ещё юный Ракеш Али стал первым султаном-мужчиной в Лакшата и быстро убрал со счетов Малику — истинную наследницу трона, наводя в столице свои порядки и выбивая землю под ногами тех, кто поддерживал традиции и старался всячески избавиться от выскочки, что по-своему правил людьми. Сам народ не особо заботил Ракеша — его куда больше интересовали развлечения и деньги, которые тот решил получить силой. В это время Виллион вовсю держал в оккупации западную часть Фаросы, чтобы было легче контролировать водные пути у проливов. Тогда власти этой молодой республики оборонялись от виллионцев, отправляя воинов на границу своих территорий, где Ракеш и решил вмешаться.

В Фаросе стали призывать на оборону западных границ всех взрослых мужчин, одним из которых был кот-зверолюд Пэйт Кно. Этот фаросец 2 кольца сражался против Виллионцев с честью рыцаря и отвагой яростного сердца, однако в последнем письме, которое прочёл сын, не было ни единого задорного словечка или подбадривающей фразочки, а только одно горькое предложение: "Мы так долго держали виллионцев за стеной, но всё кончилось, когда вмешались шандийцы из Лакшата, а я больше тебя не увижу: меня скоро затолкают в повозку с рабами и увезут в Ламмеру, далеко от дома и в неволе."

Акт 2. "Тайфун из нижнего мира"

Глава 6 "Такие жестокие люди"

Дзин Пан и Мариам Лакшата уже были в пути к деревушке на юге Ламмеры, но во время возведения ночлега, когда юный тёуган устал, между ними пробежал один кроткий диалог:

— Спасибо, Дзин. Ты хорошо держишься для человека твоего возраста, можешь отдохнуть, а я тут пока закончу всё. — говорила Мариам, затягивая веревкой палатку-кокон на дерево.

— Какого такого возраста? — положил на пол вещи, которые тащил для палатки, чтобы важно возразить в закрытой позе. — Я уже давно большой и сильный!

— Правда? — пыхтя выдавила Мариам, почти затянув на нужную высоту кокон. — Ну подожди… — ей в голову пришла отличная идея, как сыграть на самоуверенности Дзина, но палатка сама себя не зафиксирует. — Раз, два… — и готово! Теперь Мариам во всеоружии. — Какой ты у нас взрослый, Пандочка Дзин, а щёки надул как ребенок!

— Неправда! — подбоченился и покраснел от такого возмутительного удара.

— А конфету хочешь? — ехидно улыбнулась Мариам.

— Да! Ты брала конфеты в поход? Как здорово! — гнев сменил Дзин на милость.

— Ну точно ребенок. Не брала я конфет. — засмеялась Мариам, разбив радость мальчика, что уже давно не вкушал ничего сладкого, но тот старался показать непреклонность.

— Жаль, я то уже хотел их продать и купить чего полезнее. — нахмурил брови и закрыл глаза, сделав очень, ну очень серьёзное лицо.

— Ах ты! — только ещё больше порадовалась Мариам от защиты, что должна была разбить её представление о "мальчике". — Какой проказник! — Мариам, неожиданно для Дзина, в этот же момент легонько стукнула его по блестяще лысой голове.

— Хорошо, я понял! — сдался Дзин, закрыв макушку ладонью. — Может, я ещё молод, но силы ого-го! Без меня тебе не построить палатки!

— Ох, твоя правда, Пандочка, что же я без тебя буду делать. Давай, силач, за дело!

После этого лёгкого и веселого разговора Дзин и Мариам закончили приготовления и на закате легли спать, чтобы проснуться на рассвете и продолжить путь, но в тёмной ночи тёугану не слишком спалось, ибо тот постоянно ощущал на себе чей-то взгляд — и неспроста. Это Дзин понял, когда решил убедиться в своём предчувствии, и выйдя из палатки, тот увидел на толстой ветке дерева худощавого престарелого мужчину, что застыл в страхе и неуверенности и чуть ли не плакал от своей беспомощности, представ перед своей жертвой тревожным и уязвимым. Дзин не испугался этого вида и даже не подозревал, что этот человек способен нанести вред. Но когда мужчина заметил Дзина, тот уронил в болото свою дубинку и схватился за голову, приговаривая: "Как я могу ударить ребенка?" Только тогда наш юный тёуган понял, что с человеком что-то не так, и спросил об этом напрямую. После чего мужчина, вытирая слёзы, назвался Дуроном и ответил, что его семье угрожает опасность, и тот хотел похитить парня, чтобы откупиться от солдат, которые грозятся уничтожить родную деревню. Его одолевал тяжелый выбор: кого подставить под удар? Невинного ребенка или свою родину? Дзин понял это и решил взвалить на свои плечи бремя этого старикана, согласившись пойти за ним к солдатам.

Тогда мужчина повёл Дзина сквозь почти беспросветную тьму проросших джунглей, но безопасной тропой до деревни, где солдаты Лакшата уже держали в заложниках всех жителей. Дзин был настороже, но полностью уверен в том, что всё это закончится быстро, и Дурон со своей семьёй будет в безопасности. Тогда к нему подошёл один из солдат и задал вопрос: "Тёуганишка, скажи-ка нам, где сейчас Тянь Шан? Ты же всё равно там больше не живёшь, угадал? Так говори, где пролетает сейчас главный остров?" Тогда Дзин понял всю опасность ситуации, ибо ещё будучи совсем ребенком он запомнил слова монахов о том, как важно сохранять от чужаков местоположение Тяньшан в строгой секретности, ибо это может уничтожить всё, что предки строили для войдеров ветра. Тогда Дзин решил соврать, сказав, что давно не был там и не знает, куда уже полетел остров, но даже если бы это было правдой, солдаты не собирались с ней мириться: "С самой высокой точки Ламмеры тебе вспомнятся родные виды, узкоглазый." И не успел Дзин отреагировать, как эти слова стали последним звуком перед тем, как другой солдат отключил мальчика сильным ударом по голове.

Расплывчато, с искривлённым звуком и мыслями что-то проявлялось в видениях, смешанных в воспоминаниях, пахнущих жжёной сухой травой. Дзин сидел перед монахом со всеми остальными молодыми тёуганами, что были с головы до пят покрыты чёрной смолой. Часы тикали, а капли вязкой тёмной жидкости двигались к макушке, пока Дзин ощущал на своём языке вкус Горечи — божества, что повелевает страданиями безвольных. Движения были настолько же невозможны, насколько и утомительны, тщетны, ибо сидели все и внимали словам монаха с пузырящимися ушами: "Наше государство — колыбель среди жестокого мира. Только здесь люди и зверолюди могут спокойно сосуществовать, не думая о деньгах и какой-либо вражде. Они отрезаны от остального мира, здесь безопасно…" После этих слов Тяньшан стал падать в самые холодные глубины мира, и пока все остальные тёуганы молча слушали шумы, тело Дзина замерзало и раскалывалось во льдах. Только тогда Дзин сумел пошевелить губами и избавиться от вкуса Горечи, крикнув что есть силы монаху: "Оставаясь здесь, ничего не изменится ни в одну сторону!" После чего абсолютно весь мир потерял голос, но высший монах сумел обрести часть силы Горечи и ответить наглому юнцу, чьё тело вот-вот распадётся на осколки.

Рот монаха раскрылся, внутри которого появился водоворот тёмной крови, и из центра этого мрака кинжалом вылетела смертельная речь, вырывавшаяся звуком треска льда и чавканья плоти. Эти звуки едва ли не до смерти напугали Дзина, но тот сумел через трещину мироздания сказать живые слова: "Слишком холодно, где мне согреться?"

Глава 7 "Спасение и смерть"

После жуткого сна Дзин раскрыл веки и осматривался вокруг: стены из целостной древесины — помещение буквально в дереве, а кто-то темнокожий ходит по дому и занимается бытовыми делами. Дзин радостно окликнул его, когда в голову пришла мысль, что этим человеком, скорее всего, является житель деревни, которую тот спас от солдат Лакшата, но внезапно немой ответ на лице гуатти не был не то что благодарным — он не был приветливым, однако кроме этого ничего и не произошло дальше.

Дзин занервничал и упорно пытался добиться ответов, но все попытки были тщетны. Тогда он совсем напрягся, а мысль, что что-то в деревне не так, не давала никак покоя, после чего заставила искать ответы у других жителей.

Парень выскочил из кровати и направился к выходу из дома, чтобы расспросить остальных, но никто не был щедрым на хоть какие-либо внятные слова о произошедшем, и только одна старуха поведала Дзину о том, что Дурон отправился с Мариам за тёуганом, но не вернулся.

— Так вы думаете, что Мари убила Дурона? — разозлился Дзин, поняв, что именно жители старались умолчать от ребенка.

— Но кто, если не она?..

— Она не такая! — резко перебил Дзин. — Она точно хотела спасти всех вас, но получилось только меня. Она не виновата в этом!

— Тогда скажи, мальчик, что случилось с Дуроном? — эти слова были для Дзина пустым звуком, который желал только опорочить его друга, посему тёуган только ещё больше разозлился.

— Где Мари? Она жива, так? Где она?! — вспылил Дзин, ощущая, как энергия войдерума быстро покидает его.

Старухе не осталось ничего, кроме как выполнить просьбу человека, что полностью не верил в невиновность друга. И чтобы ситуация быстро устаканилась, та отвела парня к шандийке, но когда Дзин увидел её, лежащую без сознания в кровати, вспомнил своё видение, где ощущал ужасный холод, но Мари борется с этим морозом прямо сейчас, в реальности. Ухаживающий за ней лекарь сказал пареньку, что когда она пришла, кожа во многих местах была чуть ли не синяя, а в бедре была пуля, благо, Мариам не решила вынимать её самостоятельно.

После того как Дзин узнал о её состоянии, парня стало одолевать сильное волнение и физическая слабость. "Она снова спасла меня, рискуя потерять время и провалить задание Летучего Фрегата. Как я могу идти дальше один после этого?" — С этими мыслями Дзин решил остаться с Мариам и приглядывать за ней. Несколько дней он спал на полу, рядом с её кроватью, помогал лекарю обрабатывать обморожение и каждую минуту думал о том, что вот-вот она откроет глаза и встанет, но этого не происходило. Страх его окутывал, но мысли о том, что Мари сильная и не даст какому-то холоду победить, не покидали, пока в один момент он не услышал, как тихо Мариам произнесла ночью: "Дзин". Парень несказанно обрадовался и про себя подумал: "Скоро мы ещё поговорим. Обязательно!" — И не прогадал, ибо на следующее утро она очнулась, и наши агенты тепло воссоединились, однако одно дело не давало покоя Мариам — она хотела поговорить с женой Дурона и рассказать всё то, что знает сама. Дзин, несмотря на её уговоры, отправился с ней, но итог этой встречи парень на протяжении всего приключения желал забыть; однако в памяти навсегда останется та трагедия, которую они принесли в деревню, обрекая её жителей на верную смерть от рук солдат Лакшата. Тогда Дзин понял, что даже самые чистые намерения не смогут смыть кровь с рук, и последовал примеру Мариам, что смирилась со своей ошибкой и продолжила путь.

Глава 8 "Отголосок прошлого: Лист, упавший с плеч Императора. Часть 2"

Кот-зверолюд Пэйт Кно после того, как попал в плен Лакшата, сумел пережить многокольцевую трагедию человека как индивида, став одним только инструментом — бесплатной рабочей силой в руках высокопоставленных рабовладельцев. В Фаросе он жил народным героем, отцом, женатым мужчиной, но в Лакшата стал выживать рабом, терпящим порки, голод, жажду и смерти тех, кто не смог через это пройти и не сумевших выйти за пределы этого жестокого места. Так Пэйт Кно сумел своей нескончаемой силой воли и желанием однажды вернуться домой пережить правление Ракеша Али, что в один момент внезапно исчез во время войны с Королевством Айтилла под правлением Эксодия, после чего трон перешел законной наследнице, Малике Лакшата, и при ней политика к рабскому труду стала строже и куда более проработанной: исходом таких изменений стало то, что в зависимости от места рабовладельца в иерархии государства зависело максимальное количество допустимых рабов. С тех пор визири⁶ стали отбирать человеческий ресурс куда более тщательно, отчего слабых стали реже брать в плен, а сильные встали в ряд особо ценных товаров. Такой ситуацией стали активно пользоваться посредники, почувствовавшее наживу: они предлагали услуги капитанам и военачальникам, что после компаний привозили в страну пленников на оценку и продажу пашам⁷, что в свою очередь распределяли этот ресурс по владельцам различных предприятий, плантаций или вовсе высокопоставленным гражданам, что способны спонсировать войну. Пэйту к такому человеку и посчастливилось попасть после того, как бывшему рабовладельцу пришлось сильно сократить штат рабочих и переписывать документы после реформ Малики.

Конвоем Пэйта доставили к новой рабовладелице Сабаа абен-ам⁸ Латифа, что являлась зажиточным гражданином и видным судьёй в столице. По прибытию конвоя эта шандийка решила купить для себя прислугу, и её выбор пал на Пэйта, которому повезло избежать тяжелых работ и в лучшем случае продажи другому рабовладельцу куда-нибудь в шахты, а в худшем — уничтожения плохого товара.

Проработав на Сабаа несколько месяцев, Пэйту повезло встретить сослуживца кроля-зверолюда по имени Роберто, который принял с распростёртыми объятиями единственное знакомое лицо с родины, маленькой независимой республики Фаросы. И хоть рабам не полагалось часто общаться между собой, эти двое выжимали свободные часы как могли, только бы не потерять себя как граждан Фаросы и сохранить жажду свободы. И именно от Роберто Пэйт услышал слова, которые заставили пламя жизни в его глазах загореться с новой силой: "Сабаа слишком мягкая для рабовладельца. Кажется мне, неспроста она такая." — Пэйт понял, насколько Роберто близок к истине, когда задумался о том, как же мало жестокости Сабаа проявляет к своим рабам в сравнении с остальными рабовладельцами. И пока Сабаа абен-ам Латифа готовила свои странные дела, мелодия этой страны неумолимо гремела по всей Ламмере.

Глава 9 "Речи на языке насилия"

Дзин Пан и Мариам Лакшата за время своего путешествия сумели спасти клан Сура от нападения шандийских войск, но после такого хорошего исхода выяснилось, что следующая волна врагов скоро прибудет и сметет ослабленных вашаков. Это привело к тому, что наши герои решили разделиться: Мариам отправилась дальше, к столице Айтилла, а Дзин добирается до Турнадау, чтобы доложить о ситуации и получить поддержку от пиратов для защиты вашаков.

Так, проходя теми же тропами, Дзин решил на одну ночь от неё свернуть, дабы отдохнуть в таверне одной из ближайших деревень. Сэн уже садился, а свет в окнах редких домов проникал на улицу, куда никто особо не хотел выходить. Люди, жившие здесь, были разных рас и желали просто спокойной жизни, но таверна у дороги не разделяла тишины остальных зданий. И хоть Дзину нужно было именно туда, чтобы безопасно переночевать, как только он подошёл к двери, тот услышал, как за ней назревает какая-то ссора, и тихонько вошёл внутрь, не желая привлечь лишнего внимания.

Дзин подошёл к стойке, у которой стоял потеющий от волнения хозяин заведения, протирая до дыр кристально-чистый стакан, и мальчик уже было собирался спросить о ночлеге, но его внимание привлек женский визг, который был вызван ударом о стол и пьяным выкриком мужчины: "Как ты смеешь мне отказывать, шлюха?!" Тёуган быстро обернулся и напрягся, увидев, как все остальные гости в страхе наблюдали за происходящим: аскариец в пиратской бандане схватил за руку женщину, что работала здесь, и, другой рукой держа бутылку с пойлом, сказал: "Да ты хоть знаешь, кто я?! Я главный канонир на корабле Джека Рекхема, тупая ты шлюха!" Никто не решался сказать хоть слова против, ибо Джек Рекхем является одним из сильнейших пиратов, которые служат в главной эскадре Генри Эвери. Но тёугану это имя не было знакомо, а бездействие окружающих только бесило, после чего Дзин, в чьих глазах отражался страх девушки, собрался спасти её, но в этот же момент с другого стола выскочил шандиец и алыми глазами всматривался в мушку пистолета, нацеленного на аскарийца.

— Тебе чё, тут больше всех надо? Я бы вас, шандийцев, всех перестрелял, но сегодня у меня настроение хорошее, так что вали, уёбище. — отпустил руку женщины пират, после чего выдал эти слова в лицо шандийцу, однако тот не был слаб на оскорбления.

— Моя любимая таверна не терпит насилия, а уж тем более её работники. Либо ты сидишь тихо, либо я заставлю тебя не шуметь. — даже не моргнув, пригрозил шандиец.

Аскариец замолчал и вглядывался в шандийца, а тот, в свою очередь, не отводил алых глаз с мушки, крепко держа пистолет, готовый в любой момент продырявить черепушку нахала. Тишина нависла во всём заведении, и хоть она длилась от силы полминуты, всем казалось, что проходит целая вечность, а Дзин почувствовал какое-то странное течение воды, будто целое море пытается найти место в лесу, стараясь не задеть деревья и камни, но эта осторожность потока ощущалась слишком обманчивой — инстинкты тёугана подсказывали, что вот-вот проявится настоящая опасность. И в миг, когда Дзин почувствовал затишье странной волны, аскариец подвигал рукой с бутылкой и выдохнул: "Ладно-ладно. Извини, перепил наверное." — Вместе с ним выдохнули все присутствующие, а шандиец убрал в кобуру пистолет, сказав: "Отлично, считай извинения приняты."

Ситуация наконец наладилась, а все вокруг успокоились, но только не Дзин. Он чувствовал на уровне инстинктов, что опасность никуда не пропала, будто подземные потоки воды вот-вот вырвутся и уничтожат всё на своём пути. И когда шандиец отвернулся, Дзин заметил, как в открытой бутылке аскарийца жидкость закружилась в вихре.

Биение. Будто в сердце Дзина проник тайфун и разрезал собой всё — это странное чувство. Опасность… Опасность… Кричи!

"Берегись!" — со всей силы выкрикнул Дзин шандийцу, даже не понимая до конца, для чего он это делает. В этот момент красноглазый человек обернулся, но успел среагировать, чтобы избежать удара — прямо из бутылки аскарийца жидкость выстрелила мощным потоком и оставила шандийцу между глаз дыру, из которой медленно стекала кровь. Жертва падала замертво, и когда ударилась спиной о дощатый пол, аскариец подходил к трупу ближе, а люди в панике и визгах разбегались, только бы уйти подальше от этой опасности, но Дзин сумел преодолеть ужас и крепко стоял, выжидая хорошего момента для атаки.

Когда убийца, стоя над трупом, крикнул ему: "А выпить роба⁹ не хочешь, сукин ты сын?!" Дзин, окруженный аурой ветра, молниеносно ринулся к врагу за спину и готовился оттолкнуть его мощным потоком с ладони, но в один момент аскариец повернулся и уронил свой хищный взгляд на мальчика: "Я чувствовал, что в этом зале не один я войдер!" — Выкрикнул пират, и тотчас под ногами Дзина забурлили капли алкоголя, после чего тёуган отскочил назад, а жидкость выстрелила в потолок.

Дзин ощущал на себе давление войдерума аскарийца, желающего потопить мальчонку. В его голове всплыли образы того, как тот захлёбывается в воде, но вольное сердце не собиралось этому верить и мчалось в атаку: "Этот человек сковывает меня и жителей своими цепями, нельзя дать слабину!" — Инстинкты Дзина жаждали свободного боя потоков, и когда бутылки на столах начали лопаться под влиянием войдерума воды аскарийца, тёуган немедля выпрыгнул в окно и почувствовал, как свежий воздух наполняет его лёгкие, а пространство перестало ограничивать.

"Тебе не сбежать!" — Выкрикнул пират, после чего из-за стены стали словно пули вылетать капли алкоголя, проходя насквозь деревянную конструкцию в попытке ранить врага. Вокруг Дзина стали летать ошмётки дерева и стекла, а водяные пули задевали одежду и изредка кожу, выбивая мальчика из концентрации болью от ранений. И хоть для Дзина эти раны были очень болезненны, адреналин уже бил по венам, раскаляя сердце в бою войдеров. Парень почти не замечал боли и решил скопировать технику аскарийца, вспомнив пушки из нижнего мира: Дзин сделал глубокий вдох и расслабился, выставил пальцы пистолетом в сторону врага и выдохнул. Оглушительный свист — мощный поток ветра пробил стену и влетел прямо в аскарийца, хоть и не прошёл насквозь, но ранил его!

Аскариец потерял силу войдерума и больше не мог сражаться; придерживая рану на боку, тот дополз до стены и прижался к ней спиной, пока Дзин подходил к нему, чтобы объявить о своей победе.

— Сдавайся, разбойник, обещай, что больше никогда не будешь доставлять проблем людям! — улыбаясь, указал пальцем на аскарийца Дзин, ожидая, что тот после поражения исправится, но ожидания те разрушились.

— Че ты мелишь, сосунок? Говоришь, что я не прав — убей. Таковы законы Турнадау. Или ты боишься? — после этих полностью уверенных слов Дзин был не просто шокирован, но и напуган. Неужели в нижнем мире всё действительно решает убийство, как это было с командиром отряда Лакшата в Суре — даже думать о таком Дзину было жутко. — Ах… Да у тебя кишка тонка, пацан. Я же вижу на твоём поясе нож, ты им масло режешь, а? — Дзин отвлёкся на этот нож, подаренный Вирмой, и даже думать не хотел о том, чтобы кого-то им убивать. — Урод! — выкрикнул аскариец и прыгнул на Дзина с лезвием.

Алая тёплая жидкость стекала по холодному, ледяному оружию, но принадлежало оно не аскарийцу, а Дзину — в последний момент инстинкты сумели заставить его достать нож и защититься. Подарок Вирмы из небесной стали по самую рукоять был вонзён в сердце пирата, чья рука разжалась и выронила кинжал, а голубые глаза больше не блестели.

Мысли в голове Дзина задавались вопросом, на который никогда не найти истину: "Я убил его намеренно?" Парень старался оправдать себя, в панике выкрикивая, что он сам попал под нож. "Но кто же его достал из пояса?" — Эта мысль делала из разума Дзина вязкое болото, где любое слово только глубже затягивало здравый рассудок на дно, однако в этот момент к испугавшемуся мальчику подошёл хозяин заведения и, хлопнув по плечу, сказал: "Спасибо, этот человек больше нас не потревожит благодаря тебе. Можешь выпить за счёт заведения." Дзин пришёл в себя и перестал смотреть на труп, и, обратив свой взгляд на добродушного мужчину, попросил: "Я хочу поспать." После чего ему сказали номер двери, и пока Дзин шёл к ней, разок обернулся и увидел, как мужчина уносит бездыханное тело из таверны: этот человек больше никогда не сделает шаг, не скажет ни единого слова, не увидит свет — теперь это не более, чем гниющая туша.

Во сне Дзина больше не охватывало холодом, но вокруг царила гробовая тишина, а сам юнец сидел за столом, где напротив него стоял пустующий стул, изредка мигающий каким-то бледно-желтым цветом. И стоило Дзину сделать вдох, как на этом стуле оказался гниющий труп аскарийца, чьи бесцветные, мёртвые глаза смотрели парню прямо в душу и трепетали, пока нижняя челюсть трескалась и распадалась, но жаждала раскрыться, чтобы сказать самые важные ему слова. Дзин хотел всеми силами проснуться и избежать этого разговора, что, ещё даже не начавшись, от страха дробил парню зубы и заставлял чуять смрадный запах гнилой плоти и вкус трупного яда на кончике языка. Дзин бился в агонии, но не мог встать со стула, ибо тот был привязан к нему разбухшими венами, по которым прерывисто двигалась кровь, что постоянно протекала и затапливала помещение. И когда Дзин был готов исчезнуть с лица земли, только бы никогда больше не переживать это омерзительное и гнетущее душу чувство, серые, словно камень, и грубые губы гниющего трупа аскарийца задвигались и стали произносить речи на языке насилия — тонкий, ноющий звук разрезания плоти и останавливающегося сердца.

Дзин резко выскочил с кровати и закричал, после чего полностью закрылся одеялом и заплакал в гробовой тишине под покровом ночи, что не сумела одарить страдающего мальчонку нежным сном.

Глава 10 "В одном море с акулами"

Изнеможённый Дзин на рассвете продолжил путь к Турнадау. Ноги сами волокли мальчика к цели, не обращая внимания на то, в каком состоянии сейчас находится разум хозяина уязвимого тела — дорога сама себя не пройдёт, а слабость не должна препятствовать выполнению миссии.

К середине дня уши Дзина вместо тишины лесов и шелеста джунглей стал заливать шум работы, ибо Турнадау уже был как на ладони. Дзин заходил в разные места, чтобы расспросить о том, где сейчас находится Генри, но мало кто мог дать внятный ответ — чаще всего из-за сильного опьянения. Но всё-таки в один момент старпом сзади хлопнул Дзина по плечу и сказал: "Ищешь капитана? Он у себя в каюте Жестокола, иди за мной."

Когда Дзин открыл дверь в каюту, то увидел там Генри за столом, полным разнообразных документов и карт — капитан был поглощён работой и даже не заметил входящих пиратов.

— Кхм-кхм, капитан! — позвал старпом.

— Да? — поднял голову Генри и тут же удивился. — Дзин Пан! Так быстро справился? Где Мариам?

— Нет, капитан Генри, мы с Мари разделились после пришествия в Суру, мне нужно вам кое-что доложить. — после этих слов Дзин выдал всю информацию о набеге на клановый дом вашаков и грядущей опасности.

— Сраная Малика! Мы не можем оставить их без защиты, иначе останемся без союзника, но если пошлю отряд, мы рассекретимся, сука! — рассердился капитан, ударив увесистым кулаком по столу.

— Что будем делать, капитан? — спросил старпом.

— А что нам остаётся? Передай Джеку Рекхему, чтобы немедленно собрал своих людей. — Дзин вспомнил, где слышал это имя, и замер на месте, ибо тем вечером он убил канонира Рекхема.

Но кутающий всё тело страх ушёл, когда Генри сказал следующее:

— Дзин, ко мне заходил один тёуган не из нашей команды… — начал рыться Генри в шкафу. — Панг Пин или как там его… В общем: тёуган просил передать, что ты готов к пасу — знал бы я ещё, что это за хуйня такая… Вот оно! — нашёл нужный предмет Генри и протянул его Дзину, что был вне себя от радости.

Этим самым предметом были сапоги для игры в пасу, помогающие войдерам удерживать потоки ветра для стабильного полёта, и только один человек мог подарить такое — Пинг Пан, невероятно глупый, но, как оказалось, заботливый брат. Дзин хотел прямо сейчас обнять его и поблагодарить, но скорее всего Пинг где-то в Тяньшан и даже не знает о том, что подарок получен. Тогда Дзин подумал: "Наверняка он доволен сейчас собой — не просто так, спасибо, Пинг!"

— Дзин, вернись к заданию и отправляйся в Айтилла. Наверняка ты не попадёшь туда раньше Мариам, но хотя бы постарайся догнать. — приказал Генри.

— Я полечу туда быстрее ветра! — еле сдерживал радость Дзин, обувая сапоги.

— И ещё кое-что… — лицо Генри стало более суровым. — Не стоит слишком доверять Мариам.

— Что? — слова Генри были для Дзина насколько неожиданными, настолько же и абсурдными, вспоминая, как Мари несколько раз спасла ему жизнь. — Но она!.. — не успел Дзин договорить, как Генри ударил по столу кулаком, чтобы ему не противились.

— Яблоко от яблони падает недалеко — Мариам свергнет мать, чтобы самой стать правительницей, и ничего не поменяется. Один тиран встанет на место другого, а ты для неё — лишь инструмент. Так что держи ухо востро, Дзин, и не дай себя обмануть.

— Н-но я… — Дзин хотел воспротивиться, но зерно сомнения поселилось в его разуме и не давало чётко сформулировать мысль.

— Что? Она уже промыла тебе мозги? — этой фразой Генри сделал только хуже, заставив Дзина ещё сильнее усомниться в Мариам.

— Нет… Нет, капитан. Я в порядке. — ложь, рождённая страхом, просочилась сквозь зубы и язык Дзина, заставив обмануть капитана. — Я сейчас же отправлюсь в Айтилла.

— Храни тебя морской Бог, Дзин. — благословил Генри напоследок.

Дзин Пан улетал из Турнадау с полной головой мыслей и сомнений: если Мариам правда такая, какой её описывает капитан, то неспроста на Пике Древних она не спасла Дурона и так хладнокровно ушла после разговора с его женой. Дзин хотел верить в то, что Мариам хороший человек, но вдруг он ошибается? Вдруг под самый конец приключения она предаст его и Летучий Фрегат? Но что пугало Дзина не меньше, так это то, что он умолчал капитану об убийстве канонира Рекхема.

Страх и сомнения стали кутающей аурой Дзина, что летел в Айтилла, не понимая до конца для чего: дабы выполнить миссию или помочь Мариам?

Глава 11 "Отголосок прошлого: Лист, упавший с плеч императора. Часть 3"

Пэйт Кно вместе со своим другом трудился не покладая рук, однако, работая на Сабаа абен-ам Латифа. Все тяготы рабской жизни казались куда менее жёсткими, а стражников было намного меньше, чем во всех остальных местах. Ибо всему виной было скрытое неповиновение этой шандийки и противостояние укоренившемуся отношению к пленникам на этой земле. Сабаа была одной из немногих, кто осмеливался идти против законов Лакшата и воли монарха, хоть и делала это рабовладелица в тайне: покупала как можно больше дешевых рабов, чьей судьбой могла стать казнь; подделывала документы об их численности, чтобы время от времени запрашивать новые поставки — всё то, что легко могло такого добродушного человека с лёгкостью убить в обществе, что было преданно Императрице. Об этой слабости Сабаа Роберто, сослуживец и по совместительству единственный друг Пэйта, рассказал солдату из Фаросы, отчего тот крайне заинтересовался такой ситуацией, но в то же время чувствовал, насколько опасным это может быть как для рабов, так и для рабовладелицы, ибо если о подобном прознает паша или, того хуже, Малика Лакшата, мечты о свободном будущем рассыпятся в прах.

Долгое время Сабаа удавалось сохранять свои действия в секрете, однако в одну злополучную ночь, когда Пэйт собирался посоветоваться с хозяйкой по поводу новых инструментов, кот-зверолюд, зайдя в её покои, случайно стал свидетелем злосчастной картины: холодное тело Сабаа сидело у стены с перерезанным горлом, а из окна выпрыгивал человек в тёмных одеждах. Сомнений быть не могло — кто-то послал ассасинов по душу Сабаа, но кто это сделал? Пэйту ничего не было известно, но труп остекленевшими глазами смотрел куда-то в пустоту и будто шептал: "Тебя могут увидеть со мной." — Тогда Пэйт понял, что на всякий случай необходимо избавиться от тела, и под покровом ночи закопал его в самых тёмных краях участка.

На следующий день совсем никто ни то что не говорил о смерти Сабаа— никто и не подозревал об этом: рабы спокойно выполняли свою работу, а в столице не было и слуха об этом ужасном событии. Тогда Пэйт решил всё рассказать своему единственному другу, Роберто, после чего тот подсказал: "Подожди ещё немного. Если до вечера не будет никаких вестей, значит кто-то намеренно скрывает это убийство, а будь виновником этого Малика или какая-то паша, стали бы они это скрывать?" — Роберто был прав, а его догадка к вечеру только подтвердилась, и тогда в голову Пэйта пробралась одна хитрая мысль…

Пэйт, будучи самым образованным здешним рабом, решил войти в кабинет Сабаа и рискнуть жизнями всех остальных безвольных этого участка. Сумев достать ключи и одежду хозяйки, Пэйт заперся в его кабинете и пробовал подделать подпись, чтобы отправить паше письмо с отчётом за месяц, где указал, что несколько рабов умерли: он составил список из десятка имён, среди которых в блестящих глазах зверолюда отражалось его собственное — "Пэйт Кно".

Наш герой, ожидая ответа, вышел из кабинета и запер дверь, надёжно спрятав ключи, после чего отправился к Роберто, чтобы рассказать о своих планах и о том, что теперь и этот кроль-зверолюд числится среди мёртвых, и если его статус подтвердится пашой…

— Мы встанем во главе вместо Сабаа и дадим этим дажвогам¹⁰лакшатовским просраться! — с блестящими кошачьими глазами прошептал Пэйт.

— Ты с ума сошёл?! Мы ведь можем просто уйти — нас всё равно нет! Твои амбиции опасные, как нож на языке. — возразил Роберто, нервно почёсывая длинное ухо.

— Зато с ножа еда вкуснее, а я хочу заставить этих уебанов из Лакшата ложками говно жрать. — нахмурил в гневе брови, вспомнив, как шандийцы отрезали его от родины и семьи. — И если ты мне поможешь… — поднял указательный палец и ткнул им в грудь Роберто. — …через пять-шесть колец мы соберем достаточно людей и оружия, а потом… — сжал Пэйт кулак, а затем прошипел. — Малика кровью подавится! Жаль только, что этот пидор Ракеш пропал — небось когда почуял на войне с Айтилла как дерьмом запахло, спрятался под юбку жены, даже шандийцам показаться боится! Трус!

— Тихо, Пэйт, тихо! Нас же могут услышать! — почуял Роберто опасность, когда Пэйт в порыве гнева чуть не выкрикнул слова о Ракеше.

— Так ты со мной или попытаешься "трупом" уйти из Ламмеры? А я тебе напомню, что труп ты только на бумаге, и прикинуться тебе с такими длинными ушами шандийцем будет тем ещё испытанием.

— Но раз так… — явно в страхе и сомнениях отвечал Роберто. — Хорошо, что от меня нужно?

— На первое время мне нужно, чтобы ты распространил весть о том, что Сабаа заболела проказой, и к ней ни в коем случае нельзя подходить слишком близко. Я найду раба-лекаря, которого буду использовать для того, чтобы ни у кого в болезни Сабаа не было сомнений. — остановился Пэйт, вспоминая, что ещё нужно. — Но чтоб этот лекарь ненавидел Малику больше всего на свете! — нашёл всё-таки что добавить.

— Пэйт, ты говоришь так, словно тот трюк с письмом уже сработал. Что с нами будет, если подделать смерть не удастся? — заинтересовался Роберто, ожидая услышать про запасной план на самый плохой случай.

— Тогда нам двоим было бы лучше до прихода визирей умереть по-настоящему. — с ухмылкой на лице ответил Пэйт, уходя от Роберто в сады, где ожидала работа и мысли о победоносном будущем.

Под конец дня эти мысли оказались не просто пустыми мечтаниями, ибо в ответ пришло письмо от паши, в котором тот не заметил ничего подозрительного — победа! С тех пор Пэйт почти всегда оставался в кабинете и выходил из него только тогда, когда нужно было быстро обменяться с Роберто парой слов, что для остальных не были предназначены.

Пэйт делал всё то, чем занималась Сабаа при жизни, но с большей отдачей и рисками. Так однажды ему посчастливилось получить разрешение на постройку оружейной мастерской, притом, по мнению паши, для таких работ требовалось больше ресурсов: как сырья, так и рабочей силы — посему приток рабов в секретную армию Пэйта только увеличился, а "мёртвые души" — так зверолюд называл мёртвых по бумагам невольников, которые могли после таких махинаций с документами спокойно жить под его крылом и готовиться к грядущей битве — получили вооружение. На Пэйте было поддержание внешних отношений и маскировки, а Роберто отвечал за внутренние, уверяя новоприбывших рабов в том, что хоть болезнь и настигла Сабаа, но она ещё в состоянии заботиться о своей работе, а рабы-старики проходили проверку на доверие, после чего становились в число мёртвых душ и узнавали подноготную Сабаа, но до сих пор не зная, что на его месте сейчас какой-то мужик-зверолюд, давно похоронивший бывшую рабовладелицу.

С десяток колец вся работа шла просто отлично, пока забытое Пэйтом начало этой истории не наказало за невнимательность и праздное забвение: как позже оказалось, ассасины были посланы рабовладельцем Джахи, что презирал мягкость Сабаа и желал захватить её престижный участок себе, но, к удивлению заказчика, после того как убийца доложил об успехе, до него дошли слухи о том, что мягкосердечная выскочка жива и до сих пор отдаёт отчётности местной паше. Джахи встал перед сложной проблемой: "Как я могу пожаловаться паше или Малике о том, что убитая мной Сабаа жива? Только чудо поможет моему языку высказать это так, чтобы голова не слетела с плеч!" — Насколько прискорбны, настолько и точными были мысли Джахи.

Рабовладелец нашёл только одно решение этой проблемы — терпеливо ждать, пока живой мертвец Сабаа оплошает, оступится, сделает хоть что-нибудь, чтобы тайна её бессмертия раскрылась и предстала перед оружием правосудия. И этот момент наступил, когда маскировка Пэйта дала слабину.

Десять колец Джахи ждал этого момента и наконец сумел ударить по незащищённому месту: Пэйт слишком расслабился и не учёл того, что самый близкий в этой системе к нему союзник уже не мог терпеть жажды свободы и был настроен против лже-Сабаа. Так Джахи сумел выйти на Роберто, что за обещанную свободу продался шандийцу и поведал ему всё. Однако, хоть кроль-зверолюд и пожертвовал всем ради свободы и подставил друга, его на выходе ждал не дилижанс или повозка, запряженная хисаатми¹¹, а визирь с острой как бритва саблей и желанием учинить ею правосудие.

Глава 12 "Потомок ненавистных"

Войдерум ветра — сила, берущая свою энергию из чувства свободы войдера. Потоки ветра не владеют войдером, а он, в свою очередь, не владеет полностью веществом, которое является оружием. Связь без подчинения, как свободный поток. И чем меньше у этого потока ограничений, тем больше энергии получает войдер. И хоть Дзин Пан не был ограничен в своём полёте ни высокими деревьями, ни могучими скалами, но голову не отпускали гнетущие мысли, что во время приключения сумели найти в его разуме место и пустить свои гнусные корни. От этого энергия войдерума не позволяла Дзину набрать хорошую высоту, но держать высокую скорость всё-таки удавалось.

Дзин Пан, удерживая энергию войдерума на протяжении всего пути, сумел стремительно миновать оборонительные стены Айтилла и бастионы, что скрывали за собой крыши домов из синей черепицы и некоторые здания, совсем не похожие по стилю с остальными: декоративные мраморные колонны, будто пронзённые железными стрелами, вокруг малой постройки больше похожей на какую-то часовню, чем на жилище. И такие "часовни" мало того, что находились в центре кварталов с брутальными и максимально похожими друг на друга тантонами¹², так ещё и на крышах этих особенных зданий красовалась статуя: золотые руки держали чашу с гранатом, но только стрела, что будто пронзила плод, была из какого-то чёрного и неприятного на вид металла. Но Дзин не отвёл своё внимание от причудливой часовни, увидев под собой раскинувшийся колизей, где народ вовсю наслаждался хлебом и зрелищами.

Дзин закончил осматривать город в попытке найти среди такой странной архитектуры Мариам, когда в один момент на рыночной площади тот не заметил волнующую его внимание картину: толпа вашаков стояла перед каким-то дорогим особняком и выплёскивала своё недовольство — происходит бунт. Дзин решил к ним спуститься, дабы понять, что происходит в Айтилла, но никто из вашаков не обратил внимания на то, как тёуган буквально приземлился на своих двоих с высоты десятка метров. Тогда Дзин сумел расслышать их выкрики: "Верните наши права!", "Дайте жить как жили, что мы вам сделали?!" Именно в этот момент Дзин заметил, как из балкона особняка, в который крики были направлены, появился знатный человек в богатых одеяниях, и перед тем, как снова спрятаться в своей обители, махнул ладонью в призывающем жесте, после чего из-за углов и малых переулков организованным строем появились стражники-шандийцы, по виду которых можно было понять о не самых дружелюбных намерениях.

Каждый вашак из толпы был в страхе перед стражей с ружьями наперевес, и никто больше не хотел заявлять о своих правах, пока из-под массы угнетённых не вырвалась стремительно девушка-вашак со слегка смуглой кожей и, размахивая яростно кулаками, воскликнула вооружённым людям: "Вы все злые, злые, злые! Злющие тупые морды! Подходите ко мне, я вам всем наваляю!" Как стражники, так и вашаки из толпы были ошарашены таким внезапным действием женщины, в чьих глазах буквально пылала ярость. Но в какой-то момент один из шандийцев, не знающий пощады ни старикам, ни женщинам, уверенно ступал вперёд и насмехался над вашаком-выскочкой: "О, правда? А я тебя знаю, соплячка. Просто удивительно, как Гвала и Алмакир до сих пор лично не избавились от тебя. Ничего, я исправлю их ошибку." — После этих слов солдат нацелился на девушку, что даже в такой опасной ситуации ни капли не испугалась и твёрдо стояла на своём, глядя шандийцу прямо в глаза.

Когда толпа стояла в ужасе, Дзин собрался как обычно спасти человека, вытащить людей из опасной ситуации, но в памяти всплыли прошлые его попытки: сначала мёртвый Дурон, а затем и аскариец, которого Дзин случайно проткнул ножом. Тогда его тело не могло двинуться с места, окутанное страхом и теряющее всякие силы, ибо энергия войдерума ветра отступала из-за сковывания. Но картина перед глазами проявлялась всё более четкой чем та, что рисовалась в полном страха разуме: зрачок шандийцасвёлся с мушкой, а палец уже был готов нажать на курок, ещё мгновение, и голова девушки разорвётся на части с чавканьем плоти и свистом пули. Дзин Пан погрузился в глубочайшее отчаяние от того, что вот-вот самые мерзкие, тошнотворные и ужасающие речи вновь громогласно прозвучат, расколов душу тёугана как тончайший лёд. "Только не снова эти звуки…" — прозвучало в голове Дзина эхом, повторяясь вновь и вновь, пока не раздался щелчок.

Мгновение. Под ногами мощнейшие потоки ветра готовы протолкнуть вперед на невероятной скорости. Свет гаснет. Закрыты ли были глаза? Удар и крик.

Дзин Пан открыл глаза и словно пробудился ото сна, увидев перед собой целую и невредимую девушку, что едва сдерживает слёзы, а позади взволнованный и перепуганный народ с придыханием смотрит на солдата — он кричит от боли, придерживая большую дыру в ладони, с которой сочится кровь и капает на переломанное надвое ружьё. Тёуган хоть и не совсем осознавал происходящее, но абсолютно точным было одно — Дзин не использовал никаких атакующих техник ветра. Из-за этого он только ещё больше недоумевал от ситуации, но когда взгляд пал на разъярённых солдат, стало понятно, что сейчас не самое время задумываться о минувших действиях. Так Дзин взял на руки девушку и взмыл в небо, а затем, стараясь укрыться от пуль, тот засел на одну из самых высоких и отдалённых от рыночной площади крыш. Там же от девушки-вашака тот получил слова благодарности и просьбу, когда та указала пальцем на один особняк вдали: "Это мой дом, там мы можем укрыться!" Дзин, понимая, в какой ситуации находится, смекнул, что ему было бы неплохо хоть сменить одежду для маскировки, иначе солдаты найдут парня раньше, чем тот отыщет Мариам. И от осознания своего положения тёуган согласился перевести дух в особняке вашака, после чего полетел в указанном направлении.

По прибытию девушка показала потайной путь, который лежал через узкий переулок, после чего оба сумели безопасно войти в особняк, где перед Дзином предстала картина падшего величия: высокие, пыльные потолки, гобелены с изображением вашаков в богатых одеяниях и пустующие длинные столы говорили о том, что раньше дом был полон людей, но внутри царила гробовая тишина, пока девушка не заговорила с Дзином: "Пойдём, я покажу тебя дедушке!" Тогда мысль Дзина о том, что особняк заброшен, ушла прочь, и ему захотелось узнать об этом доме у владельца, которым скорее всего является дедушка вашака.

Девушка повела Дзина на второй этаж, где всё выглядело не таким пустующим, как в первом: всё стояло на своих местах и мало что терялось в пыли, а стол хоть и был скудно накрыт, но оттуда в нос тёугана ударил приятный аромат свежего хлеба. За этим столом обедал вашак, которого девушка окликнула: "Дедушка!", после чего тот обернулся и в своём захудалом и сморщенном лице показал искреннюю улыбку.

— Птенчик мой, ты привела друга?

— Он спас меня и навалял стражнику! Этот лысик крутой, дедушка! — после этих слов Дзин удивился, ибо ему казалось, что Пингу не хватало такой клички в "списке тупых кличек", чтобы дразнить брата. Но старик посмеялся и предложил Дзину пообедать с ним.

— Присаживайтесь, давно уж я не принимал гостей… — отломил свой хлеб и протянул Дзину, что уже сел напротив. — Эйлин! Куда ты пошла? — спросил девушку, что радостно шла к широкому, похожему на гусли, музыкальному инструменту.

— Дедушка, я хочу поиграть для лысика! — и снова это слово, но раздражение Дзина быстро подавилось от мысли, что для него хотят играть музыку — ради такого можно и потерпеть.

— Так вашу внучку зовут Эйлин? — спросил Дзин.

— Да… Она — единственное, что осталось от тех прекрасных дней… — опустил кусок хлеба, вглядываясь в похлёбку, будто на её поверхности отражалось то самое прошлое. — Она такая непоседливая, особенно сейчас, когда вашакам страшно выходить из дома. — эти слова заставили Дзина вспомнить, сколько страданий шандийцы причинили Генри и Суре, отчего тёуган злился. — Эйлин, прошу, сыграй её любимую мелодию.

— Да, дедушка. — детская радость куда-то пропала с лица бойкой девушки, дав прийти на смену серьёзности, и та, взяв палочки, начала играть на цимбале¹³.

Мягкие удары палочками струились, словно волны, они переливались, ударяясь о скалы-струны, и играли свою мелодию морской пучины, над которой в конце воцарился ясный свет Сэн. Непрерывный, гудящий, почти тревожный фон заливал комнату, но каждый удар о струну словно отскакивал с хоть и очень частым, но мягким и меланхоличным тиканьем, но закончилось всё спокойным и нежным тоном. Таковой была любимая мелодия неизвестной женщины, которой давно нет в этой стране.

— То время, о котором вы говорили… — начал Дзин. — Почему в Айтилла теперь всё так?

— Я помню Эксодия и Дахия: они были не просто детьми этой страны — эти братья были рыцарями, настоящими сыновьями Гидеона. Но в наше время рыцарство забылось, все преследуют свои гнусные цели, позабыв напрочь о какой-либо преданности и чести! Всё кончено, малыш, эту страну не исправить…

— Это же бред! Вы слишком быстро сдались, как же ваша внучка? Как же остальные вашаки? Почему вы просто сидите здесь?! — потерял всякий аппетит Дзин и не побоялся выдать своё "против" старику.

— Мы хотим просто жить, малыш. А сейчас те, кто не сидели спокойно, проиграли. Прямо сейчас Гвала и Алмакир выносят приговор лидеру повстанцев, говорят, он шпион… — быстро успокоился старик, понимая, насколько плоха реальность, далёкая от воспоминаний о прошлом.

— Где?! — быстро смекнул Дзин. Он понял, что этим самым шпионом может быть агент Летучего Фрегата, которого нужно спасти.

— В центре столицы, там ты увидишь толпу, что, наверное, уже собралась… — остановился на полуслове, вспомнив это ужасное место и то, что там произошло много колец назад. — Собралась у Великого Кострища… — старика окутала печаль, но её в миг развеял Дзин своими словами.

— Я спасу его и эту страну, ясно вам?! — резко выскочил из-за стола Дзин.

— Давай, лысик! — ободрила Эйлин.

— Когда я вернусь, этот дом должен быть полным и красивым, Эйлин… — хотел Дзин назвать имя старика, но совсем его не знал. — Дедушка…

— Ланс, Ланс Халливель. — улыбнулся старик.

Когда Дзин уходил, Ланс видел в этом мальчике молодого Эксодия и подумал о том, что только молодые, живые сердца могут изменить этот мир. Дзин Пан готов за него сражаться!

Глава 13 "Мы вместе, плечом к плечу?"

Гвала и Алмакир пали, когда Эксодий предъявил доказательства их вины, пока Мариам и Дзин не подпускали к нему солдат, после чего сумели спасти Базиля из рук тиранов, собирающихся казнить его на Великом Кострище. После этой победы все четверо собрались за столом во дворце Айтилла и обсуждали дальнейший план действий.

— Совсем скоро начнётся фестиваль Белого Крокодила. — начал Базиль. — Эксодий, ты отвлечешь внимание основных сил Лакшата — возьми в осаду ближайший город — идеальной целью будет Калбусахра, войско поведешь с юга, по Золотым мостам¹⁴.

— Вахоц Бадави… Хочешь сцепить меня с ним? — спросил Эксодий.

— Ты единственный, кто способен ему противостоять. — настоял Базиль. — Благодаря тебе Летучий Фрегат под командованием Генри Эвери сможет спокойно попасть в столицу. — повернул голову в сторону Мариам и Дзина. — Но, прежде чем это произойдёт, внутри кланового дома уже должны быть вы оба и сохранять маскировку: в деревне на окраинах Лакшата люди ещё не знают о том, что произошло в Айтилла, и до сих пор дилижансы оттуда спокойно перевозят рабов в столицу — этим мы и воспользуемся. Я оставлю вам метку на карте, вы должны туда прибыть к полудню и уже на месте сыграть роль рабов: на маршруте дилижанса вы попадёте в столицу, ясно?

— Брат, как мы поймём, где вообще наш транспорт? — спросила Мариам.

— Я встречу вас недалеко от деревни, там всё объясню и выдам одежду. После преодоления рабского маршрута в столице мне нужна будет ваша помощь: в Лакшата недавно был пойман лидер повстанцев — его содержат в главном тюремном блоке для приближающегося фестиваля. Если мы не поторопимся и не сумеем скрытно подобраться к нему, то лишимся сильного союзника — его казнят для Малики во время шествования фестиваля. Вы должны его спасти, а как все действия будут выполнены, я подам сигнал Летучему Фрегату, и мы начнём штурм.

— Вся самая тяжелая работа на нас с Дзином, брат, это несправедливо! — возразила Мариам.

— Вообще-то вы бойцы, а я информатор и во время войны должен поддерживать всех вас. Откуда все эти карты и схемы по-твоему? — возразил Базиль, указывая на толстую папку бумаг.

— Ладно-ладно, извини, Базиль. — устало ответила Мариам. — Больше ничего нет по плану?

— Есть ещё кое-что, но я бы хотел обсудить это наедине, сестра.

— Хорошо… — с толикой подозрения согласилась Мариам, не понимая, почему их не должны слышать Дзин или Эксодий. — Пойдем.

— Если это всё, Базиль, я начну собирать войско. — сказал Эксодий.

— Да, больше мне нечего сказать, удачи, король.

— Удачи, принц. — с ухмылкой на лице ответил Эксодий и откланялся.

Все расходились, но только Дзин сидел за столом и с подозрением наблюдал за Мариам, уходящей с Базилем в другую комнату. Ему нечего было за этим столом говорить, но по его мнению он ещё недостаточно услышал. Если Мариам действительно что-то скрывает, то сейчас самый подходящий момент, чтобы это узнать. Так Дзин и подумал, после чего пошёл за Мариам по пятам и стал греть уши за дверью:

— Сестра, хоть я и работаю на пиратов, надеюсь, ты не доверяешь им. — едва расслышал Дзин голос Базиля.

— На что ты намекаешь?

— Ни на что, я говорю прямо, Мариам. Не доверяй пиратам!

— Послушай. — с пониманием Мариам отреагировала на слова Базиля, но ей было что сказать против. — Дзина я тебе обижать не дам — он мой друг, ясно?

— Поступай как знаешь, но будь осторожна, хорошо? Я не хочу снова лишаться сестры.

— Ладно, извини. Ты столько времени провёл в опасности, но сейчас всё в порядке, мы вместе и никто нам ничего не сделает. Иди, иди сюда поближе. — успокаивала Мариам взволнованного Базиля, после чего тот подошел, и брат с сестрой обнялись, хоть Дзин этого не видел.

— Я так рад, что ты жива, Мариам. Так рад… — после этих слов Дзин услышал всхлипывания Базиля и подумал, что больше не стоит подслушивать — слишком неловко и неправильно врываться в такую личную беседу.

Дзин отошел от двери и думал о своём невежестве и эгоизме. Только в Айтилла он узнал о том, какой страх её преследовал во время всего путешествия. Мариам до конца оставалась искренней даже под давлением горьких снов и всегда была на стороне Дзина, но одно всё ещё не было понятно — что она собирается сделать с Маликой? Мысль о её убийстве заставляла разрушить всё то хорошее, что Дзин знал о Мари, и заставляла думать: "Может, Мариам и заступится за меня, но что, если все остальные люди её не интересуют? Что, если она их всех предаст?" Дзин долго пребывал в своих мыслях, но путь в деревню уже ждал его.

Дзин Пан и Мариам Лакшата собрались в путь и пересекли пролив Тойва, за которым через несколько километров уже ожидали песчаные дюны и барханы, что когда-то для шандийки были родными краями. И когда наши герои добрались до этих мест, Дзин в полной мере ощутил на себе палящий Сэн, что не жалел эти земли Ламмеры.

А наши проходимцы шли под неистовым жаром по горячим пескам. Эта жара заставила Дзина в кратчайшие сроки испить всю воду во фляге и страдать от жажды, но Мариам, заметив, в каком состоянии пребывает юноша, отдала свои запасы. Однако не успела она моргнуть, как Дзин осушил и их.

— Дзин, ты чего творишь?! Это была вся наша вода на два дня! — раздосадовалась Мариам.

— Но я так хотел пить, в пустыне невозможно… — совсем вяло ответил Дзин от жажды.

— Воду в пустыне надо беречь, пить потихоньку, ох… — теперь и Мариам ослабла, осознавая, что на два дня единственным источником воды будут слёзы.

— Тебе жалко что-ли?

— Нельзя же так, Дзин… Ох… — уже задумывалась о том, что нужно было брать с собой из Айтилла бочку воды или сразу две.

Однако Дзин на удивление Мариам оживился, что-то увидев недалеко от себя. "Я читал, что в кактусах много воды, мы спасены! Есть!" — выкрикнул Дзин, после чего ринулся к желанному источнику вкуснейшей водицы.

— "Кактус"? — задумалась Мариам, пока в памяти из детства что-то проскакивало.

— Да! Смотри, у него колючки похожи на мех! — начал Дзин его с превеликой радостью срывать, но в этот же момент своими словами он подкинул дров в печь воспоминаний Мариам.

— На мех… Дзин, стой! — вспомнила Мариам, но когда она обернулась, было уже поздно, ибо Дзин уже вовсю высасывал сок из надломленного пополам кактуса.

Один укус, и с хрустом мякоти кактуса Дзин ощутил на своём языке сласть сока этого растения, что стекал в глотку и вызывал странное, но приятное чувство.

— Вау-у-у… — протяжно и с расширенными зрачками Дзин смотрел куда-то вдаль, где не было ничего кроме песка. — Мариам, тут такое море красивое, ого-о… Тут так много воды, Мариам, вода! — радостно выкрикнул Дзин и побежал за иллюзией.

Мариам гналась за Дзином что есть мочи, пока тот использовал техники ветра, чтобы ускорить себя. И когда Мари чудом удалось его догнать, она держала паренька за руку и не давала куда-либо ещё ринуться.

— Дзин… — запыхаясь, пыталась Мариам продолжить. — Это всё не настоящее — иллюзия. Этот кактус, который ты съел, может тебя убить, понимаешь?

— Что? Но там же море! Прямо перед нами! — не доходили до Дзина предупреждения, и тогда Мариам решилась на обман.

— У меня в рюкзаке есть самая вкусная в мире вода, хочешь?

— Нет, хочу в море, там её больше! — собрался уже бежать Дзин.

— Постой! — схватила вовремя Мари за руку. — Это особенная вода, а морская — солёная и невкусная. — после этих слов Дзин перестал гнаться за морем и согласился на предложение, после чего Мариам достала из рюкзака горький эликсир и залила всё содержимое мальчику в глотку.

— А! Гха, а-а-а! — издавал Дзин звуки, которые Мариам никогда ранее не слышала ни от одного чудовища. — Какая гадость, это даже хуже рома с порохом!

— Ну как, моря больше не видятся? — после этих слов Дзин осмотрелся, а Мари заметила, как зрачки снова стали нормальными.

— Нет, они высушились?

— Ох… Их и не было, Дзин. Ты съел ненгвозу, которая заставляет тебя видеть всякое. Это очень опасное растение, и если бы не моё зелье, ты бы просто вымотал себя до смерти, бесконечно гоняясь за морем.

— Но… — испугался Дзин. — Но как такое может быть?

— Эх… — тяжело вздохнула Мариам. — когда я бежала из дворца, я тоже попалась в ловушку ненгвозы, но меня успели спасти. Хорошо, что ты шёл по пустыне не один, иначе ты бы составил компанию во-о-от тому человеку. — указала Мариам пальцем на труп вдали, из живота которого прорастала ненгвоза. — В Ламмере этот кактус ещё называют "пустынным надгробием".

Дзин ужаснулся и вглядывался в череп трупа, ставшего жертвой ненгвозы. На его месте легко мог быть Дзин, оставаясь под палящим Сэн в окружении одного лишь песка. Пустыня Унари побеждает людей.

Большую часть пути наши герои сумели пройти, а ночь уже была близка. Тогда они заметили небольшие скалы и решили устроить ночлег между ними, дабы защититься от ветра. Но перед тем как лечь спать, Мариам показалось, что всю дорогу Дзин был каким-то неразговорчивым и грустным, посему решила его позабавить.

— Конфету будешь? — села Мариам у камня и спросила.

— Нет, я не хочу. — сухо ответил Дзин, немного нахмурившись.

— Тогда я всё съем, какая жалость. — вот она — провокация Мариам, которая всегда работала на Дзине!

— Как хочешь. — разбил Дзин ожидания Мариам, чем даже немного напугал её, ибо в момент ответа тёуган был мрачнее тучи.

— Да что с тобой? Раньше ты бы охотно согласился. — негодовала шандийка.

— Мари… Я не могу… — Дзин хотел рассказать всё, что с ним произошло после Суры, но это недоверие заставляло держать язык за зубами.

— Эй, пандочка Дзин, мы же команда. Поделись со мной, и я помогу. — заметила Мариам гнетущее чувство, окутавшее Дзина.

В этот момент тёуган решился избавиться от всего, что его душило на протяжении всего путешествия. Все сомнения должны быть развеяны здесь и сейчас, посему Дзин рассказал всё произошедшее с ним в мельчайших подробностях, пока Мари внимательно слушала и ловила беспокойство и страх в его речах.

— Ох… Дзин, в этом мире тяжело выжить без убийств, но ты поступил хорошо, когда избавил деревню от этого ублюдка. Без тебя он мог бы принести деревне ещё больше вреда, так что не мучай себя. — с печальным взглядом Мариам объясняла Дзину, сильно взволновавшись от того, что пришлось мальчику пережить.

— Но что ты собираешься сделать с Маликой? — взволнованно спросил Дзин.

— Знаешь, после казни брата я день и ночь мечтала о том, чтобы её убить, но… брат жив. Я уже не уверена, стоит ли её убивать…

— Правда? — обрадовался Дзин.

— Ву Перо и Ринго учили меня, что всегда нужно стараться решить проблему без насилия — от Золотого Быка пошли такие учения. И вот — теперь я их рассказываю тебе. — вспомнила Мариам житьё в Суре и улыбнулась. — Я хочу избавить Ламмеру от тирании, чтобы больше никогда с детьми не было того, что случалось со мной и Базилем. — взглянула на звёздное небо Мариам и вспомнила слова брата этим утром.

Дзин наконец полностью понял Мариам и Генри Эвери, что просто слишком беспокоились за безвольных Ламмеры — и напрасно. Тогда Дзин улыбнулся и взглянул на сапоги, подаренные Пингом — наверняка он переживал и думал о том, что в нижнем мире у брата совсем нет друзей, но теперь всё иначе.

— Мари, мы же друзья?

— Ты ещё и сомневаешься?! — схватила Дзина за щёки и начала тянуть в разные стороны, сделав его лицо похожим на тёуганский пельмень.

— За фто? — пытался Дзин с растянутыми щеками задать вопрос.

— Дзин. — отпустила Мариам лицо. — Мы с тобой столько всего пережили, и ты правда ещё сомневаешься?

— Теперь нет! — уверенно и весело ответил Дзин, как это делал раньше.

Мариам только мягко улыбнулась и, глядя Дзину в глаза, сказала: "Вот и отлично; доброй ночи, пандочка Дзин."

Глава 14 "Груз"

На следующее утро Дзин Пан и Мариам Лакшата бодро общались друг с другом, обмениваясь всякими историями и шутками, как это делали раньше: непринужденно, легко и беззаботно. Они весело шагали к деревне Альхадиа, позабыв в своих разговорах о том, что близ этого населенного пункта их должен встретить Базиль, который уже появился перед их глазами с увесистым рюкзаком:

— Сестра, дорога была лёгкой? — взволнованным тоном спросил Базиль.

— Всё в порядке, разве что вода у нас кончилась… — не успела Мариам договорить, как Базиль молча отдал свою флягу и продолжил доставать из рюкзака одежду.

— Вот… — протянул Базиль агентам маскировку, что позволит им выглядеть как рабы: обмотки для ног и грязные, изношенные рубахи, пропахшие потом. — Сестра, тебе придётся подстричь налысо.

— Что? Нет! — испугалась Мариам, ибо в плане не было ни слова о её прекрасных локонах. — Что угодно, только не волосы!

— Сестра, так надо, не капризничай. — заранее устал Базиль, вспомнив, как раньше терпел капризы Мариам.

— Базиль, ты жестокий, только не волосы! — Не могла Мариам сдержать слёзы, а Дзин впервые увидел, как она плачет по пустяку, да ещё и так жалостно. — Мои волосики… — одной рукой щупала своё сокровище на голове, а другой вытирала слёзы как ребенок.

— Мари… — начал Дзин успокаивать её. — всё не так плохо. Мы, вот, в Тяньшан вообще все лысые! — попытка не пытка, хотя, для Мариам она стала таковой и заставила лить слёзы так сильно, что лицо начало краснеть. — Ну… красные панды-зверолюды у нас не лысые… — попробовал неловко Дзин улучшить ситуацию, но лучше бы не пробовал.

— Я не хочу быть лысой… — еле выговорила усталым голосом сквозь слёзы.

После этих слов Базиль тяжело выдохнул и решил наступить себе на горло: "Ладно, я попытаюсь убедить торговцев в Ламмере в том, что ты особенная пленница, которой ни в коем случае нельзя стричь волосы…" И стоило Мариам это услышать, как она преисполнилась в огромной любви и радости, крепко обняв добродушного брата с тысячью благодарностей. И после такой трогательной сцены Дзин подумал, что ей обязательно нужно побыть на Тяньшан и увидеть "корзину с яйцами".

Когда проблема была решена, Базиль, стоя позади деревни с прямоугольными домами из песчаника, чьи окна и дворы красовались стрельчатыми арками, начал рассказывать, куда им нужно повернуть, чтобы добраться до грузовой стоянки, и дополнительно описал дилижанс, заставив агентов обратить на это более пристальное внимание, ибо в Лакшата — по виду от этого транспорта — осталось одно только название: "Вы должны сесть на корабль на металлических гусеницах с огромными трубами. Никаких лошадей, верблюдов или хисаатов, поняли? Гусеничное судно с трубами." Дзин хотел спросить, как корабль может передвигаться на таких маленьких животных как гусеницы, но Мариам перебила его и подтвердила свою готовность, после чего любознательный мальчик, что так нуждался в ответах, получил от Мариам подброшенную ею одежду для маскировки и сама принялась в быстром темпе одеваться. Однако её внезапно взволновал один вопрос:

— Базиль, а под какими именами мы с Дзином в списке?

— Дзину прикрываться чужим именем нет смысла, а ты будешь Мэ… — не успел Базиль договорить, как Мариам с улыбкой опередила его.

— Меруэм Рокши! Так ты ещё не забыл!

— Так ты ещё помнишь? — вместе с удивлением ободрился Базиль, пока Дзин пребывал в смятении.

— Это же была наша любимая игра — как такое забыть? — лицо Мариам расплылось в улыбке от ностальгии. — Мы срывали ветки и делали вид, будто это музыкальные инструменты, и представляли, что мы знаменитые барды!

— Ты постоянно называла себя Меруэм Рокши… — предался ностальгии Базиль. — А ты помнишь, как я хотел взять себе похожий псевдоним?

— Конечно помню. — посмеялась Мариам, как только это воспоминание всплыло. — Ты сначала придумал фамилию, а потом говорил, что слушатели должны всегда знать настоящее имя! "Великий бард Базиль Шахамди"! — после этих приятных воспоминаний Мариам вернулась в настоящее, но улыбка не спала. — И всё-таки у нас было весёлое детство, но нам пора — скоро прибудет конвой. — положила Мариам руку Дзину на плечо.

— Ты права, сестра, что-то мы заговорились… — Базиль в этот момент всей душой захотел, чтобы такие диалоги никогда не кончались, но дело взывало. — Удачи вам!

— Тебе тоже, братец. — одарила Мариам брата слабой, но искренней улыбкой.

Дзин и Мариам попрощались с Базилем, что поскакал на Хисаате в столицу, пока наши агенты направлялись в нужную точку.

Проходя по улицам к стоянке, прохожие смотрели на "рабов" с презрением и опаской, ибо один из них спокойно двигался со своими длинными волосами, притом совсем без стражи, однако те встретили агентов, когда Дзин и Мариам подобрались к стоянке дилижанса: под палящим Сэн множество бритых рабов стояли в строй перед одним солдатом на стуле, что называл имена тех, кому предстояло отправиться в Лакшата, а позади него своей тенью закрывал шандийца крупный корабль, на котором вместо мачт с парусами торчали железные трубы, концы оных были покрыты сажей, а стояло это судно на механических гусеницах высотой с человека и длинной во всю посудину — от транца¹⁵ до форштевня¹⁶. Картина начала конца — капитан, отвечающий за живой груз, провожал безвольных к местам, где вся их свобода становилась ничем, а позади него механический монстр, закрывающий невозмутимое лицо шандийца от лучей Сэн.

И когда в ряды бедолаг встали Мариам с Дзином, капитан выкрикнул со злостью, что его солдаты как попало контролируют рабов, а затем продолжил идти по списку, и каждый названный проходил вперед, после чего его затаскивали в дилижанс двое солдат.

Дзин был последним в списке, но по каким-то неведомым причинам имя Меруэм ещё не назвали, отчего Мари осталась одна перед капитаном, что начал что-то подозревать и глядел на шандийку с недоумением, после чего тот встал со стула и сказал: "Может на меня злой рок напал? Твоего имени нет в списке, шандийка. Надеюсь, всё это — такая шутка, чтобы посмеяться над настоящими рабами — тебе же лучше, чтобы так оно и было. Не хочется мне соотечественника в одной куче с рабами видеть." Дзин услышал эти слова, когда его затаскивали в каюты дилижанса, и тот обернулся от волнения, чтобы узнать, всё ли с Мари хорошо, но солдаты крыли его матом и пинали, чтобы раб меньше сопротивлялся, отчего тёуган только больше занервничал, а Мариам, глядя на эту картину, в панике продумывала план действий, находясь в шоке от того, что её имени не оказалось в списке.

Когда капитан подходил к ней, Мариам начала щёлкать пальцами в простом ритме, накладывая этот звук на топот сапог шандийца.

— Ты чего делаешь? — с недоумением сказал солдат.

— Проверьте ещё разок, там должно быть написано: "Меруэм Рокши."

Капитан взглянул на список, и среди имён появлялись знакомые буквы, а затем собрались в конце, заставив солдата подумать, что тот перепил или появились проблемы со зрением, но на самом деле причиной такого появления Меруэма стала техника войдерума звука, заставляющая людей видеть иллюзии. "Как жаль, ты и в самом деле раб… Полезай в дилижанс, да поскорее…" — с болью и разочарованием сказал капитан, но для Мариам это был момент радости.

Мариам пустили в каюту причудливого судна, где тощие и раненые вашаки и гуатти смиренно наслаждались последними часами своей спокойной жизни, ибо после выхода в Лакшата должны были начаться настоящие муки.

Когда все рабы были в каюте, рабочие стоянки загружали в трюм последние мешки иного, менее дорогого товара — табака. Когда дилижанс тронулся, из трубы стали вылетать облака чёрного дыма, а все в каюте почувствовали, как судно тронулось с места, преодолевая песчаную местность под гусеницами.

Дилижанс прошёл уже полпути. Рабы с презрением глядели на Мариам и перешептывались, ибо по их мнению её не стали унижать ножницами, стригущими волосы, что были в виде длинных кос или локонов символом силы и гордости каждого жителя Ламмеры, лишь потому, что даже среди невольников шандийцы ставят себя выше остальных. И хоть они с Мариам были в одной лодке, никто не принимал длинноволосую шандийку за сестру по несчастью, и только Дзина волновали и раздражали их презренные взгляды, ибо эти люди не понимают, что объектом ненависти является их же спаситель.

Однако немая ненависть рабов спала на нет, когда в их каюту зашёл стражник и с неприкрытой агрессией назвал всех присутствующих свиньями, умеющими только раздражающе шептаться. Этого нервного солдата бесил любой звук, посему все старались не издавать лишнего шума. Однако тишину нарушила чья-то глотка, жадно и громко проглатывающая пищу — измученный голодом вашак сумел где-то выкрасть кусок хлеба и спрятать его под рубахой перед погрузкой. Но стражник заметил, как этот же человек со слезами на глазах держит дрожащими руками недоеденный кусок хлеба и желает его вкусить.

"Да как ты смеешь, краснокожая свинья?!" — взбесился шандиец и выбил из рук бедолаги последнюю пищу, после чего топтал её грязным сапогом на глазах у всех рабов, отчего те отошли от безумца-вашака, решившего есть прямо на глазах шандийца. "Завалю, собака!" — выкрикнул солдат, глядя на сломленного раба, что стал с пола доедать растоптанный маленький кусок хлеба.

Мариам и Дзин понимали, что если заступятся за раба, выполнение миссии встанет под угрозу. И хоть шандийке очень сильно хотелось хорошенько врезать солдату и спасти раба, она понимала, что выбора нет. Дзин Пан видел, как стражник нацелился из ружья на бедолагу и вот-вот готовился выстрелить, но внезапный мощный грохот и тряска заставили всех в каюте пошатнуться, а с палубы донеслись выкрики капитана: "Приготовиться к бою!" и "Оружие наизготовку!"

Разъярённый от этой ситуации солдат собрался поскорее прикончить раба, однако его решительные действия остановил ещё один мощный удар, после которого доски на борту позади шандийца сломались, оставив после себя огромную зияющую дыру, из которой быстро влетело что-то чёрное и в миг пронзило стражнику брюхо, после чего вытащило его тушу из корабля. Тогда Мариам осторожно выглянула из дыры и увидела, что происходит снаружи: наездник в оборванных одеждах на гигантском скорпионе играл мелодию, чтобы контролировать опасное создание, что шло на одной скорости с дилижансом, а по его жалу стекала кровь умирающего солдата. Рядом с ним скакали наездники на верблюдах, старающиеся застрелить с пистолетов экипаж на верхней палубе. Тогда Мариам поняла — дилижанс атакуют разбойники.

Дзин подумал, что сейчас они находятся в безвыходном положении, ибо если начать сражение против разбойников, то маскировка спадёт на нет, и остаётся только надеяться, что шандийцы смогут отразить атаку, однако выкрики наездников снаружи заставили тёугана впасть в смятение: "Освободите рабов, шандийцы!" Эти люди — отчаявшиеся изгои, решившие сражаться с Лакшата, не сумев дождаться чуда Летучего Фрегата. Но сейчас нельзя было просто взять и встать на их сторону, иначе Дзину и Мариам не удастся скрытно попасть в столицу.

Дилижанс останавливался, но Мариам понимала, что эти шандийцы делают это не ради освобождения рабов и соглашения — на малой скорости будет легче прицелиться, и у малочисленного конвоя будет чуть больше шансов на победу.

Дзин, сжимая кулаки, старался свыкнуться с мыслью, что лучшим решением будет не вмешиваться; малая тень мрака пробралась в его разум и разъедала все надежды на то, что можно будет избежать потерь на этой дороге и одновременно с этим не потерять единственный безопасный путь в столицу, однако Мариам стиснула зубы и выломала дверь в каюту с ноги, усилив удар войдерумом.

Она пробиралась к верхней палубе, полностью игнорируя солдат, что были заняты битвой, после чего решительно двинулась к капитану и властно начала говорить с ним.

— Не сбавлять ход, идиот!

— Какого чёрта ты делаешь, сука?! Каким хуем тебя впустили, что за ебанаты?! — быстро проговаривал капитан, нервы которого были на пределе, ибо тут и там его люди падали замертво от выстрелов наездников и ударов гигантского скорпиона. — Вали с дороги, баба! Ещё мне приказываешь, я тебя!.. — не успел договорить, как Мариам решительно перебила его, пока за спиной свистели пули.

— Полный ход, пускай жгут вдвое больше топлива, и чтобы отбиться от скорпиона, прикажи жечь табак! Ясно тебе?

— Да как ты смеешь?! Не мешайся! — выходил из себя капитан, стараясь отойти, чтобы видеть поле боя, но Мари намеренно не давала прохода, и не будь она шандийкой, взбешенный капитан бы тут же её пристрелил.

Мариам схватила капитана за ворот и, глядя прямо в глаза, чтобы показать, кто сейчас главный, крикнула ему:

— Если хочешь добраться до столицы живым и с целыми рабами, слушай что я говорю!

— Н-но… — задумался капитан о том, насколько малы шансы победить, а план Меруэм начинал казаться разумным. — Полный ход! Жгите мешки с табаком! — нехотя крикнул дважды капитан, после чего потребовал Меруэм вернуться на своё место, и та удалилась, оставив на прощание холодный взгляд, который ещё долго ему напоминал о том, благодаря кому на самом деле дилижанс избежал разграбления.

Когда Мариам вернулась, к тому моменту Дзин уже успел наслушаться от рабов множество подозрений в её сторону, но тёуган понимал, что скоро все они скажут ей "спасибо".

Глава 15 "Пронзённый стрелой гранат. Часть 1"

"Город сей цвёл и пах, как любимый цветок в саду гордой паши, что счастливыми подданными хвастала так же, как лелеял каждый лепесток прекрасного растения, коим звалась столица одноимённой могучей империи — Лакшата. Пустынный цветок¹⁷, что взрос впервые на берегах священной реки Бутанши, охраняемой белыми крокодилами от чужаков за пределами бескрайней пустыни Унари. Однако, во время правления великой Малики Лакшата, с приходом в страну паровых технологий Виллиона, процветающий город стал благоухать пуще прежнего, дав своему народу множество удобств в виде нового транспорта, развлечений и ускоренного производства шёлковых тканей, изделий из слоновой кости, причудливых ковров, золотых украшений, и — куда без этого — илго. Теперь нашими соседями стали шестерёнки и медные трубы, и как ни один торговый путь не обходится без дилижанса на гусеницах, так и все угольные шахты пользуются вовсю паровыми машинами для откачки воды, а в кузницах мастерам теперь не нужно учить десяток колец подмастерья, чтобы отливать стальные слитки со звоном в ушах и запахом гари, ибо теперь механизмы заставляют страну развиваться в стремительном темпе, разгоняя быстрыми шестерёнками кровь такого большого и сложного существа, как государство, в котором я живу и счастлива жить, ведь Малика Лакшата сумела сделать мой дом таковым." — Так писала паша восточного района в своём письме императрице. Эта шандийка писала самой Малике без какой-либо конкретной на то цели, ибо та просто хотела выказать свою благодарность за то, что ей посчастливилось трудиться во благо любимой страны при истинной правительнице, а не получить лестью от неё милость. И если бы Мариам и Дзин знали об этом письме, то не смогли бы сказать ничего против, ибо, по прибытию в столицу, их взору предстал могучий, огромный и живой город с улицами, полными счастливых людей.

Вокруг одни прекрасные здания за другими: детально расписанные арабесками колонны, храмы и дома культур со стеклянной куполообразной крышей, мосты над большими дорогами с уличными фонарями и многое другое, что дало плод слияния шандийской архитектуры песчаника и виллионской меди и стекла, а в садах у особняков красовались высокие пальмы с широкими ярко-зелёными листьями, что от шелеста ветра под шум и гам оживлённых улиц играли музыку богатого города. Прекрасным видом красовались Мариам и Дзин на торговой площадке, куда Базиль отправил посредника, чтобы выкупить агентов и передать в убежище, однако это удалось с трудом, ибо тёугана старался урвать каждый второй торговец, отчего пришлось потратить крупную сумму, чтобы не потерять парня.

После удачной покупки пленников, Дзин и Мариам сумели попасть к Базилю в скромное убежище, где тот встретил агентов и стал доставать из шкафа одежду.

— Брат, куда нам идти? — бодро спросила Мари, разминая кулаки.

— Подожди, у меня плохие новости. — ответил Базиль, копаясь в шкафу. — Тюремный блок, в котором должен быть лидер повстанцев… пока мы добирались до столицы, планы Лакшата поменялись. Всех приговорённых к казни отправили в лагерь где-то у реки Бутанши. Я уже отправил людей, чтобы прочесали берег, но им нужно время. — нервно проговаривал Базиль, после чего нашёл нужную одежду и положил на стол. — Пока что вы можете замаскироваться под гражданских, и если спросят, кому служите, называйте себя визирями Шахамди. Сабли в оружейной стойке, не забудьте их взять. — протараторил от волнения, попутно вспоминая, что он мог забыть сказать.

— Спокойно, брат, твои люди справятся, а у нас, значит, есть свободное время, так?

— Чисто теоретически, да…

— Тогда давай его использовать! Чем мы с Дзином можем помочь? — предложила Мариам, успокаивая Базиля.

— Ладно уж… — улыбнулся Базиль. — Купите лепешек и воды — в убежище кончаются припасы.

Мариам одобрительно кивнула и переоделась, взяв со стола починенные шёлковые одеяния, которые она носила всё своё путешествие, а Дзину досталась непривычная, но довольно простая и свободная длинная рубашка, тёмные очки на медной оправе и кандура¹⁸, чтобы скрыть черты тёугана.

Когда приготовления были завершены, из убежища в большой город вырвались Меруэм и…

— Дзин, гражданин Лакшата не может иметь такое имя, оно слишком подозрительное! — шепнула Мариам.

— Точно, я агент, и мне нужно крутое имя! — ободрился Дзин.

— Как насчёт Глил? — предложила Мари.

— А оно крутое?

— Ну… да, несомненно! — умолчала Мариам о том, что глилом зовут в Лакшата коротышек.

— Ура! Спасибо за имечко! — обрадовался Дзин, ой, Глил.

Меруэм и Глил вырвались в большой город, чтобы купить Базилю поесть, но энергии и амбиций у этих двоих были такие, что можно было перевернуть мир с ног на голову. Наши герои обходили множество людей, что в суете своих будней неслись волнами по дорогам или поиске какого-то нужного места.

В момент, когда Глил и Меруэм добрались до рыночной площади, вокруг царил шум и гам; Дзин почувствовал странное чувство всеобщего счастья, будто прямо сейчас всем людям вокруг сильно повезёт. Тогда он увидел группу шандийцев в ярко-зелёных кандурах, что проходили мимо и забрызгивали людей вокруг гранатовым соком и играли веселую музыку, отчего все улыбались и начинали танцевать прямо на улице. И пока Мариам разговаривала с подозрительной старухой, Дзин пошёл вслед за этими веселыми людьми, попутно хлопая им в ладоши.

Всё тело Дзина окутало крайне приятное чувство, будто ему просто не может не повезти, и всё счастье мира зациклено на нём, пока ноги сами вели к источнику этой лучистой силы, освещающей золотым блеском путь людей в кандурах.

Мимо прекрасных особняков и пальм, магазинов и толп суетливых людей, Дзин прошёл вслед за счастливыми шандийцами, совсем забыв о том, что должен быть с Мариам, пока не добрался до огромного храма и присел там на длинную скамью, осматривая чудесные фрески на стенах, где была изображена история борьбы некого золотого человека с тёмным злом в виде черных стрел. И пока на главной сцене часы¹⁹ пели часословы²⁰, Дзин двигался своим взглядам по фрескам, ведущим к центру храма, пока не увидел изображение пронзённого множеством чёрных стрел огромного граната, перед которым стояла лучезарная фигура шандийца в зелёной кандуре с золотой вышивкой. Он источал само доверие и веру одним своим присутствием. Дзин просто не мог отвести с него глаз и с трепетом наблюдал за каждым действием, не давая отчёт о своих делах, пока аура этого шандийца в глазах Глила будто пульсировала и источала тёплый свет, что пронизывал нутро тёугана, заставляя его душу петь.

Лишь когда часы окончили петь, этот шандиец заговорил, а Дзин и все остальные посетители храма пришли в немой восторг: "Да избавят чудеса наш народ от злого рока словом своим божественным, невзирая на невзгоды, войну и мор. Золотое знамение окажет госпожа наша, Малика Лакшата, и да будет народ её благословлён счастьем в соку гранатовом, на чаше поднесённом во имя закона мироздания нашего. Пускай слова отразятся сии на вас и ваших душах! Внемлите им, ибо имя священное моё — не пророк и не само слово чуда, а такой же, как и вы, человек с силой напуганной и осквернённой злым роком души, но с именем мирским и пресвятым: кардинал всесильной Империи Лакшата — Субхути Бхат, Чтец Счастья!"

Глава 16 "Здесь был твой дом. Часть 1"

До того, как Глил ушёл за миссионерами, Меруэм, найдя торговца-пекаря, хотела купить нужные ей лепёшки, но в один момент к ней подошла престарелая дама в капюшоне и, после долгого взгляда на Мариам, сдавленным и полным скрытой печали голосом задала ей вопрос:

— Прекрасная госпожа, могу я узнать ваше имя?

— Моё? — с удивлением показала пальцем на себя. — Я Меруэм Рокши, достопочтенный визирь Шахамди. — уверенно ответила, хлопнув ладонью по ножнам сабли.

— Что ж… простите, госпожа, я обозналась. — опустила голову старушка и отошла.

Она просто не могла поверить, что приняла эту молодую девушку не за того человека и нерешительно уходила, постоянно оборачиваясь. И когда Меруэм расплатилась за лепёшки, она пошла вперед, не заметив отсутствия Дзина, после чего старушка наблюдала за ней: её гордой осанкой, царственной походкой и тем знакомым блеском в глазах. Тогда старушка решилась подойти к Мариам и, еле сдерживая слёзы, положила на ладонь шокированной девушки мятый ком бумаги и сказала: "Я ненавижу Малику всей душой за то, что она сделала со своими детьми, которые были мне как родные! И не я одна… мы ни за что ей это не простим!" — Дрожащим от волнения голосом закончила старушка, едва не пустив слезу, и ушла восвояси.

Мариам не поняла сразу, кем могла быть эта старушка, но, посмотрев на отданную ей скомканную листовку магазина игрушек, в голову сумела прийти одна догадка — придворные няни, ухаживающие за когда-то маленькими Мари и Базилем, ополчились против Малики, однако этот довод нужно было ещё проверить. Так Мариам, подумав, что Дзин устал и решил отдохнуть в убежище, решила пойти в магазин игрушек "Детская Радость", указанный на листовке, чтобы проверить верность своих мыслей.

Мариам шла по городу и вспоминала каждую его часть, когда ещё не было паровых технологий: на улицах было не так людно и шумно, а на площадях во время праздников были красивые танцовщицы из высокого рода, носившие шёлковые одеяния и множество золотых украшений, от обручей с рубинами до ножных браслетов, и одним только своим видом красавицы могли очаровать толпу, а после них появлялись весёлые барды и устраивали шествие по всей столице. А сейчас Мари видит на улицах уйму агитплакатов, кричащих о победе Лакшата над всеми кланами Ламмеры, создающих иллюзию абсолютной безопасности шандийцам на поле битвы и за её пределами, в уютных домах, что держатся далеко от войны.

Когда Мариам добралась до небольшого магазина, она аккуратно открыла дверь со стеклянным окошком и услышала звон колокольчиков, предупреждающих о приходе посетителя. Сомнение и волнение накатили на Мариам, и та ожидала какой-то ловушки, ибо никого за прилавком не было, и Мари осталась одна в окружении множества кукол, деревянных фигурок и мягких белых крокодильчиков. Однако тишину разбили женские голоса из другой комнаты:

— Это была она, сердце меня не обманет! — всхлипывала одна старушка.

— Ты понимаешь, что натворила? Это был визирь! Если она придёт, то ни Алмади, ни нас уже никакое чудо не спасёт!

После этих слов Мариам вспомнила своё детство и узнала имя, названное второй старушкой, после чего крикнула им: "Тётя Ева, тётя Майра, это вы?" Старушки вмигзасуетились и говорили друг другу, чтобы кто-то из них встретил клиента, однако пришли обе, и одна с надеждой смотрела на прибывшую Мариам, а другая вопрошала, какие игрушки нужны почтенному визирю.

Мариам поняла, что не ошиблась с их именами, и с тёплой улыбкой на лице сказала:

— Мне больше не нужны игрушки, тётя Ева, Майра… Мари уже давно выросла.

— Не может быть… Ева, так ты не ошиблась? — не могла поверить своим глазам Майра: ей казалось, будто чудо полностью сразило злой рок всей её жизни. — Мариам, это правда ты? — едва ли не заплакала Майра.

— Это наша девочка, я сразу её узнала, Майра! Мариам… — не отводила алых глаз Ева от живой и невредимой Мари, которая когда-то была такой маленькой.

— А я вас ещё помню, нянечки. Какая радость, что вы до сих пор живы… — сказала Мариам, вспоминая детство с ними. — Но где дядя Алмади? Я должна его увидеть! — обрадовалась Мариам, представляя, как Алмади будет счастлив.

— Ох, золотце… — сказала Ева, и обе няньки опечалились.

— Что такое? Он болен? — обеспокоилась Мари.

— Алмади не послушал нас и вступил в ряды повстанцев, и сейчас он в заточении… — не могла больше говорить Майра, ибо одна мысль о смерти этого шандийца заставляла сердце обливаться кровью, но Мариам всё поняла, а глаза её приняли грозящий и решительный вид.

— Не бойтесь, тётушки, я как раз сегодня собиралась туда! — хотела успокоить Мариам, но она не знала одной детали, что вот-вот всполошат сердца всех присутствующих.

— Это слишком опасно, Мариам! — воскликнула Ева. — В лагерь должна прийти Рур Хафез, генпрокурор Лакшата, тебе не победить её, прошу, останься! — нервно проговорила Ева, чтобы остановить воинственно настроенную Мариам, но после этих слов огонь её вражды разгорелся пуще прежнего, ибо Рур Хафез — одна из трёх самых преданных и близких слуг Малики, и, мало того, именно она отвечала за узаконенное проведение иллюзорной казни Базиля и была в центре этого гнусного действа.

Мариам обернулась лицом ко входной двери, сказав нянькам напоследок суровым и властным голосом: "Эта шавка… Я заставлю её пожалеть обо всём!"

Глава 17 "Однажды мы скрестим мечи вновь. Часть 1"

Близ города Калбусахра гремел топот сотен тысяч копыт и сапог на ногах бравых солдат Айтилла, что с ружьями наперевес плотным строем шли за кавалерией, защищая артиллеристов, готовящихся вести прицельный огонь по стенам, дабы провести успешную осаду и дать войскам Эксодия пробраться за неприступные ворота.

Когда осада началась, а стражники вовсю били тревогу, огромные куски высоких оборонительных стен отпадали от разрыва артиллерийских снарядов, падая в сухие рвы вокруг города. Однако долгое время Эксодий не отдавал войскам приказа о штурме Калбусахры, дожидаясь прихода своего заклятого врага, ужасного монстра с изувеченным лицом, носящим грозное шандийское имя Вахоц Бадави.

Шлем генерал-фельдмаршала армии Лакшата, Вахоца Бадави.

Глава 18 "Эхо прошлого: Клятва вора"

Чадо восстания и несогласия с системой, жажда нового будущего и вера в его свет — молодой Ахмад, рождённый от брака высокородной шандийки и гуатти. Ребёнок, чья жизнь постоянно сопровождалось разногласиями и осуждением, — так он волочил своё существование, пока мать не погибла при загадочных обстоятельствах, а отец перестал более иметь высокий статус, отчего семья стала изгоем общества, отреченным от страны маленьким закутком, где разжигалась ненависть, однако она стала практически бесполезной, когда во главе Лакшата встал Ракеш Али и повысил права мужчин.

И хоть отец Ахмада сумел получить достойную работу, этого гуатти никто не принимал за своего, ибо равные права оказались на деле рабочими только для шандийцев. Парень всем сердцем желал избавить отца и подобных ему людей от такого несчастья, отчего решил всеми силами добыть материальные средства для достижения этой цели, ибо от матери он запомнил одну фразу: "Золото избавляет людей от бед."

Ничего не рассказав отцу, Ахмад под покровом ночи пробрался незамеченным во дворец Лакшата, ибо "Где могут быть самые драгоценные вещи, если не здесь?" — именно так думал парень, обходя тайком стражников один за другим, пока не добрался до опочивальни²¹ султаны, где сплошь и рядом была роскошь, которую Ахмад видел мельком разве что на крупных праздниках.

"Веришь ли ты, что это поможет? Спасёт ли твоя вера от несчастий? Ты схватишь всё, чтобы избавить окружающих от боли, позволь мне направить твои руки, мальчонка." — внезапно, будто из самой пустоты, в голове Ахмада прозвучали эти слова тонким, чуть ли не ноющим мужским голосом. Однако они появились так же быстро и внезапно, как и исчезли, заставив парня думать, что это просто разыгралось воображение. После чего тот продолжил стаскивать в мешок всё блестящее и ценное, пока в один момент над ним не предстала величественная, но болезненная фигура самой султаны, чей покой он потревожил.

Ахмад встал как вкопанный, после чего следил за каждым движением рук самого влиятельного человека во всей стране, что одним приказом мог заставить весь клан охотиться за вором, однако Малика тихо прошептала: "Юнец, ты был избран как сосуд для силы, что готова покровительствовать тебе. Но чего ты хочешь сам? Скажи мне, мальчик, для чего тебе мешок с золотом?" На что Ахмад, преодолев страх, гордо выдал все свои планы о том, как хочет избавить людей от несчастий.

Когда парень всё рассказал, Малика улыбнулась и протянула руку, рассказав, что источником всех бед является злой рок, и Ахмад может стать тем, кто будет избавлять людей от несчастий именем самой султаны, когда придёт время. Ахмад внял её словам и согласился, ибо её речи были настолько сильными и красивыми, насколько и внушающими доверие. И в этот же момент позади Малики появилось тёмное пятно, что стремительно налетело на тело парня и врезалось, потихоньку растворяясь и нашёптывая прямо в разум: "Теперь я — твой щит и меч, срастающиеся с рукой, плотью и кровью, разумом и телом. Доверься мне и внемли словам с языка животворящего, молодая кровь!"

Малика наблюдала за тем, как Ахмад меняется в лице: брови стали гуще, нос острее, а глаза больше не источали страх, став отражением решимости. И когда метаморфозы окончились, Ахмад преклонил колено и вслушивался в каждое слово госпожи: "Этот безымянный покровитель теперь — твоя сила, что будет всю оставшуюся жизнь помогать и оберегать; слушай её голос и стань ей достойным носителем, а мне верным подданным. Ибо когда я верну трон, ты станешь кардиналом. Клянись верой и правдой служить мне, и я нареку тебя именем достойным — Субхути Бхат!"

Глава 19 "Эхо прошлого: Тварь ли я дрожащая?"

Под конец правления Ракеша Али, в государстве то и дело царила несправедливость, ибо даже уравнивание прав мужчин было только для того, чтобы в будущем сместить матриархат патриархатом — эта и многие другие реформы имели мало поддержки, посему узурпатор нажил много политических врагов, и один из них яро шёл наперекор власти и старался внести свои законы. Тогда Ракеш решил избавиться с помощью буквы закона от него, выдавая его за агента из Айтилла, предателя страны.

Ракеш подключил множество своих людей, чтобы провернуть эту подставу, а затем заставил врага предстать перед судом, где главным свидетелем должна была предстать молодая стражница и будущий визирь, что гордо носила имя Рур Хафез. Однако известно ей было только о подставном суде, ибо Ракеш описал ей ситуацию так, что это — крайняя мера, чтобы избавиться от преступника. Рур двигала жажда справедливости, посему она с радостью согласилась на этот липовый суд, отправив невинного человека на плаху. Однако лишь через месяц, когда поползли слухи среди визирей, она задумалась о правильности своих действий.

Ракеш хоть и получил желаемое, но его аппетит никогда не угасал, посему он положил глаз на прекрасную и молодую Рур, всячески отправляя ей письма о том, чтобы она присоединилась к гарему²² и повысила свой социальный статус и чин, моментально став пашой одного из районов, однако Рур это было просто противно. Тогда она задумалась: "И такому государю я служу? Его законы и действия стали мне словом правды и справедливости?" — Эти мысли стали причиной опасных действий, заставивших Рур ходить по острию лезвия.

Рур Хафез, будучи самым молодым, крайне внимательным и ответственным стражником, сохраняла все свои письма от высокопоставленных людей, в том числе и от султана, что когда-то отправил её на несправедливый и подозрительный суд, а потом и вовсе домогался, и всё это Ракеш записывал на бумаге и отправлял шандийке.

Проведя собственное расследование, Рур сумела через несколько колец выйти на подставу Ракеша, в которой поняла, что смерть нужна была султану для того, чтобы заткнуть политическому противнику рот о слишком напористых вопросах о Малике и том, почему люди видят её всё реже и реже. Рур всё поняла и решила во что бы то ни стало вернуть истиной правительнице власть, обратив внимание общественности на преступление Ракеша, дабы тем самым вынудить его достать все карты и сдаться. Однако, когда план пришёл в действие, мало кто осмеливался идти против воли султана и обвинять его в преступлении, отчего Рур осталась одна против врага, и единственной защитой остался шантаж письмами, говорящие о том, что Ракеш готов через постель повысить чин и статус. Эти письма должны были разоблачить Ракеша и показать народу, насколько он недостойный правитель, если Рур нужно будет защищаться от нападок султана за раскрытие дела о суде.

Однако одной тёмной ночью домой к Рур вломились визири и арестовали её без каких-либо слов — разве что забили дубинками, чтобы она не могла сопротивляться.

Без суда и следствия Рур Хафез отправили в темницу, где её жестоко пытали в надежде выяснить, куда она спрятала письма. На всём теле ей оставили множество колотых ран, ожогов, а прекрасное лицо было исполосовано, но ни единого слова она не выдала за четыре дня жутких пыток и невыносимой боли. И когда она думала о том, что рано или поздно справедливость восторжествует над таким ублюдком, как Ракеш, в её голове поселился величественный, гордый голос: "Каждый преступник должен понести своё наказание, внемли своему чувству справедливости, и я стану твоим молотом правосудия, Рур Хафез, взывай ко мне!" После этих слов Рур крикнула что есть силы и сказала с грозным взглядом алых глаз: "Я верну порядок в Лакшата и избавлю её от таких уродов, как вы и ваш ублюдок Ракеш!" Голос внутри неё рассмеялся, и Рур отключилась, а когда пришла в себя, руки и ноги были свободны от цепей, а на теле не было и шрама, но, осмотревшись вокруг, она увидела стражников-изуверов с крайне спокойным выражением лица, что лежали с перерезанными глотками.

И пока Рур старалась понять, что с ней произошло, дверь клетки открыла женщина в прекрасном сари. И, будто озаряя темницу своим золотым светом, она протянула нежную руку и сказала: "Избранный сосуд, тебя спасла не я, но покровитель, что стал с сегодняшнего дня твоей силой. Он всё мне рассказал о твоих желаниях, посему могу гордо заявить, что ты — самый достойный визирь из всех в Лакшата! Следуй и ходи по моим пятам, и мы построим Империю, в которой ты будешь удостоена чести быть генпрокурором. Даю тебе слово, ибо я, Малика Лакшата, Золотое Знамя, — истинная правительница этих земель!"

Глава 20 "Эхо прошлого: Демон животрепещущий, животворящий"

Когда Малика взошла на престол ещё до того, как взять в мужья Ракеша Али, она подписала мирный договор с кланами Айтилла и Сура, что должен был остановить войну и разногласия среди трёх государств, чтобы восстановить Лакшата после огромных потерь как человеческих, так и денежных. Однако условия этого договора устраивали только правителей, так давно желающих мира, ибо что гуатти с вашаками, что шандийцы оказались оскорблёнными и униженными. В Лакшата пришлось освободить всех рабов и запретить их использование, а также дали возможность предоставить им права граждан султаната, а в Айтилла и Суре с предприятий ежемесячно собирали дань. Ветераны войн каждой из этих кланов страдали от своей беспомощности и бесполезности, ибо их битвы, где погибло множество товарищей, не дали никаких плодов. И в Лакшата, в семье такого солдата жил маленький Вахоц Бадави, тогда ещё добрый и чувственный ребёнок, что любил нежную мать по имени Амон настолько же сильно, насколько боялся жестокого отца.

В период, когда мать Вахоца была беременна, отец в пьяном порыве особенно сильно вымещал свою злобу и агрессию из-за того, что для страны он теперь никто. И в один такой день, когда отец бил жену, Вахоц решил заступиться за маму и ринуться с кулаками на солдата, однако в скором времени оказался избит, и с телом полным синяков молодому Бадави пришлось спать на улице.

На следующий день должен был настать праздник — роды матери, посему Вахоц не боялся ничего, ожидая, как будет держать маленькую сестру или брата на руках, оберегая от всех напастей. Вахоц ходил по улицам, чтобы вернуться домой к вечеру и увидеть счастливые лица матери и отца, что от вида ребёнка должны были растаять, однако за входной дверью небольшого дома в душу пробиралась лишь тьма, заставляя отступить и никогда не входить в обитель мрака, но парень решился и сумел преодолеть страх.

"Это всё моё воображение. Там, за дверью, нет ничего плохого, меня ждёт сестрёнка!" — С этими словами Вахоц решительно вошёл в дом, и увидел Амон, стоящую спиной к нему, а максимально трезвый отец сидел на стуле и держал руками голову, не поднимая глаз на жену. Аура мрака и отчаяния заполонила весь дом, медленно пробиваясь в душу Вахоца, который не понимал, что вообще происходит.

— Мама? Что случилось, мама? Почему папа такой грустный? Мама? — озабоченно сказал Вахоц, испугавшись гробовой тишины и тянущихся в его душу невидимых рук тьмы.

— Всё хорошо, золотце… — будто в истерике мать старалась сдержать не то смех, не то слёзы. — …у тебя теперь есть сестрёнка, Вахоц, посмотри на неё! — обернулась матерь, показав своё безумное лицо, искажённое настолько сильным горем, что заставило губы искривиться в горькой улыбке.

Вахоц упал навзничь, увидев, как обезумевшая Амон держит на своих руках мёртвого ребёнка — именно тогда он понял, как много сходств имеет с ним. Вахоцу казалось, будто Амон держит не сестру, а его самого: мёртвого, болезненного, гниющего и холодного. Всё его существование, каждый день прожитой его жизни — бытие в смерти. Этот ход мыслей сумел остановить отец, что, подойдя к сыну, сказал: "Иди в свою кровать, не думай об этом, я… Я сделаю что-нибудь. Поспи, Вахоц, прошу." Тогда он послушался, ибо впервые за долгое время увидел такой беспомощный и взволнованный вид отца, что действительно испугался за сына. Вахоц оставил это событие позади, пока отцу пришлось успокаивать жену и бороться за покой в доме.

С той ночи Вахоцу всю жизнь снился кошмар, где обезображенное, гнилое лицо младенца с пустыми глазницами издаёт истошный крик и пугает брата, заполняя его душу пустотой и трогая скользкое сердце холодными пальцами.

Два тяжелых дня прошло с тех пор, и всё кончилось утром, когда Вахоц проснулся от плача матери. Обеспокоенный сын ринулся в зал, дабы узнать, что вообще произошло, но все ожидаемые ужасные события в голове оказались ничтожными, когда перед глазами Вахоца предстала мать, сидящая на коленях перед отцом, покончившим со своей жизнью в петле — он просто не смог выдержать своей слабости перед трагедией и обвинил в смерти дочери себя.

Вахоц стоял как вкопанный и не мог сказать ни слова, а бездыханный труп на верёвке будто издавал самый громкий крик души, разрывая сердце мальчика на части. Страх. Многоликий ужас, подавляющий все чувства, заставляющий ноги дрожать, а голос издать что есть силы беззвучный крик и плакать кровью, только бы навсегда исчезнуть из этого мира. Время будто остановилось, заставив мальчика застыть в том моменте, чтобы вечно лицезреть холодное тело родного отца, что не успел исправиться и не нашёл в себе силы на это. "Он проиграл. Проиграл. Проиграл! Нет!" — хотел выкрикнуть Вахоц, только голос его был настолько хриплым и тихим, что он даже не заметил, как произнёс это.

Стены тёмного, всепоглощающего мрака начали трескаться, но не от света, а внутреннего давления и нового источника, что осколками этих самых стеклянных стен жаждал заколоть себя — плач матери Вахоца прекратился, и тогда она встала и пошла в сторону сына, по пути взяв со стола нож: "Пойдём со мной, Вахоц, мы отправимся за отцом и твоей сестрёнкой. Мы будем вместе, счастливы, сынок!" — Проговаривала она нежным голосом со слезами на глазах, когда Вахоц в страхе пятился назад, пока не наткнулся на стену.

Когда мать налетела на сына с ножом, чтобы убить его, а потом и себя, Вахоц выхватил из настенной оружейной стойки старую отцовскую саблю и проткнул родной матери грудь, вонзив клинок в самое сердце. "Мама… Нет… Мама! Я не хотел!" — выкрикнул Вахоц, поражённый ужасом и своим действием, которое не до конца контролировал, ибо им двигали инстинкты и желание выжить.

Вахоц остался совершенно один, и в Лакшата он выживал на улицах, став членом воровской банды. Там Вахоц понял, что все проблемы решаются одним только насилием, и если бы он тогда не убил Амон, то не мог бы жить даже подобно бродячему псу. Вся последующая юность Вахоца была наполнена насилием, агрессией и запугиванием, где самый жуткий и сильный получал всё, пока с приходом к власти Ракеша не началась война, и большинство молодых парней вассалы султана призывали в свои отряды, а другие вовсе собирали свои наёмные войска. Вахоц пошёл путём наёмника и разбрасывался жизнями подчинённых и своей, чтобы просто жить и не бояться гнусной смерти, ибо воину должно погибать только в сражении.

Когда Ракеш Али пропал без вести, Вахоц уже был знаменитым капитаном наёмников "Бадави²³", и, во время отдыха в столице, к его отряду, что выпивал в таверне после хорошей битвы, веселье прервал посол от самой султаны, что пожелала лично встретиться с Вахоцом. Все поддержали командира и пожелали удачи на встрече с Маликой, однако никто, даже сам Вахоц, не мог ожидать, что во дворце его нарекут генерал-фельдмаршалом Империи Лакшата и дадут силу, доселе неведомую в Ламмере. "Я избавлю тебя от страха, ибо ты будешь направлять его копьём во врагов, и вместе мы повеселимся, Бадави!" — Мерзким голосом говорил с Вахоцом покровитель, что дал простому наёмнику слишком заманчивое предложение.

С тех пор Вахоц был обязан Малике по гроб жизни, ибо он перестал видеть кошмары, бояться бедной смерти, ведь теперь он сам управляет страхом людей. Все враги Вахоца в войне против Айтилла и Суры в ужасе отступали и бросали оружие, а сам новоиспечённый главнокомандующий мог месяцами гнаться за добычей, измываясь над ней и уничтожая боевой дух врага. И в одной из таких битв в лицо Вахоцу попал шрапнельный снаряд, что не сумел его убить, но оставил множество жутких шрамов, навсегда искривив лик главнокомандующего. Однако это вовсе не помешало Вахоцу вести свою военную карьеру — напротив, когда он стал носить маску, все вокруг боялись того, что за ней прячет этот шандиец. Этим Вахоц охотно пользовался и создал этим вокруг своей личности ареол ужаса, тогда Бадави и получил свой титул — Человек-зверь.

Глава 21 "Пронзённый стрелой гранат. Часть 2"

Дзин Пан попался в ловушку, оказавшись в одном помещении с Субхути Бхатом, кардиналом Империи Лакшата, однако оба ещё не догадывались о том, что враг находится так близко. И только когда Субхути окончил речь, внутри Дзина войдерум ветра стал колебаться и противиться странному чувству, и это заметил кардинал, что пристально следил за странным визирем Глилом. И когда Дзин пришёл в себя, то вслух сказал: "Я не должен быть здесь!", отчего Субхути насторожился и почувствовал от тёугана неосязаемые потоки ветра, будто они гудели внутри головы кардинала, но источник этого чувства был прямо перед ним:

— Кто ты такой, молодой визирь? Я чувствую своим нутром войдерум ветра внутри тебя, неужели ты не из Ламмеры? Назовись! — требовал Субхути, медленно подходя к Глилу и совсем не обращая внимания на взволнованность окружающих.

— Я? Я… я… Глил! — в панике ответил, раздумывая, как поскорее избавиться от подозрений.

— Откуда ты родом? Почему твоя душа противится чуду?! — разгневался Субхути, понимая, что его силы перестали действовать.

— Убегайте! — сказал во всеуслышание Дзин, взглянув на каждого человека в храме. — Сейчас злой рок нападёт на всех, я защищу вас! — неуверенно, но громко заявил Глил, придумав, как в одиночку сразить Субхути и не предать бой огласке.

Субхути остановился и наблюдал за реакцией людей, но когда его взгляд пал на крайне взволнованного и вспотевшего Глила, всё встало на свои места:

— Вы слышали его, бегите прочь, если не хотите попасть под влияние злого рока, спасайтесь! — подыграл Субхути, и тут же люди доверились ему и убежали, оставив кардинала с визирем наедине. — Иноземец, ты посмел потревожить покой наших граждан, что тебе нужно от меня? Я дам что хочешь, чтобы ты оставил народ этих земель в покое. — спокойно спросил Субхути, не желая проливать лишнюю кровь.

— Ты ведь важный человек, да? — аккуратно спросил Глил, думая, как избежать сражения.

— Да будет тебе известно, иноземец, что я — кардинал и верный подданный Императрицы. И если ты что-то замышляешь против неё и её народа… — не успел Субхути договорить, как Дзин, осознав важность этого человека в грядущем сражении, ринулся на него с кулаком, ускоренным воздушными потоками.

Субхути Бхат и Дзин Пан начали битву, где молодой парень получил преимущество первого удара! Очки Дзина вылетели и показали решительный взгляд тёугана, что намеревался одним ударом вырубить врага, однако Субхути, хоть и большую часть своей службы занимался мирными делами внутри империи, но втайне от всех он тренировал тело, чтобы давать отпор в сражениях, где решает сила и скорость реакции!

Дзин Пан промахнулся, нет — это Субхути Бхат уклонился! Когда это заметил Дзин, то отпрыгнул назад и сбросил с себя одежды визиря и обнажил свой настоящий облик, встав в боевую стойку войдеров ветра, ибо он настроен сражаться серьёзно:

Дзин полностью сконцентрировался на хилом противнике, которого собирался быстрее одолеть парой мощных техник, однако, пока Субхути снимал кандуру, чтобы сделать из неё юбку, кардинал сказал своему врагу: "Иноземец, тебе чужды учения о злом роке и чуде. И раз ты направил своё оружие против кардинала, значит, выступаю тебе преградой к Малике, я прав? Когда-то мне уже наносил поражение такой же, как и ты, человек, я был молод и слаб, и тогда я поклялся себе — во что бы то ни стало победить в следующей битве и не дать гнусным врагам народа сбежать!"

Дзин обомлел, увидев мускулатуру священника, что скрывала широкая зелёная кандура. Тогда он понял, что противник куда сильнее, чем казался на первый взгляд, после чего Субхути величественной походкой двигался к нему и громким повелительным тоном говорил: "Готовься, иноземец, ибо твоим судьёй стану я, Субхути Бхат, Чтец Счастья и сила Покровителя, данная мною благословением самого Чуда! Явись же мне!.. Гляди на врагов своих, сотри в порошок еретиков и врагов Госпожи моей! Явись, Священное Писание!"

Глава 22 "Здесь был твой дом. часть 2"

Для Мариам и Дзина настал момент направиться в лагерь преступников у реки Бутанши, однако по прибытию шандийки в убежище, она обнаружила, что тёугана нет с Базилем.

— Дзин? Дзин?.. Дзин, где же ты?! — совершенно забыв о маскировке, взволнованно и громко звала Мариам, оглядываясь из стороны в сторону, в надежде услышать глас своего друга — звонкий отзвук тёугана, что махнёт рукой из-за угла улицы и отзовётся, но этого не происходило. — Дзин! Отзовись, Дзин! — от волнения мурашки встали дыбом, ибо в голову прокрались мысли о том, что молодой тёуган мог случайно встретиться с одним из придворных, самых близких Малике людей, — Мариам не могла допустить, чтобы товарищ сражался с этими монстрами в одиночку.

— Меруэм… — Базиль пытался заставить Мариам опомниться, но та не реагировала. — Меруэм! Эй! Мари, остановись! — лишь схватившись за её руку, Базиль смог привести в её голову чуточку здравомыслия — но лишь чуточку. — Нам пора отправляться, некогда думать о тёугане!

— Я не могу его оставить, мы должны найти его! — заявила Мариам, однако сразу же, словами Базиля, она была сокрушена.

— Если не отправимся сейчас, мы можем распрощаться с сильным союзником, а может и с победой над Маликой, понимаешь?! У нас просто не будет другого шанса, так что решай: идёшь со мной или нет? — чётко и ясно Базиль дал понять, что не намерен идти на такие риски, а Мариам встала перед выбором.

Всё-таки, скрипя зубами, Мариам согласилась отправиться с братом, но мысли о Дзине не могли не стучаться в голову, заставляя вновь ощутить беспокойство. Но дело не могло ждать долго, посему Мариам замаскировалась под раба, которого нужно отправить в лагерь с повстанцами, чтобы вершить над ней суд, а Базиль выступал рабовладельцем, что отыскал преступницу.

По прибытию в лагерь, Базиля встретили стражники, что крайне подозрительно отнеслись к новоприбывшей преступнице, якобы сбежавшей во время массовых арестов повстанцев. Но внезапно появившаяся тихая и успокаивающая мелодия заставила настороженных стражников расслабиться и подумать о том, как было бы хорошо поскорее отпраздновать на фестивале²⁴, вместо того, чтобы волноваться о новоприбывшей пленнице. Агентов Летучего Фрегата пустили в лагерь, где в десяти метров от палаток находились клетки с преступниками, куда Базилю приказали как можно скорее запереть Меруэм и по возможности всем отчитаться — Мариам использовала войдерум звука, чтобы усыпить бдительность. И пока они направлялись к нужной клетке, Базиль заметил внутри главной палатки знакомое лицо и забеспокоился, после чего приподнял уголок повязки, закрыв ею большую часть носа. И хоть Мариам заметила это беспокойство, она не стала ничего говорить, чтобы не вызвать подозрений, и смиренно села в клетку, пока Базиль старался незаметно подслушать диалог того самого знакомого человека.

Мариам из клетки глядела на берег реки, где когда-то играла с братом. Зелёные листья пальм закрывали много пространства от палящего Сэн, однако не защищал от них металлические клетки с преступниками, полными беспомощности и ярости из-за того, что попались и лишились надежды дать отпор Лакшата. Однако среди них, в другой клетке, сидел чрезвычайно буйный шандиец, не желающий мириться со своей участью: он всеми силами старался разломать клетку в самых разных местах, только бы выбраться, и во время этого действа умудрялся кидаться оскорблениями в сторону Малики. И когда Мариам обратила на него внимание, тотчас узнала в его лице няньку по имени Алмади, что при дворе заботился о принцессе и принце, как о родных детях, вместе с Евой и Майрой, что остались сейчас наедине с тревожными мыслями о смерти этого шандийца. Мариам еле сдерживала эмоции и уже намеревалась разрушить клетку силой войдерума, однако, когда она встала, за руку внезапно схватила мягкая рука с потрёпанными когтями. И когда она взглянула вниз, увидела изнеможённого кота-зверолюда, что с затухшим блеском глаз смотрел на решительную Мариам, а потом сказал: "Брось, шандийка. Если ты не вмешаешься, тебя ещё смогут пощадить."

Слабый вид этого зверолюда и пораженческий настрой бесил Мариам, но в самом деле атаковать прямо сейчас было бы слишком опасно, и маскировка Базиля была бы нарушена. Тогда Мариам решила взглянуть на брата и ждать от него указаний, но тот лишь быстро дал сигнал, показав вперёд выставленную ладонь — "жди".

Но на удивление наших агентов ни один стражник не подошёл утихомирить преступника, однако из палатки вышла высокая женщина с увесистым шейным ожерельем и медленно направлялась к буйному Алмади, после чего Базиль обомлел и встал как вкопанный, наблюдая за каждым её действием, словно мышь, загнанная в угол, чья ошибка может стоить жизни. Эта женщина кинула на преступника кошачий взгляд и сказала: "Хоть ты и преступник, право брыкаться ты имеешь. Но закон есть закон, а моё право и обязанность — по этому самому закону буйных устранять." Тогда она протянула к нему руку, а зверолюд в камере с Мариам тихо сказал: "Ему конец." Но слова те разбились о странный мелодичный свист, будто призывающий бороться — Базиль подал сигнал к атаке!

Мариам в миг мощной звуковой волной выбила дверь клетки, после чего часть преступников оказалась на свободе, а высокая шандийка остановилась и с отвращением глядела на это действие, после чего приказала усмирить бунтарей: "Эти люди должны быть казнены во время празднования. Если кто-нибудь из них умрёт раньше, ваши головы окажутся на плахе!" Тогда Мариам взглянула на ошарашенного зверолюда и велела сражаться:

— Чего ты сидишь? У вас ещё есть надежда, вперёд! — приказала Мариам.

— Н-но кто ты? — не мог отойти от шока зверолюд.

— Тебе это знать необязательно, лучше сам назовись! — спросила, не отводя глаз от лидера-шандийки.

— Пэйт. Пэйт Кно!

— Вставай и дерись, Пэйт Кно, живо!

Когда повстанцы начали яростно давать бой стражникам, высокая шандийка обратила свой взгляд на Мариам и Базиля, после чего узнала пропавшую без вести принцессу и "мёртвого" принца и медленно ступала к ним, излучая странный войдерум, заставляющий считать свои действия неправильными. Каждый её шаг будто был громче всего на свете, а Базиль и Мариам к её прибытию были обязаны искупить свою вину, но за что? Что-то в этой женщине было явно не так, но только Базиль успел её узнать, как она сама представилась:

"Принц и принцесса явились на родину, чтобы нарушить покой и законы этих земель? Вам нужен трон моей Госпожи? Её золото? Могущество? Слава? Ничтожные глупцы! Справедливость воздаст вашим тёмным деяниям и обрушит свой молот на головы узурпаторов. Падите ниц и просите прощения у руки закона, ибо я — генпрокурор великой Империи Лакшата и верная подданная Госпожи, и имя мне Рур Хафез, Судия! Сломи, сломи же их! Сломи и дай им по заслугам, Преступление и Наказание!

Глава 23 "Однажды мы скрестим мечи вновь. Часть 2"

Палящий Сэн нашёптывал тихо гимн войны, что отражался на горячих песках вдоль баррикад и укреплений и заглядывал на поле будущей брани блеском на стволах артиллерийских орудий и медалях бравых солдат.

Войско Эксодия сняло осаду Калбусахры и двинулось в сторону столицы, чтобы встретить заклятого врага, что даже после войны не давал покоя и то и дело появлялся в мыслях, но в этот день всё должно окончиться раз и навсегда. Однако в пути им не повстречались ни тысячи воинов, ни сотни слонов, ни даже десятки наездников на скорпионах, к которым Эксодий привык со второй клановой войны. Вместо всего этого на горизонте появилась маленькая тёмная фигура одного лишь человека с голыми руками, что уверенно шёл в сторону огромной армии, движущейся на него, словно волна бушующего моря. И когда Эксодий ощутил знакомый войдерум, то невольно приказал своим людям остановиться и отступить, однако большинство из них уже в ужасе бросали оружие и убегали прочь, а те, кто осмелился идти дальше, вскоре присоединились к дезертирам. Королю Айтилла было ясно одно — источник ужасающей силы, заставляющей бежать прочь, был никто иной, как сам Вахоц Бадави, что в одиночку пошёл на защиту Калбусахры, будучи полностью уверенным в своей победе. Тогда Эксодий ощутил на себе словно прикосновение демонического голоса, холодного и безликого, будто он скользкими губами проговаривал слова самой смерти под ухом: "Пади ниц, как это сделали твои щенки, ничтожество. Склонись, пока ты не испустил последний дух!" — услышал Эксодий, после чего бросился кричать оставшимся солдатам, чтобы те не отступали и сумели дать отпор ужасающей силе, пока голову одолевали мысли о том, чей это был голос.

Все попытки Эксодия восстановить боевой дух солдат были тщетны перед лицом первобытного страха, который внушал Вахоц просто своим присутствием. Но не это больше всего пугало короля, ибо по-настоящему вводил его в страх факт того, что план Летучего Фрегата не сработал, и основная армия Лакшата всё ещё находится в столице — победа над Вахоцом мало что изменит в предстоящей битве в Лакшата. И когда генерал-фельдмаршал оказался достаточно близко к королю, вокруг, кроме них двоих, не осталось ни души, желающей принять участие в смертельной битве. Страх проникал в душу Эксодия, но та многокольцевая боль и пережитый опыт в его жизни заставляли стоять несмотря ни на что.

Окружённые одним лишь песком да брошенным оружием, Эксодий Айтилла и Вахоц Бадави встретились взглядом и ждали друг от друга слов, однако глаза сами говорили всё, словно нашёптывали речи злобы и соперничества, что заложились ещё с их первой встречи: "Столько колец прошло, сменилась эра²⁵, а ты ещё на ногах? Я столько отдал ради своей страны, и теперь последнее препятствие — ты." — именно так думали оба, пока Эксодий не начал говорить словами, а не нутром:

— Вахоц Бадави, смелым шагом было пойти против меня в одиночку, хотя, велика вероятность, что ты затеял засаду. — спокойно проговорил, спрятав свою настороженность за холодным отношением к происходящему.

— Эксодий Айтилла, неужели ты считаешь меня таким слабаком? Не я ли заставил твою многотысячную армию бежать? — надавил шандиец грубым и в то же время разочарованным тоном. — Разве стал бы я натравлять своих псов, чтобы исподтишка перегрызть твою глотку?! — не мог скрывать ярости Вахоц. — Неужели седина проела твою голову, Эксодий?!

— Хоть я и стар, но и ты давно не молод, Вахоц. Теперь я понимаю, почему ты сбежал тогда, в последней нашей битве. — положил ладонь на рукоять шпаги, вспоминая тот день. — Ты не хотел побеждать в таком быстром бою единственного равного тебе противника, а я-то всё думал, что дело в маске… — не успел договорить Эксодий, как Вахоц перебил и начал хлопать.

— Да, король, верно! Разбей ты тогда маску — не видать было хорошей битвы. Но что ты думаешь сам, Эксодий?.. Как таким людям, как мы, должно погибать? — внезапно успокоился Вахоц, задав вопрос, который действительно волновал его, будто сейчас этот жуткий воитель находится не на поле брани, а дома, принимая званого гостя.

— Мне нет никакого дела до битв. Жизнь слишком хороша, чтобы бросаться ею в пламя. Мы должны сохранять покой и не жить войной, Вахоц.

— Видимо, здесь наши мнения не сходятся… — хотел, как обычно, грозящим тоном сказать эти слова, но в речи пробралась нотка печали, ибо Вахоц вспомнил отца, чья жизнь оказалась ничтожной из-за перемирия. — Но за что ты воюешь сейчас? Что тобой движет поднять шпагу? — всерьёз спросил Вахоц.

— Чтобы нашим детям не пришлось пережить то, что пережили мы. Но если по правде… — остановился на полуслове Эксодий, пока Вахоц предвкушал достойный ответ. — …я сражаюсь, чтобы ты задавал все эти тупые вопросы, понимаешь ли, жить без них не могу! — улыбнулся Эксодий и пустил шутку, глядя прямо в глаза Вахоцу, что начал в ответ издавать какой-то грохот, отдалённо похожий на смех — жуткий, но всё-таки искренний.

После того как Вахоц стал заливаться смехом, Эксодий заразился им и стал потихоньку выдавать хохот всё громче и громче, пока оба врага не начали ржать как кони на всю пустыню, но эта радость моментально прервалась стремительными выпадами, во время которых гуатти молниеносно достал из ножен шпагу, а шандиец — скимитар, и с лязгом лезвий враги обрушивали друг на друга мощный удар за ударом, выказывая желание во что бы то ни стало победить и наступить проигравшему на череп. Эксодий Айтилла, Прах Пустыни, и Вахоц Бадави, Человек-зверь, схлестнулись в смертельной битве!

Закалённые в множестве боёв воители четвёртой эры обменивались идеально точными ударами и блокировали их достаточно быстро, чтобы совершить рипост²⁶и заставить врага сменить стойку с атакующей на защитную. Ни один выпад и взмах не мог поразить врага, ибо оба воина были слишком опытны и идеально подготовлены к сражениям — однако всё могла решить случайная ошибка, но её всё не было, или же кто-то должен был решиться на подлость, но эта битва была священна для обеих сторон, и любое вмешательство было бы пятном в чести господина. Так продолжалось больше пяти минут, и у обоих противников ослабла хватка, из-за которой любой сильный выпад мог бы нанести фатальный урон — об этом хорошо знали Эксодий и Вахоц, отчего с опаской отступали друг от друга и набирались сил, ожидая от своего врага мощного удара. В этот момент Эксодий призадумался и с улыбкой на лице сунул шпагу в ножны, после чего сказал: "Мы можем так биться вечно — что толку?" На что Вахоц со смехом ответил: "Да, долой оружие, король!" После чего оба набросились друг на друга с кулаками, совершенно не используя войдерум, будто игнорируя его возможность применения, но оба были счастливы в этом вихре ударов, пинков и уклонений: почти каждая атака доходила до цели, разгоняя сердце под одеждами высокопоставленных людей, ибо под ними был лишь человек, жаждущий сражения.

Старики боролись так, словно им было не больше двадцати колец, с прытью уклоняясь от ударов по голове и яростно нанося апперкоты в ответ. И так продолжалось около десяти минут, пока оба не выдохлись. Тогда Вахоц с разворота решил нанести хай-кик²⁷ и одним пинком повалить Эксодия, однако король сумел в последний момент уклониться, после чего он лоу-киком²⁸ по голени заставил единственную ногу, на которую опирался Бадави, потерять равновесие — опора была устранена! Тогда Вахоц упал навзничь, и Эксодий уже собирался добить врага одним мощным ударом в челюсть, но войдерум, чьи силы игнорировали, в организме обоих противников стал бить ключом, желая всеми силами вырваться и поучаствовать в битве. Тогда Эксодий остановился, почувствовав резкое изменение войдерума в себе и Бадави. Вахоц почувствовал то же самое, после чего встал, снял маску и, показав своё жуткое лицо, почти полностью покрытое шрамами, сказал:

— Ты достойный!.. Самый достойный из достойных, Эксодий! Родись я в Айтилла — без сомнений присягнул бы тебе на верность! — в боевом безумии проговорил Вахоц, каждой фиброй души упиваясь битвой, но теперь он хотел заставить Эксодия выложиться на максимум своих сил. — А теперь дивись на меня, Демон! Дивись на меня и страшись, Демон Сидящий!

— Что ты такое говоришь? Прекрати свои кривляния и сражайся! — взбесился Эксодий, думая, что Вахоц намеренно тянет время, однако вскоре он ощутил огромную чудовищную силу в противнике.

Тот странный войдерум будто вырвался из глубин сознания Вахоца и держал своими холодными руками сердце Эксодия: ему казалось, будто аура позади противника заимела тёмный силуэт человека, в чьих светящихся глазах отражалось само время. Король чуть не упал от сильной дрожи в ногах, но успел вытащить шпагу и опереться на неё, пока Вахоц стоял на месте и в жутком смехе упивался своей чудовищной силой и в очередной раз доказывал себе, что Эксодий — достойный, и оттого заклятый враг: "Любой другой на твоём месте умер от леденящего страха, но ты можешь даже смотреть мне в глаза без маски! О нашей битве будут слагать песни, Эксодий! Сражайся, покажи мне вновь свою непоколебимую волю и войдерум плазмы, Прах Пустыни!"

Стоило Эксодию напомнить этот титул, как в голову вернулись воспоминания молодости: когда он с жаром боролся против Лакшата, желая освободить гуатти и вашаков. Вторая клановая война оставила неизгладимый отпечаток в его личности, чьей тенью стал этот самый титул — Прах Пустыни. Прах, развеянный по ветру. Прах, оставшийся после смерти Фиоры. Тот самый прах — остаток пламени, мощного и гордого, жгучего и голодного. Эксодий вспомнил всю свою жизнь, в которой личность выстроили Гидеон, Рьяна, Фиора и Дахий, чьи невидимые руки теперь будто помогали держать клинок, чтобы дать отпор Человеку-зверю. Именно тогда Эксодий сумел уверенно стоять на ногах и сконцентрировать войдерум плазмы на кончике шпаги — Прах Пустыни готов дать бой!

Сражение двух войдеров началось, но, когда Эксодий ринулся в сторону врага, Вахоц схватился одной рукой за голову и будто сдерживал кого-то позади другой, проговаривая: "Это наш бой, не вмешивайся, закрой свой рот!" — в этот момент в голове Вахоца звучал голос Покровителя, которого Бадави называл Демоном Сидящим, и он посмел вмешаться в сражение своими советами о том, как можно быстро убить Эксодия, однако шандиец не жаловал такого вероломства и гнал прочь его слова.

Эксодий не придал особого значения этому жесту и не останавливался, стремясь нанести удар Вахоцу. Как только он сблизил дистанцию, сумел без проблем вонзить в грудь шпагу, и, надеясь разить его сердце и нанести поражение, он пустил молнию по всему телу шандийца, заставив того кричать от боли и закатить глаза — однако Вахоц всё ещё твёрдо стоял на ногах и продолжал источать ужасающий войдерум. Эксодий уже думал, что победил, однако зрачки алых глаз Вахоца вернулись в исходное положение и хищным взглядом глядели на короля, что слишком рано расслабился, ибо шандиец сказал: "Браво, Прах Пустыни, но теперь ты не увернёшься!" — и нанёс глубокую рану в плечо, заставив синюю форму Эксодия обагриться кровью, и только тогда гуатти вынул из груди Бадави шпагу и отпрыгнул назад, пока из раны обильно текла кровь.

Эксодий перекинул шпагу с раненой правой руки на здоровую, сделав левую "коронной", после чего принял защитную стойку, спрятав правую ладонь за спину. И когда окровавленный Вахоц с лопающейся кожей на груди вложил всю силу в один замах, Эксодий щелкнул пальцами, и тогда перед врагом появилась стена дикого пламени. Король был защищён на некоторое время от атаки Вахоца, и тогда он решил прижечь рану на плече, однако прямо из стены пламени вылетел горящий Бадави и отсёк правую руку Эксодию, заставив его закричать от ужасной боли. Неволей король уронил шпагу и схватился левой рукой заплечо, пока отсечённая конечность дёргалась на песке и пыталась щёлкнуть пальцами, но Вахоц подошёл к ней и проткнул ладонь скимитаром, заставив гуатти вновь ощутить огромную боль и стиснуть зубы. Королю, что выходил из сотен боёв практически целым и невредимым, нанесли критический удар — рука, кормящая и держащая шпагу, отделилась от тела после удара заклятого врага. Теперь Эксодий безоружен, словно дерево без веток и корней — лишь бревно, готовящееся отправиться в топку унижения и жестоких слов: "Ты ослаб, а значит — проиграл!" Неужели Эксодию конец?

Вахоц медленно подходил к павшему ниц королю и разочарованно глядел на жалкое состояние, после чего проговорил: "Я умру от кровотечения, и всё, что ты можешь мне дать перед смертью, — стенания?! Ты проиграл, когда испугался собственной смерти, Прах Пустыни!" Когда Вахоц подошёл достаточно близко к измученному болью Эксодию, то вспомнил всю свою мрачную жизнь: от страха быть избитым отцом-ветераном до поиска достойной смерти под золотым знаменем Малики. Всё это оказалось слишком сильным, чтобы даже сам Король Айтилла сумел раз и навсегда избавить бренное тело от страданий. И пока в голове Эксодия не могло от сильной боли нормально составиться ни единой мысли, Вахоц вспоминал все битвы с этим гуатти. Только этот проигравший человек смог дать Вахоцу маленькую крупицу надежды и стать… другом? Впрочем, теперь это совершенно не важно, ибо его ждёт смерть.

Вахоц поднял скимитар, на лезвии которого отражался свет Сэн — последнее, что увидит этот человек, так долго державшийся в этой битве. "Сражение. Сражайся как они. Бейся до последней капли крови, рви и кромсай!" — говорил голос, но чей? Ответ на этот вопрос пришёл, когда в глазах Эксодия загорелось хищное пламя, и Прах Пустыни с оглушающим криком взорвался мощным пламенем, как Фиора Халливель в последние секунды своей жизни, однако король намеревался этим огнём пожрать жизнь врага и не оставить даже праха. Вахоц впервые за долгое время ощутил настоящий ужас, едва взглянув в глаза Эксодия, что через секунду закрылись стеной пламени, окружающей войдера плазмы. Прах Пустыни твёрдо встал на ноги, после чего сквозь мощный крик обрушил сотни выпадов шпагой, прокалывая горящим оружием тело напуганного Вахоца, словно подушку для иголок. Яростное пламя поглотило Человека-зверя целиком, заставляя чувствовать настоящую боль и поражение. За столько колец нашёлся человек, способный одолеть силу всеобъемлющего ужаса Демона Сидящего, что напрямую контролировал чувство страха живых существ, и нанести Вахоцу Бадави фатальное поражение.

Протяжный крик и яростные пламенные выпады закончились, когда Вахоц уронил своё оружие и упал на колени, полностью обугленный и проколотый шпагой. Адреналин спал, и Эксодий понял, что слышал свой собственный голос, не желающий умереть жалкой смертью, ибо за него отдали жизнь Гидеон, Рьяна и Фиора, что сражались до конца. Но эти воспоминания прервал голос умирающего Вахоца Бадави: шандийца, что носил на указательном пальце правой руки серебряное кольцо — символ человека, чья жизнь и судьба связана с войной²⁹. И рукой, сметающей сотни людей и обрывающей человеческие жизни, под конец своего бытия он тянулся к Сэн, после чего издал предсмертный хрип:

— Эксодий… Я не смог защитить свою мать… — пустил слезу, что прокатилась по изуродованному, но спокойному лицу, после чего поднял голову, глядя в чистое небо. — Как думаешь… я смогу её увидеть… там? — дрожащим и умирающим голосом проговорил Вахоц, видя перед собой радостную мать и отца, когда у них только появился маленький сын.

— Ты сможешь, Вахоц… — упал без сил Эксодий на колени, с печалью глядя на врага, для которого под конец стал единственным другом, а его жуткий войдерум всё больше и больше пропадал. — Покойся с миром, Вахоц Бадави, прощай… — само вырвалось из уст Эксодия, но эти слова не успел услышать Вахоц, что умер со слезами на закрытых глазах.

Эксодий вышел победителем, после чего сумел остановить кровотечение и отыскать остатки своей армии. Ожидая сигнала Базиля, он думал о жизни Вахоца, надеясь, что Бог земли прибрал его к рукам и дал душе желанный покой. "Я буду помнить тебя, Вахоц. Надеюсь, ты встретишь свою мать…" Вахоц Бадави абен-ам Амон окончательно повержен.

Глава 24 "Пронзённый стрелой гранат. Часть 3"

Битва между Дзин Паном и Субхути Бхатом началась и приняла серьёзный оборот, когда кардинал призвал покровитель по имени Священное Писание внутри главной церкви садасиизма в Лакшата.

Дзин Пан окружил себя потоками ветра и стал воспринимать битву не иначе, чем простое развлечение, внушая себе, что мускулистый священник мало что сможет противопоставить войдеру. Дзин, чуть ли не смеясь, окружил противника, быстро двигаясь из стороны в сторону, оставляя остаточные изображения, после чего с разных позиций стал бить Субхути, комбинируя удары ребром ладони и пинки в корпус, не забывая о защите, молниеносно возвращая руки в блок. Субхути стоял неподвижно, принимая сотни быстрых ударов тёугана, чей стиль боя был довольно экзотичным: он не был похож ни на бокс, изобретённый в Айтилла, ни на сават³⁰, ибо парень редко бил кулаками, куда чаще используя ладони и постоянно меняя стойку. Тогда Субхути вместо контратаки пристально следил за движениями, чтобы распознать их и найти закономерность, после чего понял, что следующей атакой будет удар в спину ребром ладони — теперь пора дать отпор!

Сотни ударов Дзина изрядно ранили Субхути, разломив напополам одну из рёбер, однако, когда тёуган решил ударить в спину, тот заметил на себе взгляд кардинала, что заставил внезапно сомневаться в том, что это враг: "Я должен биться… с ним? Но почему?" — Эти мысли пришли в голову мальчика и заставили войдерум ослабеть, после чего Дзин получил под дых мощный удар увесистым кулаком и упал наземь, задыхаясь.

Субхути схватил Дзина за шкирку и поднял вверх, после чего, глядя ему в рассвирепевшие от боли глаза, сказал: "Ты расскажешь мне всё о своих сообщниках, жалкий еретик!" Тогда Дзин понимал, что если сдаться сейчас, победы в войне не видать: "Мари надеется на меня!" — С этими громогласными мыслями Дзин поднял перед собой обе ноги и заставил тёуганские сапоги извергнуть мощные потоки ветра и оттолкнуть от себя кардинала, что от неожиданности ослабил хват и отпустил войдера. Тогда шокированный Субхути решил сражаться с противником серьёзно, схватив золотой трезубец с дорогой витрины — прямо сейчас реликвия должна послужить во благо церкви и сразить еретика в его храме. И когда Дзин собрался с силами и встал на ноги, то тут же выставил пальцы обеих рук в виде пистолетов и стал словно стрелять из них стремительными воздушными потоками. Но когда воздушные пули добрались до Субхути, он отразил их все, быстро раскрутив перед собой трезубец, после чего ударил пяткой оружия о пол, в стуке которого отразились слова кардинала: "И это всё?" Тогда детская наивность Дзина придумала, какой техникой уделать это дурацкое копьё: тёуган схватил палец-пистолет другой рукой, представляя, что теперь это винтовка, и готовил усиленный воздушный поток, однако Субхути не собирался дожидаться этого момента и совершил резкий выпад оружием, едва не попав в изворотливого низкого паренька. Дзин вспоминал все бои, через которые перешёл по пути в Лакшата — ещё одно сражение с каким-то шандийцем с вилкой не может стать для него последним!

Субхути, держа трезубец двумя руками, бил и бил в парня, что из раза в раз умудрялся вовремя уклониться с помощью войдерума ветра, однако всё это время Дзин не просто ускорял себя, но и отталкивал потоками само оружие кардинала! Однако бой с любым копейщиком — крайне опасное занятие, но об этом узнал Дзин только тогда, когда Субхути внезапно сменил хват, взявшись за верхнюю часть трезубца, тем самым сблизив дистанцию с врагом, чтобы нанести удар Священным Писанием — он отпустил от оружия правую руку, после чего схватил парня за голову и направил в него свой странный войдерум, заставляющий людей доверять ему.

Дзин попался в ловушку, и теперь парень думал, что Субхути совсем не враг, а учитель, которого нужно слушаться. Тогда кардинал сказал поверженному мальчику: "Тебе придётся понести наказание за свои грехи, прими же их и вознесись над злым роком, одолевшим твою душу!" На что Дзин смиренно согласился, ожидая, как золотой трезубец пронзит его сердце и вырвет его из груди. Сердце. Одновременно со смирением в голове пронеслась вся жизнь секундными моментами: монах рассказывал о том, что войдерум ветра питает сердце войдера; пульс Вирмы Лоу, что сражалась за народ Тяньшан; Пинг Пан, что всем сердцем любил брата, но не мог этого сказать; спасение Мариам на Жестоколе, встреча с войдером-покровителем страха, убийство канонира-аскарийца. Во всех этих воспоминаниях Мариам будто вела его куда-то со словами: "Там будут испытания, ужасные чудовища и битвы." Разве он может проститься с жизнью сейчас? Ответом стали зубья трезубца, что уже разрезали плоть, медленно продвигаясь к сердцу… что стало в адреналиновом безумии биться с бешеной скоростью и желать разорвать всё вокруг в захватывающем сражении, только бы выжить и бороться вновь! Да! Дзин Пан не умрёт сейчас!

Войдерум Священного Писания стал ослабевать, и в глазах Дзина взыграла огромная решимость, после чего тот мощными потоками ветра разрезал трезубец, чьи зубья остались в груди паренька, однако это его совсем не волновало. Субхути отпустил Дзина и отпрыгнул назад, встав в защитную стойку, пока тёуган в адреналиновом безумии в боевой стойке подпрыгивал туда-сюда и с восторгом глядел на поле битвы, после чего движением ладони шутливо подозвал противника и сказал: "Давай, потанцуем!" Этот жест сильно взбесил Субхути, что сквозь зубы прошипел: "Да как ты смеешь?" Однако прямо сейчас Дзину не были ведомы правила приличия и всяческих манер — теперь в его глазах, будто буйным потоком, энергия прокричала что есть силы слова: "Я выиграю!", а войдерум Священного Писания вовсе переставал как-либо влиять на противника.

Чувство свободы Дзина било через край, тем самым подпитывая энергию войдерума ветра, что способствовал скорости и манёвренности, посему последующие удары Субхути совсем не достигали цели. Тогда в разум кардинала пробралась мысль о том, что в этом бою в случае поражения он имеет риск не то что упустить врагов народа, но дать им зайти слишком далеко. В его голове вырисовывались образы того, как шандийцы лишаются покровительства кардинала и больше не знают, у кого просить помощи и учения, а Малика остаётся без одной из своих сильнейших опор. "Не позволю, еретик…" — прохрипел Субхути, после чего сумел схватить Дзина и в порыве ярости швырнуть его в колонну, что от удара разрушилась и рассыпалась, поднимая над собой клубы пыли. И хоть Дзин успел нанести ранения пальцами-пистолетами, но боль вовсе не остановила Субхути, и тёуган пробил собой колонну и врезался в стену, после чего пытался встать, но пара рёбер потрескались и приносили боль во время движения. Тогда Субхути Бхат стал медленно двигаться и слушать покровителя, что давал ему советы о том, как прикончить мальчишку: "Сближай с ним расстояние: этот еретик доставляет кучу проблем издалека. Бей его и не жалей кулаков своих, обагрённых кровью лишь неверных, в чьих телах так и клубится злой рок. Не бойся, Субхути, добей его!"

Когда Субхути дошёл до ослабленного Дзина, схватил его за шею и поднял, после чего сказал ему последние слова, что накипели во время битвы:

— Малика — великодушная госпожа, и хоть я не хочу забирать твою жизнь, но мне придётся сделать это, дабы многострадальная Императрица могла спокойно служить своему народу. Да озарит твою… — сказал Субхути с таким спокойствием и серьёзностью, что не на шутку взбесил Дзина, что не дал кардиналу договорить.

— Это Малика — страдалица? Убивать меня не хочешь? Ты совсем идиот?! — прокричал Дзин, попутно приготавливая потоки ветра под ногами. — Если ты знаешь, что пережила Мариам, и продолжаешь думать, что Малика многострадальная, тогда ты круглый идиот!

— Мариам?.. — впал в ступор Субхути, услышав это имя из уст какого-то иноземца. — Откуда ты знаешь о ней?! Неужели она жива? — опустил взгляд от шока кардинал.

В этот момент в голове Субхути царили и радость, и шок, и печаль — неужели наследница Малики, юная госпожа, сумела выжить? Эти мысли гремели праздничным салютом, но их гасил шок от того вопроса: "Почему о ней знает этот тёуган?" Однако теперь не было времени на размышления о пропавшей наследнице, ибо Дзин решил крепко схватиться за руку кардинала и отправиться с ним на сапогах для пасу в полёт, пробив его макушкой потолок, а затем и крышу. Субхути получил сильные удары по голове, и когда противники оказались над храмом, в небе, кардинал начал бить надоедливого тёугана, чтобы перестал летать, но Дзин держался мёртвой хваткой за шандийца. И когда те оказались на высоте десяти метров, Субхути, чьи нервы уже были на пределе, требовал отпустить его, на что Дзин улыбнулся и подумал: "А почему бы и нет?" и с улыбкой разжал руки, после чего кардинал отправился в свободное падение, но всё на этом не кончилось! Падая с высоты в десять метров, Субхути достал из-под кандуры чакры³¹ и собирался метнуть их со всей силы в Дзина, целясь ему в сердце и шею. Быстрые лезвия были готовы устремиться к летящему вверх Дзину, что готовил добивающий приём — палец-винтовку, собирая вокруг своей руки мощные потоки для выстрела, а шандиец тем временем успел приземлиться на крышу храма и быстро залезть на золотую статую чаши с пронзённой стрелой гранатом. Тогда кардинал метнул чакры, после чего этот сильный и решительный шандиец решил покончить с тёуганом, вырвав мощными руками из статуи чёрную стрелу, чтобы затем что есть силы метнуть её в летающую цель и пронзить ту злым роком в воздухе, а себе оставить только чудо.

Импровизированное чёрное копьё вместе с чакрами летело на Дзина, чья жизнь была на волоске от гибели: ещё пара сантиметров, и можно прощаться с жизнью и упасть, словно застреленная на охоте птица, разбившись вдребезги и оставив Летучий Фрегат и Мариам. Тогда Дзин в последний момент сумел сконцентрировать максимальную энергию войдерума и выстрелить огромным потоком в летящие в него снаряды и противника, что после встречи с такой атакой пробил собой крышу и оказался на полу храма под завалами — на него обрушилась мощь ветров и свободы, что спустила его с небес на землю и нанесла огромный ущерб!

Дзин спустился, чтобы удостовериться в своей победе, и увидел в завалах поверженного Субхути, что с улыбкой взглянул на Дзина и сказал:

— Видимо чудеса на твоей стороне, чадо ветров… Ты оказался сильнее, куда сильнее меня! И всё-таки я так и остался слабейшим из дворца… Что уж Малику, я не сумел защитить даже её дочь… — тяжело дыша от полученных ранений, сказал Субхути.

— Так ты знаешь о Мариам? — удивился и с усталым голосом спросил Дзин.

— Паши и визири жаждали увидеть смерть того, в чьих жилах текла кровь Ракеша Али, и во всю эту политику была втянута маленькая девочка… Теперь и моей госпоже грозит смерть… — закрыл глаза Субхути, вспоминая, как верой и правдой служил Малике, а теперь он не желал видеть мир, где из-за его слабости династия этого великого человека прервётся. Теперь осталось лишь дождаться того, как Дзин добьёт своего противника.

— Мариам жива и путешествует со мной. Я не совсем понимаю, что у неё произошло с матерью, но тебя я убивать не собираюсь. — с угрюмым детским лицом Дзин протянул Субхути руку помощи, чтобы тот сумел вырваться из завалов.

— Что же ты делаешь? Мы же враги! — совершенно не понимал, с чего врагу щадить и кардинала, и даже саму Императрицу, за чьей головой он пришёл, однако в то же время он был счастлив и в недоумении от того, что Мариам путешествует с ним.

— И что с того?! Жить не хочешь — вот и лежи там себе, а я пойду, удачи! — взбесился Дзин и убрал руку, после чего обиженный на глупость и гордость шандийца отправился к выходу. Тогда Субхути увидел в нём маленькую Мариам, чей характер был таким же прямым и бойким.

Субхути Бхат своими силами сумел выбраться, после чего просто сидел у стен храма, думая о Малике, её детях и Ракеше Али, от которого пошли все несчастья в Лакшата. Субхути надеялся, что победивший его тёуган сумеет избавить Ламмеру от нависшего над нею злого рока. Так в схватке с Субхути Бхатом, Чтецом Счастья и Священным Писанием, победил войдер ветра Дзин Пан, но самое важное сражение ещё впереди!

Глава 25 "Здесь был твой дом. Часть 3"

Мариам и Базиль Лакшата начали битву с Рур Хафез, Судией и её покровителем по имени Преступление и Наказание, пока в лагере смертников вовсю пылал огонь бунта, и пойманные ранее повстанцы взялись за оружие, схлестнувшись под командованием кота-зверолюда Пэйта Кно с солдатами Лакшата и стражниками.

Рур Хафез медленно подходила к напуганным, но желающим сражаться Мариам и Базилю, пока их разум одолевало странное чувство вины за свои действия. Они хотели сопротивляться и дать бой, но странный войдерум блокировал эти чувства, заставляя их совесть посыпать голову пеплом, вместо принятия решений об атаке. И лишь когда Базиль достал свою флейту, Мариам смогла отмахнуть это странное чувство и ощутить живой и энергичный ритм, подпитываемый звуками лязга мечей и копий вместе с выстрелами пистолетов и ружей.

Пронизывающая мелодия флейты стала гимном решимости Мариам, и та с завидной прытью налетела на Рур ударом ноги в прыжке, однако тут же её наскок бывшая стражница сумела отразить, отойдя в сторону и ударив тыльной стороной ладони по конечности Мари, заставив её ощутить лёгкую боль и надменный взгляд Хафез, после чего та полухриплым, но повелительным голосом сказала: "Сломи, Преступление и Наказание!" Тогда в голове Мариам проблеснули все горькие сны, однако сейчас в них она за всё корила себя, ибо в мыслях заедали слова: "Из-за меня Рур приходится сражаться со злом. Я — преступник и убийца." Это длилось всего несколько секунд, однако этого хватило, чтобы чувство вины охватило Мариам, после чего боль в ноге от удара усилилась стократ, будто то была кара за её поступки.

Мариам взревела от боли, но принимала её и не могла сражаться, отчего Базиль потерял концентрацию, а мелодия сбилась, оставив уши наедине с криком сестры и звуком разрывающейся плоти от мечей и копий. И когда Рур намеревалась обезглавить обезоруженную Мариам ятаганом³², Базилю ничего не осталось, кроме как ринуться к сестре и спасти её, рискуя получить серьёзные раны. Так он сумел отбить небольшим кинжалом ятаган, но войдерум звука в нём перестал откликаться — силы покидали его. И когда Базиль дал шанс Мариам отпрыгнуть и самой избавиться от влияния Преступления и Наказания, брат с дрожью в руках от мыслей, что сестра может погибнуть в этом бою, набросился с кинжалом на Рур Хафез. Один стремительный выпад должен был оставить на ней серьёзную рану, однако подготовка Рур была лучше, чем у агента, посему выпад кинжалом не нанёс ей вреда, даже больше — она поймала за руку Базиля, что потом попал под удар Преступления и Наказания, отчего в памяти агента всплыли воспоминания о том дне, когда Мариам пришлось видеть хоть и иллюзорную, но казнь. Тогда Базиль вспомнил все те чувства, когда после псевдоказни, в изгнании, он прознал о том, что Мариам, будучи маленькой и беззащитной девочкой, покинула дворец в одиночестве. "Я виноват" — именно эти мысли раздавались эхом в разуме Базиля, что старался в это время ранить Рур, которая раз за разом отбивала атаки и натравляла на шандийца покровителя, попутно говоря: "Бесполезно противиться правосудию, мальчишка. Малика не просто так нарекла тебя преступником, сын гнусного Ракеша!" После чего перестала атаковать одним лишь покровителем, начиная с большим жаром и агрессией бить Базиля, видя в нём потомка ненавистного и подлого султана.

Базиль не понимал, что такого ей сделал Ракеш, ибо сам не помнил даже лица отца, но одно было ясно наверняка — ни одна атака не может навредить Рур, а её защита заставляет врага слабеть и винить во всём себя, вынуждая бросить оружие. Базиль достаточно долго противился этой силе, однако в один момент его чувство вины стало слишком большим, чтобы можно было отмахнуться от неё и ринуться в бой; однако Мариам сумела в этот миг поймать падающего брата и, отпрыгивая с ним назад, сказать: "Брат, всё хорошо, не верь тому, что пытается внушить этот странный войдерум. Вместе мы одолеем Рур!" Тогда Базиль в бессилии смотрел на один из шрамов Мариам и понял, через какое множество сражений ей пришлось пройти, чтобы стать таким человеком. Непоколебимая вера в победу и опыт сделали из когда-то капризной и слабой девочки решительную и сильную женщину, что прямо сейчас несёт его на руках подальше от устрашающей Рур. В этот момент Базиль ощутил наплыв войдерума звука и ободрился, получив вновь силы сражаться. Тогда он встал рядом с Мариам, что делила с ним воодушевление, и сказал: "Сестра, я готов набить морду хоть богу, если будем делать это вместе!"

На приливе сил и воодушевления Базиль и Мариам обрушивали множество звуковых техник на Рур, что уже не могла уклоняться от всех, получая раз за разом всё больше и больше ранений, пока Преступление и Наказание не заговорил с агентами величавым и гордым голосом: "Как за каждым лучом света есть тень, так и каждого преступника настигает наказание — внемлите же силе закона, ничтожества!"

За Рур будто появилось очертание человека в золотых доспехах, что одним взмахом руки усилил войдерум генпрокурора и заставил Мариам и Базиля потом чувствовать сильную боль после каждого удара по слуге Малики. Нельзя было нанести ни единого удара, чтобы не ощутить боль самому — безупречная защита от людей была получена от покровителя. "Всякий, кто смеет поднять руку на стража законов этих земель, познает боль своей агрессии и глупости. Вина заставляет вас чувствовать боль!" — С презрением сказала Рур, готовясь нанести решающий удар, однако Базиль и Мариам после её слов успели обсудить план, но что пришло им в голову? Как они решили победить человека, атаковать которого опасно для жизни?

Мариам и Базиль бросились врассыпную и убегали от Рур ближе к берегу, всё больше и больше отстраняясь от лагеря. Однако генпрокурор не собиралась упускать преступников и погналась за ними, постоянно теряя из виду то Мариам, то Базиля, что заставляло ещё больше презирать противников: "Трусливые мерзавцы! И этим вы собрались сразить Госпожу?!" Однако этот побег длился недолго, и кончился он на берегу реки в окружении густых папоротников и высоких пальм, когда Рур догнала Мариам и загнала её в тупик.

— Видимо, твой брат больше предпочитает спасаться, чем спасать. — колко подметила Рур, желая сломить боевой дух Мариам, что не видела в округе Базиля.

— А ты, видимо, больше предпочитаешь говорить, чем слышать. — с улыбкой на лице ответила Мариам, слушая слабую мелодию за спиной Рур. — Могу помочь! — изящно махнула рукой, после чего подмигнула.

— Не делай вид, будто уже победила! — хотела запугать Рур, однако на самом деле в страхе была только она, ибо в голову прокралась мысль о том, что всё это — ловушка.

— Что? — приложила ладонь к уху Мариам — она использовала технику немоты, чтобы обеззвучить врага.

— Для чего ты это со мной сделала? Я даже голоса своего не слышу! — занервничала Рур, однако быстро успокоилась. — Впрочем, ты всё равно без пяти секунд труп.

— Что-о-о? — продолжала дразнить, но теперь куда более явно, а музыка за Рур стала всё более отчётливой, дополняясь шелестом кустов.

В один момент позади Рур появился Базиль с флейтой и максимально дурацким выражением лица, заставив обратить на себя внимание, пока Мариам дальше кривлялась, делая из себя глухую.

— Мариам, можешь снимать немоту, я хочу ей кое-что сказать. Таких как я очень много, так что, может быть, ты не того Базиля убьёшь. — сказал Базиль, после чего Рур смогла, наконец, слышать, что происходит вокруг, однако Мари до сих пор кривлялась. — Кхм-кхм… Достопочтенная!.. Нет, не то… — пытался подобрать слово посмешнее, однако Рур не желала долго слушать преступников и быстро рубанула ятаганом, разрезав Базиля пополам, однако тот не переставал нести чушь, будто кроме чувства юмора никаких чувств более не осталось. — Точно, забыл сказать — я же клонировать себя умею! — сказал расплывающийся Базиль, после чего вокруг Рур появилось множество копий, утверждающих, что клонирование человека — крутая техника, пока Мариам в глазах Хафез принимала всё более дурацкие формы.

— Что это такое?.. Мираж? Как ты это делаешь?! — недоумевала Рур и не могла ничего сделать, ибо никто не атаковал её напрямую. Она не сумела понять, что сами "миражи" были плодом её воображения, невероятно усиленного звуковой иллюзорной техникой. Но войдер звука, в отличие от войдера света, не способен насылать конкретную иллюзию, посему Базиль своими словами о собственных копиях заставил Рур поверить в технику клонирования — разум есть опаснейшее оружие!

— С удовольствием! — улыбнулся Базиль и ещё десятки его клонов. — О, великая Рур Хафез, готов торже-е-ественно заявить вам, что полностью понял слабость вашего войдерума… войдерума… ладно, просто войдерума! — выбрал наконец слово Базиль, не понимая, войдерум какой стихии использует Рур. — Вы можете управлять чувством вины человека… — не смог договорить Базиль, из-за того, что Рур перебила, разрезая раз за разом копии раздражающего шандийца. — Это некультурно вообще-то, но прощаю. — собрался продолжить Базиль, пока в голове Рур вовсю гремел назойливый смех Мариам. — Но вина может быть болезненной только тогда, когда враг нападает напрямую, я прав? — ждал Базиль ответа, но его не последовало. — Конечно я прав, кто бы сомневался! Твоя сила — закон, система, но у каждой системы есть изъян. — выставил два пальца и начал по очереди сгибать их. — Ни я… — согнул средний. — ни Мариам… — согнул указательный. — не убьём и не возьмём вину за несчастный случай! — бодро объявил Базиль, сжав ладонь в кулак.

После слов Базиля Рур не до конца поняла, каким образом, даже зная слабости покровителя, они собираются реализовать свою победу, однако смех Мариам в один момент прекратился, после чего она наконец приняла нормальный облик и провоцировала на атаку: "Попробуй сначала уделать меня, собачка старой карги!" После чего Рур не выдержала и яростно ринулась на Мариам и отсекла ей голову, что после удара растворилась в воздухе, а позади генпрокурора донёсся сильный грохот и треск. Когда Рур обернулась в сторону джунглей, Мариам вновь подозвала её и приняла на иллюзорную себя удар, однако вслед за этим на войдера-покровителя обрушилась пальма и заставила её покатиться вниз по берегу и прямо в воду. Так случилось, потому что пока Мариам отвлекала врага, Базиль мощной звуковой техникой повалил дерево, которое "совершенно случайно" отправило Рур в воду, где та, стараясь выплыть, ощутила на своей ноге сильные уколы и разрыв тканей. Непреодолимая боль заставила рот раскрыться, отчего глотка заполнилась водой и глухим криком, пока конечности разрывали белые крокодилы — те, кто отвёл вину за убийство генпрокурора от Мариам и Базиля, после чего утащили тело Рур на дно, далеко от света Золотого Знамени, за которым она могла пойти на самую болезненную и жестокую смерть, и теперь из-под толщи окровавленной воды вылетал от шандийки прочь дух, бывший её силой. Проживая последнюю минуту своей жизни, Рур видела на водной глади сверкающий силуэт Малики, до которой старалась дотянуться ослабленными руками. "Я подвела вас, Госпожа…" — последние мысли, что прозвенели в разуме шандийки. Так погиб самый верный подданный Малики Лакшата, Рур Хафез, Судия.

Войдерум звука Мариам спал, и она праздновала победу над Рур, крепко обняв брата. Командная работа сплотила их и сумела помочь избавиться от последнего человека из двора Малики. Базиль был счастлив помогать Мариам, играя в начале боя песню на флейте, а сестра накладывала иллюзии, позволяя брату всё подготовить для решающего удара. Рур Хафез, Судия и "Преступление и Наказание" были повержены; Базиль достал особый боевой горн и с помощью войдерума звука усилил его громкость, отчего пронзительный гул дошёл даже до близлежащих городов — сигнал был подан. Осталось лишь собрать все силы вместе: войско Эксодия, агентов и моряков Летучего Фрегата, солдат вашаков и повстанцев в столице, чтобы нанести удар прямо в сердце Лакшата и сразить Малику в финальном бою!

Глава 26 "Если останусь с тобой — завтра за нами сомкнётся уже толпа!"

Вахоц Бадави, Субхути Бхат, Рур Хафез — все приближённые Малики были повержены. Группа повстанцев была готова атаковать и укрылась в безопасном месте, пока не начнётся сражение. И пока ответного сигнала от Эксодия не поступало, Базиль и Мариам искали Дзина и сумели отыскать его в убежище, где тот залечивал раны.

Эта троица вышла наружу, когда послышался гул тревоги, и множество солдат отправилось на усиление охраны оборонительных башен и стен. И когда Базиль увидел вдалеке в небе молнию, ударившую снизу вверх, всё стало ясно — Эксодий скоро отправится на штурм, а вместе с ним и вашаки из Суры и Летучий Фрегат, однако сигналов от пиратов всё не приходило, а по улицам гремел топот тысяч армейских сапог и паника среди населения. Дзин и Мариам вслушивались в каждый звук и глядели по сторонам, чтобы распознать сигнал от Летучего Фрегата, пока лучи Сэн не спрятались за тучами, заставив блестящие дома погрузиться в тень — по крайней мере так думали агенты, пока тёуган не поднял голову.

— Мариам, там, в небе… — пытался разглядеть Дзин, после чего с восхищением и удивлением подбирал слова. — корабль? Дирижабль?

— Нет… — подняла взгляд Мариам и в шоке не могла оторвать глаз. — Это летучие фрегаты! — распознала Мариам, сумев разглядеть на корме суден блестящие кристаллы, в которых сконцентрирован войдерум ветра, чтобы удерживать в небе посудину.

Выстрелы и крики начали громогласно звенеть на поле битвы, пока на фрегатах, поддерживаемых с помощью войдеров ветра, пираты заряжали пушки для мощной атаки по стратегическим зданиям. В скором времени к наступлению присоединились вашаки во главе Ву-Перо и гуатти под командованием Эксодия Айтилла. За несколько минут процветающий город стал полем битвы, где изнутри повстанцы, чьим лидером был Пэйт Кно, устраивали диверсии и пробивались во дворец, где беззаботная знать празднует фестиваль белого крокодила. Все эти люди жаждали испить крови Малики и сорвать ей праздник, дабы отомстить за всё, что она сделала за кольца своего правления. Против Малики Лакшата, Золотое Знамя, ополчилась вся Ламмера!

Акт 3. "Как после меня станут ветра голосить?"

Глава 27 "Первый задаёт ритм, орудуя музыкальным жезлом"

В большом трапезном зале восседало множество аристократов и пашей, что поднимали тосты за долголетие Госпожи и процветание Империи Лакшата. И пока большинство из них уподоблялись прекрасными угощениями в абсолютном спокойствии, Малика внезапно заговорила со всеми ними, одним лишь тоном голоса обратив на себя внимание. Она говорила медленно, но уверенно: каждое её слово было абсолютом речи Золотого Знамени, и никто не думал о том, чтобы мимо ушей пропустить её возгласы, что казались победоносным гимном. "Те, кто собрался здесь, вы, мои верноподданные, прямо сейчас все правители Ламмеры играют в покер мертвецов: король червей, Красный Орёл — честный, уставший от нужды в принятии верного решения, ковыряет острием клинка свой череп, желая избавиться от бремени самой важной роли в стране, от которой зависит жизнь неблагодарного народа. Дама червей, Фиора Халливель — держащая в своей руке розу с шипами настолько долго, что шипы вросли в её ладонь. Она отчаянно хватается за свою роль, ибо без короля она — ничтожество из деревень, охваченных красной чумой. Валет червей, Дахий Айтилла — полностью зависимый от своего господина, он записывает каждое слово в свой молитвослов и диктует народу с безжизненными глазами букву священного закона горячо любимого правителя. Двойка пик, Генри Эвери — самая ничтожная карта из всех: жалкий пират, что рвётся к вершине, скалив свои грязные зубы на скарабея. Мёртвой хваткой они вцепились нашей империи в глотку, словно жук, что лезет под пяту. И лишь над всем этим шествием глупцов возвышается бьющий все карты джокер. Его свисающая челюсть без кожи кривит жуткой улыбкой — это самая страшная карта для каждого покровителя, ибо не бывает более грозного врага, чем тот, кому нечего терять. Но благо — его руки не дотянутся до меня. И стоит мне поднять ладонь собственную и размахивать ею, глядя в небеса, как все потянутся за мною. Каждый повторит это движение, пока второй рукой я двигаю музыкальным жезлом, задавая мелодию и темп этому оркестру кровожадных солдат, корыстных торговцев, властолюбивых политиков, страдающих философов и писцов этой истории. О да… Эта история запомнится многим поколениям шандийцев. И когда в их ушах взыграет эпос о Золотом Знамени, в сердце будет теплиться знание об истории великого народа, безупречной колыбели цивилизации, что я сотворила для своих людей. Песня войны из скрежета механизмов, лязга металла, трения костей и стука молотов рабов — гимн! Испейте же вина за себя, мои верноподданные, ибо музыка моего господства, полная любви и силы, играет лишь для вас, и вы в карточной игре — мой туз в рукаве." — произнесла Малика Лакшата речь, встав с богато обшитого кресла. После её слов толпа разверзлась рукоплесканиями, похвалами и желаниями долгой жизни Императрице, но сама Малика лишь спокойно села на своё место, с ехидной улыбкой ожидая незваных гостей.

Глава 28 "Всем смертям назло"

Основные силы Лакшата были отправлены на наружную оборону, пока изнутри самоуверенная стража с визирями во главе старалась дать отпор повстанцам, коих прикрывали огнём с пушек летучих фрегатов, пока агенты вовсю пробивались во дворец, минуя десятки солдат и давая им отпор с помощью войдерума. Этаж за этажом кровь воинов хлестала на стены, а падающие на ступени тела оказывались неподвижными и слабыми, совершенно неготовыми к борьбе с войдерами, прошедшими слишком много, чтобы пасть от рук простых вояк. Их решимость была непоколебима, а сердца стучали в унисон победным гимном, пока снаружи дворца вовсю гремела музыка битвы: выстрелы и взрывы, лязг лезвий и барабанные удары, крики и возгласы, жизнь и смерть, определяемые победой и поражением на поле брани, коим стала столица.

Пока Базиль с Дзином стремглав проносились по ступеням, минуя этаж за этажом и помещения, Мариам всё чаще стала замечать знакомые детали в комнатах, где она раньше жила: белая плетёная скатерть на хлипких столах, десятки колец назад покрытых эмалью; все вокруг пахло старой, жёлтой бумагой и пылью; шкатулка с замком с двойной скважиной и гравировкой скарабея; семейная фотография, где сцарапали лицо Ракеша; склянки для духов — крохотные, но изящные; часы с маятниковым механизмом и противовесами в виде грузиков; картина маленькой Мари с белым котёнком. Всё это отвлекало её от цели и заставляло мелодию внутри словно разрезать саму себя, выдавливая громкий, но грубый и изорванный звук — место, где когда-то жила Мариам, своим отголоском прошлого давил на давно забытые чувства, однако всё это внезапно кончилось, когда в одном из помещений Мари заметила человека, личность которого вспомнила, но предпочла бы забыть. Бледная кожа, неприсуще ни шандийцам, ни вашакам, ни гуатти, ни аскарийцам и даже не тёуганам; голубые глаза и прямые белые волосы, чьи локоны блестели от странного света. Она не могла поверить, что этот человек может появиться в Ламмере после того, что произошло пару недель назад, тогда, на острове Ан… Мариам встала в ступор, пока Базиль и Дзин не понимали, что не так с этим чужеземцем, что привёл Мари в такое состояние.

Однако, к сожалению, когда Мариам ощутила на себе влияние сразу трёх стихий войдерума, её догадка полностью подтвердилась: человек, стоящий перед ними — Перонэ Яхон, Нопперабо³³!

Нопперабо Яхон и Мариам Лакшата случайно встретились взглядом, и войдер из Бровсо думал, что поймает в глазах шандийки ненависть, сравнимую с агрессией бешеной собаки, что однажды упустила своего противника, дав ему пройти к хозяину, посему сказал ей абсолютно без чувств:

— Не ждал встретить тут знакомое лицо — было бы просто чудесно, будь оно содрано с черепа, Мариам Лакшата. Иоанн, что должен был изменить ход истории, мёртв. — в этих холодных словах лишённого всяких эмоций человека Мариам отчётливо чувствовала всю ненависть и злобу, которую заслужила, но сейчас не было времени на сожаление, однако следующие слова она сказала со скрежетом, сквозь зубы, не решившись даже взглянуть Нопперабо в глаза.

— Как там твои барабанные перепонки? — хотела уколоть бывшего врага, защищаясь от гнетущего чувства вины.

— Твои мерзкие речи услышит и глухой, а слепой увидит твою страшную рожу. Даже жаль, что в Бровсо мне сделали операцию, теперь тебя слышно ещё лучше. — сухо ответил Яхон, наполняя себя энергией войдерума хлада и тьмы, но эти слова не могли не зацепить Базиля, что своими глазами видел, как в разговоре с этим чужеземцем сестра будто рушится изнутри.

— Тебя на праздник не звали, и гостей я не приглашал! — заступился Базиль, оставив Мариам за спиной. — Ты кто такой вообще?

— Дума из дома напротив, Убийца Шлюх, знаменитость в этих краях… — не успел Яхон договорить свою шутку, как с гневным лицом одеяло на себя стащил Базиль.

— А я Пума из дома рядышком, Любитель Загадок и Прочей Хуйни. Объяснись сейчас же, а то понять не смогу, какое имя вбить на твоём надгробии, шутник ёбаный. — грубо отчертил границу Базиль, дав понять, что говорить нужно будет по делу и никак иначе.

— Да что вообще происходит, Мари, каждый раз кто-то новый, кто все эти люди?! Ты мне о чём-нибудь расскажешь до конца?! — взорвался Дзин, изрядно устав от неожиданных встреч с очередным знакомым Мари, о котором, естественно, парень не слышал ни слова.

— Хорошо, шандиец. — подчинился Яхон Базилю и начал рассказывать. — Я отправился из Бровсо вразрез приказам, чтобы найти информацию о "покровителях". И я боялся, что вернусь в штаб с пустыми руками, но, видимо, удача на моей стороне. — закончил Яхон, не собираясь без пяти минут трупам рассказать о том, что их смерть поможет успокоить души павших войдеров на Ан, после чего встал в боевую стойку и готовился к атаке.

Однако этот огромный градус напряжения заметил Дзин и устрашился, уже представив, как через несколько секунд начнётся бой четырёх войдеров, который точно окончится чьей-то смертью. Тогда тёуган выскочил между Базилем и Яхоном, что уже готовились обменяться ударами, и, глядя то в глаза Нопперабо, то шандийца, сказал:

— Стоять! Я, может, вообще ничего не понимаю, но точно знаю одно — лучше всё решить словами! — пока Дзин говорил эти слова, Яхон впал в ступор, узнав в его детской наивности Нову.

— Ты прав, Дзин. — сказала Мариам, после чего с надеждой взглянула на Дзина, а потом решилась посмотреть Яхону в глаза. — Мне жаль, Перонэ. Жаль за всё, что случилось на Ан, и теперь я другой человек, совершенно другой! — преисполнилась решимости Мариам, взглянув в лицо своему прошлому.

— Что мне твоя жалость, она сможет вернуть к жизни Рино? Сможет ли жалость вернуть Нове рассудок? Плевать я хотел на то, кем ты стала, мразь! — настолько резко, насколько и колко ответил Яхон, напомнив Мариам о последствиях её ошибок, однако она не собиралась зацикливаться на этом, понимая, что прошлого не изменить. — Бровсо пытался скрыть от меня… — залез в свои мысли Яхон, случайно вспомнив, что на самом деле может помочь вернуть Нове рассудок. — Странный войдерум, обнаруженный в Ламмере около двадцати колец назад, — покровители. За этим я явился в твою родину, войдер звука.

— Если я смогу чем-то помочь!.. — ободрилась Мариам, схватившись за шанс искупления своих грехов, однако Яхон тут же оборвал её тянущееся к прощению ладони.

— Стану я якшаться с сектантом, хоть и бывшим. — с сарказмом вышел быстрый ответ Нопперабо.

— Сектантом? — перебил Базиль с явным удивлением. — Кем ты ещё была, пока брат за тобой не смотрел? — шутил Базиль, однако Мариам игнорировала его слова, вслушиваясь в то, что скажет Яхон.

— Я во что бы то ни стало верну Нове рассудок и узнаю, почему Бровсо скрывает от всех существование покровителей, хочешь ты мне помогать или нет. Не смей считать, что от поддержки войдера звука шансы на то сильно возрастут. Притом я потратил слишком много времени на болтовню с вами, прощаюсь и надеюсь, что больше мы никогда не увидимся. — без эмоций Нопперабо сказал эти слова, после чего пробил кулаком стену и прошёл в другое помещение.

Битвы с Нопперабо удалось избежать, а Мариам после этой встречи получила поддержку от Дзина и Базиля, уверившую её, что прошлое не должно наступать на пяту их будущего, которое вместе выстроят кровью и потом.

Мариам за две недели путешествия сильно изменилась сама, но теперь у неё есть товарищи, а Дзин привык к этой женщине с тёмным прошлым и думал лишь о том, как поскорее добраться до трапезного зала, где вовсю идёт празднование фестиваля — именно там агенты Летучего Фрегата, ставшие товарищами, раз и навсегда поставить точку в вопросе несправедливости в Ламмере! И пока Дзин и Мариам ощущали на себе воодушевление и прилив сил от мыслей о грядущей последней битве, голову Базиля наполнили мысли о целях Яхона и покровителях, чей странный войдерум уже замечал: что это за сила? Почему информацию о ней скрыли дня агента Бровсо? И что самое главное — откуда она появилась в Ламмере?

Глава 29 "Отголосок прошлого: Золотое Знамя"

Восхождение Малики и приобретение ею своего титула началось на этапе краха, когда Лакшата пришлось подписать унизительный для обеих сторон мирный договор с Айтилла и Сурой — так началось правление этой женщины, что видела, как её мать утопает в распрях войны и теряет авторитет среди знати, желающей лишь безоговорочной победы в этом слишком долгом противостоянии кланов. Именно после её смерти трон унаследовала Малика и приостановилачереду насилия. Однако цена такого мира мало кого устраивала: были и те, кто считал, что победа уже у них в руках; и те, кто пёкся лишь о своём благосостоянии и продаже оружия. Лишь отчаявшиеся и уставшие солдаты поддерживали инициативу Малики, и в будущем эти же самые люди сумели получить статус визирей или пашей, получив взаимность и дружбу с Императрицей, однако на тот момент правителя Лакшата ждали только лишения и ненависть со стороны народа, которого она лишь хотела избавить от бесполезных жертв и вернуть домой, на родину.

Тогда обстановка при дворе накалялась до предела, и это было видно невооруженным глазом: слухи о покушении на Малику, детские считалочки о слабохарактерной императрице, оскорбления за спиной и многое другое, что заставляло аристократов усомниться в том, за тем ли человеком они идут. Малика прекрасно понимала все эти настроения, и лишись она поддержки знати — трона можно было бы уже не видать, как и головы на плечах. Тогда она решила задобрить пашей и аристократов, взяв в мужья Ракеша Али, сына самого влиятельного на тот момент дома, однако этот ход усугубил ситуацию, ибо по факту Малика лишь накормила огромным куском мяса тигра, что со временем забирал всё больше и больше, оставив под конец рог изобилия совершенно пустым.

Ракеш Али и его семья оказалась слишком близко к трону и влиянию на Лакшата, и, когда Малика была беременна Мариам, выскочка-консорт узурпировал трон, схватив императрицу во дворце в заложники вместе с маленьким Базилем и единственным человеком, которому правительница могла полностью доверять — бабушке по имени Масума Лакшата.

Незадолго после узурпации трона народ стал бояться и взывать к традициям, ибо слишком долго не поступало никаких вестей от истинной правительницы, а всё то время появлялся на публику лишь мужчина, чьё влияние постепенно падало с принятием безответственных и глупых решений: таких как внесения трети бюджета страны на подарки молодым девушкам с гарема, а также спонтанные оскорбления других правителей, а в будущем необдуманные объявления войн с Виллионом и Айтилла с Сурой. И мало того, правление Ракеша было одним из тех крайне редких случаев, когда во главе Лакшата стоит мужчина. Тогда для Ракеша настал переломный момент, ибо всё сводилось к тому, что Малике потребуется лично показаться перед народом и убедить людей в том, что с ней всё хорошо, притом каким-то чудом умолчать о том, что уже несколько месяцев её насильно держат в плену мамелюки и визири семьи Али. И когда Ракеш жалостливо упрашивал Малику ни о чём не говорить людям, она могла наступить ему на горло и отказать или же согласиться и рассказать народу всю подноготную, однако каждый из этих вариантов был немного рискованным, хоть и гарантировал узурпатору изгнание — страх и все риски были в том, что Базиль и ещё не родившаяся дочь могли бы остаться без матери. Тогда она прикинулась любящей женой и той, кто готов ради Ракеша на всё, словно её очаровал этот мужчина, после чего с радостью согласилась умолчать обо всём и успокоить народ, дабы сомнения о султане отпали.

После выступления Малики перед народом она стала со временем создавать образ преданного Ракешу человека, уделяя больше времени Базилю и новорождённой Мариам. В один из таких дней, когда Ракеш развлекался, играя в трапезном зале с друзьями и родственниками в окружении легкомысленных женщин, Малика сидела в маленькой комнате, что со временем стала её опочивальней. Уставшая матерь в поношенных, но таких прекрасных жёлтых шёлковых одеяниях сидела и глядела томным взглядом с тёплой улыбкой на маленькую дочку. Её не волновало ничего, а вокруг так и царила аура любви и ласки, в которой на сестру аккуратно поглядывал Базиль. Невозможно было оторвать глаз от жёлтого блестящего платка на голове матери, плавно вытекающего на волнистую чёлку, что еле касалось тонких и острых губ. Малика, несмотря на все нападки Ракеша, защищала детей и любила всем сердцем, и эту ласку в маленькой, тёмной комнате сумела почувствовать старая слепая Масума, бабушка императрицы, что в своё время не смогла править из-за крайне слабого здоровья, но именно она обучила войдеруму звука теперь уже покойную дочь. Масума подошла к Малике и смогла положить ей на плечо ладонь, ориентируясь лишь на энергию войдерума внучки, после чего сказала:

— В твоих детях звенит мелодия, похожую на твою — яркую, чистую, звонкую. Войдерум течёт в вашей крови, но ты и твоя дочь станут сильнейшими войдерами, когда придёт время.

— Обязательно придёт, бабушка Масума. Мариам станет моей наследницей, обязательно… — тихо говорила Малика, не отрывая глаз от девочки, что маленькими ручками тянулась к носу матери.

— Не убегай в страхе ни от кого, кто помешает тебе и твоим детям раскрыть силы. Твоя храбрость, а не бесстрашие воссоздаст песню — помяни мои слова, Малика, ведь их тебе повторять дочери и внукам, как это делала первая правительница Лакшата³⁴. — закончила Масума и ушла дальше прислуживать Ракешу, ибо воспринималась она во дворце не больше, чем просто какая-то слепая старуха, что Малику особенно раздражало, ведь эта старая женщина прожила долгую сложную жизнь и заслуживает почтения не меньше, чем какая-либо императрица.

Несколько колец Малика терпела Ракеша и делала из себя безобидную, заставив своего врага расслабиться, пока всё это время императрица обучалась войдеруму звука у Масумы и собирала вокруг себя тайных союзников, после чего в один день, неожиданно для всех, нанесла роковой удар.

Начала подготовку к атаке с того, что отыскала информацию о загадочных существах, именуемых Эхом — отголоски прошлого, призраки древней, давно забытой эпохи, слоняющиеся без дела по миру, но ещё не потерявшие рассудок и жаждущие обрести телесный сосуд и вновь жить. Однако среди Эха отличились покровители — те призраки, чей войдерум сильно отличался от всех остальных, ибо те имели силу брать под контроль чувство или эмоцию человека, позволяя манипулировать ею, но те не могли этого сделать, пока не заключат некий контракт с носителем. В основе своей Эхо называли свою помощь покровительством, отчего получили своё название "покровители", а их сосуды — "войдеры-покровители". Именно на их поиски Малика сумела тайно собрать экспедицию и затем использовать Эхо, чтобы заполучить верноподданных и сильную опору. Тогда, до того, как вернуть трон, она заполучила сильного союзника — Рур Хафез с силой Преступление и Наказание, и именно она помогла после победы над узурпатором избавиться от какого-либо сомнения со стороны народа.

Когда роковой день настал, Ракеш Али вместе со своей свитой и родственниками собрались в трапезном зале и распивали за длинным столом изысканное вино и ели разнообразные блюда и фрукты, пока совсем исхудалая Масума отсиживалась в комнате для прислуги, а Малика, как ни в чём не бывало, появилась перед ними и заботливо спросила мужа, что бы он хотел получить от неё:

— Дорогой господин, желаете ли принять ванну? Или же у вас кончается выпивка? Я могу принести особое блюдо, если понадобится. — спокойно смогла сказать эти слова Малика, понимая, что этот день её терпения станет последним.

— Пускай сюда зайдут музыканты и мои грудастые красавицы, да поживей! — ответил Ракеш, доедая кусок свинины, пока его выбор с одобрением провожали низкими шутками родственники, собравшиеся за одним столом.

— Конечно-конечно! Как пожелаете! — ответила наигранно Малика, после чего сверкая пятками ринулась ко входной двери.

— Пошевеливайся, не видишь, мои друзья тут скучают, курица тупая! — подгонял Ракеш, после чего такие же как он свиньи залились смехом, но продолжали есть.

— Постой, Ракеш, я же совсем забыла… — слова Малики окончились гробовой тишиной и щелчком замочной скважины — никто не зайдёт в эту комнату. — Сегодня никто не придёт за тобой, мерзкое отродье. — сверлила спокойным, но хищным взглядом Малика озлобленного Ракеша, чьи слова после всего этого перестали сопровождаться довольным смехом друзей.

— Что ты такое несёшь, сука?! — ударил с грохотом кулаком по столу, но Малика не отводила глаз с разъярённого, но немного напуганного Ракеша. — Ты хоть знаешь, с кем говоришь? Я здесь власть, я твой Царь и Бог, а ты никто, ясно тебе, тупая дажва?! — взорвался Ракеш, ведь с самого начала своего правления он был полностью уверен в том, что никто не может с ним сравниться, но сначала он стал проигрывать в войне с Эксодием, а теперь ему дерзит жена.

— Оу! — положила руку на грудь Малика, сделав вид, будто испугалась. — И что же вы сделаете? Что же? — уподоблялась моментом своей мести, начав давить на Ракеша, медленно приближаясь к длинному столу и не отводя от мужа глаз. — Вцепишься жирными руками в своё запотевшее кресло… — начала грубо отвечать на свой же вопрос, с каждым предложением всё пронзительнее и увереннее колоть словами мужа, понимая, что Ракеш сейчас осознаёт свою беспомощность, когда рядом нет телохранителей. — …спрячешься за спиной мамелюков, закричишь: "Спасите! Спасите!", понимая, что голос маленького, жалкого и гнусного узурпатора ничего не весит. Все твои друзья — пар, что растворится в тот же момент, когда твоя власть и деньги иссякнут. И когда Эксодий окажется у твоих ворот, ты прибежишь на помощь ко мне, любящей жёнушке, которую ты унизил своим покушением на престол и запер в комнате для прислуги, но она не поможет — нет! — к этому моменту всю комнату наполнила тихая гробовая мелодия отчаяния, словно в сердца всех присутствующих медленно вонзали и втаскивали иглу, что каждый раз задевала и наматывала на себя новый нерв. Ракешу будто стало нечем дышать, и тот грязными руками вцепился в ножки стула, словно боялся провалиться на месте. — Жёнушка подаст лишь одно блюдо, и блюдо то с гнильцой — твоя никчёмная голова!

Для Ракеша эти слова окончились резко, как и его жизнь на лезвии ножа, что стекала каплями крови по столовому прибору из шеи — ровно так же, как и опущенные, будто кланяющиеся головы мёртвых друзей султана.

Малика освободила главное место, скинув тело на пол, после чего пошла к комнате для прислуги и оттуда привела в трапезный зал Масуму, что взволнованно присела за стол под тёплые слова внучки, что заботливо усаживала бабушку и подносила к её рукам столовые приборы.

— Разве я могу сесть с ними, что же ты, Малика? — взволнованно и со смущением говорила слепая Масума.

— Нет, бабушка, не ты сядешь с ними, а они сядут с тобой. — уверенно ответила Малика.

— Постой, что за запах? — испугалась Масума, ощутив рядом с собой людей, чьи малые капли войдерума будто испарялись, пока в воздухе витал запах свежей крови.

— Не беспокойся, бабушка Масума, они всегда так пахли… — с облегчением сказала Малика, после чего ушла ко входной двери, чтобы начинать избавляться от трупов, но, отперев дверцу, за ней внезапно оказался посол, случайно увидевший, что позади императрицы знать с перерезанными глотками.

— Нет… — не мог поверить молодой посол, заметив позади тело мёртвого Ракеша Али. — Я всё расскажу людям, они должны знать!.. Убийца! — нервно, с дрожащими ногами сказал юнец, видя перед собой уверенную высокую Малику.

— Глупец! — отмахнула одним словом весь тот малый напор парня поведать народу правду, рискуя своей головой. — Разве ты не видишь — позади меня армия гнусных мертвецов, ненавидящих Ракеша Али за все его грехи. — запугала парня, после чего иллюзорной техникой заставила его увидеть призраков за спиной императрицы. — Народ, что томился в тени его убогого правления жаждет мщения, неужели ты хочешь пасть его первой жертвой? Отвечай, щенок! — вбила последний гвоздь в крышку ящика, заперев там всякое желание парня как-либо влиять на ситуацию.

— Н-нет, Госпожа! Я ухожу! — в страхе парень хотел поскорее прийти домой и сделать вид, будто ничего не было, дабы жить спокойной жизнью.

— Стоять! — приказала Малика, после чего посол тут же остановился. — Ракеша больше нет, но война ещё не окончена. Я приведу страну к победе, но ты станешь той первой ступенью, что приведёт народ к этой цели; желаешь ли ты стать героем, юнец?

— Что? — не сразу понял, что теперь вместо смерти его ждёт награда. — Хочу, это будет честью для меня, Госпожа! — быстро ответил, всё ещё из страха лишиться жизни.

— Тогда к завтрашнему дню распространи весть: Ракеш Али вместе со свитой не вернулся во дворец и больше некому давать армии приказы в истощающей клан войне, но Малика Лакшата — та, кто склонит чашу весов в пользу нашей страны и нанесёт Эксодию поражение!

Как и приказала Малика, так всё и случилось в 65-ом кольце 4-ой эры, когда под золотым знаменем все союзники императрицы свергли власть семьи Али, признав их наследника пропавшим без вести предателем народа. После этого возвращения трона и победоносных кампаний, стратегии которых строила лично Малика, Лакшата стал выигрывать в войне, после чего обзавёлся паровыми технологиями, нажившись на трагедии другой страны. Тогда Малика получила титул Золотое Знамя и народную любовь, ибо именно эта женщина сотворила чудеса для своих людей, чуть ли не подмяв под себя всю Ламмеру. Таким было восхождение Малики Лакшата, Золотое Знамя.

Глава 30 "Верни им небо, тоску по дому утоли"

Долгожданная битва, что с минуты на минуту развернётся в трапезном зале Лакшата, близилась с каждым шагом героев, что пробивались к месту грядущей схватки, и когда те добрались до огромных богато украшенных дверей, то мощным пинком все трое выбили их и наконец увидели своего злейшего врага! Однако знать успела покинуть эту комнату и уйти в безопасное место, и рядом с Маликой Лакшата остались лишь мамелюки и музыканты, что заканчивали играть на инструментах, пока императрица в роскошном фиолетовом сари медленными движениями руки рисовала им дирижёрской палочкой круг. Вперёд к воротам, из которых вышли агенты с повстанцами, стояла стража султаны, что прикрывала музыкантов, внимательно следящих за каждым движением музыкального жезла императрицы, что завершала свою композицию и заглушала собственную энергию войдерума, после чего под ярким светом канделябров двинулась сквозь толпу мамелюков, дабы лично поприветствовать вторженцев.

Базиль и Мариам застыли от страха и ненависти, ибо к ним приближался человек, которого долгие кольца презирали и искали тому возможность нанести смертельный визит и расставить все точки над "и". От каждого её шага кровь агентов стыла в жилах, пока стража и музыканты смиренно кланялись, не только потому что требовалось оказать честь — они желали этого. Ибо даже человек с самым мелким войдеровым потенциалом мог почувствовать мощь и ауру человека, что просто должен стоять над ними и подчинять своей невообразимой силе. Могущество — именно это было источником покорности, ибо сильнейший в мире войдер звука из ныне живущих на инстинктивном уровне заставлял слабых отринуть свои амбиции и уверенность, но гнев Базиля, Дзина и Мариам всё-таки не давал прогнуться под мощью Малики, ощущаемой каждой фиброй души.

— Уж кого, но точно не вас я ожидала увидеть. — спокойно сказала Малика, сдерживая эмоции, пока они вовсю буйствовали в настороженном Базиле, Мариам и Дзине. — Кто бы мог подумать, что дети пойдут войной на матерь? — горько улыбнулась Малика, вспоминая день фальшивой казни, пока глотки агентов Летучего Фрегата наполнялись словами, что на протяжении всего приключения собирались там, чтобы при встрече вырваться — но что-то вставало поперёк горла, посему императрица, получив немой ответ из смешанных эмоций на лицах детей, продолжила говорить. — В последний раз, дочерь, я видела тебя на розыскных листовках в Хондруфере: "Мариам Лакшата, Гибельный Резонанс" — как глупо. Ты царила иллюзорными пустынями, но твоё царствие здесь, в Лакшата! — разочарованно и гневно произнесла Малика. — Я надеялась, что ты станешь носить эту фамилию с гордостью… — сжала ладонь в кулак и вновь почувствовала ту старую рану на душе, что до сих пор кровоточит, но травму не должно было видеть детям, посему она спрятала её за колкой фразой. — Но ты пошла по пятам своего брата и становилась прислужницей всякого сброда! — после этих слов Базиль не сдержался и выступил вперёд, обрушив на мать всё, что накопилось за долгие кольца скитания.

— А из-за кого всё это началось?! — взорвался Базиль, после чего его жар ослаблялся с каждым последующим вопросом. — Кто сломал наши судьбы? Кто стал причиной кошмаров? — закончил говорить за двоих Базиль, после чего выставил указательный палец к материнскому лицу, что когда-то было символом любви и заботы. — Ты сломала меня и тысячи жизней ни в чём не повинных людей, и всё ради чего? Ради… чего? — начинал чуть ли не выть в гневе и печали, вспоминая, как корил себя каждую ночь за то, что не смог спасти Мариам и рабов Лакшата, после чего, похрипывая, прокричал. — Ради чего всё это, а?! Какая к херу цель стоит стольких жизней?! Ты, мразь! — со слезами на глазах, Базиль в порыве ярости вытащил кинжал и намеревался воткнуть его матери по самую рукоять, но сестра сумела его остановить, схватившись за запястье брата.

— Базиль… — печально глядела Мариам на Базиля, что, скрипя зубами, остановился и начал контролировать свои эмоции. — Злоба ничем нам не поможет, прошу, успокойся… — проговорила Мариам, пока в её сердце тоже горело пламя ненависти, но печаль от того, каким стал Базиль, была сильнее.

— Я сделала свой выбор двадцать колец назад, и ты, Базиль, имеешь полное право меня ненавидеть за это. — едва ли не кусая губы в кровь, Малика сказала это, но потом сумела скрыть эмоции. — Оставлять тебя в живых после того, как ты спас раба, было бы непозволительно. И, чтобы сохранить репутацию перед высшими чинами, я согласилась на радикальные меры, а ты — жертва этого лишения, как и моя дочь.

— И ты смеешь после всего называть её дочерью?! — не мог держать себя Базиль, а его нервы были натянуты как струна. — В тот день, когда Мариам пришлось увидеть, как голова её брата отделилась от тела, ты бросила её и меня! И ты ещё можешь называться нашей матерью? Ты?! — чуть ли не разрывал себе Базиль горло, сумев высказать в лицо всё.

Малика после этих слов с трудом смотрела Базилю в очи, после чего взглянула на Мариам и увидела в её алых глазах словно вековую печаль. Она помнила беззаботное детство, родительское тепло и уют хоть и пёстрого, но родного, уютного дворца, однако всё это разрушилось временем и трагедиями. Только Мариам, хоть и без слов, но смогла понять и разделить печаль матери, которую императрица всеми силами скрывала: "Время не вернуть назад." Так продолжалось пару мгновений, пока Дзин не выскочил вперёд и ободрил героев своим звонким голосом: "Мы здесь, чтобы дать людям свободу — за неё придётся бороться, вы со мной или будете дальше стоять?"

За минуту до того, как агенты заявились в трапезный зал, Малика, ведомая самоуверенностью, отозвала войска в столице и потребовала сложить оружие, чтобы лично дать бой лидеру освободителей и обезглавить тем самым Летучий Фрегат, дабы избежать лишних жертв со стороны солдат Лакшата. Однако той же самой стратегией хотели воспользоваться агенты, поскорее покончив с императрицей, чтобы та капитулировала³⁵, однако в трапезном зале лишь Малика и её слуги знали, что в городе уже не ведутся бои.

Малика вернулась к музыкантам и достала музыкальный жезл, и, закрыв глаза, резко ударила им по воздуху, словно по гонгу в Таньшан, после чего приспешники начали играть простую мелодию на скрипке, со временем дополняя новым инструментом, чья громкость контролировалась свободной протянутой рукой, смотрящей ладонью вниз. И пока Малика занималась оркестром, Мариам и Базиль воспользовались музыкой и пошли в наступление, обрушивая на мамелюков мощные звуковые техники, а Дзин, контролируя потоки ветра, мог с лёгкостью уклоняться от выпадов стражи и контратаковать, поведя за собой в бой повстанцев, что помогали удерживать фланги и массы вооружённых людей. Мариам и Базиль комбинировали свои приёмы друг меж другом, пока их поддерживал воздушной аурой Дзин, отчего те могли быстро расправиться с третью солдат, но Малика только начинала играть свою музыку — скоро композиция должна прийти к кульминации! Каждое её движение руки было словно буквой закона и определяло слугам и то, что им нужно играть и как жить сейчас, и что потребуется воспроизвести в будущем, опираясь на действия Императрицы. Певцы мало чего стоили по отдельности, но под управлением Малики они сумели слиться в едином хоре и петь слова Золотого Гимна, что в начале песни лишь говорили о величии Лакшата, дабы не дать возможности вражеским войдерам звука пользоваться песней, в тексте котором идёт речь о смерти врагов клана; позже, ближе к середине, их пение прижилось к лязгу стали и взрывам пороха, став с ним единым целым, полностью наполнив собой трапезный зал. Кровь хлестала на инструменты, безупречные стены с арабесками и богато расшитую мебель, но оркестр продолжал играть, а солдаты сражались всё более ожесточённо, совершенно не обращая внимания на потери.

Когда вдохновение от песни Лакшата перестало как-либо действовать на Базиля и Мариам, стало некому поддерживать повстанцев техниками войдерума звука, и единственным эффективным войдером на стороне Летучего Фрегата остался лишь Дзин, что изрядно вымотался в непрерывном бою, где одна волна яростных бойцов старалась перекрыть собой другую, пока в один момент оркестр Малики не перешёл к кульминации, взорвавшись буйством звука, что проникал в уши врагам и заставлял их терять всякую надежду на победу, пока соратники давили их как букашек.

Агенты глядели на то, как мамелюки рвут повстанцев как крокодилы, в чьи лапы попалась дичь, и ужасались, ибо энергия войдерума иссякла, а обстановка битвы говорила сама за себя — они были слишком самоуверенны, когда нападали на сильнейшего войдера звука. Казалось, что поражения не избежать, и Базиль с Дзином не хотели с этим мириться, ибо не для этого они проделали весь этот путь, пока Мариам лишь смотрела на окровавленные тела павших людей с обеих сторон, и теперь место, где Мари когда-то ела с матерью и прабабушкой, стало пристанищем смерти. Неужели здесь же Мариам, Дзин и Базиль увидят свой конец?

Не дождавшись окончания композиции, Малика сжала ладонь в кулак и резко ударила им вверх-вниз по воздуху, дабы взять резкую паузу, после чего она двинулась в эпицентр битвы, дабы сблизиться с агентами. Те, кто расступался перед ней, либо преклонял колено, либо без сил ронял своё оружие, а те храбрецы, кто осмеливался напасть, моментально получали в упор мощной звуковой техникой, с лёгкостью отталкивающей неприятеля прямо в стену. И лишь когда Малика Лакшата оказалась в самом стане врага, она дала полную свободу своему войдеруму, что будто создал вокруг неё ореол. После чего оркестр вновь продолжил играть, и мелодия с помощью техники звука Малики приобрела особую мощь, доселе невиданную ни одному войдеру этой стихии: ни немота, ни иллюзия, ни удар, ни воодушевление — ничего из этого не проявилось в конце композиции, и лишь мелкий отголосок словно в самом нутре людей начал всё громче и громче раздаваться эхом, пока людям не казалось, что это — их собственный голос. Эта самая мелодия заставила раненых повстанцев пасть на колени. Воины, что были готовы пожрать Малику с потрохами, не могли более уверенно держать оружие в руке и сломились, почувствовав, как всякие силы покидают их. Более в их сердцах не пылало мужество или жажда победы, а вся схватка казалась суицидальным походом, словно маленькой лодкой, намеревающейся дать отбой цунами, а их амбиции вместе с тем превратились в не более чем пустой звук, никоим образом не способный перекричать собственный лже-голос, что под шумы боя и всплески крови в истерике бил слова: "Я слабее."

И когда Малика Лакшата, спокойно проходя мимо поражённых Золотым Гимном повстанцев, оказалась всего лишь в метре от агентов, она закрыла глаза, проявила всю свою энергию войдерума и наполнила уши своих детей и Дзина едва слышимым звуком, что будто гулким ветром проносился по мышцам и ослаблял их, заставив чувствовать совсем малую ноющую боль. Обессиленная Мариам не могла спокойно стоять на ногах, и мало ей было время от времени колющих шрамов, которые она получила во время путешествия, так из свежих ран медленно текла кровь и закрывала опущенные глаза, заставляя видеть перед собой проблески тьмы и маленьких огоньков.

И лишь когда Мариам с великим трудом подняла голову, она во всей красе увидела сильнейшего войдера звука, что возвышалась над ней и всем своим видом говорила: "Глупо было бросать мне вызов." Однако сама Малика не собиралась добивать врагов, посему лишь погрузилась в раздумья в попытке найти ответ на вопрос о том, где лидер Летучего Фрегата. Тогда Дзин, будучи сильно раненым, собрал последние силы и еле вставал, пока пальцы скользили по окровавленному полу, но не сдавался, ибо всем сердцем желал подняться и урвать победу зубами: "Если не сможем мы, то кто тогда сможет дать рабам свободу? Нам нельзя… никак нельзя проиграть!" — С полным решимости лицом сказал Дзин, пытаясь одним уцелевшим глазом исподлобья смотреть на Малику хищным взглядом так, чтобы противостоять мощной ауре войдерума и не упасть ниц. Однако после этих слов только нависла тишина, а затем горький смешок Малики, после чего та, смотря на Дзина свысока, ответила: "Не я построила рабскую систему, но она помогает моему народу жить счастливо, пользуясь чужим трудом. И раз вы считаете меня злодейкой, то вас как минимум можно назвать врагами народа."

Глядя на Малику, в Дзине эхом раздавались слова тёмного разума, ломающие былую решимость: "Союзники не смогут сейчас бороться, я один. Один. Один… Один против сильнейшего войдера звука. Один против страны. Я слаб. Свободе не бывать." Но все эти мрачные слова перестали раздаваться в голове, когда сзади еле-еле поднялись Мариам и Базиль, после чего поддержал слова Дзина сначала брат, потом сестра:

— Малец, ты сражаешься за нужные вещи… кха… — кашлянул кровью, после чего продолжил. — Держи эти слова как знамя — давай покажем Малике! А-а-а! — Выдал Базиль, после чего стал кричать без устали боевой клич.

— Дзин, ты не один — я дала обещание сражаться с тобой плечом к плечу, а значит мы победим! А-а-а! — присоединилась Мариам, придерживая рукой кровоточащую рану на плече.

Дзин Пан сумел прогнать прочь пораженческие мысли благодаря соратникам, после чего неосознанно присоединился к их боевому кличу, чуть ли не разрывая себе горло, и этот крик придал войдерам энергию и силы, чтобы с лёгкостью встать и сражаться дальше — держись, Малика!

Пока наша троица обрушивала на Малику неистовый крик, с лестницы послышался точно такой же боевой клич, после чего меньше чем за минуту в трапезную ворвались пираты Генри Эвери — хоть и без капитана, но подкрепление прибыло!

Малика вернулась на свою начальную позицию, и вновь начался бой, где музыканты под руководством императрицы играли ту же самую композицию. Тогда Мариам, Базиль и Дзин предупредили новоприбывших союзников о том, что нужно как можно скорее обезоружить музыкантов, пока не кончилась песня, однако Золотой Гимн было невозможно прервать из-за опытных мамелюков, один из которых мог с лёгкостью перебить десяток пиратов, и плюсом к тому композиция Малики с самого начала потихоньку заставляла приверженцев Летучего Фрегата слабеть и терять боевой дух, отчего пробираться к музыкантам приходилось по трупам союзников — ход битвы снова ведёт к поражению…

Энергия войдерума Мариам вновь падала, и силы покидали её, пока Дзин и Базиль через боль кричали: "Вперёд!" В голове Мари всё больше и больше звенел звук приближающейся смерти и поражения, что двигался к ней с лязгом металла, предсмертными криками пиратов, выстрелами и всплесками крови. Словно хрустальный скарабей из её горьких снов стал рассыпаться и трескаться, и тогда она оказалась окружена грядущим поражением — в голове все мысли были лишь об этом. Однако в этом мраке появился маленький огонёк вдали, когда в один момент Мариам услышала отчаянный крик брата: "Мы будем жить!" Действительно — жизнь, за которую Мариам цеплялась всеми силами, когда сражалась в Ан с Нопперабо, спасала Дзина на Жестоколе и Пике Древних, отбивала нападение на Суру, оборонялась от солдат в трактире, после чего увидела его… живого брата.

Именно после этого горькие сны перестали досаждать ей, ведь тогда же и появилась непобедимая, стойкая надежда. И когда Мариам достигла этой мысли, в голове внезапно появилась новая: "Я хочу поделиться этой надеждой!" Мариам наполнилась смелостью и решимостью после всех этих мыслей, после чего будто нащупала чрезвычайно редкий звук, способный пробраться в душу человека и кружить в безудержном танце. Именно этим звуком Мари решила воспользоваться, когда в её теле ключом стала бить энергия войдерума звука. Она заполнила сердца соратников, отчего те слышали шелест невероятно гладкой и почти невесомой шёлковой ткани, что кутала собой тела воителей и шептала на чудесном языке слова, усиливающие боевой дух, — слова надежды из гимна Мариам Лакшата, Гибельный Резонанс, и гимн сей — Шёлковая Песнь!

Секрет контроля войдерума звука, передаваемый в династии Лакшата из поколения в поколение, и сила, черпающая энергию от поднятия боевого духа — всего этого Мариам сумела постичь в этом бою. Ибо чем отличается храбрость от безрассудства? Храбрость есть преодоление страха, и обратной стороной этой силы пользовалась Малика в Золотом Гимне, заставляя врагов отринуть свои амбиции и предать своё мужество сомнениям и пораженчеству, но теперь перевес сил на стороне освободителей!

Абсолютно все союзники, услышавшие Шёлковую Песнь, совершенно не обращали внимания на Золотой Гимн, и под слова Мари: "За каждым поражением будет победа, храбрость даст нам сил схватиться за неё!" — сражались с необычайной силой и прытью. Люди ощутили себя настоящими воителями, и теперь им не повернуть назад — только победа сулит им сейчас! Базиль, ощутивший такой огромный приток сил от абсолютной техники войдерума звука сестры, подумал: "Эксодий, жаль, что ты не слышишь эту песнь. Вот бы рассказать тебе обо всём за кружечкой, как вернусь отсюда с победой!" И когда Малика поняла, что теперь её поражение становится лишь вопросом времени, а энергии войдерума более не хватит на контратаку, то во всеуслышание приказала остановить битву и сказала агентам: "Нет больше смысла проливать кровь наших людей, я готова капитулировать…"

Однако Генри оказался невероятно удивлён, когда Дзин отказался от предложения и сказал, что Малика уже сдалась — победы достаточно. Мариам обрадовалась выбору Дзина и поддержала его, пока Базиль с лёгкостью выдохнул — этот тёуган-пират всё-таки оказался хорошим человеком, и теперь начнутся светлые времена для Ламмеры, и останется ждать лишь её процветания. Но чего не мог сейчас ожидать никто из Летучего Фрегата, так это того, что пистолет, предложенный Дзину, будет направлен на него же — Генри Эвери схватил ослабевшего тёугана и взял того в заложники, приставив оружие к виску, до смерти напугав и рассердив тем самым Мариам, но Базиль и Малика ожидали подобного хода. Битва ещё не окончена, и ход её сильно изменился.

— Что вы делаете, Капитан? За что?! — не понимал до смерти напуганный Дзин.

— Отпусти его сейчас же, дажвог! — яростно прокричала Мариам — казалось, она никогда ещё не была так зла.

— Подлый пират, я знал, что тебе нельзя доверять! — обозлился Базиль от мысли, что пиратам не жаль даже своих.

— Молчать, собаки! — крикнул нервный Генри. — Даже если убьёте меня, снаружи вас ждут мои люди! Так что давайте будем друзьями, да? Ха-ха-ха! — выскочили слова из гнилых зубов.

— Перкеле³⁶! Да срать я хотела, хоть там миллион твоих хуесосов — я от тебя живого места не оставлю, свинья ебаная! — еле держала себя Мариам, чтобы не убить Генри, ибо единственное, что её останавливало, — пистолет, приставленный к виску Дзина.

— Не горячитесь так, я предлагаю вам и хороший вариант: уходите с глаз долой и никогда не возвращайтесь в Ламмеру, и я сохраню ваши жизни, а трон Лакшата заберу себе! — сильнее надавливая дулом пистолета висок Дзина, сказал Генри.

— Н-но почему… Ведь ваша дочь… — в слезах говорил Дзин, ибо начал понимать, что с самого начала пираты не желали спасать рабов, а значит, всё было в пустую, и друзей ждёт смерть, а безвольных навсегда лишат свободы. — Как же ваша дочь?! — не мог понять Дзин, ибо знал, как дорог Генри один лишь амулет с её фотографией, так почему? Почему он повёл себя так? Дзин ещё верил, что есть веская причина, какой-то план!

— Ах… Она… — вспомнил Генри. — Не подумай, Дзин, что всё это время я напоказ хранил и лелеял эту безделушку на шее. У меня правда была дочь, но она погибла ещё до того, как Малика трон потеряла. — жестоко разбил Генри всякую надежду и веру-стекло Дзина в Летучий Фрегат, дав мраку меж трещинами в осколках пробраться тёугану в душу.

— Что?.. Нет… Этого не может быть! — тьма, всепоглощающая, холодная тьма стала поглощать Дзина целиком, пока Мариам видела в его детских глазах, как всякая вера и надежда уходит от него, и её ярость от этого сменилась на бессилие и страх за друга.

Базиль с самого своего начала работы на Летучий Фрегат был предельно осторожен с её членами и никому не доверял кроме Эксодия, но даже так вся эта картина заставляла его испытывать невероятное отвращение, злость и шок, но его эмоции затихли, когда Малика, глядя Генри Эвери в глаза, во всеуслышание раскрыла всю его личность:

— Я знала, что капитана Генри Эвери куда более интересует дворец и моя власть, нежели свобода незнакомых ему людей. Именно власть сподвигла его прийти сюда, ибо как ещё объяснить то, почему он так яро защищал южные границы от чужеземцев? На протяжении долгой истории этой страны сюда протягивали ручонки множества жадных империалистов, Турнадау с жаром отстаивала эти земли ценой жизней тысяч матросов. Слишком уж искренняя и верная служба для пиратов, не так ли? Ты, низкосортный пират, был на посту старпома на корабле Робина Ньюгейта и служил ему верой и правдой.

— Да, служил, чего ты добиваешься своими словами? Просто покончи с собой и избавь меня от твоего пиздежа! — потребовал Генри, стараясь скрыть своё беспокойство.

— Твоя верность Робину Ньюгейту закончилась ровно тогда, когда его бухта возымела власть и силу на мировом океане. Это ведь ты своими руками скормил морским чудищам тело своего капитана, не так ли, Генри Эвери? — этими словами Малика заставила всех пиратов утихнуть и прислушаться, ибо всем было известно, что в последнем бою Генри был единственным, кто видел своими глазами смерть легендарного Робина Ньюгейта.

— Эй… что ты такое несёшь, мразь? — в поте лица еле проговорил Генри от волнения. — Я? Да ни один адмирал и гроша ломаного не стоит перед ним, как я мог по-твоему его убить?! — нащупал крепкую почву, чтобы люди доверились ему.

— Но если в последнем бою при Турнадау его убил не адмирал, то кто? — фатально парировала Малика, собираясь нанести последний удар, полностью разоблачив подлого пирата. — Только самый близкий ему человек, нанеся удар из тени, исподтишка! — после этих слов пираты медленно, будучи полными сомнений, прицелились в своего же капитана и лидера клана Турнадау, а сам Генри настолько сильно испугался от разоблачения, что весь вспотел и не мог ничего сказать, а Малика забивала последний гвоздь в крышку гроба. — Мне жаль лишь от того, что не сумела выудить информацию о том, что именно ты стоишь во главе Летучего Фрегата. Из-за тебя первым делом мне пришлось сразиться с собственными детьми, и сейчас я не имею возможности положить конец твоим низшим амбициям и подлым отговоркам. Твоя дочь умерла десятки колец назад, но ты делаешь из неё благородный умысел. Хочешь её спасти от моей тирании? Она — безвольная этой страны? Твоя дочь — раб лишь твоих оправданий, и движим ты не чистыми намерениями, а честолюбием, жалкий пират! — в этих словах Малики словно сияло золотое знамя, осветившее собой неведение, скрывающийся мрак и мерзость капитана — теперь ему не укрыться!

Однако насколько эти слова были критичными для Генри, настолько же они были острыми для Дзина, что всем сердцем доверял капитану в своём путешествии. Всё с самого начала было ложью, и убийствами этот пират не боялся проложить дорогу к собственной эгоистичной цели, прикрываясь благородством. Человек, за которым так яро шёл Дзин, — гноящаяся рана с запахом трупного яда, и в глубине души в мальчика под этот гнилостный портрет пирата просочились слова: "Не только он — весь мир такой, и ему подобает быть жестоким, чтобы выжить и жить." Тогда тьма, окутавшая парня, начала необратимо менять его личность.

Когда Генри Эвери осознал, что никакая ложь не сможет заглушить все нападки и свет правды Малики, его полностью наполнила злоба и беспомощность, словно тот был крысой, загнанной в угол. В такие моменты остаётся лишь два пути: сдаться и умереть, поддавшись страху, или же самый опасный — открыть душу отчаянию. Именно второй вариант выбрал Генри, после чего дрожащими руками нервно закричал: "Будь ты проклят, Робин Ньюгейт!" — именно его в последний раз обвинил Генри, ибо, когда он стал новым главой Турнадау, уничтожение культа личности Робина Ньюгейта было не то что невозможным — оно было опасным для самого Эвери. На протяжении долгого времени он делал вид, будто отдаёт должное основателю Турнадау, отчего у пиратов до сих пор сохранился к Робину Ньюгейту почёт — он же и стал причиной того, что в решающей битве во дворце Лакшата Генри остался против своих же людей, что держали своего капитана на прицеле. Всё пошло не по его плану: Дзин отказался добивать Малику, Мариам осталась в живых, а Базиль оказался её братом. Он уже пытался настроить Дзина против Мариам, но даже этого не вышло, а доверие Базиля невозможно было купить, и теперь Генри осталось только одно — биться в отчаянии из-за поражения.

Бросив проклятия Робину Ньюгейту, Генри быстро наставил пистолет на Базиля и выстрелил, после чего послышался звук чавканья плоти — пуля достала цели, и рана стала медленно кровоточить. Генри нервно сдавливал дулом пистолета висок Дзина, показывая настороженным пиратам и повстанцам, чьей жизни может стоить ответный выстрел по нему. Однако после выстрела сам Базиль был цел, и лишь перед ним лежала мать, успевшая прыгнуть под пулю. Еле дыша и придерживая рану на животе рукой, она говорила с сыном: "Сильный правитель должен быть хладнокровным… но я не смогла не пожалеть о том, что выбрала вместо детей трон… А сильная мать не должна прогибаться ни под кого… Увы, Базиль, Мариам, я не сумела стать ни хорошей императрицей, ни достойной матерью…" — на пару секунд она умолкла, отчего Базиль испугался, после чего в состоянии шока и страха подумал и поймал себя на мысли: "Не умирай, только не умирай!" Тогда Малика смогла посмотреть сыну в глаза, и тот впервые увидел слёзы на лице несгибаемой и волевой женщины, что, перед тем как отключиться, сказала: "Я так рада, что вы живы." Пока Малика падала без сил, Базиль и Мариам наконец поняли, почему она совершила именно показную казнь собственного сына много колец назад и почему в её речах не было искренней враждебности. И когда оба осознали, что единственным врагом здесь является Генри Эвери, Базиль поймал мать и не дал ей удариться о пол, после чего Мариам, пустив слезу, попросила брата прикрыть её от атак.

Настоящий враг был выявлен, и теперь осталось только направить все свои силы на него, но в глазах Мариам Дзин видел отголоски страха: одно неверное движение — её друг будет мёртв. Все в этой комнате словно сидели на иглах, и лишь Базиль в таком состоянии решался что-либо говорить обезумевшему Генри: "Опусти оружие, и мы сдадимся! Только и всего, успокойся!" Но каждое слово воспринималось капитаном вовсю бушующей паранойей: "Никто в здравом уме не выпустит меня отсюда живым!" — и он был прав.

Дзин видел и слышал всё это действо и думал, что именно из-за него сейчас все страдают. Он — причина всех несчастий. "Убийца, лжец, слабак." — эти слова раз за разом гремели в голове Дзина, словно бьющейся друг о друга сотни мечей, разрезающие плоть и жадно пьющие кровь стенок мозга. Абсолютная тьма и ночь, пустота, сравнимая с великим отсутствием, темницей без какого-либо света, где можно выколоть себе в отчаянии глаза. Ничто в этом мире не сравнится в силе с отчаянием, пробирающим плоть и кости, заставляя зубы стучать друг о друга и издавать рваную и дёрганую мелодию испорченной скрипки. Дзин проходил двоичную гармонизацию³⁷, становясь войдером тьмы. Возможно, в этом бою это придало бы Дзину преимущество, однако войдерум света и тьмы являются самыми сложными и опасными в постижении, и лучше всего, когда такая стихия становится у войдера первой, иначе, в худшем случае, человек сходит с ума и после прохождения двоичной гармонизации не способен контролировать силу. Именно этого так сильно боялась Мариам, что заметила медленные метаморфозы в ауре тёугана.

И пока в памяти Дзина всплывали моменты, где он неосознанно использовал зачатки войдерума тьмы, Мариам постаралась с помощью войдерума звука добраться до глубин души мальчика, словно голос её был стрелой света, пролетающей сквозь клубы грозовых туч: "Ты не один, Дзин! Мы вместе победим!" — крикнула отчаянная Мариам, но тем самым она взбесила Генри, отчего тот нацелился на неё и собрался выстрелить.

Оставалось лишь мгновение до выстрела, скоро снаряд долетит до цели, но итог этого действа дал о себе знать, когда Дзин спокойным взглядом окинул напуганную Мариам. Тогда снаряд воткнулся в цель и разорвал её на куски, отринув всё слабое, вот только то была не пуля, а голос Мариам! Дзин преисполнился решимости и здраво оценил ситуацию, после чего сделал свой ход. Тёуган схватил Генри за руку, которой тот держал пистолет, и пустил в неё энергию своего нового войдерума: потоки немыслимой силы, обитающей в каждом живом существе на Ховаке; нить, соединяющая ткани этого мира, была вдета в иглу — оружие Дзина, чтобы нанести контратаку и вырваться из пут! Мороз войдерума хлада двигался и лишал тепла руку пирата, заставив ту замёрзнуть и ослабеть до той степени, что запястье полностью покрылось коркой льда, причиняя сильную боль колким холодом. "Выкуси, подлый капитан!" — сказал Дзин, после чегоосвободился от рук Генри, что не смог замёрзшей рукой спустить курок, после чего капитан закричал от боли.

Мариам взглянула на Дзина со спины и не могла понять, тот ли это теперь мальчик, которого она знает, пока тёуган не повернулся к ней и с улыбкой весело сказал: "Я думал, тут всё и кончится, а теперь смотрите, Мари, Базиль, я задам ему!" Тогда Мари успокоилась и вместе с Базилем стала подбадривать друга, пока тот излучал прохладную, но свободную мощную ауру, словно снежинки кружились на лёгком ветру. Дзин готов к финальной атаке!

"Запомните моё имя, все вы! Я Дзин Пан, Зимний Вихрь, разделаюсь с ним!" После этих громогласных слов комнату наполнило мощными потоками ветра, что свистели, сталкиваясь с колоннами и прочими препятствиями, развивая собой длинные волосы Мариам, Малики и дреды Базиля, а в этих землях впервые люди почувствовали такую прохладу. Тогда Дзин Пан, Зимний Вихрь, встал в боевую стойку и с радостным лицом ровными взмахами ладоней контролировал огромные холодные потоки, после чего полностью окутал ими Генри Эвери, создав на его месте леденящий буран, что своим морозом обездвижил пирата. Когда враг оказался бессилен и не имел возможности уклониться, Дзин выставил пальцы обеих рук пистолетами и делал вид, будто их очень тяжело держать, после чего сказал: "Выкуси пулемётов, я-я-яху-у-у!" Тогда из воображаемых пулемётов вырывались с огромной частотой морозные воздушные потоки, что решетили пирата, раскалывая его замороженную кожу, затем плоть, пока лёд не добирался до костей. "Ну и отдача, да! Выкуси!" — Сказал Дзин, когда заметил, как тяжело ему стоять с такой скорострельностью на одном месте. И когда от Генри остался скелет с обрывками плоти и одежды, Дзин выставил руки винтовкой и одним невероятно мощным воздушным потоком отправил этот труп уродца на ногах в полёт, разбив его телом даже толстые стены особняка — тёуган вышвырнул его куда подальше с Ламмеры. "Катись отсюда!" — победно прокричал Дзин и прыгнул от радости, пока пираты и повстанцы ужасались силе войдерума, но, тем не менее, делили ликование вместе с героями!

— Теперь я тебя спас, Мари! — восторженно и с такой тёплой улыбкой сказал Дзин, что на лицах Мариам и Базиля выражение счастья само собой стало вырисовываться.

— Да, Дзин, мы победили, ты хорошенько его побил. — со слезами счастья ответила Мари, пока обрабатывала рану Малике.

— Всё кончено, Эксодий. Мы смогли… — не мог поверить Базиль, проговаривая мысли вслух от радости, однако всё и в самом деле закончилось, ибо капитан Генри Эвери, Узурпатор Турнадау, побеждён!

Глава 31 "Фестиваль белого крокодила!"

Третья клановая война окончилась победой Летучего Фрегата: Генри Эвери убит, а пиратский клан Турнадау распался; из-за того, что Мариам не захотела быть сильно причастной к политике, она дала своё согласие на то, чтобы новым правителем Лакшата стал Базиль, а сама в будущем отправилась жить спокойной жизнью в Суру; Малика выжила и получила прощение от детей, после чего помогла новому правителю с постепенными реформами против рабовладельческой политики. После успешного восстания, Пэйт Кно вместе с рабами из Фаросы вернулся на родину. Кланы Айтилла и Лакшата не стали бороться с садасиизмом, приняв религиозную терпимость. Так градус разногласий в Айтилла среди религиозной общины спал на нет, а выживший Субхути Бхат дал клятву верности новому султану. И когда всё внутри Лакшата было налажено, Базиль Лакшата, Эксодий Айтилла и Ву Перо объединили кланы в единое государство под названием Союз Ламмеры. Пираты Турнадау, оставшиеся без достойного лидера и покровительства Малики, получили возможность от Союза Ламмеры встать на государственную морскую службу, после чего столица пиратского клана вместе со всеми подконтрольными поселениями стала частью Союза Ламмеры, а во главе этого портового города встал губернатор Татис, что раньше был старпомом на корабле Генри Эвери.

На следующий день после битвы во дворце все смогли залечить свои раны, а Малика избавилась от напряжения в народе, оповестив их о том, что наследники вернулись на родину. И даже те малочисленные аристократы, что негативно восприняли то, что потомок Ракеша жив, отринули своё недовольство благодаря огромному доверию Малике Лакшата, и несогласные сумели принять Базиля как законного наследника.

Фестиваль белого крокодила кончился для знати и теперь, на второй его день, началось шествие хоть и на поражённых снарядами, но всё ещё оживлённых улицах, где каждый человек ждал этого праздника и искренне радовался. На улицах появились лавки со сладостями, фигурками из глины и золотыми украшениями белого крокодила, символа процветания Лакшата. Счастливые дети подзывали родителей пойти на шоу скульпторов, где войдеры земли в мгновение ока выбивали разнообразные фигуры и красивые статуи. У фонтанов проходили цветочные шоу, где весёлые музыканты и прекрасные танцовщицы, изящно и свободно двигая телом, делились с проходимцами праздничным настроением, после чего каждый зритель бросал лепестки лакши в воду и загадывал желание. А в некоторых больших театрах особо именитые певцы и труппы развлекали огромную публику фееричными выступлениями. Казалось, в каждом уголке Лакшата царило веселье, и наши герои решили в скором времени созвать всех своих приятелей на этот прекрасный праздник, чтобы вместе отметить освобождение Ламмеры.

Когда все явились в столицу, на открытом воздухе за длинным столом сидели и вели бурную беседу с бокалом вина в руке: Мариам, Базиль, Дзин, Эксодий, Ланс, Эйлин, Малика, Ву Перо, Иоки, Ринго, Субхути, Вирма, Ева, Майра, Алмади и даже Пинг Пан, что в слезах говорил брату:

— Всё, вот и всё! Мой братишка теперь народный герой, что делать? Кто-нибудь знает, как в такой ситуации поступать? А ведь он даже с собой расчёску не брал…

— А ты взял? — холодно ответил Дзин.

— Какой ужас, забыл. — быстро опомнился Пинг, после чего переключил своё внимание на шандийку, что в столь долгом приключении стала Дзину другом. — Мариам, у тебя ведь брат тоже теперь народный герой, как ты вообще себя чувствуешь? — ощущая, будто Мариам, теперь имеющая такого же важного для страны родственника как Дзин, сможет дать ответ и успокоить волнение, граничащее с великой гордостью за брата. — Как ты вообще? — уже начал тараторить. — Что ощущаешь? Что делать вообще?!

— Ты мне? — удивилась Мариам, пока делала глоток. — Просто гордиться, Пинг, вот и всё. — сказала Мариам, после чего такому ответу обрадовался Базиль.

— И что теперь, Дзин, пойдёшь ещё какую страну спасать? — спросил Пинг, вытирая салфеткой губы.

— Точно! — с улыбкой Дзин взглянул брату в глаза, пока Мариам внимательно вслушивалась. — Я герой, и мне надо спасти Тяньшан!

— Это от кого? — синхронно спросили Мариам и Пинг.

— От тебя, брат! Без меня ты же всех подряд будешь доставать. А корзина с яйцами — штука хрупкая, ха-ха. — повеселел Дзин, впервые сумев подколоть Пинга.

— О! Да я только рад, посмотрим, кто сильнее будет! — обрадовался Пинг, ибо это значило, что Дзин вернётся на Тяньшан.

— Постойте! — внезапно сказала им Вирма Лоу. — Дзин, в нижнем мире всё такое огромное и неизведанное, ты точно хочешь закончить с приключениями?

— А куда мне ещё идти? У меня есть друзья, семья, ещё и в Ламмере меня будут долго помнить. А ещё я скучаю по Тяньшан… — ответил Дзин глядя в небо, после чего с улыбкой на лице его поддержала Малика.

— Где бы человек ни был, его тянет к родине, какой бы она не была. — после этих слов Мариам и Базиль посмотрели на мать, потом рассматривали вокруг столицу, полностью убеждаясь в этой мысли, пока не заговорил Ву Перо.

— Малика Лакшата, хоть я вас и недолюбливал, но мудрости вам не занимать. Ствол дерева не сможет долго жить вдали от своих корней — ваша правда.

— Никакая я не мудрая, Ву Перо. Чудом стало то, что родные дети простили меня, посему я никак не могу представить, чтобы того же дали вы и ваш народ. — в печали говорила Малика, пока Иоки не перебила.

— Ну хватит, в этой войне мы столько всего пережили: делали великие подвиги и фатально ошибались. Война кончилась — какой толк хранить ненависть? Малика Лакшата, вы хотя бы поняли свои ошибки. — сказала Иоки, сверкая под лучами Сэн тёмными глазами, после чего её слова подхватил Ринго.

— Теперь вы можете просто провести время с семьёй, наверстайте упущенное. — после слов Ринго Малика взглянула на своих радостных детей и поняла, какое счастье сейчас имеет. Политика, власть, процветание — всё то, к чему она стремилась во время правления Ракеша, затуманило ей голову, и сейчас единственной мечтой была лишь радость собственных детей.

— Малика, вы плачете? — спросили няньки, увидев на щеке императрицы скатывающуюся слезу, отчего Базиль почувствовал неловкость и решил отвлечься от неё, заговорив с Эксодием.

— А ты, Эксодий?.. Что ты думаешь на этот счёт?

— Я уверен, Фиора бы точно её простила. — ответил Эксодий, подавая единственной рукой тарелку с мясом для Эйлин, пока Ланс с улыбкой на лице слушал. — К тому же я понимаю Малику: всё-таки теперь нам нужно думать о следующем поколении и заботиться о семье. — добавил Эксодий, после чего тепло взглянул на Эйлин, свою выжившую дочь, что с великим аппетитом поглощала тонны еды и задорно вела беседы с "лысиками", вспоминая, как долгие кольца Ланс рассказывал о её благородном и сильном отце.

Мариам глядела на всех этих людей, которых переполняло счастье за то, что всё решилось. Более никаких конфликтов, все могли выдохнуть спокойно спустя столько колец и собраться вместе за одним столом. Теперь всё будет иначе, и на лицах людей куда чаще можно будет увидеть искреннюю улыбку. Тогда Мариам не сдержалась и для всех сказала: "Разве это не чудесно? Наш мир просто прекрасен, давайте все сегодня выпьем за счастливую жизнь!"

Со звоном бокалов на глазах всех людей за этим столом сверкнула небывалая радость и надежда на светлое будущее. Одним глотком каждый осушил свой бокал, и дальше празднование пошло своим обычным чередом, пока наши герои обсуждали пустяки и понимали, что в этом долгом путешествии стали друг для друга очень близки. И хоть в будущем Дзин, Мариам, Базиль и Эксодий были далеко друг от друга, те не перестали видеться вовсе, ибо время от времени всё равно навещали своих друзей и делились историями.

Так невероятная история Ламмеры подошла к концу, дав начало спокойным и счастливым временам!

Примечания

1

Тёуганы — раса людей, отличительной чертой которых является желтоватая кожа, узкие глаза, маленькие круглые брови и отсутствие волос на голове.

(обратно)

2

Пасу — самая популярная игра и вид спорта в Тяньшан, где две команды по одиннадцать игроков, используя войдерум ветра и особые тёуганские сапоги, должны забить мяч в ворота противника.

(обратно)

3

Ханьфу — длинное яркое традиционное одеяние тёуганов. Имеет длинную юбку до колен и узкие манжеты. Как правило, её носят в Тяньшан во время торжественных церемоний или праздников. Примечательно, что монахи вместе с ханьфу выбирают из обуви простые сандали, а войдеры ветра не носят обувь вовсе.

(обратно)

4

Треуголка — головной убор с круглой тульёй и загнутыми полями, образующие собой треугольник. До прихода Робина Ньюгейта в бухту Кремень в государственном и пиратском флоте на всём Ховаке использовались широкополые шляпы, что нередко мешали опрокидывать голову и держать длинное ружьё. В это время Робин создал первый образец треуголки и с гордостью носил её, обосновав это тем, что углы такого головного убора говорят о трёх важнейших чертах капитана любого флота: хитрость, выносливость и храбрость. В водах Ламмеры эти слова распространились и стали слоганом для шляпников, продающих такие удобные и символичные шляпы адмиралтейству Хондруфера и Виллиона, получив популярность в Зикамере, а затем и во всех остальных континентах.

(обратно)

5

Рейд — организованный налёт с целью добычи ресурсов/уничтожения или захвата территории.

(обратно)

6

Визирь — титул в клане Лакшата, дарующийся людям от звания капитана и выше после того, как совершат перед страной подвиг во время боевых действий или же совершат очень важное стратегическое действие, дающее превосходство в военной компании. Дарование титула визиря происходит следующим образом: паша или сама Султана награждает солдата дорогой саблей, которой по традиции визири времен первой клановой войны использовали для защиты граждан от бандитов в мирное время.

(обратно)

7

Паша — (ударение на второй слог) титул в клане Лакшата, сохранившийся ещё со времён первой клановой войны, однако тогда его носили главы обычных семей (только женщины). Сейчас этим титулом награждают женщин, ставшими губернаторами той или иной области, будто они являются старшими и обязаны следить за народом помладше, как это делали паши во время зарождения Лакшата.

(обратно)

8

Абен-ам — дословно означает "чадо матери", но эта конструкция ставится между двумя именами шандийцев, где первое — собственное имя человека, а второе принадлежит его/её маме. Иначе говоря, конструкция "абен-ам" нужна для отделения имени от матронима шандийца. Пример: Сабаа абен-ам Латифа = Сабаа Латифововна.

(обратно)

9

Роб — популярный алкогольный коктейль, созданный в Турнадау и названный в честь Робина Ньюгейта, а готовится роб из чёрного рома, сока цитрусовых с добавлением стружки мускатного ореха. Этот напиток стал популярен после того, как после смерти Робина Ньюгейта в Турнадау стали готовить коктейли по рецепту пиратов из кланов на другом континенте — тогда-то морские волки из Ламмеры решили показать, что в создании алкоголя ничем не уступают аргодовцам, и перенесли дух величайшего пирата Зикамеры в жидкость с превосходным вкусом.

(обратно)

10

Дажвог — (применимо к существам и предметам мужского рода) одно из самых популярных оскорблений в Ховаке, означающее в самой грубой форме: "мудак". Корень: "дажв" (алчность). К женщинам применяется это оскорбление с окончанием: "а" (дажва).

(обратно)

11

Хисаат — ездовое пернатое животное, похожее на страуса, однако куда более выносливое и податливое.

(обратно)

12

Тантона — двух- или трёхэтажные жилые каменные дома с выраженным деревянным каркасом. Эти пристройки впервые появились в Айтилла при правлении Агуэло Айтилла, первого сына Адио, когда в столице и близлежащих городах требовалось обустроить для народа плотные и относительно доступные жилые зоны во время необычайно быстрого роста населения.

(обратно)

13

Цимбала — созданный впервые вашаками трапециевидный струнный музыкальный инструмент, звуки которого извлекаются колотушками или деревянными палочками. В Айтилла получила свою популярность, когда Золотой Бык начал завозить товары из Суры в этот клановый дом. Тогдашний правитель Айтилла и общества бардов заинтересовались им, после чего в каждом богатом доме появилась своя Бала — женщина, играющая для хозяина дома или для гостей, чтобы показать, насколько богато и комфортно в обители, или дабы просто насладиться прекрасной музыкой.

(обратно)

14

Золотые мосты — два огромных моста на южной части королевства, построенные во время правления Адио Айтилла, для прокладывания торгового пути между Айтилла и Сурой. После смерти Голди Халливель, что первым наладил торговлю между двумя кланами, мосты назвали в его честь (настоящее имя Голди — Золотой Бык).

(обратно)

15

Транец — часть корпуса, соединяющая борта сзади.

(обратно)

16

Форштевень — деревянная или стальная балка в носу корабля повышенной прочности, на которой закреплена наружная обшивка носовой части корпуса, а также форштевень в нижней части корпуса переходит в киль.

(обратно)

17

Под пустынным цветком имеется ввиду лакша: растение, похожее на лотос, однако цвет бутона лакши может быть только голубым, белым или фиолетовым (миниатюрную версию голубой лакши в виде заколки носит Мариам).

(обратно)

18

Кандура — традиционная одежда Лакшата, что шьётся из натуральных тканей и почти всегда белого цвета, который у шандийцев символизирует благородство, достоинство и чистоту. Белый хорошо отражает лучи сэн, поэтому вещи такого цвета идеально подходят для жаркой погоды, что царит в пустыне Унари.

(обратно)

19

Часы (ударение на первый слог) — сан садасиисткой церкви, в который могут попасть только умелые певцы и музыканты, если те в иерархии не ниже миссионеров. Часы-садасииты поют часословы не только в храмах и святилищах, но и на улицах.

(обратно)

20

Часослов — (в садасиизме) песня на каждое время суток для отпугивания злого рока и привлечения чуда: утренние часословы о начале сражения со злым роком, дневные о силе человека и чуда, вечерние о победе и праздновании, ночные о подготовке к грядущей битве.

(обратно)

21

Опочивальня — спальня во дворце.

(обратно)

22

Гарем — особое помещение для жён государя. Впервые это слово пошло в обиход тогда, когда Ракеш Али, из-за того, что не мог запомнить имена своих любовниц, называл каждую из них Гарем.

(обратно)

23

Бадави — не фамилия, а боевой клич первых воинов Лакшата, что означает "смерть слабакам". Когда Вахоц стал бандитом, ему дали эту кличку, которую большинство людей воспринимает как фамилию.

(обратно)

24

Фестиваль белого крокодила сначала празднует аристократия и высшие чины во дворцах, а потом по традиции эти люди обязаны привнести праздник подданным, устроив за свой счёт пиршество и шествия в честь священного животного Лакшата. Такой фестиваль обычно празднуют неделями после того, как в первый день пиршествуют высокородные граждане.

(обратно)

25

Эксодий начал править в 53 кольце четвёртой эры и воевал с Лакшата вплоть до 71-го — именно в этом кольце он впервые сразился с Вахоцом, и после этого же кольца четвёртая эра кончилась и пришла пятая. Так с первой встречи Эксодия и Вахоца прошло больше десяти колец.

(обратно)

26

Рипост (в фехтовании) — ответный удар, контратака после блока.

(обратно)

27

Хай-кик — приём из "кулачного боя" или же, как его называют в Айтилла, родине этого боевого искусства, "бокса". Хай-кик наносят пинком в корпус или голову.

(обратно)

28

Лоу-кик — тот же приём из бокса, однако наносят его ногой в нижнюю часть тела противника.

(обратно)

29

Ношение кольца на определённом пальце — древняя традиция, берущая свои корни от давно ушедшей в небытие цивилизации. Ношение перстня конкретно на указательном пальце правой руки связано с древним богом войны и сражений, Аиумом. Также в честь этого бога назван первый день недели, аидень.

(обратно)

30

Сават — боевое искусство, изобретённое в Хондруфере и берущее корни из бокса, однако в савате в равной степени задействованы руки и ноги, а большинство стоек предназначены для защиты.

(обратно)

31

Чакра — метательное оружие в виде плоского кольца, что имеет лезвие на внешней кромке. Это оружие изобрели первые ассасины Лакшата, после чего оно заимело популярность среди простых воинов, а затем и священников садасиизма, что дали этим кольцам ритуальное применение (именно этим оружием священнослужители делают надрез на своём указательном пальце, чтобы провести обряд изгнания злого рока путём рисования кровью защитных символов на маленьких листах пергамента или свитках).

(обратно)

32

Ятаган — клинковое колюще-режущее и рубяще-режущее холодное оружие с длинным однолезвийным клинком, имеющим двойной изгиб. Впервые появился в Лакшата, и ятаган могли дать только одной женщине, которую султана могла признать самым верным подданным. Из-за длины и красоты изогнутого оружия ятаган в Лакшата стал символом второй руки правителя, что может с лёгкостью разрубить врагов страны и тех, кто беспокоит граждан за стенами.

(обратно)

33

Нопперабо — титул, что даётся прошедшим троичную гармонизацию войдерам. Дословно нопперабо означает "безликий". Войдеры, что потеряли способность естественным испытывать эмоции после троичной гармонизации, становятся психопатами, а в народе их прозывают "Нопперабо".

(обратно)

34

Речь идёт о Мабиам Лакшата, основателе клана и первом войдере звука, что решила сохранить секрет раскрытия полного потенциала этой силы и передавать только по своей династии. Среди народа считается, что Мабиам была безупречным правителем, почти легендой, что в одиночку решала все проблемы государства безошибочно.

(обратно)

35

Капитуляция — акт, при котором одна из сторон политического конфликта "опускает оружие" и сдаёт свои позиции противоборствующей стороне.

(обратно)

36

Перкеле — слово с оскорбительным характером, применяемое в самой экстремальной ситуации; даже самые заядлые сквернословы боятся использовать его из-за слишком сильного веса, ибо "перкеле" называли только самых отмороженных и гнусных мразей, в истории каких поискать. Корень: перке (сумасшедший).

(обратно)

37

Двоичная Гармонизация — переломный момент, когда войдер, пользующийся какой-либо одной стихией, обретает вторую. Его личность сильно меняется, давая возможность подстроиться под обретаемый войдерум.

(обратно)

Оглавление

Акт 1. "Морской бриз подо мною"

Глава 1 "Мольбы в небо"

Глава 2 "В свободный полёт!"

Глава 3 "Морской волчок"

Глава 4 "Мелодия шторма"

Глава 5 "Отголосок прошлого: Лист, упавший с плеч императора. Часть 1"

Акт 2. "Тайфун из нижнего мира"

  Глава 6 "Такие жестокие люди"

  Глава 7 "Спасение и смерть"

  Глава 8 "Отголосок прошлого: Лист, упавший с плеч Императора. Часть 2"

  Глава 9 "Речи на языке насилия"

  Глава 10 "В одном море с акулами"

  Глава 11 "Отголосок прошлого: Лист, упавший с плеч императора. Часть 3"

  Глава 12 "Потомок ненавистных"

  Глава 13 "Мы вместе, плечом к плечу?"

  Глава 14 "Груз"

  Глава 15 "Пронзённый стрелой гранат. Часть 1"

  Глава 16 "Здесь был твой дом. Часть 1"

  Глава 17 "Однажды мы скрестим мечи вновь. Часть 1"

  Глава 18 "Эхо прошлого: Клятва вора"

  Глава 19 "Эхо прошлого: Тварь ли я дрожащая?"

  Глава 20 "Эхо прошлого: Демон животрепещущий, животворящий"

  Глава 21 "Пронзённый стрелой гранат. Часть 2"

  Глава 22 "Здесь был твой дом. часть 2"

  Глава 23 "Однажды мы скрестим мечи вновь. Часть 2"

  Глава 24 "Пронзённый стрелой гранат. Часть 3"

  Глава 25 "Здесь был твой дом. Часть 3"

  Глава 26 "Если останусь с тобой — завтра за нами сомкнётся уже толпа!"

Акт 3. "Как после меня станут ветра голосить?"

  Глава 27 "Первый задаёт ритм, орудуя музыкальным жезлом"

  Глава 28 "Всем смертям назло"

  Глава 29 "Отголосок прошлого: Золотое Знамя"

  Глава 30 "Верни им небо, тоску по дому утоли"

  Глава 31 "Фестиваль белого крокодила!"

*** Примечания ***