Дислексия [Татьяна Олонцева] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Светлана Олонцева Дислексия

Дизайн обложки и макета Марии Касаткиной

* * *

Посвящается маме

Между замыслом
И воплощением
Между порывом
И поступком
Опускается Тень…

Т. С. Элиот. Полые люди^[1]

Все имена собственные изменены.

Автобус

В тот год выпало много снега.

Забор, что отделял стройку от моего дома, ушел в сугробы.

Стройка стала открытой, доступной, как ценности новой этики.

Ее заняли подростки. Они сидят в недоделанном здании, это их место.

Еще стадион через дорогу, там не бегают, а тоже сидят и пьют пиво. В морозы особенно.

Люди передвигаются, проделывая в сугробах узкие тропинки, идут друг за другом гуськом. Чтобы пропустить встречного, делают шаг в сторону и проваливаются в сугроб. Как будто исчезают.

А снег все лежит: белый, как белье и отбеливатель, пушистый, как полотенце, новый, как дети.

В Многоярославце не посыпают тротуары реагентами. От этого зима кажется настоящей, а не разъятой на атомы, как в Москве. Все как будто по-настоящему, только наоборот. Как в старом советском фильме. Торговых центров нет, вместо них — рынок, где продают и овощи, и валенки, и бабкины панталоны в цветочек. Саня носит их дома вместо шорт, как пижаму. Такие продаются везде: в «Ивановском трикотаже» в Москве и на рынке в Многоярославце. У Сани их несколько: по колено и покороче, с начесом и летние.

Саня носит ушанку, шарф, варежки. Рюкзак с учебниками, термос с кофе. Часы на правой руке. Татуировку на левой. Все это для нее впервые, раньше она так не делала.

Каждое утро я ее провожаю, машу в окно, шлю воздушные поцелуи.

Саня выходит в семь, еще темно. Фонари не горят, но земля светится утренним снегом. Пороша, говорит Саня.

Недавно читали с пятым «А» стихотворение Есенина, Саня думала: ну какая пороша, какие сани, так не бывает. «Сосна подвязалась косынкой, а снег стелет шаль», — кто скажет, какие литературные тропы использует поэт?

После урока Эля написала на стикере, что Есенин ей понравился тем, что сменил четырех женщин.

Саня идет мимо рынка, мимо гаражей, мимо вывески «Электрические и тепловые сети». У старого кирпичного здания «Сетей» стоит женщина, куртка нараспашку, курит. В приоткрытую дверь видна винтовая лестница, пустые бутылки, грязь. Здесь много такого. Гостиница «Дружба», например, — я называю ее «шлюшечная». Это неполиткорректно, говорит Саня, не шлюхи, а секс-работницы.

Многоярославец немноголюден, эти лица на улицах ей уже знакомы, она их уже видела, вчера или в том сезоне.

Мы здесь уже полгода, в этой зиме, с этими людьми, в этих утренних повторениях.

Саня заметила, что подростки не отводят глаза при встрече, смотрят нагло, в упор, а взрослые глядят в сторону, уступают дорогу. Раньше она об этом не думала, не замечала. Раньше я не обращала внимания на тех, кому меньше восемнадцати, не выделяла их как людей, говорит Саня.

Рюкзак тяжелый, в нем учебники, два термоса, тридцать тетрадей.

Когда Саня пролезает под шлагбаумом, рюкзак задевает балку, и Саня падает. Никто не видит, как она лежит на спине, смотрит в черное небо. Дорога сейчас пустая, иногда проезжают машины. На ногу наступать больно. Несколько шагов еле-еле, но потом ничего, жить можно. Русалочка — это плохая или хорошая метафора? Ей становится себя очень жалко, теперь только январь, и кажется, что зима никогда не закончится. Саня снимает варежку, трет глаза. На ресницах застывают льдинки.

На проезжую часть выбегает собака, лает. Саня боится собак. Она останавливается, ищет глазами хоть кого-нибудь человеческого. Собака большая, в ее ушах — желтые клипсы.

Саня достает из рюкзака бутерброд, кидает его собаке, она видела, так делают в кино, чтобы задобрить зверя. Зверь игнорирует бутерброд и кидается под колеса летящей машины. Машина притормаживает, объезжает собаку, та бежит следом, лает невыносимо важно, невыносимо глупо.

Саня вспоминает мачеху из «Двенадцати месяцев», представляет директрису.

На остановке сидят погруженные в себя женщины, с некоторыми Саня здоровается. Иногда они что-нибудь спрашивают: был ли вчера Ильинский, сколько сегодня градусов, могут и отменить, такие сугробы, по всей области отменяют.

Но автобус приходит. На лобовом стекле табличка «Дудиново». Водитель бежит к ларьку, возвращается с кофе в пластмассовом стаканчике.

Раньше Саня ездила с учительницами в тошнотворной маршрутке.

Автобус отходит на пять минут раньше, стоит на десять рублей дороже.

В автобусе Саня одна. Ей нужна тишина, нужен покой.

Дети, оставьте меня в покое, говорит старая учительница в меме про школу. Это все про меня, думает Саня. Она чувствует усталость, чувствует старость.

На площади за вокзалом продают растворимый кофе с собой, беляши и сосиски, здесь есть ларек, ломбард, автобусы и маршрутки. Отсюда едут в Ильинское, в Неделино, в Обнинск, в Медынь, отсюда Саня едет в Дудиново.

Автобус отходит в 7:30, к 8:00 надо быть уже в школе.

Зинаида Денисовна ждет маршрутку, на ней зеленый пуховик, пуховой платок, очки заиндевели на морозе.

Здравствуйте, давно стоите, как ваши дела?

Каждое утро Саня спрашивает: как ваши дела, и Зинаида Денисовна каждый раз смеется: да какие дела, здесь так не разговаривают.

Потом они молчат. Потом: ну как там седьмой «Г»?

Саня возводит к небу глаза: вот так. Не спрашивайте.

Горленко?

Горленко.

Ну ясно.

Ага.

А вы такую тактику примените, советует Зинаида Денисовна, вы говорите с ними тихим, тишайшим голосом. Чем они громче, тем вы тише, не пробовали так?

Не пробовала.

А Горленко я вызову маму. У вас завтра сколько уроков?

Зинаида Денисовна — учительница физики и класрук в седьмом «Г». Она с ним не справляется. Никто с ним не справился бы. Саню он уничтожил еще осенью. А теперь уже ничего, жить можно, говорит она.

Подъезжает автобус, Саня платит водителю сорок пять рублей, садится к окну, рядом ставит рюкзак, достает свой термос с кофе. Это как будто спасает. Саня смотрит в окно, пьет крепкий кофе и мечтает о лете. Летом она хочет поехать в Европу, вернуться в Москву, пойти с папой в лес. Она достает телефон и пишет в ватсап Горошку: в июле устроим большое путешествие по Европе, будем ходить по музеям, есть в кафе, спать до 12, жить в отелях. Горошек отвечает: как ты? Еду в школу, пишет Саня.

Проезжают главную площадь, памятник воинам 1812 года, памятник Сусанину, кинотеатр «Нева». Здесь садится много людей, Саня ставит рюкзак на колени. На трассе водитель набирает скорость, закуривает. Салон наполняется запахом сигарет. Саня закрывает нос варежкой.

Водитель резко тормозит, термос ударяет Саню о зубы, и кофе разливается на куртку. Бля, говорит Саня.

Она выбрала автобус, потому что в маршрутке ездит Рина из седьмого «А», очень общительная. Рина рассказывает истории про младшего брата, как он ходит, что говорит. И нельзя сказать «бля».

Директриса вызвала Саню к себе в кабинет и сказала: вы, как учитель русского языка и литературы, должны провести мероприятие «Вирус сквернословия». Он пройдет в феврале, на неделе русского языка.

Бля, сказала Саня.

Пассажирка, что сидела рядом, посмотрела на нее, на ее куртку, на свою куртку и снова ушла в телефон. Что тут скажешь.

За окном мелькает черно-белый пейзаж.

Черные сучки на белом снегу, черное небо, белые столбы, белые морозные выхлопы от машин.

В автобус заходят молодая женщина и ее сын. Мальчик забирается на переднее сиденье с ногами, чтобы первым видеть дорогу. Ему это важно.

В автобусе его уже знают и, если сиденье занято, уступают. На другое он не садится, только на это. Встает на колени и смотрит вперед.

Саня фотографирует мальчика и постит снимок в соцсеть. Пишет: а я сижу сбоку у окна и вижу не ту же картинку, что мальчик, а более безопасную, отстраненную. мама же его всегда сидит в телефоне, она видит то, что ей показывают. в общем, каждый сам выбирает, как смотреть на дорогу из автобуса.

Буквы иногда прыгают в Саниной голове, слова путаются, но автозамена на телефоне помогает отследить и исправить.

Учительская

Школа большая, старая, в зеленом мхе, плесени, черные рамы окон — уставшие ее глаза, в них загорается свет, загорается жизнь.

Жизнь пахнет щами и туалетом. Сухим мелом и мокрыми полами. Неприкаянностью. Одиночеством раздевалок.

При входе измеряют температуру. Дежурная учительница приезжает на час раньше, стоит перед дверью с термометром и пульверизатором для цветов, в котором она развела антисептик. Эта процедура становится бессмысленной, когда за полчаса нужно пропустить пятьсот школьников и двадцать учителей.

На двери висит объявление: «Без маски не входить». Все ходят без масок.

Саня открывает дверь и попадает в прошлое.

Сегодня дежурит Ада Викторовна, с ней две пятиклашки. Они опрыскивают Саню антисептиком, словно это парфюм. Ада Викторовна подносит к Сане термометр.

Тридцать пять градусов, остываете.

Это хорошо или плохо?

Добро пожаловать в ад. Проходите, Александра Сергеевна.

Саня идет по длинному коридору, вытирает руку о куртку, трогает лоб: как понять, что ты остываешь? Саня трогает стену, подтеки зеленой масляной краски: что холоднее — стена или тело? Глаза следят за рукой. Опускаются в пол. На полу серый паркет. По такому хорошо скользить. Ад — это когда скользко, думает Саня. Когда стены красят в уродливый цвет, чтобы глаза превращались в слизь. Когда одно и то же в одном и том же для одного и того же десятки лет. Та же краска, те же полы, те же ценности, те же уловки.

Ад — это бесконечное повторение, писал Мамардашвили.

Саня тогда работала на ТВ, у нее были ночные смены, и она запоем читала.

Когда с нами что-то происходит, а опыта мы не извлекаем, прочитала тогда Саня, это повторяется бесконечно. Если ничего не изменилось, значит, событие не произошло, его нельзя считать произошедшим. И оно будет повторяться, и повторяться, и повторяться. Мысль, которую теперь часто произносят на разные лады политические блогеры.

Саня идет в школу, а попадает в прошлое. В неистребимый СССР. Запах щей, тюремный коридор, черные окна, портрет вождя, доска почета. В месте, где создаются уроки, уроков не извлекают.

Школа большая, старая. Два крыла, три этажа.

На первом — учительская, кабинет директора, столовая, спортзал, началка. На втором — математика, история, информатика, география, русский, кабинет завуча. Второй самый шумный. На третьем — литература, английский, здесь пусто и тихо, и хорошо. Иногда Саня приходит сюда на перемене — постоять.

Саня идет по длинному коридору. Вот золотая табличка «Директор», вот серенькая «Учительская».

В учительской Саня снимает куртку, надевает сменку.

В учительской всегда кто-то есть. Всегда обсуждают ту, которая там, за скользкой стеной.

Иногда та, которую обсуждают, оттуда приходит сюда. Черная шуба, красная шляпка. Не раздеваясь, начинает атаковать.

Александра Сергеевна, вы у нас человек молодой, современный, взяли бы на себя кружок художественного мастерства.

Саня поднимает голову от телефона, старается смотреть на Веру Павловну, но глазам невыносимо трудно, все время хочется отвернуться.

Пал Алексеич обещал разобрать подсобку, там старые сломанные парты, много мусора, там и собирайтесь с детьми.

Простите, а художественное мастерство — это что?

А знаете, как дети рисуют! Пейзажи наши дудиновские, озерцо, палые листья. Дети талантливые, прекрасные дети.

Она улыбается. Ее голос становится елейным, заманивающим.

Саня чувствует прикосновение паутины.

Два-три раза в неделю после седьмого урока. Берите инициативу, а? Что вам, вы все равно одинокая, домой спешить не надо, что вам дома делать?

Почему одинокая? У меня есть семья.

Да вы что? Вы разве замужем?

Я?

Почему я не знала?

А почему вы должны знать? Это моя личная жизнь.

Значит, у вас муж, он что, с вами переехал? А почему я не знала?

Вера Павловна снимает шляпу, вешает шубу. На Саню она больше не смотрит. Сани здесь больше нет.

Ладно, идите работайте.

И уходит, хлопнув дверью.

Сане хочется провалиться в сугроб, как пешеходы, уйти под снег, как забор.

В учительской столы стоят буквой П, есть шкаф, старый диван, картины с цветами. Цветы на подоконнике. Большая фотография в рамке, надпись «Наш педколлектив». На снимке учителя молодые, в кринжовых нарядах. Вера Павловна держит флажок со звездой. Все натянуто улыбаются.

Саня уходит вглубь кабинета, отворачивается к окну, листает соцсети.

В учительской Саня занимает полочку на стеллаже. Кладет стопки тетрадей, красную ручку, учебники. Ноутбук, выданный завхозом, прячет на верхнюю полку, задвигает поглубже. Ноутбук большой, шумный, тяжелый. В нем нет вайфая, но он и не нужен. Интернета в школе нет. Презентации Саня делает дома и заливает на флешку. По учебникам учить скучно.

Небо светлеет, надуваются розовые морозные облака.

Дети идут в школу: Осипова нараспашку, Анжей перепрыгивает через невидимые препятствия, Маша в телефоне. Дэн замечает Саню в окне, машет рукой. Саня улыбается.

Заходят учителя, обсуждают здоровье, многие чувствуют хроническую усталость, у кого-то мигрень. Татьяна Васильевна из началки рассказывает про больницу: ей назначили стационар, но она не может лежать, ей надо учить детей.

Поймите вы, кричит она, я не могу уйти на больничный сейчас, у нас диктант на носу! — Она достает из сумки шприц и ампулу: вот, назначили колоть, Нина Ивановна, поможете?

Они отходят в дальний угол к стене, Татьяна Васильевна приспускает колготки, опирается руками о стол. Саня видит в окне ее отражение, химическую завивку, задранную юбку, размытые пятна на стене.

Саня закрывает глаза.

В учительскую входит запах сладких духов. Наталья Власовна расстегивает молнии высоких сапог, поправляет прическу у зеркала. Она никогда не говорит о здоровье, никогда об учениках, всегда о муже: какой он смешной, завтрак готовит, сумку проверяет, ничего ли не забыла.

А однажды я вместо телефона принесла в школу пульт от телевизора, хохочет она, так он прибежал в школу, посмотри, говорит, что ты взяла.

Саня открыла статью на «Медузе»^[2], третий раз перечитывает предложение, но ничего не понимает. Она не помнит, когда в последний раз читала «взрослую» книгу.

Она каждый день читает учебники за пятый и седьмой классы. Детские книжки тоже читает, Дину Сабитову, Нину Дашевскую. Детские сочинения — сначала она их не понимала, не могла найти логику и смеялась, но потом привыкла, научилась смотреть на детали, не требовать цельности.

В институте Саня писала эссе. «Зачем я пишу» — такое было название.

Чтобы преодолевать свое косноязычие, отвечала Саня, расставлять буквы в таком порядке, чтобы слова что-то значили.

А еще Саня хотела написать работу по Шаламову. Шаламов ее завораживал.

Тот, кто был там и вернулся. Кто видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и провел в нем какое-то время.

Создал урок, записал его для нас и вышел из круга.

А Саня, наоборот, вошла. «Что я видел и понял», сорок шесть фактов.

Надо выключить звук в телефоне, взять тетради и идти дальше.

Кто-то хлопает ее по плечу.

Ну что, Сергевна. Как жизнь молодая?

Анна Николаевна улыбается, она большая, как барин, громкая и добродушная, как гармошка. На ней спортивный костюм, на шее свисток. Анна Николаевна ведет физкультуру.

Давайте пить чай, говорит она. Смотрите, у нас чайник, чай вот здесь, пакетики, сахар, стаканчики я принесу. Куда вы собрались, у нас еще десять минут.

Анна Николаевна садится на диван широко, с удовольствием.

Ну рассказывайте.

Что рассказывать?

Сорок шесть фактов, почему жить хорошо.

Саня говорит: в смысле?

А хорошо жить еще лучше, продолжает Анна Николаевна и хохочет.

Саня не знает, что и сказать.

Что, думаете, дураки мы здесь, не знаем про ваши мысли? Как бы не так. Мы тоже кое-чего умеем.

Лестница

Саня выходит из учительской. У раздевалки на скамейке сидит уборщица, щелкает семечки в руку. Раздевалка закрывается на ключ в 8:30. Надо успеть. Ребята толкаются, смеются, матерятся, вываливаются в дверь и падают на пол.

Куча-мала-а-а-а! — орет Дэн и прыгает сверху.

Саня стоит у стенда, смотрит расписание. Сегодня среда, семь уроков. Она ненавидит среды, семь уроков и свою усталость.

По средам Саня обычно возвращается домой и ложится. Лежа она представляет, как идет в магазин, покупает макароны, варит макароны, ест макароны. У меня нет сил, говорит Саня, я могу только лежать и готовить мысленно. Она лежит, пока не возвращаюсь домой я. Я готовлю, мы едим, я показываю Сане смешные мемы. А голову ты не забыл? Выйди и зайди нормально. Вот такие. Еще нам нравится «Страдающее Средневековье».

Саня проверяет расписание. Завуч может поменять и не предупредить. Не назло, а просто забыла, завертелась, задач у нее столько, что к вечеру она ходит зеленая, как стены, деревянная, как пол.

На той неделе Саня узнала, что у нее урок, от самих ребят через десять минут после звонка. Дисциплинированный седьмой «А» выглядывал из кабинета, осматривал коридор и, если кто-то шел, прятался. Но прятаться получалось не очень. Рина захлопнула дверь, но не выдержала и снова высунулась. А тут Саня: что вы делаете, какой у вас урок?

Ва-а-аш.

Неужели?

Литература, в расписании так написано. А может, отменим и вы отпустите нас домой?

Пошли смотреть расписание.

А давайте мы вам шоколадку, а вы нас домой?

А давайте просто тихо посидим в телефонах, честно-честно, мы не будем шуметь.

А давайте сожжем расписание и пойдем на стадик.

Александра Сергеевна, а я прочитал вашего «Тараса Бульбу», но ниче не понял. А давайте вы ничего не зададите на дом?

А почему вы все время в брюках? А сколько вам лет?

Саня поднимается на второй этаж, лестница бетонная, перила скользкие. На перемене здесь тесно. Поток поднимающихся и спускающихся сталкивается, происходит авария.

Так уронили Нинель Иосифовну. Она прокатилась по ступенькам до первого этажа. Там села и заплакала. Всех отогнала от себя, всех. Никто не смел к ней подойти со своим сочувствием. На следующий день завуч ушла на долгий больничный, а хотела уволиться, это Зинаида Денисовна рассказывала, директриса ответила: сходите поболейте и возвращайтесь. Бывают падения, но бывают и взлеты.

Как мудро, иронизировали в учительской. Давайте сегодня все упадем.

Саня тоже увольнялась почти каждый день. Мысленно писала заявление, хлопала им по столу Веры Павловны. Не уходите, прошу вас, мы уменьшим вам нагрузку, дадим кабинет. А седьмой «Г»? А седьмой «Г» я возьму сама. А зарплата? А зарплату поднимем. А «Вирус сквернословия»? Да вы что, больше никаких мероприятий. С вас — только уроки, никакого воспитания. Вы же за этим сюда пришли? Говорить о литературе. Всем нужна ваша литература, эти великие русские тексты.

Русское солнце освещает русскую школу, батареи греют нещадно, и если смотреть только на небо — голубое и далекое, — то можно подумать, что лето.

На втором этаже мальчики из седьмого «Г» стоят полукругом, по очереди что-то пинают. Слышатся крики: принесешь, завтра, неси, чтоб принес. Потом: цыган, черножопый, сатана, педик. Громче всех орет Горленко. Ну понятно, отмечает Саня, хотя ничего ей не понятно.

В центре стоит Анжей. Он не сопротивляется. Каждый к нему подходит и бьет под зад ногой. Анжей подпрыгивает и старается улыбаться. Он жалок. Черные волосы растрепаны, черные ресницы блестят от слез.

Увидев Саню, мальчики отступают, расходятся. Саня подходит к Анжею. Дотрагивается до его руки, он резко ее отталкивает.

Анжей, то, что сейчас происходило…

Это игра, Александра Сергеевна, игра такая.

Ко лбу Анжея прилеплен стикер. Саня осторожно снимает стикер, кладет в карман. Анжей на нее не смотрит. Заправляет рубашку и быстро ныряет рукой под батарею, там рюкзак. Поднимается, бежит на третий этаж.

Что ты должен им принести? За что они тебя? — кричит Саня.

Анжей бежит по лестнице, и сверху на него сыплется мел, сыплется смех, ложится на черную голову, на перила, ступеньки. На Санины черные «мартинсы». Смех убегает. Анжей отряхивает голову и тоже убегает. Саня остается одна.

Она не может идти на урок. Буллинг, это называется буллинг; что делают взрослые, если ребенка травят?

Саня читала на «Меле»: дети матерятся, а учителя делают вид, что не слышат. Ребенка бьют, а учителя делают вид, что не видят.

Саня тоже хочет сделать вид, что ничего не было. Не хочет быть взрослой. Она никогда не повзрослеет. Господи, как ты выглядишь, все время говорит сестра, волосы взлохмачены, рукава закатаны, на брюках пятна мела.

Она чувствует свою нелепость, свою инфантильность.

После уроков она пойдет домой лежать и варить макароны мысленно. А еще хлопать по столу директрисы увольнением.

Саня стоит в коридоре. На стене висит триптих. Это пейзаж. Под пейзажем надпись: «Любимое наше Дудиново, край наш родной». На первой картине — березовая роща, которую посадили комсомольцы сорок лет назад. На второй — зимний пруд, по нему дети срезают путь в школу. На третьей — церковь.

Вера Павловна православная.

Летом она написала в чат: уважаемые коллеги, с Преображением вас Господним! А осенью: с Днем Октябрьской революции!

Она постит песню «И Ленин такой молодой» семнадцатого октября и икону Божьей Матери четвертого ноября.

В этом году в расписании появились ОПК — основы православной культуры. Основы эти ведет учительница начальных классов. Она настраивается на мифологическое состояние ума, по-другому с этим предметом никак, жалуется она. Но дети устраивают балаган, ржут, задают каверзные вопросы. Как появляются люди, их Бог создает из глины? Почему нельзя ходить голыми, это грех? Почему Александр Невский святой, разве он не убивал? Они не верят в Бога, у них есть телефоны. У них есть интернет, критическое мышление.

Да что ж это такое! — орет Вера Павловна. Не можем справиться с собственными детьми! — хлопает стулом по полу. Я вам не разрешаю, слышите, взялись — так доведите до конца, часов не так много, терпите. У детей должны быть нравственные ориентиры. Коллеги, кто, если не мы?

Саня слышит, как звенит звонок. Звук глухой, как будто все ушло под воду.

На дне она садится на подоконник. У нее все болит. И нельзя сделать вдох, под водой люди не дышат.

Саня вдруг замечает: Зинаида Денисовна сидит рядом. Она что-то говорит. Нужно вслушиваться, под водой это трудно. Зинаида Денисовна шевелит ртом. Она дает лайфхаки опытного педагога.

Во-первых, говорит, выпейте валерьянки, во-вторых, купите афобазол, в-третьих, надо привыкнуть, все привыкают, люди всегда ко всему привыкают.

Пятиклассницы как снежинки кружатся в коридоре. На них белые фартуки, белые бантики.

Почему вы такие нарядные? — спрашивает Саня.

Мы выступаем, говорят. Эля танцует, Маша танцует, Алина танцует. Вы придете? Приходите, смотрите, как мы умеем. Они вытягивают ноги в белых колготках, тянут руки к потолку, к небу.

Я приду, говорит Саня.

Они выстроились здесь в карательные отряды, говорит Саня, били его по очереди.

Кто был?

Да все.

Конкретно имена, прошу вас, Александра Сергеевна. Зинаида Денисовна резко выплывает наружу, становится острой.

Весь класс.

Мне нужны фамилии, кто конкретно, иначе я ничего не смогу сделать.

Горленко, Алешин, Ян, Андреев, все мальчики.

Зинаида Денисовна кивает.

Только вы сами с ними не говорите, я сама. А Ротов сам, знаете, не сахар, папы у него нет, маме не до него, сколько раз я ее вызывала, просила забрать мальчика в интернат или на домашнее обучение. Они же цыгане.

Ну и что?

Что? А вы сходите как-нибудь к его маме, увидите что.

Пятиклашки, вытягивая носочки, заплывают в класс. Саня ловит их ниточки, они Человек-паук, они ее тянут и вот вытягивают.

У двери в кабинет она замирает, прислушивается.

Потом резко выдыхает, как один известный блогер, и дергает дверь на себя. Поехали.

В классе

Саня пробирается между партами.

Между партами — рюкзаки, пакеты, самолетики, цветные карандаши, блестящий бисер, Ваня бежит от Карины, задевает парту, и все падает на пол. Теперь за ними бежит Митя, это его парта, его учебники, ты, придурок, а ну положи все как было.

Саня лавирует между детьми, отводит от столкновения ноутбук, на нем стопка тетрадей, Маша, раздай, пожалуйста. Ребята, сдаем тетради с домашкой.

На Машу налетает Эля, выхватывает половину, ты что делаешь, Александра Сергеевна мне велела!

Девочки, не ссорьтесь.

Саня добирается до учительского стола, кладет ноутбук, снимает рюкзак, осматривает класс. У Алины в наушниках Моргенштерн^[3], Беляков сосредоточен на телефоне, у него танчики, Рамиль доедает сухой доширак, Коля сидит под партой.

Здравствуйте, ребята!

Пятиклашки стоят у своих парт, но не все, некоторые не встают принципиально, например отличница Дуня — у нее позиция делать все наоборот. Саня не требует, она понимает, она опускает руки, садитесь, пожалуйста.

Грохот стульев, шелест тетрадей, один большой мучительный вздох.

Саня загружает презентацию. Выводит на доске мелом: «Тридцать первое января». Мел осыпается, в пальцах остается порошок.

Поздравляю вас с последним днем января.

Солнце блестит на окнах. Она повторяет про себя: когда-нибудь это закончится, и тридцать первое января, и пятнадцатое февраля, и пятьдесят пятое мая — все они пройдут, истекут, так не может быть вечно.

Саня выводит на экран ромашку Плутчика.

На экране появляются слова «моя эмоция». Саня хочет, чтобы они подумали про свое настроение, получше узнали себя, и тогда она лучше узнает их.

Александра Сергеевна, можно выйти?

Зачем?

В туалет.

Была ж перемена. Иди.

Иванов вылетает из класса, по дороге дает оплеуху Маше, задевает рюкзак Вани, хлопает дверью, известка посыпает кусочек пола.

Зачем нам нужны эмоции?

Александра Сергеевна, можно попить?

Иванов вернется, и пойдешь.

Он не вернется, я быстро, ну можно?

У нас есть правило: выходим по одному.

У них есть правила.

Три простых правила, они очень сложные.

Девочки написали на листе А4 фломастером и повесили на стенд. Когда один говорит, остальные слушают. Телефон в сумке. Выходим по одному.

Вот так. Они не работают, но они есть.

Сане сказали, здесь нужна последовательность, год-два — и они заработают. Год-два — и миссия выполнена.

Беляков, какое правило ты сейчас нарушаешь?

Беляков откладывает телефон в сторону, смотрит на Саню, молчит.

Телефон в сумку.

Беляков медленно прячет телефон в карман, через пять минут он снова его достанет. Беляков всех выше и всех сильнее, бегает за школу курить и драться. Он не глупый, как считают учителя; например, он хорошо читает, пишет сочинения про велосипед и речку, в конце ставит смайлики и сердечко. Он не тупой, как считает Вера Павловна, но вот не хочет учиться, не понимает зачем.

Александра Сергеевна, можно вопрос, зачем нам нужна математика?

Математика? То есть про русский у вас вопросов нет?

Нет, мы что, придем на работу и будем такие складывать дроби?

Ну-у-у, говорит Саня, иногда дело не в конкретных упражнениях.

А в чем?

А в общем укреплении организма: чтобы мышцы работали, их нужно тренировать. Мозг — это большая мышца.

Да ну?

Метафорически.

Как?

Как пример.

Приведите пример!

Например, дети — цветы жизни, хотя в моей душе осень.

Но сейчас зима!

Тем более…

Значит, вы чувствуете осень, потому что вам грустно из-за детей? А у вас есть дети?

Мне грустно из-за себя. Какие чувства вы знаете?

Грусть.

Радость.

Печалька.

Еще?

Страшные.

Так.

Грустно.

Уже было.

Тогда весело.

Сказочный лес.

Интересная эмоция. А что вы чувствуете прямо сейчас? Закройте глаза и послушайте себя. Рамиль, убери это с парты, что это?

Порох.

В смысле?

Откуда он у тебя? Останься, пожалуйста, после уроков.

А как вы думаете, зачем надо понимать, какие эмоции мы испытываем?

Чтобы не обосраться.

Ваня!

Что?

Ты знаешь.

Чтобы контролировать и не злиться.

Злость плохая эмоция?

Плохая.

Почему?

Потому что, когда злишься, можно сломать кому-нибудь голову.

Не нужно ломать голову, можно со злости написать контрольную на пять.

Мне кажется, эмоции не бывают плохими или хорошими, мы их испытываем, и они проходят. Если вы чувствуете злость, это нормально. Если чувствуете любовь — прекрасно. Коля, что ты чувствуешь?

Коля сидит на первой парте, он вылез из-под стола. Коля изобретатель, подвижный инженер, СДВГ, ни минуты покоя. Саня забирает у Коли листы, которые он выдирает из тетради и рвет на маленькие кусочки, чтобы плеваться через ручку.

Коля встает, снимает очки, трет стекла краем рубашки.

Все в порядке? Почему ты встал?

Мне надо выйти, говорит Коля, его потряхивает, рука рисует на парте знаки. Я побегаю и вернусь.

Саня и Коля договорились: когда Коле становится плохо, когда он ни минуты больше не может сидеть, только тогда. До третьего этажа и обратно.

Коля подтягивает штаны и выбегает из класса. А Саня боковым зрением ловит вспышку. Девочки ахают и зажимают носы: фу-у-у.

Пахнет паленой кожей. Рамиль отчаянно машет руками. Еще один изобретатель. Каждый день новые эксперименты. Сегодня порох.

Саня нависает над Рамилем. Она чувствует злость.

Рамиль странно так улыбается. Спалил себе брови, поджег челку, но улыбается.

Рамиль, после уроков пойдем к завучу.

Рамиль молчит. Саню жжет эта его улыбка. Он улыбается не виновато, не смущенно, а лукаво. Он смотрит на Саню и улыбается, как циничный взрослый. Он похож на черного лиса. А Саня похожа на курицу.

Иди в туалет, умойся.

Не пойду.

Саня выдыхает. Считает до десяти. Не помогает.

Саня выходит из кабинета. Ей надо подышать. Злость — это нормально. Она побудет в ней и пройдет.

На скамейке полулежит Иванов. Руки в карманах, ноги в стороны, ему хорошо тут лежать, ничего не делать.

Иванов, иди в класс.

Что-то не хочется.

Иванов потягивается и зевает. Смотрит на Саню: что ты мне сделаешь?

Саня не знает, что может сделать. Однажды она вывела Иванова из класса, тащила за руку по коридору и кричала. Она так кричала, что из кабинетов высунулись учителя. Она не помнила потом, что кричала, не слышала своего голоса. Она поняла по реакции тех, кто вышел из кабинетов. Они перешептывались в учительской. Шушукались за спиной.

Потом Саня плакала. Она больше не будет кричать никогда-никогда, говорила. Не пойдет в школу завтра. Не войдет в класс снова. С нее хватит.

По коридору идет Нинель Иосифовна. Перед ней распахивается дверь кабинета, выходит Рамиль, спокойный, как танк в анекдоте, спаленный, как Москва в «Бородине». Нинель Иосифовна останавливается, ведет носом.

А что происходит?

Саня смотрит в пол, молчит.

А что у вас происходит?

Нинель Иосифовна заходит в класс.

Класс встает. Поднимаются все, и Дуня, и другие принципиальные. Вытягиваются в струну, в идеальную вертикаль. Нинель Иосифовна не спеша проходит к доске. Стоит перед классом. Стоит тишина в классе. Саня вжимается в угол.

Я вам запрещаю, слышите, запрещаю на уроке выходить из класса. Пока не научитесь себя вести. Терпите, ходите под себя, носите подгузники, делайте что хотите, ссыте в штаны. Но во время урока ни один из вас больше не выходит.

Нинель Иосифовна наклоняет голову и встречается глазами с каждым. Каждый должен поймать посыл и опустить виновато голову.

До конца урока остается две минуты. Саня пишет на доске домашку: сочинение на полстраницы. Выбрать одну эмоцию и сравнить ее с животным, с предметом, с цветом. Выразить свое отношение к ней.

Саня получит много грусти, одно одиночество, один страх и одну радость. Она сфотографирует детские почерки и некоторые отправит Горошку. Как грустно, напишет Горошек.

Грусть — моя эмоция серого цвета. Мне сейчас грустно. Мне хочется домой, пасмурно. Хочется отдохнуть от школы. Нечасто я испытываю эту эмоцию.

Коля, 5а

Моя грусть — светло-серо-голубая. Такого цвета пасмурное небо. Еще моя грусть, наверно, похожа на заброшенную в угол, давеча любимую игрушку. Или постаревшую кошку, выброшенную хозяевами на улицу. Я хотела бы избавиться от этой эмоции, но это не в моих силах.

Дуня, 5а

Моя эмоция — это одиночество. Она темно-серого цвета. Как небо и земля. Как мое тело внутри. Моя эмоция — как мой кот. Он всегда одинок. И я это чувствую, но я не подаю виду. Я пытаюсь улыбаться. Я хотела изменить свою эмоцию, но не получается. Иногда я чувствую ненависть. Потому что на меня орут, кричат. Меня лишают свободы. Из-за этого я чувствую эту эмоцию.

Ангелина, 5а

Я чаще всего чувствую страх. Салатовый цвет, потому что я боюсь потеряться в лесу. Мое духовное животное — это заяц.

Света, 5а

Я сейчас ощущаю радость. Цвет моей радости — зеленый. Этот цвет напоминает мне порядок везде. Светофор — по нему смотрят, как правильно двигаться. Зеленый — это порядок во вселенной. Каждый день радость приходит ко мне хоть по чуть-чуть. Даже в плохих ситуациях радость бывает у меня в гостях. И я хотел бы ее сохранить, ведь (написано «вить») без нее жизнь была бы грустной.

Арчи, 5а

Александра Сергеевна, спасибо за урок!

Саня научила их этим словам: спасибо за урок, говорила она каждый раз после любого, даже самого провального часа, а они ее обнимали всегда, даже если она все провалила. Благодарности и объятия — это совсем неплохо, думает Саня, собирает рюкзак и выходит из класса.

В коридоре к стене жмется Анжей.

Мне надо зайти к завучу, подожди меня, не уходи.

Я буду в столовке.

В столовой

Поначалу Саня в столовую не ходит.

Столовые в местах с хештегом Фуко (больницы, детские сады, другие госучреждения) оказывают самое угнетающее влияние, говорит она. Мы обсуждали это, и она дошла до того, что вспомнила поездку в Веймар, в Бухенвальд.

Она рассказывала так: мы с Горошком не смогли пройти все бараки. Сидели на остановке у музея и ждали обратный автобус. Не разговаривали, не делились впечатлениями, это было невозможно. Мы прошли через стерильное мертвое место. Колючая проволока, железные ворота, надпись: «Каждому свое». За воротами торчала труба крематория. Сбоку — здание администрации, столовая. Из столовой — запах супа, пирожков, жирного мяса.

Конечно, нельзя сравнивать, говорит Саня, где школа, а где лагерь, но и там, и там запах еды считывается как враждебный, аппетитное воспринимается тошнотворным.

Вот почему. Потому что кто-то решает, кому — что.

В методичке Саня прочитала: в Бухенвальд сажали евреев, цыган, гомосексуалов, бездомных, свидетелей Иеговы.

В школу сажают всех.

Однажды Саня приходит в столовую посидеть.

Ей надо переждать окно, потому что в учительскую по вызову Веры Павловны явились родители и посыпались крики.

Саня взяла тетради на проверку и пошла.

Постояла у окна на третьем этаже. Спустилась на первый, в спортзал. Там было пусто и гулко: светился загнанный под скамейку баскетбольный мяч, два серых каната колыхались, как ноги космического паука. Пустой зал успокаивал, но сидеть здесь нельзя. Саня идет дальше.

В другом крыле у раздевалки висят портреты отличников. Дуня в советском школьном платье с белым фартуком, на макушке бант. Петя в красном берете юннатов, первый в строю, с задранным подбородком. Бледная Настя из седьмого «Г», угрюмый Вася из одиннадцатого.

Саня садится за стол с видом на стену. Во всю стену — выцветший натюрморт: белая скатерть, красный арбуз, синие груши, кувшин.

Подходит работница столовой, протирает стол мокрой тряпкой. Для учителей стол вон там, говорит. На учительском столе есть солонка, сахарница и тарелка с хлебом. За учительским столом сидеть весело (сплетни) и почетно (обслуживание). Учителя привыкли есть детскую еду и пить слабые напитки.

Однажды в столовую прорывается кто-то из родителей. Гремит скандал. Родительница возмущается качеством посуды, качеством еды, хамством работников. Родительница — активистка и шлет письма в инстанции.

Повар Даша и две ее помощницы всю неделю ходят в кабинет директора.

В учительской Саня слышит: мамка эта бесстыжая, тварь неблагодарная, кто же ее пустил, да как она смеет, ребенка ее отсталого мы тя-я-я-янем, а в ответ получаем во-о-от что.

Директриса кричит всю неделю. У нее талант.

Каждому свое, вздыхает Саня, зверю — берлога, страннику — дорога. Директрисе — кричать, детям — молчать.

После случая с родительницей в столовой появляются пирожки. Аромат свежей выпечки окутывает первый этаж. Пирожки сметают за перемену. Столовая преображается. Даша получает похвалы и расцветает. На ней новый колпак и белый халат. На столах — стаканы с салфетками.

Саня приходит на перемене и берет детский кофейный напиток. Его наливают из большой алюминиевой кастрюли. Каждому по полстакана. На поверхности плавает пенка.

В следующий раз Саня пробует чай. Слабый, чуть теплый, сладкий. Можно не пить, но у Сани болит горло, она замерзла. Вышла из класса, чтобы переключиться, говорит она, чтобы не быть в учительской. Она пьет детский чай.

Дети покупают пакетированный сок и соломку. Смотрят на Саню, им интересно, раньше они ее здесь не видели. Приятного аппетита, Александра Сергеевна. Это Вилкина, смотрит в упор, улыбается.

Зимой Саня бывает в столовой чаще. В понедельник, когда окно между третьим и пятым уроком. Во вторник два окна. В среду окно перед последним уроком.

Зимой в учительской холодно. Зимой учительская превращается в склеп. Учителя сидят по кабинетам. Саня сидит в куртке и не может согреться.

В столовой окна запотели от пара. Столовая похожа на прачечную, как будто здесь кипятят белье, как делала бабушка, когда Саня была маленькая.

Саня садится к окну. В окно дует. За окном идет снег. Он идет дни напролет, не переставая. День за днем Саня идет в школу давать уроки, которые никому не нужны. Читать тексты, которые ни от чего не спасают.

Она садится у окна напротив натюрморта, берет чуть теплый чай, проверяет тетради. Тетрадей много, у каждой свой характер, свой почерк. Саня знает почерки всех учеников. Митя пишет карандашом, Иванов пропускает листы, Беляков не пишет ничего. Ваня размашисто, на всю страницу, а Маша сжато, на две строчки. Чтобы прочитать Харитонову, эти однообразные вязальные крючки, нужно не фокусироваться на отдельных буквах, а как бы пролететь над обрывом, взглянуть сверху, как дрон. Тогда можно прочесть Харитонову. Дуню читать интересно, от нее Саня узнала слово «печужка» и разницу между «проталиной» и «прогалиной». Анжея читать странно. В ВПР есть вопросы на понимание фразеологизмов. Выражение «бросать слова на ветер» он интерпретировал так: это бежать по берегу моря и чувствовать ветер в лицо, говорить ему что хочешь.

Иногда в столовую приходит директриса. Она плавно переносит свое важное тело от двери к столу заказов.

Дашенька, мне, как всегда, манную кашу и яйца.

С Саней она не здоровается, не смотрит в ее сторону.

Почему у нас меню висит криво? Она приближает голову к листу А4, приклеенному к стене скотчем.

Перед ней появляется ее каша.

Иногда с директрисой в столовую приходит ее дочь, которая работает тут же, секретарем. Елена Павловна восстает против матери. Бреет виски и круто ругается матом. В директорском предбаннике она дает Сане чистый лист.

Говорит: пиши.

Что писать?

Заявление на отказ от льготного проезда.

Саня пишет.

Вы же не ездите больше в маршрутке с этими. А то она мне пиздюлей навешала. Дату поставь. Погоди. Елена Павловна что-то проверяет. Пиши первое октября. Номер дешевого такси нужен?

Давайте.

Елена Павловна называет Саню то на «ты», то на «вы», присылает в ватсап документы на получение карточки «МИР», номер дешевого такси и что-то астрологическое.

В столовой Саня сидит на своем месте. Анжей пьет из фонтанчика водопроводную воду. Вытирает подбородок, идет к ней своей прыгающей походкой.

Саня читает на Букмейте «В дурном обществе» Короленко, завтра литература в пятом «А». Анжей мнет в руках рисунок. Какое-то время они молчат. Саня отрывается от книги, хочет посмотреть картинку.

Александра Сергеевна, короче, они придумали, когда вы пойдете, на вас упадет бутылка с водой.

На рисунке черные роботы с красными глазами. Экзоскелеты обвешаны автоматами, резаками, дубинами.

Какие страшные роботы, говорит Саня.

Анжей мнет рисунок в комок и бросает на пол.

И чем я заслужила воду?

Зинаида Денисовна вызвала их родителей в школу, за ту игру, вы все ей рассказали.

А как иначе. Я ведь учитель.

А почему вы стали учителем?

Я и сама не знаю.

Анжей поднимает скомканный рисунок, целится в урну, промахивается.

Что ты должен принести завтра? За что тебя били?

Да ни за что. Потому что они дебилы.

Саня смотрит в окно. Как будто так уже было: незрелое утреннее небо, серый мох на стенах, кто-то тебя ненавидит, кто-то плетет интриги.

Ты за кого: за обывателей или отверженных?

А кто такие обыватели?

Наше общество, лицемерные морализаторы, серая масса — одним словом, все мы.

А отверженные?

Те, кто не вписывается. Общество их вытесняет, потому что они другие. Тебя и меня.

Меня никто не вытесняет, это просто игра такая.

Как будто так уже было. Черные окна, как сгнившие зубы, школа,не раскрывай окон, не раскрывай рта.

Так что ты должен принести?

Кое-чего стырить у мамы, лекарство, они его заглатывают перед физрой и шатаются, будто пьяные. На самом деле от этого ничего не бывает, я пробовал.

Принесешь?

Я и сам не знаю, повторяет за Саней Анжей.

Он уходит: порванные кроссовки, рюкзак на плече.

Саня остается одна, перед ней натюрморт, позади — учительский стол.

Ну вот, думает Саня, декорации моего заточения.

Телефон вибрирует. Вера Павловна пускает в ход весь арсенал восклицательных знаков: КОЛЛЕГИ, СЕГОДНЯ ПОСЛЕ 8-ГО УРОКА СОВЕЩАНИЕ!!! ВСЕМ БЫТЬ!!!

Саня смотрит на часы, автобус уходит через семь минут, она успевает. Или сейчас, или нескоро.

Саня срывается и бежит.

Она бежит так, как бегут по берегу моря и чувствуют ветер в лицо и свободу, и бросают слова на ветер.

Город

Значит, школа в Дудиново, а жить нужно в Многоярославце. Все происходит там. В медленно текущем времени. В некрасиво стареющем месте. Город камерный, сентиментальный, из него сочится скука, инертность. Женщины на остановке полусонно беседуют в ожидании пазика.

Автобусы бредут и опаздывают. Колокола покачиваются и звонят. Звонарь извивается на веревках, словно он марионетка и его дергают за ниточки. Город масок, церквей и воинской славы. У каждого города своя идентичность, но все они сводятся к одному.

Среди достопримечательностей еще Черноостровский женский монастырь, городище вятичей, Луга, река Лужа, в которую сел Наполеон в 1812 году.

В Википедии в разделе «Меры предосторожности» такое: в Многоярославце проживает значительное количество цыган — они массово селились здесь в послевоенное время. Большинство цыган имеют работу и не досаждают окружающим, но рядом с вокзалом и в центре города практически всегда можно встретить женщин и детей, просящих денег или предлагающих погадать.

Мы приехали в Многоярославец с Горошком и Поли, это наши друзья, у них есть машина. Был август. Приторно пахло деревней. Мы зашли в пиццерию: пластиковые столы и стулья. Официант принес заказ не так, как мы привыкли в Москве: кофе заранее сладкий, на блюде мясное и вегетарианское вперемешку. Саня вздохнула. Она вегетарианка.

Когда она приезжает к родителям, мама наливает суп и говорит: просто выложи из тарелки мясо. Саня расстраивается. Мам, это так не работает. Папа готовит рыбу и говорит: ешь, рыба не мясо. Саня не ест мясо, рыбу и яйца. Каждый хочет знать почему.

В пиццерии громко работал телевизор, крутили клипы. Мы слышали навязчивые попсовые песни и не слышали друг друга. Пошел дождь. Мы доехали до риелторской конторы. Там сказали, что свободных квартир нет. Мы возвращались в Москву, понимая, что придется ехать еще раз. Горошек говорил: не расстраивайся — и ловил Санин взгляд в зеркале. Отправлял ее в армию. Говорил: зачем-то тебе это надо. Говорил: два года службы — и станешь мужиком. И смеялся. Саня любит дурацкое чувство юмора Горошка.

В Многоярославце есть квартал Паклино. Он находится в стороне. Там тихо, уютно, красные крыши и стриженые кустарники. Мы арендуем квартиру в девятиэтажном доме: новая кухня, теплые полы.

Перед домом идет стройка. За стройкой — старый стадион. Саня выходит на балкон и смотрит вдаль. В Москве вдаль смотреть затруднительно. Даль перечеркнута многоэтажками, кварталами ПИКа. В Москве окна Саниной квартиры смотрят на дымящиеся трубы, на трассу, на станцию МЦД. Сане кажется, что она скучает по городу, в котором столько возможностей, в котором больше нет ни одной возможности.

Саня теперь не ходит в Театр. doc, на кинофестивали, на встречи с интересными персонами то в Центр Вознесенского, то в Библиотеку Некрасова. Она живет в захолустье, отделенная далью, снегом и своей собственной волей.

Саня выходит на остановке у площади Ленина. Идет мимо церкви с синими куполами. Снег нежится и блестит на солнце. Как в детстве, думает Саня. Ей нравилось жить в своем детстве, нравилось ходить в школу.

В одном из учительских пабликов кто-то написал, что читает интересную книгу, в ней такое: учителями становятся люди, которым самим нравилось ходить в школу. Правда ли это, спрашивает он и вывешивает опрос. Семьдесят два процента отвечают, что правда. Комментарии отвечают разное:

Пришла в школу как раз наоборот, потому что школа мне в кошмарах снилась долго, я надеялась что-то изменить.

С точки зрения образования было так себе. Но в школе было прикольно тусить.

Пошла, потому что ненавидела ходить в школу и хотела сделать опыт моих учеников лучше моего.

А мне было как-то ровно. Ничего особо интересного в школе не было, ходила, потому что надо было. Ни одного учителя не могу вспомнить, который вдохновлял бы.

Я любила ходить в школу, написала Саня, и да, она мне в кошмарах снилась.

Саня идет мимо «Сбербанка», мимо музея «Назад в СССР», в который она никогда не зайдет, среди экспонатов которого находится каждый день наяву. Во дворе музея стоят машины: запорожец и копейка. Еще клетка с павлином. Бюст Ленина. Кумачовый плакат.

Дальше дворы. Во дворах много детей. Они гуляют одни, предоставлены сами себе, дикие и свободные. Носятся толпами, строят шалаши, устраивают засады. Саня впервые видит такое. Здесь целые банды.

Чем сельские дети отличаются от городских? — спрашивает Саня пятиклашек, когда они читают Некрасова про крестьянских детей. Городские — домашние, теплые. У них есть айфоны, но нет азарта. Они лишены того, что чувствует Дуглас в «Вине из одуванчиков». Лишены восторга, витальности. Что еще? Городские не ходят в лес. Не встречают рассветы. Городские более осведомленные, более осторожные. Осведомленные в чем? В том, что по улицам ходят маньяки. А в селе их нет? А в селе все маньяки. Ха-ха. Все ходят словно слепые, ничего не видят вокруг, ничему не удивляются.

Саня сокращает путь через рынок. На рынке можно купить все. Саня берет овощи у невысокого мужчины. В валенках и платке он похож на пухлого ребенка. Он считает: сто падисат, сто восэмдисат, двэсти — и берет за все тысячу. Каждый овощ кладет в пакет, а пакеты снова в пакет. Саня дает, сколько скажут. Не считает, не торгуется и не смотрит.

Рынок работает каждый день, в сильную метель, в лютый мороз, в любой апокалипсис.

Саню провожают взглядом женщины в телогрейках, в длинных блестящих юбках. Цыганки. Саня любит Олешу: лужа лежала под деревом, как цыганка. Саня представляет, как летом цыганки лежат у деревьев, вольно раскинув руки и юбки. Саня думает, какая из них его мать.

В детстве бабушка говорила Сане: если не будешь есть на ночь, украдут цыгане. Саня очень хотела быть украденной цыганами, не ела на ночь, но ничего любопытного так и не произошло.

Бабушке было семнадцать, когда она встретила цыгана. Его рота стояла на том берегу реки, а потом солдаты уехали. Бабушка родила Алю, Санину тетю. Аля была очень красивая. Аля была не такая, как все. Она не любила деньги, город, жадных людей, буржуев. Любила лес, ландыши, птиц, Саню. Аля ходила в лес, собирала ягоды, ходила по деревне и пила водку. Аля спилась и замерзла. Саня не приехала на ее похороны. Ей приснилось, что Аля реинкарнировала в лошадь. Однажды в Адыгее Саня увидела дикий табун лошадей, они летели по полю, развевая хвосты и гривы. Саня думала: какая из них Аля?

Саня ничего не знает про цыган.

Не знает про таджиков, узбеков, киргизов, бурят. Не знает, какой национальности сама, не знает, важно ли это.

У нее нет способности узнавать колониальное в разных событиях, феноменах, людях, предметах. Она читает в журнале «Беда» про корни российского имперского мышления, Александра Эткинда про внутреннюю колонизацию.

Она учится смотреть на все по-другому, не из центра, не из Москвы.

Она старается понять, но пока продолжает кружить знакомыми маршрутами.

Многоярославец можно обойти за час. Иногда Саня гуляет: заходит в книжный, покупает тетради. Садится на скамейку у монумента Славы послушать колокола. Больше в городе делать нечего.

Поэтому Саня поворачивает на Луга. Нужно пройти мимо женского монастыря, который стоит на возвышенности, и спуститься в низину. Сверху открывается летящий простор, а внизу — тишина. Саня останавливается и слушает.

На Лугах Саня ложится на снег. Небо матовое, желтое, как море у Тернера. Полный штиль. Саня дрейфует, ей кажется, что она принимает судьбу, говорит всему «да», а на самом деле продолжает сопротивляться.

Кураторка Катя спрашивает: в чем твой ресурс, Саша, как ты восстанавливаешься? В сентябре Саня отвечает: кино и бег.

Зимой Саня уже не смотрит кино. Ее воротит от медленного кино, от авторского кино, от кино, которое заявляет себя искусством. Ей невыносима структура, арка героя, сам формат двух часов. Вот я и перешла на сериалы, говорит Саня. Новая серия как новая жизнь.

Сане не хватает дыхалки шагать широко, свободно, бежать до конца.

Она живет короткими дистанциями, перебежками: до выходных, до каникул, до Нового года, до весны.

Когда Катя задает тот же вопрос в феврале, Саня отвечает: тишина.

До весны осталось немного. Саня лежит на снегу и ждет.

Один сплошной сон в красном тереме.

Директорка

Саня прошла два этапа отбора в учительскую программу. Она заполняет анкету на распределение в школу.

Ей предлагают три места на выбор. Государственные школы со сложным контекстом.

Нужно пройти опрос, обозначить свои предпочтения, они будут учтены. Школы могут быть в городе и в деревне, на полторы тысячи учеников и на двадцать. Классы из тридцати человек или из пяти. Администрация-друг, администрация-ментор, администрация-руководитель. Выбирай.

Саня расставляет галочки: не город, не деревня, классы не большие, не маленькие. Директор должен быть для меня авторитетом, пишет Саня.

(И она получит своего авторитета.)

Саня отвечает и отправляет запрос в космос. Ей кажется, она сделала правильный выбор. В течение трех дней должны прийти варианты.

Она звонит через час.

Я бегу на кухню с разрывающимся телефоном, сую Сане в руки.

Голос звучит громко, провинциально: Александра, сегодня в час дня жду вас на встрече по «Зуму», ссылку пришлю на номер.

Она представилась, Саня не расслышала. Она назвала школу, Саня не запомнила название. Она не спросила, свободна ли Саня в час.

Она не умеет спрашивать, она назначает.

Вера Павловна сидит в белой блузке и красных бусах.

Стол ее похож на стол депутата: длинный, полированный, с грязным графином и проводными телефонами. Она сложила руки и удивленно смотрит в монитор. Саня улыбается. Пытается быть непосредственной.

Я с телефона, ничего?

Да пожалуйста. А почему вы смотрите все время в сторону?

У меня рабочий день, я отслеживаю новости.

Вы прям на телевидении сидите?

Мы перешли на дистант.

И нам пришлось. Это такой ужас, учителя не готовы, ваши из программы нам помогли, конечно, настроили компьютеры, провели обучение, но все равно, разве это урок — по компьютеру? Учитель должен видеть класс, контакт должен быть живой, парты, доска, все это совершенно необходимо. Александра Сергеевна, я почему на вас надеюсь, вот я прочитала вашу анкету, Литературный институт, потом имя у вас какое литературное.

Вера Павловна говорит много и ничего по делу. На вопросы про нагрузку и классы отвечает уклончиво.

Звоните мне, уточняйте, я сейчас ничего не знаю, министерство все время меняет планы, навешивает, требует, а мы что. Пишите мне на ватсап после десятого, я отвечу, когда поймаю интернет, в школе интернет плохо ловит, надо чинить, разбираться с этим. Александра, мне нужно отключаться. Подвожу итог: мы с вами шлем друг другу комплимент. Вы согласны?

Согласна.

Мы с вами шлем друг другу комплимент.

Так началась Санина школа.

Поначалу Саня ходит на все совещания Веры Павловны. Она садится за П-образный стол в учительской, достает ручку, блокнот. Вера Павловна садится во главе стола, по правую руку — завуч.

Вера Павловна бьет ладонью по столу, требуя тишины.

Моя эмоция, в том числе словесная, звучит здесь последний раз. Далее вас ждет дисциплинарное взыскание.

Коллеги, взломали «Сетевой город». Что там? Там не просто картинка. Там порнографическая, не при мужчинах будет сказано, фотография.

Коллеги, прислали разнарядку, на этой неделе нам нужно провести конкурс чтецов имени Жукова, тема конкурса: «Права и обязанности гражданина РФ», цель: повышение значимости выборов в глазах молодых избирателей.

На совещаниях Саня не понимает, что происходит, говорит: это такой пиздец, что даже весело. Она смотрит на учителей, ища поддержки, высматривая в их глазах заговорщический смех. Она ждет, что Вера Павловна скажет: вот и пошутили, а теперь перейдем к проблемам образования.

Но все предельно серьезны. Брови насуплены, рты поджаты. Кто-то записывает в тетрадку указания. Нинель Иосифовна ведет протокол. Обсуждают развратные колготки Нечаевой, длинные волосы Романова, учительниц в брюках. На повестке дня введение школьной формы. Она вроде как есть, но пока в рекомендательном режиме.

Режим должен быть обязательным! Уважаемые педагоги, мы ответственны за нравственный облик наших детей. Встречают по одежке.

На столе мелкая крошка от ластика, кто-то стирал и оставил. Саня смахивает. Это все смахивает на утопию. На стене доска объявлений. Информация. Приказы. Расписание. Внутришкольный контроль. Контроль пишется красным. Расписание — от руки.

Вера Павловна пришла со стопкой книг, они у нее под рукой. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Чехов. В такой последовательности. Она разложила их по старшинству. Вера Павловна — учитель русского языка и литературы. Русской литературе свойственно мировоззрение параноика, читала Саня, параноик видит узоры там, где их нет. Школе свойственно сознание эпилептоида. Эпилептоиду нужно показывать силу силой, нужны инструкции для инструкций.

Иногда Вера Павловна подходит к Сане и улыбается: как ваши уроки, дорогой учитель, почему вы не приходите ко мне, чтобы поделиться успехами или неудачами, я всегда вам рада, выслушаю, посоветую, чаю попьем, а можем и поболтать по-нашему, по-бабьи.

Саню передергивает. Вера Павловна тут же хмурится, идет вперевалку к выходу. Теперь она не будет здороваться с Саней неделю или две.

Вера Павловна — человек настроения.

Прежде чем зайти к ней в кабинет, нужно узнать о ее расположении духа.

Как она сегодня, спрашивает Ада Викторовна в предбаннике, мне бы два дня за свой счет.

С утра по столу кулаком стучит.

Тогда лучше завтра.

Лучше завтра.

Вечером в чат приходит сообщение: КОЛЛЕГИ, СУББОТА ОБЪЯВЛЕНА РАБОЧИМ ДНЕМ!!! УРОКОВ НЕ БУДЕТ!!! МЫ ПРОВЕДЕМ МЕРОПРИЯТИЕ СО СТАНЦИЯМИ ПО НАШЕМУ ПОСЕЛКУ.

В учительской Вера Павловна раздает роли: Александра Сергеевна, ваша станция — у березовой аллеи, будете стоять с 12 до 16 часов, рассказывать желающим историю посадки деревьев. Вам нужно пойти к Пал Алексеичу и узнать эту самую историю.

Саня пошла. Ей объяснили, что Пал Алексеич — бывший муж Веры Павловны, что он учитель технологии у мальчиков и инструктор в автошколе.

Саня заходит в деревянный сарай за школой. Это кабинет Пал Алексеича.

У Пал Алексеича пышные усы, галстук.

Саня включает диктофон на телефоне.

Все, можем записывать.

Начнем с комсомольской организации, приступает Пал Алексеич, которую я возглавлял, и насчитывала она сто двадцать восемь человек. И вот по инициативе парткома мы решили строить березовый сад. Березовую аллею. А впоследствии назвали ее аллеей Козловой, это было условное название, но главное, что…

А Козловой почему?

Она была библиотекарем.

А.

И в тысяча восемьсот. Отставить. В тысяча девятьсот восемьдесят первом году мы, комсомольцы, посадили эту самую березовую аллею. И было все настолько организованно, ну понятно, мы с лопатами пришли, заранее разметку сделали. А везли нам их на машинах из Тиняковского отделения, в то время там возглавлял хороший управляющий. Ну вот, таким образом у нас получилась эта аллея.

А пруд тогда уже был?

А пруд уже был.

Спасибо. Что еще мне нужно знать?

Пал Алексеич долго рассказывает про пруд, про плотину, Саня уже не слушает, не записывает. Она не знает, что с этим делать.

В субботу идет сильный дождь. Саня не идет в школу. Она не знает, как рассказывать про аллею. Она не понимает цели стояния под дождем с историей про деревья. На завтра назначены выборы. Она не верит в выборы.

Не встает в 5:50 по будильнику. Не идет в душ. Не выходит на улицу. Разбивает телефон.

По экрану пошла трещина, и сломался динамик. Динамик надо менять. Сане звонит завуч, она поднимает трубку и ничего не слышит, звонит Пал Алексеич, ничего не слышно, звонок от Горошка, звонок от папы.

После обеда мы слышим мелодию. Телефон вибрирует и орет на всю комнату.

Я смотрю на Саню. Саня показывает треснувший экран: там Вера Павловна.

Александра Сергеевна, вы где, почему вас нет на месте, почему я должна вас искать по школе, все на месте, учителя работают, я работаю, Шапша работает, а вас нет!

Я заболела, неважно себя чувствую.

Почему не предупредили?

Я написала Нинель Иосифовне.

Предписания дает не Нинель Иосифовна, а директор.

Хорошо.

Завтра напишете объяснительную.

Хорошо.

Возьмете день за свой счет.

Хорошо.

Получите дисциплинарное взыскание.

Хорошо.

Отработаете этот день на каникулах.

Хорошо.

Проведете дополнительные уроки.

Хорошо.

Сто ударов плетью.

Слушаюсь.

Три дня гауптвахты.

Есть, сэр.

Ссылка в Сибирь.

Так точно.

Шпицрутен!

Да.

Прорвалась, говорит Саня. Никто не мог, а она запросто, знаешь, это такая бешеная энергия, все еще удивляется Саня.

На следующий день прошли выборы.

А Саня промолчала. Горошек промолчал. Страна промолчала.

Бэнкси

Стоит тишина, какая бывает только зимой, когда идет снег. Идет снег.

Всю зиму Саня чувствует себя странно простуженной. Сонной, как пруд перед школой. В ней сидят жабы, камыши, засела усталость.

Саня заходит в душевую кабинку, включает прохладную воду. Дело происходит зимой, еще нет шести. Она погружается в воду, как в соленое море. Закрывает глаза. Пахнет солнцем, горячим песком, красным загаром.

В автобусе она будет продумывать маршрут большого летнего путешествия. Она не была в Японии, в США, в Мексике, в Африке. Но думает о Европе. Закрыли границы, и сразу появилась тоска по Микеланджело во Флоренции. Ротко в Париже, Шиле в Вене, свобода в Берлине.

Саня едет в Дудиново.

Раз в месяц в школу приезжает кураторка Катя. Она сидит на русском.

Когда мы можем с тобой поговорить? — спрашивает Катя.

У меня уроки до вечера.

А потом?

Потом проверка тетрадей.

А в субботу?

В субботу обучение.

В чем твой ресурс? Что тебя восстанавливает?

Бег, отвечает Саня.

По выходным Саня бегает.

Разгоряченное тело в стоячем морозном воздухе. Легкие разрываются от свежести. С бегом все так: если ты не бегал неделю, надо начинать все сначала. Каждые выходные Саня начинает сначала. Ее большое белое тело на белом снегу.

Она бежит вдоль стадиона по проезжей части, здесь никого нет и всегда что-то написано. «Хуй». Саня сначала читает, потом отворачивается. Всегда одно и то же. Не успевает увернуться и получает удар.

Снег хрустит под кроссовками, как капуста. Из труб домов идет дым. Сладко пахнет дровами. Лает собака, другая подхватывает. Чирикают воробьи в голых кустах. Летом здесь будут цвести черемуха, сирень, шиповник. Пчелы, бабочки, цветы. Цветы в горшках на подоконниках. Желтые занавески. Это с одной стороны, а с другой — кирпичные гаражи, надписи, уличная поэзия.

На гаражной стене новое граффити. Саня останавливается. Робот и воздушный шар. Робот — черный, угольный, маскулинный, а шар — красный, детский.

На русском Саня включает проектор и загружает картину Бэнкси «Девочка с воздушным шаром». А по программе нужно описывать «Куст сирени» Кустодиева. На это отводится два урока. Саня открывает учебник, долго смотрит на девушку, дом и дерево. Девушка держит нарядную куклу. Саня читает описание: «Солнечные лучи согревают воздух, ласковая мама держит на руках дочку в королевском платье». Саня закрывает учебник.

Пишет на доске: Balloon Girl.

Ветер дует так сильно, что поднимает волосы девочки, подол ее юбки, в сторону летит красный шар — метафора хрупкого детства.

Современное общество заставляет детей взрослеть слишком быстро, говорит Саня. Техника называется стрит-арт. Что вы видите?

Девочку, она грустная.

Почему?

У нее улетел шарик.

Она сама его отпустила?

Нет, ей приказали взрослые.

Взрослые часто вам приказывают?

Да, и орут. А если не орут, мы говорим: поорите на нас.

Робот с воздушным шаром, думает Саня, это не то же самое, что робот с автоматом. Это поэзия, это протест. Вот он, эффект Кулешова.

Саня предлагает стандартные вопросы по описанию картины. Она стоит у дверного косяка, наблюдает за ними, за детским садом из седьмого «Г». Делает вид, что ничего не видит.

Марк лезет в учебник. Поднимает глаза, смотрит на Саню: списывать можно?

Что ты хочешь списать, свои мысли?

Ну про эту девочку.

А сам ты про нее что думаешь?

Мне ее жалко.

Почему?

Ну она бедная, это видно.

А еще?

Она похожа на ангела.

Точно. А шарик?

Мама купила ей шарик, и он улетел. Мне грустно от этой картины.

Мне тоже.

Саня бежит и задыхается, бежит и не может остановиться. Перед ней невозможные, нескончаемые сельские горизонты. На небе солнце и луна одновременно. Бездонные болезненно-голубые глаза звезд.

В выходные Саня познает природу, как Рильке познал ангела.

Вечером встреча кураторской группы, курагруппы, как ее называет Катя.

В курагруппе двенадцать человек. Учителя из Многоярославца. Вместе мы справимся, говорит Катя. На курагруппе нужно говорить, что наболело, и получать поддержку.

Собираются в квартире у Жанны. Жанна педорг. Всю осень она болела ковидом, поэтому ее положение в школе и программе сейчас неустойчивое, жалуется она. Жанна снимает квартиру в старом, полуразрушенном доме. Саня в этом районе впервые. Она идет два с половиной километра по навигатору. Из подворотни вылетает группа подростков, все нараспашку, без шапок. Саня узнает среди них Вилкину. Вилкина роняет сигарету, здоровается и долго потом оборачивается.

Когда Саня находит нужный дом, все уже собрались. Юра готовит на кухне картошку. Гоша побежал за вином. Оля курит в форточку. Фоном работает радио. Все чувствуют себя неловко. Вялый смол-ток о погоде и всяком. Никто не называет вещи своими именами. Через полчаса начинаем, говорит Катя.

Двенадцать учителей садятся в круг на ковер в комнате, закрывают глаза. Давайте споем, говорит Юра, это поможет нам сонастроиться. Юра запевает про черные обои и белую посуду, все подхватывают. «Во поле береза стояла» поют уже разноголосицей, Юра дирижирует.

Прибегает Гоша с вином. Катя спрашивает про настроение. Настроение нужно обозначить в виде погоды. Осень, ноябрь. Осень, дожди. Осень, тучи. Ветер. Тревоги. Февраль. Лиза говорит, что перекрасила коридор и учительскую. Было зеленое, а стало сиреневым, розовым и голубым. Лиза художница, ее предмет изо. На Лизу написали жалобу. Теперь как решат, так и будет — останется Лиза в школе или покинет ее за разноцветность. А может, просто заставят покрасить как было, предполагает Лиза.

Я провела в пятницу игру в седьмом «Г», говорит Саня, нужно было разделиться на две команды. Они разделились банально, на девочек и мальчиков. Мальчики назвали свою команду «бомжи-ютуберы», а девочки — «пацанки».

О, я знаю, откуда это, говорит Кира. Как-то позвонила в это телешоу и сказала, что хочу участвовать. Я несла пургу, у меня была депрессия. Полная хрень, но они меня взяли, велели записать ролик с рассказом о себе. Я сижу такая в халате на кухне, на голове полотенце тюрбаном после ванны, попиваю вино и вещаю, что мне надоела вся моя жизнь, эта нищета, тряпки, я хочу стать настоящей леди.

Боже, говорит Лиза, я тоже так хочу, давайте позвоним все вместе.

Давайте потанцуем, говорит Юра.

Гоша пьет вино залпом, стакан за стаканом. Юра танцует ирландский танец ногами. Доски пола трещат, диван прыгает. Жанна раздает всем снежинки из синей бумаги, она сама сделала.

Гоша ставит пустой стакан и говорит: у меня проблема, ребята, я пью каждый день.

Все перестают смеяться, замолкают. Становится неловко.

Пью каждые выходные стабильно, продолжает Гоша, вот так, не могу справиться.

А я вообще забила на уроки, говорит Николь, не успеваю их подготовить, математичка заболела, и меня поставили заменять алгебру, а я историк. Я прихожу, и мы просто разговариваем, я им рассказываю всякое, они мне рассказывают всякое.

А мы сейчас проходим индустриализацию, вклинивается Арсений, тема скучная, убогая, но я им внушаю, что Маркс — крутой чувак, он кое-что понял про вещи. А они? А они не знают даже, кто такой Ленин.

А ты?

А я говорю: а на площади у вас кто стоит, идите смотрите.

Катя хлопает в ладоши и снова просит обозначить настроение. Появляются горы, ледяные вершины, ледовитый океан, лыжи. Стало хуже или лучше, не может понять Катя.

Сварилась картошка, все успокоились и едят. Жанна заваривает синий чай.

Это что за чай?

Это тайский.

Надо же. А картошка?

Картошка турецкая.

А русское что-нибудь есть?

Есть русские сказки.

Ха-ха.

А мы ничего не производим, только импортируем, говорит Оля.

Вы заметили, в «Пятерочке» скупили весь сахар. Я сахар не ем, это же яд, но вчера не удержалась, спросила старушку, зачем ей столько, у нее целая тележка, пачек десять. А она сказала, что в свободной стране живет, что хочет, то и покупает, имеет право.

Давайте напишем права учителя, предлагает Юра. Пусть каждый выскажется.

Учитель имеет право:

— приходить в школу в плохом настроении;

— уволиться, когда захочет;

— чего-то не знать;

— не проводить перемены в классе;

— не брать нагрузку больше 18 часов;

— не открывать родительский чат после рабочего дня.

Саня возвращается домой: два с половиной километра в темноте без навигатора. На знакомой дороге сворачивает к гаражам, оглядывается, лезет в сугроб. Стена с граффити: робот на месте, шар почти улетел. Саня пририсовывает роботу бабл: «Вот такое нынче время, человечность — это бремя». Надпись карандашом почти не видно, но Саня будет знать, что она есть. Надо проговаривать, что внутри, думает Саня.

Седьмой «Г»

Саня идет в класс. Еще в коридоре она слышит, как они дерут глотки.

Саня выдыхает и резко открывает дверь. По классу летит швабра, за шваброй — Горленко, за Горленко — грязная тряпка. Саня закрывает дверь.

И заново: Саня открывает дверь, петли скрыпят, как снег у Гоголя. Саня просовывает голову, потом тело, продвигается боком, шаг за шагом по минному полю.

Ту-ту, кричит паровоз из мальчиков, Ян за Царапкина, Царапкин за Алешина, бабка за дедку, дедка за репку, Дэн налетает на шкаф, а на шкафу бутылка с водой. Бутылка падает, когда Саня уже совсем рядом. Вода медленно катится по полу, разливается лужа. Лужа лежит под партой, как Саня после семи уроков. Сане сразу хочется лечь. Ноги слабеют, мысли хотят варить макароны.

Мальчики садятся на ряд у окна. Смотрят на Саню. Как она отреагирует. Даже отомстить нормально не можете, говорит Саня. На среднем ряду рисует Анжей, спит Смирнова, Алешин делает селфи. Ряд у стены пустой, там девочки, но девочек нет.

Где все?

Курят за школой.

Саня выглядывает в окно, курилку не видно.

Ладно, начнем, говорит Саня.

Саня загружает картинку с часами, сползающими с поверхностей, как желе, спрашивает: что вам снится?

Мальчики отрываются от телефонов.

Мне снилось, что я получил пять по литре, это вещий сон?

Будем надеяться.

Что я улетел отсюда нахрен, из этой деревни.

Куда?

Куда угодно, лучше подальше.

А тебе?

Мне ничего, пожимает плечами Дэн.

Ты просто не помнишь.

Может, не помню, обычно это такой бред, зачем помнить.

Верно, в снах часто отсутствует логика, привычная нам, но есть логика сна. В этой логике работали поэты, художники, психоаналитики. И еще один чертовщинный писатель.

В класс залетают девочки, толпятся у двери, одна толкает другую, и все хохочут.

Почему опоздали?

Были в столовой.

Они врут, они курили!

Сам ты врешь, вот, посмотрите, — Осипова показывает недоеденный коржик.

Все прыскают, Саня кивает, садитесь, мол, все хорошо. Девочки садятся на ряд у стены, сами с собой, а не как должны, с мальчиками, не как показывала Зинаида Денисовна.

Че за фигня, спрашивает Вилкина про картинку.

Это сон.

О, мне тоже снились часы, это к чему?

Это может быть что угодно.

Нет, а вы как думаете, скажите.

Я думаю, что мы прочтем один текст и вы все поймете.

Какой текст?

Понимаете, тут такое дело, у одного человека убежал нос. Он разъезжал по городу и важничал. Нос, а не человек.

Ну и чушь, это вы в интернете прочитали?

Это случилось в девятнадцатом веке, а именно двадцать пятого марта.

Блин, вы серьезно?

Газеты писали, что нос прогуливался по Невскому проспекту, потом по Таврическому саду и даже был магазине, есть свидетели.

Саня пишет на доске предложение: «Человек без носа остался с носом».

Как вы понимаете это выражение?

Настя поднимает руку: это значит «остаться в дураках, потерпеть неудачу».

Неудача потерять нос или остаться с носом?

Потерять. Ой, остаться. Фу-у, я запуталась, нос этот ваш.

Саня читает вслух: «Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами „брр…“».

Седьмой «Г» делает губами «брр».

«Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер глаза полотенцем: точно, нет носа!»

Седьмой «Г» трет глаза, выкручивает носы, дергает за волосы.

Седьмой «Г» любит, когда Саня читает. Они успокаиваются. Даже слушают. Они уже знают, что не будет каверзных вопросов о том, что хотел сказать автор, подчеркните эпитеты, составьте план.

Саня читает им вслух без условий, даром. А потом они обсуждают. Или молчат. Или не успокаиваются и не слушают, потому что текст слишком трудный или седьмой урок, хочется бегать, а не читать.

Саня приносит им «Пакс»: приключения мальчика и лисенка. «Зверский детектив»: вот, отведайте мухито. «Я не тормоз» Игнат записывает стихи и мысли в желтый блокнот. Саня загадывает подарить каждому по такому блокноту. Она купит пятнадцать желтых блокнотов и принесет их на последний урок. Каждому напишет хорошие слова, пожелания хорошо учиться. Чего не сделаешь в день последнего урока.

«…В глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос!»

Двадцать минут они держатся, потом начинается.

Горленко приседает, бьет себя по бокам и кукарекает, он птица. Птица берет пенал Осиповой клювом и скидывает на пол. Осипова смеется, садится на Горленко верхом, теперь он лошадка. Дэн садится вторым всадником, все падают, Ян бьет Дэна ногой, Горленко орет, его зажали, Осипова лупит Яна ладонями.

Началось, говорит Саня.

Саня говорит: прекратите. Сначала она их просит, потом кричит, потом снова кричит, потом разнимает, потом оттаскивает, отходит.

Саня поднимает глаза к потолку. Потолок стоит на месте, ему спокойно, он ровный. Между Саней и потолком пролегает пропасть.

И пропасть эта — Дудиново.

В Дудиново все выглядит так, будто только что выиграли войну. Во имя победы построили церковь, потом суд, потом школу. Засадили аллею березами. В центре стоит Анжей. Его пинают, а он улыбается.

Уходите отсюда, будет что-то нелепое, говорит он. Что? — спрашивает Саня.

Что вам от меня нужно?! — орет она классу. Ее крик эхом отскакивает от стен.

И застывает там, между ней и потолком. В пропасти между словами и действиями. Слова о гуманизме, героизме, подвигах. А реальность — это принуждение. Саня пытается найти равновесие, но у нее нет события, равного слову. И снова молчит. Она учитель молчания. Учитель абсурда, сна.

Как во сне, срабатывает пожарная тревога.

Анжей зажимает уши руками. Смирнова проснулась.

Неожиданно из-за шторы выходит Лида. Она пряталась, но никто ее не искал. Лида отчужденно садится на место, достает зеркальце.

Саня выглядывает в коридор, там уже выстроились седьмой «А», седьмой «Б».

Каждый раз одно и то же: спускаются на первый этаж, оказывается, что тревога ложная, возвращаются. Вот и прошел урок, весело.

Идут кто как, Саня старается быть впереди, но она не знает дороги. Спускаются по черной лестнице. Саня оглядывается, она здесь впервые. Это дети ее ведут, а не она их. На лестнице пахнет погребом, валяются окурки, пивные банки. Стены покрылись испариной. Капает. Спускаться всегда страшнее, чем подниматься, думает Саня. Что там внизу?

Внизу Ада Викторовна измеряет температуру, добро пожаловать в ад, улыбается она, что потеряно на качелях, найдется на каруселях.

Уборщица Лена открывает раздевалку, надо взять куртки и выйти на площадку.

За школой занесенная снегом площадка. В снегу стоят пятиклашки, седьмой «А», седьмой «Б», восьмые классы, девятый. Саня с седьмым «Г» присоединяется к строю. Встают в два ряда вдоль периметра. Саня не знает, что надо делать. Просто стоять.

Ждите, шепчет Нинель Иосифовна.

Вера Павловна в шубе машет руками, раздает указания: ждем начальника, сохраняем лицо, сохраняем спокойствие.

Из сарая выходит Пал Алексеич.

А ну равняйсь, рявкает он, отработка пожарной тревоги. Что мы знаем об эвакуации? В нашей школе четыре запасных выхода. Со схемами и порядком вывода классов ознакомиться каждому. Детям шторы не скручивать, из окна не выбрасываться. Парты не ломать, стены не рушить.

А дверь у столовой заколочена, что делать? — спрашивает Наталья Власовна.

Дверь плечом выбить.

Я должна выбить?

Мужчин позвать.

Каких мужчин, у нас одни женщины.

Женщин позвать.

Вся школа стоит полчаса на морозе. Стоит покорно, готовая к подвигу. Куртки наспех накинули, шапки забыли, сменку не переодели. Ждут.

Саня стучит зубами.

У Веры Павловны пиетет перед военными. Через дорогу воинская часть.

Когда Вера Павловна произносит слово «офицер», у нее дрожат губы.

По снегу идут сапоги. Сапоги чеканят шаг лестницей Маяковского. Новенький, шепчутся учителя, перевели к нам из Москвы.

Товарищи, говорит Вера Павловна, объявляю проверку открытой.

Каждая учительница по кругу должна назвать класс, количество учеников в классе и сколько человек на месте.

Шестой «Б», говорит Анна Николаевна, двадцать три ученика, девятнадцать присутствуют, четверо отсутствуют.

Седьмой «А», говорит Наталья Власовна, двадцать два ученика, все присутствуют.

Седьмой «Б», продолжает Татьяна Васильевна, двадцать четыре ученика, двадцать три присутствуют, один болеет.

Саня судорожно вспоминает, сколько учеников в седьмом «Г», кого сегодня нет, спрашивает.

Седьмой «Г», в классе пятнадцать учеников, семнадцать присутствуют, двое болеют, говорит Саня сапогам не своим голосом.

Что же такое, срывается Вера Павловна, считать вас не научили, вы же позорите нас перед офицером.

Да у него носа нет, выкрикивает Горленко.

Седьмой «Г» прыскает. Все затихают.

Сапоги приближаются.

Кто сказал?

Я, говорит Саня.

Сапоги долго смотрят на Санины «мартинсы». Потом замечают красные кеды, розовые сандалии, голубые кроссовки. Сапоги задумываются и молчат.

Наконец гремит командный голос: всем раздать сапоги. Вопросы есть? — спрашивают сапоги.

Нет, говорит Нинель Иосифовна.

Вера Павловна, белая в черной шубе, раскачивается на ветру от холода и волнения.

На следующий день к школе подъезжают два камаза и выбрасывают пятьсот пар сапог. Все мальчики помогают солдатам разгружать «помощь школе от государства». Сапоги укладывают в подсобку. Туда, где Вера Павловна хотела устроить кружок художественного мастерства. Но на это дело выделили не компьютеры и краски, а сапоги. Чтобы дети не мерзли.

Сапоги укладывают в подсобку и больше никогда не трогают. До следующего года, до февраля.

Весна

Мне пришла рассылка с цитатами Пришвина о весне. «Пост пополам хряпнул, — говорит писатель. — Мороз-утренник схватил метель. Восходит солнце богатое, и к полудню является весна».

Я говорю Сане: посмотри в окно, там зеленая проталина, а там черные грачи, а вот человек, похожий на Пришвина. Это картина. Это весна.

Однажды Саня просыпается раньше будильника. За окном не тьма, не холод, а матовый пыльный свет. Харматан из «Американхи». Такой воздух. Далекий и романтический, думает Саня и представляет Африку.

В городе по-деревенски кричат петухи, заливаются птицы. Лес берез за стадионом — в сережках, и в бусах, и в бабочках. По обочине трассы гуляет коза.

Саня смотрит в окно на березы. У нее текут слезы, и текут сопли, и она размазывает их по подбородку и ползет за таблетками. От таблеток Саня становится ватная и ранимая одновременно, все время хочет плакать и спать, хотя на коробке написано: «Эриус» побеждает сопливость, не вызывает сонливости.

Однажды Саня выходит из дома и замечает свои тяжелые ботинки на легком сухом асфальте. Поднимает голову, а там деревья горят на солнце, как хохлома. Небо — как гжель. А земля — жостовский поднос.

В черной земле копаются голуби, зяблики и вороны.

Саня узнала о существовании двухсот видов птиц, все школьные диктанты состоят из них, еще из слов «верхушки дерев», «устья речонок», «глушь», «тишь», «камыш». На обложке рабочей тетради — хохлома и гжель.

Жостовский поднос — в упражнении 380 по русскому: прочитайте текст, ответьте на вопрос, какие промыслы вы знаете. Саня гуглит, как это выглядит. Желтые и красные искусственные цветы на черном фоне. У бабушки был такой платок, вспоминает Саня. Бабушка носила белые платки летом и черные зимой.

Осипова вчера сказала: у вас глаза — как розы моей бабушки. Все засмеялись, а Саня покраснела. Они поняли, что сейчас можно все, и придумали такое: отпустите Алешина домой.

Алешин сидит на среднем ряду, второй год в седьмом классе. Отпустите его домой, просят девочки, у него температура. Алешин делает несчастный вид. Саня трогает ладонью его лоб.

Никакой температуры нет, говорит она, вы снова меня обманываете.

Кто ж так проверяет температуру, возмущаются девочки.

А что мне нужно сделать, спрашивает Саня, градусника у меня нет, медкабинета в школе тоже нет, что прикажете делать.

А вы его поцелуйте в лоб, орут они, давайте-давайте. И замолкают, ждут реакцию, хотят посмотреть, как Саня будет целовать Алешина в лоб. Алешин на две головы выше Сани, огромные руки, мускулы, бас.

Ну уж нет, говорит Саня, я не хочу никого целовать, позвольте мне этого не делать. Алешин может идти домой, ваша взяла.

В любом случае они выигрывают, думает Саня. Что бы она ни сделала, они на шаг впереди.

По пятницам у детей субботник. Они бегают по клумбам с граблями, друг за другом с лопатами. Их веселые чистые лица светятся на солнце.

Саня выходит из школы в пуховике и шапке и чувствует себя старой под этим солнцем.

Пятиклашки кричат: до свидания, спасибо за урок, до свидания, и бегут дальше по клумбам, скачут по подоконникам.

Девочки пишут на партах: «мой краш», рисуют сердечки. Красят ногти синими чернилами, присасываются губами к колпачкам от ручек: убираешь колпачок, и губы становятся надутые и воспаленные, как после инъекции филлера. Делают селфи с губами, губы уточкой.

Все, что происходит весной, начинается со слова «однажды».

Однажды в чате «Педколлектив» появляются два видео.

Саня смотрит их в автобусе.

Кто-то снял толпу детей за школой. В толпе Беляков дирижирует сигаретой. Видно, что он организатор.

В центр выходят Рамиль и Коля. Они не знают, с чего начать, тогда Беляков поднимает руки, и толпа скандирует: бей бей бей бей!

Рамиль бьет Колю в горло и в нос и кричит: ах ты сука. Коля падает в грязь. Рамиль садится на Колю сверху и машет кулаками по голове и плечам без разбора. Никто его не останавливает.

Девочки в толпе кричат: йоохоууу. Играет «Король и шут», все танцуют.

На втором видео Беляков указывает на Анжея: мудила, ты. Анжея пихают в спину, он спотыкается, вылетает в круг. Беляков толкает его руками, дает унизительные подзатыльники, Анжей закрывается, хочет выйти, но толпа возвращает его обратно в круг.

Тебе говорили, чтоб принес, предупреждали, ты принес, ты не принес, ты ослушался, на колени.

Анжей стоит на четвереньках. Беляков садится сверху, берет его за волосы и поджигает их зажигалкой. Волосы вспыхивают, видео обрывается.

Саня смотрит снова и снова и не может остановиться. Автобус приезжает в Дудиново, Саня продолжает сидеть на липком сиденье.

В учительскую заходит Зинаида Денисовна, быстро вешает плащ и выходит. Анна Николаевна щелкает выключателем чайника, берет журнал и выходит. Наталья Власовна причесывается у зеркала, Саня встречается с ней взглядом — это испуганный скользкий взгляд, он не настроен на проговаривание.

Учителя молча переодеваются и молча выходят. Никто не здоровается. Никто не рассказывает про погоду и учеников. Никто не хочет говорить о том, что случилось.

Саня поднимается на третий этаж, там седьмой «Г». Стучится. Зинаида Денисовна приоткрывает дверь.

Что вам нужно?

Анжей пришел?

Нет, его нет.

Зинаида Денисовна, что с Ротовым?

Я ничего не знаю.

Саня замечает в классе мужчину в военной форме, но Зинаида Денисовна быстро закрывает дверь.

Саня ходит по школе и натыкается на углы, врезается в подоконники. В пролете между этажами поставили огромный глобус, все его вертят, на нем Крым наш.

В чат приходят капслоки от Веры Павловны: СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ!! СЕГОДНЯ!! ВСЕМ БЫТЬ!!

Вера Павловнасидит суровая, вся в черном: черный пиджак, черный шарф. С ней ее книги: Горький, Фадеев. С ней ее голос, резкий, как выстрел, красный, как приказание.

Коллеги, все видели видеосообщения?

Учителя кивают.

Вам есть что сказать?

Учителя опускают глаза.

Тогда скажу я. Сообщения мне прислали из районной администрации, Пчелова прислала, Минобр уже в курсе, видео сутки висело «ВКонтакте» или где-то еще. Пчелова пришла со словами: что это? А я не знаю, что это. Мы, педагоги, не знаем, что творится в стенах нашей школы, какие игрища устраивают эти звери.

Вера Павловна останавливается и обводит всех взглядом.

Чей класс участвовал? — кричит она.

Ада Викторовна уходит под стол, Зинаида Денисовна поправляет волосы.

Классные руководители пятого «А» и седьмого «Г», жду объяснительные. Это уголовное дело, товарищи. Все предельно серьезно. Нас ждут проверки. Полетят головы. Ваши головы, говорит Вера Павловна и смотрит на Зинаиду Денисовну.

Поднимается Нинель Иосифовна, снимает очки.

Коллеги, к нам присоединяется Светлана Владимировна, наш новый учитель истории. Светлана Владимировна в некотором роде юрист, она прочтет лекцию об административной и уголовной ответственности за нанесение телесных повреждений. Светлана Владимировна, детей надо напугать, чтобы впредь они думали головой, а не задним местом.

Саня заходит в класс к пятиклашкам. Коля плачет, Рамиль молчит, девочки рыдают в голос: они все попали на видео, все танцевали, а значит, их всех посадят в тюрьму.

Эля, тебя тоже надо забрать в полицию, ты дралась.

Я не дралась!

Дралась, все видели.

Я не дралась, я просто вышла, потому что меня вытолкнули.

Саня понимает, что урока не будет. Можно поговорить и успокоить детей. Сказать, что никого не заберут в полицию, не посадят в тюрьму. Но здесь Ада Викторовна, она пишет объяснительную, у нее директива пугать и наказывать.

Саня вспоминает, как сама била одноклассницу за школой: был снег, забор, толпа зрителей. Саня махала руками, пока ее не оттащили. Она помнит испуганные лица мальчиков, желтые варежки все в крови.

На встрече программы играли в «Мы те, кто».

Мы те, кто переехал в другой город, говорила ведущая. Все делали шаг вперед. Мы те, кто хочет изменить систему образования. Все сделали шаг вперед. Мы те, кто в школе подвергался буллингу. Вышли многие, почти половина. Мы те, кто сам буллил. Вышла Саня и еще человек пять из двухсот, остальные смотрели на них с ненавистью, с интересом. Саня улыбалась, потому что ей было стыдно. Она не знает, почему она вышла, почему била ту девочку, почему била сестру в детстве.

Саня говорит детям: я вам обещаю, никого не посадят в тюрьму, никого не заберут в полицию, я хочу, чтобы вы не винили себя и друг друга.

Ада Викторовна поднимает глаза от объяснительной, поднимается сама и идет на Саню.

Вокзал

Электричка с седьмого пути — изде-ва-ется — раз-де-вается.

Механический женский голос повторяет эту фразу бесконечно. Мы с Саней стоим на платформе. Мы слышим одно и то же. Электричка издевается и раздевается.

У вас когда-нибудь было такое? — спрашивает Саня пятиклашек, когда читает с ними «Давай поедем в Уналашку» Анны Красильщик. Главный герой Марковкин живет рядом с вокзалом, и когда объявляют поезда, ему тоже слышатся странные Уналашки.

Прочитала на канале известного политолога такую мысль, говорит Саня. Она пишет, что мы не сразу умеем видеть мир таким, каким его видим, что мы этому учимся. Она приводит в пример художников, которые дают новый взгляд. После Ренуара появились женщины Ренуара, и все стали их замечать. А после экспрессионистов научились видеть лиловую траву, розовые деревья и зеленые лица.

К концу учебного года мы слышим, что электричка из Брянска (пауза) с девятого пути (пауза) отправляется. Слова звучат именно так. Мы не знаем, почему слышали раньше другое.

Перед вокзалом площадь заставлена пазиками, маршрутками и такси. Первые недели Саня ездила в школу на такси. Еще были проходные маршрутки. Потом появился автобус «Дудиново». Автобус был там всегда, но Саня не сразу его увидела.

За автостанцией вокзал. Это грязно-белая одноэтажная постройка, над деревянной дверью надпись «Многоярославец» и герб города — медведь с золотым топором на плече.

Осенью и весной сюда приезжает цирк. На площади появляется огромный красный купол, перед шатром ставят баннер с медведем и включают детскую музыку. Громкоговоритель приглашает посмотреть на медведя на велосипеде.

Показались ли вам забавными забавы Троекурова Кирилы Петровича с медведем? — спрашивает Саня в тесте по «Дубровскому».

Да, показались, пишет Осипова, мишка символ нашей страны и Олимпиады, его нужно уважать.

Саня часто не знает, как реагировать на высказывания детей.

Харитонова написала, что не любит читать, потому что бумагу делают из деревьев, вырубают леса и уничтожают природу, берегите окружающий мир и не читайте книг, написала Харитонова.

На уроках Саня говорит то же, что и многие: ваше мнение не может быть правильным или неправильным, бла-бла-бла, говорите, ошибайтесь, пишите все, что считаете нужным. Но пробуйте и аргументировать.

Они поняли только первую часть и к зиме стали писать мысли, которые можно назвать неконвенциональными.

Сане не нравятся некоторые ответы, но она ставит плюс, засчитано. Оставляет комментарий: есть же электронные книги. Харитонова ставит сердечко.

Зинаида Денисовна идет по коридору. Ее длинные седые волосы распущены, Саня впервые замечает цвет ее глаз, припухшие веки и совсем светлые брови.

Сломала очки, говорит Зинаида Денисовна и показывает очки без дужки.

Сане хочется сказать ей что-нибудь хорошее. Дать лайфхак неопытного преподавателя.

Они живут за вокзалом, цыгане, говорит Зинаида Денисовна, не ходите туда. Она кладет тетради на подоконник, вырывает лист и рисует дорогу, вот здесь поворот, здесь дома. Ставит крестик на одном из квадратов.

Цыганский район оказался похож на поселки на Новой Риге. Те же двухметровые заборы из гофрированного железа, с одной стороны — дворцы с колоннами и дома в стиле фахверк, с другой — покосившиеся избы. Дорога не заасфальтирована. На пустыре дети катают коляску. Под деревом сидят красивые женщины. Некрасивые мужчины чинят «ладу».

Саня сверяется со схемой, нарисованной Зинаидой Денисовной, схема не совпадает с реальностью.

Подскажите, пожалуйста, где живут Ротовы?

Кто?

Ротовы, мальчик тринадцати лет, он мой ученик, они с мамой здесь живут.

Мужчины передают друг другу листочек с нарисованной картой: нет, они не знают. Женщины отворачиваются. Дети берут листочек и убегают.

Из бревенчатого дома выходит высокая черноволосая женщина, кричит Сане: что ты ищешь?

Вы знаете Ротовых?

Зачем тебе?

Ученик перестал ходить в школу, я учитель.

Пойдем со мной, говорит женщина и заходит в дом.

Саня идет за ней. Внутри темно, пахнет землей, травами. Саня поднимается по шатким высоким ступеням, открывает тяжелую дверь. Женщина стоит в маленькой комнате.

Переступи порог, говорит она.

Саня переступает. Женщина протягивает ей моток ниток.

Мама у тебя болеет, не распутывай.

Что это? — спрашивает Саня.

Выбросишь, когда мамы не станет.

Что вы такое говорите?

Иди, говорит женщина.

Саня идет.

Школа дает тоннельное зрение. В нее попадаешь, и все, что находится вне, перестает существовать. Школе принадлежит твое тело, твоя голова, твои глаза. Ты кладешь их на школьное блюдо как подношение. Сосредоточиваешься на списках, рядах, расписании, структуре, контроле. Это такое напряжение, рассказывает мне Саня, что, когда тетива лопается, фокус расплывается. И оказывается, что внешний мир все это время присутствовал. Он был там всегда, большой и интересный, но Саня в шорах и смотрит только вперед.

Обгоняет черный «бентли» с мигалкой. Саня отходит в грязь, чтобы пропустить. «Бентли» притормаживает, опускается окно: это частная территория, нечего здесь вынюхивать. Окно поднимается, машина уезжает.

Саня идет быстро, почти бежит, убегает.

Чтобы вернуться к вокзалу, нужно снова перелезть через забор и прыгнуть в лужу. Саня выбрасывает нитки, прыгает в лужу и бежит к автобусу.

Остановка называется «ЦРБ». Больница стоит у шоссе. Здесь грязный серый воздух даже в солнечные дни. Машины потоком проносятся со скоростью сто километров в час. Брызги воды и грязи падают Сане на лицо.

Когда Саня проходила терапию, ее учили медитировать. Нужно представить, говорил человек в позе лотоса, что ты сидишь на обочине и наблюдаешь за своими мыслями, как за машинами, проезжающими по трассе. Они появляются и уезжают, а ты сидишь и вертишь головой. Не цепляйся за них, не борись с ними, отпусти.

Саня надевает маску, бахилы и становится объектом больничного процесса. Номером на медкарте.

Ее сразу отправляют в отделение для ковидников, вход особый, с торца: дерматиновые стулья вдоль стены, очередь, сквозняк.

В очереди Саня рассматривает фотографии на телефоне. Ротов сидит за первой партой, на голове у него пластиковая бутылка, он зажал рот и смеется. Ян отвернулся. Девочки обнимаются и показывают пальцами «фиксики».

На партах лежат красно-синие учебники по русскому, школьный ноут, колонки, на подоконнике Санин рюкзак, желтый термос.

Саня помнит тот день.

Во всем поселке не было воды. Туалеты и столовую закрыли, но уроки не отменили.

Мы уже второй день так, сказали дети, какая-то авария. Вы хотите пить? Давайте мы сбегаем в магазин за водой.

Лида стоит у двери. Ксюша собирает деньги. Саня тоже положила пятьдесят рублей, но они не взяли. Постарайтесь, чтобы вас не заметила Нинель Иосифовна. Девочки сказали: не ссыте — и побежали.

Саня включила мультфильм «Я краснею», сделала звук потише. Кто-то смотрел на экран, другие сидели в телефоне. Саня села за последнюю парту и сфотографировала класс. Прибежали девочки, выложили из пакета две бутылки воды, шоколадку, чипсы. Осипова взяла Санин термос и наполнила его до краев. Все сидели, пили воду и смотрели мультфильм.

Саня думала: какие они хорошие.

Температура есть? Кашель? Больничный нужен?

На осмотр уходит две минуты. Врач выписывает антибиотики, выдает бланк больничного листа: отдайте в регистратуру.

Я ухожу, написала Саня кураторке Кате, когда сидела в автобусе и крутила рилсы с драками. Катя ответила: погоди. И сразу позвонила.

Давай поговорим, что случилось.

Саня пересылает видео.

Катя говорит: давай все обсудим, когда ты можешь?

У меня уроки.

А вечером?

Шестьдесят тетрадей.

А в субботу?

Обучение с методистами.

Возьми паузу, возьми больничный, говорит Катя.

Саня берет больничный и билет на «Сапсан».

Мам, привет. Как ты себя чувствуешь?

Да нормально.

Ничего не болит?

Все понемножку.

Мам, я приеду.

Будем ждать тебя, доченька.

Мам, что вам привезти?

Ничего не надо, у нас все есть.

Мам, да у вас ничего нет. Деньги у вас есть?

Деньги есть, еда есть, я рассаду посадила на подоконнике, помидоры и перцы, ходим на дачу, гуляем с Фином.

У родителей

«Сапсан» быстрый, но плавный. Белый снаружи, синий внутри.

Саня сидит у прохода. Она всегда садится с краю, чтобы можно было выйти, уйти. Если уйти нельзя, она чувствует панику.

Саня сидит у выхода, листает сториз и посматривает в окно мельком: как мелькают столбы и стеной стоит лес.

Саня делает селфи своей головы между рядами и отправляет Горошку.

Саня возвращается в дремучий город. Здесь живут Санины родители. Отсюда в семнадцать лет она уехала навсегда. Поступила в институт, со временем взяла квартиру в ипотеку, хотела научиться любить Москву. Читала про «купола горят», ходила по кладбищам и к памятникам. Я так и не поняла, люблю ли я Москву, говорит Саня, теперь уже нет.

По вагону ходят учтивые стюарды. Везут тележки с кофе и свежей прессой. Кто в наше время читает газеты, думает Саня. Но их разбирают: «Коммерсантъ», «Ведомости», РБК. После того как Саня в новостях работала, новостям она не верит. Предпочитает котиков в «Тиктоке», пейзажи в сториз, сериалы и учебники по русскому, в которых можно узнать про гжель, хохлому и жостовский поднос.

Сане кажется, что в этом поезде, в этом вагоне едет кто-то из ее дремучего города, темного детства. Тоже возвращается, но не так, как она, а просто возвращается.

Саня всматривается в лица. Говорит себе: ерунда, ну что за ерунда, никто тебя здесь не знает. Саня боится столкновений со своим прошлым. Всегда она называла его счастливым, но однажды ей сказали, что нет.

Саня воображает, что, уехав, вырвавшись из этого места, в котором считала себя счастливой, а оказалось, что нет, — она кем-то стала, чего-то достигла. И вот она возвращается. Уже на подходе к городу, когда за окном появляется озеро, а рельсы начинают быстро путаться, с нее все слетает. Все, что было приобретено, выучено, достигнуто, понято, принято, все висит на ней, как одежда, которая велика. Одежда падает на пол, а Саня стоит голая. Ничего не изменилось. Она никем не стала и ничему не научилась. Такой она приезжает.

Поезд прибывает ближе к вечеру, еще светло. Саня идет пешком.

Дороги здесь плохие. По обе стороны — одинаковые пятиэтажки.

Они стоят неприметные, в мокрой от дождя штукатурке. Пахнет дождем и крапивой, дегтем и рельсами. Санино тело моментально узнает эти запахи и, в отличие от Сани, принимает их.

Людей здесь немного. Улицы пустые, грустные.

По дворам гуляют бездомные животные. На площади установили новый памятник старым подвигам: зеленый самолет, на котором Мересьев потерпел крушение.

Саня переходит мост через озеро.

На дороге стоит худой мужчина с собакой, сосредоточенно смотрит вдаль. Саня не узнает, а скорее догадывается, что это папа. У них появился пес. Сюрприз сделала Санина младшая сестра. Первые месяцы папа ворчал, а теперь возится с ним, как с ребенком. Вместе смотрят на диване телевизор, вместе гуляют.

Дома мама начинает суетиться. Надевает фартук, снимает фартук, надевает новый халат. Сидит и смотрит, как Саня ест. Фин тоже смотрит жалобными глазами. В детстве у Сани была дворняжка. Когда собака умерла, Саня всю ночь просила Бога вернуть ее ей. Думала, что, если будет долго повторять: пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста и плакать, все получится. Но собака не воскресла.

Санина комната темная, с зелеными шторами. Зеркало-трюмо, книжные полки, которые сделал папа, раскладной лакированный стол, узкая кровать. На стенах в рамках висят Санины фотографии из Индии и селфи сестры. Это мама повесила. Еще появился компьютер. Саня протирает монитор, потому что хоть папа и говорит, что осваивает интернет, все покрыто толстым слоем пыли. В комнате сыро и пахнет собакой. Саня натягивает одеяло до ушей. По подоконнику стучит дождь.

Саня думает о К. П.

У К. П. были мягкое каре, мягкие шерстяные костюмы, туфли-лодочки. Она мягко ими ступала. Рукой водила так грациозно, когда шла, в такт плавным бедрам, и голову наклоняла немного к плечу.

К. П. не красилась, не носила украшений, а только часы на тонком ремешке на полной руке.

К. П. слушала группу «Кино», говорила, что умирать надо в сорок, писала стихи о дожде, пила «Нескафе» из жестяной банки, ходила на рыбалку.

Она несколько лет вела литературу в школе, а потом ушла.

Саня сидела на предпоследней парте и смотрела на нее. Это все, что она могла. Изо всех сил смотреть на нее. Видеть ее светлые, почти прозрачные глаза. Слышать ее голос.

На рынке Саню окликают. Катя Б. стоит под ручку с мамой. Ее мама говорит, что Саня почти не изменилась. Это означает, что, сколько бы Саня ни перечитывала эссе Лидии Гинзбург «О старости и инфантильности», сколько бы ни заучивала из него важных мыслей, повзрослеть у нее так и не получилось.

В отличие от Сани, Катя Б. повзрослела и выросла в свою маму. Лицо ее налилось, фигура странно потяжелела, как будто тоже набрала тяжелой воды. Саня подходит и не знает, что говорить, глупо улыбается. Катя Б. на нее не смотрит. Саня вспоминает эту ее особенность разговаривать, не глядя на собеседника. Катя Б. сообщает, что они зайдут за ней после обеда. Это риторическое сообщение.

Ближе к вечеру они приходят: Катя Б., Катя В. и Оксана. В магазине покупают готовые шашлыки, уголь, воду и вино.

Находят тихое место на поляне с видом на озеро.

Разжигают настоящий костер.

Куски мяса большие и жирные, с них капает майонезный маринад. Катя Б. облизывает пальцы и достает сигарету, затягивается с таким наслаждением, что Сане тоже хочется.

Они сидят на поваленном дереве под березой и смотрят на озеро. Оксана жжет прошлогоднюю траву. Поляна вспыхивает и становится черной.

Саня думает, что надо бы рассказать про новую работу, новый город, новых знакомых. Но почему-то молчит.

Хочет попросить Оксану не жечь траву и не убивать живущих в ней насекомых. Но ничего не говорит. Смотрит на костер, затягивается сигаретой.

Бывшие одноклассницы предлагают Сане мясо: почему ты не ешь, ты что, на диете? Саня отмахивается. Она снова не умеет говорить, не знает, как словами выражать то, что находится в голове, эту кашу. Сидит, накрытая немым полусознательным миром своего детства.

Подруги вспоминают, как ходили в поход, сидели на бревнах и слушали «Молодежный канал», как тусили в заброшенном доме.

О том, что происходит с ними в настоящее время, они не говорят.

Катя Б. напилась и заплакала. Это было очень по-русски: горькие слезы под белой березой.

Саня говорит: не плачь, все наладится.

Катя Б. отвечает, что надо идти к бабке, чтобы снять порчу.

На нас наложена порча, говорит она. Это нам за тот заброшенный дом, который мы спалили. Мы все прокляты.

Солнце садится. Озеро становится малиновым и ласковым. Саня перестает сопротивляться, громко смеется над случаями из прошлого, жжет траву, курит и молчит про настоящее.

На следующий день на даче папа достал резиновую лодку.

Саня с мамой плывут на лодке по холодному озеру. Сначала гребет Саня, потом мама. На маме спасательный жилет, потому что она не умеет плавать.

На середине озера Саня говорит: ну что, искупаемся? И начинает немного раскачивать лодку. Мама кричит. Саня брызгает ее водой, и они смеются.

Мама говорит, что когда-то давно она встретила в магазине К. П., та спросила ее, не вышла ли Саня замуж.

Мама рассказывает про детей своих подруг и знакомых. Все они выросли, эти мальчики и девочки, с которыми Саня играла во дворе. Обзавелись женами и мужьями, квартирами и детьми. Саня спрашивает маму, что она говорит своим подругам о ней.

Моя дочь много путешествует.

А где работаю, говоришь?

Говорю. На телевидении.

Мам, я же ушла оттуда.

Про это еще не говорила.

А про школу?

Учителям мало платят.

Мама!

В следующий раз обязательно скажу.

Мама…

Саня замечает, что у мамы немного трясется голова.

Когда это началось? — спрашивает Саня.

А я ничего не замечаю, говорит мама.

Почему не замечаешь? У вас же есть зеркало. Ты в него смотришься? А папа, он тоже ничего не видит? — кричит Саня.

Папа не смотрит в зеркало, говорит мама.

Саня срывается, кричит, плачет.

Мама гладит Саню по спине и обещает сходить к врачу, сделать МРТ.

Обещай мне, говорит Саня.

Мама обещает. Но Саня знает, что она никуда не пойдет.

Кладбище и шаман

Вечером они с мамой и Фином гуляют по лесу. Саня любит деревья, эти простые карандаши. Рябина, тополь, береза. Лес называется Красная горка. В детстве мальчики со двора нашли в этом лесу землянку времен войны, в ней можно было сидеть, собирать шприцы и гильзы.

Саня всего несколько дней здесь, но уже по уши в этом городе, пропахла им с головы до пят. Пахну супом, крапивой и вечным дождем, пишет Саня Горошку. Суп с крапивой это вкусно, отвечает Горошек.

Утром коты надрывают глотки. Две женщины под окном обсуждают будни. Проснувши, поевши, поработавши, они говорят с окончанием на — вши.

Саня мысленно убеждает маму: употребляй глаголы, говорит она, в них сила, борись, сопротивляйся, не сдавайся этому болоту, больше гуляй, делай зарядку, пей соки. Не давай болезни проникнуть в тебя, перестань обижаться на жизнь и не бойся, что подумают о тебе соседи.

Утром Саня с папой едут на кладбище. Садятся на мотоцикл, мама смотрит на них в окно. Они везут белую доску, чтобы сделать скамейку. Выезжают на трассу, и папа прибавляет скорость. Саня раскидывает руки и вспоминает, как начинается ее любимый роман Аготы Кристоф: «Ветер в моих волосах и в раскрытых руках солнце». Как начинается любое путешествие, которое было вчера.

На месте папа достает из рюкзака молоток, гвозди, баночку с краской, завернутую в целлофан кисточку.

Саня убирает с могил прошлогодние цветы, упавшие ветки. Потом она украшает кресты искусственными цветами. У бабушки будут розовые розы. У тети Али ветер в моих волосах и в раскрытых руках солнце — желтые ромашки. Дедушке на могилу она кладет веточку дерева, которое растет тут же.

Саня идет выбросить сорняки за пределы кладбища, чтобы не мусорить в этом священном пространстве, где все-таки много живого. Кладет сорняки в яму и возвращается. На кладбище живут птицы. Когда умирает человек, рождается птица, сказала мама. Саня смотрит на могилы, читает имена и даты. Она знает, что в третьем ряду надо посмотреть вверх или в сторону. Но не успевает увернуться, боковым зрением замечает на памятной доске две буквы: ее имя и отчество.

Саня не успевает закрыться, и на нее обрушиваются все звуки сразу.

Папа уже установил доску на столбики и красит ее голубой краской. Он бросает кисточку и бежит к Сане. Она не может развязать платок, и ей не сделать ни одного вздоха, черная чернота сметает ее, как ураган.

Саня просыпается в своей зеленой комнате. Свет лучится сквозь шторы.

Она не знает, сколько сейчас времени, утро или день.

Ей снились мягкие пчелы с золотыми крыльями, солнечные незабудки. Она не хотела просыпаться. Не могла прекратить это измерение и войти в другое, про которое говорили, что оно настоящее. Она знала, что в настоящем нет никаких пчел с золотыми крыльями и нет того света, на котором любимые люди сохраняются и живут.

К. П. учила Саню писать сочинения. Саня приходила к ней домой по вторникам и четвергам. Они садились за круглый стол в большой комнате, Саня открывала тетрадку, К. П. диктовала. Саня слушала ее голос и не понимала ни слова. Смотрела в тетрадку и ничего не видела. К. П. в какой-то момент замечала, переставала говорить и улыбалась.

На следующий день Катя Б. написала в ватсап: завтра выезжаем в 7 утра.

Утром подруги заезжают за Саней на такси. У подъезда трещит белая машина «жигули». Таксист включает печку, включает музыку, снимает бейсболку в знак того, что он в помещении.

Договорились за пятьсот на четверых, объявляет Катя Б.

Мужчина, вы же нас подождете там примерно час?

Могу и подождать, все равно заняться нечем.

Таксист зевает и заводит двигатель.

Едут долго и муторно. Дорога однообразная, унылый пейзаж за окном. В машине играет радио.

Когда проезжают населенный пункт, останавливаются у магазина продуктов. Катя Б. говорит всем купить по бутылке водки и пакету молока.

Три дня на толчке сидеть будем, гогочет Оксана.

Не пить, дура. Для обряда очищения.

Я и говорю: три дня на толчке.

Га-га-га.

Все, включая таксиста, ржут.

Таксист смотрит на подруг в зеркало.

Первый раз к Васе-шаману?

Снова едут по ничего не значащей местности. Саню укачивает, и она качается с закрытыми глазами, слушает свое дыхание, сидит на обочине своих мыслей.

Потом она засыпает. Потом они приехали.

Останавливаются у высокого забора с вырезанными из дерева фигурами. Здесь есть фигура старца, фигура медведя и фигура орла. Заходят во двор. Во дворе полукругом стоят несколько деревянных домов, бегают дети. Выходит коренастый бурят в военной одежде.

Вы ко мне?

К вам.

Всем вместе будем проводить или индивидуально?

Мы хотим индивидуально.

Тогда готовьте деньги, сколько сердцу не жалко, и что вы там привезли для подношения духам. Решите, кто первый, и заходите через десять минут.

Играют в «Камень, ножницы, бумага», Сане выпадает идти первой.

В круглом помещении стоит небольшой стол, за которым сидит мужчина в куртке цвета хаки.

Саня садится напротив. Он просит деньги. Саня протягивает полторы тысячи рублей, зажатые в кулаке. Кулак он разжимает и говорит, чтобы деньги всегда давала открыто, уверенно.

Научишься по-другому относиться к деньгам, тогда у тебя все наладится.

Он пишет на листке Санино имя и дату рождения. Разводит в пиале водку и молоко, сыплет туда травы, бормочет страшным грудным голосом.

Берет Санины руки, долго держит их.

Что чувствуешь?

Тепло.

Правильно.

Какое-то время они молчат, он то рассматривает Саню, то закрывает глаза.

Что хочешь знать?

Не знаю.

По здоровью проблемы по материнской линии.

Мне цыганка сказала…

Приходит к тебе?

Кто?

Ясное дело кто. Защиты на тебе нет. Будешь защиту ставить? Пять тысяч.

Что вы, мне не надо.

Как хочешь, кивает бурят. Кто из умерших самый близкий?

В смысле?

Никто не умирал у тебя?

Ну… тетя Аля, мамина сестра, у нее не было своих детей, она замерзла в снегу.

Бухала, что ли?

Да.

Бурят сужает глаза, ему становится интереснее.

Есть у тебя такое, что как будто в пустой комнате кто-то на тебя смотрит?

Не знаю, бывает, наверное.

Трупный запах чувствуешь?

Как это?

Приходит во сне?

Кто?

Бурят кидает в пиалу еще горсть травы.

Сама знаешь кто. Невозможно с тобой.

Я не специально.

Иди, ты не готова.

Саня идет.

У двери уже стоит Катя Б., вся собранная, настроенная на важный разговор.

Саня садится на скамейку, из будки выныривает собака, подбегает и неожиданно кладет черный нос Сане на колени. Сане хочется плакать. Она дотрагивается до грязной шерсти пса. Наверное, я все-таки люблю собак, пишет Саня Горошку.

На обратном пути все молчат. Каждый хранит в себе тайну. Серая пустота за окном тоже хранит какую-то тайну. Таксист с тревогой посматривает на них в зеркало. Катя Б. вдруг странно улыбается и говорит: нажрусь сегодня.

Саня просыпается ночью от того, что ей страшно. Поднялся ветер, и дверь подъезда хлопает о косяк. Сане кажется, что кто-то смотрел на нее, пока она лежала с закрытыми глазами. Зачем я поехала к этому шаману, думает она.

Саня включает ночник. Розовый мягкий свет ложится на стол и кресло.

Саня отодвигает штору, смотрит на двор. Железные турники, карусель, вкопанные в землю черные шины разной высоты. Место, которое раньше казалось волшебным, захватывающим, теперь опустело и сдулось.

Поднялся ветер, настоящий ураган. Он разворошил мусорный бак, и по тротуару летят черные пакеты.

Свист и холод пробираются в комнату через старые деревянные рамы. Стены леденеют. Саня набрасывает на плечи тяжелое одеяло. Садится за стол, записывает план урока. Как говорить с детьми о потерях. Без вранья, сюсюканья и манипуляций. В книге Дины Сабитовой «Где нет зимы» умирают мама и бабушка. Такая детская книга. В ней разговор о непонятном, о семье.

Дом — это место, где нет зимы, где не холодно, напишет Ваня.

Проверки

В учительской сидит молодая женщина. Она новенькая.

Она говорит: я не новенькая, я была в декрете, а вы кто?

Саня отвечает, что она тоже вроде как новенькая, но не новенькая.

А я про вас слышала, продолжает женщина, вы из этой программы про учителей, вам правда дали миллион?

Сане часто говорят про миллион, всегда путают с «Земским учителем», не понимают, зачем она из Москвы переехала в село. Если не из-за миллиона, то почему? — спрашивают они. Саня не знает. У нее есть мерч программы, на встречах им дарят термосы, значки, наклейки. На черном шопере написано: «Работа, которая изменит тебя и общество, в котором ты живешь». Сумка может говорить такое, а Сане неловко.

В первый день в школе Татьяна Васильевна увела Саню в сторону и приказала: рассказывайте, зачем вам это. Саня мямлила про найти смысл, принести пользу. Татьяна Васильевна смотрела на Саню как на ненормальную, так и сказала в конце: вы ненормальная.

В учительской Саня осматривается. Прислушивается к себе. Стеллаж с тетрадями, коллективный снимок учителей, цветы в кадках, диван. Саня ставит на парту термос с кофе, фотографирует и отправляет Горошку: доброе утро.

Горошек еще спит, люди спят, а дети и учителя идут на первый урок.

Серый скользкий линолеум, ветхие рамы окон, написанное от руки расписание, списки на подвоз, списки льготников. Как случилось, что это враждебное пространство Саня, кажется, ощущает сейчас родным? Такое странное чувство. Почему-то я не умею тосковать по комфортному и красивому, думает Саня.

На столе, рядом с чайником, лежит коробка конфет «Надежда», в хрустальной вазе — поломанное печенье, в стакане — сложенные треугольником салфетки.

Какой у вас предмет? — спрашивает Саня.

Физика и алгебра.

Какие классы?

Седьмые.

А Зинаида Денисовна?

Так ее уволили.

Саня долго смотрит на новенькую. На ней блузка, черная юбка, в волосах ободок.

Евгения Евгеньевна, протягивает она руку.

Саня жмет.

За что?

Вас не было неделю, вы правильно смекнули, что взяли больничный, про вас тоже говорили.

Что говорили?

Да всякое, им нужно на кого-то повесить случившееся.

Что повесить?

Драки эти, слушайте, я в шоке, такие маленькие и такие жестокие.

Ну да.

Саня смотрит в окно.

На пришкольном участке стоит Вера Павловна.

Здесь будет сад, говорит она.

Сад чего?

Сад Победы. Его надо разбить как войско. Вера Павловна сжимает руку в кулак и показывает, как надо его разбивать. Здесь мы будем закапывать ваши дурные поступки и матерные слова.

Дети передают друг другу лопату и по очереди роют перед собой ямку.

Бросайте их туда, говорит Вера Павловна и руками сбрасывает с себя что-то невидимое, кидайте их под ноги, в землю, как мусор.

Беляков плюет в ямку и подмигивает. Девочки прыскают.

На их месте взойдут цветы и правильные поступки, продолжает Вера Павловна, слова, проверенные временем, утвержденные словарем. Ими мы и будем общаться, мы — вежливые люди.

Что это? — оборачивается Саня к Евгении Евгеньевне.

Та пожимает плечами: не спрашивайте.

В учительскую заходит Анна Николаевна и рассаживается на диване.

Угощайтесь, конфетами, девочки, говорит она, это к нам приезжали из районной администрации, так мы подкупили сладостей, ешьте, когда мы еще сможем поесть.

Завхоз Нина Ивановна распахивает дверь.

Ставьте к стене, говорит.

Двое мужчин в комбинезонах вносят коробки с надписью «Дезар». Нина Ивановна радуется приобретению, осматривает коробки.

И ковид нам нипочем, мы ударим кирпичом, рифмует она.

А, говорит Саня.

В коридоре собрались дети. Привезли интерактивную доску и поставили ее здесь, покрытую полиэтиленом, спрятали. Дети нашли, разодрали полиэтилен и пытаются нажимать на доске кнопки, а уборщица Лена их отгоняет тряпкой.

На втором этаже Иванов открыл окно и пускает самолетики. Самолетики состоят из тетради по математике и радости Иванова. На крыле одного стоит красная двойка. На носу другого — кол с минусом.

Анна Николаевна свистит на Иванова и догоняет Саню на лестнице.

Сергевна, к тебе на урок придет глава родительского комитета, мама Харитоновой, ты не против?

Когда придет?

Сегодня на урок в седьмом «Г».

Саня вспоминает, хорошо ли она подготовила урок, есть ли презентация, рабочие листы, или она просто раскидала упражнения.

Ты смотри, если не готова, мы попросим ее в другой день.

А зачем?

Да проверки пошли, теперь всех будут шерстить, а ты неопытный, так сказать, педагог, у родителей есть вопросы.

Саня зависает.

Да не бойся ты, если что, отправляй ее ко мне.

Седьмой «Г» садится за парты. Нинель Иосифовна открывает тетрадку, она будет вести протокол. Мама Харитоновой подходит к дочери, та шарахается от нее и пересаживается на другой ряд.

Саня загружает презентацию.

Это будет обычный урок, говорит она маме Харитоновой. Производные предлоги.

Та кивает.

Седьмой «Г» сидит тихо. Это мертвая тишина, мертвые дети. Сане не нравится такое безмолвие. Она пробует разговорить детей, задает дурацкие вопросы.

Придумайте предложение, в котором будут предлоги. Пусть это будут смешные предложения, как будто вы на стендапе.

Дети оживают.

Пачка сигарет лежит на столе, говорит Ян.

Мама Харитоновой вскакивает. Ян смеется и разводит руками: пошутил я.

Спасибо, Ян, где здесь предлог? — говорит Саня.

На, говорит Ян и вытаскивает из-под парты пачку «Кента».

Нинель Иосифовна хлопает по парте, поднимается.

Да она пустая, смеется Ян.

Дорофеев, встань, говорит Нинель Иосифовна.

Ян вяло выпрямляется.

Нинель Иосифовна берет его за локоть и отводит в угол.

Стой здесь. Да выпрямись ты, как тряпка болтаешься, вот так постой до конца урока и подумай над своим поведением.

Нинель Иосифовна возвращается за последнюю парту.

И дневник на стол.

У меня нет дневника, говорит Ян.

Почему?

Потому что у нас «Сетевой город». Не знаю, в общем.

А вы ничего не знаете: ни какой урок, ни что задано, ни как себя надо вести.

И у меня нет дневника! — выкрикивает Горленко.

Прекрасно. У кого еще?

Седьмой «Г» поднимает руки.

Раньше учителя выгоняли учеников из класса, но теперь приказ — никого выгонять нельзя. Учителя придумывают новые способы борьбы с нарушителями. Кто-то ставит в угол, кто-то ставит двойки, кто-то кричит, а кто-то все равно выгоняет. Так ничего и не придумали, получается.

После звонка мама Харитоновой подходит к Сане и сообщает, что не ожидала от детей такого хамского поведения. Саня не понимает, где случилось хамство, на уроке была идеальная дисциплина.

Саня задает Нинель Иосифовне вопрос, который не дает ей покоя.

Что все-таки случилось с Анжеем, его нет больше недели?

Мы не знаем, телефона у них нет, говорит Нинель Иосифовна, это ж цыгане, они то учатся, то не учатся, их не поймешь. И знаете, и хорошо, одной проблемой меньше.

Саня пишет Зинаиде Денисовне: расскажите, пожалуйста, что случилось, почему вы ушли. Зинаида Денисовна присылает картинку, Саня открывает, это красная роза. Бля, думает Саня, что это значит?

Саня сидит в учительской. Вера Павловна председательствует.

Коллеги, как вам известно, в субботу прошло собрание родительского комитета. Я не удивлена, что наши дети такие звери: какие родители, такие и дети. Они нам с Нинель Иосифовной тыкали и бросались на нас с кулаками. Коллеги, я не ожидала такого. Но что делать, роно на их стороне.

Встает Татьяна Васильевна.

Дамы и господа, я хочу заявить следующее: я двадцать лет работаю в этой школе, было всякое, и сложное, и безысходное, но всегда, во все времена, учителей уважали, учитель — это звучало гордо, я шла с гордо поднятой головой по поселку, шла на работу с уверенностью, что мое дело правое, что моя профессия — одна из самых важных на земле.

Учителя загудели. Было видно, что они обижены уже давно.

Они были похожи на деревья в парке. Их голоса не слышны. Их рост неочевиден. Их мысли невидимы в темноте.

Коллеги, в дополнение к проверкам завтра будет инвентаризация, тихо произносит Вера Павловна, комиссия посетит все кабинеты, могут зайти на урок, будьте готовы.

Всю неделю дети говорят о переходе в другую школу.

Дэн пойдет в Суворовское, Ян переведется в колледж, Осипова — в гимназию, Ксюша переедет в другой город, а Смирнова попросится в армию.

Кто теперь будет нашим классным руководителем? — спрашивают они Саню. Давайте вы будете.

А вы будете снимать меня на видео, как Зинаиду Денисовну? — спрашивает Саня. Из меня тоже можно нарезать мемов.

Ну можна-а-а, улыбается Осипова.

Вот, говорит Саня, я все время подозревала: может, человечность — неправильный критерий?

Вера Павловна находит Саню после совещания.

Вы знаете, Александра, вы неплохой человек, вы не участвуете в интригах, а просто тихо работаете. А знаете что, оставайтесь.

В смысле? — говорит Саня. Значит, вы хотели меня уволить?

А знаете, бог с вами, оставайтесь, машет директриса рукой, где я сейчас найду новых учителей?

Да, думает Саня, надо быть в совершенно отчаянном положении, чтобы работать учителем за двадцать тысяч рублей, или совсем ничего не понимать про школу, как я.

Саня совсем ничего не понимает про школу. Она смотрит на облака, они выглядят как спутники Эмили Дикинсон: собака ростом с нее, холмы и, разумеется, Апокалипсис.

Ревизор

Утром на втором этаже час пик.

Открывают школьный Арбат. Вдоль стен поставили парты. На партах разложены поделки, рисунки, вязаные крючком салфетки, выставили все, что нашли. У каждого кабинета — стенгазета от класса. Есть уголок лепки, стенд с досками по выжиганию, гербарии, перформанс «Дары леса», и даже сочинения с отметкой пять стали объектами выставки.

Вера Павловна перерезает красную ленточку. Звучит музыка.

Саня стоит вдали от всех, к ней подходят старшеклассники Саша и Петя.

Зимой Саня заменяла заболевшую учительницу. Та задала десятому классу учить стихотворение, и вот Саня должна была спрашивать и ставить оценки. Отрывок из Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Выяснилось, что выучили два человека. Двойки ставить Саня пока не умела, поэтому объявила, что отрывок можно прочитать.

Как прочитать, выразительно?

Просто хорошо, без театральности.

Александр, представился десятиклассник. Выпрямил спину, заправил рубашку и стал читать. Читал громко, патетически, приложив руку к сердцу, задыхаясь и переигрывая.

Саня подумала, задрот. Подумала, откуда у них возникло это представление о том, что читать выразительно — это читать неестественно.

Так кому на Руси жить хорошо, Александр?

Тому, кто свободен, то есть никому.

А сейчас что-то изменилось? Сейчас кому хорошо?

Сейчас только глупым.

А вам хорошо?

Мне всегда хорошо, я анархист.

С тех пор они немного общаются.

Как дела, анархист, опять прогуливаешь?

Саша курит у школы и не прячется, когда идет учитель. В ушах у него «Кровосток», он дает Сане один наушник, Саня слышит сразу много мата и сбрасывает.

А вы что слушаете?

А я, Александр, слушаю природу, пение птиц, шум ветра, шелест листвы.

Вы приколистка, улыбается он.

Ну да, кивает Саня.

Уважаемые учащиеся и педагоги, кричит Вера Павловна, наш школьный Арбат объявляю открытым! В жизни каждого человека есть творчество, кто-то рисует, кто-то поет, а кто-то смолоду бережет нашу честь.

Вера Павловна смотрит на Петю, он командир отряда Юнармии.

Объявляю благодарность педагогам, классным дамам и родителям, воспитавшим таких славных детей. За активное участие в жизни школы награждаются!

Вера Павловна вручает почетные грамоты Дуне и Пете. Потом все фотографируются для отчета и загружают снимки в чат «Педколлектив».

Всю перемену дети гуляют по коридору и рассматривают свое творчество.

Ваня прибором для выжигания выдавил на доске зайца и подарил Сане, положил на перемене на стол.

Возьмите.

Это мне?

Вам.

Бусинки бисера переливаются перламутром, девочки плетут фенечки и фигурки. Саня приносит фенечки домой и прикалывает иголкой к стене, как бабочек. Когда свет падает на обои, фенечки ярко блестят.

У Сани первый урок в седьмом «А». Марию Александровну, учительницу технологии у девочек, поставили на этаж дежурить. Она периодически заглядывает в кабинет и докладывает: прошли первый этаж, посетили завуча, зашли в кабинет математики.

Идут! — свистит она Сане и тут же скрывается.

Саня вздрагивает, запинается. В коридоре слышно движение, торопливая суета. Дверь открывается, в класс заходят трое, две женщины и мужчина. Седьмой «А» встает.

Садитесь, кивает одна из женщин.

Дети быстро освобождают для комиссии последние парты.

Утром я разбираю доску и глажу для Сани платье. Мы называем его платьем Крупской, оно коричневое, закрытое, на пуговицах. К платью Крупской Саня надевает оранжевые колготки (я прошу ее надеть капроновые) и кроссовки (туфель у Сани нет).

Это как будто неприлично, говорю я.

А что, отвечает Саня, это не оранжевый, это шафрановый, цвет духовности и спокойствия в Индии.

Весь день Саня чувствует себя неспокойно. Пятиклашки подбегают обниматься и говорят: вам хорошо в платье, расслабьтесь.

Саня заходит в класс к седьмому «А», девочки свистят и улюлюкают.

Александра Сергеевна, у вас что, сегодня свидание?

А у вас есть парень?

Они сверлят Саню накрашенными глазами. Рассматривают каждый сантиметр ее большого женского тела. Разглядывают ее плечи, руки, кольца на пальцах. Они правда изучают Санины пальцы, когда она указывает им что-то в тетради.

Женщины и мужчина сидят на последней парте и выглядят как памятники, как люди Х. Так молчат, что непонятно, осознают ли они происходящее в классе. Саня говорит: «Ф-письмо», говорит: «вторая волна», говорит: «авторка». И ничего не происходит. На их лицах нулевая мимика, их позы остаются монументальными, они самодостаточны, как канон, и они закрыты. Саня не может представить этих людей в реальности, в быту, например моющими посуду или подметающими пол.

Они принадлежат институции, которая создает школьный миф, мир, полный условностей. Мальчик в синем костюмчике, девочка в белом фартуке, учительница с зеленым лицом.

Прозвенел звонок, они встали и вышли.

Они идут по коридору отдельно от всех, как будто упакованные в пузыри. Как будто их движение обеспечивают варп-двигатели, съедающие расстояние. И пространство само расступается перед ними. Школьники сами перестают двигаться, вещи сами перестают быть.

Только шепоты вслед: комис-с-с-с-си-и-ия-а.

Наша миссия, говорит Вера Павловна, посеять добро в сердцах наших детей. Продолжить многовековые традиции. Нам ничего придумывать не нужно,все было до нас, и все будет после нас. Наша миссия — сохранить и умножить.

Две женщины и мужчина стоят на пришкольном участке. Он весь изрыт ямами, комья земли торчат наружу, как кишки. Земляные внутренности запачкали туфли женщин и ботинки мужчины. Идет дождь. Капает на голову, на землю, на подоконник.

Женщины и мужчина стоят в расхлябанной почве на ветру среди сотни детей.

Женщины и мужчина мечтают пойти в сухое теплое помещение, переодеться, сесть на стул и выпить горячего чаю.

Обычно в учительской по таким поводам устраивают чаепитие с тортом и конфетами, затевают непринужденный смол-ток о погоде, сплетничают о министерстве, ведут простой, необязательный разговор вполголоса, но Вера Павловна непреклонна.

Она кричит: мы посеем здесь семена, и они дадут всходы!

Директрисе передают газетный кулек с семенами. Она берет горсть и развеивает их по воздуху, как будто это не жизнь, а прах чьей-то жизни.

Сад Победы! — достигает кульминации Вера Павловна. С Богом!

Кулек передают членам комиссии, школьникам, учителям. Каждый берет из него немного семян и кидает в мокрую землю. Петя в форме юнната ходит с лейкой и поливает там, где посеяно.

Потом все уходят. В учительской накрывают столы.

Сегодня дождливо, а утром было солнце.

Дождь в дорогу — хорошая примета.

А лето будет засушливым, аномально жарким, вот вам глобальное потепление.

Да вы что? Довели планету.

И хорошо, хоть погреемся.

Вы не понимаете, о чем говорите, тают полярные льды, это катастрофа.

А я дыни посажу, дыни любят жару.

В две тысячи пятидесятом году будет война за воду, это ученые предсказали.

А что не так с водой?

Она кончится.

Как жаль…

А хорошо, что дождик, пойду постою на улице.

Я с вами.

При детях не курить!

Пойдемте за сарай, там не видно.

Саня смотрит на сад Победы. Надо просто его перейти, думает она.

На вспаханную почву опустился туман, и стало не видно идей, которые в нее посадили, не видно семян.

Саня идет по земле, сбивая кроссовками ямы. Варварски уничтожает холмики, как будто дело в семенах.

За березовой аллеей открывается взору одинокая трасса. По ней едет автобус. Он проезжает мимо, как мысль, которая появляется, на минуту привлекает внимание и проходит.

Саня решает идти пешком до следующей остановки. «Яндекс. Карты» показывают пять километров.

Саня идет вдоль трассы. Ее оглушают бесконечные злые машины. Они всегда несутся в потоке и никогда не останавливаются. Остановиться ты можешь, только если сломался. Тогда ты включаешь аварийку и встаешь на обочину.

Грузовик окатывает Саню дождем из лужи. Саня показывает машине средний палец и отходит от трассы, сходит с обочины.

Там лес. Самая гуща. Темная темень зеленых елей, черный гудрон столетних дубов.

Саня идет туда. Сразу становится холодно. С елок капает за шиворот. Поет какая-то птичка.

Ель рукавом мне тропинку завесила, думает Саня Фетом. Шумно, и жутко, и грустно, и весело.

Как вы думаете, спрашивает она своих пятиклашек, почему человек всегда выбирает зов глашатаев, а не остается один, в лесу, в зачарованности?

Сон Веры Павловны

Она спит на раскладном диване, в комнате с черными шторами. Из ее окна видна школа. Она смотрит на нее вечером. Закрывая шторы, бросает короткий взгляд на улицу и задерживается. Не может оторваться. Такое небо. Такая луна. В лунном свете школа как будто горит синим пламенем. Никто, кроме нее, не знает, какая школа бывает ночью, какая она на самом деле. Уставшая, гордая, закомплексованная. Стыдящаяся своего старого тела. Читающая про себя в словаре, а не в «Гугле».

Ничего страшного, говорит Вера Павловна, возраст — это просто числа.

Возраст — это другая вселенная, отвечает школа.

Утро приходит с щебетом птиц. Свет проникает в полоску между штор.

Свет — художник, ластиком он стирает луну, и все становится голым.

Утром Вера Павловна выбирает платье. Она открывает шкаф, и из него вываливаются поделки из шишек, деревянные фигурки, коробки конфет, открытки. Вся квартира заполнена артефактами. Они везде: на столе, на диване, на полу, в ящиках, в комоде, в голове, в телевизоре. Трудно представить, что среди этого пыльного хлама, кубков, медалей, фарфоровых статуэток, хрустальных колокольчиков, декоративных тарелок, расписных шкатулок можно свободно дышать, строить планы на будущее.

Вера Павловна строит планы на будущее. Провести фестиваль к двухсотлетию рождения поэта Некрасова, конференцию ко Дню Достоевского, проект «Прадеды и деды», классный час «Год памяти и славы», смотр строя и песни военных лет, экскурсию в музей, посещение Вечного огня.

По утрам она выбирает платье. По выбранному наряду можно угадать ее настроение. Темно-синее в пол, терракотовое с карманами, черное из шерсти, светлое из хлопка. На плечиках белые блузки, несколько юбок, брюки она не носит. Она носит крестик на золотой цепочке.

Одетая, смотрит на себя в зеркало. Поправляет короткие темные волосы. Бусы, лепестки сережек, тональный крем, морковная помада.

Она говорит: история строится по трехактовке. День для школы, утро для платья, вечер для призраков. Фабула отличается от сюжета. День — это рутина. А кульминация — это вечер.

Вечером она выходит прогуляться, выбросить мусор. В подъезде снова окурки, пластмассовые стаканчики, пустые бутылки из-под шампанского.

Беляков, вздыхает она.

Под Новый год они собрались в ее подъезде (почему они выбрали мой подъезд?): Беляков, Харитонова, Осипова. С ними был тот странный мальчик с длинными волосами, десятиклассник Саша, он и позвонил в скорую.

Белякова увезли в реанимацию, откачали. Родителей вызвали в школу, пришел папа, сказал, что выбьет из сына всю дрянь, привяжет ремнем к письменному столу, сдаст в детский дом вместе с матерью, он устал, он не знает, что с ними делать, он не справляется. Есть же у вас в школе психолог? — спросил он. Психолога в школе нет.

Снова шампанское, думает Вера Павловна, собирая бутылки в пакет. Пахнет ацетоном, отравой. Одна из бутылок набита окурками. Теперь этот праздничный напиток для нее скомпрометирован. Подонок, думает Вера Павловна, испортил еще и праздники.

Тут все ясно, говорит Светлана Владимировна, учительница истории, после беседы с Беляковым. Перед нами определенный тип криминального сознания.

Можем мы здесь посодействовать? — спрашивает Вера Павловна.

Вылечить это нельзя, разводит руками Светлана Владимировна, паллиатив — все, что нам остается.

Беляков сидит на последней парте в телефоне.

Учителя теперь не делают ему замечаний. Перестают ругать, спрашивать, ставить оценки. Беляков поднимает руку:

Можно выйти?

Нельзя.

Почему?

Потому что.

Беляков сначала громко смеется, потом рыгает, еще хрюкает. И ничего. Никто его не останавливает, одноклассники не подхватывают, учителя не кричат. Беляков хлопает в ладони и кукарекает, но все продолжают делать вид, что увлечены уроком.

Да пошли вы, говорит Беляков, пошла в жопу сраная школа.

Он затихает, и ему становится скучно. Ему так невыносимо грустно, как будто дементоры выпили душу.

Наверное, я заболел, заключает он.

Так и есть, думает Саня. В школе его терпят, как простуду (пройдет сама).

Прячут, как перелом (под гипсом не видно).

Игнорируют, как панические атаки (влияние Запада).

Не верят в него, как в депрессию (у нас таким не болеют).

Саня присылает Вере Павловне ссылку на благотворительный фонд «Шалаш». Они работают с трудными детьми, пишет Саня. Они просят говорить не «трудные дети», а «дети, которым трудно».

Саня отправляет Вере Павловне ссылку на «Упсала-цирк». Это социальный проект для хулиганов, добавляет Саня. Беляков мог бы стать акробатом, у него хорошие физические данные.

Но организация находится в Санкт-Петербурге, а Беляков — в Дудиново, а родители — на другой планете, потому что на этой они не справляются, думает Вера Павловна.

Вера Павловна выходит на улицу и вдыхает холодный воздух.

Выбросить мусор, обойти вокруг дома.

Ноги сами ведут ее к школе. Вот ступенька, которую надо переступить, вот фонарь, здравствуй, фонарь, здравствуйте, дети.

Ей нравятся эти дети, они опрятные, причесанные, не сутулятся и не носятся по коридорам. Она им улыбается:

Кто хочет к доске?

Вера Павловна открывает дверь тяжелым ключом, идет по коридору на ощупь. Свет включать нельзя. В темноте коридоры наполнены шепотами и тенями тех, кто в ней учился. Школа открылась в 1957 году и насчитывает около семи выпусков.

Поставьте мне пять, тянутся за ней эти дети.

Вызовите к доске, дергают за юбку.

Спросите меня, хватают за руки.

Я выучу, я отвечу, берут за горло.

Вера Павловна ведет рукой по скользкой стене, ее пальцы касаются слизней. Она их сбрасывает, но они наползают снова.

Наконец она нащупывает ручку двери. Проникает внутрь, быстро закрывает за собой, чтобы не просочились ни слизни, ни дети.

Мой кабинет, кивает она и успокаивается. Здесь она дома больше, чем дома.

Женщине нужна комната, где она может читать, пишет в своей тетради Вера Павловна. И тетрадь для молитвы труда и воздержанности, добавляет она.

Она читает Вирджинию Вулф, кое в чем та хороша, читает стихи Ахматовой и Есенина, прозу Горького и Шолохова. Но больше всего она любит Некрасова.

Вы знаете, Николаю Алексеевичу Некрасову исполнилось бы двести лет. Мне грустно, что я не его современница. Иногда я его перечитываю, у него такая любовная лирика, вы удивитесь, улыбается Вера Павловна. Не социальная, не гражданская, как считают критики, а именно любовная чудо как хороша.

На следующий день Вера Павловна присылает Сане на почту поручение провести вечер Некрасова.

Что должно быть на вечере? — спрашивает Саня.

Как что, поэзия, отвечает Вера Павловна. Никто не знает, как трудно ей проверять электронную почту: у нее их две, она вечно в них путается. Кнопка «ответить» сверху, а значок «прикрепить» снизу. Но каждый раз они находятся не на своих местах, и ей приходится искать по всему монитору. Как что, пишет она, слова, стихи, воспоминания.

Анжей сидит на диване, смотрит телевизор. Его голова не большая кудрявая, как раньше, а лысая, маленькая. Ему хочется стать еще меньше, спрятаться, исчезнуть. Но он сидит на диване Веры Павловны и смотрит ее телевизор.

Она в школе. А он здесь. А мама исчезла. Так уже было.

На его лице сонные полосы от подушки, словно реки, которых он не видел. А глаза — черные дыры, никто не может в них заглянуть, потому что они поглощают весь свет.

Он берет с полки «Шедевры импрессионизма». Больше всего ему нравится Ван Гог. «Звездная ночь» закручивает его кишки в узел, и он возбуждается. Он сует руку в штаны, но слышит поворот ключей в замке, ее тяжелые шаги по коридору растаптывают его желание.

Я связалась с отделом опеки и попечительства, говорит Вера Павловна, скоро тебя отправят в санаторий подлечиться. А потом ты вернешься в школу.

Она стоит в дверях, одетая для школы, и пахнет школой.

От слова «школа» ему становится плохо. Еще хуже, чем сидеть на ее диване, ходить в ее туалет, есть ее манную кашу и яйца. Хотя он думал, что хуже уже не будет.

А мама? — спрашивает он.

Мама найдется, говорит Вера Павловна, пропьется и приползет.

Она хочет погладить Анжея по голове, провести ладонью по нежной коже, но сдерживается. Ставит сумку на тумбочку, снимает туфли.

Анжей целых два дня сидит на ее продавленном диване.

Две недели не ходит в школу.

Он быстро выветривается из голов одних (одноклассники) и надолго застревает в головах других (Саня).

В детском саду ему сказали, что цыгане — дети дьявола. Дети дьявола не должны жить в обществе, а должны спать и работать в цирке.

Тогда он придумал, как им отомстить. Рисовал уродливых слизнеобразных существ и назначал им имена своих обидчиков. Вешал их в комнате на пластилин.

Теперь он вырос. Рисунки больше не помогают. Даже те, которые Бэнкси оставляет на домах и заборах как послания. Больше всего посланий находится в Лондоне, но Анжей — в Дудиново, а взрослые — на другой планете, потому что на этой они не справляются.

Вечер Некрасова

Саня ходит по школе, делает ресерч о Некрасове.

Нинель Иосифовна сидит за столом в своем кабинете, который похож на каморку, на кладовую. Окно в каморке небольшое, форточка открыта, в форточку проникает краешек белого неба.

В каморке стоит вытянутый стол. Он весь завален ВПР и аттестационными экзаменами. Стопка пятого «А», пятого «Б», здесь все классы. Под каждым классом обозначена фамилия учителя, ответственного за экзамен. Нинель Иосифовна классифицировала все работы и подписала классы.

Саня должна получить список выступающих на вечере Некрасова, от каждого класса по представителю.

Нинель Иосифовна надевает очки, диктует, Саня записывает в заметки на телефоне. Нинель Иосифовна доходит до одиннадцатого класса и сообщает, что от класса нет никого.

Почему?

Петя в последний момент отказался, пришел и полчаса мямлил, что надо готовиться к экзаменам, он не успевает, у него голова распухла, а тут еще этот Некрасов.

Да уж, говорит Саня, этот Некрасов. И ищет глазами свою фамилию под стопками листов на столе.

Фамилия Нинель Иосифовны стоит под работами по русскому десятого и одиннадцатого классов. В десятом классе учатся семь учеников, в одиннадцатом — пять.

Школьники уходят после девятого класса, не видят смысла учиться дальше, поступают в колледж, идут в армию, устраиваются на работу.

Высшее образование, кому оно сейчас нужно, говорят они, когда Саня просит поднять руки тех, кто собирается пойти в десятый.

Какую профессию вы собираетесь получить после девятого класса?

Они называют программистов, экономистов, кондитеров, парикмахеров и владельцев «теслы». Саня понимает, что они не знают современных профессий. Но знают, что высшее образование обесценилось.

Это такое поколение, говорит Нинель Иосифовна, они уже четко понимают, чего хотят. Мы такими не были, добавляет она, такими осознанными.

Да уж, снова говорит Саня и листает работы своего седьмого «А». При контрольном списывании Марк написал «щучка» вместо «шубка». В его исполнении молодая учительница ходит в щучке и запахивает щучку, когда дует метель. Саня хочет это сфотографировать и отправить Горошку, но ей неудобно при завуче.

И все же почему Некрасов? — спрашивает Саня.

Нинель Иосифовна снимает очки.

А вы кого хотите?

Хочу современную поэзию.

Вы ей говорили об этом, предлагали другое?

Саня ей говорила. Вера Павловна тогда и сказала про неожиданную любовную лирику Некрасова.

А современную поэзию оставим на следующий раз, улыбнулась она, я тоже ее люблю.

А что именно вы любите, спросила Саня, каких авторов?

Да весь Серебряный век, махнула рукой Вера Павловна, что и говорить, рифмы они отточили на славу.

Современная поэзия — это не Серебряный век, думает Саня, это не рифмы и уж точно не слава.

Саня делает ресерч про Некрасова.

Я не люблю Некрасова, говорит Светлана Владимировна, он был гадом на самом деле.

Почему? — удивляется Саня.

Как, вы не знали? Он отвратительно относился к людям и играл в карты на деньги.

Я не люблю Некрасова, сообщает Наталья Власовна, в своем журнале он печатал себя, это некрасиво.

Хоть Некрасов, хоть Пушкин, пожимает плечами Ада Викторовна, вы мне все надоели.

Я из лесу вышел, был сильный мороз, вспоминает Анна Николаевна, хорошее было время.

Саня находит проект библиотеки им. Некрасова. Он называется «Анкета о Некрасове» и начинается так: «И теперь, к двухсотлетию Некрасова, мы вновь обратились к пишущим современникам. Наша новая анкета о юбиляре и похожа на прежние, и отлична от них, а совокупность полученных ответов… многое говорит о великом поэте, но еще больше о нас, нынешних его читателях».

Саня ничего не понимает про себя через Некрасова. Но, может, ей нужен более запутанный способ. Она поймет про себя через других, которые поняли себя через Некрасова.

Она выбирает несколько писателей и поэтов и делает коллаж из их голов с баблами. Получается что-то вроде комикса.

Анна Ахматова в профиль, рука касается шеи: «Я думаю, любовь к народу была единственным источником его творчества».
Иван Бунин строг и печален, усы и бородка: «Как хороши в нем картины русской природы, как пленительны образы русской женщины».
Максим Горький в грустном пальто и грустной шляпе: «Он рифмовал: „лесок — легок“, „Петрополь — соболь“».
Литературовед Лев Аннинский задумчив, рука у виска: «Несчастен. По определению. Как и Россия. Страдалец».
Дмитрий Воденников демонстрирует красивые ключицы в вороте рубашки: «Некрасов теперь у нас находится на подкорке».
Елена Фанайлова прищуривается за очками: «Некрасов — это стиль Театра. doc, я люблю этот стиль документа и часто его использую».
Роман Сенчин просто сидит и говорит нам: «Мое открытие Некрасова продолжается».

Саня сидит в учительской и пишет речь. Открывает для себя Некрасова.

Вечер начнется после седьмого урока. Саня подбирает слова.

«Крестьянский поэт», «гражданская ответственность», «женская доля». Саню воротит от таких выражений, воротит от себя, произносящей такие фразы. Она комкает лист и начинает заново.

Вчера мы пошли на рынок за новым платьем для Сани.

Там среди овощей продавались тельняшки, треники, сапоги и посуда.

Мы купили мужскую рубашку, и Саня ее напялила.

Саня стоит на сцене в большой белой рубашке и пытается разобраться со звуком, который включается на установке с миллионом ручек и кнопок.

Потом она загружает презентацию. На экране появляется портрет Некрасова.

Старшеклассники заносят парты, расставляют в ряд перед сценой для членов жюри.

Актовый зал погружает в тяжелое состояние классического театра: бархатные стулья, бордовая портьера, полумрак.

Почетные места членов жюри занимают строгая Нинель Иосифовна, умная Светлана Владимировна, красивая Наталья Власовна. Председатель жюри — Вера Павловна. Ей приносят кресло. Она принимает ухаживания.

Саня должна представить всех. Когда поднимается Вера Павловна, зал гремит овациями. Вера Павловна кланяется, на ее плечах серый пуховый платок — в зале разбито окно.

Есть женщины в русских селеньях, начинает она.

Зал снова аплодирует.

Вера Павловна держит микрофон обеими руками. Говорит о великой русской литературе. О богатстве и силе русского языка.

Берегите чистоту языка, как святыню! Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас, заканчивает она словами писателя Тургенева, жившего в бедной Европе.

На сцену по очереди выходят ученики и читают свои отрывки.

Девочки из седьмого «Б» разыгрывают отрывок из «Русских женщин». Катя в русском народном платье выплывает на сцену, склонив голову набок, и рассказывает певучим голосом, какая она была царица бала в те времена.

И рост мой высокий, и гибкий мой стан, и гордая поступь — пленяли, сообщает она зрителям от имени Марии Волконской.

Вокруг нее, как музы, бегают по сцене подружки в накидках, звучит легкая музыка. Но вот веселью и свободе приходит конец. Выходит Андреев с нарисованными усами. Он отец.

Не время ли замуж? Жених уже есть, он славно под Лейпцигом дрался, приказывает Андреев-отец.

Катя — Мария Волконская покоряется. Она переодевается в серое платье, укрывается серым одеялом, скоро ей нужно будет идти в Сибирь, она жена декабриста.

Между номерами Саня листает картинки на экране и сообщает факты из биографии Некрасова. Село Грешнево, мягкая мать, деспотичный отец, ультиматум, приют для нищих, мечты и звуки, журнал «Современник».

Саня старается говорить сама, не читать с листа. Она видит пустые глаза Нинель Иосифовны, Вера Павловна шепчется со Светланой Владимировной, Наталья Власовна смотрит в телефон. Саня понимает, что могла бы обойтись дежурными фразами. Могла бы назвать Некрасова сексистом за русскую бабу, которая коня на скаку остановит и в горящую избу войдет. Могла говорить любые слова. Она видит, что они устали и хотят домой. Им хочется, чтобы все поскорее закончилось.

Саня сокращает реплики между сценками, пропускает факты из биографии.

Последним на сцену поднимается Вася из одиннадцатого класса. Он согласился выступать час назад и не успел выучить стихотворение. Вася не заправил рубашку в джинсы, не расчесал волосы на пробор, он стоит растерянный и смотрит в шпаргалку в ладони.

Внимая ужасам войны, произносит Вася, при каждой новой жертве боя…

Он сбивается, краснеет и начинает сначала, но Вера Павловна его останавливает. Она возмущена. Она грубо перебивает его и отчитывает перед всей школой. Как он посмел в таком виде явиться на сцену, как у него хватило наглости не выучить стихотворение, это полный провал, кричит Вера Павловна, убирайтесь со сцены, молодой человек, шипит она, какое неуважение, какой стыд!

Вася спрыгивает со сцены, вылетает из зала.

Нам всем за вас стыдно! — кричит ему вдогонку Вера Павловна.

За ним демонстративно поднимаются и выходят одиннадцатиклассники. Им тоже стыдно. За Веру Павловну.

Когда все уходят, Саня фотографирует разбитое окно и постит в сториз: провисшие облака, прокисшее настроение.

Поездка в музей

Солнце стоит в зените.

Аркадий сидит на перекладине артиллерийского орудия. Болтает ногами в воздухе, глядит вниз. По асфальту ползет виноградная улитка. Аркадий спрыгивает и палочкой помогает улитке перейти дорогу быстрее. Он в трениках и черной толстовке. Саня хочет спросить, не жарко ли ему, но все не решается, ей кажется, это может его обидеть, открыть его тайны.

Аркадий — новенький в пятом «А». Его отца перевели в местную воинскую часть.

Саня не знает, как ему сообщить слова поддержки.

Она спрашивает его: как ты?

Он показывает большой палец: во, лучше всех!

Аркадий настоящий, пишет Саня в характеристике, которую заказала Ада Викторовна, его классная руководительница.

Аркадий долго возится с палочкой, наконец ему надоедает, он берет улитку двумя пальцами и кладет в траву. Спасает.

День сгорает от жары. Так будет теперь всегда, пишет «Медуза»^[4]. Животных мы истребили, деревья вырубили, реки засорили, скоро растают вечные льды, и мы все умрем.

Термометр на окне музея показывает тридцать три. Часы стоят. Автобус опаздывает.

Аркадий, кажется, ты грустишь.

Нет, не грущу.

Почему ты не играешь с ребятами?

Аркадий пожимает плечами.

Тебе не нравится все это?

Он поднимает голову. На зеленой поляне перед музеем стоит военная техника. Артустановка. Зенитка. Танк. Мальчики играют в войну. Дерут глотки и размахивают руками. Поганый немец стой стрелять буду гадина вот тебе получи сука зарублю. Иванов ходит по поляне, шатаясь, изображает пьяного русского. Раиль играет немца и периодически расстреливает пьяного, выставляя руку вперед. Но пьяный снова встает, снова шатается.

Аркадий смотрит в пол и молчит. Видно, что он испытывает чувство вины оттого, что ему не нравится то, что нравится всем.

Сане тоже не нравится.

Всю жизнь я делаю то, что мне не нравится, говорит мне Саня после поездки. Сижу на педсовете. Стою у доски. Ору на Иванова. Боюсь директрису.

Часто, принимаясь за новое дело, которое Сане не нравится, она утешает себя тем, что это в последний раз.

Вот и сейчас. Был последний рабочий день в этом учебном году.

Саня пришла к 8:30. Школьный сторож курил на клумбе, спрятавшись за кусты. Ей сказали: вы сопровождаете детей в музей, идите сейчас к воротам, там автобус.

Саня поднимается на третий этаж, открывает пустой кабинет.

Пахнет сыростью и половыми тряпками. Открывает окно. Ставит на стол термос с кофе. Садится.

За Саней прибегает завхоз: идите, что же вы не идете, вам же сказали.

Музей называется «Ильинские рубежи». Едут двумя партиями. Саня — со второй, с мальчиками. Водитель кричит, чтобы дети убрали телефоны, сидели прямо, пристегнулись, не ерзали, вы же мужчины, будущие защитники родины, как вам не стыдно, что вы знаете о войне, ну-ка говорите.

Саня говорит, чтобы он оставил их в покое. Пусть ерзают, это же дети. Водитель подозрительно глядит на Саню, ее джинсы, футболка его смущают, учителя не должны так непочтительно одеваться, возможно, думает он.

Саня смотрит в окно, мальчики играют в телефоны, водитель жмет педали и сердится на Саню, на детей.

У музея ждут девочки. Вторая учительница идет договариваться с экскурсоводом.

На крыльцо выходит женщина с вдохновенным лицом в вязаной кофте и собирает со всех по пятьдесят рублей. Все заходят.

Это маленькая комната в деревянном доме. В центре стоит реконструкция этих самых рубежей, за которые надо было умирать. Дети разбегаются кто куда. Кто-то трогает руками то, что «руками трогать нельзя». Кто-то фотографирует то, что «фотографировать запрещается». Кто-то примеряет пилотку. Кто-то садится на музейный стул.

Кто-то включает установку, и весь поселок слышит звуки сирены. Становится интересно. Дети окружают устройство, издающее невыносимые звуки. Экскурсоводка выбегает из подсобки, машет руками. Ее голос срывается в фальцет. Сирену выключают. Вторая учительница уводит кого-то отчитывать. Саня делает вид, что читает стены, что взрослая здесь не она.

Она фотографирует установку и пишет Горошку: мне понравилось, что дети устроили бардак и патетический рассказ про гибель за родину не удался в полной мере.

На стенах висят разъясняющие надписи. Слова, от которых должно было стать гордо, но стало стыдно.

Готовить Москву к обороне и не жалеть на это ни сил, ни средств. ЦК будет добиваться претворения в жизнь решения Государственного комитета обороны.
Курсанты ведут бои на реке Шаня на подступах к городу Медынь. Авиация противника ведет усиленные налеты. Курсанты, неся большие потери, отходят на главный рубеж — Ильинский. Дальше отходить нельзя.
В результате пятидневных ожесточенных боев не многие остались в живых. Но своим героическим самопожертвованием они сорвали фашистский план.

Под надписями висят фотографии старых членов ЦК и юных подольских курсантов.

Экскурсоводка выкрикивает фразы вверх: мы находимся в историческом месте шестьдесят один год назад здесь на этой самой земле юные мальчики умирали спасая жирные животы старых членов ЦК и никто не пришел к ним на помощь.

Ее слова звучат по-другому, Саня не понимает их по отдельности, но улавливает общий смысл. Слова ничего не значат, ни в ком не задерживаются. Она ведет разговор с пустотой, с фотографиями мертвых героев, мертвыми буквами произносит мертвые лозунги.

В конце она просит всех подойти к витрине и ознакомиться с «сувенирным продуктом». Вы можете купить здесь памятные подарки, разрешает она.

Дети достают деньги и покупают пулю за восемьдесят рублей и значок за сорок.

Потом все идут смотреть дзот. Забираются в землянку, где был замаскирован пулемет, и по очереди выглядывают в маленькие окошки на улицу.

У Вечного огня нужно сделать групповой снимок для отчета и загрузить в чат «Педколлектив».

Саня делает живые, не постановочные фотографии: дети вполоборота, со спины и в движении. Это неправильно, говорит вторая учительница и велит всем построиться в два ряда, на счет три крикнуть «ура».

Экскурсоводка говорит, чтобы ребята помнили подвиг и славу защитников отечества.

Я надеюсь, учителя вам объяснили, почему родина пишется с большой буквы. Скажите им, говорит она Сане.

Саня говорит: пойдемте отсюда.

Желтый автобус загружает девочек и ползет к школе. Девочки посылают воздушные поцелуи в окна.

Саня с мальчиками остается. Они стоят посреди поляны, залитой солнцем, в центре летнего зноя, в круге невыносимого света. И даже танк не отбрасывает никакой тени. Они все здесь равны: сныть, крапива, ромашки, пчелы, пули, автоматы, танки, мухи, могилы.

Они смотрят на здание, на большие часы. Они сильно опаздывают.

В классе Саня пишет заявление на отпуск. Фотографирует его и постит в соцсети. Подписывает: вот и все, это конец. Добавляет снимок пустого класса, зеленую «расстрельную» доску, длинный пустой коридор.

По коридору шагает человек. Он идет прямо, поворачивает направо, потом налево, упирается в лестницу, спустившись по которой можно перейти в старое здание школы. В старом здании на третьем этаже Саня и мальчики ждут, когда их отпустят.

Человек не знает всех поворотов, но идет громко, уверенно. За ним правда, говорят его армейские ботинки. С ним сила, скрипят они по линолеуму. Он вышел из воинской части, перешел трассу, прошел мимо пятиэтажек с почерневшими окнами, мимо детсада, ДК, Покровского храма, пронес свою доблесть по аллее Новорожденных и пришел в школу.

Они слышат, как он приближается. Саня застыла, смотрит в окно. За окном начинается гроза. Поднялся ветер, верхушки деревьев трепещут.

Беляков открывает окно, встает на подоконник. Раиль стучит кулаками в грудь, как орангутанг.

Гроза врывается внутрь. Мальчики кричат, прыгают, стучат по партам и друг по другу.

Беляков бьет Аркадия по спине и выкрикивает: чмошник, че ты прячешься, думаешь, надел кофту, так ничего не видно, давай готовься, слышишь, отец идет за тобой, в армии тя научат быть мужиком.

Аркадий стоит. Дождь льет стеной. Человек приближается. Ботинки скрипят все яростнее, все быстрее.

Наконец в дверь стучат. Все замирают. Оборачиваются и молча смотрят на дверь. За дверью ждут минуту, потом скрипят петли.

В кабинет просовывается фиолетовая голова завхоза Нины Ивановны. Нина Ивановна оглядывает кабинет и входит вся.

Ну че, говорит она, расправляя юбку, че притихли-то, идите, пораньше вас отпустили. И подмигивает Сане.

Никто не двигается.

Свободны, говорит она громче, идите!

Мальчики смотрят на Саню, Саня — на фиолетовую голову Нины Ивановны.

Свободны-ы-ы! — кричит голова.

И тогда все срываются.

Они бегут не помня себя. Оставляют эти стены, не оборачиваясь. Несутся сломя голову. Прыгают через ступеньки. Прочь от уроков, игр мужества, позора у доски, диктантов о героях. Они кричат «ура», они горланят «а-а-а». Аркадий снимает толстовку и размахивает ею над головой.

Человек в военной форме теряется и останавливается. Толпа несется на него. Он выставляет руки и что-то кричит. Крики его не слышны.

Толпа сбивает его с ног. Он падает.

На секунду Аркадий останавливается. Смотрит на него сверху. И бежит дальше со всеми.

Лето

Проведи это лето так свободно и полно, как сможешь, говорю я Сане.

Я смотрю на Саню. Она сидит на полу, развернув коврик для йоги.

Так жарко, говорит она, пол дает иллюзию прохлады.

Открыта балконная дверь. Воздух неподвижен, никакого ветра, никакого избавления.

Я смотрю на Саню. Она смотрит в книгу, пытается читать, но часто поднимает глаза: лето слишком коротко, жизнь слишком хороша.

Прогуляемся к реке? — спрашивает Саня.

Мне нужно работать, говорю я.

Я сижу взаперти целую осень, целую зиму и всю весну. Теперь наступило лето. Я так и не выхожу с дистанта. Не могу вернуться в офис, многие не смогли.

Иногда я решаю поработать в кафе. Мне нравится, когда я позволяю себе такое. Я возвращаюсь, готовлю еду и показываю Сане мемы. Это нас отвлекает.

Надо искать другую работу, другую школу, а лучше не школу, вздыхает Саня.

Ей тягостно от одной только мысли, что снова нужно будет искать, ходить на собеседования, знакомиться, улыбаться. Она не умеет искать работу. У нее никогда не получалось отхватить что-нибудь получше.

Саня давно перестала находить смысл в работе. Пока не появилась школа.

А школа — это добро пожаловать в ад. Но в аду нет ощущения бесполезности, ты как будто несешь тяжелое наказание, оно имеет вес.

Нужно сделать несколько шагов, чтобы достичь цели. Отредактировать резюме, поискать вакансии, где искать, Саня не знает. Раньше она заводила аккаунт на hh, вбивала в поисковую строку слово «сценарист», потом «редактор», потом «райтер».

Но что делать сейчас, думает Саня, она не может представить, как пишет сопроводительное письмо на hh: меня заинтересовала ваша вакансия, вакансия мне подходит, мне понравилось ваше предложение, я в восторге от ваших условий.

Что я здесь делаю, думает Саня. Дрейфую, ничего не делаю.

Все из-за жары. Саня еще раз принимает душ, надевает майку и шорты, сворачивает коврик и ложится на гладкую плитку.

Лето кипит, варит заживо. На улицах нет никого, жар пустоты.

Невозможно двигаться, только ждать вечера.

К вечеру все выходят во двор. Дети до ночи пинают мяч о забор. Взрослые жарят шашлыки на обочине. Открыта дверца машины, громко играет попса.

Мы спускаемся и садимся на лавочку, смотрим закат.

Закаты здесь яркие, деревенские, мы любим смотреть, как в небе появляются тонкие красные разрезы, как они расплываются вширь, как умирает солнце.

Во всей Европе плюс сорок, говорит женщина из компании шашлычников, этой планете осталось недолго.

Радует, что не одни мы страдаем, отвечает мужчина.

Все смеются.

Саня зевает: такой вечер, невыносимые дни, сонное лето.

Каждое утро Саня открывает hh и листает вакансии. Скучные офисные предложения.

На самом деле она не хочет уходить из школы, но и продолжать тоже невозможно. Она не знает, что делать, не может решить.

Надо что-то менять, говорит она, но ничего не меняется.

Саня лежит на полу и ждет вечера, ждет прохлады, дождя. Рядом лежит раскрытая книга, спутница дня. Не застеленная с утра постель, простыни пахнут нашими телами, потом, теплом, ночным кремом.

Кураторка Катя пишет: в Обнинске открывается новая школа, не хочешь попробовать? Хочу, отвечает Саня.

Она едет утром, от станции берет такси: отдаленный район, новый жилой комплекс и школа. Саня идет по гравийной дорожке, звонит в ворота.

Пахнет ремонтом, всюду строительные материалы, на полу разлита краска.

Директорка Арина Николаевна — молодая и позитивная, ее широкая улыбка не сходит с лица. Она размахивает руками, у нее тысяча идей. А как здорово будет их реализовывать! — восклицает она.

Она задает вопросы, предлагает решать сложные кейсы, Саня тушуется, в какой-то момент ей хочется отойти в сторону, не быть захваченной восторженными эмоциями, их слишком много, думает Саня, это пугает.

Саня возвращается домой и падает на кровать.

Что со мной не так? — спрашивает она меня.

Она уверена, что провалила собеседование, но через неделю Арина Николаевна добавляет Саню в чат школы. Потом приходит письмо с оффером: тридцать два часа в неделю и классное руководство.

Ну уж нет, смеется Саня. Пишет Арине Николаевне, что не готова взять такую нагрузку.

И хорошо, говорю я, не надо будет снова переезжать.

Мы ходим к реке посидеть на траве. Река называется Лужа. Лужа неглубокая, песчаное дно, водоросли, течение. Взрослые и дети стоят по колено в воде, брызгаются, кричат. Воздух наполнен разноцветными каплями воды, смехом.

Саня смотрит по сторонам, ест вишни. Косточки падают на землю, как капли дождя.

У Олеши есть метафора: когда ешь вишни, кажется, что идет дождь.

Саня ест вишни, чтобы вызвать грозу.

К реке подъезжают мальчики. Они бросают велосипеды и бегут купаться. Среди них Беляков. Он здоровается и улыбается.

Как твои дела? — спрашивает Саня.

Нормально, гуляю вот.

Саня кивает.

Отец перевел меня в интернат, говорит Беляков, так что со следующего года буду учиться в Медыни.

Ох, говорит Саня, мне жаль.

Да не, все нормально, год отучусь и пойду работать.

Он говорит об этом ровно, без сожаления, кажется, Беляков умеет принимать события лучше, чем Саня.

Саня смотрит на реку: Беляков разбегается и ныряет. Воды по колено, но ему достаточно, он выныривает и смеется.

Я видел вот таку-у-ую водорослю, кричит он, и вот такусенькую рыбку, запутавшуюся в ней.

Ада Викторовна говорила, что в интернат попадают те, кого выгоняют из школ, кто стоит на учете в полиции, ну такие, морщилась она, которым ничего не светит.

Саня таращится на Белякова, на людей, плескающихся в речке, чувствует это влипание в водоросли, удары о мелкое дно.

Мы сидим на траве у реки, едим вишни, щелкаем косточки в траву. Неожиданно на руки падают большие капли, сначала одна, потом еще и еще.

Саня поднимает голову: неужели дождь? Небо раскалывается черно-синей полосой, и через несколько секунд громыхает. Капли сыплются уже не по одной, а целой стаей, толпой.

Неужели дождь, повторяет Саня.

Идет долгожданный дождь.

Святичи

Саня вынимает из рюкзака учебники и кладет в него футболку, шорты, зарядку.

Максимум на три дня, говорит она мне.

До конца не останешься? — спрашиваю я.

Скорее всего, мне будет неловко среди незнакомых людей и я захочу сбежать.

Разве вы не знакомы?

Знакомы по «Зуму», но это другое.

Все образовательные сессии проходят онлайн. Это год пандемии. Год приличного верха и неприличного низа, включенных камер и выключенных микрофонов, размытых фонов и черных квадратов. Летнее обучение — первая очная встреча. На нее едут учителя из нескольких регионов.

У автостанции стоит заказной автобус. Огромный красавец-инопланетянин среди родных уродливых пазиков.

Саня садится к окну. Автобус постепенно наполняется голосами, зачитывают список группы, ждут опаздывающих. В общий чат летят сообщения из Многоярославца, Твери, Малой Вишеры. Участники из Сибири и северных регионов собираются в Москве, у метро «Аннино» колонна автобусов.

Святичи — это такое место, говорит Юра, что-то в нем есть, каждый оставляет там часть себя, чтобы другой нашел. Кто-то находит схожие кейсы, кто-то — друзей, кто-то — наставников, кто-то открывает блочно-модульное планирование, кто-то — спасительное распиздяйство, оказывается, так тоже можно работать.

После каждой сессии участники программы заполняют лист обратной связи. Нет рефлексии — нет урока, говорят организаторы. Вы можете сократить подачу нового материала, опрос, задания, но рефлексию сокращать нельзя.

Рефлексия — как женщина, думает Саня. Урсула Ле Гуин в работе «Исчезающие бабушки» спрашивает, почему в культурном каноне так мало женщин. И сама отвечает: их сокращают мужчины.

Рефлексию сокращать нельзя, Саня запомнила.

Автобус выезжает из города и летит по асфальтовой дуге. Небо спокойное, как лицо Нинель Иосифовны, когда она входит в класс. Свет в воздухе такой прозрачный, что Сане кажется, будто это вода.

Саня выпивает стакан теплой воды — так начинается утро, с ритуалов.

Саня любит утра. Утром мир пахнет мелом. В нем много пространства. Полно тишины. Открытий. А к вечеру все закрывается: цветы, магазины, люди, — и мир опять становится громким и гетеросексуальным.

Проведи это лето так свободно, как сможешь, говорю я Сане в мае.

В июне Вера Павловна определила Саню в младшую группу школьного лагеря. Нужно было сидеть в кабинете истории с восьми до трех, помогать Татьяне Васильевне и Ирине Александровне, учителям началки, присматривать за детьми. Сопровождать первоклашек на обед, на прогулку, рисовать, читать, спрашивать.

Татьяна Васильевна говорит с детьми как с насекомыми. Кто у нас будет читать про жучка-а-а-а? Валя будет читать про жучка-а-а. Что Валя скажет нам про жучка? Жучок большо-о-ой. Какой Валя у-у-умница, какой большо-ой, как жучок.

Ирина Александровна исполняет роль плохого полицейского. Так, рявкает она, сейчас все закрыли свои ротики и молча рисуем. Кто откроет рот, будет иметь дело со мной, говорит она басом и смеется. Смотрит на Саню, подмигивает.

Саня спускается в учительскую. Там сидит Евгения Евгеньевна.

Давайте сбежим, предлагает Саня.

Надо обойти видеокамеры, включается Евгения Евгеньевна. У Веры Павловны на столе три монитора, она все видит.

Ох, пугается Саня, я ничего не замечала.

Вот так, нужно отрепетировать маршрут побега.

Они идут по первому этажу, и Евгения Евгеньевна глазами указывает на зрачки камер.

Решают двигаться в обход камер через старое крыло, куртки прячут в Санин рюкзак. По коридору уже бегут, как школьницы, и дико смеются. Толкают дверь на улицу. Дверь закрыта. Толкают еще раз.

Подходит охранник.

Вера Павловна велела вас задержать.

Что это значит? — возмущается Евгения Евгеньевна. Вы не имеете права, мы вам не преступницы.

Охранник пожимает плечами, молчит. Он устал и хочет курить, в руках у него пачка сигарет. Саня идет глазами вдоль потолка, ищет камеру.

В итоге пришлось возвращаться, писать объяснительную, говорит мне Саня.

Саня смотрит в окно и ни о чем не думает. Она снова думает уйти из школы, выйти из программы. Думает: ну какой из меня учитель. Дети не слушаются. Учителя снисходят. Для директрисы я сплошное разочарование.

Саня пьет кофе из своего желтого термоса, хотя завтракать до приезда им запретили. На месте первым делом все пойдут сдавать тест ПЦР на ковид.

Пара глотков ничего не изменит, думает Саня. Она столько себя преодолевала весь год, что теперь, этим летом, физически не может перенести ни одного, даже пустякового ограничения.

Автобус наполнен теплом, сонным дыханием. Разговаривать не хочется. Можно слушать музыку, спать, смотреть в окно. Глядя на лица этих людей, трудно догадаться об их профессии. У девушки красные дреды, у парня синяя борода.

Почему вы стали учителями? — спрашивают их каждый день.

А это как волонтерить, отвечают они. Как быть нормальным.

Автобус паркуется на площадке у деревянных коттеджей. Учителя выходят из тени на яркое солнце, рассматривают друг друга, одежду, волосы, чемоданы, сравнивают реальные тела с теми, что были в «Зуме».

После теста на ковид бросаются пить чай, кофе, сметают печенья.

Потом болтаются вокруг здания первого корпуса, бесконечно курят, смотрят в свои телефоны, разговаривают, смеются, маются.

Наконец всех распределяют по комнатам.

Саня поднимается в свой номер. Дверь открыта, Кира и Никольразбирают вещи. Саня занимает свободную кровать. Через некоторое время к ним присоединяется Лиза.

В чат присылают расписание на все дни. В 8:00 утренние практики, в 9:00 завтрак, с 9:30 до 14:00 учеба, потом обед, потом снова учеба, вечером игры, свободное время.

Саня идет прогуляться за территорию санатория. Здесь можно спуститься к реке, перейти огромное поле. Саня встречает участников обучения, видит лица из «Зума». Они гуляют парами и поодиночке, ощущают простор, которого всем так не хватает в школе.

Эти лица открыты, приветливы, при встрече они улыбаются. Они так не похожи на учителей в моей школе, думает Саня.

Она едет на три дня и остается до конца.

На завтраках и обедах они сидят вместе с Лизой.

В четвертом классе писали ВПР, я посадила двоечника с отличницей, говорю ему: списывай, а он отодвигает стул от соседки и такой: не-е-ет, я буду са-а-а-ам! А, говорит Лиза, каково! И смеется.

Саня смеется здесь каждый день. Все эти истории провала есть у каждого, каждый может написать свой стендап.

На сессиях распределяют по группам. Посещают уроки по принципу вертушки. Это забавные уроки об уроках. Всю жизнь Саня думала, что школа — штука про прошлое, про назидание. Уроки об уроках открывают другую школу, несут другие ценности. Можно не соглашаться, спорить, задавать вопросы. Нужны ли оценки? Надо ли задавать домашку? Можно ли списывать? Почему дети врут? Почему врут взрослые? Страшное слово «дисциплина» давайте заменим на «управление поведением». Каким может быть поведение ученика? — спрашивают они. Каким должен быть учитель?

Учитель — это безопасный и последовательный взрослый.

Звучит как мантра, думает Саня.

Вечером умные ироничные взрослые собираются у дальнего корпуса. Место называется костром. Кто-то приносит гитару, отправляют гонцов в ближайший магазин за вином.

В четыре утра Саня слышит, как они поют песни. Спать невозможно, можно только слушать, но и слушать невозможно.

Утром организаторка программы собирает всех в актовом зале.

Коллеги и коллежанки, говорит она, администрация санатория сделала нам строгий выговор. Пожалуйста, не заставляйте нас больше произносить эти фразы: «простите, пожалуйста, мы больше так не будем». Вы взрослые люди, мы надеемся на вашу сознательность. Договорились? Договорились.

Вечером костер и песни повторяются.

Это массовый загул, говорит Лиза.

Борьба с метадискурсом, смеется Саня.

Мы с утра до ночи учимся, пишет Саня Горошку. Учителя любят учиться, отвечает Горошек, их хлебом не корми — дай что-нибудь поучить.

В последний день устраивают вечеринку.

Саня и Лиза покупают две бутылки шампанского. После дискотеки идут на легендарный костер. Здесь весь бомонд: педорги, изошники, физички, математички, словесники, географы, физкультурники.

Когда шампанское заканчивается, Саня и Лиза наживаются на Яне, которая жизнь готова отдать за глоток воды, и меняют бутылку воды на полбутылки вина. Яна протягивает вино: вот, подавитесь. Потом пристраиваются к Юре. Болтают с Катей. Поют «АукцЫон», орут «Гражданскую оборону». Все любят друг друга бесконечно.

Быть учителем — это как быть волонтером, мы нормальные люди, кричит Саня тост.

Саня возвращается ночью. Переодевается в свои панталоны и ложится спать. Лиза ушла раньше и уже спит, Киры и Николь еще нет. Голова кружится вертолетами.

Во сне Саню кто-то тормошит. Это Николь. Она просит Саню выйти, ей надо с кем-то поговорить, потому что такое горе. Николь плачет, Саня идет. Они выходят на улицу, садятся на скамейку. Николь несколько часов говорит про Вову. Сегодня Вова целовал другую. Саня смотрит на небо, видно несколько звездочек. Если продолжать всматриваться, звезд становится больше: целое небо, вся вселенная.

Саня решает изменить утрам, чтобы узнать и полюбить ночи, эти темные времена.

Утром надо идти на последнюю сессию. Будет урок по правам человека, написали в чат.

В комнате Кира раздает всем «Нурофен». Идут за водой. Не идут на завтрак.

Поднимаются в актовый зал, падают на пол. После вчерашнего можно все: сидеть на полу, страдать от похмелья, переименовать чат курагруппы в «душнилы».

Нам нужно поговорить про права человека, начинает организаторка лекции, теперь вы готовы, улыбается она.

Все получают ссылку на «Миро», надо изучить основные события по теме, выбрать несколько и рассказать о них в своей группе. Саня выбирает три факта, которые ее поразили.

В 1897 году в Российской империи ввели ограничение рабочего дня одиннадцатью с половиной часами.

В 1905 году в России отменена статья, каравшая за «отпадение от христианства в нехристианство».

В 1917 году евреям сняли запрет жить в крупных городах и за чертой оседлости.

Кто-нибудь хочет обсудить современные законы? — спрашивают в группе.

Все нервно смеются. А что можно сказать?

Саня сидит в автобусе и ни о чем не думает. Думает, что, может быть, останется в школе на второй год, но попробует по-другому.

Во-первых, она не возьмет больше восемнадцати часов нагрузки. Во-вторых, у нее должен быть кабинет. В-третьих, больше никаких «вирусов сквернословия».

Скажу ей, что остаюсь на определенных условиях, думает Саня.

Как адекватная современная взрослая.

А не как думает она, не как женщина из девятнадцатого века, романтичная народоволка.

Пустые коридоры

Вера Павловна пишет в чат: СРОЧНО!!! ПЕДСОВЕТ!!! ВСЕМ БЫТЬ!!!

Поздравляю с началом учебного года, смеюсь я. Саня изображает эмодзи «крик».

Нинель Иосифовна, когда будет педсовет? — спрашивает Саня.

Завтра.

Во сколько?

Неизвестно.

Саня делает эмодзи «рука-лоб», но не отправляет.

Утром Саня едет в школу. Улица пахнет печеным асфальтом. Солнце лупит по глазам. На Сане темные очки, широкие джинсы и футболка оверсайз. Невозможно влезть в брюки и блузку, когда такое солнце и такая летняя пустота вокруг и внутри.

На автостанции никого нет. Автобус «Дудиново» не приходит вовремя, Саня ждет полчаса. У тротуара стоит белая машина. Саня не разбирается в автомобилях и не смотрит на модель, поэтому она всегда говорит просто «машина» и описывает ее цвет. Из машины выходит водитель, в руках у него веер.

Жара, говорит он, куда едем?

Я жду автобус, говорит Саня.

Водитель вынимает из машины шашечки, ставит на крышу, теперь это такси.

А так? — спрашивает водитель.

За сколько вы меня отвезете в Дудиново?

Водитель галантно открывает Сане дверь машины и грубо захлопывает: договоримся.

По дороге водитель советует Сане съездить на экскурсию в местное экопоселение.

Там все московские, у них есть своя церковь, свой колодец и своя школа, хорошее место, с русскими ценностями. А вот в Паклино жить не надо.

Почему?

Строили на заграничные деньги, а как они делают: покупают за бесценок бетон из Курской области, радиоактивный, он же фонит на километры, и продают, люди их не волнуют.

В машине пахнет нагретым пластиком и дезодорантом. Саня открывает окно и не слушает водителя, слушает ветер.

Водитель паркуется у железных ворот, которыми обнесено пространство школы. Саня не была здесь два месяца. Внутри этого государства, Ватикана наоборот.

У школы бегают две собаки, весной это были игривые щенки. Хорошенькие, говорила Анна Николаевна, но у меня уже есть пес. Щенки выросли на улице, они сидят на куче мусора, это их жизнь.

Ненавижу слово «привилегии», не верю, что они полностью определяют тебя, говорила Саня, когда мы обсуждали статью про габитус. Теперь она так не думает. Стартовые возможности — вот что важно.

У главного входа клумбы с цветами: анютины глазки сажали семиклассники, нарциссы — десятый класс. Дети бегали по грядкам и бросались граблями, но цветы выжили и распустились. А сад Победы — пуст.

Саня поднимается по ступенькам. Здравствуй, фонарь, здравствуй, школа.

Дверь подперта стопкой учебников. Охранник свистит собакам и бросает им кусок хлеба. Сейчас собаки обидятся, как конь в рассказе Паустовского, думает Саня, за ночь наступит зима и белые ходоки захватят землю. Она идет с намерением провести этот год без страха. Но пространство подсказывает: что-то пойдет не так.

Саня шагает по длинному пустому коридору, поднимает голову и считает лампочки на потолке. Оптика вытягивается в длинный фокус, а коридор сужается в тоннель. Надо снова в него войти.

На первом этаже отремонтировали начальные классы, поставили стеклянные двери. Когда-то Сане объясняли, как стекло в архитектуре влияет на настроение; они гуляли по Берлину, и ей говорили: вот, посмотри, они делают пространство открытым, прозрачным, они учли ошибки, совершенные в прошлом, и теперь предлагают доверие. И добавили: а вы городите заборы.

Саня поднимается. На втором этаже обновляют кабинеты завуча и математики. Крыло завесили полиэтиленом. Пленка шуршит на ветру, поет полиэтиленовым голосом.

У окна стоит учительница музыки, ей семьдесят лет, она танцует вальс на уроках. Дети над ней смеются. Она тоже умеет смеяться. На переменах включает фортепианные концерты на полную громкость. Под классику невозможно шалить, говорит она, и дети стараются вообще не появляться в районе ее кабинета.

Учительница музыки спрашивает Саню, как там седьмой «Г». И они смеются.

Я выжила, говорит Саня.

И распустилась, улыбается учительница музыки, указывая на Санину широкую футболку. В этом году снова будете выживать?

Теперь буду жить.

В августе школа погружает в меланхолию.

Пахнет пылью и краской. Лучи жаркого солнца ложатся на пол. Сане хочется потрогать этот пол, почувствовать его прогретую поверхность. И даже вечно скользкие заиндевевшие стены — надо же, отогрелись.

Саня заходит в учительскую: серенькая табличка на своем месте, в учительской никого нет. Саня блуждает взглядом по знакомым вещам. Узнавание дает положительные эмоции, думает она.

В центре комнаты составлена коллекция старых цветов в горшках. Пыльный кротон, пожелтевшая драцена, вялый хлорофитум, бедная традесканция. Цветы смотрят в пол, как учительницы, когда им говорят: какие вы красивые.

Саня поднимается в актовый зал. Осторожно открывает дверь и садится на бархатное кресло. Учительницы оборачиваются, некоторые кивают, здороваются.

Идет педсовет.

На экране проектор высвечивает надпись: «Цифровая грамотность педагога».

Анна Николаевна стоит у кафедры, перечисляет программы, которыми должен уметь пользоваться преподаватель в современном мире: «Ворд», «Эксель», «Пауэр поинт», «Интернет эксплорер».

Сане становится весело. Она убирает блокнот и ручку, которые подготовила для записи важной информации перед началом учебного года. Но учителя снова играют во что-то им одним понятное.

Анна Николаевна листает презентацию. Вспоминает год, когда ушли на дистант.

Всем было тяжело, но мы справились, говорит Анна Николаевна. В этом году будем работать в «Сферуме», а не в «Зуме», это отечественная платформа. Прошу всех скачать приложение и зарегистрироваться.

У некоторых учителей кнопочные телефоны, но все молчат.

А у кого кнопочные телефоны? — выкрикивает Саня и поднимает свой айфон.

Вера Павловна оборачивается, углы ее рта опущены, кажется, что она переживает печальные чувства.

Сядьте, Анна Николаевна, говорит она. Дорогие педагоги, знаете, мы, может быть, и не самая технологично подкованная школа, но с рекомендациями министерства образования как-нибудь справимся. Да, коллеги?

Все кивают: да, да.

Потом выступает Наталья Власовна. Она раздает собравшимся рабочие листы.

Она говорит: как мы учимся географии. Прочитайте задание и ответьте на вопросы.

Надо узнать область по описанию природных ресурсов. Саня быстро читает и отвечает про себя неправильно. Первой руку поднимает Вера Павловна, она знает загаданный регион.

Это Кавказ, отвечает она. Воспетый Пушкиным и Лермонтовым, русский, горячий, наш, шутит Вера Павловна, выдерживая паузу после каждого слова.

Браво, улыбается Наталья Власовна.

Вера Павловна отмечает интересный подход к уроку, просит учителей взять инструмент на заметку.

Наталья Власовна — учитель изо, но в школе не было географа, и она им стала. Прошла курсы переподготовки, смотрела видеоуроки, изучала методички.

Веду географию с удовольствием, говорит Наталья Власовна с кафедры, стремлюсь к всестороннему развитию.

Все аплодируют. Наталья Власовна возвращается на свое место.

Педсовет идет два часа. Два часа делают доклады на отвлеченные темы.

После докладов все возвращаются в учительскую. Учителя разбирают горшки с цветами: этот выбросить, этот пересадить. Саня относит горшки в мусорный контейнер за школой, выбрасывает старые цветы, говорит им: какие вы красивые. Но ее, конечно, никто не слышит.

Вера Павловна вызывает учителей по одному для обсуждения нагрузки.

Она принимает в отремонтированном кабинете первого класса. Нинель Иосифовна стоит рядом. Саня садится за детскую парту, колени поднимаются до головы. Саня чувствует себя двоечницей.

Что вы нам скажете, Александра, вижу, вы хорошо отдохнули, расслабились, с новыми силами готовы начать год.

Саня напрягается. Вера Павловна открывает свою тетрадку.

План таков, говорит она, ваш пятый, который будет шестым, остается за вами. Из трех восьмых будем делать два, учителей не хватает. Вы их и берите, плюс седьмой «Б».

Саня пытается в уме подсчитать количество часов, ничего не получается, и она спрашивает. Вера Павловна выдерживает паузу.

Также решите, какие возьмете дополнительные кружки, вы говорили про театр.

Саня не может дышать, ее стратегия быть сильной и уметь говорить «нет» уплывает за горизонты. Тогда Саня встает.

Нет, я возьму только свои классы, и это все.

Вера Павловна закрывает тетрадь, молчит. Она разочарована. Нинель Иосифовна указывает Сане на дверь.

Мы снова вас позовем, говорит она, будьте поблизости.

Саню вызывают еще два раза, и разговор повторяется.

Идите, подумайте, говорит Вера Павловна, у всех большая нагрузка, это наша работа, вы знали, куда идете.

Саня бесцельно ходит по школе. Ей кажется, что она сто раз о таком читала. Так вызывали в места, о которых нельзя было говорить. Давили и отпускали: идите, подумайте, а мы за вами присмотрим.

Пустота стоит в коридорах, висит на стенах, растет в саду за окном, как чья-то победа.

Жук ползет по стеклу и падает на подоконник. Он лежит на спине, дергает ножками. Он не умеет жить в таком положении, и никто ему не поможет перевернуться. Саня достает блокнот, раскрывает домиком и кладет на жука. Зажмуривается и надавливает. Тело жука впечатывается в белый лист.

Библиотекарша делает рассылку. Идите получать учебники, обращается она как будто ко всем и ни к кому одновременно. Так обращаются книги, эти жители, которыми она заправляет.

Библиотека находится на втором этаже. Внутрь не пускают. Нужно оставлять запрос письменно в тонкой тетради у окна выдачи. Саня получает учебники за шестой и восьмой классы.

У вас шестой «А»? — спрашивает библиотекарша. Там вот какая ситуация: у половины класса учебники старые, у других — новые, вам придется работать по обоим, упражнения не совпадают. То же с литературой в восьмом классе.

«Этого жука я увидел издалека и давно», пишет Саня в блокноте слова любимого писателя. Он бы не стал продолжать, думает Саня. Незачем произносить очевидное. Надо просто идти дальше.

Саня стоит на остановке, звонит мама.

Саня говорит: была ли ты у врача?

Еще нет, из-за жары тяжело, вот спадет, и пойду.

Ты обещала.

Я схожу.

Ладно. Как вы?

Все в заботах, дача, огород, папа поставил терморегуляторы на теплицы.

Зачем, вы и так каждый день туда ходите, смеется Саня.

Не спрашивай, смеется в ответ мама.

Подъезжает Ильинская маршрутка. Из нее выходит Анжей. Он смотрит на Саню и как будто не видит ее, не здоровается, проходит мимо.

Пересекает дорогу своей прыгающей походкой. Саня разговаривает по телефону и смотрит ему вслед.

Маршрутка делает остановку на площади Ленина. Здесь находится салон связи «Мегафон». Саня выбирает телефон. На айфон у нее нет денег, и она покупает «Сяоми». Сим-карту оформляет на себя.

Буду ему писать, как твои дела, что ты рисуешь, думает Саня, буду это делать как акт литературы, акт доверия.

Ее кабинет

По вторникам Саня ездит ко второму уроку.

Она больше не сидит по ночам, чтобы сделать презентации, она собирает их за час. Находит мемы по теме, дети их не всегда понимают, тогда над картинкой смеется она одна.

Загружает слайд: парень сидит на корточках, ест семечки, на его ногах носки и шлепанцы.

Это моветон? — спрашивает Саня.

Тема урока — заимствованные слова. Все молчат.

И че, что такое моветон? — не понимает Вилкина.

Моветон — это кринж, пытается объяснить Саня.

А где кринж? — удивляется Дэн.

И Саня пожимает плечами.

Согласна, носить сандалии на носки больше не стыдно. Могли бы и посмеяться для вида.

Ха-ха, говорит Горленко.

На первом уроке русского Саня объявляет, что хочет отменить диктанты про воробьев, медвежат и речонки.

Какие темы вам интересны? — спрашивает она.

Дети пишут на стикерах: секс, рэп, ВК, рабство, «Тикток», челленджи. Саня составляет тексты сама, пишет про возможную жизнь на Марсе, это круче секса, говорит Саня, это наука.

Саня приходит ко второму уроку и идет в учительскую.

В один из вторников завхоз Нина Ивановна вручает Сане ключ.

От вашего кабинета, говорит она, пойдемте, я вас провожу.

Кабинет литературы находится на третьем этаже, здесь сумрачно и тихо.

Дверь открывается не сразу, нужно надавить, потом приподнять и резко дернуть. Первую неделю у Сани не получается, и она бегает за Ниной Ивановной.

Не открывается.

Пробуйте еще.

Бесполезно.

И Нина Ивановна идет за Саней на третий этаж. Надавливает, приподнимает, открывает: пожалуйста.

В кабинете мрачно. Воздух спертый. Саня поднимает жалюзи, открывает окно. Рамы вот-вот рассыпятся в труху, на подоконнике черные разводы и дохлые мухи. Но Сане здесь нравится, она чувствует себя доулой пустоты.

После уроков Саня подметает пол и протирает подоконники. В книжном магазине покупает флипчарт и три маркера.

В этом кабинете розовые стены, деревянный неровный пол. Нет ни одного стеллажа, ни одного портрета писателя, ничего, что может навязывать «правильные» мысли, накручивать «нужную» оптику.

Саня приходит пораньше.

Пьет кофе, проверяет тетради, смотрит в окно.

Иногда она встает и делает фотографии с разных ракурсов при разном освещении. Мой кабинет, пишет она Горошку.

В вентиляционной решетке живут птицы, они курлыкают и хлопают крыльями, Саня слушает и улыбается.

Ей кажется, она и есть та сумасшедшая на чердаке, которую боятся, потому что она может выкинуть какой-нибудь номер. Мятеж, пожар, дискуссию про феминизм.

Нам у вас нравится, говорят ей дети, у вас холодно, пахнет кофе и поют птицы. Можно писать маркером на доске и не убирать мусор.

Да, говорит Саня, мне тоже нравится. Вы можете приходить сюда, когда вам нужно уединение.

К Сане приходят ее шестой «А» и восьмой «А».

Восьмой «А» состоит из всего седьмого «Г» и части седьмого «А».

Вот как это случилось. Из седьмого «А» вытащили двоечников и прогульщиков и добавили к ним седьмой «Г». Тайно перетасовали, и получился большой сложный восьмой «А».

Прекрасный класс, смеется Анна Николаевна, возьму на урок свисток и кувалду.

Ада Викторовна в учительской перерезает в воздухе черту и говорит: вот так она должна была поделить класс — провести линию в журнале с фамилиями ровно посередине.

Вера Павловна подошла к разделению творчески.

Творчество, сказала она, — это умение проводить отбор, отсекать слабое и усиливать сильное.

Поэтому творчество получилось ангажированным и предвзятым. Умные в одну сторону, дураки — в другую.

Восьмой «А» вваливается в кабинет. Стульев хватает не всем, Горленко садится на подоконник, Лида сидит на коленях у Алешина.

Как ваши дела, спрашивает Саня, как вы провели лето?

Они говорят: мы в ярости, мы не согласны c тем, что нас слили.

Те, которые из седьмого «Г», подписывают свои работы восьмым «Г».

Те, которые из седьмого «А», ходят поодиночке.

Саня приносит на урок рассказ Нины Дашевской «Промельк», там тоже объединили класс.

Они обсуждают, как это: переехать в другой город, прийти на вечеринку, на которой никого не знаешь, видеть промельки в городском пейзаже.

Саня показывает несколько картин Ансельма Кифера, поскольку авторка упоминает его в рассказе.

Саня смотрит на Анжея, этот жест для него. Но он больше не рисует.

Завязал, написал он в ответ, это для маленьких. Он смотрит в окно и скучает, а раньше смотрел на Саню, как будто бог — это она.

Она смотрит в окно и грустит.

Кто-то забыл на подоконнике бутылку «Аква-минерале». Бутылка плавится на солнце. Пластик потеет, испарина сходит с ума и сходится в одно, мается в утреннем свете, сдается и сливается в тяжелую каплю, ползет ко дну.

Саня ползет развлекать их.

Пересказывает текст Данилы Давыдова про смешного человека, который каждый день ходил на работу, но не помнил дорогу, ничего не фиксировал, не замечал.

Мы все так живем, будто спим, говорит Саня.

Просыпайтесь, говорит она и берет мел, вот вам первое входное сочинение: опишите свое утро и дорогу до школы.

Они думают две недели. Жалуются, что писать нечего, до школы идти десять минут, тут скамейка, там дерево. Саня смеется: идите обходными путями.

На урок приезжает кураторка Катя и предлагает Сане консультацию психологини, которая работает с подростками. Они встречаются в «Зуме», психологиня сидит в машине: через полчаса у меня поезд, в чем ваш вопрос?

Она советует Сане работать через инклюзию.

Сделайте с ними театр, говорит она.

Саня понимает, что надо делать театр, оставаться после уроков, больше участвовать в жизни школы.

Но она не может себя заставить.

На уроках я иногда разговариваю с ними не об уроках, говорит мне Саня, это все, что я могу.

В октябре Вера Павловна останавливает Саню в коридоре. Она объявляет, что уходит в отпуск, и просит взять ее седьмой «Б». Саня берет.

Прочитайте с ними «Станционного смотрителя».

Саня кивает.

Они сидят в квартире педорга Жанны.

Катя принесла мантушницу, Юра готовит.

Мне кажется, она сошла с ума, говорит Саня каждому, кто входит в комнату, представляете, взяла и ушла в отпуск. В октябре, добавляет Саня и делает паузу, вдруг кто-то не понял.

Катя предполагает, что ее обязали уйти, так как у нее накопилось много лишних часов отпуска.

И она будет их отгуливать? — удивляется Саня.

Будет гулять, смеется Катя.

Саня заходит в учительскую переодеть сменку. На стуле сидит Евгения Евгеньевна.

А вы не знали? — говорит она. Пал Алексеич запустил отвертку в Иванова. Родители подали на него в суд.

А Вера Павловна здесь при чем?

Так она жена. Бывшая, правда, но неважно. Евгения Евгеньевна взмахивает руками, мол, ну же, не поняли? Муж и жена — одна сатана, не выдерживает она. Их обоих отправили в отпуск, пока все не уляжется.

А, говорит Саня.

А что, без нее хорошо, смеется Евгения Евгеньевна.

К Сане приходит седьмой «Б». Они просят Саню послушать выученные стихотворения. Вера Павловна задала отрывки из Ломоносова и Державина.

Саня открывает учебник под редакцией Коровиной.

О вы, которых ожидает Отечество от недр своих, начинает семиклассник, дерзайте ныне ободренны раченьем вашим показать.

Что такое раченья? — спрашивает Саня.

Мальчик хмурится.

Ты тоже ничего не понял? — спрашивает Саня.

Он улыбается: да, фигня полная.

Можно погуглить, говорит Саня, тебе задание: выяснить, что значат эти слова.

Седьмой «Б» расслабляется, девочки на последней парте разваливаются на стуле, закрывают учебники. Они смотрят на Саню, им любопытно, что будет дальше.

Саня пишет на доске: «маленький человек».

Кого можно так назвать? — спрашивает она.

Точно не меня, говорит девочка с последней парты.

Конечно, ты большой человек, это сразу видно, соглашается Саня.

И класс гогочет.

Когда Саня возвращается в класс после перемены, на столе лежит телефон, зарядка, наушники. У стола стоит высокая черноволосая женщина.

Мы не можем это принять, говорит она и указывает подбородком на телефон.

Ладно, говорит Саня, я только хотела…

Я знаю, перебивает женщина, но мы сами. У нее чистый голос. Она смотрит прямо в глаза.

Саню поглощают фантастические черные дыры. Она меня гипнотизирует, думает Саня, сейчас я отдам ей все свои карточки и напишу все пин-коды.

Саня поворачивается к доске, берет тряпку.

В кабинет заглядывает Нина Ивановна.

Срочно идите к завучу, говорит, она ждет.

Я? — спрашивает Саня.

Да при чем тут вы, поднимает руку завхоз.

Женщина уходит.

Саня продолжает мыть чистую доску.

Стеклышки

В кабинете шестого «А» на стене висит плакат: звездочка и планеты вокруг нее.

Звездочка — это Ваня, командир класса, планеты — его одноклассники, у каждого своя роль: у Иванова — спортивная планета, у Рамиля играют на трубе, у Эли — рисунки, у Дуни — наука. Недавно Маша пририсовала еще одну планету. Это Аркадий, он новенький. У него будет желтая планета, сказала Маша, как его странные глаза.

Планеты вращаются вокруг Солнца, Солнце вращается вокруг центра галактики, а галактики тоже вращаются, говорит Маша.

На плакате написано: «Мы все — части Вселенной».

Саня пишет для Аркадия характеристику: самый грамотный в классе, самый ранимый.

Аркадий сидит на первой парте. В белой рубашке, жилетке, галстуке. Мама провожает его до школы, а он стесняется и убегает раньше.

Иногда он ничего не пишет на уроке русского, сидит, развалившись на стуле. Саня позволяет ему такое, она знает, что он устает быть отличником, послушным сыном, маминым помощником, папиными надеждами, еще у него программирование, кружок по карате, онлайн-курсы по кулинарии.

Аркадий странный, говорит Ваня, Аркадий противоречивый, говорит Саня, в тихом омуте черти водятся, ухмыляется Ада Викторовна.

Аркадий говорит: бонжур, Александра Сергеевна, это платье оттеняет цвет ваших глаз, а потом: бля-я-я, не вдупляю ваши правила.

Он бьется головой о парту, когда Саня ставит ему четыре, а не пять за диктант.

Саня гладит его по спине и ждет, когда все прекратится.

Аркадий успокаивается и говорит: бля, что за нахуй я устроил.

Все хорошо, говорит Саня, давай без мата.

Аркадий вытирает глаза, вставляет в них цветные кнопки и говорит, что он Робокоп. Снова бьется головой о парту. Саня кладет на стол ладонь, чтобы он не поранил лоб.

Аркадий, хватит, кричит Карина. Она защищает Саню. Она сидит на последней парте и пишет на стикере, что хочет быть учительницей, как Саня. А Аркадий хочет работать шеф-поваром. Он отказывается идти на урок технологии с мальчиками, ему не нравится пилить и стругать, он присоединяется к девочкам — они готовят.

После уроков они прибегают к Сане с пакетом еды, это мы приготовили для вас, там нет мяса, кричат они. И ставят на стол полбутылки лимонада, вдруг вы захотите попить, поясняют они.

Дома мы разбираем пакет, там какие-то салаты и кусок торта, все перемешалось, и мы смеемся.

Мне надо будет сказать, что я все съела и мне понравилось, говорит Саня.

Да, ты любишь кухню фьюжн, говорю я.

Когда Аркадий бьется головой о парту, Карина кричит: хватит! И он затихает.

Карина нравится Аркадию, он ее слушает.

На перемене они обнимаются.

Аркадий и Карина стоят в классе и прижимаются друг к другу. Карина выше Аркадия, она гладит его по голове, как ребенка.

Как мило, говорит Саня и выходит из класса.

Когда в класс заходит Ада Викторовна, она делает вид, что ничего не заметила. Подходит к столу, утыкается в телефон.

Весь класс обсуждает новую пару.

Ну у них любовь, восклицает Коля, это нормально?

Это прекрасно, говорит Саня.

Коля вырывает из тетради лист, разделяет его на полоски и пишет записки девочкам. Когда Саня поднимает очередную записку с пола, Коля бросается к Саниным ногам: отдайте, но не читайте, умоляет он.

Однажды Карина садится к Иванову. Они смотрят ютуб на телефоне и смеются. Аркадий переворачивает парту и выходит из класса.

На следующий день он возвращается с разбитой губой и кладет на Санин стол тонкую тетрадь.

Это мой рассказ, говорит он, всю ночь писал.

А что у тебя с лицом?

Упал.

Аркадий?

Я упал, отвалите.

Саня читает крупный неровный почерк. Аркадий пишет про марсианина, на которого напали земляне, в тексте много выстрелов, взрывов, крови. Аркадий перечисляет виды оружия, стратегии наступления.

Мой папа военный, говорит он, я в теме.

Саня оставляет комментарий по тексту.

Ты как тот марсианин у Брэдбери, добавляет она.

Какой еще марсианин? — спрашивает Аркадий.

У них золотые глаза, говорит Саня, как у тебя. И живут они в доме с хрустальными колоннами, на поверхностях которого оседает магнитная пыль.

Ого, говорит Аркадий, у меня тоже дома есть пыль.

Когда Саня волнуется, она чувствует запах пыли. Она говорит: у меня такая реакция на стресс, я чувствую пыль.

Пыль, которая спит на летнем асфальте и просыпается осенью, когда идут дожди. Пыль скатывается в мокрые шарики и лежит под бордюрами.

Сушится на Санином принтере, на книгах, на подоконнике.

Она пахнет осенью и тревогой.

Саня идет в школу, ступает по желтым листьям. Они потемнели и размокли от дождя. Проселочная дорога, осыпанная щебнем, березовая аллея, колокола.

За воротами школы останавливается машина, из нее выходит человек в военной форме. Саня видит сначала форму, потом сапоги, вспоминает ту зиму.

Сапоги идут прямо на Саню, и она отступает в сторону.

Сапоги как будто не замечают ничего, и глаза — они проходят сквозь Саню, словно ее нет. Глаза как листья, желтые с коричневыми крапинками, как у Аркадия, но злее.

В спортивном зале девочки репетируют танцы, с ними Аркадий.

Наталья Власовна включает на телефоне музыку.

Еще раз, говорит она и поднимает руки.

Они стоят вразнобой и двигаются как бесноватые из балета «Весна священная», то есть прыгают в свое удовольствие.

Слушайте свое тело, подсказывает Наталья Власовна, раскройтесь, раскрепоститесь, забудьте про голову, только руки, только вращение.

Девочки и Аркадий плавно вращают бедрами, изгибают тела.

Наталья Власовна хлопает в ладоши: стоп.

Она оборачивается: в дверях стоит человек в военной форме.

Я его забираю, говорит он и смотрит на Аркадия.

Не-е-е-ет, кричит Аркадий и сгибается пополам.

Наталья Власовна вертит головой и не знает, что делать.

Иди, Аркадий, не надо спорить с отцом.

Когда Аркадий подходит к дверям, отец сжимает его шею сзади, как бы обнимая и давая понять: я рядом, я контролирую, такая моя любовь.

В классе Аркадий и Ваня смотрят «Тикток»: «типичный батя» громко размешивает чай, громко отпивает из кружки и крякает от удовольствия.

А еще он чистит свои сапоги: выходит в подъезд и наяривает их щеткой, говорит Аркадий, и мальчики снова хохочут.

Звенит звонок, но шестиклашки продолжают сидеть в телефонах, кричать, бегать друг за другом, отнимать пеналы, лежать на подоконнике, сидеть под партой.

Саня стоит у доски и смотрит на них, ей не хочется говорить про корни с чередованием, непроизносимые согласные, приставки пре- и при-, суффиксы — ин- и — енн-.

В класс заглядывает Ада Викторовна.

Что происходит? — спрашивает она.

Такой день, пожимает плечами Саня, затмение.

Какой учитель, такое и затмение, бросает Ада Викторовна и хлопает дверью.

А давайте смотреть на затмение! — кричит Аркадий и бежит к окну.

Никакого затмения там не видно. Видно серое небо, серый асфальт, школьные ворота.

Чтобы смотреть на затмение, нужны специальные фильтры, говорит Саня, иначе будет ожог сетчатки.

Какие фильтры?

Есть особенные очки. Или кусочек стекла.

У вас есть такие очки?

Дома Саня разбивает бутылку над раковиной, потом берет зажигалку и нагревает кусочек стекла. Идет на балкон, смотрит через стекло на небо.

Однажды после уроков Саня сидит в столовой и проверяет домашку.

Она открывает тетрадь Аркадия и читает его крупный почерк.

Говорят, что стеклышки — это осколки солнца. И через стеклышки можно увидеть затмение. Возьмешь стеклышко, посмотришь на солнце и увидишь темные пятна. Говорят, что стеклышки — это осколки мира. Маленькое стеклышко способно отражать в себе гораздо больше, чем оно само. Оно вбирает кусочек неба, кусочек асфальта, край дома. Если собрать все стеклышки вместе, то в отражении мы узнаем землю. А это значит, что земля — это тоже стеклышко. Стеклышко Вселенной.

Конференция по Достоевскому

За стадионом находится гимназия. Первого сентября мы слышали женские торжественные голоса, усиленные микрофоном, детские песни. В мае — выпускные вальсы, стихи.

Это хорошая гимназия, говорю я Сане, я хочу, чтобы ты отправила им СV.

Это хорошая гимназия, отвечает Саня, я ничем не смогу им помочь.

Почему надо обязательно помогать? У тебя синдром спасателя, это ненормально.

Саня тянет за угол шопер, висящий на спинке стула. «Быть учителем — это нормально», говорит шопер.

В ноябре Саню отправляют на конференцию по Достоевскому. Нинель Иосифовна присылает войс: сходите и напишите нам отчет.

Это хорошая гимназия. Все собираются там.

В этот день идет первый снег. Он рассыпается, как пенопласт, сухой и токсичный. Такой снег не тает, пластиковые крупинки сносит ветром, и они оседают на обочине. Саня надевает пуховик, натягивает капюшон. Какой будет эта зима, думает она, не такой снежной, как прошлая.

Саня проходит в раздевалку: надо снять куртку, надеть бахилы.

Широкая лестница, второй этаж, маленький класс.

Участники конференции, учителя, сидят за партами. На стене плазма, на плазме знаменитый портрет Достоевского. Тот, что висит в Третьяковской галерее, серое пятно в золотой раме. Его лицо как бы говорит нам: нет никакого исхода, давайте просто посидим и подумаем. Свою знаменитую страшную спешку он сжал руками и прикладывает к коленям, как лист подорожника, чтобы не болело.

Учительницы выступают с докладами, они подготовились. В классе один мужчина, сын руководительницы методического объединения, он рассказывает биографию писателя из Википедии.

Саня скучает: то берет телефон, то кладет на парту, рассматривает потолок, стены, присутствующих. Из этого блуждания ее вырывает один доклад, один-единственный, достойный внимания, говорит мне она. Женщина принесла книгу «Огонь с Божедомки».

Господи, кого несет на ночь глядя, Виссарион Григорьич, друг любезный, читает женщина.

Саня поднимает голову.

Как говорить с детьми о том, кого и взрослые понять не могут? — продолжает женщина. Что можно принести на урок?

«Преступление и наказание» им еще рано, но «Мальчик у Христа на елке» читают уже в шестом классе — как вам такое? — спрашивает Саня.

После такого чтения Санины шестиклашки погружаются в странное состояние, они не понимают, то ли им просить о спасении, то ли спасать самим. Обсуждают жизнь нищих, бездомных, бомжей. Маша плачет, Иванов советует не давать таким людям денег.

Они их сразу пропивают, говорит Иванов.

Ну и что? — отвечает Саня. Если просят, надо дать — так считал Достоевский.

Да кто он такой?

Просто человек из девятнадцатого века, пожимает плечами Саня, просто человек.

После докладов в гимназии идут в музей, который находится в соседнем здании. Все фотографируются. Музейная работница показывает экспонаты. Фигуративная живопись, пейзажи, голова красноармейца из глины, черно-белые кадры Афганской войны, национальные костюмы, прялка.

Снова выступления. Звучат слова «талант», «гений», «шедевр», «роскошь».

Все то, что Беньямин называл фашизмом в культуре.

Одни владеют даже не словом, а блеском слова. И чем больше блеска, тем выше их статус. Другие — в глубине кадра, они неразличимы, им нет места в каноне.

«Станьте солнцем, вас все и увидят», писал Достоевский, а сам высвечивал нам ребенка, загрызенного собаками. Замученный человек в лучах солнца — вот что такое Достоевский, думает Саня.

Саня ерзает на стуле, на нее шикают, как на ученицу.

Выходят новые участники. Мужчина читает реферат об Александре II, а заодно рассказывает о своем хобби.

Нумизматика, говорит он, это искусство с большой буквы.

В пакете у него монеты, он их достает и показывает. Саня не понимает, где во всем этом Достоевский.

Она пишет Горошку: это дурдом. Это постмодернизм, отвечает он, всего лишь.

В конце нужно заполнить короткую анкету: назовите ваше любимое произведение Федора Михайловича. Саня пишет: из всего Достоевского больше всего люблю воспоминания Анны Григорьевны. Оставьте свой имейл. Саня оставляет.

Почти каждый день ей на почту приходят рассылки от руководительницы методобъединения: всероссийский конкурс чтецов, нужна помощь на конференции, приглашение на экскурсию, международный фестиваль «Жаркое пламя», литературный квест «Знаем ли мы пьесу „Чайка“».

Письма сами ложатся в папку «Спам», Саня восхищается их самокритикой.

После конференции Саня выходит на улицу и набирает маму.

Мама читала «Крутой маршрут» полночи, не выспалась и теперь чувствует себя не очень.

А книга как тебе?

Очень понравилось, теперь папа читает.

Трудно представить, что один человек мог такое устроить, говорит Саня.

Но он ведь и много хорошего сделал.

Саня вздыхает.

Что, например?

Выиграл войну, стройки по всей стране, заводы.

Мам…

Разве нет?

Ты сходила к врачу?

Да, выписали таблетки, если не поможет, сделаю МРТ.

Хорошо.

Да.

Не читай по ночам. Не смотри телевизор. Больше гуляй и береги себя.

Саня идет по бульвару, складывает из глаголов дом советов. Произносит их как молитву, которая маме поможет.

Саня направляется в кабинет завуча. На конференции было весело, интересно, полезно, скажет она в качестве отчета. И это все? — спросит Нинель Иосифовна. И Саня кивнет.

В кабинете Нинель Иосифовны продолжается ремонт, она переехала в подсобку за классом технологии.

Саня открывает дверь подсобки.

Они сидят там, обратив стулья к центру.

Нинель Иосифовна, Ада Викторовна. Инспектор подразделения по делам несовершеннолетних Екатерина Ильинична: голубая рубашка с погонами.

Екатерина Ильинична добродушная и улыбчивая. Она умеет разговаривать и с хулиганами, и с учителями. Хулиганам она говорит: я на вашей стороне, сложности — это не страшно. Учителям: мы его накажем, примем меры, больше не будет сложностей. В том году Саня написала докладную на Лиду: та ела семечки на уроке и плевалась на пол. Напишите докладную, посоветовала Зинаида Денисовна. Саня послушалась. Лиду вызвали к Екатерине Ильиничне, так Саня узнала о существовании полицейского персонажа в школе. Ее как будто бы все боялись, но на самом деле она никогда не кусала, да и лаяла мало.

Вы мне такую собаку подкинули, сказала потом Лида, из-за вас у меня большие проблемы.

Саня опешила. Хотела извиниться, но так и не нашла, что сказать.

Они сидят там, обсуждают прогулы. Анжей водит глазами по потолку. Его мама, красивая черноволосая женщина, смиренно сидит на стуле. Саня замечает на ее скуле синяк, замазанный пудрой.

Комиссия будет в среду, говорит Нинель Иосифовна.

Хорошо, отвечает женщина. Ее голос хриплый на этот раз, черные дыры глаз — в красных прожилках.

Надо, чтобы мальчик, они говорят об Анжее в третьем лице, в чем-нибудь поучаствовал, проявил себя.

Хорошо, повторяет его мама.

Саня думает несколько дней, а потом решается.

На уроке Саня просит восьмиклассников составить облако слов к понятию «родина».

А как писать: с большой или маленькой буквы?

Хороший вопрос, а что для тебя родина?

Ну, страна.

Тогда пиши с большой.

Саня получает в основном слова, которые по Лакану можно отнести к категории «воображаемое»: «Россия», «долг», «отечество», «защита», «победа».

Никто не написал «Дудиново», никто не написал «мама», «семья».

Что насчет вашего любимого места в селе, спрашивает Саня, есть у вас такое?

Здесь скучно и странно.

Тоска, нечего делать.

Какие места, школа, что ли?

Мечтаю отсюда уехать.

Моя комната.

Да мне пофиг на ваше село.

Памятник у братской могилы, мы там тусим.

Расскажите мне о людях, которые живут с вами в селе, о ваших соседях, знакомых, о тех, кого вы встречаете на улицах.

Да мы никого не знаем, бросают они. Даже говорить не о чем.

Саня набирает в легкие воздух, держит его в себе, сколько может, а на выдохе говорит: будем делать театр. Будем исследовать место, в котором живем, разговаривать с людьми. Вы когда-нибудь слышали слово «вербатим»?

Вербатим

Саня выводит на экран цитату Пруста: «Художник — это гражданин неизвестной родины».

Что думаете?

Зачет чуваку.

Он не знал, где родился?

А вы знаете?

Мы в России.

Во всей сразу?

В этом поселке. Вы знаете свой поселок? Домашка такая: разделиться на команды по три-четыре человека, каждая команда будет стоять в определенном месте и брать интервью у жителей села. Мы соберем материал и смонтируем пьесу.

Горленко бежит за женщиной.

Подождите, кричит он, размахивая телефоном.

Женщина оборачивается и ускоряет шаг.

Как вы относитесь к нашему селу? — орет Горленко. Какие у вас запахи? И смеется, не может сдержаться. Стоит, согнувшись пополам, и хохочет.

Ты чего? — спрашивает его Ян.

Она думает, что я к ней пристаю. Или хочу грохнуть.

А ты хочешь?

Фак, она от меня не уйдет, говорит Горленко, решительно смотрит вперед и идет за женщиной.

Осипова, Харитонова иДэн подходят к старику. Он сидит во дворе на скамейке, пьет пиво «Охота»: быстро делает большой глоток и морщится.

Какие у вас ассоциации с нашим селом? — начинает Осипова.

Старик поднимает мутные глаза.

Вам здесь нравится?

Дэн толкает Осипову в бок: пойдем отсюда. Осипова продолжает стоять, тогда Дэн тащит ее за рукав.

Может, стрельнем у него сигу? — говорит Харитонова.

И все прыскают.

Лида и Алешин держатся за руки, с ними Смирнова — они стоят на тротуаре, высматривают новую жертву. Девушка гуляет с собакой. Ребята дожидаются ее и идут параллельно c ней. Алешин включает диктофон на телефоне.

Какие у вас ассоциации с нашим селом? — спрашивает Смирнова.

Чего? — говорит девушка.

Что вы можете сказать о людях, живущих здесь?

Каких еще людях?

Ну местных.

Не знаю, люди как люди, нормальные люди. Трудолюбивые, живут своим огородом, работают, растят детей. Странные люди…

Ян, Вилкина и Царапкин сидят на остановке. У Яна звонит телефон, и он отвлекается. Приезжает маршрутка, из нее выходят женщины, они смеются и что-то обсуждают. Вилкина вскакивает и показывает Яну руками, мол, хватит говорить, надо записывать. Царапкин сидит на остановке, болтает ногами. Ян кладет трубку, и ребята неуверенно бредут за женщинами по березовой аллее, подначивая друг друга. Женщины оборачиваются.

Здрасте, говорит Вилкина, а можете нам помочь?

Настя и Анжей караулят у «Магнита», тишина, покупателей нет.

Настя зевает. У Анжея в руках большой фотоаппарат. Настя просит не фотографировать ее и закрывает ладонью объектив. Анжей уворачивается и делает несколько неровных кадров. Из магазина выходит Рина.

Хотите? — спрашивает она и протягивает газировку.

Буду поступать в творческий вуз, говорит Рина, когда они с Саней едут в маршрутке, на режиссера или оператора. Что вы посоветуете мне почитать?

Посмотри работы художников, начни с Возрождения, у меня есть Микеланджело, принести?

Рина кивает.

Я выбрала фотографию, говорит она через неделю. В Многоярославце есть фотокружок. Там все старенькое, и преподаватель, и помещение, короче, не очень там, но зато дают фотоаппараты.

Там дают фотоаппараты, говорит Саня, сходи, узнай. Я думаю, тебе понравится.

Не хочу я фотографировать, отмахивается Анжей.

Анжей сосредоточенно смотрит в объектив. Лида оборачивается и позирует, приподнимает юбку. На Анжея налетает Алешин, бьет его в ухо.

Не снимай ее, понял?

Настя выходит вперед.

Вали отсюда! — кричит она.

Потом встает рядом с Анжеем.

В классе Саня составляет парты в полукруг, нарушает структуру власти.

Садитесь как хотите. Что вы мне принесли?

Нам ответили три человека, говорит Осипова, я вам пришлю.

У меня история от бабушки, говорит Горленко, я думал, диктофона не хватит, она час меня лечила, мы даже познакомились.

Горлом предпочитает постарше, иронизирует Ян.

Горленко показывает ему средний палец.

Ян, что у вас? — спрашивает Саня.

У нас кое-что угарное, мы трех теток выцепили.

Анжей? — спрашивает Саня.

Он снимал порно, перебивает Горленко, и дрочил в кустах, да, дрочила?

Анжей передает Сане фотоаппарат, и она смотрит снимки. Девушка с собакой, старик с пивом, женщины крестятся перед церковью, Настя у магазина, Настя на скамейке, Настя в прыжке, Настя смеется.

Некоторые очень хорошие, говорит Саня и улыбается, сделаем небольшую выставку в стиле фильма о фильме. Распечатаем и повесим картинки у входа в актовый зал.

И сами напишем пьесу, вы говорили, добавляет Дэн.

И сами напишем вербатим.

И сами его сыграем, продолжает Харитонова.

Да, устроим читки, как в модных театрах.

За вокзалом Саня перелезает через забор и идет по мерзлой земле. Дует холодный ветер. Саня скользит в кроссовках. Надо купить зимнюю обувь, вспоминает она. На спуске Саня поскальзывается и падает. Лежит на спине и смотрит вверх. Я выгляжу глупо, думает она, я так глупо выгляжу, что у меня нет сил на себя смотреть. Она вспоминает начало, тот год: она шла и падала, перелезая шлагбаум, лежала и думала про метафоры, а теперь думает про Харитонову, Осипову, Горленко, Анжея, Настю. Думает, что все получается.

Они пошли на выставку. Это были фотографии советского времени, черно-белые, в зерне. Он смотрел на них, а потом сказал: что-то там есть.

Что есть?

Что это все было на самом деле, было когда-то давно.

Конечно, было, засмеялась Саня, и Анжей покраснел, замолчал.

Саня идет по цыганскому кварталу, как по поселению на Новой Риге. С двух сторон высятся уродливые гофрированные заборы, за которыми ничего не видно. На пустыре у помойки стоит мальчик лет пяти-шести, у него в руках пластмассовый автомат больше его роста, он держит его вертикально к земле.

Саня сворачивает с основной дороги, здесь заборы истончаются, в просветах видны деревянные дома.

Саня медленно подходит к тому бревенчатому дому. Вокруг дома сухая желтая трава. Саня стучит. Открывает высокая женщина, у нее черные волосы, черные бусы и длинная черная юбка.

Та, которая дала Сане моток ниток, мама Анжея. Я сама себя накрутила, думает Саня, сама наделила эту женщину какой-то тайной, потому что она цыганка, на самом деле все проще, все всегда оказывается проще, чем я себе воображаю.

Женщина открывает и отступает вглубь.

Саня входит. Высокое крыльцо, перила, запах мокрой земли. На газете сушатся травы.

В комнате сумрачно, небольшое окно, большое зеркало. В зеркале отражаются кусочек кровати, кусочек шкафа из дальней комнаты. Комната маленькая. Низкий потолок, низкий подоконник, шифоньер, старый комод. Тянет холодным, сырым.

Глаза женщины блестят в темноте.

Саня хочет, чтобы она сказала: с мамой будет все хорошо, она не болеет. Или: приготовься, детка, все будет плохо. Откуда вы знаете, спросит Саня. Никто ничего не знает, все в руках Господа. Ладно. Тогда что все это значит? У тебя голова так устроена, что тебе все сложно дается, — ответит цыганка, — у тебя даже буквы путаются и слова могут исчезать, но что-то тебя изменит.

Спасибо, что пришла, говорит женщина.

Саня кивает.

Женщина подходит к стене, щелкает выключателем. Загорается желтый свет.

Измученные сыростью обои — как потускневшие фрески. На них ручейки подтеков, черепки ДНК. В них записано все, что произошло к тому моменту. Ничто никуда не исчезает, все остается в форме невидимых клеток, рассеянных по воздуху.

Женщина протягивает Сане пачку бумаг.

Вот его рисунки, говорит она, возьми их, надо, чтобы мальчик в чем-нибудь поучаствовал, проявил себя, они так сказали.

Саня берет рисунки.

Не волнуйтесь, говорит, все будет хорошо, его не отчислят, не отберут у вас, что-нибудь придумаем.

У меня мама все время сидела вон там, говорит женщина.

И Саня отступает в сторону.

Там стоял стул со спинкой, она все время сидела. К ней приходили с вопросами, просили погадать, а она уже ничего не могла, почти ничего не видела. Я не догадалась записывать ее мысли, слова, иногда она рассказывала интересное, про себя, про свою юность, про место, в котором выросла.

В классе Саня подходит к флипчарту, берет маркер.

Что есть в нашем селе? Перечислите основные объекты.

Анжей говорит: школа.

Дэн: музыкалка, стадион.

Харитонова: «Магнит», «Пятерочка».

Царапкин: Дом культуры, но он не работает.

Вилкина: а библиотека у нас есть?

Лида: трасса и памятник этот военный у трассы.

Саня записывает на доске: школа, Дом культуры, стадион, «Пятерочка», «Магнит», березовая аллея, пруд, церковь, братское захоронение, воинская часть, остановка, пятиэтажки, дворы.

Еще мы нарисуем карту, отметим на ней интересные места, повесим у нас в кабинете.

Вместо Пушкина? — спрашивает Настя.

Вместо них всех.

Мама

Когда мама заболела.

Когда Санина сестра в своем репертуаре посреди нашего отпуска написала: так-то и так-то, ничего не объясняя и не стараясь смягчить.

Когда Саня стояла в очереди на посадку.

Когда Саня плакала в очереди на посадку.

Когда маме сделали операцию.

Когда Саня забирала в больнице гистологию.

Когда нужно было каждые полгода делать УЗИ печени, потому что там начинаются метастазы.

Когда Саня привезла маме из Вены блокнот, чтобы она записывала и осознавала.

Когда сестра привезла маме собаку, чтобы она чаще гуляла и отвлекалась от осознавания.

Когда ничего не помогло.

Остались ее дневники. Пять блокнотов из пяти европейских стран, в которых мама никогда не бывала. Каждый день новая запись, три-четыре предложения родным почерком.

Звонила Саня, у нее все хорошо. Сережа погулял с Фином. Спала опять плохо, до двух смотрела «Игру престолов», Аленушка скачала в интернете.

Сережа купил молока, и я напекла блинчиков. Ходила на дачу, прополола морковь. Звонила Алена, приедет на выходные. Сережа отдыхает после обеда.

Получили открытку от Сани. Погуляла с Фином, потом были с Сережей на даче. Долго не могла заснуть, мысли всякие.

Сварила обед, прибралась. Спала плохо. Сережа поехал в город оплатить счет за квартиру. До ночи читала «Крутой маршрут», Саня заказала на «Озоне».

Долго не могла заснуть, ворочалась. Проснулась поздно. Смотрела «Модный приговор». Прогулялись с Фином до дачи. Сережа заказал доски. Приготовила окрошку. Звонила Аленушка. Ждем завтра.

После всего Саня написала мне один имейл. А потом исчезла на месяц.

Читаю мамины записи, написала она. Каждый день как будто ничего не происходит, но среди этого все ее дни наполнены смыслом, это видно по тому, как спокойно она пишет, с какой к нам любовью.

И замолчала. Бросила меня. Я стою в больнице, везут каталку, я хочу пойти тоже, но Саня останавливает: не надо.

Я возвращаюсь в Многоярославец и пишу ей каждый день. Ответов нет.

Все началось давно — мамина онкология, потом ремиссия восемь лет. Саня сначала жила в страхе, а потом успокоилась, перестала бояться. Мама семь лет исправно делала УЗИ, а в ковид перестала, всем было не до этого.

Именно в это время они и появились, метастазы, когда никто их не ждал, когда все поверили в чудо.

Саня заметила у мамы тремор головы. Это было в конце весны. Она приехала к родителям и увидела эти незаметные перемены, метафоры разрушения, миллионы невидимых деструктивных клеток, разбросанных по дому, по городу.

Сьюзен Сонтаг в работе «Болезнь как метафора» пишет, что раковые клетки, произошедшие от материнской опухоли, основывают колонии в удаленных частях тела. Действуют как имперское государство, захватывая и порабощая новые территории, чтобы принести в них мучительную смерть.

Саня видит во сне двух жирных птенцов в закрытой комнате, птенцы сидят на столе и едят с него. Во сне она хочет открыть окно, раздвинуть плотные шторы, но ничего не получается.

Сонтаг пишет о раке как о пороке взбесившегося обжорства: голодные клетки пожирают организм и не могут насытиться — неконтролируемое восстание как следствие жесткого подавления (чувств, слов, желаний).

Всю осень Саня не видит маму, ей остается только голос.

Мамин голос, который никогда не жалуется: ничего не случилось, чувствую себя более-менее, есть слабость, но это после ковида.

Мамино самоотречение всегда вызывало у Сани восхищение, но теперь она его ненавидит.

Слабость после ковида длится несколько месяцев. Сестра покупает маме новые таблетки, мама пропивает курс полностью.

Как ты, мам? — спрашивает Саня по телефону.

Мне уже лучше, слабость проходит.

Но лучше не становится. Никто об этом не знает, кроме папы. А папа делает вид, что ничего не происходит. То есть тоже как будто ничего не знает.

Они решили молчать, кричит Саня, понимаешь, они так решили, бля! Они не хотели нас беспокоить, что за чушь!

После Нового года сестра едет к родителям, тут все и выясняется. Мама лежит и встает уже редко.

Вызывают скорую.

Маму кладут в палату, делают КТ брюшной полости, диагноз не ставят, говорят: полежите в палате, мы будем давать вам обезболивающие.

Саня звонит после школы, мама говорит, что хочет домой, в палате насекомые, страшный матрас, вчера женщине ампутировали ногу, она кричала.

Хочу домой, говорит мама.

Я понимаю, отвечает Саня.

Но зато я смогла поесть, добавляет мама, нам давали кашу и чай.

Саня злится, повышает голос.

При чем здесь еда, мам, неважно, что вам давали, какой диагноз поставил врач?

Не знаю, подозрение на перитонит, нужно МРТ, у нас его нет, надо ехать в Тверь.

Саня долго ничего не понимает, ни о чем не догадывается, всю осень они лечили ковид, мигрень, отравление, перитонит.

Едут в Тверь. Мама полулежит на заднем сиденье на папиных коленях.

МРТ-диагностка, молодая медсестра не может сделать контраст, не может найти вену. Маму мучают несколько часов, медработники меняются, но добавить контраст не получается. Делают так.

В какой-то момент мама отключается. Вызывают скорую, маму откачивают и отправляют домой.

Пока мама лежит на каталке в коридоре больницы, сестра забирает результат МРТ. Выходит докторка, протягивает бумаги.

Мужайтесь, говорит она, метастазы в печени, костях, почках, все тело ими нашпиговано.

Что нам делать? — спрашивает сестра.

Организуйте ей максимальный комфорт.

Саня слушает сестру по телефону и ревет.

Я приеду, завтра возьму дни за свой счет и билет, говорит она.

На следующий день у Сани температура сорок.

Выздоравливай, говорит мама по телефону тихим голосом, не нужно ехать в таком состоянии.

Саня теряет еще неделю. Время, которое могла бы провести с мамой.

Мама лежит, укрывшись простыней, ей все время жарко, хотя в комнате свежо, прохладно.

Саня держит маму за руку и читает рассказы Зощенко. Мама улыбается — ей нравится Зощенко.

Покажи, как ты ведешь уроки, просит она.

Саня загружает видеозаписи уроков, поворачивает монитор к маме.

Видно, что тебе это нравится — быть в классе, вести уроки, говорит мама.

Саня улыбается.

Да, мам.

У мамы сохнут губы, покрываются тонкой корочкой, и Саня их смачивает, заставляет маму пить. Заставляет ее поесть, одну ложку, две: не могу, постарайся, за Алену, за папу.

Саня сидит рядом и держит маму за руку, не хочет понимать, что все кончено, не может смириться.

Поэтому она ищет. Гуглит всю ночь, и следующий день, и снова ночь. Ей нужно любое средство, новая технология, инновационный метод. Деньги найдем, говорит сестра, должно быть лекарство, ищи.

И Саня находит.

Саня записывается на консультацию в Центр онкологии им. Блохина.

Они с папой делают доверенность на получение информации о маминой болезни.

Саня едет в Центр онкологии, это огромная территория со своей инфраструктурой, спецификой жизни.

Получает талончик, сидит в очереди много часов, смотрит на дверь, на табличку «Специалист по иммунологии».

Присаживайтесь, рассказывайте, что у вас, говорит докторка.

Саня рассказывает. Иммунологиня обнадеживает, говорит, есть надежда.

Я выпишу вам два препарата и схему лечения, при меланоме они дают хороший иммунный ответ. Ваша задача — найти эти лекарства.

Рекомендовано проведение иммуноонкологической комбинированной терапии по схеме Ипилимумаб в дозе 3 мг/кг массы тела в/в капельно раз в три недели + Ниволумаб в дозе 1 мг/кг массы тела раз в две недели.

Это дорогие препараты, врачам в вашей больнице нужно будет заказать такие лекарства, а это почти весь их бюджет, ваша задача — убедить врачей. Оденьте маму красиво, накрасьте: румяна, помада, — пусть держится молодцом и улыбается.

Саня хочет сказать, что мама не сможет сама прийти на комиссию, не сможет стоять и улыбаться. Ей дают сильные обезболивающие, от которых ее тошнит и путается сознание. Уже поздно. Но Саня верит.

Звонит папе и говорит, что надежда есть.

Есть надежда, кричит она в трубку, мы живем в правильном мире, в нем есть наука, открытия и гуманизм!

А потом мир снова обрушивается, в нем бюрократия, коррупция, капитализм.

Препаратов нигде не найти. Нигде не купить. Не заказать. Не получить квоту.

Саня снова гуглит статьи, исследования, форумы: кто-то пишет, что в одной частной клинике можно пройти такое лечение по ОМС или платно.

Саня звонит, главврач называет цену. Он готов нас принять, пишет Саня сестре.

Заказывают специальный борт для лежачих больных.

Машина приезжает в пять утра, маму укладывают на носилки.

Едут по ровной скоростной трассе, но машину трясет, и Саню трясет, и все вокруг — прыгающее и абсурдное, как в состоянии бардо, которое описывает Джордж Сондерс.

Саня держит маму за руку.

Смотрит в окно: медленно рассветает.

Саня гладит мамину руку; мама то приходит в себя, то забывается.

В Москве начинаются пробки. Приезжают только к полудню, главврач уже ушел.

Я жду их в приемном отделении, мы переписываемся, через полчаса приезжает Санина сестра.

Маму долго оформляют. Делают тест на ковид. Отвозят в палату.

Ей нужна сиделка, говорит медсестра.

Сестра начинает бессмысленную процедуру сдачи анализов, чтобы ее допустили в палату сиделкой.

Возвращается главврач, говорит, что сделал осмотр.

Вы привезли умирающего человека. (Это звучит как обвинение.) Мы отправим ее в реанимацию, будьте на связи.

А сиделка? — спрашивает сестра.

Уже не нужна.

Саня не спит много ночей.

Утром едет к маме, ее пускают.

У мамы спутанное сознание, но она узнает Саню и улыбается.

А потом не узнает.

Однажды Саня приезжает и видит, что мама привязана к медицинской кровати. Саня развязывает ремни; прибегает медсестра.

Она вырывала катетер, говорит, а это опасно для жизни, мы ее привязали, это в целях безопасности.

На следующий день маму забирают домой. И под утро она умирает.

Саня с папой накануне вечером едут в родительский дом, взять ампулы с обезболивающим.

Утром звонит сестра.

Сань, мама больше не дышит, что мне делать?

Саня вдыхает и застывает.

Вызвать скорую? — спрашивает сестра.

Саня задыхается, не может ответить.

Утром падает одуряющий белый снег.

Маму хоронят рядом с бабушкой и тетей Алей.

Саня слышит барабаны своего сердца.

В детстве мы делали секреты из стеклышек, пишет Саня Горошку. Берешь фантик от конфеты, накрываешь его стеклышком и закапываешь. Посыпаешь стеклышко землей, утрамбовываешь холмик, и секрет готов. Так же и с людьми. Засыплют, утрамбуют, и всё. И никто не знает, что там дальше. Потому что секрет.

Читки на сцене

1. УЛИЦЫ

Закрытое пространство. Тихо. Темно. Со сцены в темноте начинают звучать голоса.

ГОЛОС. Улица Пионерская.

ГОЛОС. Улица Цветкова.

ГОЛОС. Улица Ветеранов Труда.

ГОЛОС. Аллея Новорожденных.

ГОЛОС. Центральный парк.

ГОЛОС. На Пионерской — школа.

ГОЛОС. Цветков был директором совхоза, здесь выращивали свиней породы ландрас, все о них знают, это наша гордость.

ГОЛОС. Аллея Новорожденных, она же аллея имени Ларисы Барановой, в память о комсомолке, заболевшей неизвестной тогда у нас болезнью — раком, ну так и назвали.

ГОЛОС. Ивовая улица, Ивовый переулок.

ГОЛОС. Речка Перинка, так и хочется полежать.

Голоса перемежаются звуками музыки. Музыка набирает темп. Переходит в шум. Включается свет. Включается запись. Звуки улицы.

2. АССОЦИАЦИИ

На полу лежат десять человек. Произносят ассоциации.

ГОЛОС. С утра у остановки толпа, весь поселок здесь, работа в Многоярославце, надо ехать, а еще семи нет.

ГОЛОС. В селе жизни нет.

ГОЛОС. Ильинское, Неделино. Смерть.

ГОЛОС. Жопа мира.

ГОЛОС. Дом, район, в котором вырос.

ГОЛОС. Застройки шестидесятых.

ГОЛОС. Несколько пятиэтажек.

ГОЛОС. Частный сектор.

ГОЛОС. Да какое там, избушки на курьих ножках.

ГОЛОС. Живут своим огородом, трудоголики.

ГОЛОС. Одни алкоголики и остались.

ГОЛОС. Аптека, амбулатория, шприцы на дороге.

ГОЛОС. Пятиэтажки, тишина, двуспальная кровать.

ГОЛОС. Скучно, темно.

ГОЛОС. Тихое село, спокойное.

ГОЛОС. Много зелени, шумно. Шум-гам.

ГОЛОС. Темнота зимой, зелень летом.

ГОЛОС. А как здесь дышится, а какие закаты!

ГОЛОС. Гопники, алкаши, таджики.

ГОЛОС. Тишина. Двуспальная кровать.

ГОЛОС. Красный цвет.

ГОЛОС. Цвет блеклый, потертый.

ГОЛОС. Мало домов, ни одной парковки, практически тишина, исключая некоторых недоумков.

ГОЛОС. Голуби… Ну вот серьезно, посмотрите на них. Еще собаки на улицах.

ГОЛОС. Магазины, связанные с продуктами.

ГОЛОС. Аптеки, пивнухи. Свалка неработающих тракторов.

ГОЛОС. Скучно, для молодежи ничего нет.

ГОЛОС. Весело. Звуки выпивших мужчин под окнами.

ГОЛОС. Всё одинаково, все одинаковые, просто ко всему надо привыкнуть.

ГОЛОС. Село, в которое люди приезжают поспать, а в остальное время они работают.

ГОЛОС. Спальное место, чтобы спать.

ГОЛОС. Люди работают целый день и приезжают сюда поспать.

ГОЛОС. Никто не работает, нет здесь работы.

ГОЛОС. Скучно. Скучновато в поселке. Когда выбираешься в центр, все по-другому ощущаешь, и людей, и всё, хочется жить. А тут хочется спать.

Ребята «просыпаются», трут глаза, поднимаются, сидят или стоят. Фоном начинает звучать музыка. Пространство оживает. Темп нарастает.

3. СРАВНЕНИЯ

ГОЛОС. Земля и небо по сравнению с Москвой, нет интеллигенции никакой.

ГОЛОС. А что в Москве? Муравейники, кольцо, дорогая тесная жизнь.

ГОЛОС. Все деловые. Москва-Сити.

ГОЛОС. Парк Горького, скейты, велосипеды, движуха.

ГОЛОС. Много народа. Суета.

ГОЛОС. Там не живут, там коптят, все закоптили, неба уже не видно.

ГОЛОС. Шорох колес на парковке.

ГОЛОС. Кофе с собой, кофе-бамбл, водичка за двести.

ГОЛОС. Давка. Переходишь дорогу на светофоре, а на тебя толпа зомби.

ГОЛОС. Я туда вообще не езжу.

ГОЛОС. Духовная пустота, ни природы, ни гармонии.

ГОЛОС. Я сказал бы, приезжайте к нам на Колыму как бы, но вы и так здесь.

4. ИСТОРИИ

ГОЛОС. Бабушки тут сельские замечательные, пока сидишь, обязательно кто-нибудь подсядет и всю жизнь расскажет. И это так трогательно, выслушиваешь до конца, даешь ей какой-то положительный заряд, они нуждаются в этом.

ГОЛОС. Молодежь какая интересная, так и хочется к ним подойти, про жизнь поспрашивать.

Ребята садятся на стулья, как бабушки на лавочки у подъезда.

ГОЛОС. Такая забавная история. Иду я, значит, по улице, с собакой гуляю, и тут навстречу дети, лет десять-двенадцать, в руках энергетик, в зубах сигарета, и тут одна женщина кричит на них: эсэсовцы! Я не знал даже, как на это реагировать, но потом увидел, как эти дети начали по-немецки говорить и зиги кидать. Возможно, прикалывались, но одиннадцать лет, с энергетиком, с сигаретой. Куда смотрит школа!

ГОЛОС. Это вот в газете было напечатано, что вот тут товарищ возвращался через наш Дудиновский лес и увидел странное существо, которое выскочило. Лохматое странное существо. Оно из кустов выскочило, а потом так же спряталось. А потом, когда он пришел домой, открыл какой-то художественный альбом и увидел, что это пан. В таком виде нарисован у Врубеля пан. И там делается заключение, что вообще вот тут в Дудиново — вотчина леших. И отсюда уже лешие распространяются в другие села. Здесь родовая усадьба леших. По-моему, это было в газете «Многоярославский район».

ГОЛОС. Захожу тут как-то в «Магнит» у остановки, а там клоун. Я не знаю, откуда взялся этот клоун, захожу, покупаю там, а когда уходить, слышу: дайте, пожалуйста, денег. Такая история. Но через пять минут вышел охранник и этого клоуна вывел. Видимо, собирался грабить.

ГОЛОС. Значит, мне понравилось: вчера супружеская пара, у них пес породы как из фильма «Маска». И вот собака в кустах увидела белку. И вот они, значит, сидят рядом возле этих кустов, собака лает, а они не уходят принципиально. И муж говорит жене: ну достань ты ей, собаке, эту белку, может, она наконец заткнется. Им даже в голову не пришло встать, перейти в какие-нибудь другие кусты, там, где белок нет. Вот они меня удивили.

ГОЛОС. Захожу я как-то в подъезд. А у нас алкашня какая-то там на первом этаже живет, снимают, недавно переехали. Я поднимаюсь по лестнице, у меня четвертый этаж, кто-то меня, видимо, проклял. Я поднимаюсь, а там одна из этих лежит, думаю, может, с ней что-то не так, она вся красная лежит. И я, значит, к ней подхожу, спрашиваю, все ли в порядке, а она на меня смотрит, очень долго, потом вдруг берет мои руки и начинает целовать.

5. ЗВУКИ

Ребята, возможно, снова ложатся на пол. Становится тихо, темно.

ГОЛОС. Звуки леса, цикады, кузнечики.

ГОЛОС. Огородники траву косят по утрам.

ГОЛОС. Иногда ночью мотоцикл ревет, прям звенит в ушах.

ГОЛОС. А что звуки? Самолеты не летают, митинги не собираются, концерты не проводят на улице, так что тихие звуки такие, просто люди пройдут раз в час, болтают что-то.

ГОЛОС. На велосипедах стали ездить, спицы вращаются — такие звуки.

ГОЛОС. Когда рынок по выходным приезжает, такое начинается — каждый на своем языке изъясняется.

ГОЛОС. Военных не слышно, они через дорогу, замкнулись в своих тайнах, прячутся.

ГОЛОС. Собаки лают. Они же всю помойку растащили. Грязные звуки.

ГОЛОС. А еще запах вечности, слышали про такое?

ГОЛОС. Пирожки печеные из столовой, слишком жирные, я такие не ем.

ГОЛОС. У меня нос заложен, я ничего не чувствую.

ГОЛОС. Вот женские духи прошли.

ГОЛОС. Запах подъездов, машин.

ГОЛОС. А я люблю выхлопные газы. Я токсикоманка, мне в городе надо, а не здесь.

ГОЛОС. Конфетами какими-то пахнет, карамельками.

ГОЛОС. Скошенная трава, м-м-м-м.

ГОЛОС. Ближе к школе, именно здесь, пахнет очень вкусной выпечкой утром. Я прям не могу, этот запах. Прям вдыхаешь и идешь в таком хорошем настроении.

ГОЛОС. Весной, когда черемуха цветет, прекрасные ароматы.

6. ДИАЛОГ ТРОИХ ИЗ ОКНА

На передний план выходят трое ребят.

ГОЛОС. А у меня окна выходят во двор, понимаете, у меня петля! У меня ж нервы сдают, я как цербер, я начинаю смотреть телевизор и прислушиваюсь, орут под балконом или нет. Все скамейки обсмотрю, все скамейки обсмотрела, уже бзик. Сидят, думаю. Время сколько уже? Девять? К одиннадцати я уже вызываю полицию, если кто-то сидит пьет. Я уже такая говорю себе: Господи, дай, чтобы сегодня никто не сидел. Здесь человек десять собираются, до часу ночи орут, но тут полиция раз приехала. А я такая с балкона наблюдаю, наслаждаюсь. А они такие гуськом пошли-пошли-пошли, молодые все такие, пили. Лично я не рада, что у нас тут эта площадка. Знаете, что сделали? У нас тут фонари! И эта площадка знаете, чем притягивает? Как темнеет, тут включаются фонари, и она вся освещена. Только пей и гуляй! Иногда даже шашлыки жарят. Только я здесь на стреме. У меня не погуляешь, не разгуляешься. Я прячусь. Я одеяло повесила. Я из-за одеяла все вижу, а они меня не видят. А соседке Евгении Ивановне этот фонарь прям в окно, прям в окно, ужас какой-то.

ГОЛОС. А ночью знаешь, какая луна?!

ГОЛОС. Да при чем здесь луна! Понимаете, если бы темно было, они, может, не пришли бы, потому что на ощупь надо брать бутылки со стаканами. А так она освещается, пей да гуляй! Танцы можно устраивать. Мне говорят: ты осторожней будь, а то запустят тебе какую-нибудь гранату шпионы.

ГОЛОС. Недавно я вот сидел на лавочке. Ну утром я выхожу, немножко загораю, рано утром, часов в восемь, никого нет, голубей покормил, сижу. И вот какой-то школьник с фотоаппаратом прям вот мой балкон сфотографировал и побежал дальше. Я такого никогда не видел. Видимо, будет сдавать куда-то фотографию.

ГОЛОС. Странные люди…

7. ЛЮДИ

ГОЛОС. Да нормальные люди… нормальные.

ГОЛОС. Люди обычные здесь. Но какие-то подавленные.

ГОЛОС. Обиженные, замкнутые, не остановятся, не расскажут.

ГОЛОС. Очень много недовольных, обиженных жизнью.

ГОЛОС. Люди в общем-то хорошие, но было одно время, пенсионеров ходили обманывали, забирали у них пенсии.

ГОЛОС. Вы что, бедные все, бедняки, но при этом дружелюбные.

ГОЛОС. Много женщин, но в России, наверное, так везде.

ГОЛОС. Много узбеков, приезжих. Им здесь нравится.

ГОЛОС. Дети их в нашу школу ходят, одна в платке все время, я смотрела за ней, но ничего вроде, тихая.

ГОЛОС. Дудиново — это просторы, а не люди, у нас тут Сибирь, живи — не хочу.

ГОЛОС. Какие люди, я ухожу в пять утра и прихожу поздно, бегом до автобуса и обратно.

ГОЛОС. Своеобразные люди, я бы сказала. Но все равно все сами по себе, раньше всей улицей гуляли, когда еще совхоз был.

ГОЛОС. Есть тут одни, целое семейство, они как Люксембург и Берлин. С большими амбициями и маленькими сами знаете чем. Потому что зажрались, вот что скажу.

ГОЛОС. А я вообще из другого города. Мне тут Финского залива не хватает. Тут люди более грубые. Хотел помочь старушке в магазине, у нее сумка была тяжелая, а она посмотрела на меня так и говорит: я сама справлюсь.

ГОЛОС. Пятьдесят на пятьдесят. Люди везде одинаковые, это мы с вами разные.

8. АНЖЕЙ

ГОЛОС. Мы думали, он придурок.

ГОЛОС. Короче, он застывает. Его спрашивают, а он встает и всё, не шевелится и не реагирует, уходит в свои ассоциации.

ГОЛОС. Вы че, у него эпилепсия.

ГОЛОС. Он глазами погружается внутрь и ни на что не реагирует.

ГОЛОС. Тупенький.

ГОЛОС. Дединсайдер.

ГОЛОС. Ну стремно с ним общаться, но мы и не пробовали!

ГОЛОС. Я офигел: он взял и написал эту пьесу. Сам.

ГОЛОС. Мы вообще не думали, что все получится. Она кинула нас, сбежала. Дальше сами, ребятки, пока-пока.

ГОЛОС. Главное, сама все затеяла, никто ее не просил.

ГОЛОС. А он собрал все наши записи, она ему, видимо, выслала, и расшифровал, получилось во, круто.

ГОЛОС. Респект чуваку, я не ожидала.

ГОЛОС. А он ничего так, я в ВК с ним задружилась, у него там картинки прикольные.

ГОЛОС. Я и лайкнула. А потом понеслось.

ГОЛОС. А даже хорошо, что ничего не понятно. Живенько. Ну как в жизни.

ГОЛОС. Нормально получилось, для первого раза сойдет.

ГОЛОС. Даже Нинель Иосифовна смеялась.

ГОЛОС. А директорша такая встала сначала, мы думали, ну все, а она ничего, села, дала доиграть. Хоть за это спасибо.

Герои

Саня стоит у окна в своем кабинете. Как будто реальность там, за окном, а она здесь. Здесь она чувствует себя чужой, в этой школе, в этих стенах, в сельском пейзаже. Но и там она тоже никто, в мире больших городов, старых друзей, их размеренных дней, жадных приобретений.

Она смотрит из окна, как смотрит камера. Это технический глаз. Квадратные дома, люди в странных ракурсах. Ракурсы технического взгляда.

Саня стоит у окна и раздражается, когда рядом встает Наталья Власовна.

Долго вас не было, говорит она, как здоровье вашей… Она делает паузу. Родственницы.

Уже все, отвечает Саня.

Да вы что, ковид?

Онкология.

Ой, говорит Наталья Власовна, конец февраля, разводит она руками. Как будто причина в этом: в феврале или погоде.

Звенит звонок, влетает шестой «А».

Саня слышит сто вопросов, обращенных к ней: где вы были, как ваше настроение, как вы отдохнули, вы больше не уйдете, почему вы вернулись.

На Саню надвигается мягкое теплое облако, ему неважно, что у Сани технический ракурс. Оно просто приходит и обволакивает собой, человеческим даром. Облако добра и витальности, детских голосов, внимательных глаз. Что мне с этим делать, думает Саня, а сама уже улыбается, впервые за месяц.

По программе у них древнегреческие мифы, боги, герои, Гомер.

Как вы думаете, все это было на самом деле? — спрашивает Саня.

Раз написано в древних книгах, значит, так все и было, они были голые и красивые, говорит умница Дуня.

Голые и красивые, повторяет Саня и снова улыбается. Каких героев вы знаете?

Геракл.

Да, хорошо.

Бэтмен.

Еще.

Илья Муромец.

Согласна.

Баба-яга.

Прекрасная героиня.

Человек Руки-ножницы.

Это откуда?

Героем может стать любой.

Точно. А зачем нужно становиться героем?

Чтобы тебя все любили.

Прославиться и разбогатеть.

А я не хочу быть героем, это глупо.

Почему?

Не знаю, мне и так хорошо.

Лучше быть антигероем, они круче и популярнее.

А учителя — герои?

Герои, они много работают.

Да, у них нервы, как у героев.

Какие у них нервы?

Вспыльчивые, это мы их доводим.

А я героиня? — спрашивает Саня.

Они сначала молчат, а потом: вы тоже иногда кричите, в том году вы кричали.

Мне жаль, говорит Саня, я хочу измениться. А вы хотите стать героями?

На перемене заходит Ада Викторовна.

Ну все, началось, вот написали, смотрите, говорит она и показывает Сане телефон.

Что началось? — спрашивает Саня.

У меня родственники живут в Донецке, вот написали, видите, проклинают нас.

Саня не понимает.

Саня до вечера не понимает, что происходит, а потом открывает «Медузу»^[5].

Саня целыми днями читает новости в телеграме, не может остановиться, не может поверить.

Через неделю Вера Павловна пишет в чат: КОЛЛЕГИ, ЗАВОДИМ ТЕЛЕГРАМ, ВАТСАП ВОТ-ВОТ ЗАПРЕТЯТ.

В Санином телефоне появляется еще один чат. И еще один. И еще. И когда появляется еще, можно уже не считать.

Во вторник Саня приезжает ко второму уроку.

В учительской Евгения Евгеньевна говорит: на четвертом уроке все преподаватели должны включить запись трансляции, ссылку вам дадут.

Какой трансляции?

Детям будут объяснять, что сейчас происходит. Вы за наших? — спрашивает она.

Восьмой «А» стоит в коридоре, Саня открывает кабинет, все налетают на нее.

Ну, выглядите вы получше, говорит им Саня.

Мы вообще лучшие! — кричит Осипова.

Согласна, отвечает Саня.

А почему вы… — начинает Настя, но Анжей толкает ее в бок, и Настя не заканчивает фразу. Ой, говорит она, ладно. Но мы на вас обиделись, не выдерживает Настя.

Я знаю, отвечает Саня.

Поговорим о фейкчекинге, это последнее, что я хочу дать вам перед информационной атакой.

Саня загружает презентацию от Geek Teachers.

Не всегда можно определить, факт перед вами или фейк, говорит она. Давайте посмотрим, какие есть способы распознавания.

«Поверить или проверить», говорит первый слайд.

Кто что об этом думает? — спрашивает Саня.

На четвертом уроке в Санин кабинет приходит Вера Павловна.

Я у вас посижу? — спрашивает она.

Саня не может ей отказать, не может сказать, что никакую трансляцию она включать не будет, Саня знает, что Вера Павловна знает, поэтому она и пришла.

Вера Павловна подходит к проектору и загружает трансляцию.

Саня стоит в углу. Как провинившийся Иванов. Как избитый Анжей. Как отчисленный Беляков. Как растерянная Харитонова. Она стоит, как все ее ученики, все ее антигерои, и чувствует себя каждым из них.

Привет, дорогой друг, говорят нарядный ведущий и девочка в школьной форме, сегодня у нас необычный урок.

И тогда Саня выходит.

Она ходит по школе и натыкается на углы, подоконники, вертит глобус, там голубые океаны и желтая земля.

После уроков в столовой Вера Павловна обсуждает с учителями образ тургеневской девушки.

Они ничего не поняли, говорит она, не поняли эту чистоту, не увидели скромность, мечтательность, добродетель.

Саня хочет сказать, что для подростка тургеневская девушка вовсе не комплимент.

Вера Павловна поднимает палец вверх.

Идеалы, которые им недоступны. Что они могут знать о великой силе любви и самоотречении, о настоящих героях? Нет, конечно, у них есть возможность об этом прочитать, в русской литературе полно примеров, но они не читают.

Все не так, говорит Саня, проходя мимо.

На Саню оборачиваются.

Что? — спрашивает Вера Павловна.

Для них это не комплимент, а, скорее, оскорбление.

Вы в порядке? — поднимает брови Вера Павловна. Не отошли еще после вашей трагедии?

И уже вошли в новую, тихо говорит Саня.

В своем кабинете Саня пишет заявление на увольнение.

Фотографирует его и постит в сториз.

Прощай, фонарь, прощай, школа, пишет она.

Саня спускается на первый этаж, стучит в кабинет директора, открывает дверь. В кабинете никого нет. На депутатском столе стоят три монитора: черно-белые школьники двигаются в пространстве черно-белых стен. Видео у раздевалки, видео на втором этаже.

На третьем этаже Нина Ивановна открывает Санин кабинет ключом, и они заходят — Нинель Иосифовна и Вера Павловна.

Как в кино, думает Саня, даже смешно.

Дверь в учительскую открыта, на диване сидит Анна Николаевна.

Читаю новости, говорит.

Что думаете? — спрашивает Саня.

Думать надо не нам, отвечает она, а им. И закатывает глаза. Для этого они там и сидят.

Саня поднимается на третий этаж.

Светлана Владимировна останавливает Саню на лестнице.

Она спрашивает: как отсюда выбраться?

Саня не понимает.

Из школы?

Да!

Что вы имеете в виду, пространственно или смыслово?

Понимаете, говорит Светлана Владимировна, у меня астма, я не могу жить в Москве, купила здесь дом, мне все нравится, но я не могу. Какие у вас ощущения от этой школы?

Как будто попала в Советский Союз, говорит Саня.

В Советском Союзе школы как раз лучше были, перебивает Светлана Владимировна.

Я не знаю, а у вас какие ощущения?

Тюрьма, шепчет Светлана Владимировна. Вам хорошо, вы можете отсюда выбраться, а нам идти совсем некуда.

Я понимаю, говорит Саня, но я не понимаю, добавляет она.

Саня стоит в своем кабинете. Как будто ничего не поменялось. Потолок желтеет. Стены лоснятся. Саня открывает ящик стола: тетради по русскому, красная ручка, сломанная линейка, маркер, точилка, ничего не пропало, ничего не добавилось.

Надо идти, думает Саня.

В коридоре к Сане направляются Нинель Иосифовна и Вера Павловна. Они подходят и зажимают ее с двух сторон. Сане кажется, что они хотят взять ее под руки, но пока не решаются. Сейчас они меня положат головой на камень и достанут мачете, смеется про себя Саня.

Втроем они странно двигаются по коридору.

Начинается обмен учтивостями.

Ничего личного, Александра Сергеевна, говорит Вера Павловна, вы неплохой человек.

Вы думаете, нам легко? — продолжает Нинель Иосифовна. Но ведь у нас такая работа.

Они все-таки берут ее за руки и вводят в ближайший пустой кабинет.

Там они ее отпускают.

Она стоит у стены.

Она хочет сбежать, но вдруг осознает всю бессмысленность сопротивления.

Она думает, мол, как этот мир смешон, а казалось, он только страшен.

Она спрашивает: что вы нашли?

Все, что нужно, мы нашли, не теряется Вера Павловна.

Вы ничего не нашли, потому что находить нечего. Сломанную линейку и тетради с упражнениями — богатый улов.

Мы разберемся, не волнуйтесь.

На парте лежит бумага, Вера Павловна кладет лист А4 перед Саней.

Сами напишете? — спрашивает.

Сама, говорит Саня и пишет второй раз за день: «Директору Дудиновской СОШ, заявление».

Саня выходит из автобуса на площади Ленина и идет по городу: звонят колокола, синие купола сияют звездами на морозе, их торжественный звон оглушает — кроме него, ничего и не слышно.

А раньше Саня любила такое (вечные сумерки и колокола).

Они стоят у музея СССР — Анжей и Настя, держатся за руки.

Прогуливаете? — спрашивает Саня.

А вы?

А я ушла.

Они молчат, потом Настя говорит: везет вам, а нам еще полтора года. И добавляет: жалко.

Как вы теперь будете? — говорит Саня.

Да все будет нормально, пожимает плечами Анжей.

Это как?

Как в сказках.

И они смеются.

И блестит снег.

Выходные данные

Литературно-художественное издание

Светлана Олонцева

ДИСЛЕКСИЯ

Издатель ДАРИНА ЯКУНИНА

Генеральный директор ОЛЕГ ФИЛИППОВ

Руководитель издательской программы «Есть смысл» ЮЛИЯ ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ

Ответственный редактор ЮЛИЯ НАДПОРОЖСКАЯ

Литературный редактор МАРИЯ ВЫБУРСКАЯ

Художественный редактор ОЛЬГА ЯВИЧ

Дизайнер МАРИЯ КАСАТКИНА

Корректор КСЕНИЯ КАЗАК

Верстка МАРИИ КАСАТКИНОЙ

Подписано в печать 10.05.2023.

Формат издания 84 × 108 ¹/₃₂.

Печать офсетная. Тираж 3000 экз.

Заказ № 5538/23.

Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами в ООО «ИПК Парето-Принт», 170546, Тверская область, Промышленная зона Боровлево-1, комплекс № 3А,

www.pareto-print.ru

ООО «Поляндрия Ноу Эйдж».

197342, Санкт-Петербург, ул. Белоостровская, д. 6, лит. А, офис 422.

www.polyandria.ru, e-mail: noage@polyandria.ru

В соответствии с Федеральным законом № 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» маркируется знаком 18+

Примечания

1

Пер. В. Топорова.

(обратно)

2

СМИ признано Минюстом РФ иноагентом и нежелательной организацией.

(обратно)

3

Признан Минюстом РФ иноагентом.

(обратно)

4

СМИ признано Минюстом РФ иноагентом и нежелательной организацией.

(обратно)

5

СМИ признано Минюстом РФ иноагентом и нежелательной организацией.

(обратно)