Считаю своим долгом сообщить читателю кое-какие
факты, касающиеся лежащей перед ним книги. Однажды
я получил по почте объемистый пакет, в котором оказа
лась папка с веревочными тесемками и сопроводитель
ное письмо, из которого явствовало, что эти «матери
а.1ы» мне посылает некий «земляк». «Материалы» имели
отношение к таинственной истории, произошедшей в моем
родном Урядьеве лет десять назад. Я эту историю от
лично помнил, она потрясла тогда мое воображение и
нарушила покой всего городка. Несмотря на проведен
ное следствие, она так и осталась до конца не прояс
ненной. Автор письма предлагал мне опубликовать ру
копись под моим именем (откуда-то ему было известно
о моей причастности к литературе). Воля нелепая, но
воля.
Разумеется, я тотчас же набросился на эту папку.
К немалому моему сожалению, большая часть «мате
риалов» оказалась просто-напросто 'романом, причем
несколько не доделанным. Я взял на себя труд отредак
тировать текст, опустил несущественные, описательные
главы, сделал вставки, без которых терялась логика
развития сюжета. Начало второй части, перенасыщен1юе путаными рассуждениями об искусстве, я тронуть не
решился, ибо не мог уловить здесь авторской линии, от11еrо было непонятно, в каком направлении вести редак
тирование. Допускаю, что я был не в состоянии постичь
глубину мысли романиста. В нескольких случаях приш
лось прибегнуть к такому грубому средству, как сноски,
л.ля устранения темнот и противоречий в тексте. Я ста
рался по возможности в своих вставках имитирова,:ь
авторский стиль, насколько это мне удалось - судить
читателю.
В машинописный текст романа были вложены три
стопочки листов, написанных от руки. Автор этого произ
ведения, представлявшего собой странную смесь офи
циозного очерка истории Урядьевскоrо народного теат4
ра с интимным дневником, известен. Им является реаль
но существующий, или, вернее сказать, существовав
ший, преподаватель научного атеизма в Урядьевскоы
совхозе-техникуме Адам Аркадьевич Волотовский. Его
произведение, столь необычное и слишком фрагментарно
представленное, я хотел сначала вообще отложить в
сторону и никак не использовать в настоящей публика
ции. Но, вчитавшись, понял, что его не только нельзя
изъять, .но даже нельзя изменить положение отрывков
в тексте романа.
Итак, я снова обнажаю перо.
По свое,ну призванию я являюсь историографом
нашего маленького городка Jlрядьева, где мне по
счастливилось провести большую часть своей жиз
ни. Свое историографическое расследование я буду
вести параллельно с выполнением заказной рабо
:-ы - написанием истории нашего Jlрядьевского на
родного театра. Надо полагать, что рамки этой ра
боты будут меня несколько стеснять: дело в том,
что за долгие годы своей жизни я собрал значи
тельное количество наблюдений над местными нра
вами, взаимоотношениями самых влиятельных гра
ждан, а также неожиданных сплетен, курьезных
вырезок из местной прессы. Имея необычное и ши
рокое образование - я закончил в свое время выс
шее политическое училище и духовную се.мина
рию,- беру на себя смелость прямо по ходу
работы осмыслять некоторые тенденции, делать
uлюзаключения и выводы.
Надо заметить, что я не являюсь упорным вра
го.м всяческого вымысла, но преклоняюсь перед по
эзией факта, ничего не знаю и не желаю знать вы
ше салtой жизни. С этим внутренним, постепенно
накопившимся убеждением связан мой уход из сфе
ры религиозного культа и мое возрождение в каче
стве преподавателя научного атеизма в нашем
Урядьевск.ом совхозе-техник.уме.
Писательский люй профессионализм может быть
удостоверен моей работой «История Jlрядьевского
люторного завода.)>, заслужившей строгую, но по
ощрительную оценку районного комитета партии и
напечатанной в нашем районном печатном органе.
В настоящее время поставлен вопрос об отдельном
издании этого труда.
Может возникнуть справедливый вопрос...
Но для начала краткий исторический очерк. Без
6
этого трудно неземляку, который, может быть, бу
дет со временем листать эти записки, вживе пред
ставить место действия.
Вряд ли стоит касаться совсем уж отдаленных
периодов. Последнее оледенение в наших краях
прошло в те же примерно сроки, что и на всем Ев
разиатском материке. Растительный мир был пред
ставлен в основном с.мешанными лесами, сосна и
ель мирно росли в соседстве с березой и дубом,
ясенем, кленом, ольхой и сиренью. Вот пример доб
рососедских отношений, столь не всегда исповедо
ваемых людьми. Леса изобиловали грибами, ягода
Аtи, орехами. Множество имелось дичи- лосей,
оленей, кабанов, зайцев, зубров, искусственно вы
веденных впоследствии для Беловежской пущи.
Многочислен и разнообразен был и отряд хищни
ков во главе с королем местной фауны - медведед
(волк, лиса, рысь). Многочисленные, хотя и не сли
шком полноводные, реки кишели рыбой (карась,
щука, налим, ерш, плотва, карп и т. п.). Первылt
жителям здешних мест- историческая наука склон
на считать ими славянские племена дреговичей,
думается, не приходилось жаловаться на скудость
природных кладовых. Привившееся здесь наконец
земледелие отнимало немало сил, ибо почвы здесь
не самого лучшего качества (супесь, суглинок и
т. п.). Но это, может быть, и неплохо, ибо трудно
добываемый хлеб приучает человека не к баловст
ву, а, наоборот, к рачительности.
Характер у жителей края сформировался- на
диво. Кто сталкивался с коренным жителем наших
мест, не станет отрицать: он прост, но добр. При
нято было считать, что мои земляки не очень были
способны к государственности, чурались-де ее, и по
тому в свое время были прибраны к рукам более
тороватыми соседями. Что-то забывают составите
ли таких мнений о таком, скажем, примере, как Ту
рово-Пинское княжество. Оно хоть и было распо
ложено чуток южнее тех пределов, что являются
местом действия наших событий, но являлось на
сквозь близким нам по крови и духу. За экономией
места опустим прочие примеры, их много, и многие
их знают.
Питался житель наших мест издревле луком,
1
рыбой, репой, квасом, медом, пек хлебы. Здоровая
пища очень способствовала уравновешенно.му ха
рактеру населения.
Наш Урядьев впервые появляется в летописи на
сто лет раньше Москвы. Трудно расшифровать го
лые упоминания на страницах летописного текста,
но представляется, что уже тогда жизнь Урядьева
была полнокровна, своеобычна и вершилась на не
заемный манер. Город не принимает большого уча
стия в главных событиях истории, но хочется ве
рить, что были урядьевцы - пусть и не столь мно
гочисленные - среди участников Ледового побоища
u схлестнулись в лихую годину с каким-нибудь та
тарским отрядом, забравшимся в поисках ясака в
наши дебри. С четырнадцатого века хищные инте
ресы северного соседа, Литвы. распространились
на земли города Урядьева. Завоеватели были дики
и решительны. Более культурные, но необъединен
пые славянские земли вынуждены были им поко
риться до самого Черного моря. С этого времени
начинается период упадка, надолго затянувшийся
и не лучшим образом повлиявший на душу бело
руса. Литовские князья сменялись польскими пана
ми, великий единокровный сосед - Русь, раздирае
мая боярскими склоками, не могла помочь своему
меньшому брату. Наш крестьянин и ремесленник
однообразно гнул спину, платил чинш и прочее. Но
народный дух не был сломлен. Богатый белорус
ский фольклор хранит алмазы народной мудрости:
неунывающий Нестерка до сих пор смеется над
глупым паном, дурачит чванливого попа, и мы по
нимае.м -народ бессмертен.
Многие великие люди побывали в наших местах.
Немного севернее прошел Стефан Баторий, и не
много южнее -Лжедмитрий. Любимые охотничьи
угодья в здешних лесах были у родовитейших Рад
зивиллов. Но сильнее всего народная память была
поражена явлением Наполеона. Три деревни, рас
положенные в ближайших окрестностях Урядьева
Драпово, Мыслово и Азерница, свои названия, по
преданию, получили следующим образом: Наполе
он, уже позорно бегущий под ударами дубины на
родной войны, как-то оказался в окрестностях
Урядьева и совершил три дела: Драпиу, Мыслiу и
8
Аэiрнуйся. Я склонен этому преданию верить, хотя
ни о чем подобном не писал, например, Коленкур,
находившийся в это время с императором. Наше
предание, в отличие от многих других, хотя бы не
противоречиво.
· Наполеон был разгромлен, но крестьянин, столь
много сделавший для этого, остался бесправен и
1tищ. Напрасно лучшие его представители подни
малц знамя борьбы с эксплуататорами ( Кастусь
Калиновскuй и др.). До победы Великого Октября,
воистину освободившего простого труженика, было
еще далеко.
Я слегка забежал вперед, не описание бесслав
ного завершения наполеоновской эпопеи цель сего
повествования. В потоке быстротекущего времени
вырисовывается одна точка, от которой, отталкива
ясь, наберет силу история такого чудесного заведе
ния, как наш Урядьевский народный театр. Эта
точка есть не что иное, как основание в семнадца
том веке Урядьевского монастыря. Выбор именно
этой точки отсчета не произволен. Дело в том, что
когда в нелегкие послевоенные годы наиболее та
лантливые люди нашего города собрались вJtесте и
создали театральный коллектив', выяснилось, что
власти при всем желании, при caмoJt лучшелt отно
шении не в состоянии выделить подходящего поме
щения. Эта великолепная идея - организация на
родного театра, назло разрухе, назло голоду, назло
неустроенности, могла сама собой погаснуть, если
бы не Василий Акимович Гунькевич. Это он обра
тил внимание на то, что наш дорогой монастырь,
сооружения коего отлично перенесли все преврат
ности военного времени, имеет в своем ведении и
использовании значительно больше полезных пло
щадей, чем это может быть позволено в столь су
ровые времена. Идея эта пошла, как теперь приня
то выражаться, наверх. Обросла всевозможными
дополнениями, к н.ей пристегнуло одну из своих
,иыслей Министерство сельской господарки Бело
руссии. Короче говоря, было отрезано чуть больше
двух третей монастырской громадной территории и
построек, аккумулировавших, если уж по правде
сказать, трехсотлетний труд окружающего бесправ
ного крестьянства.
9
В трапезной, что возле главенствующего здания
Успенского собора, и было прописано отныне, а
именно 14 сентября 1947 года, новое детище нашей
возрождающейся культуры. В здании экономии, ду
ховной семинарии, кельях, складах, притворах по
местился новый Урядьевский совхоз-техникум,
флагман сельскохозяйственного образования в на
шем районе.
Монахи перенесли это событие безропотно. Их
.монастырь переживал на своем веку события и по
страшней. Будучи одним из форпостов правосла
вия...
Некоторые театроведы любят говорить, что те
атр - это здание. Я осмелюсь заявить, что театр это люди. Легко себе представить, до какой степе
ни было неприспособлено для театрального дела
здание бывшей трапезной. Достаточно сказать, что
не было не только стульев для зрительного зала
или занавеса для сцены, не было даже дров для
печей. Репетировать приходилось при минусовой
температуре. А еще эти неестественные для нор
мального человеческого чувства своды, пропитан
ные трехсотлетним мракобесием. И что же - уны
ние? Ничуть. Энтузиасты театральной самодеятель
ности, решившие, что театру в Урядьеве во что бы
то ни стало-быть. нашли выход. Весь .необходи
мый реквизит был изготовлен самостоятельно. Со
орудили из первых попавшихся под руки материа
лов помост. Из невообразимого тряпья, отказывая
себе во всем, даже в необходимом, устроили и за
навес и кулисы. Но материальная часть материаль
ной частью, нужен был и какой-то репертуар. В
ход пошла классика. Во-первых, своя, местная Дунин-Мартинкевич, «Пинская шляхта» (1948 г.).
Во-вторых, общенациональная - «На дне» (тот же
год). Репетировали долго, сколько было волнений,
переживаний. Мне пришлось беседовать с одним из
фундаторов театра - ушедшим от нас в прошло.м
году Сергеем Францевичем Гейко. Вспоминая о тех
временах, он загорался, рассказывал, какой гоме
рический хохот у них вызывали комические поло
жения остроумнейшей комедии Дунина-Мартинке10
вича и какой сосредоточенной серьезностью прони
кались все во время репетиций глубочайшей
горьковской пьесы. Пьесы, надо заметить, были вы
браны с умыслом и в результате точного расчета,
вполне одобренного идеологическими руководите
лями района. В первой, искрометной, блещущей на
родным юмором сатирической комедии, все - и
зрители, и сами актеры, смеясь, прощались со своим
бесправным, убогим прошлым. Ту же примерно
роль, хотя и в несколько друго1,t, так сказать, ре
гистре должна была сыграть пьеса великого проле
тарского писателя. Отвращение к чудовищной гри
масе, скорченной напоследок старым миром,- вот
такой примерно эффект должна была произвести
эта пьеса на старых урядьевцев. Они с большой
надеждой смотрели в будущее, с прошлым надо бы
ло свести счеты.
Успех превзошел все ожиданил. По рассказам
очевидцев, в финальном выходе на премьере арти
сты стояли со слезами благодарности на глазах.
Они поняли, что их труд нужен, людские души
всколыхнулись, освобожденная жизнь продолжает
свое величественное течение.
Итак, театр - это люди.
К сожалению, умер Гавриил Петрович Застав
ка: старый немецкий осколок четыре года назад
зашевелился под его сердцем, и «неотложка» увез
ла его от нас прямо с репетиции. Символично, что
в то время театр принимался за свою самую глубо
кую постановку последнего времени - инсцениров
ку повести «Последний срок». Печально, но симво
лично. Да, люди уходят, уходят люди, которые бы
ли живой историей нашего театра, его плотыо и
кровью в прямом смысле этих слов. Гавриил Пет
рович Заставка работал контролером ОТК Урядь
евского хлебозавода. Он участвовал более чем а
двадцати спектаклях, и всегда ему поручались ро
ли, насыщенные психологическими сложностями,
он был незамени.лt в ролях классического репертуа
ра: Фамусов, Человек с ружьем, граф Альмавива.
Многие помнят его удивительный, красивый и гор
дый голос, и сейчас, когда входишь в зал, в пустой
зал, закрываешь глаза и, о чудо, слышишь: «Ну
как не порадеть родному человечку?»
11
Да, много лет утекло с тех пор. Приближаю
щийся юбилей- это уже возраст зрелости, возраст
свершений и достижений. Трудно поведать обо всех,
кто своим самоотверженным трудом принес славу
нашему театру, но имена тех, кто во главе с Гав
риилом Петровичем был у истоков этого необыкно
венного дела, забыты не будут никогда. Тимофей
Анисимович Астахов - бухгалтер маслозавода, По
лина Сергеевна Рыженкова - библиотекарь, Анд
рей Янович Рубец - водитель автобазы № 17, Сер
гей
Афанасьевич
Гейштофт - экскаваторщик
СМУ-4, Антонина Леонидовна Ракуть - преподава
тельница совхоза-техникума. Многие из них ушли
от нас, но жизнь театра не останавливается ни на
,иинуту. Ряды пополняются молодыми, ставятся но
вые спектакли, жизнь идет. Надобно заметить, что
молодежь у нас хорошая, некоторые ее представи
тели успели проявить нечто вроде таланта и заслу
жить уважение значительно более зрелых товари
щей.
Надо сказать, что без поддержки нашей обще
ственности, без заинтересованного сочувствия
товарищей, облеченных доверием народа, у нас не
может быть совершено ни одно серьезное дело, осо
бенно такое, как написание истории какого-либо
учреждения. Задача была бы невыполнима, если
бы не подобная помощь и поддержка. В частности,
хотелось бы мне отметить руководство совхоза-тех
никума, которое, заинтересовавшись моей работой,
предоставило ценные материалы о работе своего
клуба, делящего с театром на паритетных правах
помещение. Тут уместно вспомнить о том, что ру
ководство техникума никогда не отказывало теат
ру в материальной и технической помощи. В сво
бодное от занятий время самые любознательные
студенты и студентки охотно участвовали в подго
товке материальной части спектаклей и даже по
рой оказывались на сцене, правда в основном в
малозначительных ролях. К сожалению, ни одного
значительного дарования совхоз-техникум пока не
дал. Припоминаю я и несколько совместных ак
ций. В частности, наш атеистический вечер, заняв
ший два часа и имевший громадный успех. У меня
перед глазами стоит финальная сцена, во время ко12
торой платформа с импровизирова1-tным «боголt» со
скрипом поднилtается в «небеса». А по сцене пара
дом идут все корифеи свободомыслящего человече
ства: Вольтер, Дидро, Таксиль. Каждый из них под
легкую музыку рассказывал по анекдоту антирели
гиозного содержания. Публика- в основном, сту
денты же - хохотала до слез. Я, правда на короткое
время, стал уважаемой личностью среди школяров.
Одно время ко мне домой даже было пало,иничест
во · за сАtыслом жизни, благо дом мой в трехстах
метрах от монастыря. Тогда же я сделал одно из
своих много•tисленных наблюдений над странностя
ми человеческой природы. Меня очень позабавил
тот факт; что наши школяры, начав ко Аtне отно
ситься с некоторым интересом, тут же мне приду
мали кличку- лысая кочерга. (Как будто бывает
кочерга волосатая.)
Роль властителя дум мне была несколько про
тивна, хотя в первый момент немного лестна. Да и
дети ведь очень переменчивы. Моя слава продер
жалась очень недолго. Моя библиотека не пред
ставляла интереса для юных зоотехников и меха
ников, ибо здоровая деревенская жизнь и отличное
пищеварение не развили в них 'ни малейшей склон
ности к умозрению. Я снова уш,ел в тень, в коей
пребывал и до этого, что меня и устраивало. Во
первых, я хотел...
Во-вторых, я женился. Моя предыдущая супру
га умерла. Мне, конечно, все равно, что у нас при
нято болтать по поводу ее смерти. И даже не столь
ко смерти, сколько жизни. Но тем не менее я жил
один десять месяцев и женился в пятый раэ. Судь
ба сподобила меня на новый брак в возрасте ше
стидесяти лет. Женитьба- в любом возрасте шаг
решительный. В моем же возрасте, учитывая мое
сомнительное, с обывательской точки зрения, про
шлое, это было особенно непросто. Многих удиви
ло, что Данута, привлекательная двадцатилетняя
девушка без вопиющих дефектов, стала моей же
ной. Никто у нас, конечно, не читал ГауnТАtана, и
все решили, что я скрываю клад, кото,оы.м как-ни
будь и привлек девчонку. Когда же она забереме
нела, всеобщее шипение пере-шло во всеобщий визг.
I(ак у нас еще люди не привыкли спокойно перено13
сить вид чужого счастья! Почему-то считается: ес
ли мужчина стар, сух, строг, рачителен, не носит
пышной шевелюры, а носит хорошую вставную че
люсть, а женщине двадцать, она цветет, она при
влекательна, то единение меж ними возможно толь
ко на основе какого-то мифического сундука с цар
скими червонцаАtu и золотыми коронкалtu поговаривают, как ни странно, даже такое.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
1
Забор, отгораживавший двор Адама Аркадьевича
Волотовского от несчастного двора Крушеницких, был
высокий и плотный, подкрепленный с обеих сторон пыш
ными малинниками, но по мере удаления в глубь сада
он начинал ветшать, а далее и вообще выглядел никчем
ным. За дровяными сараями, там, где под массивными
яблоневыми кронами бесконтрольно расплодилась крас
ная смородина, пахнущая по чьей-то ошибке крыжовни
ком, там забор превращался в полную условность и ис
чезал, отметив место своего погружения в растительную
стихию тремя обомшелыми штакетинами.
Что характерно - никаких территориальных споров
не возникало меж соседями. Ни одна из сторон не пыта
лась распространить на эти места посадки своей кар
тошки. Лет за пять до описываемых событий Андрей
Андреевич Крушеницкий вдруг стал nоздвигать в этих
местах беседку. Событие это совпало с очередным се
мейным кризисом, и чем лучше он понимал, что ничего
в этой жизни изменить нельзя, тем любовнее строил
это жалкое подобие жилища на этом жалком подобии
острова. Кризис миновал, строительство было доведено
почти до конца, но заброшено. Его облюбовало сразу
несколько групп населения. Сначала дети, в те годы осо
бенно сильно одержимые подражанием шпионской ге
роике, процветавшей на телеэкране. Они тут же окре
стили беседку «гестапо» и проводили там все дни.
Ольга Лукинична, хозяйка дома, показывалась в этих
местах редко, а с роскошной застекленной веранды, где
она целые дни помахивала скомканным фартуком для
взбадривания вялых мух и пила чай, происходящее в
беседке не просматривалось.
Дети умеют хранить тайны, но тем не менее о бе
седке быстро прознала местная пьянь. В каждом город
ке и даже в самом маленьком поселке есть такая про15
слойка населения (в отличие от деревни, где есть от
дельные пьяницы), состоящая из ежедневно, охотно и
даже страстно выпивающих людей. Они не безнадеж
ные алкаши. У большинства есть жены и дети, в край
нем случае, матери. И вид у них не окончательно за
булдыжный. Порой они в спецодежде и с мелким ин
струментом, рашпилевого или сходного с ним типа в ру
ках. Многие работают неподалеку от винного магазина,
столярничают или слесарят (большинство просто груз
чики). К запаху спиртного примешиваются запахи оли
фы, железа и счет - затесался, между прочими, и один
бухгалтер. Добыв с заднего крыльца бутылочку и мас
кируя ее старательнее, чем, скажем, срам, они удаля
ются от магазина, все более возбужденно разговари
вая. Они устремляются к беседке, о которой идет речь.
Там они из услужливых яблоневых ветвей вынимают
припрнтанный стакан, из расщелины в полу - обломок
ножа: нарезаются огурцы, и после первого же стакана
11ачи11аются разговоры о работе. Грузчики из овощного
клянут заведующую и тару, работники ветнадзора зано
во переживают все перипетии последних кастраций,
электромонтажник из районной сельхозтехники пересы
пает в кармане горсть мелких изоляторов и смеется, по
казывая белые роскошные зубы. Тренер из «Урожая»
выкладывает на стол секундомер и быстро-быстро щел
кает по нему ногтем - что он рассказывает, не слышно,
но вес смеются.
Адама Аркадьевича все это нервировало, и он однаж
ды возник на таком собрании, выставив из кустов свою
абсолютоо лысую голову, и стал обводить всех своими
впалыми, очень назойливыми глазами. Это появление па
рализовало веселую компанию - все мгновенно вспом
нили, что они на чужой территории, есть опасность по
терять такое уютное, злезнь.
- Какая?
Адам Аркадьевич улыбнулся.
- Какая ... Сейчас у нас одна болезнь, молодой че
.гювек...
Виктор сидел в беседке уже давно, его правая нога
стала доступна солнцу, отчего едва заметно задыми
лась синяя штанина; на поросшей редкими рыженькими
волосками груди зародилась маленькая капелька и сует
ливо скользнула вниз.
- Скажите, а правда, что покойный был такой не
заурядмый человек, как о нем рассказывают?
- А кто рассказывает?
•
Хлопнула стеклянная дверь веранды. Потом еще
раз, как будто кто-то выбежал к почтовому ящику и
тут же вернулся обратно. И опять донесся женский плач.
- Если хотите, пейте,- показал Виктор на свою
банку,- мне из погреба достали.
- Спасибо, спасибо.- Адам Аркадьевич покрутил
банку вокруг своей оси, заставляя редкие ягоды мягко
подпрыгивать на дне.- Мужчина он был незаурядный.
Во всяком случае, он превосходил своими качествами
своего брата, ныне проживающего здесь. Брат его, меж
ду нами, солдафон, хотя и не служил. А компота не хо
чу. Сам, знаете, полное хозяйство держу.
- Откупорено,- придумал аргумент Виктор.
- Да, да,- оживляясь, закивал Адам Аркадьевич.вино откупорено, нужно его пить.- Qн сказал это с удо
вольствием, видимо, любил поиграть словами.- Однако
Ольга Лукинична не угомонится никак. Пока сын не
приехал, все было тихо. Скорбно, но тихо.
Андрей мучительно переживает свое опоздание.
Да, этот приезд ему запомнится.
Конечно.
Вместо того чтобы погостить у мамы с папой...
Это сладко, молодой человек, оказаться у папы с мамой
и почvвствовать себя ребенком. Часть малого моего,
теперь уже надо полагать, срока жизни я бы отдал за
то, чтобы побывать в та�юм состоянии.
Неужели вам не хватило вашего собственного детства?
20
- Разумеется, не хватило. Чего вы улыбаетесь?
- Никак не могу смириться с этим... - Виктор пересел в тень.- Знаете, есть в общественном мнении такие
священные коровы, то есть закрытые для любой крити
ки вещи и мнения. Одна из таких коров - это детство.
Дети - цветы жизни и прочая галиматья. Не могу по
нять, чем питаются писательские и режиссерские попыт
ки наделить свое детство значением потерянного рая.
Почему никому в голову не приходит честно вспомнить,
что было с ними и их чувствами тогда, когда они были
детьми. То, что мы были ближе к животным, это все как
будто признают, но, согласитесь, вряд ли есть для че
ловека что-либо приятное в животном беспамятстве.
Детство - ужасно. Тело уже есть, души еще нет. Дикие,
животные, иррациональные страхи, бесконечно соверша
емые подлости, бесконечно причиняемые близким боль и
неприятности. Мы не были чище, а, наоборот, были
грязнее. Такого эгоизма, такой жестокости, такой небла
годарности, такого расизма, такой готовности подчиня
ться любому самому бесчеловечному приказу не бывает
никогда больше. Вся последующая после детства жизнь
есть изживание из себя той беспамятно накопленной гря
зи. Кстати, чаще всего человек т,ак и не взрослеет...Виктору не понравилось что-то в выражении лица Ада
ма Аркадьевича, и он вдруг осекся.
- Вы знаете, где-то я уже наталкивался на подоб
ный взгляд.
- Ну что ж,- Виктор демонстративно зевнул, пока
зывая, что тема разговора перестала его интересо
вать.
Еще раз хлопнула дверь веранды. Адам Аркадьевич,
не скр�.,ваясь, прислушался и вдруг улыбнулся презри
тельной улыбкой в момент появления у беседки еще од
ного молодого человека. Не говоря ни слова, он встал и
медленно удалился.
Андрей сел рядом с приятелем и принял похожую
позу - вытянул ноги. Сравнение было явно в пользу
вновь прибывшего. Ладно, более по-мужски скроен,
пышная каштановая шевелюра, прямой нос, великолеп
ные усы, крупные, но аккуратные губы. Сидел он нервно,
дважды переложил мускулистые джинсовые ногн.
- Что же ты не сказал, что твоей матери по.1. шесть
десят? - лениво, но, кажется, с легкой нс,::оброжелатс
льноетью спросил Виктор. Андр�й. обурсваеш,1й сотнr::[1
21
раэличнейших чувств, непонимающе покосился на него.
Впрочем, он уже слегка привык к манере своего друга
задавать вопросы подобного типа - неприятные и непо
нятные. Он не стал обижаться на этот раз, он повернул
голову в сторону только что покинутой веранды, там
дотлевали еще угли разговора. Сейчас там тихо, и мать,
наверное, уже не плача, молча и страшно сидит в углу
и смотрит в сервант.
- Что эдесь делала эта обезьяна?
- Это ты про старичка?
- Терпеть его не могу, и, по-моему, это взаимно. Самая темная личность в городе. То ли бывший поп, то
ли полицай, жены у него мрут, как мухи, говорят, что
во время войны...
- А что, Ольга Лукинична легла спать?
- Послушай, Вить, я что-то не пойму, ты, похоже,
смеят1::,;11 ...
Брось, брось, думаю я просто, а у тебя что-то
nроде нервов. Я ведь просто спросил, что делает твоя
мать.
Плачет, наверное, опять. Только тихо. А может,
и заснула. Всегда, когда ей плохо, она спит. Какая ско
тина! - вдруг взревел он другим голосом и, порывисто
встав, прошелся из конца в конец беседки.- Ты знаешь,
п ведь любил его безумно, но ничего не почувствовал,
когда это произошло. Помнишь Сакова, нет, это было
до тебя, ему в ночь отцовской смеj)тИ приснился страш
ный сон: отец его во сне приходил к нему прощаться,
он тогда на лекцию пришел бледный-бледный, а через
час телеграмма. А я хоть бы... с этой крысой, главное,
ты же видел эту крысу!
Виктор продолжал сидеть в прежней позе, вид его
не выражал активного участия. Все же он сказал:
- Ты быJ1 пьян.
- Вот именно, пьян. Какие-то бабы, бабы... Самое
смешное, что бабы возникают из-за баб. От этих объ
яснений не легче. Ни чуточки. Чего я тогда стою, если
даже на отцовские похороны...
- Успокойся, Андрюша. Ты действительно не вино
ват. Телеграмму принесли в общежитие, никто ведь не
знал, где она живет, твоя «баба».
- Но самое страшное не это, понимаешь, не это.
Самое страшное, что даже сейчас, когда на меня на
валилось и это горе, и эта вина, я все равно думаю
22
только о ней, то есть больнее всего мне от мыслей о ней.
- О ком? О той, у которой скрывался, или о той
землячке, о...
- Перестань!
- Ты пока еще не осознал,- Виктор говорил медленно и как будто даже нехотя, как бы все время думая
о другом,- ты просто еще не осознал. Смерть отца это нечто более значительное, чем...
- Да, мне стыдно, стыдно, я все понимаю, да что
ты говоришь, если б ты знал, как я все понимаю, я все
просто к тому... ну, ты ведь должен это понять, я ведь,
наоборот, о том, что я от этого и сам в ужасе. Как оно
сложилось все одно к одному. Как и когда? Уж чего
чего, а такого прощания с отцом... Но ты же помнишь,
это все у тебя на глазах, как оно шло все одно к одному.
Я долго-долго надеялся, мне все казалось, что она прос
то мучает, хочет посильней к себе привязать. Я ведь
знаю ее с пятого класса. Но в тот раз, когда она опять
мне сказала, что я на фиг ей не' нужен, я ей вдруг по
верил, и это меня раскрутило, я даже половины не
вспомню того, что со мной происходило. Я ведь обе
телеграммы пропустил, первую, что отцу плохо, и вто
рую, последнюю.
Виктор встал, подтянул тренирqвочные штаны, подо
шел к замершему другу, глядевшему поверх нагретых
солнцем смородиновых кустов на виднеющийся вдалеке
мост через речку Чару, и похлопал его по теплой клет
чатой спине.
- Бывают в жизни мгновения, когда человеку осо
бенно важно не забывать, что есть иерархия человече
ских ценностей. Сейчас у тебя такой момент. Отец - это
отец. В чем-то ты был неправ по отношению к нему. Ны
нешние мучения - это мучения предварительные, насто
ящая расплата еще впереди. Теперь дело всей жизни
выполнить свой долг перед отцом.
Говоря это, Виктор очень внимательно ощупывал
взглядом загорелый профиль друга. Он удивленно
поднял левую, более подвижную бровь, заметив, что у
друга выкатилась быстрая слеза на бронзовую щеку и,
добежав до усов, осталась в них блестеть. Говоривший
сделал несколько движений, назначением которых было
создать максимальное количество затруднений плачу
щему, если он решит, внезапн_о обернувшись, обняться.
Впрочем, предосторожности оказались излишними, Ан23
дрей продолжал смотреть вдаль и шептать «подлецпод
лецподлецподлец».
Ну,- сказал недовольно гость,- что будем делать?
Схожу за валерьянкой. В доме ни капли валерь•
янки.
Я с тобой схожу.
Андрей повернулся к другу и, поджав нижнюю губу,
молча кивнул несколько раз.
2
Эти слезы Андрея Крушеницкоrо смело могли быть
сочтены событием экстраординарным. И склад харак
тера, и образ мысли, и абсолютное психофизическое
здоровье не оставляли места столь чувствительным про
явлениям. Через пять минут, когда друзья-студенты выш
ли на улицу и направились в сторону аптеки, в облике
молодого Крушеницкого отсутствовало что-либо сенти
ментальное. По улице шел рослый юноша в джинсовом
костюме, в ярких кроссовках, с твердым, решительным
выражением на благородном лице. Сопровождал его
среднего роста приятель в бежевых брюках и коричне
вом пиджаке с одною пуговицей. Туфли его, приспосаб
ливаясь к особенностям походки, так видоизменились,
что теперь трудно было с точностью сказать, из одной
ли они пары. Виктор, будучи гостем здешних мест, все
время оглядывался по сторонам, и его любопытство и
внимание вознаграждались. Как раз когда они проходи
ли мимо, распахивалась марлевая занавеска и был ви
ден тучный, голый по пояс мужчина, целующийся с
пивной бутылкой. Пропуская на узком месте тротуара
своего сосредоточенного спутника вперед, Виктор заме
чал, что самовольно приоткрывается дверь сарая и
кирзовый сапог беззвучно топит педаль мотоцикла. Из
этих мельчайших деталей для наблюдательного моск
вича начина ла складываться картина местной жизни.
Вдоль заборов росли липы, насаженные во времена,
приравниваемые к незапамятным. Липы - тихие, сонные
деревья, и это они делают провинцию провинцией. В
садах, сменяющих друг друга, вишни, яблони, вообще
все п.:сто. Окошки, по здешней моде,- в жасминовой
тени.· Натянуты веревки и проволоки через дворы, но
24
натянуты даром, слишком редко на них, зацепившись
коленями, висят детские колготки. На предвратной ска
мейке иногда сидит бабуся. Часто ее замещает кошка.
Колонка на углу, как запрещенный фонтан, дает нем
ного тайной свежести.
Улица описывала плавный полукруг. С самого на
чала пути над сплоченной зеленью усадеб царил купол
Успенского собора. Золото купола было слегка трачено
временем, но по-прежнему глядело внушительно. Хоте
лось поскорей обогнуть дома и посмотреть, за счет
чего держится на такой высоте столь громадное и вели
чественное сооружение.
Аптека располагалась в одном из флигелей, отнятых
у монастыря. Одна стена ее выходила непосредственно
на проезжую часть. Густая побелка несла на себе мно
гообразные следы грязных брызг: ниже-гуще, выше
реже. За следующим, современным зданием парикма
херской виднелись камыши - жители тихого тинного
пруда. Сверху, с горки вниз к аптеке едут дети на вело
сипедах, пахнет керосином. Не спрашивая у Андрея, по
чему они остановились, Виктор с ненасытной жадностью
всматривался в многочисленные и откровенные приметы
провинциальной, несколько пропащей жизни. Коровьи
лепехи на щербатом асфальте, усатый дед в яловых са
погах и френче приник к витрине универмага, рассмат
ривая колено манекена. Щит с показателями, где реши
тельно рекомендуются и прославляются вещи, постав
ленные под сомнение новым правительством. Старушки
черной стайкой выходят из высоченных ворот собора,
оборачиваются, крестятся. Библиотека районная. Зайти
бы сейчас и посмотреть в скучные-скучные, но медовые
глаза библиотекарши, пригвожденной к своему месту
семидесятирублевым окладом, готовой прыгнуть в любой
проезжающий «Жигуленок». Она никогда не дождется
этого г.риглашения.
- Привет,- раздался хриплый голос Андрея. Оказа
.'!ось вот что: мимо шла девушка в цветастом сарафане
с гладко-гладко зачесанными волосами. На локте соло
менная сумка. Она явно без особого желания приоста
новилась и тихо ответила на приветствие Андрея. На
вопрос Андрея, неужели она в самом деле приехала и не
собирается ли провести здесь остаток каникул, она мяг
ко улыбнулась, даже не улыбнулась, а просто подвига
ла своими тонкими губами на строгом лице и сказала,
25
что ей надо бежать за хлебом. Андрей долго смотрел
ей вслед, потом же, никак не комментируя происшедшее,
вошел в аптеку 1 . Там было прохладно и тихо. Сводчатые
потолки заставляли немного опасаться здешней акусти
ки, и Виктор удержался от расспросов по поводу девицы
с сумкой, присел к прохладному столику и скосил
взгляд на ядовитого цвета проспект, рекламирующий
возможности сахарного диабета. В аптеке была одна
юная и сонная провизорша. Наверное, сестра библиоте
карши. С энтузиазмом выслушав просьбу красивого по
сетителя, она встала и отправилась в глубь аптеки, при
чем задела крутящееся устройство со стеклянными ящи
чками, и оно, пользуясь отличным состоянием св�го под
шипника, населило помещение подвижной вереницей
солнечных зайчиков. Не возвращалась аптечная леди
так долго, что заставила задуматься о ней. Может
быть, она там пьет кофе или даже принимает душ, ти
хонько по-женски фыркает и ... появилась. Андрей мрач
но кивнул в ответ на ее скромную попытку понравиться.
Покинув заведение, Андрей сорвал зубами пробочку
с одного пузырька и выпил его одним глотком. Его пе
редернуло.
- Гадость, только язык обжег. Знаешь, Витечка,
у меня предложение: давай выпьем, а?
А что это была за блондинка?
Выпьем, я размякну и все тебе расскажу.
- Довольно симпатичная, только холодная ...
- Только не надо слов, умоляю! - замахал руками
Андрей и стал переходить улицу. На той стороне ее был
низенький заборчик чахлого придорожного сквера.
Заборчик был преодолен одним шагом, и Андрей
опустился на скамейку. Виктор проделал тот же путь и
сел рядом.
Как ее зовут? - спросил он.
- Как ты думаешь, зачем она приехала?
- Ну, ну, не спеши радоваться, она могла приехать
и просто так.
1 А1пор, види��о, не успел позаботиться о читателе, и поэтому
не так-то просто определить, что это за девушка. Та ли, .в кото
рую Андрей был влюблен со школы, или та, с которой он проводил
время перед получением телеграммы. Поскольку эта путаница явно
не входит в планы автора, я взял на себя смелость этой сноской
ее рассеять: описана встреча со школьной любовью. Ее зовут Све
та. Ту, другую можно забыть, она больше ни разу не появится на
страницах романа. (М. П.)
26
Зачем она приехала, Ви-итя?!
- Успокойся. Я не успел ее разглядеть, но, по-мо
ему, она из породы синих чулков.
- Не может быть, чтобы это было просто так!
- Если хочешь, я могу с ней поговорить, и она тебя, наверное, полюбит.
- Слушай, я тебя просил оставить твои шуточки.
Есть вещи... не для сальных рук, понимаешь?
- Понимаю, но ты подумай и не реви так. К нам
!{ТО-ТО идет.
Андрей обернулся.
- А, это Вавилов. Здорово, лишенец. Можешь ме
ня поздравить. Садись.
Вавилов неуверенно потряс крепкую руку Круше
ницкого. Это был интеллигентного вида юноша лет во
семнадцати в белоснежной сетчатой рубашке и отгла
женных брючках. Дополняли интеллигентное впечатле
ние очки, которые он каждые полминуты заново навя
зывал своей широкой переносице загорелым пальцем.
Разговаривать, обходя единственно главную тему, было
нельзя, а как к ней безболезненно прикоснуться, Вави
лов по молодости лет не знал.
- Ты знаешь, я побегу, мне в аптеку. Я потом
зайду.
- Заходи,- поднимаясь, пригласил Андрей,- захо
ди, будем рады тебя видеть. А это мой друг Шапырин.
- Вавилов,-сказал юноша и убежал.
- Какой такой Вавилов? -спросил Шапырин, когда юноша нырнул на свидание к аптечной фее.
- Ну, у него брат еще есть. Мы потом с ним встре
тимся. Вернее, он сам с нами встретится. Тот пьяница, а
этот отличник. Дурацкая семья. Вон, я же говорил. Вон
идет пьяница. Мы с ним дружили одно время. Я же тут
пробовал в ансамбле играть. Бас-гитара.
Вавилов-старший приближался по асфальтовой до
рожке сквера, толкая перед собой детскую коляску.
Высокий, неестественно худой, одевшийся, видимо, спе
циально с целью привлечь к своей худобе всеобщее
внимание. Узкий свитер, по правде сказать, очень по
хожий на чулок, натянутый на туловище, узкие брюки в
дикую клетку, с громадными раструбами по моде деся
тилетней давности. Реденькие волосы с такой тщатель
ностью зализаны набок, что при желании в этом можно
27
было усмотреть вызов. Лицо бабье, рот закрыт, будто
в попытке скрыть дефект речи.
- Садись,- сказал ему Андрей.
Вавилов сел. Своею позой он давал почувствовать
своеобразие своей натуры, голова пребывала откинутой
так, словно он смотрел не глазами, а ноздрями. Глаза
за ненадобностью закрылись. Некоторое время храни
лось молчание, приличное траурному подтексту встречи.
Длился провинциальный полдень. Трое молодых людей
сидели на скамье. Над ними лопотала липовая листва.
Тень таким образом падала на коляску, как будто де
рево заигрывало с ребенком. Кругами расходилась
местная реальность. Поблизости временно невиди
мый брат старшего Вавилова толковал с аптекаршей о
толокнянке и распрямлялся старик в яловых сапогах у
витрикы универмага, решив, что такой электробритвы
ему не надо. Чуть подальше жила своей жизнью авто
станция, переманившая своим гудком старушек из со
бора. Медленно по поверхности пруда проплывала лодка,
удочка с вонзенной в воду леской казалась лобзиком
для выпиливания по водной глади. Еще дальше имелся
дом, в котором Ольга Лукинична Крушеницкая, после
бесцельного блуждания по комнатам, выбрала для раз
говора полутемное зеркало и теперь подправляет свое
изображение в нем, прикладывая платок к опухшим
глазам и сочувствующему им носу. И совсем уже мифом
был железнодорожный вокзал, масл_озавод, райком пар
тии, поля, леса, луга...
СтеснительнrJСть, очевидно, была родовой чертой
Вавиловых, потому что старший тоже не спешил заво
дить разговор, и сделать это пришлось Андрею. Желая
выразить положительное отношение к факту полноцен
ной семейной жизни Вавилова, он кивнул в сторону ко
ляски с дочерью II спросил:
- Сколько ей?
- По�моему, ей уже лет сто! - выстраданно проговорил отец. Речь его звучала так, словно словам при
ходилось прорываться сквозь строй вихрей, о чем сви
детельствовали многочисленные шипения и свисты,
путавшие1,;я в словах.
Шапырнн весело рассмеялся.
- Щетыре дня торщу дома. Ошатанел,- поясняя
свой отпет, проговорил отец.
- А что жена?
28
- Шегодня ждем с лешения. Курорты, курорты.
прибавил он загадочно.
- Это твоя-то Майка на курорте?
, Вавилов улыбнулся то ли загадочно, то ли самодо-
вольно.
- Надо бы шобратьша, а?
- Ты чего шепелявишь?
- Протеж, я шниму.
Андрей представил своего друга.
Шапырин? - с удовольствием переспросил Вави
лов.
Из аптеки появился младший брат, покосился на си
дящих, спортивно преодолел заборчик и тоже занял ме
сто на скамье. Посидели вчетвером.
- А помните старый жабор,- сказал старший Вави
лов,- и скамейка была не ждесь, вон там на меште
клумбы. Боше мой, как летит оно, время.
Шапыринучто-то забавное почудилось в ero голосе,
и он, наклонившись вперед, осторожно посмотрел на
говорившего. В глазах у того стояли настоящие слезы.
3
Когда Андрей с гостем подходили к своим воротам,
грохнула калитка в воротах Волотовских, и на волю,
развевая уши, вылетела здоровенная чушка. Вслед за
ней выбежала крепкая тридцати летняя женщина, пред
варив свое появление усталым проклятием: «Чтоб тебя
расперло, жаба!» На молодых лю дей она поглядела
мельком и стала подкрадываться к своей свинье, кото
рая почему-то замерла как вкопанная. «Маш, Маш,
Маш, Маш»,- подбиралась хозяйка. Подпустив ее побли
же, Машка сделала мгновенный поворот оверштаг и
мимо хозяйских объятий кинулась в калитку.
- Кто это была? - спросил во время мытья рук
Шапырин.
- Машка, кусается, как собака. Однажды действи
тельно укусила собаку.
- А хозяйка?
- Ее зовут Данута. Пятая жена кочерги. Видал,
какая телка. Правда, косая, но_ все остальное вполне.
Я еще помню его предыдущую, Лизку. Умерла при' ро
дах. Говорят, у кочерги какие-то страшные деньги, то ли
29
он клад нашел, то ли вдову какого-то поручика огра
бил. Никто их не видал, этих денег. Сплетни. Ему лет
семьдесят как будто, но еще в соку. Умеет обращаться
с бабами. Отец про него любил рассказывать.
Ольга Лукинична позвала обедать. Шапырин молча
сел к столу и расстегнул пуговицу на пиджаке. Тихо
поблагодарил, когда ему подали первое. Извиняясь за
утреннее, Андрей положил матери руку на плечо и что-то
пробормотал, глядя в пол. На мать он не был похож
совсем. Ни ее черных волос, ни ее удлиненного лица, ни
болезненно выпуклого лба, ни костлявых рук, ни ин
дюшачьего голоса, ни длинных, замечательно длинных
зубов. Из-за их длины особенно заметно было отсутст
вие левого верхнего клыка. А в общем, старуха, совер
шенная старуха.
Приступили к еде. Шапырин наклонился к тарелке,
и ему ударил в ноздри мрачноватый запах свекольника.
Вкусно, очень. Союз огурца, лука, картошки, яйца, док
торской колбасы под покровом свекольного сока. На вто
рое домашние котлеты и желтые от топленого масла
картофелины, присыпанные мелко нарубленным укропом.
Шапырин уже наклонил свою тарелку для сбора ос
татков, когда послышали�ь тяжелые шаги на крыльце,
что-то упало на веранде, затюкал умывальник. Андрей
продолжал неторопливо есть. Ольга Лукинична достала
из шкафчика чистую тарелку и неуверенно смотрела на
стол, не зная, куда эту тарелку пристроить.
Открылась дверь, и, отодвинув занавеску, вошел не
высокий крепкий человек с очень красным небритым
лицом. Книзу лицо заметно расширялось, вспоминается
учебник истории, карикатура на Луи-Филиппа. Нос в
свое время был сломан, мощная его кривизна произво
дила тяжелое впечатленпе. Но при всех этих невыгодных
особенностях физиономия вошедшего старалась выра
зить дружелюбие. Он подошел к Шапырину и предста
вился:
- Револьт Матвеевич.
- Виктор,- сухо, почти не глядя в сторону Револьта, отвечал Шапырин и вернулся к еде.
Дальше обед продолжался в полном молчании. Толь
ко Ольга Лукинична спросила, как прошла рыбалка.
Выяснилось, что хорошо прошла, рыбы почти нет, но за
то получился прекрасный отдых для нервной системы.
Микроскопическая неделикатность этого замечания оста-
зо
лась вроде бы никем не замеченной. Револьт ел быстро,
временами начинал даже чавкать, но каждый раз спох
ватывался, бросал по сторонам осторожные взоры, слов
но проверяя, насколько испортил впечатление о себе.
Он был человеком от природы грубоватым и прямоли
нейным, но даже он чувствовал, что в нынешней ситуа
ции всеми желаема особая линия поведения,- он не
очень представлял, какая,- но старался нащупать. Тут
же за о�дом он решил поговорить с Андреем и выяс
нить, что, собственно, значит это недоброе посверкива
ние его глаз. Ольга Лукинична беззвучно вытирала по
суду в тылу обедающих. Она явно думала о чем-то от
влеченном , потому что отпущенная на волю рука выпи
сывала по мокрому фаянсу бессмысленные знаки ском
канным полотенцем.
Вместо третьего, взяв с собой банку вишневого ком
пота, молодые люди удалились в беседку.
Он что, действительно был на рыбалке?
- Ну да.
- Знаешь, я не сказал бы, что это выглядит очень
уважительно по отношению к памяти брата.
- Он двоюродный.
- Тем более. Если ему все равно, хоть бы приличия соблюдал. И потом, я неуверен', что у него вообще
есть нервная система, такая рожа ...
- Отец его не очень любил.
- Ну еще бы, у него же все написано,- Шапырин
обвел рукой лицо,- мелкий садист и тупица. Неудачный
представитель породы Крушеницких. Смерть прибирает
лучших. И теперь этот человек, этот Револьт, прости го
споди, занимает место твоего отца в этом доме.
Андрей внимательно посмотрел на друга.
Что-то я тебя не пойму, какое место?
Где обычно сидел за обедом Андрей Андреевич?
Там, где я сидел сегодня.
Это так, но это внешнее, на самом деле теперь
он глава...
- Да почему?
- Да потому, что он этого хочет, потому, что ты постоянно не здесь, а в Москве, потому, что женщина в
таком положении не станет... ей всегда легче переложить
все на мужчину, на любого, лишь бы он находился ря
дом. Насколько я понимаю, Револы никуда уезжать не
собирается.
31
Зачем? Дом большой.
В том-то и дело, что большой.
Делиться он не посмеет, тут ни одного его кир
пича нет.
- Завладеть домом можно и другим путем.
Андрей выжидательно смотрел на друга, который
вдруг вскочил и стал ходить по беседке с выражением
лица, отражающим борение чувств. Ему трудно было го
ворить, настраиваясь, он пинал обрезок штакетины, ва
ляющийся на полу.
- Жизнь вообще несправедлива. Настоящие уходят.
Такой закщ1, и не попишешь ничего. Настоящие уходят,
а всякая шваль норовит занять их место. Во всех смыс
лах. Ты понимаешь?
Нет,- Андрей помотал головой.
- Очень подозрительно шуршат кусты.
- Дождь собирается.- Помолчали, лицо Андрея
становилось все более пасмурным.-Ты не договари
ваешь.
- Может быть, и не договариваю. А вернее сказать,
я просто не додумал еще. Додумаю-скажу.
Шапырин выглянул из беседки. Над деревьями со
седнего двора уже торчал синий край тучи. Пронеслась
куда-то стая воробьев, промычала невдалеке корова.
- А Револьт был когда-нибудь женат?
- Нет.
- А твоя. .. А Ольга Лукинична в молодости была
красивой женщиной?
- Ну и что?
- Я просто думаю.- Шапырин опять выглянул из
беседки.
Запахи повернулись к обонянию новой гранью, и это
волновало. Наступила тишина, но она продолжалась
недолго. Возникла, и сразу где-то недалеко, широкая
стена вкрадчивого, но 1
