После долгой зимы (СИ) [Мар Лиса] (fb2) читать онлайн

Ада

До недавнего времени еще ничего в моей короткой жизни не было подвластно моим желаниям. Все подчинялось Его воле. Выражаемой через уста моих родителей и наставников. Чего на самом деле хочет Единый? Откуда могут знать об этом земные люди, как могут писать книги, проповедовать, говорить за него, учить других, карать инакомыслящих? Никто из ступающих по земле не был на небесах при жизни, чтобы утверждать, что несет Его слово в народ. И никто не вернулся оттуда после.

Не хочу никого осуждать, каждый волен верить во что угодно, молиться своему богу или не молиться вовсе. Но решение это должно приниматься самостоятельно и осознанно, в зрелом возрасте, и только относительно самого себя. Каждый должен найти себе место, где не будет гоним из-за своих взглядов, и состояние души, чтобы пребывать в гармонии с самим собой.

Я же с самого рождения оказалась в липкой паутине ежедневного, ежечасного и ежеминутного навязывания мне религиозных ценностей от людей, которые должны были быть самыми близкими на свете, а на деле оказались такими далекими, холодными и отстраненными, как звезды. Ты видишь свет, обозначающий их присутствие, каждую ночь, их незримый контроль, но не чувствуешь тепла.

Мой отец, Григорий Иванович Лавровский, строгий мужчина средних лет с внушительной бородой и несколькими глубокими морщинами, залегшими на лбу. Он староста в нашей общине, отвечает за порядок и внутренние дела в поселении, а также за связи с внешним миром, различные контакты и поставки, чтобы это место могло продолжать существовать. Не знаю, как он вообще терпит эти контакты, ведь весь остальной мир, кроме "своих", он в открытую ненавидит, наверно, поэтому возвращается домой с работы всегда на взводе, готовый уничтожить тебя за любую оплошность. Моя мать, Мария Семеновна Лавровская, всю жизнь во всем стремясь заслужить одобрение отца, стала еще более ярой фанатичкой, чем он. Она ведет все домашнее хозяйство и еще помогает убирать в церкви по собственной инициативе. Будучи когда-то первой красавицей на деревне (а я как-то нашла ее фото, где она совсем молодая и простоволосая, широко улыбается на камеру, да мать заметила, отобрала и тут же кинула в печь), сейчас превратилась в тень моего отца с лихорадочно блестящими глазами на худом высохшем лице. Увидеть сейчас, чтобы она улыбалась — большая редкость. И уж точно не мне. Разве что своему любимцу. Так давайте о нем. Мой брат Петр, старший из сыновей в нашей семье, ему сейчас семнадцать лет, и он полностью оправдывает надежды наших родителей на идеального ребенка. Тем, что поддерживает их взгляды. Родители простили бы ему любую оплошность, да вот незадача — у него их и так нет. После окончания школы собирается поступать в духовную академию и стать священником. Мы мало общаемся, живем в разных комнатах, имеем разный распорядок дня и ничтожное количество общих тем для разговоров. Никогда не были близки, встречаемся в основном на семейных трапезах. В отличие от нашей средней сестры. Прасковье сейчас пятнадцать, и она — самый живой человек, которого я видела за свою короткую жизнь. В ней как будто вшит бесперебойный моторчик неиссякаемой энергии и бесконечного позитива. Я не знаю, в кого она такая, точно не в наших угрюмых отца и мать. Даже суровый отец порой смягчается, стоит нашему маленькому солнышку улыбнуться. Мы довольно долго делили с сестрой одну комнату, и я точно знаю, что Прасковья ни во что не ставит нашу веру, собирается сбежать при первой же возможности, умная и смелая, необъяснимо, но где-то берет и протаскивает в дом запрещенные книжки и умудряется читать их у мамы под носом, а еще безумно романтичная и мечтает о настоящей любви. Не поймите меня неправильно, я очень люблю свою сестру, но я всегда недоумевала, как Прасковья при огромном количестве своих шалостей всегда выходит сухой из воды, в отличие от меня, хотя это я старалась всегда угодить родителям. Не завидовала, нет, просто недоумевала. Зависть — плохое чувство. А еще у нас есть младшие, двойняшки Тимофей и Ефимия, им по пять лет, и я пока не могу предположить, как они отнесутся к нашей религии, когда подрастут. Пока что они всех обожают.

И есть я. Я старший ребенок в семье, и, как говорится, первый блин комом. За свои восемнадцать лет жизни я ни разу не чувствовала родительской любви. Мать быстро стала многодетной, через год-полтора от меня и друг от друга родились брат и сестра, и ей приходилось крутиться по хозяйству и дома, и во дворе, ведь в общине принято держать скот и птицу при каждом доме, да еще и в огороде. Я тогда была еще тоже мала, это уже потом мне почти полностью передали на попечение младших близнецов. Так что матери было просто некогда дарить мне тепло. Я на это надеюсь. А, может, ей просто всегда было все равно. Отец тем более был горазд только выдать очередное нравоучение да прикрикнуть, чтобы не мешалась под ногами. Каждый раз мое имя он не говорил, а выплевывал, презрительно поджимая губы. Это был не его выбор, Адой меня назвал наставник. Точнее, не так: Наставник с большой буквы. И почтительнее. Вот, только так. Это был куратор нашей общины, он жил в столице, поддерживал связь с заграничными последователями нашей религии, а примерно два раза в год приезжал посетить нас и некоторые другие вверенные ему общины. Такие визиты всегда были большим праздником. Так вот, отец только и мог, что поджимать губы, спорить с Наставником он не смел. А вот меня много раз информировал, что я сущее наказание и их персональный Ад.

Ада

Мальчики из нашего поселения ездят в город учиться в школе вместе со всеми детьми, чтобы в будущем обучиться на те профессии, которые будут полезны общине. Считается, что мужчина более стоек и менее подвержен греху. Просто потому, что родился мужчиной. Девочки же школу не посещают, они лишь проходят базовое "домашнее" обучении при церкви, включающее в себя правописание, литературу (религиозную, конечно), счёт, историю и немногое другое. Устраиваться на работу женщина не может, а, значит, и аттестат с дипломом ей не нужны. Из документов после свидетельства о рождении в 14 лет у нас появлялся только паспорт, и тот запирался родителями на ключ в шкафу в маминой комнате. Женщина обязана заниматься детьми, хозяйством, огородом, а также добровольно помогать уборкой и мелкими посильными делами в церкви и школе при ней. И самое важное — молиться. Семейные молитвы за столом при каждом приеме пищи, утренний двухчасовой всеобщий молебен в храме, а также вечером час дома, стоя на коленях в своей комнате перед иконостасом. Потому что женщины слабы по своей сущности, ведомы и устоять перед грехом не могут, так внушалось с самого детства.

И вот я с раннего утра шла на всеобщий молебен, потом посещала церковную школу до обеда, возвращалась домой, помогала матери по дому, с огородом и хозяйством. На нашем дворе всегда были куры, гуси, кролики и свиньи. Всех их нужно было накормить, убрать и проследить, чтобы не залезали туда, куда не нужно. А в двенадцать лет к моим обязанностям по дому добавились еще родившиеся близнецы. С ними нужно было сидеть, когда мать занята, помогать купать, вставать посреди ночи, когда они плачут, и кормить заготовленным в бутылочки молоком. Вечером возвращался отец, мы все вместе собирались за столом на семейный ужин, хотя под его давящим тяжелым взглядом мне лично кусок в горло не лез. Далее мне выделялось время для подготовки к урокам, вечерней молитвы, и вот уже время ложиться спать, чтобы с утра все по новой. И так изо дня в день, из года в год.

И самое страшное для меня — темная комната, использующаяся для наказаний. Крошечная каморка, пол которой был полностью усыпан сухим, как камень, горохом. Родители затаскивали меня туда за провинности в одной тонкой ночной рубашке и запирали дверь. Комнату окутывала темнота, лишь в верхнем углу распятие подсвечивалось агрессивно красным светом. Не знаю, что это за свет такой, который концентрировался в одной точке и никак не рассеивал тьму вокруг. Стоять в этой комнате требовалось на коленях и молиться о прощении своих грехов. Кромешная темнота и тишина душили меня, сдавливали горло и грудную клетку, я кричала и захлебывалась слезами. За спиной чудились шорохи и кровожадные монстры, вылезающие из темноты углов. Колени нещадно болели от гороха, и, даже если я пыталась поменять позу, любая поверхность начинала ныть от соприкосновения. Но находиться в одном положении было еще невыносимее, поэтому я то ложилась на бок, подтянув колени к груди, то вставала на ноги, то садилась. Быть замеченной родителями не на коленях во время отбывания наказания означало получить прибавку ко времени нахождения в темной комнате. Поэтому со временем я научилась быстро принимать прежнюю позу. В темной комнате я оказывалась за любую провинность, которых было, на мой взгляд, не так много, и не такие уж они были серьёзные, ведь я правда старалась не расстраивать своих родителей. Но случайно полученное в школе замечание за невнимательность, крепко спала и не услышала, что проснулись младшие, нечаянно разбитая посуда во время уборки, и вот, я там. Петр был слишком правильным, Прасковья умело проворачивала и скрывала свои косяки, близнецы были слишком малы, так что темная комната была персонально для меня одной. Мой личный Ад.

Ада

Скромность должна быть главным украшением женщины. Когда я начала подрастать, эта мысль регулярно вбивалась моей матерью мне на подкорку. Чтобы это было первое, что бы я сказала, разбуди меня посреди ночи. Носить наглухо застегнутые платья в пол неярких цветов вне зависимости от времени

года, покрывать голову платком, когда выходишь на улицу. И, упаси боже, никакого современного нижнего белья, это все от дьявола. Простые хлопковые трусики и маечка белого или бежевого цвета. Хорошо, что я не обладательница большого бюста, не было повода провалиться сквозь землю от стыда. И уж точно никакой косметики. Во всем подчиняться мужчинам. Особенно мужу, когда он появится. Как он потом решит, в том жена и будет ходить. А пока меня одевают родители, что мне носить, решают они. И это, как вы понимаете, тоже не мои слова.

Мы долго делили с Прасковьей одну комнату на двоих, вечером, когда гасили свет, она часто перебиралась ко мне в кровать, и там мы долго шептались, чтобы на не застукали. Мечтали, как сбежим отсюда, когда нам исполнится восемнадцать, и никто не будет вправе нас удерживать. А еще сестра мечтала о любви. Страстной и всепоглощающей, как в книжках, которые она тайком таскала и читала потом под одеялом при свете фонарика. Фонарик, кстати, она выкрала у отца из его шкафчика с инструментами, уверенная в том, что в таком бардаке пропажу если и заметят, то очень нескоро. К тому времени уже забудется, был ли вообще фонарик или нет. Прасковья жарко шептала мне на ухо пересказы некоторых особо понравившихся моментов из книг, а я отчаянно краснела, радуясь, что этого не видно в темноте. Но свои источники сестра упорно не раскрывала. Еще она же показывала мне на криво вырванных из журнала картинках при свете того же фонарика под одеялом, как может выглядеть женская одежда и макияж. В какой-то параллельной моей вселенной. Там женщины, не стесняясь, открыто демонстрировали на камеру свои оголенные ноги, руки и зону декольте, пользовались помадой, тенями и черт знает чем еще для лица. Но больше всего, хоть и трижды мне бы гореть в аду по словам моей мамы за такое, мне нравились редкие картинки, где я могла увидеть, как выглядит по-настоящему красивое женское белье. В таком я, умирая от стыда, не призналась бы даже Прасковье. Хотя, думаю, она догадывалась, по тому, как я вцеплялась в эти страницы, почти не дыша, обводя указательным пальчиком по контуру.

А когда мне исполнилось восемнадцать, к нам в дом приехал Семён Баженов просить моей руки. Он был старше меня на пятнадцать лет, богатый по меркам нашей общины, влиятельный, он жил в городке, но был из «наших». Являлся для нас снабженцем, многое в общине появилось и улучшилось благодаря ему, он нашел на это деньги. Не удивительно, что родители кланялись ему в ноги, пребывая в восторге от такого предложения. Чего нельзя сказать обо мне.

Егор

Я грязно ругаюсь сквозь зубы и зло сплевываю на землю, глядя на большую царапину на правом крыле, испортившую идеальный глянец ярко-алой краски. Работа идет из рук вон плохо, а сроки горят. Я и так практически ночую тут в автосервисе, вкалывая каждый день без выходных. С ростом известности увеличилось и количество заказов. И это было бы прекрасно по всем фронтам. Только вот количество нас, работяг, не изменилось, а теперь еще и один ублюдок не может качественно и быстро выполнять свою работу, постоянно залипая глазами на одной точке в своих мыслях.

Пинаю ногой пустую банку из-под краски, от чего она переворачивается боком и катится по бетонному полу, негромко позвякивая. Туда ей и дорога. Иду в сторону выхода, вынимая по пути из-за уха сигарету. Если кто не понял, придурок залипающий — это я. И сейчас я отправляюсь на очередной сбился-со-счета-какой перекур. Потому что работа не идет. Улица встречает меня холодным ноябрьским ветром, который быстро продувает тонкий рабочий комбез. Ежусь, но не отступаю, поджигаю сигу и с наслаждением вдыхаю дым, надеясь, что этот ветер и по мозгам моим пройдется и вернет на место то, что там сломалось. Свободной рукой провожу по голове, стриженной под троечку, потом по подбородку с отросшей щетиной. Хмуро осматриваю парковку возле сервиса, на автомате выдыхая в холодный воздух дым, и окунаюсь в воспоминания.

Будь проклят тот майский день, когда я так же вышел покурить на улицу возле сервиса, а на нашей территории возле заправки стоял темно-серый Логан. И сама машина тут не при чем, я бы и внимания не обратил, но рядом полуоборотом ко мне у тачки жалась девушка. Мой мажущий взгляд скользнул по ней, осматривая территорию в целом, и… остановился. Не знаю, что так привлекло мое внимание, закрытое наглухо платье ли, хотя погода стояла уже летняя, повязанный на голове платок, хрупкие плечи, тяжелая белая коса на спине или то, какая она в целом была маленькая и хрустальная. Но я продолжал пялиться, как идиот, не в силах отвести глаза, забыв про торчащую во рту неподкуренную сигарету.

Отвесив себе мысленную оплеуху, решительным шагом отправился к девушке, почему-то решив, что ей нужна помощь. Я, конечно, не работник заправки, но тоже кое в чем разбираюсь.

— Добрый день. Я здесь работаю, меня зовут Егор. Как могу к вам обращаться? — выпаливаю на одном дыхании.

Девушка вздрагивает и испуганно оборачивается ко мне лицом. И я понимаю, что я… пропал. Жадно блуждаю по ее лицу, рассматриваю молочную кожу, не тронутую косметикой, кажущуюся тонкой, как пергамент, светлые глаза, губы ее пухлые слегка приоткрытые, выглядящие исключительно алыми на белом фоне. Девушка тоже смотрит на меня во все глаза, и, кажется, даже не дышит. Только нервно мнет складочку платья на уровне ее опущенных рук.

— Я могу вам чем-то помочь? — снова пытаюсь я завязать разговор.

Девушка продолжает молчать, только на пару секунд прикрывает глаза, а затем снова их распахивает. И делает маленький шажок в сторону от меня.

— Какие-то проблемы? — раздается из за моей спины.

Резко разворачиваюсь и вижу недружелюбно настроенного мужчину явно старше меня. Мне на моей территории конфликты не нужны, поэтому поднимаю руки в примирительном жесте и говорю с подобием улыбки:

— Я здесь работаю, просто подошел уточнить, не нужна ли помощь девушке.

— Не нужна. Я уже заправился, — отрезает мужик, а ей кидает: — Сядь в машину.

Снежинка (да, черт возьми, мне хочется так ее назвать, но провалиться мне прямо тут сквозь землю, если я об этом кому-то растреплю) выполняет его приказ, больше не поднимая на меня глаз, и вскоре они выезжают на улицу, скрываясь за поворотом.

Егор

После этого, если можно так назвать, знакомства, эта парочка в течение лета приезжала довольно часто, то на заправку, а то и в сам сервис по поводу машины. Но я ни разу не брал эти заказы себе, избегая контакта, перенаправлял к кому-нибудь из ребят. Но всегда, всегда я стоял на улице, когда они приезжали, и наблюдал. Как здорово, что у меня есть такое отличное прикрытие, как сигарета. И вообще, почему я должен искать себе какое-то оправдание? Мой сервис, имею право находиться где хочу на его территории. А вот то, что глазею… Тут прикрытий не было. И я знал, что Снежинка это видела. В открытую, глаза в глаза, на меня не смотрела, но как-то так сбоку, как умеют выкручиваться излишне стеснительные девушки, взгляды кидала. В такие моменты что-то внутри радостно вопило: не только с моей стороны есть интерес.

Мой лучший друг еще с детства, Паша, совладелец нашего сервиса, который сейчас жил в Москве, а нас посещал только на выходные, в очередной свой приезд на мой вопрос ответил, что мужчину этого зовут Семен Баженов, и он как-то связан с религиозной общиной, расположившейся за нашим городком. А вот девушку он не знает.

А я вот давно уже заметил обручальное кольцо на ее маленьком безымянном пальчике правой руки, и эта новость отдалась неожиданной болью в груди. Может, я просто слишком много курю, и мне уже пора проверить сердце и легкие?

Так что я сделал выводы, что эта Снежинка Баженова. Дерьмо, ну и отвратное сочетание. Но, дьявол раздери этот непонятно откуда взявшийся интерес к ее персоне, от этой новости он никуда не делся.

Я околачивался в сервисе даже в свои выходные. И ради чего? Чтобы поглазеть на нее со стороны пару-тройку-десятку минут. Кажется, пора оглядеться по сторонам в поисках того, обо что можно крепко приложиться пару раз головой, чтобы выбить оттуда всю эту дурь.

И вот, не нарочно, конечно, но в течение всего лета и сентября Снежинка мозолила мне глаза, на деле доказывая, как запретный плод сладок, а потом… С октября они пропали! Ну, то есть, до него мне не было дела, но все эти месяцы они приезжали вместе, а тут вдруг перестали.

Я все так же часто бегал курить, но больше я не видел темно-серого Логана, въезжающего на нашу территорию. И свою Снежинку я больше не видел тоже. И это, черт возьми, взрывало мне мозг еще больше, чем когда я имел возможность часто на нее смотреть.

Вот тогда моя работа и застопорилась. Прошло уже почти два месяца, как я не вижу ее перед глазами, а меня все еще не отпустило. Закрываю глаза и все еще вижу губы приоткрытые, глаза в обрамлении ресниц пушистых, хрупкую фигурку…

С этим точно надо что-то делать. Дождался очередных выходных и затащил Пашу в клуб. Тогда мне это показалось лучшим решением. В конце концов, мне двадцать один год, когда, как не сейчас, время веселиться и развлекаться с девушками? К слову, в этом я никогда себе не отказывал. Целибат не соблюдал, как тот же Пашка. Я молодой и наглый, девушки приходят в клуб, чтобы показать себя перед такими, как я. Все в плюсе. Такой формат отношений меня полностью устраивал, подарили друг другу кайф и до свидания. Мне оставляли номера телефонов, но я никогда не перезванивал. Серьезных отношений в двадцать один я не планировал, а два раза делить постель с одной девушкой — это уже один шаг к ним. Я так с девятнадцати лет жил, когда из армии, одичавший без женского внимания, вернулся. И в этот раз решил, что это тоже мне поможет, а то я слишком затянул с очередной "дозой".

Посидел с Пашей за столиком, опрокинул в себя пять шотов, ощущая, как алкоголь приятным огнем опускается по пищеводу в желудок. Дождался, пока тело и мозг окутает приятная расслабленность, и начал цепким взглядом обводить танцпол. На ловца и зверь бежит. И я, кажется, нашел идеальную добычу на сегодняшний вечер. Девушка была совершенно моего типажа, таких я выбирал всегда. Брюнетка с фигурой типа "песочные часы», тонкой талией, но объемными верхними и нижними "девяносто", соблазнительно покачивала бедрами в такт музыке. Прижался к ней сзади, положив руки на талию, и шепнул на ухо:

— Прекрасная дама здесь одна?

Девушка повернулась, обвела меня с ног до головы оценивающим взглядом и, улыбаясь, ответила:

— Уже нет.

— Тогда позвольте вас украсть, — и протянул ей руку.

Проходя мимо администратора клуба, кинул ей деньги за вип-комнату и легонько подтолкнул свою спутницу к двери. Когда мы оказались одни в замкнутом пространстве, звуки клуба стали значительно глуше, все-таки здесь стояла неплохая звукоизоляция. Помог девушке избавиться от платья, расстегнув молнию на спине, следом полетело нижнее белье и моя одежда. Разглядывал ее ладную фигурку, легонько проводил руками по изгибам, и… ничего. У меня не встал. Напротив меня голая девушка стоит, красивая, к слову, на все готовая, а у меня перед глазами лицо Снежинки, такое, каким я его выражение представляю, если бы она была расстроена. Кажется, я стал гребаным импотентом. Дожили, бл*.

— Извини, ничего не получится, — подаю непонимающе смотрящей на меня девушке платье, сам тянусь за своей одеждой.

— Ты очень красивая, просто настроение не то, — одевшись, наконец, выхожу из вип-комнаты, тихо прикрывая за собой дверь.

Уже дома, лежа в своей кровати, пытаюсь представить Снежинку такой, как стояла передо мной девушка из клуба. Одеяло моментально натягивается в том самом месте. И я перестаю волноваться и своем половом здоровье. И начинаю о ментальном…

Я зашипел от боли, мгновенно выплывая из омута памяти. Пока я предавался воспоминаниям, забытая в пальцах сигарета прогорела до фильтра и обожгла кожу. Раздраженно выкинул ее из рук, затоптал ботинком и вернулся в ангар. Курить расхотелось.

Ада

Обычно я сидела бы, как воды в рот набравши. Но это был серьёзный поворот в моей жизни, надо было попытаться сделать хоть что-нибудь.

— Я уже совершеннолетняя, могло бы мое мнение насчет этой свадьбы учитываться? Я ее не хочу.

— Только вот паспорт у меня твой, неблагодарная! — мать замахнулась на меня тряпкой, которой протирала стол. — Такое счастье с божьей помощью на голову свалилось, а она нос воротит!

— Я ведь просто могу сказать "нет", когда будут спрашивать согласия, — совсем уж робко добавляю я.

— Кто тебя спрашивать будет, дура! Когда союз на небесах заключается, никому не интересно какое-то земное несогласие. Буду молиться перед Единым за себя и за тебя, чтобы не гневался на необразованную, что счастья своего не понимает, — мать картинно схватилась руками за голову и начала беззвучно двигать губами. А потом снова подняла на меня глаза и выдала: — А если планируешь выкинуть что-то, так я за Семёна Николаевича Прасковью отдам. Уверенна, девочка оценит, какая божья милость ей выпала.

И я вспоминаю Прасковью. Ее светлую душу и солнечную улыбку, жаркий шепот по ночам, сокровенные мечты о принце, о большой и чистой любви, которая потом приведет к союзу, одному и на всю жизнь. И понимаю, что не могу с ней так поступить. Крепко зажмуриваю глаза и тихо отвечаю:

— Не планирую.

Я выхожу замуж в конце апреля. В ночь перед свадьбой Прасковья рыдает без остановки, лежа у меня в кровати, намачивая мою ночную рубашку. А я спокойна. Внешне. Внутри мне хочется кричать в голос, но… Я очень люблю свою младшую сестру. И я верю, что спасаю ее от такой участи хотя бы на время.

А в день свадьбы, облачившись в какое-то древнее платье невесты, предающееся у нас в общине, пройдя с утра исповедь у нашего священника, я еду в город впервые в своей сознательной жизни. Мне все ново и непривычно. Открыв рот, глазею на высокие дома, вереницы машин, яркие вывески, большие магазины, одежду девушек и юношей. Мозг взрывает калейдоскопом новых впечатлений. Так остро реагирую на все диковинки, что у меня щиплет в носу и глаза на мокром месте. А все остальное будто не со мной. Не я захожу в ЗАГС по красивому крыльцу, не я говорю "да", ставлю подпись, меняюсь кольцами, не я получаю целомудренный поцелуй чужими сухими губами в мои сжатые и холодные. Кажется, мозг, во избежание перегрузки, решил услужливо закрасить память о том дне крупными мазками, оставив лишь мелкие штришки между, и я благодарна.

По возвращению нас ждет настоящий пир по меркам нашей общины. Чревоугодие — грех. Обычно наша еда весьма аскетична. Овощи и фрукты с собственного огорода, нечасто — мясо, тоже выращенных нами животных, домашний хлеб, крупы, покупаемые в местном магазине. По поводу моей свадьбы столы ломятся от угощений. А мне кусок в горло не лезет. Ловлю на себе довольные взгляды моего супруга и гадаю, на что же я подписалась.

Ада

Мою новую жизнь можно назвать вполне себе сносной. Утром Семён отвозит нас на молебен, затем возвращает меня домой, а сам отправляется на работу. Я занимаюсь хозяйством: поддерживаю порядок в его большой трехкомнатной квартире, стираю, что-то подшиваю по необходимости, готовлю еду. Обязательно комплексный набор из трех блюд, свежий на каждый день. Супруг купил мне простой кнопочный мобильный телефон исключительно для связи и научил им пользоваться. В телефонной книге у меня два номера — его и отца. Семён разрешил мне посещать кружок рукоделия, убедившись, что все присутствующие там — женщины. Так что в свободное время я с удовольствием вязала и мастерила. Так же мне было позволено брать книги по рукоделию и некоторые художественные из местной библиотеки после одобрения супруга. Он даже предложил выходить на улицу без платка в его присутствии, но я по привычке его носила. С этим якорем из прошлого мне было менее страшно познавать новый незнакомый мир. По выходным мы отправлялись гулять в парк или на набережную. И все было бы неплохо, если бы не одно но…

Большую часть времени мы с Семёном жили как соседи. Но несколько раз в неделю перед сном он приходил в мою комнату. Он заходил без стука, в исподних штанах и водолазке, гасил свет и велел ложиться на кровать. Не раздевая меня и не раздеваясь сам, устраивался сверху. Я ощущала только тяжесть его веса, нехватку воздуха, хриплое дыхание около уха и боль от вторжения. Расслабляться я так и не научилась. Лежала с закрытыми глазами, хотя вокруг и так была темнота, уходя в себя, каждый раз отчаянно желая, чтобы это испытание поскорее закончилось. Не молилась, нет. Не могла в такие моменты молиться тому, кто допускал творить со своей дочерью такое. Дождавшись окончания, надолго запиралась в ванной, докрасна натирая себя мочалкой, мне казалось, я такая грязная, и эта грязь не смывается, въелась в кожу. Подставляла лицо под лейку, чтобы смывать потокам воды соленые дорожки со щек, тихонько выла себе в предплечье, лишь бы не слышно было.

Когда Семен пришел в первый раз в ночь после нашей свадьбы, я отбивалась и рыдала. Тогда он отвесил мне звонкую пощечину и сказал:

— Никогда больше не смей перечить мужу в его праве на близость, не вынуждай меня быть грубым.

И я поняла, что мы здесь теперь всегда будем один на один, он — сильный взрослый мужчина, и я — хрупкая девушка. Мне не выйти из этой комнаты, и никто мне не поможет.

В ту ночь мне было так больно, как будто меня раздирают надвое. Мне не хватало воздуха, тяжесть сверху сдавила грудную клетку, я открывала рот, как рыба, выброшенная на берег, один на один с этой болью. Я искусала все губы в кровь и вымочила слезами наволочку насквозь. Казалось, что мучения мои длятся вечно, хотя на деле прошло совсем немного времени. Семен удовлетворенно улыбнулся, увидев небольшое алое пятнышко на простыне, и ушел к себе в комнату. А во мне будто умерло что-то в ту ночь. Стянула с кровати простыню и залезла прямо с ней в ванну, свернувшись калачиком, рыдала, под льющейся сверху водой из лейки душа. Захлебывалась водой и слезами и не знала, как жить дальше на этой земле, если такие ночи неизбежны, и как молиться этому богу, если по его воле происходит такое.

Ада

Но я пережила это, я выдержала. Обмануться мне помогал мой мозг.

Как-то в мае мы с Семеном поехали к моим родителям в гости. По дороге заехали заправить машину на окраине города. Супруг отошел заплатить на заправку, а мне было ужасно душно в стоящей машине в моем закрытом платье. И я вылезла наружу. Я испугалась, когда услышала сзади обращение ко мне мужским голосом. Очень приятным, бархатным голосом. Развернулась и вскинула глаза. И в этот момент поверила во все сказки, которые рассказывала мне Прасковья. Про то, что он может с первого взгляда заставить сердечко замереть или биться чаще. Про ощущение родственной души. Да, в конце концов, про принца, который найдет тебя и больше не даст в обиду. Парень, стоящий передо мной, был невероятен. Да, я не то чтобы много их видела за свою жизнь, но таких — никогда. Мельком отметив высокий рост и сильные руки, мазнула взглядом по короткому ежику волос и легкой небритости подбородка, по полной нижней губе и попала в плен каких-то нереальных серых глаз со стальным блеском. Они были холодные и опасные, глаза хищника, но где-то там в глубине горел маленький теплый огонек. Для меня. Я уверенна. Настолько захотелось броситься ему на шею и просить спасти меня, что я сделала маленький шаг в сторону, борясь с собственным телом. И не зря. Ведь в следующий момент подошел Семён, рассеяв волшебство, внезапно возникшее между нами, но я ничем нас не скомпрометировала.

В течение лета мы еще не один раз бывали на той заправке и автосервисе рядом, где, как я поняла, и работал тот парень. Кажется, он сказал, что его зовут Егор? Ой, да кого я пытаюсь обмануть. Я прекрасно запомнила, как его зовут. Больше он не подходил ко мне, и это было правильно, хоть я и отчаянно желала. Но я всегда ощущала на себе прожигающий взгляд, от чего становилось тепло между лопатками, а внутренности скручивались в клубок. Я точно знала, кому он принадлежит. Один раз я чуть не позволила себе посмотреть на Егора напрямую, когда он в жару возмутительно стоял без майки, сверкая голым торсом. Кровь прилила к щекам, мне было так стыдно, но так любопытно. Но я не могла. Где-то поблизости Семен, на-минуточку, мой супруг, а этот красавчик уже скорее всего и думать про меня забыл. Для таких не проблема раздеться перед всеми. С чего я вообще решила, что для меня? Может, он и вовсе тогда подошел из вежливости, просто выполняя свою работу. В общем, это испытание я выдержала достойно, практически не повернувшись, скользнув по рельефному телу лишь краем глаза.

Но, с момента нашей встречи, в мои самые страшные ночи, задыхаясь под весом Семёна, закрывая глаза, я представляла Егора. Как он тепло мне улыбается, гладит по голове, обнимает, утешая, как бросился бы мне на помощь, если бы узнал, что она мне нужна. Во всяком случае, в моих фантазиях все именно так.

Ада

В один ничем на первый взгляд не отличающийся от других ноябрьский день Семен звонит мне около четырех часов дня:

— Ада, я сегодня освобождаюсь пораньше, накрывай на стол, скоро буду.

На самом деле, если не истерить и не брыкаться, Семен никогда не был груб со мной. И я решила, что это мой путь наименьшего сопротивления. Мне никуда не деться из этой ловушки и не на кого надеяться, поэтому я решила свое положение не усугублять. Мои бесполезные трепыхания могут привести только к тому, что мне будет больно еще и физически. Вдобавок к моей израненной, истекающей кровью душе. Наверно, все женщины испытывают что-то подобное, может, такова наша доля, думала я. Приносили ли облегчение эти мысли? Нисколько. Я все равно умирала внутри после каждой совместной ночи.

Договорив с супругом, я бросилась подавать к столу. Я знала, что в некоторых семьях в нашей общине не считалось чем-то неправильным унизить или ударить женщину за любую оплошность. Семен кроме той пощечины в нашу первую ночь больше никогда не поднимал на меня руку и общался вежливо. Я боялась потерять это расположение. Я старалась угодить ему, так же, как до этого своим родителям.

Прошел час, потом другой, а Семена все не было. Я волновалась, ведь он был человек-слово. Несколько раз подогревала еду, перекладывая ее из тарелки в тарелку, смотрела в окно во двор, но его рабочая машина все не появлялась. Машина была арендная, по рабочим делам по городу Семена возил водитель. Своя собственная, на которой мы ездили на прогулки и к моим родителям, в будние дни стояла во дворе.

И вот тишину квартиры прорезала трель телефонного звонка. На экране высветилось имя супруга, но вместо его голоса в трубке я услышала незнакомый:

— Здравствуйте, вас беспокоит старший сержант полиции Карпенко Кирилл Юрьевич. Ваш номер был последним в контактах. Кем вы приходитесь Баженову Семену Николаевичу?

— Женой, — несмело отвечаю я.

— Как вас зовут? — продолжает допрашивать меня трубка.

— Ада, — я ничего не понимаю и теряюсь от разговора с незнакомым мужчиной.

— По отчеству?

— Ада Григорьевна, — отвечаю чуть смелее.

— Ада Григорьевна, вынужден сообщить вам, что ваш муж попал в ДТП с летальным исходом. Завтра к девяти утра вам необходимо явиться в морг по адресу Островского, двадцать девять для формальной процедуры опознания, после чего можно будет забрать тело, уладив некоторые…

Опускаю руку с телефонной трубкой вниз, хотя она продолжает что-то вещать голосом младшего лейтенанта. От шока я не могу дослушать до конца и не нахожу в себе сил попрощаться с полицейским. Падаю без сил на диван, хорошо, что стою прямо рядом с ним.

Да, я не питала к супругу теплых и романтических чувств. Но я никогда не желала ему смерти. В голове не укладывается, как такое может быть, что человек звонил мне два часа назад, а теперь мне говорят, что он умер. Не верю. Просто не верю. Сижу в оцепенении в сплошной темноте, забыв про еду на столе, в голове пустота полная. Мне кажется, что прошло пару мгновений, а на самом деле — полтора часа. Заставляю себя встрепенуться, надо бы позвонить родителям.

Они появляются у меня на пороге на следующее утро, вместе мы едем в городской морг. Никогда не представляла себе это место и уж точно никогда не мечтала здесь побывать. Нас встречают и ведут по нескольким коридорам, выстланным кафельной плиткой. Тускло горят лампочки, прохладно и откуда-то пахнет сыростью. Когда перед нами откидывают белую простынь, мать плачет навзрыд и причитает, молит Единого об успокоении души. Да и я пускаю слезу, глядя на многочисленные ссадины и гематомы на сероватой коже супруга. Как бы я к нему не относилась, так умереть не заслуживает никто. И еще мне страшно. Я впервые столкнулась со смертью. В восемнадцать еще не думаешь о том, что любая жизнь, моя, родителей, братьев и сестер, любимого когда-то придет к завершению. Это все кажется далеким и призрачным. Но вот жизнь меня столкнула с реальностью лоб в лоб. А в реальности люди умирают каждый день. Только вот я оказалась не готова. Не готова приезжать в это место, проводить опознание, видеть супруга, с которым я разговаривала еще вчера, безжизненно лежащим на секционном столе… Хочется закрыть голову руками и закричать. Но сейчас на мне лежит ответственность, и я должна до конца отыграть эту роль.

Родители убеждают меня написать отказ от вскрытия, потому что это прогневает Единого, и я уступаю. Нам сообщают, что тело можно будет забрать завтра, его подготовят, а мы сегодня можем заняться всей остальной организацией.

К счастью, бразды правления берут в свои руки мои родители, потому что я ничего не смыслю в организации похорон. И, к тому же, все еще нахожусь в каком-то оглушении, плаваю где-то в глубине своих вязких мыслей, невпопад отвечая на вопросы.

Семена хоронят на нашем местном кладбище недалеко от общины под руководством нашего священника. Я, вся в черном, кидаю первую горсть земли в яму на его гроб. И в этот момент, стоя у его могилы, я роняю вторую и последнюю слезу, потому что мне правда очень его жаль.

Родители предлагают отправиться к ним, но я отказываюсь, проявив несвойственную мне настойчивость, и подъезжаю до города со знакомыми Семена, приехавшими на похороны. Мне просто нужна тишина и немного времени, чтобы разобраться в себе.

Ада

Все еще не совсем до конца понимаю, что же мне дальше делать, но стараюсь получать наслаждение от внезапно свалившейся на меня свободы. По утрам никто не тащит меня в церковь, а я и не еду сама. Не заставляет молиться на коленях по вечерам. Никто меня не будит, я встаю и ложусь во сколько захочу. И здесь нет темной комнаты. Гулять по городу одна я боюсь, все мои прогулки — это походы в магазин в соседнем доме, в библиотеку — в соседнем дворе и на кружок по рукоделию через дорогу. Денег, оставленных Семёном на продукты, и которые я знаю, где лежат, совсем мало, но мне хватает, я привыкла есть понемногу. Что я буду делать, когда они закончатся, я пока не знаю.

Днями я подолгу валяюсь в кровати, запоем читаю книги, мастерю по мелочи, валяюсь в ванне, готовлю себе и наслаждаюсь едой в одиночестве. Родители звонят мне и негодуют, но я отвечаю редко и неохотно. Отец грозится притащить домой за шкирку и вернуть к праведной жизни, но я напоминаю, что у них больше нет рычагов влияния на меня. Как только я узнала про смерть супруга, я взяла свой паспорт и спрятала в своих вещах. Он хоть и хранился в тумбочке у Семёна, тот сразу показал мне, где он лежит, на всякий случай.

Моя интровертная идиллия длится чуть больше месяца, а потом тишину нарушает громкая трель дверного звонка. Я вздрагиваю от неожиданности и подскакиваю на ноги, но дальше не двигаюсь. Сердце колотится где-то в районе горла. Я не собираюсь открывать. Единственные, кто могли ко мне приехать, это родители, и я не рада их видеть. Разворачиваюсь и сбегаю в спальню, где залажу под одеяло с головой. Мне в спину несется еще пару залпов противной мелодии. Не вылезаю, пока звуки не прекращаются, да и потом, приоткрыв себе лишь щелку для дыхания, продолжаю лежать, засыпая. Я не могу позволить им снова завести меня в эту реку, я хочу сама решать, что делать со своей жизнью…

Через день я все же решаю выбраться на улицу, потому что мой холодильник пуст. Весь прошлый день не покидало смутное предчувствие, что мой хрустальный мирок счастья в одиночестве будет разрушен, как только я переступлю порог. Потуже завязываю теплый платок и повыше поднимаю воротник пальто. Делая глубокий вдох, выхожу из квартиры, мышкой выскакиваю из подъезда, быстрым шагом иду до соседнего дома, почти касаясь стены, поскальзываясь на наледи. Видимо, после небольшого потепления ночью снова ударил мороз. Холодком по спине ощущаю чей-то взгляд, но обернуться не смею, списываю это на свою разыгравшуюся паранойю.

В магазине в преддверии Нового года стоит пару искусственных елок, по залу висят гирлянды, на окнах — снежинки. От этой простенькой, но незнакомой мне красоты захватывает дух, и я улыбаюсь, отпустив на время свои страхи. Вход в торговый зал заставлен стендами с новогодними товарами, выставленными поближе, на всеобщее обозрение. Но я прохожу мимо мандаринов, имбирных пряников, лимонада с пузырьками и горошка. В моей корзине только самое необходимое для поддержания жизнеспособности организма. Кассирша в красном колпаке вежлива со мной и желает приятного дня, из магазина я выхожу в приподнятом настроении. С наслаждением вдыхаю морозный воздух и щурюсь от того, как ярко на солнце блестит снег.

Когда я поднимаюсь на свой второй этаж, меня кто-то хватает и оттесняет к стене. Пакет с покупками от неожиданности падает из моих рук на бетонный пол, и я несколько мгновений смотрю под ноги на то, как молоко разливается по ступеням. Когда все же решаюсь поднять глаза, обнаруживаю, что воистину огромный бритоголовый мужчина удерживает меня у стены одной рукой, и этого больше, чем достаточно, учитывая разницу в наших весовых категориях. Клянусь, его рука, хоть и в теплой куртке, как две моих ноги вместе. И второй, чуть поменьше, но все еще очень впечатляющих размеров, стоит немного в стороне.

— Ну, вот мы с вами и встретились, Ада Григорьевна, приятно познакомиться, — говорит тот, что в стороне, хотя они не представлялись, но мое имя знают. — А то мы на днях хотели заглянуть к вам в гости, а вы так невежливо проигнорировали.

Тошнота подкатывает к горлу, когда я представляю меня и этих двоих в замкнутом пространстве квартиры. До последнего надеюсь, что здесь, в подъезде, кто-то может пройти, все же это посреди дня происходит, а не глубокой ночью. Но эти два бугая ведут себя уверенно и ни капли не боятся свидетелей.

— Не вздумайте кричать, дорогуша, — вкрадчиво говорит мне все тот же. — Мы с вами просто побеседуем, как цивилизованные люди.

Я, конечно, выросла в общине, но что-то мне не верится, что для цивилизованных людей норма хватать других в подъезде и прижимать их к стенке. Но все же я молчу, я боюсь, мое бедное сердце от страха упало в пятки и трепыхается где-то там. Мне никак не справиться даже с рукой одного из них, при желании он сломает мне шею и не поморщится, быстрее, чем на мой крик откликнется кто-то из соседей.

— Да что ты с ней церемонишься! — орет тот, что рядом, при этом внушительно тряхнув меня. — Лава вечно ждать не будет!

— Закрой рот! — кидает тот, что подальше, своему напарнику, и снова обращается ко мне: — Твой муж, Семен Баженов, должен нам кучу денег. И теперь его долг перешел на тебя. А мы привыкли получать свое по-хорошему или по-плохому. Так что давай с тобой, дорогуша, по-хорошему. Продаешь тачку Семена для начала, бабки отдаешь нам, срок тебе даю три недели в честь нового года. Больше таких подарков не будет. Ты меня поняла?

С трудом разлепляю губы и хриплю:

— Поняла.

— О, а я уже думал — немая, — гогочет бугай, обращаясь к своему напарнику. Потом озвучивает мне сумму, и меня отпускают. Напоследок бросает: — Расскажешь кому-то — по хорошему не получится.

Я дожидаюсь, пока хлопнетподъездная дверь, с трудом поборов в себе желание тут же съехать на пол по стенке, хватаю пакет, бегом забегаю в квартиру и закрываюсь на все замки. Мне это вряд ли поможет, но я просто не представляю, как еще вернуть себе ощущение безопасности. Чтобы не впасть в ступор, решаю занять руки. Выкидываю в мусор пустую упаковку от молока и яиц, которые тоже не пережили встречу с подъездным полом, отчищаю другие покупки от всей этой жижи. Варю овсяную кашу на воде из купленных хлопьев, потом вяло ковыряю ложкой в тарелке, пытаясь осознать, что со мной произошло. Я впервые в такой ситуации, но, наверно, мне стоит послушаться и попытаться продать машину, отдать этим людям деньги и забыть все это, как страшный сон. Я ведь не могу прятаться в этой квартире вечно. И некому мне помочь решить этот вопрос как-то по-другому. Как же меня угораздило так вляпаться?

Роюсь в вещах Семёна и нахожу ключи от машины. Прячу их в потайной кармашек платья, туда же, где лежит мой паспорт, который я теперь всегда ношу с собой. Как же мне продать машину? На ум приходит только одно. Мне нужно обратиться к Егору. Он, может, и не станет мне помогать, но он связан с машинами, значит, наверное, может.

Так и гоняю эти мысли по кругу весь вечер.

Ночью я сплю плохо, мне снятся кошмары, в которых я убегаю от амбалов, а они тянут ко мне свои руки, которые в какой-то момент вытягиваются в длину, становятся вездесущими, опутывают весь город, и нет ни одного уголка, где я могла бы скрыться от них… С криком просыпаюсь в холодном поту. Пью чай и начинаю собираться. Выскальзывая из ночной рубашки, вижу четко отпечатавшуюся пятерню из гематом на нежной коже. Денег на такси у меня нет, можно ли доехать до сервиса Егора на автобусе, я не знаю, а спросить ни у кого не решусь. Но дорогу я помню. Принимаю решение отправиться пешком. Дорога занимает у меня около часа, мороз нещадно щиплет щеки, холодит мои руки и ноги. Но я продолжаю идти. Мне кажется, что Егор сейчас — единственный человек на всем белом свете, который может меня спасти. И я не знаю, возникают ли эти мысли из разумных доводов или от того, что я просто соскучилась.

Но, когда в поле моего зрения оказывается здание автосервиса, я сразу тушуюсь. Переминаюсь с ноги на ногу и понять не могу, на что я надеялась, когда сюда шла. На свои фантазии? Так вот ты здесь, Ада, чего встала? Боишься, что сейчас они разобьются о суровую реальность, и тебя просто грубо пошлют?

И стоять мне там вечно во внутренней борьбе с самой собой, но вот из калитки выходит приятной внешности парень с вьющимися волосами и натыкается на меня, держащуюся руками за ограду.

Егор

В который раз проверив уровень масла, убеждаюсь, что там все в порядке, а насчет продолжающего мигать значка на приборной панели придется искать проблему в электронике. Краем глаза вижу идущего ко мне Пашу и слышу:

— Там к тебе пришла та девушка-блондинка, про которую ты у меня спрашивал.

Резко поворачиваю голову к нему и не верю своим ушам. Позволяю себе коротко хохотнуть вслух над иронией судьбы. Буквально каких-то два месяца назад я так же сообщал Паше, что его у ворот ждет Ева, на данный момент его девушка.

— Только ты будь аккуратнее, мне кажется, она очень напугана.

Смотрю на него ты-за-кого-меня-принимаешь взглядом и спешу на улицу.

Снежинка и правда мнется на улице у ограды. Такая хорошенькая в своем пальто с меховым воротником, цветном платке, с порозовевшими от мороза щечками. В который раз отмечаю, какая она маленькая и хрупкая. В этот раз, кажется, она стала еще тоньше, хотя как это, блин, возможно в зимней одежде? Останавливаюсь напротив, глаза в глаза друг другу глядим. Снежинка молчит, но теперь, с этого расстояния я вижу, как дрожат ее губы.

— Привет, как я могу тебе помочь?

И после этой фразы она начинает реветь навзрыд. Застываю в ступоре, потому что я как бы совсем не эксперт. Я по теме приятно провести время с девушкой и расслабиться, это да. А женские слезы это для меня как текст на китайском. Наверно, на весь автосервис сейчас слышен скрип шестеренок в моей голове. Не придумываю ничего лучше, чем притянуть ее к себе и прислонить лицом к своей груди. Снежинка на секунду замирает, а потом решительно отстраняется, отпрыгивая от меня сразу практически на метр. Смотрит испуганно, но рыдать перестает.

— Все, прости, больше трогать не буду, — поднимаю ладони на уровне плеч, сдаваясь. — Пойдем внутрь, согреешься.

Я выскочил в одной рабочей форме, изо рта моего при разговоре валит пар. Медленно начинаю движение в сторону здания, периодически проверяя, следует ли за мной девушка. Усаживаю Снежинку на диван, иду ставить чайник. Паша тактично делает вид, что очень занят под капотом, а остальные парни повскакивали со своих рабочих мест с интересом.

— А ну брысь работать! — цыкаю я на них, проходя мимо.

Приношу Снежинке горячую чашку, она берет ее в руки и шепотом произносит:

— Спасибо.

Это первый раз, когда я слышу ее голос. И он мне настолько заходит, что я на секунду прикрываю глаза от удовольствия. Будет очень странным попросить ее на диктофон сказать пару фраз, чтобы гонять в наушниках перед сном? Вот же придурок.

Присаживаюсь на корточки напротив, чтобы быть чуть ниже уровня ее лица, и снова пытаюсь завязать диалог:

— Так что я могу для тебя сделать?

Снежинка резко выдыхает, но на этот раз идет на контакт:

— Помоги мне продать машину. Срочно нужны деньги.

— Почему твой муж этим не займется?

Она удивленно распахивает глаза, изучая мое лицо.

— Он погиб чуть больше месяца назад. Разбился.

— Что? — только и могу удивленно выдохнуть я.

Наверно, я мог увидеть это в газете или новостях, но я настолько закопался и одичал тут в сервисе, что совсем не слежу за событиями. Выходит, Снежинка теперь свободна. И она сама ко мне пришла. Выполняя её просьбу и помогая ей, я смогу официально находиться рядом. Радость топит меня изнутри, накрывая с головой волнами. Гореть мне, наверно, в аду, за то, что радуюсь чужой трагедии, но когда меня это волновало.

— Я могу попробовать помочь, но сначала мне нужно будет увидеть состояние машины.

Снежинка кивает. Прошу ее подождать немного, наскоро принимаю душ и переодеваюсь. Потом веду ее к своей черной Камри и забиваю услышанный адрес в навигатор. Мы оказываемся вдвоем в тесном пространстве салона. Кажется, даже воздух между нами наэлектризован. Я правда пытаюсь сосредоточиться на дороге, чтобы не смущать Снежинку, но мои глаза как магнитом притягивает к ней. Кажется, мне жизненно необходимо ловить каждое мельчайшее изменение мимики на ее лице. Чтобы хоть как-то оправдать свой интерес, задаю вопрос:

— Теперь-то хоть скажешь, как тебя зовут?

— Ада.

Я хмурюсь. Мне не нравится это имя. Оно ей совершенно не подходит. Снежинка в моей голове звучит гораздо круче. И, не подумав, выдаю:

— А чего не Прасковья? Я бы звал тебя сокращенным именем и писал сообщения своему другу Паше, которого ты видела в сервисе, что я тоже вечер с Пашей провожу.

— У меня сестру зовут Прасковья, — укоризненно смотрит на меня Ада, а мне и этот взгляд в кайф, главное, что все же смотрит.

— Понял, шутка не удалась, — признаю я. И меняю тему: — За сколько ты хочешь продать машину?

Снежинка называет сумму, и я понимаю, что на нее не стоило бы рассчитывать, если я правильно помню состояние машины. Но я, кажется, в лепешку готов разбиться, но постараться для этой девушки, так что я в любом случае в деле. Мне кажется, я впервые полной грудью дышу за последние несколько месяцев, просто от того, что она сидит рядом со мной в машине.

Подъезжаем к нужному дому, на парковке вижу знакомый темно-серый Логан. Снежинка достает ключи, и мы попадаем внутрь. Копаюсь в бардачке и нахожу пачку документов на машину. Но Ада там нигде не вписана.

— Есть проблема, — говорю я ей. — Может пройти много времени, пока решатся бюрократические моменты для вступления тебя в наследство. Это если еще нет других родственников. А продать машину, не являясь владельцем, ты не можешь.

Вижу, как Снежинка на глазах впадает в панику, и спешу добавить:

— Посмотрю, что можно с этим сделать.

Конечно же, я планирую воспользоваться козырями в виде Пашиного папы-адвоката и его полезных знакомств, и Пашиной же девушки Евы, которая имеет юридическое образование. Добавляю:

— Только это в любом случае после праздников. Время терпит?

Ада кивает.

— А вот посмотреть машинку и подготовить к продаже можно уже сейчас. Нужно гнать к нам в сервис.

Снежинка протягивает мне ключи.

— Никогда никому не давай ключи, — строго говорю я ей. — Намерений обмануть тебя у меня нет, хоть ты меня и совсем не знаешь, но не все люди такие.

— Я как-то не ожидала…, - мнется Ада.

И мы снова усаживаемся вместе, только меняем машину. Нет, я определенно сегодня выиграл в какую-то счастливую лотерею. Иначе с чего бы мне так повезло день провести с той, которая занимает мои мысли вот уже несколько месяцев, и казалась недостижимой.

В сервисе мы с ребятами осматриваем машину вдоль и поперек. Как я и думал, многое там оставляет желать лучшего и в любом случае не позволит выручить за нее столько денег, сколько назвала Ада. Но мы делаем все возможное, чтобы придать ей товарный вид. И мне так неожиданно приятно, что все это время Снежинка сидит у нас на диване и наблюдает за процессом, что я могу в любой момент обернуться и словить ее взгляд. Работа наконец-то не валится из рук, будто мне их снова выровняли, а мысли не туманят голову. Пожалуй, я был бы не против всегда трудиться под ее взглядом. Даже курить хочется меньше, и я за день выхожу всего два раза.

Снова приезжаем к Аде во двор уже в темноте. Обмениваемся телефонами для связи. Провожаю ее до подъезда, готовлюсь пересесть в свою ласточку и отправиться домой. Удивляюсь, когда она неожиданно заглядывает мне в глаза и тихо просит:

— Проводи до двери.

Поднимаемся на второй этаж, на окнах подъезда какими-то детьми и родителями наклеены снежинки, а на стенах — бумажные гирлянды. На улице видел, как Снежинка восторженно смотрит на мигающее во всех окнах великолепие огоньков. Уже послезавтра Новый год. Паша с Евой уезжают встречать его в Питер, а я планировал посидеть до двенадцати с родными, а потом присоединиться к приятелям из сервиса и здорово набраться. Но, когда Ада поворачивается спиной, готовясь скрыться в дверях квартиры, неожиданно для себя и для нее выдаю:

— Тебе есть с кем встречать Новый год?

Егор

Тридцать первого декабря вечером мы с папой раздвигаем советский стол-книгу под звуки новогодней музыки из телевизора. Мама хлопочет на кухне, колдуя над последними блюдами. Под ногами путается мой младший брат Вадик, больше мешая, чем помогая. Потом мы все вместе носим разные посудины с едой с кухни в зал, четко координируемые по контурной карте стола моей мамой. Наконец, последние приготовления завершены, и мы усаживаемся за стол. Я знаю, что мои родители всегда делают это чрезмерно рано, поэтому и был план посидеть пару часов с ними, а потом уже отправиться встречать Новый год с ребятами. Мама Макса, одного из парней из сервиса, держит свою кафешку, и она в эту ночь будет работать только для нашей компании.

Это были мои планы на Новый год до того, как я спонтанно решил отпраздновать его вместе с Адой. Но и после этого они не поменялись, потому что она… мне отказала.

И вот в новогодний вечер я сижу и зло жую оливье. Я не собирался звать ее в гости к своим родителям или тащить в шумную компанию моих друзей. Я обязательно придумал бы что-то для нее, не тревожащее хрупкое душевное равновесие. Вот это я задвигать научился, сам в шоке. Что Снежинка со мной делает?

Но мне было категорично отказано. И теперь меня по какой-то причине не радует вкусная еда, горящие свечи и дурацкий "Огонек" по телевизору.

— Сынок, ты совсем про нас забыл, — вытягивает меня из моих мыслей мама. — Так редко забегаешь в гости.

— Работы много, мам, — бубню я с набитым ртом.

И это правда. Я уже четыре года живу отдельно, с тех пор, как мои бабушка и дедушка скооперировались с Пашиными и уехали жить к морю. Теперь они на пенсии, живут постоянно там, содержат на четверых небольшой гостевой домик, который сдают отдыхающим. А мне от бабули с дедулей досталась их квартира, куда я и переехал. Но из-за работы я и туда прихожу только поспать, не говоря уже о том, чтобы наведываться в гости к родителям.

— Я и вижу, — продолжает мама. — Ты так осунулся, под глазами круги. Почему ты себя совсем не жалеешь?

— Кто, если не я, мам? — отвечаю ей вопросом на вопрос. Раз я в это дело впрягся, не успокоюсь, пока не сделаю конфетку. Или я не я.

— Вадик уже забудет скоро, как ты выглядишь.

Смотрю на брата, который с довольным видом уплетает запеченную курицу, не высказывая своим поведением никаких признаков, что я для него теперь "чужой дядя". Со вздохом возвращаюсь к своему салату:

— Не говори глупостей, мам.

— А чего ты не пьешь, сынок? — включается в разговор отец. — Лучше с родителями хороший алкоголь, чем всякую дрянь по подворотням.

Я ухмыляюсь. С этими разговорами папка опоздал лет так на пять-шесть. Просвещением Вадьки придется заняться самостоятельно, а то не удивлюсь, если родители начнут с ним разговор о контрацепции, когда он уже приведет домой беременную девушку. Пить с родителями я не планировал. А вот с ребятами надраться собирался до розовых соплей, и качество алкоголя не столь важно, лишь бы пробирало.

— Не хочу, — просто отвечаю я. Хочу, чтобы этот дурацкий разговор закончился, и вы обратили внимание на самый сок отечественной эстрады в телике. Или на то, что Вадик кидает мелкие куриные косточки под стол.

— Что-то с тобой не так, Егорка, — обеспокоенно смотрит на меня мама, положив вилку, подперев рукой подбородок. А у меня удавка уже вокруг шеи затягивается. Люблю свою семью, но сейчас просто дышать нечем.

— Все хорошо, мамуль, — выдавливаю из себя улыбку, — Я покурить выйду.

Мама неодобрительно смотрит мне вслед, отрицательно относясь к этому делу, как и любой, мне кажется, родитель. Но я уже большой мальчик.

Распахиваю форточку в подъезде, облачком запуская морозный воздух, сую сигарету в рот и поджигаю. Это звучит парадоксально, но тут, в тесном квадрате лестничной клетки, в сигаретных парах, дышать мне становится легче.

Жадно затягиваюсь, мысли, как и всегда в последнее время, крутятся вокруг Снежинки. Представляю ее одну в чужой темной квартире, когда все остальные празднуют, наверняка, пугающуюся периодического грохота салютных залпов, и у меня сердце сжимается. А я ведь правда одно время думал, что у меня его нет. Видимо, надо все же меньше курить и посетить врача, что же еще это может быть, верно?

Еще не докурив, где-то на подсознательном уровне принимаю решение. Раз уж я считаю себя мужиком, то что мне какой-то там один отказ? Значит, плохо уговаривал. Принять к сведению и приступить к дальнейшим аргументам. Мрачно усмехаюсь своим мыслям, выкидываю окурок и спешу обратно в квартиру.

— Мам, пап, спасибо за вечер, но меня уже ребята ждут, я предупреждал вас.

— Но ты даже не попробовал торт, — слабо протестует мама.

— Ты же знаешь, я сладкое не очень, — целую ее в щеку. — Но я уверен, что он великолепен, как и все твои шедевры, Вадик точно оценит его по достоинству.

Подмигиваю брату, жму руку отцу, накидываю куртку и выбегаю из падика.

На улице, конечно, была бы уже полная темнота, как это бывает зимой, если бы не свет фонарей и гирлянд. Кожу пощипывает мороз, наконец-то Новый год выдался по-настоящему зимним и снежным. Спешу к машине, которую вообще-то изначально собирался оставить у родителей во дворе на ночь. Но планы меняются.

Подъезжаю к дому Снежинки, нащупываю в карманах куртки шапку и перчатки и выхожу на улицу. Сердце ухает вниз, когда я не вижу света в ее квартире. Но я настойчивый. Я уверен, что вот те окна на втором этаже принадлежат ей, а вот ее ли балкон рядом — не знаю. Нажав на кнопку вызова, подношу телефон к уху. Прохладный кусочек металла холодит кожу щеки, но, видимо, остужает недостаточно. После нескольких долгих и громких гудков Снежинка снимает трубку.

— Егор? — звучит удивленно.

— С Наступающим, Ада! Выйди на балкон.

— Зачем?

— Сюрприз.

— Егор, я уже собиралась ложиться спать.

— На минутку выйди, ну что тебе стоит.

В трубке слышится какое-то шебуршание, потом шаги.

— И что? — спрашивает потом Снежинка.

— Твою мать! — ругаюсь себе под нос и почти бегом начинаю обходить дом по кругу. — Стой там, никуда не уходи.

Нахожу глазами нужный балкон, где в приоткрытом окошке высовывается Ада, закутанная во что-то темное и, кажется, махровое.

— Привет, — подхожу прямо под ее балкон и смотрю снизу вверх. Ни дать, ни взять, Ромео. Только вот это не про меня.

— Ты чего тут?

— Пошли Новый год отмечать, Ада.

— Я же уже ответила тебе.

— Передумай, — улыбаюсь нагловато. — А то придется мне торчать под твоим балконом всю ночь. А курточка у меня для езды в машине, в основном. Заболею и умру от переохлаждения. Неужели тебе меня не жаль?

— Егор, не говори глупости. И не делай.

— Говоришь, как моя мама, — паясничаю я. — Ада, ну правда, давай отпразднуем вместе. Клянусь, я постараюсь, чтобы ты не столкнулась ни с чем, что бы тебе было некомфортно.

— Не стоит. Я иду спать. Приятного тебе вечера, — и отключает вызов.

— Ну, тогда я сяду и буду сидеть тут, — ору ей в окно и, пока она не отвернулась, демонстративно усаживаюсь прямо на большой сугроб снега.

Снежинка захлопывает окно и уходит.

— Я же твоим соседям спать не дам! — продолжаю надрываться я вслед. — Ты будешь виновата в том, что я беспокою весь дом, Ада! А потом меня заберут в участок и закроют на пятнадцать суток!

Сижу в сугробе, чувствую себя дураком и здорово переживаю, чтобы не отморозить себе что-нибудь, что мне еще понадобится. И тут окно снова распахивается.

— Пожалуйста, встань, — просит Снежинка.

— Условие ты знаешь, — упрямлюсь я.

— Дай мне десять минут.

— Одевайся потеплее! — кричу вслед.

Я победно улыбаюсь и встаю на ноги. Не спеша перехожу на другую сторону дома, где находится подъезд. Но, когда Ада не появляется ни через десять минут, ни через пятнадцать, ни через двадцать, начинаю подозревать, что это была просто уловка.

Ада

Лежу в кровати перед сном и прокручиваю в голове события этого дня. Мне сегодня было так здорово и интересно, и совсем не страшно с Егором. Сидеть в автосервисе, где присутствовали и другие работники, но я-то знала, что он всегда где-то рядом. Идти по моей лестничной площадке, когда он меня провожал. Кроме одного момента.

Когда Егор притянул меня к себе, мне на мгновение стало очень приятно ощущать его тепло и окунуться в его запах. Но потом будто щелкнул какой-то переключатель, и ощущение тяжелой руки, прижимающей меня, стало напоминанием той пугающей сцены в подъезде. Страх охватил меня от мыслей о том, что ситуация повторяется, и я стремилась максимально увеличить расстояние между нами.

Почему он вообще мне помогает? Мне сейчас очень сильно, катастрофически нужен друг, потому что я еще никогда не ощущала себя такой маленькой и запутавшейся в этом мире. Мне нужен кто-то, кто сможет подставить плечи под груз, который слишком велик для моих. Я нашла его случайно. Но вцепилась, как утопающий за соломинку. Потому что это недалеко от правды.

Но почему же он мне помогает? Если на секунду сойти с ума и предположить, игнорируя зеркало, заходящееся в истерическом хохоте, что я могла ему понравиться, то меня печалит это. Если его помощь подразумевает надежды на что-то от меня в ответ, то мне придется разочаровать его.

Мне кажется, в силу моей неискушенности, что Егор просто потрясающе красив. А еще мне кажется, что он хороший человек, но это, возможно, в силу моей неопытности. Но его глаза… В них порой полыхает такое пламя, которое обещает захватить мою волю. А у меня и так уже все сгорело внутри. Куда ни глянь, выжженное пепелище. Ничего живого. И еще один пожар я просто не переживу. Я больше не вынесу сдирать с себя кожу, потому что кажется, что грязь въелась кругом, и рыдать в душе. Кажется, мужчинам это приносит удовольствие, а для женщин нормально терпеть. Но я лучше умру, чем еще раз допущу такое к себе отношение.

Так что я понимаю, что лучше бы наше общение с Егором свести к минимуму. Закончить эту историю с продажей машины, отвязаться деньгами от тех амбалов и все. Пусть наши дороги разойдутся.

В моей семье Новый год праздником не считался, только Рождество. Поэтому я никогда не украшала новогоднюю ель шариками, комнату и окна светящимися гирляндами, не слушала бой курантов и не видела салют. Тут, в городе, новогодняя сказка казалась настоящим волшебством. Глядя на все это великолепие украшений, хотелось поверить в Деда Мороза. Вот только елки у меня нет, и подарок для меня ему положить некуда. Поэтому, конечно, я всей душой хотела отпраздновать Новый год, желательно, с кем-то, кто показал бы мне, как правильно. Но, прокручивая в голове все вышеизложенные мысли, Егору я отказала. Раз я столько лет жила без этого праздника, то и еще год проживу как-нибудь. Хотя мне ужасно не хотелось проводить этот вечер в одиночестве в этой квартире. Но так будет лучше.

И, противореча сама себе, перед сном гипнотизировала экран мобильного, любуясь на появившийся в моих контактах номер Егора. Если бы вместо телефона была книга, клянусь, я протерла бы в ней дыру. А так всего лишь счастливо улыбалась и столько смотрела, что выучила номер наизусть. Единый, почему ты создал меня такой глупой?

И вот сегодня тридцать первое декабря, в течение дня я начала вязать елку и Деда Мороза одновременно, долго смотрела в окно, как снуют туда-сюда люди с пакетами из магазинов и ребятишки играют в снежки и лепят огромного снеговика, приготовила себе скромный "праздничный" ужин. Вечером в темноте загорелись все фонарики и гирлянды, я видела из окна, у кого-то за стенкой громко работал телевизор, периодически с улицы стали доноситься громкие хлопки, они сначала пугали меня, но потом я сама себя убедила, что это и есть, должно быть, салюты. И я ужасно огорчилась и даже, можно сказать, разозлилась, что в этот волшебный вечер я должна одна сидеть здесь, в этой чужой квартире. Приняла душ, переоделась в ночную рубашку и залезла под одеяло, хоть на часах было только начало десятого. Накрылась одеялом с головой и глотала слезы, гадая, станет ли моя жизнь когда-нибудь такой, какой живут все люди вокруг меня, вот хотя бы в этом доме, и абсолютно этого не ценят и не замечают.

И тут раздается звонок моего мобильного. Я с опаской смотрю на телефон одним глазом, ожидая увидеть там вызов от отца. Но это оказывается Егор! По его просьбе встаю, накидываю на себя темно-синий махровый халат, его кто-то подарил Семену, но он такое не любил, так что халат нашел себе владелицу в виде меня, хоть я и могла обернуть его вокруг себя два раза, но он такой теплый, а я часто мерзну. И выхожу на балкон. Весь наш разговор убеждаю, пытаюсь договориться, борюсь со своими внутренними демонами. Ведь мне так хочется согласиться. Ловлю за хвост последние здравые мысли всеми силами своего изрядно потрепанного разума. Считаю своей маленькой победой, что мне удается завершить вызов и закрыть окно. Делаю вид, что ухожу, но, конечно, никуда уйти я не могу, оседаю на балконный пол и продолжаю фыркать и давить улыбку от воплей Егора. Перебираю переплетенными пальцами, кусаю губы. Я точно не хочу быть вовлеченной в конфликт с соседями и реально волнуюсь о том, чтобы Егор не простудился. Демоны чувствуют слабое место и начинают скрести когтями в этой области. Один вечер, что страшного произойти может за один вечер? А потом я все забуду, все вырву из себя с корнем, обещаю. Можно же и мне когда-то хоть разок попробовать прикоснуться к счастью? Единый, я так мечтаю попасть в эту новогоднюю сказку.

Пока решимость не покинула меня, поднимаюсь на ноги и прошу Егора подождать. Завтра я буду очень и очень жалеть. А сегодня я заслужила это волшебство. Да, мам, я знаю, что все это демоны.

Бегу собираться. Сначала умываюсь в ванной и зачем-то снова чищу зубы, хотя всего полчаса назад делала это перед сном. Затем подхожу к шкафу, готовясь скинуть ночную рубашку, и зависаю на месте. Мне бы так хотелось быть красивой сегодня. Но в наличии лишь несколько моих обычных платьев и теплые колготки. Склонив голову, плетусь одевать то, что есть. Заплетаю длинную косу, смотря на себя в зеркало. Оттуда в ответ на меня взирает бледная моль. Как бы сегодня я хотела воспользоваться одним из тех средств, что показывала мне Прасковья в журналах, может, они привнесли бы красок на мое лицо. Некоторое время тяжело вздыхаю, застыв с недоплетенной косой. Затем выбираю свой лучший, самый цветной и яркий платок, покрывая им голову и завязывая сзади на шее. Уже в прихожей надеваю сапоги, длинный пуховик, проверяю, в карманах ли варежки. Спохватываюсь, что, должно быть, прошло больше времени, чем я обещала. Открываю дверь в подъезд и врезаюсь прямо кому-то в грудь.

Егор

Тридцать минут прошло, а я все еще меряю шагами дорожку у подъезда Снежинки. Два окурка умирают в снегу. Слушаю застольные песни из приоткрытого окна первого этажа. И размышляю, какого черта я на ней так завис. Но прийти к разумному выводу не выходит, получается какая-то полная ерунда. Так что я бросаю эти попытки. Пусть все идет как идет.

Я уже достаю телефон, чтобы снова позвонить, но тут дверь подъезда распахивается. Я с надеждой вскидываю голову. Но выходит не Снежинка, а какой-то мужик с криво надетой ушанкой и пустым пакетом, бубнящий себе под нос:

— Горошек… горошек… ну ты и дура, не купила горошек. А где я его тебе сейчас возьму?

Радуюсь подарку судьбы, подбегаю, удерживаю подъездную дверь на последней секунде и захожу внутрь. Поднимаюсь на второй этаж. И только собираюсь позвонить в звонок, как дверь открывается, и Ада влетает в меня на полном ходу. Испуганно ойкает и хватается рукой за нос.

— Ты как? — спрашиваю я.

Снежинка сосредоточенно ощупывает нос и отвечает:

— Вроде целый.

Я коротко смеюсь. Мне очень льстят ее мысли, что об мое тело можно сломать нос, но все же это из разряда фантастики. Ада сейчас невозможно милая и стоит прямо рядом со мной. Мне до безумия хочется ее поцеловать. Но вместо этого я спрашиваю:

— Мы можем поиграть в игру, где ты будешь доверять мне целый вечер? Я придумал для нас развлечения и я тебя не обижу.

— Я же вышла, — разводит она руками, признавая согласие. — На этот вечер я тебе доверяю, только пусть это будет сказка, а не игра.

Улыбаюсь и предлагаю этой принцессе спуститься к машине. Жаль, что я не из этой сказки. Я, скорее, из Красной шапочки. Серый волк, да.

— Штаны не вымочил? — участливо, но, чувствую, что с подколкой, интересуется Снежинка, садясь рядом на пассажирское.

— А я сейчас подогрев сидений включу и порядок.

Подъезжаем к кафе и заходим внутрь. Снежинка идет за моей спиной, и я слежу, чтобы никуда она оттуда не делась. За несколькими сдвинутыми столиками расположилась знакомая компания, сам Макс, Ник и Саня, тоже из сервиса, несколько других еще со школы знакомых ребят и пара девушек, которые постоянно с нами тусуются. За стойкой сама мама Макса, Светлана Валерьевна, приветствует меня теплой улыбкой. Девушки радостно машут руками. Да, бывало, что они надеялись на мой ответный интерес. Но я вроде уже говорил, что не сплю с одной и той же дважды. Переспать с кем-то и постоянно вертеться в одной компании был бы верх идиотизма. А до шута мне еще далеко.

— Егор, у нас море бухла, помогай, — орет мне Санек.

Тут же подбегает Виталик, бывший одноклассник, и говорит уже потише:

— А у меня кое-что поинтереснее есть, понимаешь, о чем я?

Понимаю. К сожалению. По дурости с подростковым азартом пробовал и траву тоже, но быстро понял, что это не мое. И что после этого представления Снежинка обо мне подумает? Да, в общем-то, как раз то, что и должна подумать, но отчего-то хочется выглядеть лучше в ее глазах.

— Спасибо, ребят, но я сегодня к вам не присоединюсь, я тут кое с кем другим, — легонько подталкиваю Аду идти в противоположный угол заведения, мельком показывая ее ребятам. Макс, Ник и Саша ее уже видели, пусть и объяснят остальным. А, может, и нет, мне пофиг.

Быстро поняв всю ситуацию, к нам спешит Светлана Валерьевна, и я успокаиваюсь. В ее помощи я уверен.

— Ада, это Светлана Валерьевна, хозяйка этого милого заведения, которая в силу своей широкой души работает в новогоднюю ночь, чтобы угодить своему сыну, — широко улыбаясь, представляю я.

— Да мне только в радость, — отмахивается женщина и ведет нас к самому дальнему столику в заведении, он находится за углом, так что мы скрываемся от любопытных взглядов. Усаживает Снежинку и показывает, что здесь есть еще шторка, если ее задвинуть, будет полный приват. Поджигает несколько свечей на нашем столике.

— Не бойся, милая, тебя тут никто не обидит, — улыбаясь, как родной, говорит она Аде. И командует мне: — Идем делать заказ, Егор.

Делаю заказ и иду за ним уже минут через десять. Понятное дело, что под Новый год никто уже здесь не готовит. Светлана Григорьевна отпустила всех работников по домам. Но все приготовлено сегодня вечером до официального закрытия кафе, так что в качестве я не сомневаюсь. Ставлю поднос на стол и задергиваю штору, оставляя нас с Адой наедине. Расставляю блюда на столе, поднос убираю в сторону и интересуюсь:

— Ты в порядке? Для тебя это все не слишком?

Конечно, я вижу, что ей неуютно, но это минимум дискомфорта, который я мог причинить, чтобы накормить ее праздничным ужином, если откинуть вариант есть на улице в мороз.

— Я… справлюсь, — чуть заминается Ада. — Я же обещала.

В нашем уголке из колонки играют ненавязчивые зарубежные песни про Рождество, и мы приступаем к еде. Снежинка смешно удивляется, когда пробует индейку с брусничным соусом и оливье, но, кажется, ей все нравится. Думаю в этот момент, что мне, наверно, давно хотелось ее накормить, потому что нельзя быть такой прозрачной. Тонкое запястье с вилкой порхает туда-сюда, а я не могу отвести глаз. И это мне еще нужно поддерживать хоть что-то, похожее на беседу. На десерт у нас по кружке горячего какао с огромной шапкой сливок, под которыми обнаруживаются плавающие зефирки-маршмеллоу. Ада смеется, что я вымазываю нос, а я и рад, пусть смеется хоть над этим. А потом мой взгляд падает на часы, и я ругаюсь под нос. Я в шоке от того, как быстро пролетело время.

Встаю из-за стола и тороплю Аду:

— Быстрее, а то все пропустим!

Снежинка в растерянности и ничего не понимает, но это ж, блин, сюрприз. Киваю ребятам, тепло благодарю Светлану Валерьевну, поздравляю всех с Наступающим и вывожу нас на морозную улицу. Садимся в машину, едем к центру. Припарковаться, конечно, получается только у черта на куличках, к пункту назначения дальше идем пешком. Но Аде вроде ничего, нравится, она с восторгом разглядывает освященные нарядные улицы. И тут мы выходим на главную городскую площадь. Посреди стоит огромная разлапистая красавица-елка, настоящая, что важно. Снежинка замирает и приоткрывает рот. Народ потихоньку собирается тоже.

— Сейчас будем смотреть обращение президента, потом куранты, — показываю ей на большой экран в правом углу. — А потом будет салют.

— Ты не замерзнешь? — умиляет меня Ада. — Говорил же, что твоя куртка для машины.

— Я соврал, — подмигиваю я ей, за что получаю возмущенное сопение.

Но вскоре Снежинка забывает про мою уловку и завороженно смотрит на экран.

— С Новым годом, — шепчу я ей под бой курантов, наклонившись к уху.

В небе цветком распускается феерверк, а я… сжимаю через варежку руку Ады в своей. Она вздрагивает и пытается выбраться.

— Минутку, — негромко прошу я, глядя на отражение взрывающихся фейерверков в ее глазах. — Пожалуйста.

Снежинка читает по моим губам и замирает, оставив свою ладошку в моей. А у меня в груди что-то разрывается тоже.

Пиликает мой телефон, я открываю мессенджер и вижу поздравление от Паши и их с Евой селфи на фоне питерской елки. Показываю и Аде тоже.

— Пашу ты уже видела, а это его девушка Ева. Отправим и им в ответ?

И навожу на нас камеру. Снежинка отнекивается, смущается и смотрит в сторону. А я смотрю на нее. Вот такое селфи с ответным поздравлением отправляется Пашке. Он ставит реакцию "огонь". Да уж, пожарище, бл**ь. Скоро разнесет тут все к херам.

Потом я так же пешком веду Аду через несколько дворов, и мы попадаем на центральный каток под небом.

— Нет, Егор, — конечно же, пугается Ада. — Я же не умею.

— Прекрасно, и я не умею, сейчас вместе научимся. Сказка продолжается, и ты принимаешь в ней участие.

Опять вру. Насчет того, что не умею. Пока мы всей семьей не переехали сюда, дед был военным, и мы жили в закрытом военном городке. Там в детстве я ходил на занятия по фигурному катанию несколько лет. Но тогда кружок за меня выбирали родители, а по приезду сюда я уговорил их на кружки по моим интересам, так что фигуриста с меня не вышло. Но я хочу как-то поддержать Аду.

Беру напрокат коньки и веду ее к скамейке для переобувания. Сразу натягиваю на ноги свою пару, а вот Снежинка не торопится.

— Тебе помочь или сама справишься? — киваю на коньки. — А то я не против их на тебя надеть.

Ада краснеет и начинает переобуваться. В общем, на это я и рассчитывал.

Аккуратно веду ее по бортику, держа руку сзади в воздухе близко к спине, готовясь подстраховать, если что. Учу, как правильно ставить ноги, как скользить, как лучше группироваться при падении, если что. И понемногу у нее начинает получаться, она даже руку отпускает, но держится рядом с бортиком. Робко мне улыбается, и, кажется, все же отпускает себя и наслаждается.

— Думаю, на сегодня хватит, — наконец говорю я. И мы переобуваемся и вновь идем пешком к моей машине. Довожу Снежинку до дома, провожаю до подъезда. Там останавливаемся.

— Спасибо за вечер, — негромко говорит она, стесняясь поднять на меня глаза. — Он был прекрасен.

Мое "всегда пожалуйста" прерывает елка, пикирующая с какого-то высокого этажа прямо в снег рядом с нами. Причем со всеми игрушками и дождиком. Ада сначала очень пугается, мы в недоумении смотрим то на ель, то на окна пару мгновений, а потом вместе разражаемся хохотом.

— Пожалуй, безопаснее будет попрощаться у тебя в подъезде, — отсмеявшись, говорю я, а Снежинка кивает. Подходим к ее двери, и я понимаю, что вот и все, этот вечер заканчивается, а я еще не готов его отпустить. Ада поднимает на меня глаза, поправляет выбившуюся светлую прядь из платка и облизывает губы, видимо, перед тем, как попрощаться. А меня накрывает от этого вида, наклоняюсь и тянусь к ней с твердым намерением поцеловать. Но Снежинка отворачивается, и мои губы просто мажут по ее щеке. А сама она распахивает дверь, забегает в квартиру и закрывает за собой. В тишине подъезда слышен звук поворачивающегося замка. На три оборота. И громкий стук моего сердца.

И карета превращается в тыкву после двенадцати.

Ада

Проснувшись рано утром первого января в идеальной тишине, я понимаю, что совершила большую ошибку.

Вчерашний вечер был волшебный, как я и мечтала. Егор увлек меня в эту сказку, игнорируя возражения, мощной волной своей энергетики отогнал все страхи и все голоса в моей голове, которые постоянно бранят меня за мои мысли и поступки. Конечно, меня пугало большое скопление людей на улицах, друзья Егора, незнакомая еда, взрывы фейерверков, сидеть с непокрытой головой в кафе, но я видела, как естественно это воспринималось для Егора, и меня тоже цепляло краешком этой энергии. С ним мне было не страшно узнавать и пробовать что-то новое. Откуда-то возникало ощущение, что рядом с ним меня не смогут обидеть. А что до самого Егора… Ощущение моей руки в его было как эффект уютного кресла и теплого пледа. Чувство абсолютного спокойствия. Как будто он мой якорь, а вокруг полный штиль. И никакие внутренние демоны, и никакие внешние угрозы мне не страшны. Только мое колотящееся сердце выдает, что эти ощущения для меня так новы, что я не могу поверить в их реальность. Потом случайные касания моих рук и спины в попытке подстраховать на катке. На каждом месте соприкосновения расцветал огненный цветок из ощущений, растущий до своего максимума, а потом расползающийся мурашками. От их переизбытка я, наверно, много смеялась не в тему, чтобы хоть так выплеснуть свои эмоции. А тот поцелуй на лестничной площадке… Не знаю, какой лунный колодец открылся за моей спиной, чтобы я могла там подчерпнуть силы, но я смогла увернуться в последний момент. Хотя мне до безумия хотелось почувствовать эти губы на своих. Откуда-то во мне есть уверенность, что ничего сухого и неэмоционального в них бы не было. И даже их прикосновение к моей щеке разорвало меня на тысячу частиц. И, кажется, теперь никак не собраться мне, не стать прежней.

Но я не могу позволить себе снова сгореть. А будет пожар, огнище. В этом я уверенна. Я вижу слишком много воспламеняющихся искорок в его глазах.

Поэтому первого января я просыпаюсь и рву эти лозы, успевшие за один вечер прорасти в мое сердце. Оно кровоточит, но их не отдает. Я так верила, что смогу после одного дня вернуться к своей обычной жизни и выкинуть это все из головы, но просто обманывала себя. Мне до рвоты физически и душевно плохо от того, что я должна прекратить это общение. Кажется, вся моя кровать уже в крови, но я упорно дергаю лозы из сердца, пытаясь вновь и вновь.

В течение следующих двух дней Егор несколько раз пишет мне сообщения, в том числе о том, что прислал бы мне наше фото, будь у меня телефон посовременнее. А это еще одна моя ошибка. Я не должна была позволять ему фотографировать нас. Мои родители уничтожили бы меня, если бы узнали. У нас вообще не принято фотографироваться. Увековечивать считается нужным только облик Единого и святых. И я сейчас очень рада своему простому телефону, он избавляет меня от слабости гипнотизировать нас с Егором, стоящих рядом.

Так же он предлагает повторить наши развлечения, ведь впереди еще столько дней новогодних праздников, в том числе и Рождество.

К вечеру второго января я нахожу в себе силы написать ему:

"Вечер был чудесным, спасибо, но больше нам совместно проводить время не стоит"

И в ответ получаю короткое:

"Понял"

Мобильный выпадает из ослабевшей руки. Как тогда себя держать в руках, если даже его не могу? Жгучие слезы собираются в уголках глаз. Мне не хочется, чтобы он понимал. Мне хочется, чтобы боролся за наши встречи, как тогда в Новый год. Знаю, что противоречу сама себе. Я просто спасаю себя. Но в душе хочу, чтобы он тоже спасал… меня, только по-своему.

Но это правильно. Пусть наш контакт ограничится продажей машины, а потом я отдам деньги тем вымогателям и освобожусь, наше общение перестанет быть необходимостью. Я все делаю правильно. Только почему мне так больно в груди и нечем дышать от этих мыслей?

Неделя новогодних праздников проходит в моем обычном размеренном ритме. Только теперь мне кажется, что провожу я их невыносимо скучно. Потому что я видела, как бывает по-другому. Не должно было, но мне понравилось.

В то же время, я не могу понять, что же мне делать дальше. Деньги стремительно заканчиваются, я надеюсь, что денег за машину выйдет чуть больше назначенной мне суммы. Иначе скоро мне будет не за что жить. Возвращаться к родителям желания у меня нет. Не после того, как я увидела, что бывает другая жизнь. Я просто не смогу дальше притворяться, что меня устраивает то, что я имею в общине. Не смогу против своей воли молиться Единому. Не переживу, если мать меня, как девчонку малую, закинет в Темную комнату. Они с отцом звонят мне, я редко беру трубку, осыпают проклятиями, угрожают, стращают меня всячески. Да, гореть мне в аду, только вот разве я не в нем жила всю жизнь?

Думаю о том, что, возможно, стоит спросить в библиотеке, куда я хожу, может, для меня там найдут какую-то подработку. Меня там уже все женщины узнают, кажутся мне довольно милыми. Планирую заняться этим в понедельник, первый рабочий день после праздников, но получаю предупреждающее сообщение от Егора:

" Я сейчас позвоню тебе, разговор насчет машины"

И следом поступает вызов.

Егор

С помощью Виктора Александровича, Паши и Евы удается устроить и ускорить процесс передачи машины в собственность Аде. Если бы не полезные знакомства, все это пришлось бы делать через суд и куда позже. Гребаная бюрократия.

Стою у ее подъезда и курю. Сейчас поедем к юристу,который оформит все документы.

Я не видел Снежинку неделю. Я и сам знаю, что не надо. Ей со мной не надо. И ее слова только укрепили уверенность. Это хорошо, что ей не надо тоже. Но тянет. П****ц какой-то, как тянет. Вижу ее, такую невыносимо красивую, выходящую из подъезда, и пульс частит так, что никотину не под силу. Бросаю окурок в снег и размахиваю рукой дым. Это только моя отрава.

Сегодня мы с Адой едем к юристу, который оформит все документы. Визит проходит в приятной атмосфере. Мужчина представляется Сергеем Сергеевичем, мы с ним жмем друг другу руки, потом со Снежинкой опускаемся на мягкие стулья напротив его стола. Ада достает документы — паспорт, свидетельство о браке, справку о смерти. Заполняет кучу каких-то распечатанных заявлений. Ставит несколько десятков своих подписей. Перед каждой украдкой смотрит на меня, и я ей каждый раз кивком подтверждаю, что все в порядке. В этот же день направляемся в ГАИ, заполняем и там несколько бумаг. Все документы можно будет забрать уже завтра, чем мы и пользуемся.

Несмотря на бумажную волокиту, я кайфую от этих дней. Снежинка хочет убежать от меня, а я намерен ее отпустить. Но, пока возня с этими документами, пока мы еще делим тесный салон моей Камри на двоих, пока еще дышим этим воздухом. Могу нагло пялиться, запоминая наизусть, выбивая у себя на подкорке ее лицо. Знаю, что смущаю, но ничего не могу с собой поделать, эмоции ее тоже себе на ленту памяти мотаю, как губка, впитываю. Эта девочка слишком нереальна для того, чтобы сидеть со мной в одной машине.

Через два дня я вновь у ее дома, только на этот раз с покупателем. Звоню Аде и приглашаю ее спуститься вместе с ключами. Мы с мужчиной осматриваем машину внутри и снаружи, даю ознакомиться с отчетом, который составил мой автосервис по этому Логану, показываю остальные документы, предлагаю проехать осмотреть в сервисе, если что-то вызывает вопросы. Но покупатель отказывается, и мы снова, но уже втроем, едем по тем же инстанциям. На этот раз все проходит куда быстрее, я не даю Аде времени ознакомиться с документами, лишь указываю, где поставить подписи. Получаю пухлый конверт с деньгами и везу Снежинку обратно домой. Покупатель заплатил несколько меньшую сумму, чем нужна была Аде, но я знаю, что за большее эту машину не продать. Нереально и совершенно исключено. Так что, когда она выходит из машины, я делаю вид, что зачем-то еще копаюсь в документах, сам же подкидываю в конверт несколько купюр из своих сбережений. Провожаю до двери и отдаю деньги. Ну вот и все. Она попросила меня о помощи, и я помог. Нет больше между нами ничего общего. Она не уходит, и я продолжаю стоять, жду, что кинет мне кость, как собаке, и я с удовольствием за нее ухвачусь. Аж самому от себя противно. Сейчас хвостом вилять начну, лишь бы от себя не прогоняла.

— Спасибо тебе огромное за помощь, — поднимает глаза и теребит конверт. — Ты даже не представляешь, насколько это важно для меня.

— Только с квартирой так договориться не получится, — предупреждаю я ее. — Она была взята в кредит, и он еще не покрыт. Так что только через суд, и то придется продолжать за нее выплачивать.

Ада хмурится и кивает. А меня здесь больше ничего не держит. Кроме нее. Снежинка тоже застывает за какой-то внутренней борьбой, но вижу, что справляется. Смотрит на меня таким грустным взглядом, что у меня щемит сердце. Шепчет одними побелевшими губами:

— Прощай.

Это беззвучное "прощай" и такой же тихий звук прикрывшейся двери разрывают мне мозг, превращая его в бесполезный кисель. Я резко разворачиваюсь и быстро сбегаю по ступенькам, чтобы не натворить глупостей. Я их обязательно натворю, вот только не здесь.

Ада

В четверг мне наконец-таки удается выбраться из дома для визита в библиотеку. Я залезла в конверт: денег там ровно столько, сколько от меня ждут. Так что воспользоваться ими, чтобы прожить, возможности нет. Нужно попробовать устроиться на работу. Тепло одеваюсь и выхожу из квартиры. Высовываю нос из подъезда. На улице приличный мороз, но ярко светит солнышко, еще больше отражаясь бликами от белого снега. На несколько мгновений меня почти ослепляет. Только делаю несколько шагов вдоль дома, как крепкая рука сильно прижимает меня к стене, при контакте я больно ударяюсь об нее плечом. Вижу перед собой двух уже знакомых здоровяков. Тот, что чуть меньше, стоит дальше, как я поняла в прошлый раз, он в этой парочке главный. А тот, что снова держит меня, здесь явно только в качестве грубой силы.

— Ну, здравствуй, девочка, — растягивает губы в оскале главный. — Твое время вышло.

Кручу головой из стороны в сторону, не в силах поверить, что меня вот так на улице у всех на виду посреди дня могут схватить явно бандиты и сделать со мной, что угодно, а всем будет все равно. Я точно знаю, что пожилая женщина с первого этажа постоянно смотрит в окно, и сейчас, наверняка, видит нас. Вот идет мамочка с коляской, но она отворачивается и поспешно проходит мимо. На детской площадке чуть поодаль ребята играют в снежки. Но мне никто не поможет. Я вижу только равнодушие или страх в их взглядах. Я снова одна.

— Отвечай, что застыла! — трясет меня тот, что держит, заставляя вынырнуть из своих мыслей и несколько раз приложиться макушкой об стену.

— Деньги в квартире, — шелещу я и кусаю губы, пытаясь удержать слезы. Не при них, нет, только не при них, ни за что!

— Тогда вперед! — держит цепко в клещах мою руку и больно тянет за нее за собой. Так мы заходим в подъезд и поднимаемся на этаж. Открываю дверь квартиры и со всей твердостью в голосе, на которую способна, говорю на пороге:

— Вы ждете здесь.

Я лучше умру прямо здесь, на пороге, чем окажусь с этими громилами одна в замкнутом пространстве. Так что на этом буду стоять до конца.

Тот, что держит меня, кидает взгляд на главного.

— Дверь открытой оставь, — милостиво разрешает он.

Шумно выдыхаю. И на том спасибо. Радуюсь, что далеко я конверт не убирала, хватаю его с полки возле зеркала в прихожей, возвращаюсь и быстро закрываю дверь моей обители. Пульс стучит в ушах. Неужели сейчас это все закончится?

Протягиваю конверт главному. Он внимательно пересчитывает деньги, а потом довольно ухмыляется своему помощнику:

— А девка-то не промах. Нужную сумму получила. А мы-то уж штрафные санкции хотели…

Ноги слабеют. Не хочу представлять даже, что это за санкции. То есть они специально назвали мне сумму, которую было трудно получить? Единый, как же я благодарна Егору, что бы я без него делала.

— Я могу идти?

— Стоять, — главный снова обращает на меня свое внимание, и мне это совсем не нравится. — Ты молодец, дорогуша, с первым заданием справилась. А вот тебе задание посложнее: теперь продаешь квартиру, — и шепчет мне на ухо сумму, от которой мой мозг взрывается.

Я вспоминаю, как Егор объяснял мне, что квартиру продать невозможно. И одновременно с этим приходит мысль, как глупа я была, думая, что на машине все закончится, что меня оставят в покое. Нет, они нашли себе легкую добычу и теперь никогда уже от меня не отцепятся. А если я не смогу приносить деньги… Покалечат? Изнасилуют? Будут пытать? Убьют?

Предпринимаю заранее обреченную на провал попытку:

— Послушайте, я узнавала, эту квартиру нельзя…

И вижу, как главный кивает своему помощнику. Тот совершает молниеносное движение, прерывая меня на середине фразы, хватает меня своей огромной рукой за горло, поднимает вдоль стены так, что мои ноги отрываются от земли. Боль сдавливает шею, воздуха не хватает, начинаю хрипеть, бить в невесомости ногами, царапать руку, что держит меня, а ему все нипочем. Глаза застилает темнотой, подъезд пропадает, мне так больно, Единый, страшно, так страшно, нечем дышать… Сквозь вату в ушах слышу:

— Ты меня послушай, девочка. Меня твои проблемы не е**т. Я дал сроки, назвал сумму. Твое дело выполнять. Ты поняла меня?

А я дышать не могу, куда уж мне говорить.

— Поняла?! — кричит громче, а хватка на горле становится еще чуть теснее.

Пытаюсь кивнуть, и, к счастью, он понимает мою попытку. Пальцы разжимаются, и я кубарем падаю на грязный бетонный пол. Прикрываю голову руками и все еще ничего не вижу какое-то время. Но по стуку ботинок по ступенькам и грохоту входной двери понимаю, что осталась одна. Я осталась жива. На этот раз.

Ада

Жадно вдыхаю спертый подъездный воздух. Горло горит огнем, глотать невыносимо больно. Зрение понемногу возвращается. Еле заползаю в квартиру, но дверь за собой закрываю тщательно, на все замки, хотя руки трясутся, изрядно мешая. Пока что это моя хлипкая крепость. И хоть я не верю, что она меня спасет, пока мне нужно хоть за что-то зацепиться для спокойствия.

Спокойствие? Трижды "ха!". Я на грани истерики. Или уже за гранью. Мой мирок, существовавший всего пару месяцев, разлетается в дребезги, а я оказалась в эпицентре этого взрыва. Что делать, когда выхода нет, Ада? Вопрос риторический.

Скидывая на ходу одежду, иду в ванную комнату. Вздрагиваю, когда в маленьком зеркале над раковиной вижу начинающие наливаться кровоподтеки на моей шее. Болит и ободрано все: плечо, голова, локти, колени. Но я залезаю под тугие струи душа. Делаю воду настолько горячей, что ванная моментально наполняется паром. Шиплю, когда вода льется по ссадинам. Но мне это нужно сейчас, я хочу немедленно смыть с себя эту грязь.

Интенсивно вытираюсь полотенцем, закутываюсь в свой огромный халат и ложусь в кровать под одеяло прямо в нем. Несмотря на горячий душ, теплый халат и одеяло, меня трясет крупной дрожью, так, что вся кровать ходуном ходит. И в голове ни одной мысли. Ни одной мысли, которая могла бы хоть как-то мне помочь. Топит каким-то вселенским, всепоглощающим ужасом. Широко раскрытыми глазами смотрю в стену, невидяще и практически не мигая. И не замечаю, в какой момент проваливаюсь в спасительный сон.

Просыпаюсь рано утром следующего дня. Я проспала больше двенадцати часов. Пока несколько минут лежу, отходя ото сна, думаю о том, что мне нужно бежать. Здесь я не справлюсь одна. Поеду просить помощи у родителей, там же вся община за своих, они помогут меня спрятать. Как только обдумываю эту мысль, вскакиваю с кровати, посещаю туалет и ванную комнату, в спешке одеваюсь. Моя шея выглядит ужасно. Везде багровые и кое-где с синевой гематомы. Несмотря на высокий ворот платья, заматываю шею еще и платком. С собой беру только свои документы в потайном кармашке, телефон, крохи денег на проезд и ключи Одевшись, долго стою у входной двери, прислушиваясь. Только когда слышу звук открывающейся соседской двери, быстро распахиваю и свою следом. Как я и рассчитывала, семьянин-сосед, мужчина средних лет, выходит на работу в это время. И я по подъезду за ним. Он слышит шаги, оборачивается ко мне с добродушной улыбкой:

— Доброе утро, тоже рано выходите? Если мне по пути, могу подвезти Вас. А то там темно, еще и мороз.

Я называю остановку, которая мне нужна. Откуда отправляется мой автобус за город, я помню, и это не так уж далеко отсюда. Прячась за широкоплечей фигурой соседа, семеню за ним до машины, юркаю в нее и с облегчением закрываю дверь. Он включает обогрев в салоне, а потом некоторое время возится снаружи, счищая выпавший за ночь снег и наросший лед. Я нервно оглядываюсь по сторонам и стараюсь сползти как можно ниже на своем сидении. Наконец, мы отправляемся. Пульсирующий комок нервов в моей груди немного расслабляется.

Приехав на место, рассыпаюсь в теплых благодарностях соседу и покидаю уютный салон. При тусклом свете фонаря пытаюсь разглядеть табличку с расписанием, обзор затрудняет и налипший на ней снег. Наконец, мне удается понять, что ближайший автобус будет через полчаса. Нервно меряю шагами остановку, пытаясь согреться. Дергаюсь от машин, едущих со стороны моего дома, боюсь, что это могут быть за мной. Готовлюсь бежать в любую секунду. Небо на востоке понемногу начинает светлеть. Наконец, вижу нужный мне автобус. Он делает большой крюк, проезжая по многим рядом расположенным деревням, поэтому поездка до общины занимает в несколько раз дольше времени, чем на машине. Но мне сейчас это не важно. Я чувствую некоторое успокоение, выезжая за пределы города. Прислоняюсь головой к дребезжащему стеклу. Желудок, сутки не видевший еды, дает о себе знать громким урчанием.

Выхожу на своей остановке и пешком иду от дороги до поселения. На подходе достаю телефон, думаю предупредить родителей о своем визите. Но отвлекаюсь на крутую машину у дома через дорогу. Понимаю, что к нам с очередным визитом приехал Наставник. Так и дохожу с телефоном в руках до своего дома, открываю дверь. Захожу и вижу родителей, которые суетятся в гостиной.

— Слава Единому, доченька наша приехала, какое счастье, — кидается ко мне и причитает на ходу мама. — Раздевайся, проходи, Адушка. Давай телефон, пусть пока здесь полежит, — вынимает из моей руки мобильный и кладет его наверх невысокого шкафа в прихожей. Отец в это время помогает мне снять пуховик, относя его на вешалку. Разуваюсь сама.

Не совсем понимаю, что происходит, растерянная таким теплым приемом после всех тех проклятий по телефону. Мать суетится вокруг меня, а не пророчит мне гореть в аду. И даже отец не поджимает губы, глядя на меня.

— Я по всем вам соскучилась, — говорю смущенно. Про свои проблемы решаю рассказать чуть позже.

— Поднимайся в комнату, дочка, отдохни после дороги, — твёрдой рукой мама направляет меня в сторону лестницы на второй этаж, сама идет следом. — Потом будем трапезничать все вместе. Ну, как же хорошо! Спасибо Единому за нашу девочку.

Я захожу в свою старую комнату, вижу сидящую на кровати Прасковью, широко ей улыбаюсь, я ведь так соскучилась. Она видит меня, глаза ее расширяются от ужаса. И следом я слышу хлопок двери и звук поворачивающегося ключа в замке.

Ада

— Адочка — бросается обнимать меня сестра и плачет. Шепчет на ухо: — Ты зачем сюда приехала? К родителям Наставник приходил, продают они тебя, замуж тебя хочет, сказал, даже несмотря на то, что ты… — делает заминку, смущаясь, — попорченная.

— Тише, Прасковья — успокаиваю её, а у самой все мертво внутри. Меня продают. Снова. И страшно так. Думала, в родной дом сбегу от тех ужасных людей, а и тут не помогут. — У меня телефон забрали и заперли тут.

— Сейчас, — сестра бросается к тумбочке, открывает ящик, куда-то хитро нажимает, открывая двойное дно, достает и вкладывает мне в руки смартфон. Смартфон. Не кнопочный телефон, как у меня

— Я чего то не знаю, Прасковья? — с удивлением смотрю на нее.

— Это долгая история, не сейчас, — взгляд ее на мгновение теплеет. — Звони!

Я пару мгновений гипнотизирую телефон и опускаю руки:

— Некому звонить.

— Думай, Ада!

В памяти всплывает стальной блеск серых глаз. Хищных. Опасных. От них бы бежать без оглядки, а я почему-то навстречу. Набираю по памяти цифры, ни на что особо не надеясь. Это единственный номер, который я знаю. Через пару гудков звучит рокочущий голос:

— Слушаю.

— Егор, это Ада. Прозвучит странно, но это очень важно для меня. Пожалуйста, не мог бы ты приехать забрать меня прямо сейчас

В трубке воцаряется молчание, а у меня дрожат руки.

— Где? — слышу наконец.

— За городом, возле нашего поселения, ты знаешь, наверно. Я постараюсь до дороги дойти, там остановка еще, знак десять километров, озеро и лес рядом, — я становлюсь такой болтливой, когда нервничаю.

— Понял. Жди, — и отключается.

— Как же мне теперь из дома выбраться?

Прасковья распахивает окно, впуская в комнату прохладный воздух:

— Если стать на подоконник и подтянуться на вот той ветке, можно слезть по дереву. Смотри, вот сюда.

В еще большем шоке смотрю на нее.

— Потом, всё потом, Ада, сейчас тебе бежать надо.

— Но мои ботинки остались внизу, — развожу руками.

— Возьми мои, они как раз сушатся здесь возле батареи.

— А как же ты, сестрёнка? Если я сбегу, они тебя за него отдадут.

— До шестнадцати не отдадут, так что полгода у меня есть.

— Я за тобой вернусь, обещаю тебе, — целую Прасковью в лоб и поворачиваюсь к оконному проему.

Глубоко вдыхаю, пытаясь унять разбушевавшееся сердце в груди, становлюсь на подоконник, цепляюсь руками за ветку, подтягиваюсь и пытаюсь достать ногами до ветки ниже. Ноги нещадно скользят, чуть не срываюсь, но все же достаю до опоры и цепляюсь руками за ствол. Дальше легче, ветки растут лесенкой. Только почувствовав под ногами землю, пригнувшись, припускаю по огороду, перелажу забор, стараясь не зацепиться длинной юбкой. Дальше аккуратно пробираюсь по задворкам, прячась в тени заборов и сараев. Выдыхаю, только когда поселение оказывается за спиной, а впереди показывается дорога. Вижу движущуюся машину Егора и бегу к нему со всех ног, не обращая внимания на колющую боль в боку, вязнущие в снегу ноги, сбившуюся косынку и растрепавшиеся волосы, лезущие в глаза. Бегу и машу ему руками, кричу имя его, только бы забрал, только бы увез меня из этого ада.

Прыгаю на сидение, захлопываю за собой дверь и молю Егора быстрее уезжать. Мой побег был на адреналине, а теперь он схлынул, и я начинаю ощущать запоздалый озноб, потому что моя куртка осталась висеть в прихожей у родителей, а бежала я по морозу в одном платье. Егор замечает это и прибавляет печку в машине. Еще начинаю ощущать, как давит ноги в ботинках Прасковьи, потому что они на размер меньше, чем мне нужно. Но это все не важно, я так счастлива от того, что этот невероятный парень слева от меня примчался меня спасать, как рыцарь в сияющих доспехах.

Егор

Звонок на мой телефон с незнакомого номера застигает меня в момент, когда руки симпатичной брюнетки тянутся к ширинке моих джинсов в подсобном помещении автосервиса. Как она тут оказалась? Уже раз сто приезжала на своей машине с несуществующими проблемами, все крутилась около меня, губы облизывала и намекала всячески. И сегодня я подумал: а почему бы, черт возьми, и нет? Я вроде ничего никому не должен.

— Не отвечай, — просит девушка, не оставляя свои попытки расстегнуть замок.

Но я все же тяну по экрану в сторону зеленого, мало ли, что случилось. И случилось же, бл***. Не верю своим ушам, когда слышу голос Снежинки в трубке. Девушка напротив открывает рот, чтобы что-то сказать, но я выбрасываю свободную руку и грубо кладу пятерню ей на губы. Слушаю Аду. А она ко мне снова с просьбой, кто бы сомневался. Первый мой порыв — отказать. Хватит. Хватит с меня уже этого однобокого дерьма. Я больше не хочу этих собачьих дел — прибегать, когда позовут. А потом получать пинок под зад. Но слова отказа застревают в горле. Это же Снежинка. Я слышу ее голос и по нему понимаю, что она чем-то взволнована. Возможно, напугана. А мне, несмотря ни на что, все так же хочется оберегать ее. И вся моя решимость сливается в унитаз, я даже, кажется, слышу характерный звук. Не представляю, как выбраться из этого идиотизма.

Брюнетка смотрит на меня непонимающе.

— Извини, ничего не получится, — говорю я ей и начинаю возвращать на место утраченные предметы моего гардероба. — Где выход, ты знаешь.

Разворачиваюсь и ухожу, а вслед мне летят лестные эпитеты и проклятия. О, да, детка, я именно такой, как ты сейчас считаешь. И проклятие у меня уже есть: стараться быть лучше, чем я есть, для одной маленькой испуганной девочки.

Сажусь в свою Камри. Криво усмехаюсь от мысли, что Снежинка уже в который раз обламывает мне секс, и топлю газ в пол.

Подъезжаю к назначенному месту, вижу, как Ада бежит ко мне, пробираясь через сугробы, по бездорожью. В одном платье. В мороз. Твою мать. Закипаю моментально. Приоткрываю окно и закуриваю, чтобы дать себе время сначала разобраться, а потом идти убивать тех, от кого она так бежит. Плюхается на сидение рядом, я сразу свободной рукой прибавляю печку и включаю обогрев сидений.

— Куда едем? — интересуюсь.

— Подальше отсюда, — начинает трястись Снежинка, растирая свои плечи руками.

Одной рукой трогаюсь и разворачиваюсь по направлению обратно в город.

— Я не знаю, как благодарить тебя за то, что снова мне помогаешь. Мне больше обратиться не к кому, — продолжает Ада. — Нет, правда, спасибо тебе огромное.

Лучше тебе и не знать про способы меня отблагодарить, которые бы меня устроили. Фраза про "больше не к кому обратится" вообще царапает больно. Да, определенно, если бы у нее был список, я бы там был на последнем месте.

Докуриваю и закрываю окно, чтобы она, наконец, согрелась.

— Что случилось с твоей курткой? — спрашиваю.

— Так… получилось…, - мнется Ада и я решаю оставить эту тему на потом.

Кручу ручку и нахожу по радио какую-то легкую и ненапряжную музыку. Снежинке, кажется, нравится, она с интересом поглядывает на магнитолу и немного расслабляется на сидении.

Она ничего не объясняет, а я как-то на автомате привожу ее во двор к дому, где она живет. Если подумать, а куда я еще должен был ее отвезти? Глушу мотор, и тут Снежинка издает какой-то странный звук и начинает стремительно сползать вниз по сидению. Смотрю туда же, куда и она до этого, и вижу чуть поодаль на стоянке двух шкафов, в костюмах, но совершенно бандитского вида, бритых под ноль, вылезающих из черного внедорожника. А я-то думал, что такие братки повымирали еще в девяностых. Хотя, может, я не прав и поспешил с выводами только из-за внешности. Но тут Ада шепчет побелевшими губами:

— Быстрее, увези меня отсюда.

Я все так же ничего не понимаю, но снова выполняю ее просьбу. Когда мы достаточно отъезжаем, говорю ей:

— Сядь нормально, Ада, мы уже далеко.

Она нервными движениями снова забирается на сидение и спрашивает:

— Они нас не видели?

— Не думаю. А сейчас ты правда должна мне все рассказать, чтобы я смог помочь тебе и дальше.

Просто катаю нас по улицам, пока Ада сбивчиво рассказывает мне все, что ей пришлось пережить. И слезы не перестают течь из ее глаз. Катаю? Да хрена с два. Я вообще не вижу, куда я еду, не понимаю, как я еще ни во что не въехал, и еще больше не понимаю, как мне не разнести тут все к чертовой матери от того, что я слышу. Меня немного сдерживает только то, что Ада испуганно прерывает рассказ, когда я, не сдерживаясь, матерюсь вслух или стучу кулаком по рулю. И испуганно вжимает голову в плечи. Уговариваю себя, что она и так достаточно испугалась, чтобы еще здесь, сидя со мной в маленьком замкнутом пространстве, видеть мою неконтролируемую агрессию. Но с каждым ее словом мне все труднее и труднее держать себя в руках. А что я еще могу сделать? Подаю ей из бардачка пачку салфеток, вот и вся моя поддержка. После того, как Ада рассказывает события сегодняшнего утра и доходит до нашей встречи, я заруливаю в свой двор. Да, я привез ее к себе домой. Мне нужно знать, что она некоторое время сможет побыть в безопасности, пока я пойду от души колотить грушу в тренажерном зале, на который стабильно нахожу время два раза в неделю. Потому что те решения, которые надо принять касательно всей этой ситуации, должны приниматься на холодную голову, а она у меня сейчас нифига не холодная! Неконтролируемая ярость пожирает изнутри, и я считаю, что правильнее будет изолировать себя от Ады, чем снова напугать ее.

— Я привез тебя к себе домой, тут безопасно, — стараюсь спокойно говорить я, но чувствую, как звенит мой голос. — Побудешь тут немного, пока я не придумаю, что делать дальше, ладно?

Снежинка кивает.

— Эй, я с тобой, — аккуратно дотрагиваюсь до ее подбородка, а это, поверьте, сложно с подрагивающими от ярости пальцами. — Не плачь больше, все хорошо будет. А то соседи, увидев твое лицо, решат, что я тебя обижаю, и вызовут полицию.

Черт, да я герой просто, раз еще и шутить пытаюсь, когда меня так штормит.

У меня девятиэтажка, но я решаю отложить знакомство Снежинки с лифтом на более удачное время. Вряд ли ей понравится перспектива закрыться со мной нос к носу. Поэтому на шестой этаж поднимаемся пешком.

— Мои вещи остались в квартире, — разуваясь у порога, вспоминает Ада.

— Не думай об этом, купим новые, — отмахиваюсь я. Это реально такие мелочи по сравнению с тем, что сейчас занимает мою голову.

Я вижу, как Аде неловко, как она мнется в прихожей, не решаясь пройти дальше. И начинаю ее увлекать вглубь:

— Это квартира моих бабули и дедули. Они бы тебе понравились, если бы вы познакомились. Тут две комнаты, это гостиная. А вот это, смотри, теперь моя спальня. Я сейчас найду тебе что-нибудь переодеться.

Пока Ада рассматривает мою комнату, а в ней, к слову, ничего примечательного нет, кровать, шкаф, комод, небольшой стол у окна с креслом и ночник, я достаю с полки свою чистую футболку и протягиваю ей.

— В одной не походишь?

Ада в ужасе расширяет глаза и отрицательно мотает головой.

— С низом дело сложнее, мои штаны тебе в любом случае не подойдут.

Я продолжаю копаться в шкафу и нахожу цветные удлинённые шорты, которые Вадик оставил еще летом, когда приходил ко мне ночевать.

— Вот это, мадам, кажется ваш размерчик, — улыбаюсь и протягиваю их Снежинке. — Это моего младшего брата. Переодевайся, а я пока пойду на кухню, поищу нам что-нибудь поесть.

Тихо прикрываю за собой дверь спальни и иду в сторону кухни. Там меня ждет сплошное разочарование. В моем холодильнике повесилась мышь, а на полках шкафчиков даже повешенная мышь ничего не нашла. Хлопаю кнопкой чайника, ставлю сковородку на огонь, разбиваю пару яиц — единственное съедобное, что я с большим трудом нашел. Нахожу коробку с печеньем, которое мне мама, спасибо ей, кстати, всучила в мой последний визит. Делаю пометку купить продуктов и оборачиваюсь к нашедшей меня на кухне в этот момент Снежинке. Моя майка ей как платье, а шорты моего восьмилетнего брата ей впору, такая она маленькая. Но все же ноги ниже колен у нее голые, и я вижу, как это ее нервирует, поэтому усилием воли отвожу взгляд от ее маленьких аккуратных ступней. Это странно: находить безумно сексуальными ноги девушки в шортах моего младшего брата, если я вижу их только частично? Если да, то я просто гребаный извращенец, потому что это то, что я теперь буду представлять перед сном. С радостью отмечаю, что Ада сняла и свой дурацкий платок тоже, позволяя тугой косе свободно перемещаться по ее плечам. А это моя следующая фантазия: хочу видеть ее с распущенными волосами. Снежинка неловко сглатывает, привлекая мое внимание к своей шее. И я замечаю на ее идеальной молочной коже грубые бордовые полосы от пальцев. Наверно, что-то дикое появляется в моих глазах, потому что Ада делает шаг назад, понимает, куда я так смотрю, и прижимает руку к шее. Этой девочке сделали больно, и она была совсем одна. И я ей не помог. Плевать, что я не знал. Ненавижу себя за это.

Поспешно отворачиваюсь, лью чай в кружку, расплескивая часть воды вокруг, ставлю перед ней яичницу, чаи и печенье и сквозь сжатые зубы, чтобы не выпустить превращающую мою кровь в лаву ярость говорю:

— Поешь, пожалуйста. Это все, что я смог найти. Мне нужно отъехать на пару часов, побудь здесь, тут правда безопасно, а потом мы придумаем, как дальше быть. Только не накручивай себя, здесь им до тебя не добраться.

И пулей вылетаю из кухни и из квартиры в целом. Завожу мотор и давлю на газ по направлению к залу.

Ада

Можно сказать, что мне уже больше не страшно. Я сижу за столом на приятной светлой кухне в бежево-персиковых тонах, красиво освещаемой лучами редкого зимнего солнца в квартире Егора, и мне удивительно спокойно находиться здесь. Словно Егор закрыл за нами дверь, и все мои проблемы остались где-то там, в том чужом и неприветливом мире. А еще здесь удивительно тепло, пол, кажется, с легким, едва уловимым подогревом, во всяком случае мне, вечной мерзлячке, вполне комфортно ступать по нему босыми ногами. Мне немного грустно от того, что Егор уходит так быстро, но я верю, что он обязательно вернется. Жадно набрасываюсь на нехитрую еду, но мой желудок и от этого в восторге после такого большого перерыва. Печенье вообще оказывается очень вкусным, покрытым вокруг шоколадом и карамелью. Никогда не могла назвать себя сладкоежкой, да и возможности не было, но тут уплетаю треть пачки за один присест. Далее исследую квартиру. Рассматриваю ванную с невиданной мной раньше душевой кабиной. В коридоре останавливаюсь у висящей на стене фотографии, на которой двое пожилых людей, мужчина и женщина, очевидно, дедушка и бабушка Егора, и с ними он сам, только гораздо младше, чем сейчас. С улыбкой изучаю знакомые черты, отмечаю, сколько мужественности в них появилось. В зале рассматриваю большой черный плоский экран. Кажется, это называется телевизор, но я вижу его вживую первый раз, у нас такое не принято. Не смею заглянуть только в спальню. В моем понимании это очень личная комната, и заходить туда должны далеко не все. Я, конечно, там уже была сегодня, но в присутствии владельца и с его разрешения это одно, а лазить вот так самой для меня неприемлемо. Сажусь на диван, облокачиваюсь на подушку и испуганно ойкаю, потому что одновременно раздается мужской голос и на загоревшемся экране показывается дяденька с папкой на синем фоне. Откидываю подушку и нахожу за ней забытую черную коробочку с кнопками. Первый испуг прошел, мне становится интересно, я начинаю нажимать на кнопки, постепенно определяясь, какая переключает каналы, регулирует громкость и так далее. Залипаю на программе, где приятный мужчина рассказывает про жизнь диких животных. Многих из них я знаю, но некоторых вижу впервые, и мне очень интересно. Но вот передача заканчивается, а я так пригрелась, рано встала и вымоталась от впечатлений, что глаза мои просто закрываются. Я вообще, как оказалось в свободной жизни, любитель поспать. Просто раньше у меня не бывало таких возможностей. Так что я нахожу кнопку выключения, откидываюсь на подушку и натягиваю на себя плед, что лежит тут же на диване. Плед и подушка пахнут Егором, и этот великолепный уютный приятно пахнущий кокон уносит меня из реальности.

Просыпаюсь от хлопка двери. Следом включается свет в прихожей. По ощущениям, времени прошло уже прилично, и сейчас поздний вечер. В комнате и на улице темнота. А я замираю под пледом, как заяц, даже дышать перестаю, боясь вошедшего. Выдыхаю, только когда вижу Егора, опускающегося на корточки на уровне моего лица. Даже в полутемноте комнаты он выглядит уставшим.

— Прости, что разбудил, — негромко говорит он мне. — И тем более прости, что пропал надолго. Я уж боялся, что не застану тебя здесь, думал, сбежала.

— Куда? — горько усмехаюсь я. И, стесняясь, не добавляю, что мне не хочется уходить, даже если было бы куда.

Егор выпрямляется и хлопает себя ладонью по лбу:

— Твою мать, я же про продукты совсем забыл! Ладно, сейчас закажу доставку.

Присаживается в кресло рядом и начинает лазить в телефоне, хмуря лоб, различимо в свете экрана.

— Согласна на бургеры? Еду поприличнее уже не доставляют в такое время, — спрашивает он у меня минут через пять.

— Что такое бургеры?

— Такой большой бутерброд. Попробуешь, короче. Не понравится, придется ехать искать ночник.

Егор дожидается, пока ему перезвонит девушка из доставки для подтверждения заказа, а затем уходит в душ. А я уже знаю, что не подам вида, даже если мне не понравится, чтобы не напрягать его еще больше поездкой в магазин.

Минут через сорок мы забираем нашу еду у курьера. Внешний вид бургеров приводит меня в шок. Егор долго смеется над моими круглыми глазами, а я правда не понимаю, как это есть в принципе, а уж тем более как это можно делать красиво, не заляпав себя и все вокруг. Тем более при Егоре. О нет, я совсем не хочу выглядеть чушкой в его глазах. Но, видя, как он без стеснения ловко их уплетает, все же решаю присоединиться. После пресной еды, к которой я привыкла, этот вкус крайне меня будоражит, рассыпаясь на языке на десяток составляющих.

— В следующий раз хочу понаблюдать, как ты будешь справляться с суши, — смеется Егор с набитым ртом, и даже в таком виде не выглядит для меня отталкивающим. Про неизвестные "суши" решаю пока не уточнять. Замечаю в уголке рта у него каплю соуса, всячески пытаюсь указать и намекнуть, но он, будто специально, вытирает салфеткой совсем другой уголок, и я не выдерживаю, тянусь к Егору рукой и стираю капельку подушечкой указательного пальца. И в этот же момент он делает неуловимо быстрый выпад головой вперед и ловит мой палец в плен своего рта по вторую фалангу. Губы смыкаются на коже, и я чувствую, как он внутри проводит языком по подушечке. Искры от этого контакта устремляются вверх от пальца по руке, и, кажется, что-то коротят у меня в мозгу, потому что я стремительно отдергиваю руку, а потом завороженно смотрю на нее. Почти не дыша, с колотящимся о ребра сердцем. А когда смею поднять взгляд на Егора, вижу, как потемнели его глаза, став по цвету как грозовое небо. Единый, что это сейчас было?

Этот странный момент прерывает звонок телефона. Егор извиняется и уходит в комнату поговорить. А я прижимаю руки к пылающим щекам и обессиленно опускаюсь на стул. Через несколько минут меня зовут в зал.

— Спать хочешь? — спрашивает Егор, предлагая мне занять место рядом с ним на диване

Мотаю головой. И это правда. Выспалась во время своего дневного сна.

— Тогда есть разговор, — Егор не улыбается, и я несколько напрягаюсь внутри. По большему счету, от этого человека я сейчас завишу целиком и полностью. Что мне от него ждать? Есть внутреннее ощущение, что он меня не обидит, но что если у нас разные понятия об обидах?

— Я считаю, что здесь тебе оставаться нельзя, — припечатывает он, и я напрягаюсь еще больше. — Ада, выдыхай. И вдыхай тоже. А то у тебя начнется кислородное голодание.

Вцепившись в колени, я даже не заметила, что забываю дышать, пока жду оглашения своего вердикта.

— Бабуля и дедуля мне еще и дачу оставили в небольшой деревне в этом районе. Там, конечно, не все удобства, но жить можно. Они одно время хотели туда насовсем переехать из города, а в итоге переехали к морю и не успели там все довести до ума. Я бы хотел спрятать тебя там на какое-то время, пока я постараюсь решить вопросы здесь, чтобы ты могла вернуться. Разумеется, я буду приезжать, привозить продукты и все такое… Эй, ты чего грустишь?

Я, кажется, совсем не слежу за сменой эмоций на моем лице, иначе не пойму, как он так меня читает. Но мне становится грустно от перспективы остаться одной в незнакомом месте. Кажется, что с Егором мне все нипочем, а без него я снова забьюсь в свой угол и лишь изредка буду тихонько пищать оттуда.

Сильная рука приподнимает мой подбородок, так, что мои глаза оказываются в плену этих невероятных глаз напротив, которые клянутся мне в правдивости сказанных слов:

— Ада, я тебя не брошу. Я просто хочу знать, что ты в безопасности, чтобы в это время спокойно пытаться решить твой вопрос.

И я понимаю, что он прав. Максимум пользы сейчас от меня — это попытаться не усложнять.

— Порядок? — спрашивает Егор.

— Да, — отвечаю я.

— Тогда тебе нужно кое-чему научиться, — отпускает меня, направляется в комнату и возвращается с кое-какой техникой в руках. — Это мой старый телефон и старый ноутбук. Они на ходу, просто в один момент захотелось выпендриться новой техникой.

Я улыбаюсь: такая самоирония повзрослевшего мне нравится. А дальше Егор учит меня пользоваться смартфоном и ноутбуком: сначала с основ пользования техникой, сообщений, звонков, а потом приходим к самому интересному — выходу в интернет. Мы сидим так несколько часов, но учусь я быстро, мне так любопытно происходящее, что я прошу показать мне куда больше, чем мой учитель изначально планировал. Время движется за полночь, и я вижу, как Егор вымотан, в то время как я полна энергии. Уговариваю его пойти отдыхать под предлогом того, что я хочу еще немного поразбираться с ноутбуком самостоятельно и закрепить знания. Он уступает мне спальню, а себе стелет на диване в гостиной. И хоть белье на кровати явно свежее, вся комната утопает в приятном запахе Егора, и я, ерзая по простыням в попытках уснуть, ловлю себя на мысли, что хотела бы ощутить его тепло рядом и его объятия.

Егор

Я давлю на газ и действительно направляюсь в сторону тренажерного зала. Дорога так и прыгает у меня перед глазами. В один из моментов, когда я точно знаю, что сейчас попаду на камеру за нарушение скоростного режима, я показываю вытянутый средний палец в лобовое стекло прямо за мгновение до вспышки. Штраф неизбежен, а так хоть повеселюсь, получив свою фотку и представляя лица тех, кто еще ее видел. Подъезжаю к спортивному клубу, на ресепшене здороваюсь со знакомым администратором Леночкой, протягиваю абонемент. Получаю ключ от зала, иду по знакомому коридору, по пути здороваюсь за руку с Михой Волком, у него я тренировался когда-то. Дохожу до раздевалки, переодеваюсь в форму и иду выпускать пар. Комната совсем маленькая, вокруг расстелены маты, а посреди висит груша. И это прекрасно, побыть здесь одному — то, что мне нужно. Надеваю перчатки и начинаю выплескивать свою ярость на ни в чем не повинный спортинвентарь. Наношу короткие резкие выпады, получая удовлетворение от легкой боли и усталости в мышцах. Но отравленная кровь так шумит у меня в ушах, красными всполохами отражаясь под веками, когда я вспоминаю все, что услышал от Снежинки, и вижу перед глазами ее шею. Это же произведение искусства, а какой-то хрен с горы портит его своими лапами! "Убью!" — рычит какой-то голос, и я не узнаю в нем свой.

Но мне хватает буквально сорок минут, чтобы понять, что я сейчас трачу скорее всего драгоценное время, потому что банально не могу справиться со своими эмоциями. Я не помог Снежинке тогда, но могу попытаться помочь сейчас. Это моментально меня отрезвляет. Скидываю перчатки, возвращаюсь в раздевалку, наскоро принимаю душ и покидаю клуб.

Возвращаюсь в машину, и, конечно, снова звоню Пашиному отцу. В двух словах объясняю, что есть разговор, не предназначенный для телефонных ушей, и он называет мне адрес, где обещает быть через полчаса. Подъезжаю на место и с удивлением обнаруживаю точку популярной сети фастфуда по этому адресу. Но захожу внутрь, заказываю два кофе в аппарате самообслуживания и занимаю дальний столик в углу. Вскоре ко мне присоединяется Пашин отец, выглядит, как всегда, безукоризненно, гладко выбрит, в стильном расстегнутом пальто, без галстука, но в костюме. Мой папа выглядит гораздо хуже, хоть и старше всего на семь лет. Так что, пожалуй, если рассматривать вариант, где в будущем я перестаю сам горбатиться на мой бизнес и начинаю им только руководить, я бы предпочел ровняться на мужчину напротив. Но это в будущем, пока же я своей щетиной напоминаю дровосека, который застрял на пару дней в лесу из-за сильного снегопада.

— Странное место для встречи, Виктор Александрович.

— Наоборот, здесь никому нет дела до нас.

Я уже другим взглядом оцениваю вечное скопление народа у касс и стойки выдачи, непрекращающийся гул голосов и думаю, что он не так уж и не прав.

— И я сто раз просил не звать меня Виктор Александрович, — напоминает мой собеседник, пробуя свой кофе.

И это правда, и хоть мы знакомы сто лет, я вырос у него на глазах, но огромное уважение не позволяет обращаться по-другому.

— Дядя Витя? — с сомнением спрашиваю я.

— Да вы издеваетесь, — многострадально тянет он и прикрывает глаза.

В итоге сходимся на "Виктор" и на "Вы", такой компромисс пока что всех устраивает. Далее я в красках расписываю ему всю ситуацию. В конце моего монолога Виктор заковыристо ругается. Точнее, произносит целую фразу, состоящую только из ругательств. Он хоть и выглядит прилично, но я-то знаю, что по делу всегда не против высказаться, как и я. Какое-то время после Виктор молчит, погруженный в свои мысли. Наконец он говорит:

— Я не так близок к тому миру, куда мы ввязываемся, как сейчас хотелось бы. Но я попробую. Помнишь Валерия Николаевича?

Я усмехаюсь. Еще бы, не помнить. Друг Виктора работает в полиции, кем, не знаю точно, но явно не на последней должности. Как-то в пятнадцать я взял машину своих родителей и гонял по городу. Я бы не совсем трезв, и у меня тогда еще не было прав. Меня остановили и увезли в участок, а помогал в моем освобождении как раз таки Валерий Николаевич.

— Я с ним поговорю, может, он сможет помочь, — продолжает Виктор. — Будем на связи, сообщу, как что-то узнаю. А тебе настоятельно рекомендую девушку и в своей квартире тоже не оставлять. Увози ее из городка, пока здесь слишком жарко.

Несколько мгновений я размышляю, а потом говорю:

— Есть дача в ста километрах отсюда в небольшой деревне.

— Пусть хоть так, — одобряет Виктор. — И еще одна рекомендация: не езди туда на своей машине. Это так, на всякий случай.

— Спасибо, я очень ценю вашу помощь, — говорю напоследок.

Пожимаем друг другу руки и расходимся каждый в свою сторону.

Решаю предварительно съездить на дачу и оценить обстановку, прежде чем везти туда Снежинку. Все же там давно никто не был. По дороге делаю остановку у сервиса, оставляю свою Камри и пересаживаюсь на старенький Гольф, все равно заним приедут только послезавтра. Чуть больше, чем через час, прибываю на место. К слову, назвать этот домик дачей язык не поворачивается. Он в принципе пригоден для постоянной жизни, но нюансы все же есть. Питьевой воды в доме нет, да и в целом только холодная. Есть электричество, но нет отопления, для этого используется печь. Туалет неплохой для деревенского, но он все же расположен на улице. Вместо ванны — баня. Небольшая газовая плита с духовкой еще советских времен. Первым делом пробираюсь через сугробы к сараю с инструментом, нахожу огромную лопату и чищу снег во дворе, прокладываю дорожку к дому и бане. Осматриваю склад с дровами и газовый баллон. Ресурсы еще есть, но ненадолго. Достаю телефон, ищу в интернете и делаю заказ доставки дров и нового газового баллона на ближайшие дни. Разгребаю завалы старых вещей в доме, которые сюда последнее время привозили, чтобы освободить место в квартирах, да так и оставляли где попало. Делаю какую-никакую уборку, потому что все поверхности уже покрылись пылью. Приношу из колодца несколько ведер воды, в дом и в баню. Отмечаю, что вода в нем легкой коркой льда все же покрылась, и пока еще она разбивается ведром, но ударь морозы посильнее — будет проблема. В доме вода из крана течет исправно, из подведенного в баню шланга — тоже. Это радует, значит, ничего не промерзло.

Заканчиваю уже затемно, знатно выдохся, но не даю себе времени на передышку, думая о том, что и так надолго оставил Снежинку одну, не предупреждая о своих планах, опрокидываю в себя кружку холодной воды и возвращаюсь в город.

А там Ада в моей квартире, и у меня и так постоянно крышу потряхивает от ее близости, а когда я вижу, с каким интересом она рассматривает мой рот, и вовсе вырывает с корнем ко всем чертям. Ловлю губами ее палец, мечтая только о том, чтобы вместо него взять в плен ее язычок. Лишь об этом думаю, когда Аду, в шоке смотрящую на свою руку, гипнотизирую, в полушаге от того, чтобы воплотить в жизнь свои фантазии. Но вовремя спасает телефонный звонок, не знаю только, меня или ее.

Ада

Рано утром я выныриваю из недолгого сна от деликатного стука в дверь. Распахиваю глаза и не сразу могу сообразить, где я нахожусь. Надо мной темно-синий потолок со звездами, и это точно не моя комната.

— Ада, пора вставать, — из-за двери глухо звучит мужской голос.

Ах, да. Вспоминаю, что вчера я даже разглядывала этот потолок перед сном и считала звезды, чтобы лучше уснуть, потому что они, как оказалось, светятся в темноте.

— Не заставляй меня заходить и будить тебя, — снова нетерпеливо слышится из-за двери, и это меня отрезвляет. Я вспоминаю, в чьей я кровати, и что на мне надета всего лишь одна майка.

— Встаю! — кричу в ответ и начинаю вновь одевать ненавистное платье.

Когда я выхожу из комнаты, Егор уже полностью собран. Выглядит бодро, в отличие от меня. Прошу пару минут на посещение ванной, и я готова выходить. Егор вручает мне свою толстовку, и она настолько огромна, что я при желании могу обернуть ее вокруг себя два раза.

— Позавтракаем где-нибудь по дороге, — говорит он мне, и мы выходим. Я — совсем налегке, у него на плече только небольшая сумка для ноутбука.

— Стоять, — останавливает он меня, когда я уже заношу ногу над ступенькой. — Сегодня будем знакомиться с лифтом.

Егор становится напротив дверей и нажимает на кнопку. Ждем пару мгновений, створки распахиваются, открывая нам маленькую коробочку лифта. Там очень светло, есть зеркало и еще больше кнопок, по которым бегают разноцветные огоньки.

— Жми один, — подсказывает мне Егор, и я слушаюсь.

Лифт плавно приходит в движение, и я слежу за меняющимися цифрами в маленьком окошке. Минута — и мы уже приехали! Я хлопаю в ладоши в полном восторге.

— Не испугалась? — участливо интересуется Егор.

Отрицательно мотаю головой и улыбаюсь.

На улице еще по-зимнему темно, только фонари немного разбавляют эту мглу. Мы подходим к какой-то незнакомой машине, кажется, бордового цвета, Егор возится с ключами и пускает нас внутрь.

— А где твоя машина? — спрашиваю я.

— Конспирация, — загадочно улыбается он.

— А эта откуда? — все любопытствую.

— Знаешь, много людей оставляет у меня в сервисе свои машины для ремонта.

— А разве так можно?

— Мне можно, — подмигивает мне. — Но правильная Ада пусть считает, что я просто провожу тесты, все ли теперь с машиной в порядке.

Не успеваю обидеться, как мы отъезжаем, и Егор предлагает мне:

— Нам долго ехать, поспи еще.

Слушаюсь его совета, поплотнее укутываюсь в толстовку, откидываюсь на подголовник и вскоре снова засыпаю.

Просыпаюсь резко от толчка и следующей за этим ругани Егора. Оглядываюсь вокруг. Мы проезжаем по какой-то улице с высотными домами. Уже светло, утреннее солнце светит в лобовое стекло, замечаю, что солнцезащитный козырек с моей стороны теперь опущен вниз.

— Идиот на Мерседесе меня подрезал прямо на лежачем полицейском. Думают, что на машинах "s" класса им все можно, — объясняет Егор, видя, что я проснулась. — А вообще я уже и сам собирался тебя будить, мы почти приехали.

— Где мы? — спрашиваю я.

— Заехали в город, который ближе к деревне, куда я тебя везу. Прежде чем отправляться туда, нужно пополнить запасы.

Через пару минут мы останавливаемся на парковке возле огромного торгового центра. Вслед за Егором я выхожу, но на улице меня вновь одолевают сомнения. Останавливаюсь и зову:

— Постой.

Он оборачивается и возвращается ближе ко мне.

— Зачем мы здесь?

— Позавтракать, — пожимает он плечами.

— И все? — не унимаюсь я.

— Купить воды, продуктов… и тебе одежды.

— Нет, я так не могу, — яростно мотаю головой я.

Я и так становлюсь большой статьей расходов, учитывая, что своего заработка у меня нет. Кормить меня, возить, предоставить мне жилье, а теперь еще и одевать? Нет, для меня это слишком. Отблагодарить или вернуть долг мне нечем, а быть настолько обязанной я не вынесу.

— Ада, посмотри на себя. У тебя единственное платье, нет куртки посреди зимы, а твои ботинки тебе явно не по размеру. Да, я вижу, как ты морщишься при каждом шаге. Не говоря уже про то, что для комфортной жизни всего должно быть по нескольку комплектов, хотя бы для того, чтобы было, что одеть, когда остальное в стирке!

Но я стою на своем. Тогда Егор подходит совсем близко, наклоняется и соприкасается своим лбом с моим. Так я могу разглядеть каждую его черточку и утопать в его приятном, каком-то едва уловимо ореховом аромате, но меня как магнитом притягивают серые омуты. Глядя прямо в глаза, тихо говорит в паре сантиметров от моих губ:

— У каждого без исключения человека должен быть кто-то, кто поможет ему в трудный момент. Потому что помощи достоин каждый. А помогающему потом каким-либо способом этот долг вернется. Ты веришь в то, что людям возвращается за их хорошие поступки?

Да, я верю, что наши добрые деяния обязательно будут учтены и вернутся к нам. А он озвучивает просьбу, от которой у меня замирает сердце:

— Позволь мне быть тем, кто поможет тебе в твой трудный момент.

В этом нашем неловком положении это звучит так двусмысленно. Или же я все себе придумываю. Где-то беру в себе силы отшатнуться, но новых слов для отказа уже не нахожу.

Когда мы заходим внутрь, мой рот в прямом смысле этого слова распахивается в удивлении, и я не успеваю проконтролировать свои мышцы. Передо мной просто огромная территория высотой в четыре этажа, причем все эти этажи просматриваются с первого. По бокам длинного коридора вглубь уходят разноцветные магазинчики, все блестит и сверкает. По первому этажу, и, насколько я могу отсюда видеть, по этажам выше, снует такое огромное количество народа, которое мне не удавалось раньше увидеть на одной территории. Наверно, это потому, что сейчас выходной день.

— Если что, я ни капельки не разбираюсь в женских магазинах, — слышу голос Егора сбоку.

— Я тем более, — шепчу я, все еще не отойдя от благоговейного восторга.

— Тогда начнем с завтрака, где еда расположена в таких заведениях, я знаю прекрасно, — подмигивает он и увлекает меня вглубь центра.

Мы поднимаемся на почти полностью прозрачном лифте(спасибо, что я уже познакомилась с ним ранее!) на четвертый этаж и оказываемся посреди огромного зала, усеянного кучей разных столиков и стульев. По бокам полукругом расположились небольшие разнообразные точки, где можно заказать еду.

— Что будешь? — спрашивает у меня Егор, а я только и могу, что стоять и хлопать глазами, поворачивая голову туда-сюда. Он все понимает и уточняет: — Выберу сам?

Я активно утвердительно киваю. Егор на секунду улыбается мне той улыбкой, от которой меня ноги держать перестают, а потом предлагает мне выбрать столик, пока он делает заказ.

Я петляю между столиками, по большей степени занятыми, пока не нахожу уютный двухместный с маленькими креслами. Вскоре ко мне присоединяется Егор с подносом, выбрав нам на завтрак блинчики с начинкой и фруктовый чай.

После еды начинаем сверху вниз спускаться по этажам и заходить в магазины. Мы покупаем мне куртку, сапоги и ботинки, шапку, варежки, шарф, несколько свитеров и теплых штанов, так как я категорически отказываюсь от платьев, берем всего одно, совсем не похожее на мои, вязаное и не до пола. И вот мы доходим до огромного магазина нижнего белья. Вид, открывающийся там, оглушает меня прямо с порога. Кажется, об этом я мечтала всю свою жизнь. Мой взгляд сразу приковывает дерзкий ярко-алый кружевной комплект, который представлен на манекене. Пока я пожираю его глазами, до меня не сразу доходит, что ко мне обращается девушка-консультант:

— Добрый день, помочь вам подобрать? Какой размер вы носите?

А я застываю. Понятия не имею. Как мне сказать, что никакой не ношу и никогда не носила? И никогда бы здесь не оказалась, если бы не стечение обстоятельств. Пауза немного затягивается, девушка все так же улыбается мне и ждет ответа. Но он приходит совершенно с другой стороны.

— Семьдесят А, — уверенно говорит Егор сбоку, а я бесстыдно на него глазею с немым вопросом в глазах.

— Прекрасно, пройдемте в примерочную, я предложу вам варианты.

Егор остается сидеть на пуфике у входа, а я по дороге говорю девушке, что хотела бы только самое простое из возможного. Безумно понравившийся мне красный комплект — это слишком для меня. Это как в журнале — только полюбоваться со стороны. Захожу в примерочную и остаюсь довольна тем, что она полностью закрытая сверху и с трех сторон, на входе — раздвигающаяся дверь, а не шторка, как в некоторых других магазинах. Полностью закрывшись, я все же могу раздеться тут, не умерев от смущения.

Приступаю к примерке, вспыхиваю, когда понимаю, что Егор оказался прав, и размер мне подходит. Выбираю несколько самых обычных хлопковых комплектов базовых цветов. В этом же магазине покупаем маечки, носки, домашнюю одежду и пижамы. Длинные ночнушки до пят я тоже решаю оставить в прошлом. У Егора куча пакетов в руках, но он несет их, как ни в чем не бывало, не показывая какого-либо недовольствия ни одним мускулом на лице. Лишь уточняет:

— Что-то еще?

А я отчаянно хочу и боюсь попросить. Несколько раз замираю с открытым ртом, так и не набрав воздух.

— Ада, смелее, — подбадривает он меня.

И я решаюсь:

— Тут недалеко мы проходили магазинчик с товарами для рукоделия, можем ли мы сходить туда?

— Конечно, ты иди вперед, выбирай, что нужно. Я скоро к тебе присоединюсь, подожди меня на кассе.

Я удивляюсь тому, что он уходит, но радость моя больше. В итоге Егор находит меня куда быстрее, чем я определяюсь с выбором, застыв между полок, теряясь в разнообразии ниток, кусочков ткани, всяких ленточек и кружев.

На первом этаже мы заходим в салон связи и покупаем новую сим-карту для меня. Далее относим все покупки в машину, чтобы освободить руки для похода в продуктовый гипермаркет.

— Спасибо, — почти шепчу я на улице, выдыхая в морозный воздух облачко пара, — Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо…

Тысячу раз спасибо. И этого недостаточно. Но Егор все же слышит меня:

— Даже не думай считать себя мне чем-то должной.

В огромном магазине на цокольном этаже в хозяйственном отделе мы берем кучу необходимых мелочей для дома. Далее в продуктовом зале Егор советуется со мной по поводу каждого продукта в нашей корзине. Еще покупаем несколько пятилитровых бутылей с питьевой водой. Все наши покупки в итоге занимают весь багажник и все заднее сидение. Я просто в ужасе от того, сколько денег на все это потрачено, а Егор само спокойствие, ни разу на кассе даже бровью не повел.

Через час мы проезжаем по небольшой деревне и оказываемся рядом с симпатичным одноэтажным домиком. Мы только начинаем выгружать наши покупки из машины, как сзади слышится:

— Егорка! Неужто приехал.

Я оборачиваюсь и на крыльце дома напротив вижу маленькую старушку.

— А я смотрю, снег почищен везде, да не застала тебя вчера, — продолжает она, пока Егор увлекает меня подойти поближе. — Будь добр, почисти и мне снег тоже.

— Это Ада, будет вашей новой соседкой, — представляет он меня, — А это Вера Васильевна, но все ее называют баб Вер.

Пожилая женщина переводит взгляд с меня на Егора, хитро прищурив глаза.

— Давайте без ваших намеков, баб Вер, — машет руками Егор. — Я к вам чуть позже зайду помочь.

— Конечно, конечно, — кивает она, все еще хитровато улыбаясь.

А дальше он проводит мне экскурсию по территории участка и дому, попутно давая миллиард ценных указаний. По его разговору я понимаю, как он волнуется, оставляя меня одну здесь. Я тоже не в восторге, но если в данный момент я заложница ситуации, то предпочитаю проводить свое время в безопасности здесь, чем в лапах у моих недобрых знакомых. Так что теперь буду считать это место своим временным домом и постараюсь сделать все возможное, чтобы ощущать себя здесь уютно.

— Осмотрись пока сама, ладно? Можешь вещи разобрать, если хочешь, — говорит мне Егор, когда наша прогулка по территории заканчивается. — Мне нужно соседке помочь.

Возвращается он через минут сорок, чуть запыхавшийся, раскрасневшийся от работы или от мороза, в расстёгнутой куртке. Выглядит таким домашним, будто мы живем здесь вместе, и я могу, поддавшись порыву, подойти и обнять, прижавшись щекой к колючему свитеру. Мотаю головой, чтобы снять это наваждение.

— У тебя остался номер телефона, с которого я тебе звонила? — спрашиваю я.

— Да.

— Можешь мне его сохранить? Это номер сестры.

А дальше мы разбираемся с телефоном, Егор показывает, как пользоваться мобильным интернетом, ибо другого тут просто нет, мессенджер, где мы можем общаться, как создать свою страницу и прочее.

Нас снова прерывает телефонный звонок, Егор принимает вызов, и тон его меняется:

— Да, — голос говорит ему что-то, он слушает и злится. — Дай Паше трубку, идиот! — ждет, и уже чуть мягче говорит: — Я сейчас приеду, и мы со всем разберемся, ладно?

Отбивает вызов и виновато смотрит на меня:

— Мне правда нужно уехать. Там мои ребята немного накосячили в сервисе. Да и моя работа стоит. Но я приеду послезавтра, там должны дрова привезти, помогу.

— Я понимаю, — говорю я.

И я правда все понимаю. Как бы мне этого ни хотелось, он не может сидеть и нянчиться тут со мной вечность, у него есть другая жизнь, которая требует его участия. На меня он и так потратил уже непозволительно много времени.

Смещаемся к двери, попутно снова слушаю целый поток советов. И вроде все уже сказано много раз, но Егор замирает и смотрит на меня, так, как будто не может уйти.

— Я буду в порядке, обещаю, — пытаюсь помочь я. И еще тише: — Благодаря тебе.

— Пиши и звони мне в любое время дня и ночи, поняла?

Размашисто киваю, а у самой ком в горле стоит, так не хочу я, чтобы он уходил. Настолько мне тепло, уютно и безопасно рядом.

— Иди сюда, — говорит Егор и притягивает меня к своей груди.

Я не сопротивляюсь, прижимаюсь щекой к свитеру, который, к слову, вовсе не колючий на самом деле. Ощущаю тепло и слышу ухом ритмичное частое биение его сердца. Он шумно вдыхает и несмело каким-то рваным движением гладит меня по волосам. Почему нельзя всегда вот так? Потому что у тебя, Ада, с самого рождения нормального ничего нет, все не как у людей. И ему никогда не будет достаточно просто объятий с тобой. А больше ты не сможешь дать. Так зачем ты опять лозы в свое сердце пускаешь, проще вырывать, пока они еще не проросли.

В уголках глаз скапливаются горячие слезы, и я отталкиваюсь от Егора, грубовато говоря:

— Все, иди уже, — и скрываюсь в комнате.

А у него, на счастье, в этот момент снова начинает разрываться телефон, так что я слышу хлопок двери и его злой затихающий голос снаружи, рев мотора и… тишину. Разбавляю ее, шмыгая носом, утираю мокрые дорожки на щеках. Это правильно. Разрушительно больно, но правильно.

Ада

Беру себя в руки. Для грусти у меня будут долгие одинокие ночи, а сейчас у меня полно работы. И пусть в глазах Егора я выгляжу слабой неумехой, но на деле это не совсем так. Прасковья была еще слишком маленькой, двойняшки еще и вовсе не родились, но я помню, что мы не всегда жили в новом большом доме со всеми удобствами. Когда-то это был маленький одноэтажный домишко с русской печью, которую я неоднократно топила. Пусть это было давно, но мои руки все помнят. Как разводить огонь, подкидывать дрова, вынимая потом из нежной кожи занозы, помнят и множество ожогов от печной дверцы.

Кстати, о Прасковье. Нахожу ее страничку благодаря номеру телефона. И открываю рот в изумлении. На своей странице она смело смотрит на меня с фотографии, улыбается фотографу, вся такая счастливая, простоволосая… Я понимаю, что бояться нечего, это фото никогда не увидят родители по причине своей невежественности, но у меня бы не хватило смелости. В кого она такая решительная? И кто ее фотографировал? Вопросы роятся в моей голове, но ответов на них нет. Набираю ей сообщение: "Сестренка, это Ада. У меня все хорошо. Ты как?". Знаю, что раньше позднего вечера не ответит, поэтому убираю телефон в сторону.

Смело изучаю свое новое убежище. В кладовке нахожу неплохие женские рабочие вещи, в том числе теплый тулуп и валенки с галошами. Да, все мне великовато, но ходить здесь по территории сойдет. Не буду же я работать в новых вещах, которые купил мне Егор. Первым делом решаю растопить печь. Благодарность моему спасителю — небольшая кучка дров уже лежит рядом с ней. На полочке рядом нахожу рукавицы, спички, старую газету. К стенке прислонена кочерга. Вот и все, что мне нужно. Дожидаюсь, пока весело разгорится огонь. Не без труда раскладываю продукты по полкам небольшого старенького холодильника. Далее нахожу ведро и старые тряпки, намываю полы до такой степени, что по ним можно ходить в тапочках, в носках, да что там, даже босиком можно. Готовлю себе на двухкомфорочной плитке нехитрую еду и с удовольствием ее уплетаю. Мои сегодняшние обновки в пакетах ждут меня в спальне на кровати, после еды решаю, что пришло время их разобрать. Подолгу любуюсь каждой вещью, как сокровищем, а затем аккуратно вещаю или складываю на полочку в шкаф. Только вот в очередном бумажном пакете нахожу то, что я не выбирала. Неверяще держу в руках тот самый алый кружевной комплект и задыхаюсь от восторга и смущения. Провожу руками по линии кружев, косточкам, симпатичному бантику посреди… Он видел, видел, как я на него смотрела! И вернулся, когда отправил меня в магазин рукоделия! О, Единый… У меня нет слов. Примерить такое я не решусь даже в одиночестве, да и уверенна, что размер он выбрал верный, а вот трогать еле уговариваю себя прекратить. Опускаю комплект обратно в пакет и замечаю на ручке небольшую карточку с надписью: " Наденешь, когда будешь готова". Готова к чему? Носить такое белье? Готова… с ним? Голова идет кругом от догадок. Убираю пакет подальше на полку в шкаф, чтобы успокоиться. Сейчас я точно ни к чему не готова.

Опустошив все пакеты на кровати, ставлю прямо на печь большую кастрюлю с водой. В это время застилаю себе новое постельное белье, которое мы тоже купили сегодня. Когда вода нагревается, тащу ее с собой в баню. Я же не собираюсь ее растапливать каждый день, а этого мне вполне хватит, чтобы обмыться.

В темном дверном проеме застываю, не смея пройти дальше. Баня — это еще один мой страх из прошлой жизни. Хоть все дома в общине были довольно современными, с центральным водоснабжением, но все равно в каждом дворе была баня. Раз в неделю, максимум, в две, в ней проводилось " очищение от грехов". Помещение натапливалось так жарко, что нечем было дышать, мать загоняла нас на самый верх на полок и хлестала жестким веником до кровавых полос. А когда я отключалась элементарно от жары, потому что организм не выдерживал таких нагрузок, считалось, что злой дух вышел и оставил это тело.

Вздрагиваю и убеждаю себя, что это все осталось в прошлом. Сейчас я зайду и просто обмоюсь, никто меня не будет ни к чему принуждать. Глубоко вдыхаю и переступаю порог. Включаю свет, и сразу становится веселее, дальше все идет, как по маслу.

Возвращаюсь в дом и сразу ложусь в кровать, с ног валюсь от усталости. Ступни и голова гудят от нагрузки и новых приятных впечатлений. Перед тем, как погрузиться в сон, позволяю себе небольшую слабость. Беру телефон, захожу на страницу Егора и жадно рассматриваю его фотографии. Вот он один в рабочем комбинезоне, вот с друзьями за столиком в каком-то красивом заведении, а вот… в одних плавках на озере. Но фотография совсем дальняя, закусываю губу и провожу по экрану, пытаясь приблизить, но каким-то образом ставлю реакцию "сердечко". В панике тыкаю в экран, пытаясь понять, как ее отменить, но мне мгновенно прилетает от него:

"Ты как?"

Решил удостовериться в моем ментальном здоровье, раз я ставлю сердечки на его полуголых фотографиях? Я тоже, Егор, я тоже.

Отвечаю:

"Я в порядке, спасибо. Собираюсь ложиться спать"

"Тогда сладких снов тебе"

И следом:

"Надеюсь, с участием объекта твоей симпатии"

И подмигивающий человечек.

Игнорирую эту вопиющую провокацию и убираю телефон подальше.

Егор мне не снится. Зато посреди ночи я отчего-то открываю глаза и в кромешной темноте отчетливо вижу подсвеченное багряно-красным распятие в углу. С трудом сдерживаю рвущийся из груди крик и крепко зажмуриваю веки. Когда я нахожу в себе силы их снова открыть, я вижу только лунную дорожку на полу из неплотно задернутой шторы и ничего красного.

Утром просыпаюсь от ощущения холода. Печь за ночь остыла, и комнаты снова промерзли. Еще довольно рано, но задремать больше не выйдет. Иду снова растапливать печь, прокручивая в голове список работ на сегодняшний день. Кажется, у меня все получится.

Егор

Все воскресенье разгребаю проблемы и свою накопившуюся часть работы в автосервисе. Ничего непоправимого не случилось, на самом деле, косяк исправили, с клиентом договорились. Но как же бесит, что все эти шестеренки без меня не работают. Под Пашиным присмотром могли бы, но он здесь только на выходных, поэтому все слишком сильно расслабляются в его присутствии, если он за меня. Наверно, со временем мне придется поставить некоторых товарищей перед выбором: повзрослеть или освободить место. Жестко, но другого выхода я не вижу, если хочу когда-нибудь довести все до автоматизма.

В первой половине дня в понедельник по договоренности приезжаю в УВД, называюсь дежурному и получаю разрешение подняться в кабинет к заместителю начальника УВД, кем, как оказалось, и является Валерий Николаевич на данный момент. Сам подполковник, Виктор и еще один незнакомый мне мужчина уже ждут меня, уютно расположившись вокруг прямоугольного стола из темного дерева.

— Здравствуй, Егор, давно не виделись, — приветствует меня Валерий Николаевич. — За рулем больше не балуешься?

Усмехаюсь и по очереди здороваюсь с каждым за руку, на ходу роняя:

— Как видите, у меня теперь другие развлечения.

— Познакомься, это заместитель председателя следственного комитета, Леонид Игнатьевич, — представляют мне третьего мужчину, и наши переговоры начинаются.

Еще раз для всех рассказываю все, что я узнал от Ады, и видел сам. С разных сторон стола только и прилетает:

— Этой информации недостаточно…

— Нужно проверить камеры.

— Надо поднять архив.

— Опросить свидетелей…

Валерий Николаевич поворачивается хо мне и спрашивает:

— Сможешь их опознать?

— Смогу, — уверенно отвечаю я.

— Девушку надо бы пригласить для дачи показаний.

— Это исключено. Я отвечаю за ее безопасность на данный момент и я рассказал вам все. Больше она ничего добавить не сможет, но это подвергнет ее риску, — отрезаю я.

— Мы можем установить камеру возле дома в целях безопасности.

— А вот это годная идея, можно мне как-то получить доступ на моем телефоне к видео с нее? — получаю утвердительный кивок от Виктора.

— Я тебе настрою все после установки, — говорит мне он.

Прошу маленький листочек и чиркаю пару вариантов цифр и букв:

— Я не уверен, что запомнил номер машины верно, вот несколько возможных вариантов. Пробейте, если можно. Но лучше бы проверить на записях с камер во дворе, если они засветились.

После небольшого перерыва на кофе и сигареты обсуждение продолжается дальше. Сильные мира сего обсуждают способы достижения цели, людей, к которым еще можно обратиться за помощью, я в основном помалкиваю, потому что не знаю, о ком они, но жадно, как губка, впитываю всю информацию, которую мне удается осознать. Наблюдаю за руганью, шутками, подколками в разговорах между Виктором и Валерием Николаевичем и думаю, как так вышло, что люди столь разного возраста, с разницей в лет пятнадцать, наверно, так сдружились. Это сейчас уже поутихли оба, а в детстве я помню, как они куролесили, допоздна засиживаясь на кухне. Чем мы с Пашей и пользовались, проводя время до ночи вместе тоже. Несколько курьезных историй про этого серьезного дядечку в погонах я могу рассказать, если напрячь память. Уши улавливают из общей картины:

— …слиняют, если запахнет жареным…

Жареным, жар, гореть, огонь… лава!

— Я тут вспомнил, — перебиваю я. — Ада говорила, что один из вымогателей упоминал кого-то по прозвищу Лава. Это может быть какой-то босс?

Валерий Николаевич на пару мгновений замолкает, а потом говорит:

— Я уже очень давно не слышал этого имени, — и кидает быстрый взгляд на Виктора. — Мы проверим, это ценная информация.

Выхожу на крыльцо УВД с ощущением удовлетворения. Да, больше я ничего не могу сделать, у меня нет подходящего образования, должности и навыков. В этом расследовании я полностью бесполезен, никак не могу повлиять на его течение и исход. Могу разве что не мешать. Но это именно я запустил этот процесс. Этот механизм. Без отправной точки в виде меня ничего бы не началось. И спасибо, что есть к кому обратиться.

Ада

Ближе к обеду в воскресенье, когда я, переделав все дела, прогуливаюсь возле дома и дышу морозным воздухом, меня вылавливает Вера Васильевна. Машет мне со своего крыльца и кричит:

— Заходи в гости, Адочка! Попьем чаю, поболтаем.

Ну, в гости так в гости. Отвечаю, что скоро загляну, а сама отправляюсь на кухню, на скорую руку замешиваю "трухлявый пень" из чайной заварки и варенья и выпекаю его прямо на сковороде. А потом иду на чай в дом напротив, зажав горячий пирог между двумя большими тарелками. Толкаю спиной скрипучую калитку, благо она оказывается не заперта, а то руки-то мои заняты. Из будки возле дома на меня без интереса поглядывает старая собака, даже не поднимая головы. Поднимаюсь по рассохшимся ступенькам со слегка потрескавшейся краской и попадаю в дом.

Вера Васильевна категорично требует называть ее баб Верой, и я сдаюсь. Ведет меня по дому в сторону кухни, по оснащению я делаю вывод, что он используется как основное жилище, а не как дача. Все чисто и аккуратно, на окнах милые занавески, под ногами пестрые коврики. И здесь тепло. Гораздо теплее, чем у меня. Разливает нам чай, хвалит меня за пирог и начинает расспрашивать о жизни, проявляя стариковское любопытство. Не вдаваясь в подробности, скромно в двух словах отвечаю на вопросы, стараюсь поддержать разговор. Все-таки нужно налаживать контакты, не только с Егором, если я буду какое-то время здесь жить.

— Можешь пользоваться моей стиральной машинкой, когда понадобится постирать какие-то вещи, — любезно предлагает баб Вера.

— Спасибо, — смущенно отвечаю я. Но, скорее всего, мне и правда придется воспользоваться этим предложением, какие-то крупные вещи в тазике я особо не постираю.

Начинаю расспрашивать ее об инфраструктуре деревни.

— Тут в основном дачники в сезон приезжают, но есть и те, кто постоянно живет, как я. Если дальше по улице пройти, то там наш единственный магазинчик увидишь, — машет старушка рукой в сторону окна. — Без изысков, но что-то самое необходимое купить можно. А если в другую сторону пойти, там почта. Только она работает всего три дня в неделю. Из развлечений у нас только в лес ходить, а летом на речке купаться и заниматься огородом.

Потом баб Вера показывает мне альбомы со старыми фотографиями. Я, не привыкшая к таким развлечениям, рассматриваю с интересом. Дивлюсь тому, какими красивыми были эта пожилая женщина и ее муж в молодости. Рассматриваю многочисленные фотографии детей и внуков. Старушка объясняет, что муж давно умер, а все дети разъехались кто куда, навещают редко, и стыдливо отводит глаза. Как будто это она виновата, что родня про нее забыла. В груди поднимается волна негодования вперемешку с жалостью. Хорошо хоть, домик у баб Веры хороший, живет в комфорте. Только вот в такой глуши.

— Ты заходи в гости, не стесняйся, — говорит она мне напоследок. — Мне в радость, скрасишь мое одиночество.

Возвращаюсь к себе и долго сижу за ноутбуком, рассматривая сайты с различными простыми кулинарными рецептами и рукоделием. В том числе — сокровенную мечту — самостоятельный пошив нижнего белья. В кладовке, приподняв плотный чехол от пыли, я нашла настоящее сокровище — швейную машинку ножную, на столике с маленькими блокирующимися колесиками. Я вывезла это чудо в комнату и теперь собираюсь опробовать. С сожалением осознаю, читая сайты, что лиф мне пока не по зубам — в моем наборе для рукоделия просто нет нужной фурнитуры. А вот трусики… Почему бы не попробовать для начала? Мать бы назвала это грехом, но мне плевать. Последнее время мне вообще очень часто все равно на былые правила. Но какой может быть грех в том, чтобы шить одежду? А это как раз обязательный предмет гардероба. И что с того, что кроме выполнения своей функции он будет еще и красивым? Для меня пока все это слишком, но я надеюсь постепенно к этому прийти, к мешковатому хлопковому ужасу старчески-бежевых цветов я больше не вернусь никогда. Не говоря уже о том, что я так мечтала о бюстгальтере вместо обычных маечек. Грудь у меня хоть и объективно маленькая, но в примерочной мне понравилось, как белье ее подчеркнуло. Для моей фигуры выглядит очень органично.

Вечером мне наконец-таки отвечает Прасковья. Она очень рада, что я в безопасности, и что меня приютили. Сообщает, что после моего побега родители лютуют, так что приходится быть предельно аккуратной с телефоном, и пропадает прямо в середине разговора. Я понимаю, что это значит, и что сейчас ее лучше больше не беспокоить. Но не могу перестать переживать. Я перечитываю сообщения снова и, глядя между строк, понимаю, что ее наказали. Прасковью, которую никогда не наказывали, наказали. Из-за меня. О, Единый! Я должна во что бы то ни стало встать на ноги и вытащить оттуда свою любимую сестренку.

После обеда в понедельник приезжает Егор. Я скучала. Слышу звук мотора, выбегаю на крыльцо, вижу его и задыхаюсь от восторга. Нельзя, ну нельзя выглядеть так совершенно, а еще так по-доброму вести себя со мной, я же неискушенная, вмиг расплавлюсь. Расслабленной походкой идет ко мне, в расстегнутой куртке, с легкой небритостью. Ему идет его образ. А я стою и чувствую себя такой маленькой в плане значимости, такой ничтожной в этой нелепо сидящей на мне дачной одежде, что хочется провалиться сквозь землю. Нравиться ему хочу. В который раз противоречу сама себе, ведь собираюсь оттолкнуть, а все равно хочу, чтобы смотрел на меня с восхищением. Чтобы одну меня видел. Такая глупая Ада. Ты на себя в зеркало смотрела? Где ты, а где хотя бы те девушки, которых вы на Новый год в кафе видели. Яркие, блестящие, раскованные. Я видела, как они тогда обрадовались появлению Егора, как махали ему, как улыбались. Но в тот момент не акцентировала внимание, т. к. сама была в стрессе. А потом у меня было много времени подумать об этом. Я не имела никакого права, но впервые в жизни почувствовала, каково это — когда в груди каленым железом жжется ревность.

Пока ждем доставку, пою Егора чаем с оставшимся пирогом. У меня так дрожат руки от какой-то робости рядом с ним, что я рискую не донести чашку из кухни в зал, но он забирает ее у меня на полдороги.

Первым доставляют новый газовый баллон, подключают его и увозят старый. А потом привозят полный прицеп дров. Егор смотрит на него, хватается за голову и громко ругается. Прицеп полон дров в чурках, которые еще нужно колоть. Но что заказал, то заказал. Все это великолепие рабочие вываливают нам посреди двора и уезжают. Егор идет в кладовку, где переодевается в рабочие штаны и гольф, потом находит топор в подсобке и просит меня подождать дома. Некоторое время я стою за дверью, слушая ритмичные звуки падающего вниз топора, а потом не выдерживаю. Любопытство пересиливает, и я тихонечко выскальзываю на веранду и слегка выглядываю на крыльцо. Егор занят работой и меня не видит, а я с восторгом наблюдаю за его сосредоточенным лицом, как он вытирает предплечьем лоб, как натягивается гольф в области бицепсов и грудных мышцах, когда он орудует топором. Наблюдаю, и так сладко мне от этого зрелища, что пальчики на ногах подгибаются от удовольствия. Вечность смотрела бы, но дрова рано или поздно заканчиваются, я тихонько возвращаюсь в дом, чтобы меня не застукали за подглядыванием. Там прислоняюсь спиной к двери и пытаюсь восстановить дыхание.

При прощании Егор долго гипнотизирует мои губы, что я непроизвольно провожу по ним языком. Тогда он молниеносно выбрасывает руку, тянет меня за затылок и неумолимо стирает между нами расстояние, пока мы буквально не врезаемся губами друг в друга. Его такие теплые и мягкие, и от нашего столкновения — вот он — начинается пожар. Сминает по очереди верхнюю и нижнюю, а потом настойчивый язык просит впустить его. И я подчиняюсь. В голове кисель без единой связной мысли, ноги подкашиваюсь, упала бы, если бы не руки Егора. И только электрический разряд до самых кончиков пальцев, когда касается своим моего языка. Кружит нас, как на карусели. Я могу дышать носом, но забываю от наплыва ощущений и делаю это через раз. Качаюсь на волнах удовольствия, не в силах распахнуть глаза до того момента, когда его теплые губы не покидают

меня.

— Хочу тебя себе…, - хриплым голосом говорит Егор и тяжело дышит.

А я отшатываюсь от него, как от удара. В этих словах мне слышится желание присвоить меня и делать, как с куклой, все, что вздумается. Опять. И на меня накатывает злость. Пусть сейчас я узнала, какие космические ощущения бывают от взрослого поцелуя, пусть по телу до сих пор растекается истома, и никак нельзя сравнить эти ситуации. Но я сравниваю. Потому что у меня снова не спросили моего согласия на действие, которое подразумевает мое участие и обоюдное желание. Я не в силах рассказать, что шесть месяцев терпела насилие со стороны бывшего супруга. Не ему. Я же провалюсь со стыда на месте. Но сейчас я ни в чьей власти, и больше не позволю никому ей надо мной воспользоваться.

— Не будет этого, — насколько могу строго отрезаю я.

Какие-то эмоции мелькают на лице у Егора, но я не могу их считать.

— Не хочешь, чтобы я приезжал? — как-то глухо говорит он, сверкая глазами.

А я смотрю сквозь него, потому что перед глазами у меня Семен, который силой тащит меня в кровать после пощечины.

— Не хочу, — слова вылетают, и я еле сдерживаюсь, чтобы не закрыть рукой себе рот. Я не это, совсем не это имела ввиду. Набираю воздух, планируя сказать хоть что-то, чтобы объясниться, но Егор с громким звуком, от которого я вжимаю голову в плечи, впечатывает кулак в стену и стремительно выходит из дома.

На ватных ногах иду в сторону спальни, падаю на кровать без сил и рыдаю. Губы все еще горят от поцелуя. Я все разрушила и должна быть довольна, что меня оставят в покое, в безопасности. Но в этот момент, как никогда, я хочу быть нормальной, без багажа за спиной, который вынуждает меня разрушать то, что мне стало так дорого.

Ада

На следующий день после отъезда Егора я с интересом наблюдаю в окно за какими-то приехавшими рабочими, которые при помощи специальных креплений залазят на фонарный столб и с чем-то долго там возятся. Наверно, просто ремонтируют что-то, но для меня и такое интересно, потому что в новинку. Дальше время тянется довольно медленно, но я стараюсь себя занимать. Читаю любые книги, что попадаются мне под руку, а их тут немало, в зале забито несколько полок. Правда, все они очень старые и не все интересные. Попадаются ну просто невыносимые, над которыми я засыпаю прямо в кресле под пледом после пары десятков страниц. Учусь эксплуатировать электрическую мини-печь, делаю в ней посильные мне кексы и маленькие пирожные. И с ними неизменно хожу на чай к баб Вере. Она с лета насушила чабрец, смородину, мяту, липу и некоторые другие ароматные травы, и заваривает из них просто потрясающие травяные сборы. Ароматный напиток согревает тело и даже немножечко душу, а моя выпечка и приятная беседа дополняют картину. Снимаю запылившиеся занавески и стираю их у баб Веры. Она же учит меня вязать эти милые маленькие коврики. Меняю дизайн штор после стирки, опробовав швейную машинку. Много вяжу игрушек и предметов интерьера. Много изучаю эскизов и выкроек нижнего белья из интернета, пытаюсь сшить что-то по ним, добавляя свои элементы. Дальше разбираюсь со всемирной паутиной и создаю группу, где фотографирую и выкладываю свое рукоделие. И это тоже занимает немалое время. Нахожу красивые фоны, используя великолепие зимы, даже хожу в лес за кадрами на фоне зеленых елок и присыпанных снегом пеньков. Камера на телефоне, что дал мне Егор, не такая уж хорошая, так что мне, как фотографу-новичку, приходится много трудиться, чтобы вдохнуть жизнь в свои снимки. Изучая тему, я узнаю, что есть специальные программы для обработки фотографий, но мой уровень работы с компьютером пока не для них. Удивительно, но и мои а-ля натурель снимки тоже кому-то нравятся. Подписчиков немного, но они активные. Мне начинают писать девушки и женщины разных возрастов с отзывами на мой хенд-мейд, я с удовольствием общаюсь с ними, даю советы, делюсь некоторыми секретами при изготовлении, кто-то даже хочет купить у меня некоторые вещи, и я крепко задумываюсь, возможно, стоит наладить этот процесс. Еще я леплю у себя во дворе огромного снеговика выше меня ростом и корректирую его по мере необходимости. И думаю. Очень много думаю, ведь мне есть, о чем.

Так проходит чуть больше двух недель. Несколько раз за это время я слышу звук мотора и выбегаю на крыльцо, но это оказывается служба доставки продуктов. Егор не забывает про меня. Раз в несколько дней интересуется, все ли у меня в порядке, и заказывает продукты. С запасом, хотя мне столько не нужно, всегда еще остается с прошлого раза. Но больше не шутит и не флиртует со мной в сообщениях. И самое главное — больше не приезжает. В какие-то дни я его понимаю. За такое короткое время он для меня — по сути чужого человека — сделал больше, чем кто-либо другой за всю жизнь. А я прогоняю его, потому что ловлю флешбеки с бывшим супругом прямо после нашего первого поцелуя. Причем даже не рассказываю ему причину из-за дикого стыда, что мной пользовались, а я позволяла. А в другие дни я ужасно на него злюсь. Как можно на первое место в отношениях ставить эту отвратительную физическую близость? В романах, что по ночам восторженно пересказывала Прасковья, все было не так. Там в первую встречу никто никого не тащил в кровать. Сначала парень и девушка знакомились, получше узнавали друг друга, ходили на свидания, разговаривали, привыкали один к одному. Все это выглядело ужасно романтично. А мне не дали такого шанса. Возможности постепенно привыкнуть мне не дали. Зачем, ведь легче просто оборвать со мной связи, раз я не готова перейти на новый уровень. Я и дела себе новые находила по большей части для того, чтобы на время забыть, как я нуждаюсь в компании Егора.

И вот сегодня, третьего февраля, настроение мое как раз по второму варианту. Завтра мне исполняется девятнадцать лет. Я полдня вожусь на кухне: замешиваю и выпекаю кекс по новомурецепту. А потом, наполнив целлофановый пакетик кремом и отрезав маленький уголок, пытаюсь по максимуму достойно украсить его этим нехитрым приспособлением. Получается весьма неплохо: на вершине кекса расцветает лукошко с кремовыми цветами. И вот я с ложкой в руке тянусь к шкафчику за пакетиком кондитерского конфетти, чтобы присыпать сверху, и крайне неловко задеваю старенький тяжелый миксер. Он опрокидывается на бок и толкает по гладкой поверхности стола блюдо с моей выпечкой. Кекс падает прямо на пол, украшением, которое я усердно выводила, вниз. Вокруг на полу разлетаются неаккуратные брызги крема, а невредимая тарелка на ребре закатывается под стол. Смотрю на это несколько мгновений, сжимая кулаки и зубы, чтобы не расплакаться, а потом кидаю и ложку следом на пол, разворачиваюсь на пятках и стремительно покидаю кухню.

Все равно он не приедет.

Егор

Гоню обратно в городок и чуть ли не бьюсь головой об руль. Хочу тебя себе. Это же надо было так сказать! Очевидно, после столь долгожданного поцелуя с Адой вся кровь из головы прилила к паху, других объяснений этой тупизне я не вижу. Я ведь хотел по-нормальному, чтобы она не думала, что это просто развлечение для меня. Я ведь хотел… встречаться предложить? Сам с себя посмеиваюсь. Где я, а где серьезные отношения с девушкой. Но, в любом случае, я хотел сказать совсем не то, что я выдал. Но теперь уж как получилось, так получилось. Оправдываться больше нет надобности. Это ее "не хочу" на мой вопрос с застывшим ужасом в стеклянных глазах. Что я, насильник какой-то, чтобы что-то с девушкой делать против ее воли. Наоборот, это я обычно не успеваю отбиваться от настойчивого внимания. Насчет поцелуя я уверен был, что она не против, провести языком по губам в такой близости от моего лица — это как призыв к действию. Мне казалось, что все, кто имел отношения, это понимают. И во время поцелуя, я уверен, что ей нравилось. Смело пустила меня к себе в рот, не зажималась и была расслабленной в моих руках. А потом это ее "не хочу". Как обухом по голове. Да что, бл**ь, не так? Не понимаю, но нет, так нет, навязываться я не буду. Просится мысль, что это какой-то хитрый ход, воспользоваться максимумом моей помощи, а потом ловко указать мне, что вот там мое место. На коврике, где-то даже не около двери, а за дверью. Но, успев немного узнать Аду, не могу так о ней подумать. Она ведь какая-то изначально другая совсем, во всем. И так больно от этого "не хочу", хоть волком вой. Что за лажа со мной происходит?

Две с половиной недели проходят в каком-то всепоглощающем тумане. Двигаюсь, работаю, сплю и ем на каком-то автомате. Каждую секунду выдираю из пальцев телефон, чтобы не написать лишнего. Несколько раз ловлю себя, когда выезжаю за пределы города по знакомой дороге. Даю себе мысленную отрезвляющую оплеуху и поворачиваю обратно. Не нужен, значит, не нужен. Не позорься. Это наваждение когда-нибудь пройдет.

Спасаюсь только тем, что как чокнутый сталкер слежу за Адой через приложение к камере, что закачал мне Виктор. Жадно жду момента, когда она выходит на улицу, если идет в гости к соседке, что-то фотографирует, ища разные ракурсы, смеюсь, когда возится в снегу, с трудом поднимая огромные комы снега, лепя воистину исполинского снежного великана. Она живет дальше и без меня. И мне тоже стоит попытаться.

На календаре четвертое февраля, выходной день у всех с графиком 5/2, а мы с Пашей, как долбанутые пчелки, с утра уже возимся в сервисе, разгребая заказы. Сегодня мы пришли раньше всех, остальные подтянутся чуть позже. Делаем небольшой обход, определяем фронт работ. Не успеваю я переодеться в комбез, как мой телефон оживает в кармане джинсов.

— Слушаю, баб Вер, — я же оставлял ей номер, чтоб звонила, мало ли что случится.

— У Адочки день рождения сегодня, а она сидит одна в глухой деревне. Ты бы приехал, а, Егорка?

— День рождения…, - эхом вторю я. — Спасибо, баб Вер.

— У кого там день рождения? У твоей блондиночки? — ухмыляется Паша. — И почему ты все еще тут?

— А что придумать-то? В городок ей нельзя…, - тяну я.

— В соседний город ее отвези, — Паша смотрит на меня, как на идиота.

А я себя им и чувствую. Слишком часто в последнее время. На ходу вытаскиваю сигарету и пру напролом к выходу на улице. Жадно затягиваюсь, зажмуриваясь. А когда распахиваю глаза, натыкаюсь на осуждающий взгляд Паши.

— И почему ты все еще здесь?

— Уверен, что я последний человек, которого Ада хотела бы видеть сегодня, — во рту горчит, и дело тут не в сигарете.

— И с чего ты это взял?

— Ада такая, что вместо "твою мать" она скажет "как же так", а вместо того, чтобы позволить себя снять в баре, проведет вечер дома.

— Так это же здорово.

— Мы слишком разные.

— А тебе бы хотелось, чтобы она материлась?

— Нет, но…

— Или спала со всеми подряд?

— Нет, но…

— Тогда какие к ней претензии?

— Никаких. Я пытаюсь тебе сказать, что она-то как раз идеальная, а вот такой придурок, матерщинник и любитель баб, как я, ей совсем не нужен.

— Во-первых, если ты захочешь, ты можешь постараться стать чуть мягче для нее, а во-вторых, это не тебе решать, нужен или нет. О, и еще прекрати уже дымить, как паровоз. Это уже от меня совет.

— Зануда.

— Я серьезно, Егор, хватит бегать от себя. Я хорошо тебя знаю, с моей стороны прекрасно видно, насколько ты вляпался, только вот это не дерьмо, как сейчас тебе кажется. Не про**и все, — и Паша отступает к двери ангара, бросая на ходу: — Я тут прослежу сегодня, не переживай. Не заставляй девушку ждать в день рождения.

— И не забудь цветы! — несется мне вслед, когда я уже иду к машине.

Что ж, надеюсь, что я получил все ЦУ от лучшего друга. Топлю газ в пол и срываюсь с места.

Ада

На следующее утро я решаю сделать вид, что ничего особенного в сегодняшнем дне нет. В принципе, мне не привыкать, в моей прошлой жизни с родителями праздников на мой день рождения мне никогда не устраивали. Но в душе теплилась надежда, что теперь все будет по-другому. Ничего, я переживу. По уже сложившейся традиции растапливаю печь, затем иду на кухню, выбрасываю испорченный зачерствевший кекс в мусорку и оттираю с пола засохший крем. На автомате варю себе кашу и делаю чай. По прицепившейся нехорошей привычке несу еду в зал на стол, где стоит ноутбук. За завтраком проверяю свою группу и мониторю новости из некоторых моих подписок.

Вскидываю голову, когда слышу во дворе звук мотора. Стекла промерзли так, что причудливые узоры совсем перекрывают видимость. Неспешно поднимаюсь и выхожу на крыльцо. Больше я не побегу смотреть на курьера сломя голову. К моему снеговику подъезжает машина, на этот раз серебристая, и из нее выходит… Егор. Почти что не верю своим глазам. Мне бы разозлиться, гордо развернуться и захлопнуть дверь. А я стою, глазами его пожираю, и мое глупое сердце тает. Единственное, за что я его готова сейчас побить, хотя стоило бы за другое, это за то, что он выходит на мороз без шапки и шарфа в небрежно расстегнутой тонкой куртке. Смотрю на короткий ежик волос, неизменно чуть отросшую щетину и в уставшие серые глаза, и готова растечься лужицей на этом крыльце, так я скучала. А уж когда он достает с заднего сидения огромный букет белых роз и поворачивается с ним ко мне, мое бедное сердце и вовсе делает сальто в грудной клетке.

— Привет, — здоровается наконец. Единый, и без этого голоса мне тоже было так тоскливо.

— Это… мне? — спрашиваю с заминкой.

— С Днем Рождения, — и передает розы мне в руки. Меня тут же окутывает со всех сторон белым великолепием. Одинокая слезинка беспрепятственно стекает по щеке, но руки заняты, и мне нечем ее смахнуть. Я никогда не получала цветы, так что мне бы и одного цветочка хватило, а тут просто полные руки восторга. Чтобы немного успокоиться, иду на поиски подходящей тары. Вазы здесь, конечно, нет, нахожу трехлитровую банку и наполняю ее водой. Ставлю цветы на стол в зале и любуюсь.

— Уютненько ты тут сделала, — пока я искала, Егор уже успел оценить мои самодельные перемены в интерьере в виде занавесок, ковриков и всяких салфеточек, и делает мне комплимент.

— Спасибо, — благодарю я.

И стоим дальше в тишине, смотрим друг на друга.

— Мне даже нечем тебя угостить, — кидаю быстрый взгляд в сторону кухни. — Я хотела испечь торт, но… не получилось.

— Ничего страшного, — пожимает Егор плечами, — Поедим в городе.

Мои брови ползут вверх, и я вопросительно смотрю на него.

— Собирайся, Ада, мне бы хотелось провести этот день с тобой в городе, куда мы в прошлый раз ездили, если ты не против. Четкого плана действий я не составил, каюсь, но экспромт еще никто не отменял.

И смотрит так, что за душу берет. Так, что я не просто в соседний город, а на конец света готова за ним пойти.

Ухожу в спальню и переодеваюсь. Сегодня я хочу быть красивой. Поэтому в бой идут то симпатичное вязаное платье, что мы покупали вместе, и длинные сапоги. Волосы все же заплетаю в косу, но платок носить больше не хочу. Беру с собой шапочку на случай прогулки по улице, в теплой машине она мне без надобности. Вместе выходим из дома, Егор галантно распахивает мне дверь в машину, а я краем глаза вижу, когда сажусь, что за нами в окно из своего дома наблюдает баб Вера и хитренько улыбается. Не удивлюсь, если без нее не обошлось в этой истории.

Пока мы едем, Егор расспрашивает, чем я занималась днями, так, как будто ему и правда интересно. Про себя рассказывает не так много, объясняя тем, что все его будни в основном связаны с автосервисом, а мне будет скучно про это слушать. Но он не прав, хоть я мало что понимаю в техническом вопросе, но он рассказывает живо и интересно, с подробностями в виде косяков и некоторых реакций клиентов, что я в некоторых местах сочувственно охаю, а в других заливаюсь смехом.

Дорога пролетает практически незаметно. На въезде в город Егор интересуется, если ли у меня какие-то пожелания, какие места посетить. А у меня, как ни странно, они есть. Говорю ему, что мне снова нужно в магазин для рукоделия, желательно, побольше, если такой имеется. И еще я хочу оформить себе карточку, поэтому прошу заехать в банк. Егор удивлен, но быстро вбивает места в поиск на телефоне, который крепится на приборной панели, и везет меня, куда я прошу, хоть я и не вдаюсь в подробности. В банке я теряюсь, потому что нахожусь в кабинке с сотрудницей один на один, моя поддержка в виде Егора вынужден был остаться сидеть на диванчике. Но при помощи девушки заполняю необходимые документы и получаю обещание выслать карточку по готовности на указанный адрес по почте. В магазине рукоделия, который оказывается действительно большим, я теряю счет времени, блуждая между рядов. Это вообще нормально, что я хочу здесь абсолютно все? Возможно, когда-нибудь, но сейчас, когда я трачу чужие деньги, я стараюсь оставить в корзине только необходимое, отрывая от сердца милые безделушки. И то всего "необходимого" оказывается больше, чем я себе представляла. Но Егор снова кремень, само спокойствие, не говорит мне ни слова по поводу столь долгого ожидания и внушительной суммы на кассе. Я обещаю себе потихоньку отдать ему все, когда у меня получится зарабатывать деньги.

Дальше Егор везет меня в торгово-развлекательный центр, но уже другой, куда больше прошлого. На первом этаже сегодня раскинулась какая-то ярмарка.

— Хочешь пройтись? — спрашивает меня мой спутник.

И мы ходим мимо прилавков и палаточек. Вокруг все рябит и пестрит разными цветами, играет веселая музыка. Продавцы громко зазывают к своим товарам. Продают в основном всякое ручной работы: от украшений до сладостей. Жадно все рассматриваю, размышляя о том, что и я тоже так могу.

Тут мимо нас проходят два огромных плюшевых зверя: лев и зебра. Я понимаю, что в этих костюмах внутри скрываются люди, но все равно широко раскрываю рот.

— Ростовые куклы, — шепчет мне Егор.

Я мнусь на месте, но не выдерживаю, подбегаю и дергаю льва за хвост. Он поворачивается и строго грозит мне пальцем, а я заливисто смеюсь. Тогда он сгребает меня в свои львиные объятия, а Егор сзади довольно говорит:

— О, я успел это заснять.

Чуть дальше идут детские надувные батуты и горки, а еще тир.

— Постреляешь? — неожиданно спрашивает Егор.

Смотрю на него изумленно. Такое развлечение совсем не для меня. Но, прислушавшись, не отмечаю никаких протестов от своего организма, и соглашаюсь. Егор покупает мне три выстрела. Помогает мне, показывая, как правильно держать оружие и целиться.

— Ты умеешь? — вскидываю я на него глаза.

— Ни разу не пробовал, — подмигивает мне он.

Винтовка для меня тяжеловата и ощутимо оттягивает руки, даже не знаю, как из нее стреляют дети. Но во мне просыпается какой-то азарт, и хочется довести дело до конца. Конечно, я никуда не попадаю, сказывается отсутствие опыта, и, наверно, совсем немного то, что я зажмуриваю и второй глаз тоже, когда жму на курок. Но я не расстраиваюсь, наоборот, мне очень даже весело.

— Дай-ка я попробую, — забирает у меня винтовку Егор и покупает по одному патрону на каждую мишень.

Теперь я стою со стороны и с удивлением наблюдаю, как по очереди ладно закрываются шесть из семи мишеней. Остается последняя. Я заламываю руки и думаю, что, если б на месте Егора была я, я не попала бы элементарно от волнения, даже если бы умела стрелять. А он ничего, как скала стоит, и не дернется даже, когда на курок нажимает. И вот седьмая мишень закрыта! Хозяин тира, поджав губы, выносит нам большое розово-фиолетовое нечто. Это слон? Мамонт? Я затрудняюсь сказать. Егор вручает мне игрушку и снова поздравляет с Днем Рождения.

— Ладно, я немного слукавил, — говорит он на пути к машине, ведь мы решили сразу оставить там нашу ношу. — Я вроде уже говорил, что мой дедушка военным был, тир и охота его страсть. В смысле серьезный тир, а не это развлечение. И меня тоже приучал. Но с охотой у меня сразу не заладилось, убивать животных мне жалко, они куда лучше людей. Дедушка перед переездом на море все свои охотничьи трофеи продал или раздарил. А вот тир я уважаю. А еще знаю, как они в таких лохотронах прицел подкручивают.

Возвращаемся обратно в центр, где поднимаемся на предпоследний этаж — Егор ведет меня в кинотеатр. В электронном терминале покупает билеты, просит не подглядывать, закрывая весь своими плечами. До сеанса немного времени, стоим в очереди, получаем огромное ведро попкорна и идем в зал. Егор выбирает для меня мультфильм. И хоть он и пробубнил что-то вроде "в такое время кроме мультиков ничего не идет", но я ему не верю. Приятно хрущу попкорном и в восторге смотрю на огромный экран.

— В следующий раз сладкий возьмем, — обещает Егор.

Это "в следующий раз" греет мне душу. А случайные наши соприкосновения руками в ведерке с попкорном высекают искры, мне кажется, я вижу их в полумраке кинозала. А когда Егор наклоняется почти вплотную, чтобы что-то шепнуть мне на ухо, окутывая меня своим ореховым запахом, у меня так сладко тянет внизу живота и прерывается дыхание. Я не знаю, что это за ощущения, но мне приятно.

После кино, находившись и изрядно проголодавшись, мы поднимаемся на этаж выше, на этот раз минуя фудкорт, идем в небольшой симпатичный ресторанчик. Нас провожают за столик у панорамного окна. С пятого этажа прекрасный вид на заснеженную сейчас площадь с маленькими мостиками и небольшими замерзшими каналами между ними. Летом здесь, наверно, очень красиво. После основных блюд, узнав, что у меня День Рождения, мне приносят кусочек торта с зажжённой свечкой в подарок от заведения. При мне кидают в стеклянную кружку шоколадный шарик, заливают его горячим молоком, и я вижу, как он плавится, а изнутри на поверхность выпрыгивают маленькие зефирки. И я тоже плавлюсь. Так хорошо мне, так тепло сидеть здесь, любоваться опускающимися сумерками за окном, снегом, свечой, моим невероятным собеседником напротив.

Возвращаемся домой уже затемно. Егор заносит в дом плюшевое недоразумение и оставляет его жить на кресле. И пакеты с моими покупками из магазина рукоделия, ужас, как руки чешутся разобрать их и опробовать.

— Я пойду? — спрашивает Егор, правильно истолковав мой взгляд.

— Постой.

Мне очень хочется закончить этот вечер на смелой ноте. Я подхожу вплотную, кладу руки ему на плечи, встаю на носочки и касаюсь его губ. Теплая бархатистая кожа на них приятно ощущается при контакте, а полная нижняя губа — это вообще просто космос. Совершаю пару неловких движений, только вот что дальше делать, я не знаю. Мысленно молю его мне помочь. И Егор будто слышит мои мысли и перехватывает инициативу. Не легко и поверхностно, в стиле бабочки, как я, а захватывает полностью мой рот, клеймит его своим языком, и эти грубоватые, но неповторимые подгибающие ноги поцелуи — это именно то, что мне, оказывается, нравится. От настойчивых бархатных касаний улетаю в другую вселенную. Задыхаюсь, но не могу отодвинуться, как будто крылышки увязли в патоке.

А потом я чувствую, как горячая, даже сквозь шерстяные колготки, тяжелая ладонь ложится мне на бедро под платье и скользит по нему вверх. И поначалу мне даже приятно, а потом я распахиваю глаза, но ничего не вижу.

Темнота.

И яркой вспышкой мать запихивает меня в комнату с подсвеченным алым распятием, бубня при этом "грех, грех, грех".

Темнота.

И еще более яркой молнией Семен прижимает меня к кровати, его руки на моих бедрах, настойчиво раздвигают мне ноги, чтобы разорвать надвое…

— Нет! — во весь голос кричу я и с непонятно откуда взявшейся силой отпихиваю его от себя. — Не трогай меня!

Темнота отступает через время, понимаю, что я нахожусь в безопасности на даче, Егор меня слегка трясет, чтобы привести в чувство, но тут же поднимает руки вверх, когда видит, что я смотрю на него более осмысленно:

— Извини, Ада, я не должен был тебя трогать… Я же не насильник какой-то. Просто ты такая… Не сдержался. Но теперь точно зарубил себе на носу, что со мной ты готова вести только платонические отношения, — тараторит он, а я все еще несколько оглушена, что не успеваю соображать и отвечать.

Меня бьет крупная дрожь. Он подает мне стакан воды, выпиваю залпом, немного проливая из-за трясущихся рук.

— Тебе лучше? — спрашивает Егор после пары минут молчания.

Киваю.

— Тогда я поеду, больше не буду тебя нервировать своим присутствием. И себя мучать, — последнюю фразу как-то совсем глухо давит сквозь зубы.

Смотрю в его глаза раненого зверя и не нахожу слов. Хлопок двери. Рев мотора. И я съезжаю по стене на пол прямо там, где стояла. Опускаю голову к коленям. Слезы стекают по крыльям носа, теряясь в колготках и платье. Я снова не нашла в себе сил рассказать ему, что я пережила.

И я снова все испортила.

Ада

Утром мне стало сложно заставить себя открыть глаза. По ночам мне начала сниться моя такая реалистичная жизнь, какой бы она могла быть, если бы не мои призраки прошлого. Я могла спать и наблюдать за своей выдуманной жизнью рекордное количество времени. Встать меня заставлял только дикий холод в доме, от которого не спасало теплое одеяло. Встав же, вспоминала, что и в реальном мире меня ждут дела. За эти по новой две недели одиночества я поднялась еще на какую-то ступеньку выше. Я провожу много времени за пошивом простеньких в исполнении бюстье и решаю создать для такого вида моих работ отдельную группу с рекламой в уже существующей. Считаю, что им не место среди игрушек и домашнего декора. И, что удивительно, но и эти мои творения получают отклик. Весь мой обычный стол и рабочий стол ноутбука завалены бумажными и электронными эскизами, я каждый день сгребаю с пола возле швейной машинки целый ворох обрезков всяких ниток, тканей и ленточек, искалываю все пальцы и переутомляю глаза, но кто бы знал, как мне нравится смотреть на конечный результат своих творений. Это все, без сомнений, того стоит.

Во вторник на телефон приходит уведомление о готовности карты, а в среду я уже тороплюсь на почту. Это крошечное деревянное здание с чуть покосившейся крышей и большим ящиком для писем. Знакомлюсь там с милой работницей Евгенией Васильевной, которая уже на пенсии, но все еще подрабатывает на почте три дня в неделю. Она охает и ахает, зачем я пришла сама, если в течение пары дней всю почту бы разнесли по ящикам. А я так спешила, чтобы воплотить свою идею в жизнь, что и не подумала об этом. Получаю конверт с картой, бланк с реквизитами и спешу домой порадовать свою скромную аудиторию, что теперь у меня можно что-то заказать. И принимаю несколько заказов уже в ближайшие пару дней. Тружусь над ними, не покладая рук, хожу отправлять на почту и получаю первые деньги на карту. Решаю наведаться еще и в местный магазин. Это здание чуть больше, чем почта, но все равно на немногочисленных полках только самые скромные товары, ни в какое сравнение с супермаркетом, который я уже видела. Там знакомлюсь с продавщицей, которая требует называть ее просто Клавой, веселой дородной женщиной лет сорока с небольшим, и с Иваном, мужчиной средних лет, который подрабатывает тут грузчиком. Покупаю всего лишь бутылку молока, потому что финансы мои еще очень скромны, но кто бы знал, сколько во мне восторга, когда я переступаю порог магазина, с какой гордостью я несу эту бутылку молока. Это первое, что я купила самостоятельно, на свои заработанные деньги. Впервые в жизни. Еще какое-то время захлебываюсь от эмоций.

Иногда в ленте мне попадаются фотографии, на которых друзья отметили Егора. Я внутренне поджимаюсь и всегда готовлюсь увидеть его развлекающимся в каком-нибудь приятном месте в компании красивых девушек. Но вижу всегда только в потертой форме за работой в сервисе. Один ли, хмуря брови, сосредоточенно монтирует что-то, или довольно улыбается в компании коллег, стоя над очередным возвращенным к жизни металлическим пациентом, делая рекламу. Не знаю, нет ли у него других времяпровождений, или такие фотографии просто не публикуются. Сам Егор ничего нового на своей странице не выкладывает. Но мне хочется верить, что все же первое.

Егор

Мне снова дерьмово, хоть волком вой. Гружу себя работой, благо, она есть. Потому что по остальным фронтам какой-то полный мрак.

Виктор и Валерий Николаевич пока что никаких утешительных новостей не приносят. Точнее, нет вообще никаких новостей. Никто пока на крючок не клюет, и дело никак не продвигается. Некоторая информация все же появилась. Например, меня радует, что это дело, как оказалось, как-то цепляет прошлое Виктора, в личные подробности меня не посвятили, но это значит, что он будет работать усерднее, преследуя свой интерес. Мне это на руку, мне лишь бы по Аде вопрос был закрыт. Еще узнали, что Семен и правда остался должен много денег каким-то влиятельным людям за возможность расширить и держать общину на плаву, потому что она существует себе в убыток. И, кажется, авария, которая привела к его смерти, может оказаться не такой уж случайной, но тут уже за дело берется их друг из следственного комитета. Но эту информацию еще нужно как-то использовать. Найти всех причастных и вывести их на чистую воду, а с этим пока туго. Это те общие положения, что я смог узнать и переварить, не являясь основным участником процесса, но регулярно проявляя интерес.

В нашей ситуации с Адой тоже было не легче. Кажется, я и готов бы ради этой девочки послать все свои принципы к черту и признать очевидное, то, что регулярно втирает мне Паша. Даже, скорее всего, тот мой по-дурацки сформированный вопрос и был жалкой попыткой уточнить отношения между нами. Но меня волнует то, что я ее совсем не понимаю. Я же не придумываю, она реально тянется ко мне в какие-то моменты. Но в другие так жестко обламывает… Мне начинает казаться, что я не догоняю чего-то очень и очень нехорошего, но, говорят, когда кажется — креститься надо, и я на это готов, лишь бы не допускать пока еще неясные домыслы даже в своей голове. Снова не езжу к ней две недели, только сообщения пишу, но это не то, хочу в глаза смотреть, вибрации ее голоса чувствовать и волосы мягкие сквозь пальцы пропускать. Но боюсь, что снова не сдержусь. Раб своих низменных инстинктов? Пусть так. Но я просто двадцатидвухлетний парень, который нуждается в объекте своей симпатии во всех аспектах. И другие — не то. Чувствую себя так, как будто я снова в армии, только там девушек не было рядом, а сейчас — пруд пруди, а меня тошнит от них всех. Принадлежащие только одной руки, губы представляю, и даже в грязных фантазиях в душе или под одеялом одна Снежинка всегда. Я считаю, что я больной. А Паша сказал бы, что я влюбился. Вот такие два разных взгляда на одну и ту же проблему.

И да, насчет двадцати двух я не оговорился, сегодня, гребаного семнадцатого февраля, мне именно столько и исполняется. Рано утром я уже заехал к родителям и получил их поздравления. Потом с удовольствием поболтал по телефону с бабулей и дедулей. По ним правда соскучился. Надо будет по возможности навестить их летом. Бегло просмотрел и поотвечал на сообщения в мессенджере. Все равно та, от кого было бы приятно получить поздравление, не напишет. Хотя бы потому, что она не знает. Хочется верить, что только поэтому. Под конец рабочего дня накрываю небольшую поляну, проставляюсь ребятам из сервиса. А потом, хоть и обещал дождаться Пашу из Москвы, направляюсь один в клуб, потому что мне так паршиво на душе, и градус в моей крови требует добавки. Доезжаю на такси, а внутри тепло, неон, гремит музыка, в общем все, что мне нужно, чтобы сегодня перестать погружаться в себя. Делаю заказ, а он состоит в том, чтобы моя бутылка никогда не пустела, и сажусь на мягкий диван за дальний столик. Оглядываю зал. Танцпол полон, на небольшой сцене крутятся на шестах девушки в белье. Но не это меня сегодня интересует. Закуриваю между стопками. Сегодня цель — просто надраться до отключки. В какой-то момент ко мне подсаживается девушка, настойчиво предлагая свою компанию. А я настолько загружен, что даже почти внимания не обращаю. Как от мухи назойливой отмахиваюсь, гипнотизируя стопку и выпуская дым. Телефон взрывается сообщением, это Паша ласково интересуется, где меня черти носят. Пять раз пытаюсь ему перепечатать правильно слово "Легенда", но экран и буквы плывут, поэтому так и отправляю "Легнндл", надеясь, что он поймет. Вскоре он опускается за мой столик.

— С Днем Рождения, — обводит взглядом полную пепельницу, на треть пустую бутылку и девицу, — Я смотрю, ты тут уже без меня развлекаешься.

Криво улыбаюсь и развожу руками. Да, не дождался. Но мне прям срочно надо было. Только вот барышня в мои планы не входила. Я сейчас я отчетливо ощущаю, как она переходит уже к совсем активным действиям, пытаясь добраться до моей шеи и опуская руку мне на ширинку.

— На*** пошла, — стараюсь сказать максимально отчетливо.

— Что? — все еще продолжает улыбаться та, хотя я уверен, что услышала. Надеется, что я передумаю, или что?

— Свободна, встала и ушла гулять, — четко в глаза у меня сейчас не получается, но хотя бы прямо в лицо говорю ей.

— Девушка, оставьте нас с другом вдвоем, будьте добры, — подключается Паша и пытается сгладить мою грубость.

Дама обиженно кривит лицо и уходит.

Пытаюсь жестами привлечь внимание бармена и попросить у него еще одну стопку, но Паша меня останавливает:

— Я сегодня пас. Да и тебе уже хватит.

Теперь уже я морщу лицо и демонстрирую недопитую бутылку.

— Я подожду и отвезу тебя домой, — обещает мне моя нянька на полставки.

Приканчиваю бутылку, выкурив между делом еще пару сигарет. Голова идет кругом, и моргающий свет и гвалт музыки теперь вот вообще не помогают. Прикрываю глаза и начинаю уплывать.

— Поехали, — хватает меня за локоть Паша.

— К Аде меня отвези! — выдает мой язык на автомате, потому что это единственное место, где я хотел оказаться все эти две недели.

— Ты е**нулся? Что ты несешь? — возмущается друг.

— Что слышал.

Ищу по карманам деньги, но у меня ничего не выходит, в итоге Паша не выдерживает, достает бумажник и кидает купюры на стол. Крепко хватает меня под локоть. Сидеть было проще. Музыка затихает из-за шума в ушах, ноги отказываются меня держать. Делаю шаг, оступаюсь и чуть не сношу соседний столик.

— Давно тебя таким не видел, — пыхтит Паша, закинув мою руку себе за шею, придерживая, тащит к выходу.

Нервно смеюсь. И я, бро, и я.

Закидывает мою тушку, как дрова, на пассажирское сидение своего Вольво. Здорово, что он приехал. Кто бы еще со мной так.

— К Аде вези, никуда больше не поеду, — напоминаю ему я и отключаюсь.

Ада

Посреди ночи подскакиваю от звука мотора. Может быть, так я и не проснулась бы, но я засиделась за ноутбуком допоздна и буквально пятнадцать минут назад погасила свет и прикрыла глаза. Глубокий сон еще не успел прийти. Накидываю на пижаму длинное пальто и осторожно выглядываю на крыльцо, готовая в любой момент заскочить обратно и запереться за замок. Все-таки страшно от таких визитов ночью. Машина на этот раз какая-то темная, возможно, зеленая, мне сложно различить в полутьме. Под свет фонаря выходит высокий кудрявый парень.

— Привет, я Паша, помнишь меня?

Киваю. Друг Егора. Помню. Сердце колотится навылет. Что-то случилось, иначе он не стал бы приезжать посреди ночи. Молчание затягивается. Не сразу соображаю, что он, наверно, не заметил мой кивок из-за скудного освещения. Разлепляю пересохшие от волнения губы:

— Привет, я помню тебя.

И подхожу ближе.

— Тут такое дело, Ада…

— Что-то с Егором? — перебиваю я.

— И да, и нет. Короче, извини меня, я бы никогда так не поступил, но он меня вынудил шантажом и провокациями, — открывает пассажирскую дверь, вытягивает наружу… Я силюсь рассмотреть — о, Единый! — Егора. Закидывает его руку себе на плечо и тащит в дом.

— Он… он…, - пытаюсь спросить срывающимся голосом, распахивая дверь.

— Он просто пьяный, Ада, не переживай. К завтра пройдет, — подмигивает мне Паша и отводит глаза.

Ну да, я то стою тут в пижаме. Вспыхиваю и плотнее запахиваю пальто. Постойте. Пьяный? Не переживай? Нет, я в состоянии сообразить, что прямой угрозы жизни здесь нет, но я никогда не имела дело с выпившими, понятия не имею, что делать и как помогать.

А Паша тем временем дотягивает Егора до моей кровати, отодвигает одеяло и укладывает на нее, сняв куртку и ботинки.

— Правда, извини, но он отказался ехать куда-либо еще. Придется тебе потерпеть его до завтра.

— И что мне теперь делать? — шепчу с ужасом.

— Сегодня ничего. Проследи, чтобы к его пробуждению неподалеку была вся жидкость этого дома, которую можно пить. Можешь еще тазик рядом поставить, — смотрит на друга с сомнением. — Но не думаю, что он такой слабак. Ладно, Ада, я поеду, у меня Ева там беспокоится. Если что, набирай, номер я оставлю.

Делать нечего. Это же Егор, который не бросил меня в беде, а теперь я ему помогу. Уношу его куртку и ботинки в прихожую. Притаскиваю пятилитровую бутылку воды и кружку к кровати, приношу тазик из бани. А он все лежит так тихо и неподвижно, что я даже подношу руку к его лицу, чтобы почувствовать дыхание. Робко присаживаюсь на кровать сбоку, автоматически слегка поглаживаю его по руке сквозь тонкую водолазку. И что мне дальше делать? Спальное место в этом домике только одно. В зале только два кресла, но, возможно, я как-то помещусь, если их придвинуть друг к другу. Начинаю вставать, чтобы попробовать воплотить идею в жизнь, но меня останавливает рука Егора, обхватывающая мою.

— Не уходи…, - шепчет из темноты. — Херово… без тебя.

Надо ли уточнять, как сладко замирает мое сердце после этих слов? Я сажусь обратно, и он, чуть повернувшись ко мне, снова затихает. От него пахнет незнакомым запахом алкоголя и уже привычным от сигарет. Но меня не отталкивает. Продолжаю поглаживать руку, теперь уже хорошо слыша ровное глубокое дыхание. Этот звук и тишина вокруг давят на уши, а темнота — на глаза, и я сама не замечаю, как склоняю голову все ниже…

Ада

Мне снится, что меня катает и переворачивает в воздухе радужный морской дракон, я держусь на него, прижимаюсь к его боку, и мне восхитительно тепло и уютно.

Сквозь полудрему я удивляюсь, что мне в глаза светит зимнее солнце сквозь незакрытую штору, ведь я обычно встаю затемно. И просыпаюсь обычно от холода, а сейчас я его не чувствую.

— Твою мать, — эта фраза хриплым мужским голосом сзади окончательно выбивает меня из сна.

В ужасе оборачиваюсь и вижу сзади помятого Егора, который смог приоткрыть только один глаз. Мне тепло, потому что я укрыта одеялом и прижата к его боку.

— Вдвойне твою мать, — говорит он, когда понимает, что с ним в кровати лежу именно я.

Несмотря на всю неловкость ситуации, мне становится смешно. Потому что я не понимаю только то, как я оказалась лежащей с ним бок о бок под одеялом, ведь засыпала сидя. А он, видимо, вообще не понимает, что он здесь делает.

— Ты чего улыбаешься? Что вообще происходит?

— Тебя Паша привез ночью.

— А мы не…? — заглядывает под одеяло на свою одежду и мою пижаму. — Фух, пронесло.

Прикрывает глаз.

— Ты не могла бы закрыть шторы?

Встаю и задергиваю занавеску.

— Спасибо, премного благодарен. И говори, пожалуйста, на полтона тише, — пытается принять сидячее положение и хватается за голову: — Черт, моя голова!

— Пить будешь? — киваю ему на пятилитровик.

Наполняет и выпивает три стакана подряд, при этом чуть ли не урчит от удовольствия.

— Это еще что? — косится на тазик.

— Это Паша сказал поставить на всякий случай, — развожу руками.

— Придурок. Схожу умоюсь и отнесу это безобразие.

Егор получает от меня полотенце и новую зубную щетку и уходит в баню. А я, вспомнив, что все это время стояла перед ним в пижаме, хорошей, плотной, закрытой, но все же пижаме, спешно переодеваюсь в домашнюю одежду и тоже принимаю утренние водные процедуры над умывальником в кухне.

Егор возвращается, выглядит посвежевшим, с влажным коротким ежиком волос, видимо, на улице мороз не большой, раз он не превратился в сосульки.

— Сколько времени? — спрашивает у меня и демонстрирует свой мобильник с черным экраном.

— Двенадцать.

Когда я посмотрела на часы, очень удивилась. Столько проспать в этом доме мне еще не удавалось.

— Кушать будешь? — спрашиваю смущенно.

— Нее, давай еще полежим, — берет мою зарядку, подключает свой телефон и увлекает меня снова в спальню. Там мы застилаем кровать покрывалом и ложимся сверху с пледом. Сначала я стесняюсь, полусижу на самом краешке, но потом расслабляюсь. Почему я не завопила от ужаса и не сбежала в другую вселенную, когда проснулась с ним в одной кровати? Не знаю, почему с ним мне не страшно так раскованно себя вести, почему с ним это все ощущается таким правильным. Смеяться, что проснулась в одной постели с парнем? Только с ним. Согласиться еще полежать рядом посреди дня? Ответ тот же.

— Ты не думай, у меня такое редко происходит, — начинает объясняться Егор. — Ну, чтобы до такой степени… Вчера просто день рождения был.

Округляю глаза.

— С Днем Рождения! — и виновато вздыхаю: — Только я без подарка.

— Так и я без торта, — смеется Егор.

Вскоре он снова засыпает, прислонив голову к моей руке, а я не могу на него насмотреться. Мне кажется, что все дороги ведут нас друг к другу. Сколько времени уже прошло с мая прошлого года, когда мы только увиделись, но все находятся поводы нам встретится снова. Какая-то магия вселенной. Или, может, стоит сказать… судьба?

Свободной правой рукой беру телефон и просматриваю свои паблики. У меня есть несколько новых заказов. А у Егора, я уверенна, тоже куча работы, но мы откладываем все на потом и проводим этот день вместе.

— Я собираюсь поступить на заочное, — неожиданно делится он своими планами, не открывая глаз, и усмехается: — Устал среди всяких юристов и адвокатов необразованным себя чувствовать. А ты бы не хотела?

Я задумываюсь. Наверно, было бы здорово наконец-то заниматься в настоящем учебном заведении, когда вся эта ситуация разрешится, и мне можно будет вернуться в город.

— Возможно, но у меня нет аттестата, а еще нужно сдавать экзамены…, - робко отвечаю я.

— Это все решаемо, — приподнимается на локте Егор и заглядывает мне в глаза. — Моя мама работает в школе, хочешь, попрошу ее заниматься с тобой удаленно?

В ужасе мотаю головой.

— Ну, чего ты, Ада, относись к ней как к репетитору, а не как к моей маме, — подкалывает меня он.

Обещаю подумать, все еще надеясь, что знакомство с родителями удастся отложить.

— А еще знаешь чего хочу? — подвигается ко мне чуть ближе. — Не умею красиво говорить, поэтому только факты: хочу с тобой быть. По-настоящему. Чтобы ты только моя, а я только твой. Что скажешь?

А меня так переполняют эмоции, что я прячу лицо в ладонях. Да, я до безумия этого хочу. Просто до дрожи в коленках, путаницы в мыслях, до разрыва сердца… Но мне все же так страшно. Я уже несколько раз оттолкнула его из-за моих внутренних демонов. Вдруг то, чего я так боюсь, повторится вновь? Ну нет, это же Егор, он помогает мне решить все мои проблемы, может, и в этот раз мы справимся вместе?

— Ты меня убиваешь своим молчанием, — напоминает он о себе и легонько касается моей согнутой в локте руки. — Хочешь быть со мной? Просто покивай или помотай головой.

И я киваю, все еще спрятав лицо в ладони. Три-пять-десять-не знаю сколько там раз.

— Иди сюда, — Егор подается назад на подушки и притягивает меня к себе так, что я полулежу на его груди. Мне нравится, что он не нависает надо мной, так я хозяйка положения, и у меня есть пространство для маневров.

По очереди оставляет легкие поцелуи на щеках и кончике носа, к губам же друг друга тянемся одновременно и встречаемся на полпути. Это, пожалуй, самый нежный поцелуй из всех немногочисленных, что у нас были. Так трепетно, тягуче, неспешно ласкаем друг друга и переплетаемся языками, как будто никто уже никогда нас друг у друга не отберет. И все время этого мира только наше. Меня качает на волнах блаженства и комфорта, но тем не менее, мой якорь — здесь, подо мной, он не даст мне уплыть далеко.

И нас прерывает громкое урчание его живота. Ударяемся друг об друга зубами от неожиданности и хохочем.

— А вот теперь я хочу кушать, — отсмеявшись, признает Егор.

Мы вместе готовим еду и обедаем, а затем возвращаемся в кровать и включаем фильм. Рука Егора лежит на моих плечах, и мне уютно, как никогда, у него под боком.

Уже под конец фильма нас прерывает звонок его телефона. Он разговаривает не по громкой, но я лежу совсем рядом и все слышу через динамик. Узнаю по голосу Пашу.

— Бро, ты, по ходу, совсем афигел, обещал мне хоть сегодня отпраздновать твою днюху, но уже вечер, а от тебя ни слуху, ни духу!

— Да я тут завис в деревне, — кидает на меня быстрый взгляд.

— Понял, тогда мы с Евой будем у вас через час… Нет, через часа полтора. Или думал, отвертишься? И не волнуйтесь, все сами привезем.

— А ты настойчивый, да? — вздыхает Егор.

— Само собой! О, и постарайтесь быть одетыми к нашему приезду, — смеется Паша.

— За языком следи! — закипает Егор, но в трубке уже раздаются короткие гудки. — Я тебе еще тазик припомню, друг, — бубнит он уже себе под нос.

Поднимается с кровати и кивает на экран:

— Досмотрим позже, ладно?

— А ты куда?

— Баню топить, — усмехается Егор. — Обещал же.

Пока он растапливает баню, я привожу дом в порядок и экстренно соображаю, что я могу хотя бы нарезать на стол.

Когда приезжают наши гости, я, конечно, сразу обращаю внимание на Пашину девушку, ведь самого его я уже знаю, а Еву вижу впервые. Ее лицо мне кажется очень приятным и сразу располагает к знакомству, она чуть выше меня ростом, обладательница шикарной женской фигуры. Со вздохом оглядываю себя сверху вниз. Я не то чтобы жалуюсь, но невольно возникает вопрос: будет ли интересно мужчине смотреть на меня, если есть вариант смотреть на такое?

Егор и Паша уходят в баню, прихватив с собой полотенца, а мы с Евой остаемся наедине. Она разглядывает следы моего рукоделия то тут, то там, и вот замечает плохо прикрытую вешалку с бельем. Я отчаянно краснею, но Ева приходит в полный восторг от моих талантов, просит снять с нее мерки и сшить ей что-нибудь тоже. Пока мы занимаемся измерениями и заносим все необходимые размеры в блокнот, слышим какие-то громкие вопли со двора. Удивляемся, пожимаем плечами, но не можем прервать процесс, не окончив его. Когда же мы завершаем, снова слышим похожие звуки, только громче, ближе, и еще более дикие. Тут уже не выдерживаем и выбегаем на крыльцо. Выглядываю во двор и сразу же отворачиваюсь: там Егор и Паша в одних маленьких полотенцах на бедрах в тусклом свете фонаря охлаждаются прямо в сугробах. Не могу не отметить: при наличии двух почтиобнаженных парней мои глаза в ту небольшую секунду четко сфокусировались только на одном. Да, на том, что сверкнул мне в ответ стальными глазами. Паши будто не существовало там.

— Вы что творите? — строго кричит им Ева. — Всю деревню напугаете!

— А на что это похоже? — отвечает Паша.

— А первые крики раненых бизонов это что было?

— Это Егор сошел с ума и решил меня поджарить в этой адской бане! — жалуется парень.

— Это была месть за тазик, — хохочет ставший таким родным голос.

Разобравшись, мы возвращаемся в дом. Вскоре приходит Егор, а Ева присоединяется к Паше в бане. Ранее на мой вопрос она ответила, что плохо переносит высокие температуры и всегда идет под конец. На встречный вопрос мне приходится ответить, что в принципе не люблю это развлечение. Посвящать в подробности о том, какими адскими температурами и хлесткими вениками меня истязали, считаю излишним.

Мы с Егором находим двадцать минут, чтобы досмотреть фильм. И садимся за стол, когда возвращаются все остальные. Паша наливает Еве белое вино, кивает на другие бутылки и предлагает Егору.

— Нет, спасибо, мне хватило вчера, — ухмыляется тот.

Паша с тоской смотрит на бутылку пива.

— А ты пей, я потом отвезу вас в город, — одобряет Егор.

И это логично, я и не думала, что он останется на еще одну ночь, у него хватает своих дел, среди которых он и так посвятил мне непозволительно много времени. Но все равно становится грустно, когда я слышу подтверждение моих догадок от него самого.

Оказалось, что ребята привезли суши. Смотрю на круглые роллы, чашечку соевого соуса, выглядит красиво, но как это есть? Егор пытается научить меня держать палочки и использовать их. И я правда пытаюсь освоить, но смущаюсь ужасно, и руки не слушаются. Даже несмотря на то, что Паша и Ева тактично увлечены беседой друг с другом и на нас не смотрят.

— Хватай вилку и ешь так, тут стесняться некого, — негромко говорит мне Егор после новой неудачной попытки. — Потом еще вместе поучимся.

Следую его совету. И под напором необычных вкусов и сочетаний инцидент потихоньку забывается.

Вечер заканчивается, и ребята собираются ехать домой. Ева помогает мне убрать со стола, а парни выносят бутылки и прочий мусор. Тепло прощаемся. Потом Егор кивает друзьям:

— Подождите меня в машине.

И мы остаемся наедине.

Я все еще немного непроизвольно вздрагиваю, когда он меня касается, что не укрывается от него.

— Ада…, - начинает Егор, и его голос садится. Прочищает горло и продолжает: — Он не спрашивал твоего согласия?

На меня как будто ушат холодной воды вылился сверху. Я в ту же секунду понимаю, о чем именно он спрашивает. Сам догадался о том, о чем у меня не хватило духу ему рассказать. Цепенею. Кровь шумит в ушах, сердце гулко ухает в груди, глаза бегают, а язык прилипает к небу. Не могу разомкнуть губы. Но Егор снова все понимает правильно, лишь глядя на выражение моего лица.

Несдержанно ругается, сжимает кулаки и разворачивается. Но я успеваю увидеть гримасу на его лице. Непроизвольно охаю, потому что на нем читается желание убивать. Некоторое время смотрю на его напряженную спину и рвано вздымающиеся в такт вздохам плечи. Мне хочется обнять его, чтобы снять это напряжение. Но как я смею? Если это все в очередной раз из-за меня. Ощущаю желание разбежаться на хлипкой деревянной кладке и нырнуть в ледяную воду. И чтобы волны сомкнулись у меня над головой.

— Если бы он был жив, я бы убил его снова, — рычит Егор, подтверждая мои догадки.

Терпеливо жду. Сейчас это только его решение: нужна ли ему такая я после всего, что я позволяла с собой делать.

Наконец он оборачивается, и передо мной будто другой человек. Делает шаг ближе, берет меня за руку и нежно мне улыбается. В глазах — штиль, который предназначается только мне. Только залом между бровями все же выдает напряжение. Прислоняется так, что наши лица близко-близко, и горячо шепчет:

— Клянусь, теперь все будет по-другому, Ада. Я тебя не обижу. Разрешения твоего спрашивать буду, не на каждую мелочь, конечно, а то это дебилизм полный будет, но по важным моментам обязательно. И я больше не буду пропадать.

Кидает вопросительный взгляд на мои губы, и, получив в ответ утвердительно прикрытые веки, целует меня так тягуче-сладко, что у меня ноги подкашиваются. Опираюсь на его руки и тянусь в ответ, чтобы тоже отдать, тоже поделиться частичкой эмоций из той бури в моей душе, что он вызывает. Мне уже не так страшно сгореть, если думать о том, что мы с ним будем гореть рядом вместе.

Напоследок Егор говорит мне:

— Постарайся глаза открытыми держать, когда целуешься, так ты будешь всегда знать, что это я.

И я задумываюсь над этим.

Остаюсь одна, но сегодня во мне царит умиротворение. За один короткий день мы с Егором сделали несколько семимильных шагов друг к другу, оказавшись предельно близко. Улыбаюсь, все еще чувствуя его рядом. Может, пришло и мое время быть счастливой?

Егор

Сегодня освобождаюсь пораньше и ненадолго заезжаю к родителями, чтобы успеть выехать к Аде до темноты.

— Мам, — начинаю разговор, не откладывая в долгий ящик. — Не могла бы ты дистанционно позаниматься с одной девушкой, восполнить какие-то пробелы в базовых знаниях и подготовить ее к поступлению? Деньги за занятия буду я тебе платить. Это очень важно для меня.

Мама задает тысячу уточняющих и наводящих вопросов, это же мама, а я, как в какой-то игре про космос, лавирую между, пытаясь уклоняться от астероидов. Получается, в принципе, по привычке, я никогда не был душа нараспашку.

— О, и она сейчас живет у нас на даче, — припечатываю я.

— На нашей даче? — мама оседает на стул в большой прихожей.

Подхожу ближе, сажусь на корточки, легко беру ее за руки и заглядываю ей в лицо:

— Бабуля с дедулей мне ее оставили, значит, я сам могу распоряжаться, так? Хорошая девушка просто попала в плохую ситуацию, а я помог.

— Во что ты ввязался, сынок? — качает головой мама.

— Не переживай, все хорошо будет. Все, убежал, люблю, целую, — поднимаюсь, легко касаясь губами ее макушки, и выбегаю из дома.

Сегодня не было другого варианта колес, и я решил поехать на моей Камри. Малышка и так уже застоялась без дела. Еле расчистил сугроб, в который она превратилась, и чуть избавил лобовое стекло от наледи. Кому я нужен в конце-то концов. Человек я маленький, нигде не светился. Рискну, очень уж хочется Снежинку увидеть.

А погода, к слову, шепчет. Еще вчера днем шел мокрый снег, а ночью здорово приморозило, так что дороги превратились в сплошной каток. С утра начавшийся снегопад так и не прекращается, так что весь этот лед сверху присыпало, что и не сразу видно. Дорожные службы, как всегда, не готовы, на обочины небрежно скинуты целые горы снега.

По черепашьи ползу по городу вместе с потоком машин. Под колесами скользота, да и видимость ужасная, дворники мельтешат туда-сюда, но не справляются. Я даже не закуриваю за рулем, хотя очень хочется, максимально сконцентрирован, чтоб его. Уже на выезде из города, когда поток машин становится меньше, замечаю в зеркале черный внедорожник. Учитывая погодные условия, я бы мог и не увидеть его вообще, но уж очень он настойчиво следует моей траектории движения, а я жду подвоха. Пытаюсь скинуть "хвост", обгоняя пару машин впереди, но он конкретно присел, как приклеенный. Понимаю, что дальше так двигаться опасно, надо бы вернуться в город, но, как назло, дорога ведет по прямой без ответвлений, и здесь запрещен разворот. Гоню дальше, пока асфальт не переходит в однополосный, а другие машины не теряются в снежной пурге. Успеваю отбить Виктору сообщение с номером дороги и примерным километражем. Поднимаю глаза и задерживаю дыхание, не увидев в зеркале машину сзади. И тут же получаю один ощутимый толчок в бок справа. От неожиданности выпускаю руль, машина по льду несется по своему маршруту, верно приближаясь к обочине. Уже почти на краю крепко хватаюсь за руль снова и пытаюсь выровнять траекторию. Но тут же правый бок моей машины сокрушает второй удар внедорожника, и я вылетаю с дороги в канаву, пропахивая снег, как разогретый нож масло. Давлю на тормоз и с ужасом понимаю, что педаль просто проваливается, а я так и продолжаю нестись дальше… В лобовом мелькают деревья, вижу впереди внушительный ствол, удар, резкий толчок вперед, краем глаза отмечаю грязно-белый цвет подушки безопасности, пронзающая боль… и темнота.

Егор

По ощущениям, плавал я в спасительной неге недолго, предпочёл бы понежиться там еще, только вот слух стал раздражать противный писк, который я вскоре уже не смог игнорировать. Вместе со слухом стали постепенно возвращаться и другие ощущения… Довольно сильно болит и жжет в области носа, плюс что-то мешает им дышать. Зато в рот насильно врывается поток кислорода. Чувствую легкую тошноту. Распахиваю глаза. К "приятным" ощущениям добавляется еще головокружение и головная боль. Надо мной белеет стопроцентно узнаваемый больничный потолок. Значит, я еще не отправился к праотцам. Это радует, у меня еще целая гора дел и планов. Тянусь правой рукой и срываю кислородную маску, попутно морщась от легкой боли. Осматриваю руку — костяшки сбиты и пара царапин. Только порываюсь приподняться, как в моем поле видимости возникает медсестра, останавливая меня рукой.

— Лежите спокойно, молодой человек, у вас тут капельница, — говорит мне строго.

Скашиваю глаза и правда вижу иголку в своей вене. Как удачно, что ее поставили в мою левую руку, не основную, а то уже случайно выдрал бы к херам собачьим.

Ощупываю свой нос и не узнаю его — какая-то отекшая чужеродность, плюс турунды в ноздрях. Губы пересохли, медсестра подносит мне стакан с водой, пока пью, узнаю, что без сознания я не так уж и долго, меня успели свозить только на МРТ и рентген. Шарю рукой по тумбочке рядом, и, к счастью, нахожу там свой телефон. Нахожу там сообщение от Виктора: "Напиши, как состояние позволит, герой. И заранее извини, что известил твоих родителей, но никого, кроме близких родственников, в реанимацию не пускают". Обреченно вздыхаю. Уже представляю, что сейчас начнется. А меня сейчас больше заботит, что обещание, данное Аде, я сдержать не могу и снова пропаду по независящим от меня обстоятельствам. Пишу ей пару слов в мессенджере, так, глупости какие-то, реальное положение дел выдавать я не намерен. Будем хоть так на связи.

Когда капельница заканчивается, приходит доктор и сообщает, что у меня выявили сотрясение мозга и перелом носа, так что какое-то время я проведу здесь. Медсестра кладет на нос мешочек со льдом. Криво усмехаюсь. Как можно было умудриться сломать нос и заработать сотрясение об подушку безопасности — история умалчивает. Зато в остальном весь целый, после такого-то столкновения. Моя ласточка, наверное, разбита в хлам. Суки. Им не то что не удалось меня запугать, они еще и подстегнули копать под них еще усерднее. В мои планы не входило торчать тут. Напрягаюсь, пытаясь вспомнить хоть малейшие зацепки о той машине, отбиваю ответное сообщение Виктору с данными и прошу забрать мой видеорегистратор, если он уцелел.

А дальше в палату врывается ураган по имени моя мама. Голова от нее начинает болеть еще сильнее. Конечно же, для мамы я просто не справился с управлением по такой дороге и попал в аварию, не к чему ей знать все остальное. Была б моя воля, она бы даже не узнала, что я в больнице. К счастью, медсестра осаждает возмутительницу спокойствия и вскоре просит ее удалиться.

— Мам, — зову я ее на выходе из палаты. Мой голос звучит гнусаво из-за проблем с носом. — Не забудь про мою просьбу.

Она недовольно поджимает губы, но все же кивает. Ну в самом деле, не думает же она, что Ада виновата в этой аварии?

В реанимации я провожу два дня, а потом меня переводят в обычную палату. Там уже меня посещает Паша, которого пришлось вызвать из столицы, чтобы порулил, пока я не в состоянии, Макс, Саня и другие ребята из сервиса. Мои царапины на лице от разбившегося лобового стекла понемногу заживают, синяки под глазами и вокруг носа желтеют, а от количества цитрусовых, по ходу, скоро разовьется аллергия. В общей сложности я провожу в больнице семь дней. Головокружения и головные боли еще иногда беспокоят, но со зрением порядок, меня проверили, больше бездельничать я не могу себе позволить.

Но, к сожалению, как бы мне не хотелось, после выписки сначала я еду не к Аде, а на собрание в кабинет Валерия Николаевича. Паша одалживает мне свой Вольво до вечера. Здесь уже все собрались, хозяин кабинета, Виктор и их общий друг из следственного комитета. Из хороших новостей: они считают, что вышли на правильный след в распутывании этого клубка, чем и спровоцировали действия, направленные на меня. И этим наши оппоненты еще больше спалились. Только вот мне порадовать их нечем. Из-за практически нулевой видимости номер машины я не увидел, стекла у нее были затонированы наглухо, мой видеорегистратор тоже бесполезен, т. к. внедорожник все время находился сзади. О чем и сообщаю разношерстной компании. Но, в отличие от меня, среди них настроение не такое упадническое.

— Мы запросили данные со спутников, — с легкой улыбкой отвечает Валерий Николаевич. — Вот ждем разрешения. И я почти уверен, что мы его получим. Многих заинтересовала возможность разоблачения шайки бандитов, которая терроризирует несколько городов уже больше двадцати лет.

— Мы провели экспертизу твоей машины, — обращается ко мне Леонид Игнатьевич. — Кто-то аккуратно поработал над твоими тормозами, причем уже довольно давно. Пока ты ехал по городу, вся тормозная жидкость вытекла.

— Как она? — севшим голосом спрашиваю я.

Все в комнате понимают, что я спрашиваю о состоянии своей машины. И в их молчаливых взглядах я ясно читаю ответ. Надежды нет.

— Нафига я им вообще сдался? — бушую я.

— Свидетеля возможного убрать, который может опознать их ребят, вероятно, — разводит руками Валерий Николаевич. — Будем разбираться.

— На связи, как всегда, — кивает мне Виктор. — Отдыхай пока.

Но покой нам только снится, так что я выхожу, прыгаю в машину и держу курс к даче. Наконец-то.

Ада

Егор снова куда-то пропадает на неделю. Нет, он много пишет мне, за исключением одного дня, ссылается на то, что много работы. Но наши сообщения пропитаны нежностью, легким подтруниванием и флиртом. Он обещает, что очень скоро сможет вырваться ко мне и просит подождать, а я не выпускаю телефон из рук и засыпаю с ним. Где-то посреди недели курьер привозит мне от него букет — великолепные разноцветные пионы. Я и по праздникам цветами не избалована, а уж без повода для меня сродни волшебству. Так что, в целом, настроение вполне оптимистичное, я осознаю, как много Егор для меня делает, и обижаться в такой ситуации я просто не имею права.

Становится мягко говоря не по себе, когда в один из дней до меня по видеосвязи пытается дозвониться контакт с именем Пылаева Инесса Тимофеевна. Я, конечно, сразу понимаю, кто это. Это Егор выполняет свое обещание. Во рту мгновенно пересыхает, сердце колотится на вылет, пытаюсь пригладить выбившиеся из косы прядки и смахиваю с кофты несуществующие соринки. Как будто мне это поможет. Дрожащей рукой тянусь к мышке и нажимаю на зеленую кнопку. На моем экране возникает ухоженная женщина среднего возраста с собранными в аккуратный пучок темными волосами. Программа плохо передает цвет глаз, но я не вижу в них той пронзительности, с которой на меня смотрят глаза Егора, и делаю вывод, что они ему достались по наследству от другого родственника. Женщина не спешит начать разговор, тоже изучая меня.

— Добрый день, меня зовут Ада, — неловко представляюсь я.

Мама Егора поджимает губы, и я сразу все понимаю. О, увы, мне слишком хорошо знакома эта эмоция, я видела это движение всю свою жизнь. Я определенно точно-точно ей не нравлюсь. Не знаю, должно так быть или нет, но меня это очень задевает. Но Инесса Тимофеевна оказывается настоящим профессионалом своего дела и быстро берет себя в руки. Не задав мне ни одного личного вопроса, определяет для себя только уровень моих знаний. Качает головой. Я и сама знаю, что это тяжелый случай, но во мне с лихвой хватает желания узнавать новое и через край бьет эйфория от новых недоступных мне ранее возможностей. Я буду прилежной ученицей. О чем и сообщаю Инессе Тимофеевне, в ответ заслуживаю снисходительную улыбку. Не знаю, чем я ей насолила, но я докажу, что чего-то стою. Что я заслуживаю внимания Егора.

Мы занимаемся онлайн какое-то время, а затем я получаю домашнее задание и дату нашего следующего занятия. Завершив вызов, со стоном оседаю на стуле. Даже не заметила, что все это время сидела в напряжении, прямая, как палка, а теперь затекшие мышцы дают о себе знать.

Пишу Егору сообщение:

"Спасибо за помощь. Только что было первое занятие с твоей мамой. И, кажется, я ей совсем не нравлюсь"

Получаю ответ:

"Главное, что ты нравишься мне"

"Насколько сильно?" — флиртую.

"Такого слова еще не придумали"

Улыбаюсь от уха до уха, и все напряжение уходит. И правда, что это я? Если можно как-то сделать так, чтобы наши отношения потеплели, я постараюсь. А если нет… то я буду помнить, что хочу быть с Егором, а не с его мамой. Вот так.

Я все больше открываю для себя мир музыки и фильмов. Раньше в моей жизни не было никаких мелодий, кроме церковного хора. А сейчас что-то приводит меня в полный восторг, а что-то заставляет хмурить лоб, но, в любом случае, это эмоции, а не безразличность в мире тишины. И, как оказалось, под ласкающую слух мелодию приятно заниматься делами, будь то уборка или рукоделие. Киноиндустрию понемногу постигаю тоже. Кажется, за девятнадцать лет я столько упустила, что теперь и всей жизни не хватит, чтобы нагнать. Сколько шедевров ждут меня на экране, раскрывающие для меня, какая может быть жизнь, или что нет предела фантазиям. Одно только меня смущает… Я никогда не могу предугадать, где именно наткнусь на постельную сцену. Те, где герои падают на кровать, и за этим следует черный экран, ничего, кроме фырканья, у меня не вызывают. Но есть снятые так красиво и чувственно… Я не сразу смогла это принять, закрывала глаза, ставила на паузу, перематывала. Но, когда я поняла, что, в большинстве своем, этот процесс не показан как однобокое извращенное получение удовольствия путем доминирования над партнершей, когда я увидела, что женщины часто сами становятся инициаторами, отыгрывая в кадре только положительные эмоции, мне стало интересно. Теперь уже я смотрела во все глаза, со сбившимся дыханием, раскрасневшимися от волнения щеками и каким-то неизвестным ощущением томления внизу живота. В голову приходили странные мысли. Мне казалось сомнительным, что в киноиндустрии с таким количеством просмотров и комментариев может существовать культ всеобщего замалчивания правды. Может ли быть так, что просто мне не повезло? И могла бы я быть похожей на одну из героинь с экрана, если бы доверилась Егору?

Я выбегаю на крыльцо сразу же, когда вижу подъезжающую уже знакомую зеленую машину. Меня сбивает с ног ураганом по имени Егор, подкидывает вверх и кружит, кружит, кружит в объятиях. Окутывает знакомым запахом с примесью морозных нот. Запрокидываю голову и счастливо смеюсь, глядя на то, как вертится крыша веранды так близко надо мной. Только потом, когда Егор опускает меня на землю, внимательно смотрю в его лицо. И охаю, прижав ладонь ко рту. На его привлекательном лице уже побледневшие желто-серые следы от синяков и несколько мелких заживших корочек царапин.

— Что случилось? — еле произношу внезапно онемевшими губами.

— В аварию попал, — а он стоит и просто пожимает плечами.

Мне хочется одновременно кричать, топать ногами и ударить его чем-нибудь тяжелым. Глубоко вдыхаю, готовясь произнести гневную тираду, но давлюсь воздухом, и вылетает только жалкое:

— Почему ты… как ты…

— Случайно вышло, погода была плохая, но сейчас же вот я стою перед тобой, живой и здоровый, чего переживать? Разве что лицо немного испортил, но я и так неотразим, — и подмигивает мне. А потом продолжает уже на другой ноте: — А вот машина моя… Нет ее больше.

И опускает голову низко-низко. Я теряю возможность видеть выражение его лица, но мое возмущение сразу смывает с меня, будто окатили ведром воды. Это же Егор. С его профессией и страстью к машинам, я понимаю, как много она для него значила. Теперь все, что мне хочется сделать — это взять его за руку в немом жесте поддержки, что я и делаю.

— Пойдем в дом, а то замерзнешь, — тянет он меня за эту же руку, и я с радостью слушаюсь.

Ада

А дальше все идет своим чередом.

Весна понемногу вступает в свои права. Я осматриваю прилегающую к даче землю, отмечаю инвентарь и крытую стеклянную теплицу, которую отсутствие хозяев не сильно испортило. Баб Вера щедро делится со мной рассадой, которой у нее оказывается в избытке. Потому что как всегда в конце уборочного сезона "ой, не буду больше сажать", а к весне от пластмассовых стаканчиков ломятся подоконники. Это все привычная для меня работа: копаться в земле, формировать грядки, выращивать рассаду сначала дома, а потом пересаживать в грунт на улице. Только сейчас я делаю это для себя, по своему желанию, в небольших количествах, а от того получаю удовольствие. Кроме пары перцев, помидоров и зелени я планирую украсить дачу цветами, поэтому заказываю в интернет-каталоге несколько понравившихся мне луковиц и получаю их посылкой на почте. Подача воды со шланга из ближайшей реки делает процесс еще приятнее, избавляя меня от необходимости таскать тяжелые ведра. Егор посмеивается и много подкалывает меня, когда ходит по моим новым владениям, но за этой маской я различаю его удивление, и начинаю собой гордиться.

Что касается моей учебы, мама Егора — отличный преподаватель. Строгая, но интересно и понятно подающая материал. Наши видео занятия проходят два-три раза в неделю, а между ними я выполняю задания, предназначенные для самостоятельной работы. Я еще совсем не чувствую себя уверенной в своих силах, но грызть гранит науки мне комфортно, интересно, и, кажется, у меня все понемногу получается.

Мое хобби в виде рукоделия тоже приносит мне огромное удовольствие. Я все меньше вяжу игрушки и прочие милые мелочи, и все больше развиваю себя в разработке и пошиве нижнего белья. Без ложной скромности, получается у меня все лучше и лучше, все больше моих идей удается перенести в реальность. Для себя я практически не шью, получаю заказы, в весьма скромном количестве, но мне больше и не нужно, у меня ведь нет целого ателье работников и техники, чтобы с ними справляться. Так же я заканчиваю заказ для Евы, только все не нахожу подходящего случая его отдать. В гости она больше не приезжает. Конечно, можно было бы запустить всю вот эту вот цепочку, передать Егору, чтобы он отдал Паше, и только тогда тот бы уже вручил ей. Но мне очень хочется из рук в руки. Потому что это очень личное — для меня, и для нее, я уверенна, тоже. К тому же, Егор про мое это увлечение знает лишь в двух словах. Я очень стесняюсь говорить с ним на эту тему, а уж что-то показывать — тем более. Но про мою предпринимательскую деятельность он в курсе, так что, думаю, найти мои группы и пролистать трудности не составило. Но то восхищенное одобрение в его глазах — еще один повод для меня гордиться собой.

Я в целом чувствую его молчаливое одобрение во всех своих начинаниях, в легком кивке головы, подмигивании, блеске глаз. Его присутствие за спиной придает мне уверенности шагать в неизвестность, потому что я знаю, что моя спина всегда найдет в нем поддержку, если придется отступать назад. И то, что у меня всегда есть возможность вернуться и попасть в спасительные объятия, придает мне уверенности нырять с головой в волны, на которые раньше боялась даже взглянуть.

Егор старается находить для нас время среди своей интенсивной работы и усиленной подготовки к поступлению в университет в городке. Он планирует подавать документы уже этим летом. Я же мечтаю о следующем, прекрасно понимая, что не успеваю подготовиться, а еще неизвестно, когда решится ситуация с тем, что мне нельзя в город.

Только времени наших встреч с Егором все равно всегда оказывается катастрофически мало. Поэтому он все чаще остается у меня ночевать, чтобы хоть сном рядом постараться заполнить эту прожорливую пустоту от нехватки друг друга. Причем часто приезжает уже ближе к полуночи. Я одновременно до дрожи в ногах обожаю и до сальто моего сердца в груди смущаюсь от этих ночей.

Нет, все проходит максимально невинно. Насколько может быть невинно, когда рядом лежит горячий во всех смыслах искуситель с грешной улыбкой и гипнотическими глазами. Призраки прошлого больше не прерывают нас, поскольку я по совету Егора приучилась держать глаза открытыми во время поцелуев. Так я всегда вижу, что рядом со мной именно он, и мне ничего не угрожает. А уж когда он тоже распахивает свои, сверкая сталью, когда наши взгляды встречаются, происходит какая-то магия притяжения. Высоковольтный разряд прошибает насквозь. И руки сжимаются крепче, пытаясь привлечь в более тесные объятия, тела прижимаются ближе, желая стать одним целым, раствориться друг в друге… Я жалобно всхлипываю и прошу о передышке, жадно вдыхая воздух. Но буквально через пару вдохов губы Егора снова сминают мои, горячие руки снова, пусть через одежду для сна, отрывисто блуждают по моему телу, в полушаге от того, чтобы не позволить себе лишнего. А я и не против. Это цунами по имени Егор на полной скорости врезается в гипотетическую плотину, за которой запечатаны все мои чувства и желания, все, что я считала невозможным, все, о чем я когда-то мечтала, но спрятала подальше от жестокого мира, все, о чем даже мечтать не смела… Обрушивается на меня сплошным водным потоком, накрывая меня с головой чувственностью и эмоциональностью. Так страшно и так хочется поделиться этим всем именно вот с этим человеком рядом.

Я отвечаю на поцелуй самозабвенно, как будто в последний раз, отпускаю свои руки в полет по широким плечам, позволяю закинуть свою ногу на мужское бедро, прижаться ко мне пахом, закатываю глаза от простреливающего удовольствия…

И тогда уже Егор просит пощады. Отодвигается, тяжело дыша, глаза шальные, губы искусаны мной. Но мы все еще в одежде, мы все еще держимся. Больше, конечно, он, я же с его помощью понемногу борюсь со своими страхами. Я верю, что однажды придет день, когда я буду целовать его с закрытыми глазами, и перед моими веками будет только его лицо. Лишь его одного.

После таких марафонов Егор обычно уходит на улицу остыть и покурить, а я, разнеженная, устраиваюсь удобнее и понемногу засыпаю. Через некоторое время ощущаю тепло его рук, обнимающих меня сзади, и проваливаюсь в сон окончательно.

Ада

А в июне Егор неожиданно говорит мне по телефону:

— Собирайся, мы едем на свадьбу.

— Куда? — оторопело спрашиваю я.

— В Москву, — и хохочет.

— К кому?

— Угадай с одного раза.

Паша и Ева. Я улыбаюсь. Я правда рада за этих ребят. Только вот для меня-затворницы это так неожиданно и волнительно. Сама того не заметив, вскакиваю и начинаю расхаживать по комнате.

— Но мне нечего надеть на свадьбу, — выдаю в растерянности.

— Все купим там, у меня тоже костюм только с выпускного, и то, из садика. Как понимаешь, немного жмет в коленках, — в трубке я слышу какой-то шум и звук захлопывающейся двери. — Все, Ада, я серьезно, собирайся, морально настраивайся, вечером я за тобой заеду. Отказы ребята не принимают. И, главное, помни, что ты едешь вместе со мной, а значит, переживать нечего.

Собираю некоторую повседневную одежду и одежду для сна, средства личной гигиены, с улыбкой кладу следом уже упакованный ранее комплект для Евы. Вот и будет повод отдать. Осматривая полочки, задерживаю взгляд на пакете из магазина нижнего белья. Том самом. Долго смотрю на него, а потом резким движением выхватываю и укладываю вместе с остальными вещами. Было бы тоже забавно, если бы я случайно смахнула его с общей кучей и нашла бы уже в Москве. Но вот так, осознанно, это куда круче в моем понимании.

Вечером приезжает Егор. Буквально неделю назад, устав мучиться с поиском транспорта, он купил старенькую машину, ну, конечно же, черного цвета, вот на ней и приехал.

Он дарит мне крышесносный поцелуй прямо на улице, обхватив двумя ладонями мое лицо, неспешно размеренно порхает губами и касается своим языком моего, долго и тягуче, доводя до изнеможения, что мне начинает не хватать воздуха и хочется сделать что-нибудь этакое, чтобы задать другой тон этому поцелую. Я легонько прикусываю его нижнюю губу, на что глаза Егора распахиваются, обдавая меня жаром раскаленной стали. Он мягко отстраняется, перемещая руки ниже на талию и сцепляя их в замок.

— Опять мы с тобой увлеклись, малышка, — и усмехается.

А вокруг деревенская тишина, лишь стрекочут сверчки, и звезды ярко усыпали небо над головой. А я опять про все забыла рядом с этим невыносимым искусителем.

Егор закидывает мои немногочисленные вещи в багажник, и мы отправляемся в путь. Первое время я всеми силами пытаюсь составить компанию неутомимому водителю, но вскоре полумрак и мерный шум движения берут свое. Тогда Егор останавливается на обочине, сооружает мне на заднем сидении импровизированную подушку из куртки и пледа, второй накидывает на меня сверху, и я ощущаю себя просто в королевских условиях в этой поездке.

В Москву приезжаем совсем ранним утром. Это зрелище тысячи дорог и машин уже в такое время сильно меня впечатляет. Все же ни в какое сравнение не идет с уже увиденными мной двумя городочками. А уж когда мы проезжаем совсем рядом с огромным скоплением полностью стеклянных домов, устремляющихся с небо так высоко, что приходится запрокидывать голову, у меня просто дух захватывает. Все такое яркое, витрины, билборды, огромные торговые центры, красивые парки. Снова кручу головой из стороны в сторону с детским восторгом, как в тот день, когда впервые приехала в город. Кажется, это было в прошлой жизни.

Мы подъезжаем к высокому монументальному зданию в строгом стиле и оставляем машину на парковке. Я читаю надпись на крыше и понимаю, что это отель. Несмотря на ранее время, у входа нас встречают сонные, но улыбающиеся Паша и Ева. С Пашей мы ограничиваемся устным приветствием, с Евой легкими объятиями. Ребята уже сняли нам номер, так что мы забираем ключи, договариваемся встретиться позже и оказываемся в отеле. Статуи, лепнина на стенах, величественная стойка администратора заставляют меня почувствовать себя неуютно. Мои босоножки, которые утопают в длинном ворсе богатого ковра, кажутся мне тут совершенно неуместными. Как и мой хлопковый сарафан, которым я гордилась, потому что заказала его через интернет на свои заработанные деньги, теперь я немного стыжусь его. Но, к счастью, ни с кем общаться нам не нужно, мы быстро пересекаем вычурный холл и заходим в лифт. На нужном этаже я выдыхаю. Тут все достаточно просто, и некому смотреть на меня осуждающе. Егор ловко прикладывает ключ-карту, и мы попадаем внутрь. Наш номер оказывается двухкомнатным. Диван в гостиной вполне можно переоборудовать в отдельное спальное место. Не думаю, что нам это понадобится, учитывая наши многочисленные ночевки вместе за последние пару месяцев, но мне приятно, что ребята об этом подумали. По очереди быстро обмываемся в современном душе и идем в спальню: я — досыпать, Егор — в принципе хоть немного поспать за сегодня. К слову, по классике жанра, мой белый гостиничный халат мне до пят, и можно обернуться еще один раз, а у Егора смешно торчат руки и ноги, я уже видела такую сцену в фильме. Кровать застелена таким белоснежным бельем, что я робею ложиться. Никогда в жизни такого не видела. Но все же свежесть работающего кондиционера на еще чуть влажной после душа коже загоняет меня в кокон аж хрустящего постельного к спасительному теплому боку Егора. Просыпаться нужно уже через несколько часов, а по ощущениям — так вообще через пару минут. Завтракаем в кафе при отеле на первом этаже, из всего многообразия незнакомых названий я выбираю понятный мне омлет и чашку какао.

Я уж было посчитала себя экспертом по части торговых центров, но нет, на этот раз мы приезжаем в воистину огромный. На первом этаже в небольшой зоне отдыха с разноцветными яркими диванчиками встречаемся с Пашей, Евой и пока незнакомой мне девушкой с завораживающими с первого взгляда яркими зелеными глазами и симметричными русыми волосами до плеч. Ее мне представляют как Аню, подругу Евы.

— Сейчас мы решим один важный организационный вопрос, — говорит Ева, и все почему-то смотрят на меня. Я немного волнуюсь и приглаживаю волосы. — А потом разделимся, девочки и мальчики каждый в своем лагере пойдут выбирать себе праздничную одежду, а потом отправятся на девичник и мальчишник.

— И помните, что это всего лишь символическая дань традициям, ведь уже завтра нам нужно быть в полной боевой готовности с самого утра. Случайно сесть на самолет в Питер в подпитии будет совершенно лишним, — добавляет Аня.

Перспектива расстаться с Егором до самого вечера меня немного огорчает, но не ужасает. Его друзья мне ничего не сделают, просто я буду скучать. Но если так нужно для счастливой, а не как у меня, свадьбы, то можно и потерпеть.

— Ада, — мягко обращается ко мне Ева. — Я очень рассчитываю на твою помощь. Мне нужна свидетельница на свадьбу. Аня — моя единственная подруга, но она замужем. И мы бы наплевали на предрассудки, но ее муж не поддерживает эту идею. А, зная, что Паша точно выберет свидетелем Егора, я подумала, что было бы так здорово, если бы это были вы вместе…

Я растерянно хлопаю ртом, как рыба без воды, и перевожу свой взгляд на Егора.

— Клянусь, я не знал! — поднимает он руки вверх, как бы сдаваясь, и пытается удержать серьезное выражение лица, но по его подрагивающим губам и озорному блеску в глазах я все понимаю. Знал.

— Я могу тебя только попросить, не заставить, — продолжает Ева. — Но твое согласие так много значит для меня.

Тут уже все наперебой начинают упрашивать меня согласиться с глазами кота из одного известного мультфильма, и что мне остается делать?

После моего тихого "Я согласна" все взрываются криками.

— Фух, я так не переживал, даже когда сам предложение делал, — смеется Паша

— Да кому ты гонишь, ты меня чуть до помешательства не довел, — тут же сдает его Егор.

А дальше мы и правда расходимся по разным этажам торгового центра. На прощание Егор показывает мне знак "на связи" и незаметно вкладывает в руку свою банковскую карточку. Я отчаянно краснею, но, глядя на ценники в магазине, осознаю разумность этого поступка: моего скромного заработка от продажи своих изделий хватило бы только на подол от платья. По дороге от магазина до магазина Ева рассказывает, что все у них впопыхах и наперекосяк, получив предложение всего месяц назад, она ничего не успевает, даже платье вот приходится выбирать за день до свадьбы. А уж с каким боем они искали запись на регистрацию брака, помещение и фотографа — это просто сюжет для целой книги.

В итоге мы надолго задерживаемся в большом магазине свадебных и вечерних платьев. Сначала, конечно же, выбираем платье Еве. Какие же они тут красивые! Поневоле вспоминается затхлый запах и пожелтевший дешёвый шифон моего. Поспешно отгоняю от себя этот образ. Сейчас для этого не время и не место. И, я надеюсь, больше никогда. Меня окружает такая обстановка, что раньше и не снилось, и я просто не имею права омрачать все это мыслями о моем грязном прошлом.

Мы с Аней на мягких пуфиках в качестве зрителей, а Ева послушно дефилирует перед нами, крутясь по нашей просьбе из стороны в сторону. Мы то дуем губы и хмурим брови, то улыбаемся, но пока вредные критики в виде нас не разрешают прекратить примерку, все еще в поиске идеального варианта. Наконец, увидев приталенное корсетное платье с расклешенной юбкой в пол и маленькими рукавчиками-фонариками мы с Аней одновременно вскакиваем, подбегаем к Еве, берем ее за руки и отражаемся в большом зеркале все вместе.

— Оно? — шепчет Ева, и я вижу слезы в ее глазах.

Мы дружно киваем и обнимаемся.

Дальше Аня выбирает себе синее коктейльное платье по фигуре выше колен. И остаюсь я. Весь мой предсказуемый выбор платьев в пол в пастельных тонах не вызывает у моих спутниц особого восторга. Тогда я вспоминаю про ждущий своего часа комплект белья и уверенно указываю пальчиком на алое великолепие. Атлас приятно струится по телу, платье имеет небольшую стойку-воротничок, ниже кружевной вырез над грудью, длину чуть ниже колен и футляром обхватывает фигуру, с небольшим разрезом сзади для удобства ходьбы. Девушки хлопают в ладоши и улюлюкают, в общем, ведут себя не особо прилично для подобного магазина, а я смущенно рассматриваю себя в зеркале и улыбаюсь. Мне хочется, нет, мне просто жизненно важно, чтобы Егор меня увидел в этом. Хочу быть для него такой и очень жду его реакции. А, значит, выбор сделан.

Далее в обувном магазине Ева покупает себе изящные белые туфельки. У меня же не получается ступить и пары шагов на каблуках любой высоты, предназначенных для такого платья. Я бы даже сказала, что во время моих примерок часть магазина превратилась в весьма опасную зону, которую стоило бы оградить красной лентой. Поэтому останавливаюсь на босоножках на среднего размера танкетке в тон платью с золотой окантовкой и покупаю небольшой клатч похожей расцветки.

А сам девичник мы, оказывается, собираемся провести в спа-салоне. Причем узнаю я об этом, когда девушки буквально впихивают меня в кабинку магазина нижнего белья, развесив на вешалке на стене несколько вариантов купальников. Деваться некуда, Золушка смогла сбежать без туфельки, а вот я без одежды вряд ли, с двумя такими охранницами за шторкой. Выбираю слитный разноцветный купальник с глубоким вырезом на спине, и мы отправляемся на цокольный этаж в этом же торговом центре, большую часть из которого занимает спа-зона. Там царит идеальная чистота и стерильность, полы и все поверхности аж сверкают, туда-сюда бегают множество маленьких худеньких девушек, похожих на таек, в белых костюмах. От всех водных процедур, типа бассейна и сауны, я отказываюсь, все же не нахожу в себе силы появиться у всех на виду в купальнике, хоть Ева и Аня в один голос вторят, что не стеснялись бы ходить даже голыми, имей они такую фигуру. А вот мне это пока недоступно. Но я считаю, что мой прогресс и так неплохо движется, возможно, когда-нибудь я смогу чувствовать себя более раскованно. А пока я наслаждаюсь массажем, комплексом уходовых процедур для лица, арома- и стоун-терапией. Здесь же всем нам делают маникюр и педикюр, пока мы лежим на кушетке с различными масками для лица. Когда, посвежевшие и расслабленные, мы в белых махровых халатах салона сидим втроем в зоне отдыха на мягких диванах возле раздевалки, я приношу и вручаю Еве пакет с комплектом белья для нее. Я знаю, что на завтра Егор уже приготовил конверт с деньгами на подарок, а я сегодня хочу подарить свой. Мне приятно, что девушки тут же начинают наперебой рассматривать, в шутку отталкивая друг друга. А уж тогда Ева говорит, что наденет именно этот комплект завтра под свадебное платье, то, наверно, лучшей похвалы для мастера не существует.

А потом мы поднимаемся на самый верхний этаж в ресторан, чем-то похожий на тот, где мы были с Егором, только круче. Наш столик тоже у панорамного окна, только на этот раз там вовсю бушует зелень и цветут яркие цветы на клумбах. Я утопаю в мягком кресле и доверяю девушкам сделать заказ и за меня. В целом, в этой компании я чувствую себя комфортно. Ева и Аня старше и опытнее меня, но порой ведут себя так весело и бесшабашно, что напоминают мне Прасковью. Я очень скучаю по сестре. Видела бы она все то, что вижу я. Так что моя компания хорошая, но и я неприхотлива, мне так редко удавалось пообщаться с живыми людьми в последние месяцы.

Вместе с выбранными блюдами нам приносят бутылку шампанского в ведерке со льдом. Завороженно наблюдаю как, красиво переливаясь на свету, в высокие фужеры на тонкой ножке льется розовая пенящаяся жидкость с пузырьками. Как выглядит шампанское, я представляю, но вот розовый цвет неожиданность для меня. Девушки, видя мой интерес, предлагают мне присоединиться. Не знаю, от чего, возможно, от ощущения вседозволенности, от того, что дамокловым мечом надо мной не висят запреты, я в Москве, буду свидетельницей на свадьбе, сижу в красивом ресторане, рядом пакет с дорогим платьем, и я задумываюсь о том, чтобы надеть комплект белья, который мне сказали надеть, когда буду готова к близости, наверно, от всего этого вместе я… соглашаюсь. Тонкое стекло приятно холодит руку, стараюсь делать маленькие глотки, катая по языку кисло-сладкий вкус, но все равно волна пузырьков устремляется мне в нос, отчего я невольно закрываю его ладонью.

На улице уже сгущаются сумерки, а мы все еще сидим, разговариваем и смеемся. От выпитого шампанского мне немного кружит голову, а в теле ощущается такая легкость и воздушность, как будто все тяжелые кости и напряженные мышцы испарились. Мне нравится шутить и хохотать, поддерживать любой разговор, ощущать себя привлекательной, замечая взгляды молодых людей за соседним столиком, отвечать отказом на их же приглашение потанцевать. Тольковот я чувствую себя немного не собой.

Когда я намереваюсь сходить в уборную, выясняется, что мышцы на моих ногах тоже утратили былую силу, ноги ощущаются как кисель, и я прилагаю немало усилий, чтобы сделать ровнее мою походку. Рассматриваю себя в огромном зеркале, кажусь себе как никогда красивой с выбившимися из косы и эффектно растрепавшимися вдоль лица более короткими прядями, с раскрасневшимися щеками и поалевшими губами. Нравлюсь, но, опять же, это не совсем я. Это какая-то прекрасная иллюзия, какой я, как выяснилось, могу казаться другим, если захочу. Но вот если глубже в нутро под мой простой сарафан залезть, то там все та же Ада. Такая же простая, как и сарафан.

Умываю лицо холодной водой из крана, чтобы хоть как-то охладить горячность щек и остудить шальной поток мыслей. Возвращаюсь в зал, и вскоре девочки вызывают такси. Провожают меня до отеля и даже доходят до самого номера. На стук в дверь нам открывает такой уютный Егор в домашних штанах и майке.

— Я так по тебе соскучилась! — восклицаю я и бросаюсь ему на шею. И это правда. Не проходило и получаса за сегодня, чтобы я не думала о том, как я хочу разделить моменты выбора платья и аксессуаров, приятных процедур в спа, вкусного ужина в красивом ресторане с ним. Егор, видимо, уже успел принять душ, потому что от него пахнет свежестью, гостиничным гелем для душа и немного мятой.

— Вы что ее напоили? — спрашивает он, легонько приобнимая меня одной рукой за талию, у Евы и Ани таким строгим голосом, что я невольно вся съеживаюсь. И тут же мне уже совсем с другой интонацией: — Подожди меня в номере, маленькая.

Раздается хлопок двери, и еле слышные голоса из коридора, слов не разобрать, но разговор на повышенных тонах. Он назвал меня маленькой? Или мне показалось? Заставляю себя спрятать глупую улыбку и направляюсь в душ. Хочу доказать, что возиться со мной можно и меньше, мне было хорошо, я ни о чем не жалею, и я все еще в полном адеквате, и могу сама себя обслужить. Больно ударяюсь головой об случайно оставленную открытой дверцу навесного шкафчика, когда разгибаюсь, случайно сметаю стройный ряд бутылочек с гелями и шампунями, но, в целом, без особых приключений принимаю душ, и, изрядно посвежев, возвращаюсь в номер. Где сразу же попадаю в объятия уже вернувшегося Егора. Он вроде совсем не злится, хищно улыбается, глядя на меня, поглаживает руками вдоль моего тела поверх гостиничного халата. Я запоздало вспоминаю, что под ним у меня ничего нет. Вспыхиваю мгновенно. И вот я вроде только что из теплого душа, а руки Егора еще более горячие, я отчетливо ощущаю, где они оставляют следы. Обжигающие. Но такие приятные. А от этих следов мурашки табуном разбегаются по остальным нетронутым участкам кожи. Ноги ватные, колени не держат, и сама я плавлюсь, как шоколад, и растекаюсь по рукам Егора. Он замечает мое состояние и увлекает меня в спальню на кровать. Свет не включает, оставляет лишь узкую полоску из гостиной, которая освещает его, чтобы я всегда видела, кто передо мной. Осознание этого факта наполняет теплом мое сердце. Усаживает меня, облокачивая на спинку кровати, и решительно, но нежно раздвигает мои ноги в стороны. Я ожидаемо напрягаюсь всем телом и пытаюсь свести их обратно.

— Чшшш, я тебя только поцелую, — шепчет мне Егор, сверкая глазами, все еще удерживая руки на моих бедрах. — Идет?

Поцелуи — это я люблю. Согласно киваю и расслабляю мышцы.

И молниеносно — во всяком случае, для меня это проходит именно так — Егор делает выпад вниз, отодвигает халат и широко проводит языком прямо у меня между ног. Дергаюсь, как от удара током, да еще и в мокрой среде, сильнее в стократ, и пытаюсь отодвинуться и скрестить ноги, но Егор не позволяет, держит крепко. Заменяет язык пальцами и ко мне обращается:

— Я же сказал, что поцелую, только не конкретизировал, куда. Так тоже можно, и ничего в этом страшного нет, Ада. Разреши мне.

И снизу глазами своими в тусклом свете сверкающими гипнотизирует, как змей, меня, пальцами круги по нежной коже вычерчивает, страшно и приятно до невозможности. Кусаю губы. Я знаю, что так тоже можно, я в кино видела, да только поверить не могла, что это приятно может быть, и что кто-то может этого хотеть.

Видимо, ввести меня в состояние транса у Егора все же получается. Сопротивляться мне больше не хочется. Хочется узнать, что будет дальше. Возможно, помогло выпитое шампанское, или же пришло правильное время, но я, кажется, готова попробовать. Говорить не могу от переизбытка эмоций, кажется, открою рот, и через край польется. Мое молчание Егор принимает за согласие, и продолжает ласкать меня там, только уже снова языком. Я запрокидываю голову, потому что смотреть на него между моих ног — это какой-то запредельный уровень смущения для меня, не выдерживаю. А так, не глядя, можно просто качаться на волнах наплывающего удовольствия. С тем, чтобы видеть, кто рядом со мной, в этот момент проблем нет: только один самый близкий безумец способен такое вытворять, и только ему одному я разрешаю. Это все так нежно, влажно и… порочно. Но здесь и сейчас именно с Егором это ощущается таким правильным, что мне становится все равно, и я стараюсь выкинуть из головы мысли о тех, кто меня осудит. У меня уже было один раз с согласия Единого и по закону. Но там мне никогда не было так. А значит не пойти бы им всем к черту?

В один момент ощущения меняются, становясь более острыми, мое тело жаждет чего-то, чего пока не понимает мой мозг. Я мажу рукой по ёжику Егора, пытаясь оттолкнуть.

— Потерпи, сейчас будут звезды, — говорит он мне прямо туда, не отвлекаясь от процесса.

И, оказывается, что этого мне и не хватало, чтобы сорваться в пропасть. Кажется, я кричу, или это мне только так кажется. Что-то во мне лопается, как мыльный пузырь, и приятной негой растекается до самых кончиков пальцев.

Я и правда вижу звезды. За закрытыми веками.

Глаза получается открыть не сразу, а уж найти в себе смелость поднять взгляд на Егора — еще пару мгновений. Он порочно вытирает рот тыльной стороной руки, притягивает меня к себе и укладывает на свое плечо. Наверно, мне стоит прямо сейчас провалиться сквозь землю от стыда, но меня удерживает его довольный вид сытого кота и ощущение того, что все, что происходит между нами, такое правильное.

Кажется, я проваливаюсь в сон, как только на секунду задерживаю веки закрытыми.

Ада

Утро встречает меня легкой головной болью и накрывающей волной смущения при взгляде на Егора. Но на все это сегодня нет времени. После легкого завтрака прямо в номере мы снова расходимся каждый в свою сторону. За мной заезжает Аня, чтобы доставить нас обеих на квартиру к Еве. В моих руках закрытый чехол с платьем и пакет с босоножками, бельем и сумочкой. Я сегодня, конечно, не невеста, но мой наряд остается для Егора тайной, как бы он ни просил показать. В отместку он тоже не продемонстрировал мне, что он выбрал для себя, но так даже интереснее. Мне очень волнительно от ожидания его реакции, а еще мне очень страшно выполнять одну из главных ролей перед большим количеством чужих людей. Но Егор столько сделал для меня, а его друзья мне так понравились, что хочется сделать хоть что-то посильное в ответ. Посильное ведь? Рядом с моим современным рыцарем я верю, что да.

К нам приезжают три девушки-визажистки, и мы еле размещаемся в уютной маленькой студии. Мы с Евой и Аней переговариваемся, обсуждая важные моменты, девушки суетятся вокруг нас, передавая друг другу различные предметы для создания красоты.

— Подбирать эти волосы в дурацкую прическу было бы…, - говорит мне Кира, симпатичная брюнетка, которая сегодня занимается мной, но я перебиваю ее на полуслове.

— Сложно?

— Преступлением, — с улыбкой заканчивает она свою фразу.

В итоге мои волосы оказываются уложены сзади крупными волнами и переплетены с боков мелкими косичками с золотыми нитями-бусами, чтобы держали форму. Спереди несколько коротких прядей завиты и оставлены в свободном падении вдоль лица. Прическа чем-то напоминает мне эльфийскую, если судить по паре просмотренных фэнтези-фильмов. Мой макияж — практически естественный, и лишь небольшая вольность — алые губы, в тон платья. Единственное, что мне не нравится — выделение более темным цветом моих почти прозрачных бровей. Я люблю их в естественном состоянии и прошу убрать лишнюю косметику.

Ухожу в ванную, чтобы переодеться. Алый комплект жжёт кожу в местах соприкосновения с ней, будто клеймит. Разумеется, это все мои фантазии. Я ужасно волнуюсь, но уверенна в том, что делаю. Это запрещенный цвет, цвет разврата и порока. А я глаз не могу отвести. Я уже настолько грязная после всей той "чистоты", в которой я жила, что теперь я понимаю, что ошибалась. Этот огонь очистит, а не сожжет меня.

Выхожу из ванной, придерживая платье, Аня помогает застегнуть молнию до конца. Подхожу к большому зеркалу, встроенному в дверцу шкафа, уставившись на свое отражение. Девушка, которую я вижу там, так нравится мне, что аж дух захватывает. Только вот глаза… К такому образу они должны быть дерзкими, как у Егора в большую часть времени. А я вижу глаза испуганной лани. Это все, что выдает в этом преображении Аду.

Не удерживаюсь, достаю телефон, фотографирую себя в зеркале и отправляю Прасковье. Знаю, что увидит только вечером, и то хорошо, если сегодняшним, но мне так хочется разделить этот момент вместе с ней. Чувствую некоторый прилив уверенности и убираю телефон в клатч. Я готова к сегодняшнему дню.

Я, Аня и еще некоторые приглашенные толпимся у подъезда в ожидании жениха. Вокруг нас снуют фотограф и видео оператор. Наконец подъезжают несколько машин. Сначала я вижу Пашу и отмечаю, что ему очень идет костюм. А следом вылезает Егор, и я застываю. Забываю, как дышать. О. Мой. Бог. Я так привыкла видеть его в рабочей форме или обычной одежде, и даже тогда он казался мне слишком идеальным. А теперь образ, состоящий из черных брюк и белой рубашки, небрежно расстегнутой сверху на пару пуговиц, просто разрывает эти границы. Он сегодня, на удивление, гладко выбрит. Уже довольно жарко, и рукава его рубашки закатаны lо локтей, открывая смуглые предплечья. Этот хулиганисто-деловой образ навсегда отпечатывается в моей памяти. Вижу, как мажет по толпе глазами, знаю, что ищет меня, но скользит глазами мимо, а потом… удивленно распахивает их шире, чуть приоткрыв рот, возвращает прямой взгляд на меня. Я смущенно улыбаюсь и делаю легкий поворот вдоль своей оси. Отсюда вижу, как в глазах Егора разгорается пламя, а губы изгибаются в хищной улыбке. Ему понравилось, я точно вижу. И меня ждут последствия. Так что моя провокация сработала.

Я, как свидетельница, начинаю зачитывать текст из красивой ламинированной книжечки. Руки, что ее держат, слегка подрагивают от волнения, мне не хватает воздуха. Но, несмотря на это, чувствую взгляд, что прожигает меня, и невольно улыбаюсь между словами. Дальше Пашу ждут все прелести свадебной экзекуции, включая угадывание формы губ по отпечатку помады и выкрики "Ева, я тебя люблю!". Но, кажется, он совсем не против. Только возле самой двери подмигивает мне и говорит:

— Не думал, что ты будешь такой жестокой.

Я посмеиваюсь и развожу руками, дескать, не я такая, жизнь такая.

А дальше мы едем в ЗАГС. Я незаметно пускаю слезу, когда вижу, как у ребят все по взаимному желанию, как они счастливы сегодня. Но вовремя подхватываюсь, чтобы не испортить косметику. Вообще, теперь мне становится легче, потому что Егор рядом со мной, готов поддержать и помочь во всем. Периодически он коротко сжимает мою руку в своей, придавая мне уверенности. А чего стоят его горячие руки на талии и жаркий шепот прямо мне в ухо у машины:

— Окончательно решила свести меня с ума? — поцелуй в шею. — У тебя получается.

В тот момент ноги перестали держать меня, но Егор вовремя подтолкнул меня в салон.

После церемонии бракосочетания Паша и Ева отправляются на фотосессию, а гости разбредаются недалеко по этому же парку. Егора отвлекла компания их общих знакомых. Я отхожу в сторонку. Ноги гудят с непривычки ходьбы на танкетке, к тому же мне душно. Сажусь на скамейку в тенек под деревом. Прикрываю глаза буквально на секунду. По некоторым шорохам и изменению света и тени за закрытыми веками осознаю, что больше не одна. Молодой блондин с фотоаппаратом кружит вокруг моей скамейки, снимая меня. Я встаю и отворачиваюсь к нему спиной, проходя чуть дальше, но так, чтобы все еще оставаться в тени. Но фотограф не понимает мой очевидный намек и следует за мной.

— Мне кажется, вам стоит сосредоточить свое внимание на молодых, — не поворачиваясь, холодно говорю ему я.

— А я не фотограф со свадьбы, — парень обходит меня, становясь перед лицом, — Просто увидел нереально красивую девушку и решил, что только она сегодня достойна быть в центре моего кадра.

Наставляет камеру прямо на мое лицо и делает фото. Я пораженно хлопаю глазами. Я совсем не умею грубить людям, теряюсь и не знаю, как себя вести в этой ситуации.

— Вы не могли бы меня не снимать…

— Возьми мою визитку, напиши, и я скину тебе фотографии, — парень протягивает мне карточку.

Я не поднимаю руки. Так и стою, теребя цепочку от клатча. Эта сцена продолжается несколько мгновений, а потом меня сзади обнимают сильные руки, утягивая себе за спину. Я даже не вздрагиваю — узнаю знакомый запах сигарет и орехов моментально.

— Девушка же сказала, что не хочет фотографироваться, — зло цедит Егор и бьет по руке фотографа, вынуждая того уронить визитку на плитку дорожки.

Жестом велит мне не двигаться, сам же берет блондина за ворот майки и оттаскивает его в сторону. Закрывает все своей широкой спиной, и мне теперь не видно и не слышно ничего, что между ними происходит. Нервно переступаю с ноги на ногу и кусаю губы. Через несколько минут Егор возвращается ко мне, закуривая на ходу, а фотограф быстро уходит в противоположную сторону, вжав голову в плечи.

— Наш новый знакомый был настолько любезен, — криво усмехается, — что согласился расстаться со своей картой памяти. Посмотришь, вдруг фото и правда хорошие вышли.

Передает мне в руку карту и отходит в сторону покурить. Взгляд с меня больше не опускает, хмурит брови, затягивается жадно. Я не специалист, но что если он… ревнует?

Докурив, возвращается ко мне, легонько кладет руку на талию, наклоняется, прижимается губами к моей макушке и вновь увлекает меня к остальным гостям.

— Кажется, сегодня за тобой особенно нужен глаз да глаз, — бормочет себе под нос, а я закатываю глаза и вновь расслабляюсь.

А после мы едем на банкет в милый ресторан. Сначала мы стоим у входа за молодыми и помогаем принимать подарки.

— Это папа Паши, — кивает Егор головой.

Я смотрю на высокого привлекательного брюнета в костюме рядом с девушкой с ассиметричной короткой стрижкой и не верю своим глазам. Я бы не дала ему больше тридцати. Перевожу взгляд на Пашу. Но как же так…

— Не может быть! — открываю рот от изумления.

— Что, удивлена? — усмехается сбоку Егор.

— Он не выглядит как…, - не могу подобрать слова.

— Как отец, чей сын сегодня женится?

— Типа того.

Егор уже в открытую посмеивается, и я легонька пихаю его в бок:

— Ты сейчас шутишь надо мной или что?

— Нет, я совершенно серьезен. Виктор всегда хорошо выглядел. Но видела бы ты выражение своего лица.

А дальше я на некоторое время готова провалиться под землю, потому что ведущая пытает меня, как лучшую подружку невесты, а я понятия не имею, какой у нее знак зодиака и символ года рождения, поэтому тяну время и слушаю подсказки, которые Ева шепчет мне со своего места. Но вскоре все это заканчивается, и я дальше наслаждаюсь приятной атмосферой, вкусной едой и общением.

После приходит время кидать букет невесты. Но из-за того, что Ева немного старше, оказывается, что не замужем в этом зале только я. Пока все хлопают, она идет ко мне, широко улыбаясь, и потягивает небольшой букетик, который можно надевать на руку, как браслет. Она подготовила его заранее, потому что ее реальным букетом невесты можно убивать. Букетик разноцветный и в целом очень миленький, я с улыбкой надеваю его на левую руку. Я не вижу в этом событии какого-то особенного знака, что мне суждено следующей выйти замуж, просто на этой свадьбе оказалось больше некому его получать.

Мы с Егором болтаем рядом, когда Паша снимает с Евы подвязку, собираясь проделать то же самое с парнями. А вот их тут, кстати, хоть отбавляй. Они собираются рядом с женихом. Паша делает кивок головой, подзывая к себе и Егора, на что он отрицательно качает головой, поджимая губы, и возвращается к разговору со мной. Мы ненадолго отвлекаемся от того, что происходит поодаль. Проходящий мимо официант настойчиво вручает мне бокал шампанского с подноса. Егор хмурится, забирает у меня бокал и отводит на расстояние вытянутой руки.

— Давай сегодня без этого?

Киваю. Я и не собиралась.

И тут время замирает. Потому что прямо в этот момент Егору прилетает подвязка, надеваясь ровненько на его вытянутую руку, держащую бокал. Как кольцо на палочку в детской игре. Егор замирает, не успев сказать то, что вертелось на языке, и медленно переводит взгляд в сторону руки. И потом молниеносно метает его в Пашу.

— Сука, ты это специально сделал! — кричит он, а жених в этот момент сгибается от хохота и прячется за Евой.

Егор срывает повязку, сжимает ее в кулаке, замахивается в сторону Паши, но останавливается, прячет ее в карман и продолжает разговор, как ни в чем не бывало.

Егор

Я не собирался жениться. Может быть, никогда, но в ближайшие десять лет — точно. Зачем мне, молодому и только ставшему на путь к успеху, связывать себя по рукам и ногам? Вопрос риторический. В общем-то, я и сейчас не отвергаю эти мысли, но взгляд на Снежинку рядом со мной, определенно, чуть пошатывает мою уверенность. Что, если, рядом с правильным человеком, союз может стать не только балластом, но и взаимопомощью? Совместным развитием?

И Паша знал, что я задумаюсь, для того и разыграл это все. Хоть в нашей паре непровозглашенным лидером всегда был я, на поприще отношений он меня перерос. Ученик превзошел учителя. Салютую ему в воздухе все еще зажатым в руке бокалом и получаю кивок с полуулыбкой в ответ.

— На пару слов, — отвлекает меня от мыслей подошедший Виктор.

Мы извиняемся перед Адой и отходим в сторону.

— Мы почти их дожали, Егор, — негромко говорит мне Виктор. Глаза его блестят, по нему видно, что он доволен собой. — Пока основное затруднение в том, что наш город — не единственное место их деятельности. Но вот увидишь, еще пара месяцев, и все закончится.

Новости хорошие. Я не лезу в душу Виктору, хотя знаю, что для него это дело более личное, чем всякое другое. Когда-нибудь, возможно, он раскроет карты. А пока я предвкушаю нашу с Адой свободу.

— Больше двадцати лет они инвестируют деньги попавшим в трудную ситуацию, чтобы потом навариться на том, что разрушают все, требуя вернуть намного больше изначальной суммы, — продолжает Виктор. — Ты представляешь, на пороге развязки какого громкого дела мы стоим?

Я киваю, хотя меня это, откровенно говоря, мало волнует. Мне лишь бы от Снежинки все отстали. Наконец-то увезу ее из этой деревни.

Нас прерывает подошедший Паша:

— Пап, мне нужна твоя помощь.

Виктор кивает мне и уходит с сыном.

Начинает играть медленная музыка, и я ищу взглядом Аду в толпе. Это получается у меня легко: она сегодня здесь ярче всех. Для меня она всегда такая и есть, с того первого дня на стоянке у сервиса. Но сегодня она такая для всех. Опускаю руку ей на талию и шепчу на ухо:

— Потанцуешь со мной?

Она кивает и обвивает руками мою шею. Я совсем не танцор, я бывший фигурист, если вы помните, но медленно качаю нас в такт музыке, и нет ни одного места, где бы я хотел оказаться сейчас, если не здесь в этом самом моменте.

В наш номер возвращаемся поздно ночью. Специально зажигаю на стене только тусклый ночник. Ада долго крутится перед зеркалом, расплетая волосы. Я полулежу на локтях на кровати, любуясь.

— Поможешь расстегнуть молнию? — спрашивает и кусает губы. Глаза ее блестят в неярком свете.

Подрываюсь с кровати и становлюсь за ее спиной. Хватаюсь за язычок молнии. Мои руки практически так же крепки, как и когда держат инструмент во время работы в сервисе.

Я вру. Медленно тяну замок вниз и вижу молочную кожу ее спины, покрывающуюся мелкими мурашками под моим взглядом. Еще чуть дальше… пока не натыкаюсь на алую полоску.

Рваный выдох непроизвольно вырывается сквозь сжатые зубы. Она помнит мои слова. И я их тоже помню. Я планировал как-то пошалить сегодня, но такого предложения я еще не ждал. Не от нее. Меня второй раз за вечер переиграли. И уничтожили… Ада ведет плечами в ответ на мою заминку, а я загипнотизирован видом ее острых маленьких лопаток. Несколько лет я был уверен, что мой типаж — фигуристые уверенные в себе брюнетки. Ошибался. Теперь я знаю, что только эти лопатки будут преследовать меня в фантазиях. Назад дороги нет.

Платье свободно падает к ее ногам. Ада продолжает молча стоять ко мне спиной. Я слышу ее учащенное дыхание. Думаю, ей так проще справляться со смущением. Нахожу рукой застежку и ловко открываю. Ада тянет за шлейки, и ненужный бюстгальтер присоединяется к платью на полу. Ее молниеносное движение — и низ комплекта отправляется следом.

Наконец, она медленно поворачивается ко мне. Каскад волос укрывает ее до пояса, так, что мне почти ничего не видно. Но все же она стоит абсолютно голая передо мной, полностью одетым. Как высшая степень доверия. И я не подведу.

Огромные зрачки блуждают по моему лицу в поисках поддержки. Я точно знаю, что она сейчас хочет закрыть глаза. Но не может себе этого позволить. Пока не может. Но я это исправлю. Я все исправлю.

А пока будем летать с открытыми.

Ада

И вот самое, пожалуй, страшное произошло: я развернулась и посмотрела ему в глаза. В них плещется расплавленный металл. И столько в этом невыраженной нежности, что бурной рекой смывает мои последние плотины-запреты. Уже совсем не страшно. Тянусь к его белоснежной рубашке и пытаюсь расстегнуть мелкие пуговички, но руки так дрожат от нетерпения, что ничего не выходит. Егор мягко отстраняет их, оставляет по очереди по короткому поцелую на каждой ладони, и принимается за дело сам. Уверенными движениями освобождает себя от одежды. И вот он на равных со мной. Не спешит, не предпринимает никаких действий, дает мне возможность рассмотреть его всего, если я, конечно, осмелюсь. Я знаю, что никаких проблем со смущением у Егора нет, он стоит расслабленно и уверенно, взгляд не отводит. Но и стесняться тут нечего: я не эксперт, но все в нем выглядит настолько идеальным для меня, что кончики пальцев покалывает от желания дотронуться до манящей чуть смугловатой кожи и провести по выразительным мускулам рук и пресса. Как вы понимаете, я осмеливаюсь. Стою и глазею, игнорируя пылающие маковым цветом щеки. Потому что он — мой. Не только тот, кто выбрал меня, но и тот, кого выбрала я сама. И это самое настоящее волшебство.

Решив, что одного только визуального эффекта уже недостаточно, Егор наклоняется и дразнящими прикусывающими движениями втягивает меня в поцелуй, а вместе с ним увлекает в сторону кровати. Не успеваю покрыться мурашками, ощущая под кожей прохладные от работающего кондиционера шелковые простыни, как оказываюсь полулежа на широкой груди. Обнаженная кожа к коже — и вот где настоящий пожар случается. И сгореть в нем невозможно, теперь я знаю это, можно лишь разжигать друг друга ярче и ярче своим пламенем, до седьмого неба нестись, слившись в единый костер. Но ощущения такие, что все рецепторы с ума сходят.

Егор жадно целует меня в шею, оглаживает руками спину. Я дышу часто-часто, мне жарко, этот огонь внутри у меня, но остановиться — без шансов. Отвечаю на поцелуй, когда его губы добираются до моих, со всем отчаянием, со всей страстью отвечаю, хочу раствориться в нем, одним целым стать. С силой хватаюсь за плечи его, может быть, ему неприятно даже, но я так заземляюсь, это мой якорь, и никто не в силах меня сейчас оторвать.

Егор приподнимает меня двумя руками за бедра, заставляя кожу в этих местах пылать, и усаживает сверху себе на живот. Упираюсь руками ему в грудь и смотрю во все глаза, жадно втягивая воздух ртом. Моя грудь часто вздымается, и Егор переводит взгляд туда. Мои волосы прилипли к спине, я мотаю головой, делая попытку прикрыться.

— Не надо, — шепчет, останавливая меня. И уже глядя мне в глаза: — Ты такая красивая.

Комплимент приятным теплом растекается у меня внутри. Да, сегодня я хочу быть красивой.

А еще я сверху, я сегодня веду, я сегодня главная. Так что мне почти не страшно. Не скрою, сердце бешено бьется за ребрами. Но это другое.

Приподнимаюсь и ощущаю горячую твердость совсем близко. Егор шуршит фольгой и кивает мне. С его помощью опускаюсь вниз, плавнее, чем планировала, но оттого не менее уверенно. Слышу его хриплый выдох сквозь сжатые зубы. Смотрю на место, где соединяются наши тела. Ошарашенно. Неверяще. Прислушиваюсь к себе. Ощущение наполненности непривычно, но я не чувствую боли. Совсем. Поднимаю глаза на Егора и… улыбаюсь ему. Он поднимает руки и закидывает их за голову. Полностью отдавая себя во власть моих экспериментов.

По прежнему используя его тело, как опору, начинаю двигаться. Это так странно и неловко, я не совсем понимаю, что я должна делать, но только сначала. Постепенно у меня начинает получаться. Я все контролирую сама, скорость, глубину, угол. Сверкающие полуприкрытые глаза Егора, следящие за мной, и его тихие вздохи служат мне стимулом. Мне же… мне так остро и тягуче-сладко. Мне не мешают мысли о прошлом, потому что в этих двух процессах нет ни капли схожести. Здесь и сейчас я смотрю на человека, которого я… люблю? Да, конечно, люблю, какие тут еще могут быть глупые сомнения. Кроме того, я ему верю, и знаю, что он никогда меня не обидит. Ускоряясь, раз за разом произношу его имя, и разбиваюсь на пике на тысячу осколков.

Чтобы наконец-то стать целой рядом с ним.

Егор

— Что? — слышу на том конце неверящее восклицание от мамы.

— Ты не ослышалась.

— Ты правда сказал это? Помнишь, как обещал, что никогда этого не случится.

— Я был идиотом.

— Она, вроде, толковая девочка, но эта община…

— Она была там не по своей воле, у детей нет права голоса.

— Боюсь, чтобы тебя не втянули во все это.

— Кто тебе это сказал, мам?

— Соседка.

Катаю горечь на языке, так и хочется сплюнуть, но я в доме

— Ты же умная женщина, мам. И я у тебя не дурак получился. Так что все опрометчивые поступки — только с моего согласия.

— Егор!

— Целую. И больше не слушай недалеких, я скоро познакомлю вас лично, и ты все увидишь сама.

Все же выхожу на улицу, прикуриваю, затягиваюсь и выпускаю дым колечком в начинающее алеть небо. По языку расползается знакомый горьковатый привкус. Я стал гораздо реже курить в последнее время, при Аде — особенно. Но сегодня можно.

Это решение далось мне непросто. Да и много чего еще нужно обмозговать и сделать. Но Снежинка — моя. И это значит, что все ее проблемы теперь и мои проблемы тоже. А я привык их решать.

С мамой пока выходит не очень, я хорошо к ней отношусь, но уже устал слушать этот бред про то, что я попал под дурное влияние и совершаю действия не по своей воле. Хотя, если разобраться, она всего лишь за меня переживает. Сложно это все… Ерошу короткий ежик свободной рукой. Если высшие силы существуют, то дайте мне терпения, не помешает.

Что же до того, что сказал маме… Сначала язык сам ляпнул, бездумно вырвалось, что люблю Снежинку. Замер на секунду, прислушался. Но мысль эта не вызвала никакого отторжения. Вот так сказал сгоряча, а потом сам понял, что это — правда. За которую мне не стыдно и от которой не страшно. Хорошо так внутри, тепло.

Тушу окурок подошвой и разворачиваюсь обратно к дому. Осталось только понять, как сказать об этом Аде. Да и стоит ли? Я не мастак в словах, мне всегда было проще показать что-то действием, чем трепаться. Вот и пойду показывать свое отношение так, как у меня получается лучше всего.

Ада

Меня укачало, а, может, просто мутило от волнения. Путь до общины казался мне вечностью. Не знаю, зачем, но я то и дело кидала взгляд на часы, как будто знала какое-то конкретное время, после которого ничего изменить уже нельзя. Не знала. Может, уже поздно.

Мы останавливаемся далеко, у главной дороги, и проделываем весь тот путь, что я когда-то, сбегая отсюда. Когда я окидываю взглядом место, где я выросла, мое сердце сжимается. Не от тоски. От боли. Наверно, это можно назвать болью. С горьким привкусом разочарования и поломанного детства. Я чувствую, что я начала жить только сейчас. Теперь я дышу полной грудью. И я хочу забыть, выжечь из памяти все, что было со мной раньше. И у меня получается. Но здесь, когда я снова вижу перед собой все эти улицы, дома, заборы, церковь… меня охватывает отчаяние. Здесь правит безнадёжность.

На секунду прикрываю глаза, мотаю головой, скидывая с себя морок, и продолжаю дальше вести Егора неприметными тропками. Нельзя в это все погружаться, сегодня я здесь по другой причине, и я должна быть сильной, потому что нужна своей сестре.

В какой-то момент оступаюсь, скольжу ногой по сырой от росы траве по небольшому склону, наугад хватая рукой воздух, пытаясь зацепиться за забор. И чувствую крепкую хватку руки Егора на своем предплечье, удерживающую меня от падения. Я не одна. Я больше не одна в этом месте. Выскальзываю своей рукой, пока мои пальцы не оказываются на уровне его кулака. Дальше мы идем, держась за руки.

Перелезаем через забор и оказываемся возле дома моих родителей. Назвать его своим домом у меня не повернется язык. Осмотревшись, я сдавленно всхлипываю, закрыв рот рукой: на месте дерева, по которому я выбиралась из окна нашей с Прасковьей комнаты остался лишь одинокий низкий пенек. Егор следит за направлением моего взгляда, и, кажется, понимает меня без слов. Подхожу ближе и останавливаюсь в нерешительности. Вокруг тишина, нарушаемая лишь пением сверчков, в окнах дома темно.

Егор подбирает с земли мелкий камушек и кидает его в окно нашей комнаты не втором этаже. Стекло жалобно звенит. Я вжимаю голову в плечи. Хоть бы сработало. Сердце колотится навылет, готовое к тому, что в любой момент на шум отреагируют родители.

Некоторое время ничего не происходит, а потом в комнате загорается тусклый свет, и я вижу светловолосую макушку сестры, которая высовывается к нам через приоткрытую раму.

— Ада! — громко шепчет Прасковья, не скрывая радости. — А ты Егор, правильно?

— Познакомимся потом, ладно, принцесса? — посмеивается Егор. — Сейчас ты должна спуститься к нам, чтобы спастись от дракона.

— Как видите, у меня с этим некоторые проблемы, — сестра с грустью смотрит на то, что осталось от дерева.

— Просто прыгай, и я тебя поймаю, — тянет к ней руки Егор.

— Что? Ты с ума сошел!

Я понимаю, что ей страшно, и мне тоже, но другого выхода не вижу, и тоже включаюсь в разговор, пытаясь подбодрить:

— Сестренка, этот парень — сама надежность. Обещаю, он доставит тебя на землю в лучшем виде.

— Ну, я бы не был так уверен…

— Егор! — шикаю я на него.

И в этот момент вижу, как из-за спины у Прасковьи появляется рука, хватает ее поперек тела и оттаскивает от окна.

— Нет! — я еле сдерживаю крик, вглядываясь в полутемный проем.

И вижу лицо нашего брата.

— Петя…, - шепчу я и продолжаю смотреть, хотя мне очень хочется закрыть лицо руками.

Он всегда и во всем слушался и поддерживал родителей. Но к Прасковье, вроде, относился хорошо. Неужели он сейчас намерен ее остановить? Выдать? Что он хочет сделать? Совершенно беспомощная, продолжаю наблюдать, как брат что-то шепчет на ухо Прасковье. Кровь гулко шумит в ушах.

— Брат, позволь ей уйти, — кажется, шепчу я, но Петр меня слышит.

Опускает на мгновение ко мне глаза и говорит:

— Давно не виделись, сестра.

А дальше я вижу, как он убирает руку и выходит из поля моего зрения.

Прасковья, не теряя больше времени, перекидывает ногу через подоконник, упирается руками с зажатой в них папкой и командует Егору:

— Лови!

Кажется, в этот момент я зажмуриваюсь, не в силах сдержать

себя, а когда открываю глаза, Егор уже держит мою сестру на руках, испуганную, но улыбающуюся. В этот момент на одну крошечную секунду во мне поднимает голову ревность. Умом я понимаю, что это совершенно неправильное и абсолютно несправедливое в этой ситуации чувство, но что-то дикое внутри меня вопит "Мой!". Но в одно мгновение Егор с таким незаинтересованным видом ставит мою сестру на землю, что мне хочется дать себе пощечину за такие мысли.

Мы коротко обнимаемся с сестрой и проделываем весь путь обратно, но уже втроем.

Чуть отдышавшись, пока Егор заводит машину, я оборачиваюсь к сестре, расположившейся на заднем сидении, и спрашиваю

— Что тебе говорил Петя?

— Он отдал мне мои документы, — все еще не до конца осознав, удивленно отвечает мне Прасковья.

Мы подъезжаем к большому перекрестку на выезде из города, и Егор, коротко притормозив, обводит нас с сестрой взглядом и неожиданно спрашивает:

— Готовы ехать на море, девочки?

И уверенно поворачивает направо.

Ада

Море показывается часов через четырнадцать дороги. Дороги, порой невероятно шумной. Например, в тот момент, когда мы с сестренкой только услышали о конечном пункте нашего маршрута. Я не знаю, как Егор не оглох от наших криков наперебой. Как минимум, вполне ожидаемо было закопаться головой под сидение, как страус в песок. Но нет, он лишь терпеливо с легкой полуулыбкой ответил на наши вопросы и крутанул ручку на панели, наполняя салон легкой музыкой. Или когда мы с Прасковьей делили купленный в придорожном магазине фисташковый муссовый десерт, оставшийся в количестве одной штуки. А порой, наоборот, дорога была абсолютно тихой. Например, когда Прасковья шептала мне, всунув голову между стеклом и моим подголовником, о том, какой у меня симпатичный парень, и как она мне завидует. А я видела, обернувшись полубоком, что Егор все слышит, и как он ухмыляется. Или когда, откинув сидение, сквозь легкий сон слышала уже их перешептывания между собой, но не улавливала смысл.

А море появляется по левому борту, еще где-то вдалеке, но это еще один пример, когда тишина в салоне взрывается криками. Даже вот так, в виде большой темной полосы по линии горизонта, море завораживает меня, не дает отвести взгляда больше. Приоткрываю окно, мне, возможно, только кажется, но воздух здесь совсем другой. Я уже будто слышу плеск набегающих волн и крики чаек, хотя мы едем по оживленной трассе, и все, что я правда слышу — это ее гул.

Курортный городок оказывается совсем небольшим, но все же для местных жителей здесь есть несколько учебных заведений и своя больница, все это мы проезжаем, пока Егор, петляя, проводит нам небольшую экскурсию.

Дедушка и бабушка Егора нравятся мне с первых минут. Я, кажется, тоже не вызываю у них негативной реакции, а еще больше меня радует то, что им, вроде как, приходится по душе моя сестренка. Я-то переживу любое отношение к себе, но ведь именно ее я вынуждена буду здесь оставить. И я желаю всем сердцем, чтобы здесь ее жизнь сложилась лучше, чем до этого в общине. Небольшой пансионат, которым владеет пожилая пара, забит гостями, и это просто какое-то чудо, что в разгар сезона для нас находят несколько комнат. Раззнакомившись и разместив свои скромные вещи в комнатах мы, конечно же, отправляемся поглазеть на море. Можно было подъехать на машине чуть ближе, но мы решаем отправиться пешком. Дорога занимает около пятнадцати минут. На улице стоит непривычная духота и все еще нещадно светит послеобеденное солнце, что приходится постоянно щуриться. Городские улицы встречают нас множеством летних кофеен с мебелью на улице, палатками с сувенирами и разношерстными туристами в ярких летних одеждах, а то и вовсе в купальных костюмах, снующих туда-обратно по дороге к морю. Видя мои страдания, Егор на ходу покупает мне солнечные очки и смешную панамку. Я не привередничаю, надеваю все и показываю ему язык. Прасковья странно задумчива с того времени, как мы приехали в город, как будто не замечает солнца и от подобных покупок отказывается.

И вот я вижу его. Бескрайний синий простор, упирающийся прямо в горизонт. Солнце играет тысячей бликов на водной глади. Небольшие волны мягко накатывают на берег, разбиваясь белой пеной. Я срываюсь с места и практически бегу, лавируя между людьми, чтобы скорее оказаться ближе. На ходу скидываю босоножки. Камни у воды очень горячие, пробегаю их еще быстрее. У кромки воды останавливаюсь и, уже не торопясь, захожу в воду по колено, насколько позволяет мой сарафан. Отдыхающие совсем не мешают мне, я перестаю их замечать, есть только синяя бесконечность передо мной. Я чувствую какое-то единение, а еще меня накрывает ощущение невероятной свободы. Склонившись, провожу рукой по воде, перебирая пальцами. Вдыхаю запах, густой и соленый морской запах, озона, водорослей и нагретого песка. Ныряю рукой глубже в воду, достаю невероятно гладкий морской камушек и крепко зажимаю его в руке. Провожу языком по пересохшим губам и ощущаю солоноватый вкус. Со стороны я, возможно, выгляжу странно, но мне все равно. Это мое первое знакомство с морем, и я в полном восторге. Кажется, смогла бы бесконечно вглядываться вдаль, обводя взглядом катамараны и небольшие яхточки, туда, где вода уходит за горизонт, но мягкие руки Егора увлекают меня обратно в реальность, и мы возвращаемся обратно в гостевой дом.

Утром следующего дня Егор и Прасковья куда-то уходят еще до моего пробуждения, о чем я узнаю от бабушки Егора, когда спускаюсь вниз, никого не обнаружив в комнатах. Женщина предлагает мне пока помочь ей на кухне, и я соглашаюсь. Мы лепим пирожки в огромных количествах, по ощущениям, до самого обеда, даже ребята уже возвращаются, лицезрея меня в перепачканном мукой переднике и с полосами на щеках.

Завтра утром мы с Егором уже возвращаемся обратно, поэтому, пока еще есть время, покупаем самые простые закрытые купальники в магазине неподалеку и отправляемся к морю. Когда я раздеваюсь на пляже, кожу опаляет жаром. Можно не оборачиваться, я и так знаю, что это Егор на меня смотрит. Конечно, он скучает, и я тоже. Но последнее время нам никак не удается остаться наедине. Я все же оборачиваюсь и тоже любуюсь видом обнаженного торса, смело принимая вызов обжигающих стальных глаз. Я уже давно не вижу в них угрозы, только не для меня. И я знаю, что на всем этом огромном пляже, полном полуголых девушек, его глаза смотрят только на меня в этом дурацком слитном синем купальнике, и за спиной расправляются крылья.

Мы с Прасковьей, конечно же, не умеем плавать, поэтому все, что мы можем, это ходить по дну, заходя максимально глубоко на свой рост, размахивать руками, делая нелепые попытки грести, брызгать друг на друга водой и наблюдать за тем, как Егор делает дальние заплывы до самых буйков, покачивающихся в такт волнам. Не первый раз задаюсь вопросом, есть ли хоть что-то, что этот человек не умеет.

Но, в общем, и это уже немало, я чувствую непривычную слабость и гудение в мышцах, когда все же выхожу из воды.

Прячась от жары, мы возвращаемся в дом. Моя белая кожа, не привыкшая к такой погоде, уже покраснела на плечах и кончике носа. Как минимум, это то, что я пока обнаружила. А вот Егору с его изначально немного смуглой все ни по чем. Коротая время до вечера, мы помогаем по дому и беседуем с пожилой парой. Я все пытаюсь вывести и Прасковью на разговор, я вижу, что что-то происходит с сестрой, только не понимаю, что, и мне тревожно уезжать завтра, оставляя ее совсем одну. Но она мастерски избегает меня, и мне ничего не остается, кроме как дожидаться времени, когда она будет готова сама поделиться.

А вечером, когда солнце начинает клониться к закату, Егор предлагает мне прогуляться. Наша дорога снова приводит нас к морю, только в этот раз чуть дальше, на менее оживленный участок, незаметный с первого взгляда.

Я смотрю на вечернее море, на солнечный шар, неудержимо уплывающий за линию горизонта, опираясь спиной о широкую грудь Егора, и вслух задаю глупый вопрос, неожиданно пришедший мне в голову:

— Получается, ты и меня мог спрятать именно здесь, чтобы обезопасить?

Это не претензия, он навеян восторженными мыслями о великолепии никогда не виденного мной до этого моря.

— Наверно, мог бы. Но ты была нужна мне рядом. И всегда нужна будешь, — выдыхает мне в макушку, вкладывает в руки какой-то предмет и отстраняется. В моих ладонях остается золотая подвеска на тонкой цепочке в виде маленького конверта. Присмотревшись, я нахожу, где конверт открывается, и в моих пальцах оказывается тоненькая золотая металлическая пластина с гравировкой "Выходи за меня". Завороженно хлопаю глазами, пытаясь понять, не играет ли моезрение со мной злую шутку в тусклом свете.

— Прасковья посоветовала мне это в качестве варианта признания в любви, раз уж у меня по какой-то непонятной причине не получается сказать это тебе в лицо. Но я же креативный, — слышу из-за спины, так как пауза затягивается.

Оборачиваюсь и вижу Егора на одном колене на песке у самого моря. Быстро-быстро моргаю, смахивая непрошенные слезы, потому что все происходящее для меня это какое-то невероятное сюрреалистичное счастье.

— Я слышала, — шепчу я, — как ты говорил по телефону, что любишь меня. Случайно.

И вопросительно смотрю на него.

— Отлично, от одного тяжелого бремени я освобожден. Но разве ты не должна дать мне ответ?

Я спохватываюсь, что он все еще стоит коленом на песке. От переизбытка эмоций у меня пересыхает в горле, как будто туда насыпали этого же песка, и язык не слушается. Я хочу громко прокричать свое согласие, но горло сжимает спазмом. Тогда я надеваю подвеску на шею и вскидываю глаза на Егора, оценивая, понятен ли ему мой ответ. Он мгновенно поднимается, подхватывает меня в районе коленок и кружит на берегу моря в последних лучах ускользающего за горизонт солнца.

Чуть позже я снова стою в кольце его рук, спиной прижатая к его груди. Егор ведет монолог о том, что на днях я сама выберу кольцо, а то все эти женские побрякушки для него загадка, а я продолжаю смотреть на море и качаюсь на волнах вместе с ним.

— Но мы же не собираемся прямо сейчас зажить пенсионерской жизнью и завести кучу детей? У нас же еще есть время для безумств? — выдергивает меня из моей медитации Егор и заглядывает мне в глаза.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Егор такой Егор. Дал понять о серьёзности своих намерений, и в то же время у него столько амбиций, столько еще планов, которые он хочет реализовать. Киваю. Мне кажется, что, когда мы вместе, у нас есть все время этого мира.

Ада

На следующее утро уже приходит пора возвращаться в родные края, а я все не могу выпустить Прасковью из объятий, стоя в машине. Умом я понимаю, что здесь ее ждет лучшая жизнь, бабушка и дедушка Егора о ней позаботятся, теперь мы сможем постоянно быть на связи, без ограничений, а сердце болит от того, что снова расстаемся после непродолжительной встречи. Она была рядом со мной почти всю мою жизнь. Сейчас же, когда я ее не вижу, как-то легче смириться с её отсутствием, сложнее, когда она стоит на моих глазах. И не знаешь теперь, когда увидимся снова, все же расстояние неблизкое.

Прасковью, кажется, тоже что-то печалит, но не мой отъезд. Или не только мой отъезд. В глаза бросается ее рассеянность и некоторая отчужденность, будто периодами она проваливается в пучину своих мыслей, хотя в остальные моменты обнимает меня и пытается поддерживать разговор. Когда у моей сестры появились от меня секреты? Подозреваю, что еще тогда, когда мне пришлось выйти замуж и покинуть дом. А ведь с тех пор у нас не было ни единого момента, чтобы лично поговорить наедине в спокойной обстановке. И даже сейчас совершенно не то время и место, не нахожу возможности во всем разобраться. С камнем на душе заставляю себя сесть в машину и покидаю солнечный морской городок, постоянно оглядываясь в окно. Море теперь будет сниться мне ночами, убаюкивая своим мерным шумом, и я даю себе обещание, что это далеко не последняя наша встреча.

Сразу по возвращению, проезжая через наш городок, мы останавливаемся у ювелирного магазина, и Егор покупает мне самое потрясающее кольцо в моей жизни. И нет, это вовсе не потому, что это единственное мое кольцо с узорным орнаментом с маленьким блестящим камушком, так отличающееся от ненавистного золотого ободка, что надел мне на палец в ЗАГСе Семен. Просто потому, что мне в общем не может не понравится что-то, подаренное Егором, ведь главное в этом не кольцо, а человек.

Это лето оказывается богатым на события. Во-первых, и это, пожалуй, самое главное, совместными усилиями наконец удается накрыть преступную группировку, во всяком случае, большую ее часть, которая работала на несколько близлежащих городов уже более двадцати лет. Какие-то остатки, конечно, разбегаются, как муравьи, но без своих лидеров они не представляют опасности. Деятельность организации состояла в том, что ими находились люди, попавшие в затруднительное финансовое положение, которым выдавались крупные суммы денег под процент, вырастающий до непомерно огромных цифр к моменту окончания срока договора. И вот тогда в ход шли вымогательства, угрозы, нередко доходило до наглядной демонстрации: увечий, а порой даже смертей.

Оказывается, община тоже заключила договор с этой организацией. Оттуда появилась возможность построить новые дома, благоустроить поселение в целом и средства на существование практически без связи с большим миром. А посредником между ними и общиной был Семен. Додумался он до этого не сам, знакомство его с боссами произошло с подачи Наставника. По итогу Семен получил то, что получил. Удалось доказать, что это была не случайная авария. Ее подстроили, незаметно повредив Семену машину. А Наставник поспешил скрыться из наших краев, и больше, думаю, здесь не появится. Расстраивает только тот факт, что у него таких безоговорочно верящих ему общин еще много по стране. И да, когда-нибудь я уже перестану произносить его звание с большой буквы. Вот прямо в этот момент и прекращу.

Егор был против, но один раз мне все же пришлось приехать в город на опознание и несколько раз присутствовать в зале суда в качестве свидетеля. Думаю, ни для кого не станет новостью, что мне было очень страшно. На опознании я стояла в другой комнате за большим стеклом, которое было устроено так, что мне было видно шеренгу выстроившихся мужчин, а им меня нет. Но все равно в это верилось с трудом. Я нашла глазами знакомые лица и, казалось, почувствовала вновь крепкую хватку огромной руки на своем горле. Да и сами стены участка не располагали к приятной атмосфере. Мне хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, я сразу указала на знакомые лица, но пришлось еще пережить стандартную процедуру, состоящую в уговорах подумать еще и множестве вопросов, уверенна ли я. Выдержала все это я с поддержкой Егора, который был со мной все время и не отпускал мою руку.

В суде было сложнее, ведь там пришлось встретится с обидчиками лицом к лицу. И выходить давать показания положено одной. Перед огромным залом, полным людей. Снова вспоминать и переживать свой кошмар. Но там я нашла спасение в спокойном лице судьи, женщины средних лет в парике, отвечая, я смотрела на нее. Если мне задавали вопрос адвокаты, приходилось кидать взгляд в зал, но они, как правило, вставали, и я смотрела поверх голов сидящих. Так и спасалась от страха открыть рот, дрожи в голосе и ногах.

Всех подробностей дела я не знаю, да и, наверно, это к лучшему, поэтому рассказала лишь свою часть. Уверенна, Виктор Александрович сделал бы это лучше меня(а, может, еще и сделает).

Он же помог выбить из моих родителей разрешение для Прасковьи на обучение далеко от дома. Оказывается, такая бумага существует. Как выяснилось, не найдя меня, преступники угрожали и вымогали деньги и с моей семьи тоже. Так вот за защиту как свидетелей и под угрозой о лишении родительских прав на моих младших брата и сестру и получили от родителей документ, дающий Прасковье свободу до ее совершеннолетия. Егор купил ей диплом об окончании девяти классов, а благодаря его бабушке, которая подрабатывает в местном колледже в приморском городке, сестре удалось поступить туда, и с осени она уже приступит к учебе.

Сам же Егор сдал все экзамены и был зачислен на заочное обучение на машиностроительный факультет университета в соседнем городе. Теперь ближайшие пять лет на пару недель два раза в год ему придется отлучаться, но это временные трудности, которые можно пережить, если ты идешь к своей цели. А другого такого же волевого человека я еще в своей жизни не встречала.

Его мама немного потеплела ко мне после того, как я с Егором начала передавать им первые поводы для гордости со своего огорода — помидоры с румяными бочками, колючие хрустящие огурцы и огромные сочные перцы. И вдобавок зелени по мелочи: салат, петрушку, укроп, зеленый лук. Кажется, брала у баб Веры совсем немного рассады, а урожай выдался таким, что мне одной никогда бы это все не съесть. И даже с помощью Егора, приезжающего по вечерам. Инесса Тимофеевна расчувствовалась и сказала, что ей так передавали продукты из собственного огорода только родители, пока владели дачей, а сама она никогда садоводством не занималась. И что поняла, как она по ним соскучилась, так что в ближайшее время обязательно найдет возможность освободиться от забот завуча на недельку и рванет к ним в гости на море. Не то чтобы моей целью был подкуп, скорее, просто жест доброй воли, но в итоге я осталась довольна полученным результатом.

Что же до меня… Я собираюсь поступать в следующем году в колледж на швейное дело. А этот год я планирую потратить на продолжение обучения и получение новых знаний. Плотнее займусь своими группами по продаже рукоделия. Со снятием ограничений и прекращением моего затворничества я теперь могу без проблем получать те расходники, которых мне не хватало. Запишусь на несколько очных и онлайн-курсов для повышения мастерства. Возможно, устроюсь на подработку, например, в ту библиотеку, в которую я ходила брать книги, если меня, конечно, возьмут. Если повезет, может, сумею открыть реальный небольшой магазинчик, но пока это только мечты, для этого надо существенно расширить свой ассортимент, найти место и первоначальные вложения. Егор в шутку предлагал мне арендовать у него часть ангара. Я всегда хохочу до слез над этим предложением, представляя себе соседство моторов, машинного масла и брутального мужского коллектива в рабочих комбинезонах со своими белыми нежными кружевами. Хотя, если так подумать… У определенного контингента это могло бы вызвать спрос. Но, несмотря на шутки, я знаю, что он очень гордится мной, готов выслушать и поддержать любые мои идеи. А еще, получив тоже в какой-то степени свободу, я буду гулять. Просто по улицам, исследуя все интересные места городка, а также по всем культурным мероприятиям, что будут попадаться мне на пути. Мне больше не страшно, я отпустила последний свой страх в зале суда, слушая приговор. Теперь я хочу жить, жить на полную катушку, наверстывая все, чего была лишена, дышать полной грудью и не оглядываться назад через плечо.

А веры, кажется, во мне больше не осталось. Или не было никогда. Я собираюсь жить дальше по человеческой морали и понятии о добре и зле. Но высшие благодетели… Я больше не намерена слепо следовать воле божественного создания, исковерканной и перекроенной под свои нужды земными "ведающими". Темная комната еще долго будет приходить ко мне в кошмарах, но я считаю, что наказание только за то, что я родилась, я уже понесла сполна. Возможно, когда-нибудь я сама приду к вере. Не исключаю такую возможность, но и не тороплю ее. Пока что я планирую верить в лучшую жизнь, новые возможности, в себя и в свой якорь со стальными глазами, который для меня и кит, и слоны, и черепаха.

Ада

Эпилог

И вот настает этот день. Когда ты счастлива, время, оказывается, бежит очень быстро.

Небольшой нанятый грузовичок уже отъезжает, увозя с дачи мои скромные, но все же увеличившиеся за последнее время пожитки. И старенькую швейную машинку. Егор, конечно же, предлагал мне купить современную, но милый раритет из домика в деревне очень уж мне полюбился. За ней меня в полной мере посещает желание творить новое, и мне кажется, что это дорогого стоит. Не променяю свою душевную старушку на новенькую бездушную машинку.

Последний раз обхожу дом и участок, проверяя, ничего ли не забыто и все ли в порядке. Закрываю все замки. Прощаюсь с баб Верой, обещая звонить. Пожилая сводница стоит на крылечке и хитро в своей манере улыбается нам вслед. Создается ощущение, что она начнет довольно потирать руки, как только мы скроемся из виду. Я догадывалась и раньше, но сейчас практически уверенна, что она приложила свою руку к развитию наших отношений, судя по ее реакции.

И вот мы отправляемся. Я смотрю в окно на скрывающиеся крыши домиков. Здесь прошла все еще не совсем радостная часть моей жизни, но все же во многие моменты я была абсолютно счастлива. Здесь я была практически свободна, освоила новое хобби, влюбилась… Перед глазами на ускоренной перемотке проносятся все важные моменты, связанные с дачей. Мне немного грустно покидать это место. И, конечно, неизвестность немного страшит меня. Я осторожно задаю вопрос о поспешности нашего решения. Мне просто нужно, чтобы мне дали понять, что все мои дурные мысли — глупости.

— Муж и жена живут вместе, и это значит, что ты переезжаешь ко мне в город. Тебя уже никто не ищет, так что давно пора это сделать. Неужели тебе меня не жалко, когда я приезжаю посреди ночи в такую даль, только чтобы заснуть без задних ног от усталости? — давит на жалость Егор.

Мы еще не муж и жена, планируем основательно подготовиться к свадьбе, поэтому раньше следующего года ее не будет. И, допустим, он ни разу еще не заснул, не удостоив меня перед этим порцией ласк. Но сейчас не об этом. Я знаю, что он прав, но какой-то тревожный червячок сомнения не дает успокоиться. Как примет большой город меня, отшельницу из леса? Будет ли мне там комфортно? Не рано ли мы съезжаемся? Не испортит ли жизнь негативное мнение обо мне его родных и друзей?

Но дело, скорее всего, во мне. Ведь в Егоре я уверенна. Это мне страшно слезать с насиженного места и строить все заново. Но разве это страшнее всего того, что со мной уже было? Мысленно смеюсь над собой. Устроила истерику на ровном месте. Да, это перемены, но они осознанные и непременно к лучшему, к тому будущему, которое я для себя хочу.

Продолжаю разговор:

— А как же мои грядки?

— О, боги, я женюсь сразу на пенсионерке, — притворно вздыхает Егор. Да, я понимаю, что шитье и огород — не совсем те увлечения для девятнадцатилетней девушки, но я ничьи увлечения не осуждаю. Успеваю пообижаться, пока не кидаю на него взгляд и понимаю, что это была шутка. И он спешит исправиться: — Да ладно тебе, Снежинка, будем регулярно приезжать поливать твои грядки.

— Как ты меня назвал?

— Забудь. Давай лучше я тебе покажу, как еще можно использовать мою машину, — и с соблазнительной улыбкой сворачивает с дороги в лес.

Машина мягко покачивается по еле заметной лесной дороге. С утра уже было пасмурно, сейчас погода еще больше портится, начинается дождь. Капли мягко барабанят по крыше и стекают по стеклам. Небольшие ветки шуршат по корпусу. Мы вдвоем наедине с природой. И вокруг никого больше.

Егор останавливается в неприметном месте под сенью деревьев. Мы перебираемся на заднее сидение. Надо сказать, в этой машине оно как самый настоящий диван. Только я раньше не думала об этом в таком ключе. Да и сейчас не подумала бы, если бы это все не происходило прямо передо мной и со мной. Но это же Егор, с ним на меньшее, чем бесконечное удивление, я и не рассчитывала.

На улице дождь разыгрывается не на шутку, за дорожками дождя в окнах уже почти ничего не видно. А в салоне тепло и сухо. А на заднем сидении с Егором — еще и горячо. Я оказываюсь без одежды, лишь слегка прикрыта легким пледом. Сильные руки чувствуют себя как дома, исследуя мои изгибы. А мне остается лишь хвататься за плечи для заземления и жарко дышать в такую родную шею, принимая ласку. И целовать в ответ. Жадно и нетерпеливо. Что и помыслить не могла, что буду сама желать это делать когда-то.

Здесь, на заднем сидении посреди леса в непогоду, я чувствую себя живой. Я больше не чувствую себя сломанной. Я цельная, и сейчас я одно целое — с ним.

И я закрываю глаза. Позволяю себе. Отпускаю. За закрытыми веками только яркие всполохи удовольствия, никаких сцен из прошлого. Потому что я знаю, что позволю такие безумства делать с собой только одному человеку.

Один взгляд глаз напротив цвета неба над головой изменил мою жизнь.

"Люблю" — черчу я пальцами по обнаженной спине.

"Люблю" — выводят его пальцы под моей ключицей.

Счастлива.

Без слов.

Конец.