шампанское под крыльцом, а ведь у меня не было никаких указаний. У тебя же имеется точная примета — юбка. Поищи, дружок!
У него было такое важное, серьезное и убежденное выражение лица, что я уже не понимал, шутит он или нет.
Я ответил:
— Признайся, Марша, ты дуришь!
— Я никогда не дурю на службе.
— Но у какого же черта, по-твоему, я найду женщин?
— У какого тебе вздумается. Здесь, наверно, остались две — три женщины. Разыщи их и доставь.
Я поднялся. У огня становилось слишком жарко. Марша спросил снова:
— Хочешь, я подам тебе мысль?
— Да.
— Пойди к кюре.
— К кюре? Зачем?
— Пригласи его ужинать и попроси привести с собой какую-нибудь женщину.
— Кюре! Женщину! Ха-ха-ха!
Марша возразил с небывалой серьезностью:
— Я не шучу. Ступай к кюре, расскажи ему, в каком мы положении. Он, верно, сам умирает от скуки и охотно придет к нам. И скажи ему, что нам нужна, по крайней мере, одна женщина, но, разумеется, порядочная, так как все мы — светские люди. Он должен знать всех прихожанок, как свои пять пальцев. Если здесь есть подходящая для нас и если ты возьмешься за дело как следует, он тебе ее укажет.
— Послушай, Марша, что ты болтаешь?
— Мой дорогой Гаран, все это ты можешь отлично устроить. Это будет даже забавно. Мы умеем себя держать, черт возьми, и блеснем прекрасными манерами, проявим наивысший шик. Отрекомендуй нас аббату, рассмеши его, растрогай, плени и уговори!
— Нет, это невозможно!
Пододвинувшись ко мне, этот проказник, изучивший мои слабые струнки, продолжал:
— Подумай только, какой фокус устроить все это и как забавно будет об этом рассказывать! По всей армии пойдут толки. Это создаст тебе репутацию молодца.
Я колебался, авантюра соблазняла меня. Он продолжал:
— Решено, милейший. Ты начальник отряда, ты один можешь представиться главе местной церкви. Прошу тебя, отправляйся. После войны я воспою стихами эту историю в Обозрении Двух Миров, обещаю тебе. Ты должен сделать это ради твоих людей. Достаточно они потаскались с тобой за последний месяц.
Я поднялся и спросил:
— Где живет священник?
— Вторая улица налево. В конце ее ты увидишь проезд, а в конце проезда церковь. Возле нее дом священника.
Когда я выходил, он крикнул мне вслед:
— Опиши меню, чтобы возбудить у него аппетит!
Я без труда разыскал домик священника возле большой неказистой кирпичной церкви. Когда я забарабанил кулаком в дверь, у которой не было ни молотка, ни колокольчика, громкий голос спросил изнутри:
— Кто там?
Я отвечал:
— Гусарский вахмистр.
Послышался стук засова, повернули ключ, и передо мной появился рослый пузатый священник, с грудью борца, с огромными ручищами, вылезавшими из засученных рукавов, краснощекий и явно благодушный человек.
Я отдал ему честь.
— Здравствуйте, господин кюре.
Он опасался грабителей и потому, увидев меня, ответил, улыбаясь:
— Здравствуйте, мой друг, войдите.
Я прошел за ним в маленькую комнату, где пол был из красных плиток и где в камине тлел слабый огонь, совсем не похожий на костер Марша.
Предложив мне сесть, он спросил:
— Чем могу служить?
— Разрешите мне сначала представиться, господин аббат.
И я подал ему свою визитную карточку. Он взял и прочел вполголоса:
— Граф де Гаран.
Я заговорил снова.
— Нас здесь одиннадцать человек, господин аббат: пятеро в карауле, а шестеро на постое у неизвестного нам жителя. Шестерых этих зовут: Гаран, находящийся перед вами, Пьер де Марша, Людовик де Пондрель, барон д'Этрейи, Карл Масулиньи, сын художника, и Жозеф Эрбон, молодой музыкант. Я пришел просить вас от имени моих друзей и от себя оказать нам честь отужинать с нами. Сегодня крещенский сочельник, господин аббат, нам хотелось бы провести его повеселее.
Священник улыбнулся.
— Мне кажется, не такое сейчас время, чтобы веселиться, — заметил он.
Я отвечал:
— Мы все время сражаемся, сударь. За последний месяц погибло четырнадцать наших товарищей, а трое пали не далее как вчера. Что поделаешь, — война. Мы каждую минуту рискуем жизнью, так почему бы нам не рисковать ею весело? Мы французы, мы любим посмеяться и умеем смеяться всюду. Наши отцы смеялись и на эшафоте! Сегодня вечером мы хотели бы немного развлечься, как светские люди, а не как солдафоны, — вы понимаете меня? Разве это грех?
Он отвечал с живостью:
— Вы правы, мой друг, и я с большим удовольствием принимаю ваше приглашение.
И крикнул:
— Арманс!
Вошла старая крестьянка, скрюченная, сморщенная, страшная; она спросила:
— Что угодно?
— Сегодня я не обедаю дома, дочь моя.
— Ну, а где же вы обедаете?
— С господами гусарами.
Мне хотелось сказать: «Приходите вместе с вашей служанкой», — чтобы посмотреть, какую рожу скорчит Марша, но я не решился.
Я продолжал:
— Не знаете ли вы среди ваших прихожан, оставшихся в поселке, еще кого-нибудь, мужчину или женщину, кого бы я мог также пригласить?
Он задумался, стараясь припомнить, и объявил:
— Нет, никого не осталось!
Я настаивал:
— Никого?.. Ну, господин кюре, припомните.
