Время жить [Александр Петрович Бадак] (fb2) читать онлайн

Александр Бадак Время жить

Весна 2013 года

Володя ехал с пахоты на старом «Белорусе» по лесной дороге к своему домику в Крепостной пади. Март 2013 года выдался снежным. В апреле дорогу подмыло талыми водами. Вот и кидает трактор в стороны. Тут главное, теменем не удариться о стойку. У Ахилла слабым местом была стопа. А у Вовы – голова. Ну не дружит он с ней. Народ смеётся – у тебя там пуля осталась! И правда, не может Вова миндальничать и сюсюкать. Рубит правду-матку. На прошлой неделе поругался с начальником земельного отдела администрации Николаем Ивановичем. Тот наотрез отказывался, чтобы Вова припахал к своему полю ещё пяток гектаров.

– Разреши. Пустует земля. Зарастает бурьяном да порослью.

– Тебе какое дело?

– Жалко пропадёт пахота. Скоро там корчевать придётся.

– Ты за себя беспокойся!

– Дай в аренду!

– Не могу. Частникам не положено. Разрешено только товариществам.

– Так я его организую. Родных навалом.

– Уйди от греха подальше. Какое тебе дополнительное поле? Со своим разберись, инвалид!

Эх, жаль управы на них нету. Хоть бери автомат и давай предупредительную очередь поверх голов! Он хочет пахать и сеять, а ему: «Нет!». Пусть всё зарастает? А потом что делать? Корчевать лес? А он даже камни с полей убирает, чтобы лучше пахалось. Правду говорит жена про этих чинуш: «Любая пипетка хочет быть клизмой». Эх, зря время потратил на эту пипетку! Но все равно польза от разговора вышла. Вова так зарядился, что целую неделю пахал как проклятый.

Переехал ручей, поднялся на взгорок. Вот и жерди, которыми он огородил участок. Вернее, сделал открытый загон для скота. Правда загон пустой. Все шесть лошадей пасутся в лесу. Они на вольных хлебах, как и десяток коров. Когда надо молоко, жена садится на обкатанных лошадь Чайку или коня Айсберга, едет в лес, находит на лужайке нужную коровку, пригоняет, а потом уже доит. На ночь все копытные собираются на ужин – Вова насыпает им в кормушки сои или пшеницы. А рядом с кормушкой всегда стоит лизунец – кусок каменной соли. Вот и не уходит скотинка. Знает где сытно.

Чуть выше домишко пять на пять метров на высоком фундаменте. Ему всего 4 года. До этого жили в вагончике. Сейчас там склад. На участке пахнет дымком. Жена Галина колдует над ужином. Какая самоотверженная женщина! Она с ним уже 14 лет! Переехала из города Владивостока в 1998 году. Главное, всё у неё было. Как сама любит рассказывать: «Ну что я за дура была? У меня хорошая семья, интеллигентный муж, умные дети, воспитанная собака, ласковый кот, попугай, машина, квартира. Работа в порту. Шейпинг. А я всё бросаю и еду в очкуры к крестьянину, старше меня на 12 лет!». А то, что муж по 10 месяцев в году в морях, а остальные 2 на пробке – сразу не говорила. И что последние 7 лет жила с ним, как сестра с братом тоже молчок.

Вова увидел её, когда проходил во Владивостоке очередное переосвидетельствование для оформления инвалидности. Галя задела его своей наглостью и напором. Захотелось взять и поставить женщину на место. Взял и поставил. Ей понравилось. Вот и осталась. Говорит, что любит силу, что без ума от него. Насчёт любви это как посмотреть, но помогает основательно. Без неё не смог бы так подняться. Свою пенсию Вова тратил на продукты и горючку. А Галина покрутилась в большом бизнесе и могла «делать» серьезные деньги. Разве мог бы он когда-нибудь купить трактор? Или сеялку? А сейчас они планируют купить комбайн! Жаль, земли маловато. Можно было бы развернуться. Китайцы закупают сою в любом количестве. Только подавай! Эх, сколько планов! Оказывается, в 63 года жизнь только начинается! Правда силы уже не те…

Вова помахал рукой жене, заглушил мотор. Пошел к пруду помыться. Пруд находился на месте маленького озерка, которое Вова выкопал своими руками в первый год жизни на участке. Потом, когда у него появился трактор, расширил водоём до внушительных размеров, планируя разводить в нём рыбу. Но пока суть да дело, завелись, там древесные лягушки. И в таком огромном количестве, что по берегу ступить было нельзя, чтобы не раздавить лягушку-другую. Зачем добру пропадать? Стал Володя заготавливать лягушатинку и за дорого продавать жаждущим.

Ценным продуктом лягушка оказалась и для дикого кабана, который пронюхал про волшебный пруд и стал наведываться по ночам в лягушачьи закрома. И вот однажды, когда кабан своим свинячим рылом нащупывал нежные зелёные тельца, вышел Володя из избы до ветру и чует, что у озера происходит что-то неладное. Присмотрелся и не поверил глазам своим – хряк воду баламутит, за лягушками охотится. Вова метнулся обратно в хату, схватил ружьё и пальнул в секача из двух стволов. А потом 200 килограммов ценного мяса, вскормленного на дармовой лягушатинке, пришлось добывать со дна озера вместе с женой Галиной. Вытаскивали чуть не до утра. Вымокли, замерзли, перепачкались, устали! А ведь надо было не палить по чём зря, а просто пугнуть охамевшего секача, а когда бы он вылез на берег – валить.

Да, достаётся его жене! Какой там педикюр-маникюр! У неё комариный макияж и топорный шейпинг! А ещё обидно, что приходиться 18 лет жить в походных условиях. Сам-то ладно, к такому привычный, а как женщине обходиться без электричества? Ей, бедной, ни телевизора, ни холодильника, ни плиты с духовкой. Вот и сейчас готовит на уличной печи. А, главное, стирать приходится в цинковой ванне на стиральной доске. Однажды приехали друзья с детьми. Те, когда увидели стирку, удивленно спросили: «А что древние люди тоже так стирали?».

Рядом с участком на заставу идет линия электропередачи. Вова несколько лет обращался с просьбой подсоединиться к ней. Сначала надоедал соседям пограничникам. Столбы и провода брал на себя, мол, сам куплю и поставлю. Но военные – люди подневольные, несамостоятельные и потому непробиваемые. На все Вовины предложения звучало: «Никак нет!». Другого ответа и не ожидал. Тогда Вова зашел с другого бока. Перелопатил кучу документов и обратился с заявлением в энергокомпанию. На районном уровне разговор был лаконичным, отказ быстрым. С верхних эшелонов власти приходили более мудреные опусы: «В целях обеспечения государственного контроля за соблюдением правил доступа к услугам по передаче электрической энергии, услугам по оперативно-диспетчерскому управлению в электроэнергетике, бла-бла-бла, в подключении отказать». Ему было непонятно, почему нельзя покупать электричество? Ведь это выгодно всем – и ему, и государству. Однако, факт остаётся фактом. Жить приходилось при лучине!

Купил генератор. Но долбящее мозги устройство использовать постоянно невозможно – сойдёшь с ума. Гудит, трясёт землю. Аж желуди с дуба опадают. Да и бензину уходит основательно. Поэтому освещался фонариками, а вместо холодильника переоборудовал землянку в ледник. Зимой в пластиковых пакетах намораживал воду с ручья. Складывал ледяные валуны на пол землянки, устланный соломой. Сверху засыпал толстым слоем листвы, и снова укрывал соломой. И всё! Лёд сохранялся почти до августа. Всё лето на нём можно хранить продукты. Вова улыбнулся. Сначала землянка его согревала, спасала от холода в первую зимовку, а сейчас, наоборот, спасает от жары. Как всё переменчиво в этом мире!

Тело наслаждалось приятной усталостью. Поужинать и поспать! Вова поднялся по ступеням и вошел в дом. У него особый дом! Он им очень гордился. Снаружи маленький, но очень удобный. По сути, это небольшой коттедж. Первый этаж – технический, полуподвальный, из камня и кирпича. Окон нет. Там сложена печь. Дымоход идёт вверх, на второй этаж в жилое помещение, где переходит в горизонтальное положение и образует кан – кирпичную лежанку, которая изнутри подогревается горячим воздухом от печи. В комнате стол, пристенные деревянные лавки и полки. Никакой мебели. Никаких лишних вещей. Вова называл свой дом «дачей Сталина». Всё также по-спартански просто и лаконично.

Любил Вова слушать, когда жена рассказывала друзьям о его быте. Слушал и в глубине души посмеивался над её словами. По-другому, иначе в лесу не прожить. А она заливалась, не скрывая своего крайнего удивления и гордости за происходящее: «У него до меня не было ничего, что составляет быт любого мужчины: ни дополнительной смены белья, ни запасных носков, ни приличной рубашки, ни вторых брюк (были одни «выходные», да и те – светлые!). Только роба, рваньё какое-то. И при этом неприкрытая гордость. Даже неловко помощь предлагать. Я нашла выход: привезла на лето двоих своих и еще троих соседских детей. Сказала, что за каждого родители заплатили по 500 рублей. За летний лагерь, типа. Отдала эти деньги ему, ну и за своих тоже, а сама закупила все необходимое, чтобы этот лагерь обеспечивать. А он все равно полученные деньги на детей потратил. А себе ну, может быть пару носков и трусов купил, да мыла вонючего хозяйственного. Дети жили в вагончике. Все мылись на улице, как-то простынями загораживались. Эта привычка – мыться на улице в любую погоду стала и моей на долгие годы».

Жена права. Мог Вова обходиться малым. У него одна роба, но какая! Настоящий брезент. Made in СССР! Не шуршит при движении. От влаги дубеет и не промокает. Висит на улице под крышей, чтобы не пропитывалась запахами человека. Для охотника – это не одежда, а мечта! Но в целом жена Галина – умница, правильно его поняла, не стала перекраивать на свой лад. Сама к непростой жизни подстроилась. Хотя на первых порах было ей трудно перейти с городского образа жизни на лесной. Вова как увидит, что жена затосковала, смеётся, что мол, кислородом отравилась, пора выхлопными газами подышать. И отпускает на выходные в город.

Она тоже беспокоилась о его психике. Чтоб совсем уж не одичал, познакомила со своими друзьями. Они приезжали летом в гости целыми семьями. С шашлыками и гитарами. Настроенные отдохнуть. Но не тут-то было. А дров натаскать? А напилить? А в поленницу уложить? День поработают, вечером «полопают», вина попьют, потом разбредутся по лесу, вернуться не могут. А Вова залезет на соседнюю сопку, посмотрит кто где и на Айсберге начинает собирать, выводить заплутавших к лагерю. Чтобы ещё песенки под гитару пол ночи послушать…

Вова зажег в комнате электрический фонарь. Вошла жена с ужином.

– Как настроение? – встретил он её вопросом.

– Знаешь, хреново!

– Что опять?

– Сегодня недалеко от участка видела Пародива.

– Какого?

– Младшего.

– А старшего так и не нашли?

– Ничего не слышно.

Вова взял ложку и стал ужинать. Семья Пародивых давно жила в поселке. Родители вырастили двоих сыновей и умерли. Ребята в армии не служили по причине прохождения тюремных университетов. Невысокого роста, жилистые, смуглые, они отличались безрассудным и непредсказуемым поведением. После отсидки парни вернулись домой и стали промышлять коноплёй. В лесах по весне делали посадки травы, летом возделывали и охраняли, осенью собирали вершки, сушили и паковали для продажи.

Вова понял, что лесные законы кардинально изменились, когда однажды лет пять назад в глухом распадке случайно наткнулся на наркоманский схрон. Две алюминиевые фляги, присыпанные дубовой листвой, лежали в глубокой траншее. Вытащил фляги. В них – сухая дурь. Ну не оставлять же всё как есть! Вова высыпал траву посреди дороги и поджёг. Фляги забрал. Будет в чём на следующий год капусту квасить. Случай этот его насторожил. Но кто конкретно пакостил Вова не знал, пока однажды не увидел младшего Пародива, гонявшего по Карантинке на кроссовике.

Пару лет назад по району поползли слухи, что старший брат сгинул. Предполагали, что его устранили такие же, как и он. А что греха таить, знают люди, как наркоши поступают с теми, кто случайно в лесу забредёт на их плантации – заставляют всё лето ухаживать за травой: полоть, поливать, удобрять. А если кто позарится на их продукт, ловят, привязывают к дереву и оставляют в глухом месте. Что с человеком будет без воды через неделю? Пропадёт!

Вова похвалил жену за ужин. И чтобы как-то успокоить сказал:

– Не волнуйся. Я сам с ним поговорю.

– Да он же безбашенный!

– Постараюсь достучаться… Попрошу, чтобы искал другое место.

Разговор с младшим Парадива состоялся очень скоро. Увидев пылевую дымку над проселком, Вова прислушался. Рёв кроссовика спутать с другим мотором нельзя. Залез в «Беларусь» и поехал наперерез. Выехав на проселок, поставил трактор поперек дороги. Вылез из кабины. Мотоциклист остановился прямо перед Володей. Заглушил мотор и снял шлем с черным стеклом.

– Дядя Вова, что хотел?

– Это ты, Ваня, чего хочешь? Что ты тут потерял?

– А тебе какая разница?

– Мне, дорогой, проблемы не нужны. Если ещё раз увижу – пеняй на себя. У меня карабин и трактор с ковшом. Да и искать тебя некому.

– Зря ты так…

Парадива надел шлем, завел мотор, резко развернулся, поставил мотоцикл на дыбы и поехал прочь. Целое лето Вова его не видел.

А потом начались горячие деньки. Посадка, прополка, культивирование. К началу июля настала пора сенокоса. Спасибо друзьям – охотникам Борису да Степану, помогали на покосе. Они тоже держали коров. Вместе было сподручнее метать копна и возить сено. А оно было знатным, душистым, как травяной чай! Цветущие разнотравные луга раскинулись на всю нижнюю часть Карантинной пади. Они цвели всё лето и осень. Вова держал пчел и свои 7 ульев никуда не вывозил. Мушкам, как он ласково называл тружениц, хватало цвета на месте.

Любил Вова рассказывать друзьям о своих планах. А что, в том плохого? Мечтает он поставить на ручье мини электростанцию! Будет своё электричество. Построит баню и гостевой домик. Можно развивать туризм. Китайцы интересуются плодами амурского бархата, лимонником. Японцы с руками отрывают папоротник. Ну а женьшень оставит себе. Боря посмеивался над лесным Мюнхгаузеном: «Опять у тебя пуля зашевелилась!»

Ох, уж эта проклятая пуля. Как она поменяла его жизнь!

Выстрел

Того самого момента, когда эта пуля от карабина попала в голову, Володя не помнил. Не слышал он и как стрелял сидевший в засаде сержант-сверхсрочник Холопников. Сознание возвращалось постепенно. Как наступает утро. Сначала появилась просоночная белесая пелена. Потом Вова открыл слипшиеся веки. Удивился – почему перед глазами красный снег? Увидел копыта лошади. Она ходила по кругу. Вова висел, зацепившись за стремена. Руки тащились по кровавому насту. Скосил глаза. Весь мир был перевернут. И под перевернутым дубком сидел плачущий перевернутый сержант с соседней пограничной заставы, а рядом в каком-то оцепенении стоял Юрка по кличке Жертва Аборта.

И тут Вова вспомнил: утром 30 декабря они пошли на охоту. Накануне выпал снежок, а по белой тропе хорошо выслеживать зверя. Да и к новогоднему столу свеженина была бы кстати. Тем паче, что год наступал необычный – зеркальный. Что слева направо, что наоборот, выходили одни и те же цифры: 1991. За ним должно было наступить зазеркалье! В стране и вправду назревало что-то серьезное.

Погода была ветренная. Как по заказу: дуб шумит сухими листьями, скрадывает шаги охотников. В небольшом распадке, выходящем в Карантинную падь, увидели свежие следы кабана-одиночки. Похоже, секач трех-четырехлетка. До двух лет дикие свиньи обычно держатся в стаде вместе с матерью. А более взрослые самцы живут отдельно. Пошли за ним. Володя пояснил, что у кабанов сейчас гон и они очень агрессивные. Но днем они обычно отдыхают на лёжке. Её надо найти и поднять зверя. Охотиться с подхода не получится, поскольку много шума – три человека и лошадь. Близко таким составом к кабану не подойти, секач учует. Потому зверя надо брать загоном.

Володя шел впереди по следу. За ним Холопников с карабином, а тщедушный Юра, ведущий лошадку под уздцы, старался не отставать, семеня сзади. Юра с обожанием относился к Владимиру. Сам из бедной семьи, лишенный родительской ласки, рос Юра как сорная трава на Андреевском хуторе, в дикой нищете. Обеспечивать себя не мог по причине слабого развития. Инвалидности ему никто не оформлял. На работу не брали. Спасибо, что Володя помогал: то шару подкинет, то продуктов. Юра отвечал беззаветной преданностью. На охоту собрались сначала вдвоём, но как на грех за ними увязался сержант с заставы «Глухая». Вова был с ним знаком шапочно, но отказывать людям не привык, вот втроем и пошли. Вова взял с собой лошадку – если случится удача, мясо тащить не на горбу.

Шли тихо, с подветренной стороны. Кабаньи следы вели по распадку, поднимающемуся к сопке Паровозной. Чтобы организовать загон, Вова предложил Холопникову встать стрелком внизу недалеко от кабаньего следа. А сам с Юрой взялся загонять зверя. Юра зайдёт слева и сверху по сопке, а он на лошади пойдёт справа и выйдет на кущери – заросли подлеска. Проверит, есть ли там лёжка. Если поднимут зверя, он будет уходить по входному следу. А там – затаившийся Холопников с карабином. Вова напомнил сержанту, чтобы целился кабану в лопатку. При таком выстреле зверю обеспечена быстрая и легкая смерть от пробоины в сердце, а охотникам не надо будет преследовать подранка. Но для этого бить нужно в бочину. То есть, надо дождаться, когда кабан выйдет на стрелка, увидит охотника и начнёт сворачивать. Тут главное не струхнуть, не спешить и не стрелять кабана в лоб. Вероятность промаха возрастает, и пуля может уйти внутрь загона.

Вова сел на лошадь, чтобы быстрее объехать предполагаемое место дневной лежки секача. Сначала тихо поднялся по лесочку. А ближе к вершине свернул к месту, поросшему густым подлеском. Метров через пятьсот наткнулся на кабаньи порои. Значит, секач рядом. Вова направил лошадь через орешник, который шумел сухими листьями, как погремушками. Теперь-то зверь его наверняка услышит и поднимется. И точно. В кустах что-то зашуршало. Кабан учуял загонщика и рванул вниз. Вова на лошади погнал его на стрелка. Даже увидел мелькнувшую черную спину зверя. И всё. Видимо, сержант тоже среагировал на шум, не стал ждать выхода кабана из кустов и пальнул…. Вот и попал в голову Володе.

Сейчас он сидит под дубком и плачет, бросив карабин на снег. Да, ему не позавидуешь. Застрелил человека. Вова даже сам ухмыльнулся таким мыслям. Ну уж нет! Ещё поживём. Но так висеть нету мочи! Каждый шаг лошади отдавался в голове страшной болью. Стал звать товарища. Но произнести ничего не получалось. Вова что-то промычал. Потом смог позвать: «Эй….». Сержант поднял голову. Удивленно посмотрел на окровавленное лицо. «Сними…», – шептал Вова. Сержант продолжил рыдать. Подскочил Юра, остановил лошадь, стал снимать неподвижного товарища. Обмякшее Вовино тело словно вросло в лошадиный круп. Юра растолкал Холопникова и вдвоём они опустили окровавленного Володю на снег. Сержант встал на колени, начал извиняться, умываясь слезами. «Неужели я такой безнадёжный? – подумал Вова и прошептал – Перевяжи…». Через минуту стало понятно, что обескровленное тело долго на снегу не просуществует. Смерть наступит от переохлаждения.

– Я замерзаю. Наломайте веток.

– Сейчас! – Юра сбросил с себя бушлат, укрыл раненого и стал ломать ветки, подкладывая снизу.

Вова понимал, что надо срочно к людям. Тело было чужим, ватным. Ног не чувствовал совсем и не мог двигать ими, но руки шевелились. Страшно болела, вернее ломила голова. Сочилась кровь, застилая глаза. Застава километрах в шести. Если пешком – часа полтора по бездорожью. А на лошадке минут за сорок можно добраться. Там попросить подмогу. Юра этого сделать не сможет. Надо посылать Холопникова.

– Бери лошадь, иди за подмогой, – прошептал Вова сержанту.

Но этот перепуганный и потерянный человек вообще перестал соображать. Сидит, трясется толи от холода, толи от страха и всхлипывает.

– Давай, я долго не протяну…

Пограничник сел на лошадь, и его сгорбленная спина исчезла за кустарниковым занавесом. Навсегда.

– Юра, разводи костер.

– Где?

– Поближе ко мне…

Юра нагрёб из-под снега дубовых листьев, наломал мелких веток, достал коробку спичек и стал разжигать костер. Руки не слушались. Спички или ломались, или тухли под листьями. Вскоре они закончились. Костра не получилось.

– Ложись рядом, грейся. И мне теплее…

Вова, чтобы не отключиться, припоминал всякие случаи с больными из прошлого. Был в его советской жизни период работы водителем на Скорой. Это потом ближе к приходу дикого капитализма он стал «крутиться», зарабатывать на дикоросах, продавать китайский ширпотреб в автолавке. А до этого спасал людей.

Как-то дежурил на Скорой. Одного деда с бредом привезли в приемный покой. Он нёс околесицу, куда-то рвался. Думали придётся гнать в город, везти в психбольницу. Но врач померил ему температуру, раздел, тщательно осмотрел и увидел, что на голени – покраснение. Поставил диагноз рожистого воспаления. Деда спасли. Спасут и его.

Вова чувствовал, что его начинает мутить. Голова болела так, что тошнота поступала к горлу. Резкая слабость. Озноб. Надо терпеть. А ещё на его памяти был такой необычный случай. Привезли женщину. Ей тоже было очень плохо. Побледнела, потом упала в обморок и потеряла сознание. Прибежал хирург. Заподозрил внематочную беременность. Кричал что-то про разрыв трубы и внутрибрюшное кровотечение. Надо срочно оперировать. Но сначала уточнить диагноз – сделать прокол свода влагалища, убедиться, есть ли кровь в малом тазу. Для этого попросил сильного Вову помочь ему затащить больную на гинекологическое кресло. Раздетую женщину Вова поднимал за руки. Хирург за ноги. И когда её таз находился на уровне лица доктора, из расслабленного обморочного тела брызнул понос. Вонючая рыжая струя била прямо в лоб доктору. Хирург заорал благим матом, невольно разжал руки, чтобы закрыть лицо. Вова один не удержал дородную женщину, и она упала на кафельный пол. Встряска пошла ей на пользу. Она пришла в себя, и сама взобралась на кресло. А выведенный из стерильного строя хирург долго мылся в душевой, изрыгая маты. Диагноз оказался верным. Женщина выжила.

«Когда уже за мной подъедут?» – думал Вова. Над ним шелестели сухие, цвета золотистой охры, листья монгольского дуба. Полностью они опадут весной. А пока лес реагировал на каждое дуновение ветра легким шепотом: «Ш-ш-ш-что не спи-ш-ш-ш-шь?». Ощущение времени уходило. Наступало состояние тупого безразличия. Вова переставал думать и начинал «загружаться» коматозным спокойствием.

Очнулся от того, что его теребил Юра.

– Дядя Вова, уже два часа прошло. А никого нет. Может боец заблудился?

– Может. Тогда придётся самим…

Декабрьское солнце стояло в зените. Уже полдень. После вчерашнего снега задувало. Скоро наступит вечер, похолодает. Надо выбираться.

– Юра, сломай две лесины метра по три… Вставь в рукава бушлата… Пуговицы застегнешь и получатся санки…

Юра сделал всё на удивление быстро. И через полчаса этот тщедушный человечек уже тащил за осиновые оглобли через заросли ватные санки с окровавленным телом. К вечеру измученный Юра допер ещё живого друга до заставы. От ватника остались лохмотья, как и от надежд, что военные помогут …

Холопников прибыл в распоряжение начальника заставы ещё до обеда. Рассказал всё, как на духу. Дальнейшие решения за него принимал командир. Сержант должен быть на службе, а не на охоте. Значит, он был на службе! Ни о каких раненых он ничего не знает! Никому ничего не докладывал! Никуда за раненым не пойдёт! Никакой подмоги организовывать никто не будет! Нам службу нести! Но когда командир увидел полумертвого обескровленного Володю, испугался. Не хватало трупа на плацу. Приказал выделить машину и отвезти пострадавшего домой.

Плохо соображающему раненому стали что-то говорить про ЧП и суды. Одним словом, Вове помогут, но ему надо всё списать на самострел. Неловкое обращение с оружием. Иначе сержанту тюрьма, а начальнику – увольнение. На границе не любят следов! Гражданский получил ранение на охоте случайно из собственного ружья. Пограничники первыми пришли на помощь. Скорая должна приехать не на заставу, а домой к раненому и зафиксировать этот факт документально. А потом поможем!

Скорую вызывали из дома. В приемном покое центральной районной больницы бывшего коллегу встретили по-домашнему тепло. Фраза: «Всё будет хорошо!» – слетала с губ каждого, кто видел Вову. Но у всех на лицах он читал мрачный вердикт своего трагического диагноза. В истории болезни было записано как надо: Горленко Владимир случайно попал себе в голову из ружья и снес правую верхнюю часть черепа. Повредил мозг. Показана срочная госпитализация в нейрохирургическое отделение.

Госпиталь

Подключились пограничники. Направили в свой госпиталь. Но когда друзья узнали о необходимости сложной операции, похлопотали и перевезли раненого в Тихоокеанский госпиталь. Там работали лучшие нейрохирурги, специализирующиеся на огнестрельных ранениях. И Вова попал в стерильные руки капитана первого ранга медицинской службы Сергея Николаевича.

Огнестрельное ранение имеет свои особенности. Огромный кинетический потенциал, которым обладает пуля, выпущенная из нарезного ствола, превратила верхнюю часть правой теменной области Вовы в кровоточащее месиво из осколков кости, волос и кусочков мозговой ткани. Сергей Николаевич облачился в стерильное, обработал перчатки спиртом и сквозь маску прочел своё любимое предоперационное стихотворение:

«Заранее своей не знаем доли.

Не мы, а рок распределяет роли».

После этого ритуального действа приступил к кровавой практике: опилил края, вычерпал размозжённые участки мозга, перевязал сосуды. Костный дефект закрыл титановой пластиной. Натянул края кожи и сшил их широкими стяжками. Всё остальное должен был доделать сам Вова – ему полагалось выздороветь. Но пока он ещё не знал об этом и безмятежно лежал на реанимационной койке, соединенный силиконовыми трубками с разноцветными бутылочками.

Потом наступило самое страшное. В обритую налысо и заштопанную голову пришло осознание того, что уже никогда не станешь таким, каким был ранее. Никогда уже не пройдешь ни по лесным тропам, ни по горным речкам. И вообще никогда никуда не пойдёшь! Ноги практически не двигались. Через пару месяцев реабилитации чувствительность возвратилась, ноги зашевелились, но стоять было невозможно. Конечности подкашивались, складывались, как перочинные ножики. Особливо непослушной была левая. Менялись соседи по палате, врачи, медсёстры. Но не менялся status presents – так доктор называл текущее состояние больного. Парез не проходил.

Вова выучил мудрёное название своего недуга: посттравматическая нижняя параплегия. Насмотрелся Вова и на больных с черепно-мозговыми травмами. Выходило, что лечить их можно, да толку от лечения было совсем немного. Привозили на носилках, увозили на колясках. За целый год Вова так и не увидел ни одного случая, чтобы какой-нибудь парализованный встал на ноги…

Пограничники с отряда его не забывали, наведывались к жене. Только не с помощью, как обещали, а с просьбами. Умоляли не писать заявление на Холопникова, клялись семье помогать. Володя, когда узнал об этом, подумал: «Ладно, если сдохну, хоть семью не оставят». Никаких заявлений не писал. Поверил на слово. А зря. Никто и не подумал выполнять обещанное. Холопникова уволили в запас, начальник заставы перешел в погранотряд, погоны ни у кого не сняли, честь мундира была сохранена. То есть, дело замяли и про инвалида забыли. Навсегда…

Спасибо, родные регулярно навещали. Помогали, чем могли. А вот супруга плакала. Муж внезапно из добытчика превратился в лежачего инвалида. Пять тысяч рублей, накопленные для строительства дома, ушли на лечение. А было время, Вова хорошо зарабатывал: для поселкового госпромхоза заготавливал мясо. Был штатным охотником. Бил кабана, изюбра, косулю. Заготавливал и пушнину (колонка, выдру, енота, барсука, лисицу). Сам собирал папоротник, лимонник, ягоду амурского бархата. По краю скупал женьшень, элеутерококк, шишку кедра, мёд. Мог поехать в самую глухую тайгу, к промысловикам, отверженным бродягам. Не боялся «забуриться» к ним с приличными деньгами для закупа. Была у него такая фишечка: заходил в дом, вешал сумку с наличкой на видное для всех место и заваливался спать. Никто никогда на деньги не позарился. Зимой, когда заготовительный зуд проходил, мотался на автолавке по деревням с «дефицитами». Одним словом, семья жила зажиточно, горя не знала.

Но теперь не тот коленкор. Не слушались не только ноги, но и тазовые органы. Не всегда получалось удержать мочу. Вова сильно переживал по этому поводу, требовал от жены побольше свежего белья. Сам пытался устраивать постирушки прямо в палате. Благо соседи всё понимали и помогали с водой.

Вова трудностей не боялся. Поэтому с азартом стал учиться ходить заново. А учиться заново всегда легче, чем учиться сызнова. Тело помнило последовательность движений. Но мышцы халтурили, ленились, не слушались. Как быть, если они игнорируют приказы сверху? «Не можешь – научим, не хочешь – заставим!» – Вова твердил армейскую поговорку и снова, опираясь на поручни ходунков, заставлял себя переносить вес на ноги, волоча их за металлической стойкой. Через пять-десять минут они просто переставали держать тело и становились ватными. Вова сползал на пол и отдыхал. Потом снова брался за поручни. Однако, болезнь оказалась не той крепостью, которую можно взять штурмом. На завтра всё приходилось начинать сначала. Словно перед этим не было часов тренировки. Стало понятно – нужна длительная осада.

Через месяц Володя сменил ходунки на костыли. Передвигаться стало труднее, но костыли больше шли ему. За день Володя проходил коридор отделения не один десяток раз, выслушивая подбадривающую похвалу докторов. К весне Вова научился стоять без поддержки, а потом и самостоятельно передвигаться, держась за стенку. «С застенчивостью надо прощаться!» – шутил он, отступая от стены в центр коридора. В отделении для больных он стал объектом восхищения, а для врачей – основанием для профессиональной гордости. С такой тяжелой черепно-мозговой травмой, повреждением двигательного анализатора и пошел!

Следующие полгода Володя реабилитировался, принимая горстями лекарства, получая массаж, физиопроцедуры, часами, сутками пиная по палате резиновые шарики… А ещё он учился контролировать мочеиспускание, координацию тела, постановку стопы… Если уставал, вспоминал, что в больнице и стены лечат. И он по стеночке, по стеночке добирался до койки… Если приходилось много ходить – пользовался тростью. Так прошел тот «зазеркальный» госпитальный год…

Врачи стали поговаривать, что больного надо выписывать. Инвалидность оформлена. Научился передвигаться. Пора домой. Там и уход получше. Перед выпиской пообщался с доктором. Нейрохирург порадовал, что парапарез не паралич, прописал десяток препаратов и пригласил на повторную госпитализацию через год.

– Надежд немного, однако, человеческий мозг пластичен и здоровые участки могут брать на себя функции пораженных.

– Скажите, а прогноз какой?

– Думаю, что года на три можешь рассчитывать. А там как Бог даст.

Семья

Доктор не ошибся. У инвалида второй группы Горленко Владимира наступили три трудных года. Он вернулся домой в 1992 году, в непростую реальность со своими жестокими законами и правилами. Государство разваливалось. Всё перекраивалось. Выживали только сильные. Жить стал с семьей и матерью в срубленной покойным отцом хате-пятистенке. Надежды на свой дом рухнули. Не приходилось рассчитывать и на возвращение здоровья. С ролью инвалида сжиться было особенно трудно. Широкая душа рвалась расправиться, развернуться, замутить какое-нибудь дело. Но её порывы обрывали стреноженные возможности. Чтобы сделать что-то, приходилось обращаться к жене. Но она понимала всё по-своему. Получалось наперекосяк. И всё заканчивалось семейными скандалами. Вмешивалась мать:

– Ты почему её ругаешь?

– Мама, да я ей объясняю, как лучше сделать, а она слушает, да не слышит!

– Ага, тебя не услышишь! Как же! Кричишь, как резанный!

– Я по телефону обо всём договорился со знакомыми и администрацией. Ходить не могу, её с документами послал. А она всё переиначила.

– А что она не так сделала?

– Наговорила лишнего! Вот уж точно – у короткого ума длинный язык!

В такие минуты хотелось вскочить и сделать всё самому. Вырваться на волю, в тайгу, но дальше двора уйти не мог. Прошел один год. Потом ещё два. Семья жила в напряжении и бедности, еле-еле сводя концы с концами. Но Вова продолжал учиться ходить, пинал шарики, делал массаж. Он уже мог отставить палку в сторону и шаткой походкой выйти на улицу. Старые знакомые, не посвященные в перипетии Вовиной судьбы, удивлялись, увидев его:

– Сколько лет, сколько зим! Что ходишь, как в штаны наложил?

– Придуряюсь…

Посторонние люди его не раздражали. Раздражали самые близкие. Хмурая жена. Потерянные дети. И любящая мама. Её опека просто бесила.

– Сынок, не мучай себя так, – жалела мать, наблюдая за тренировками сына.

– Я так работаю, – успокаивал её Вова.

– Покушай, сил будет больше.

– А ты не видишь, что я уже обрастаю жиром? Я же не двигаюсь. Всё ем и ем! Не надо столько готовить! Остановись, мама!

– Как это не надо? Ты же болеешь! – у матери от слёз начинали блестеть глаза.

– Да я здоровее всех! Пригласи брата!

Когда приходил брат, Вова отсылал его за вином. Тот приносил портвейн и пару плавленых сырков, пододвигал стол к панцирной сетке родительской кровати, на которой сидел Вова, и они молча выпивали по стакану. Вино жаром растекалось по телу, бодрило мозг, отгоняло тяжелые мысли. Вова начинал вспоминать былое.

Он был штатным охотником в госпромхозе. Обошел всё приграничье. Облазил сопки и долины. Знал все солонцы и оборудованные на деревьях лабазы – места для охотничьих засад. Бывал в таких медвежьих углах, о которых мало кто знал. Когда заготовительная контора развалилась, пошел работать на «Скорую» только ради того, чтобы после суточного дежурства иметь трое суток для свободной беготни по тайге. Его легкая пружинистая походка позволяла без устали преодолевать крутые склоны кряжей, кочкастые болотины, непролазные тропические заросли буйных приморских кустарников. Если случалась добыча, Вова мог вынести к дороге и пятидесятикилограммовый мешок с мясом. Делал это легко, играючи. Не понимая, как можно устать от такой жизни.

В конце восьмидесятых он успел оформить в «пожизненно-наследуемое владение» участок в тринадцать гектаров земли в сопках в двадцати километрах от посёлка. С запада участок упирался в границу. На севере располагалась застава «Глухая».

Вова рассказывал брату про укромные места, где он высадил женьшень. Некоторым корням уже лет по пять будет. Глубокой осенью ярко-красные ягоды корня жизни Вова закапывал поглубже в жирную почву по руслам ручьев прямо у приграничной полосы, чтобы было меньше случайных глаз. Были у него плантации лимонника и амурского бархата. Всё это богатство ждёт, чтобы его взяли. Надо только немного напрячься. Смог же он в добрые времена в месяц зарабатывать по тысяче, когда средняя зарплата у народа была сто рублей! Смог же за год выплатить долг за новую «Ниву»! Брат соглашался, не спорил, понимая всю фантастичность радужных планов. Кончалось вино, уходил брат, и снова наступала тоска.

И вспомнилось Вове, как однажды в Солонечной Пади на рыхлом мартовском снегу он увидел широкий след от волочения. Шел он от речки через поле, поросшее белесым веероцветником, к дубняку. Не понятно, если бы охотники тащили добычу, сами оставили бы следы. Зверь такую большую тушу не унесет. Наверное, полз подранок. Вова приготовил карабин и пошел по следу. В старом окопе, поросшем лещиной, увидел темно-серую спину. Кабан. Мелкий. Подошел ближе – самка. Не убегает. Смотрит злым колючим взглядом. Попыталась отползти дальше в кусты – не получилось. Задние ноги не двигаются, волочатся. На спине в области таза кровавый развод – место входа картечи. Перебит спинной мозг. Задние ноги парализованы. Вова ухмыльнулся лёгкой добыче. И дорога рядом. Навел ствол на голову, целясь под ухо. Самка не моргая и не отводя взгляда смотрела ему прямо в глаза. Вова выстрелил, животное откинуло набок и всё… Но на сердце осталось ощущение вины. Зря потом он говорил себе, потроша теплую тушу, что она всё равно погибла бы. В желудке ничего. И кишечник пустой. Но взгляд зверя сильно царапнул его сердце. Мясо раздал. Постарался забыть об этом случае. Да не получилось. Часто сейчас вспоминается тот взгляд загнанного, но не сломленного зверя. В жизни всё возвращается, как отдача после выстрела. Теперь ему волочить ноги.

Каждый год по весне Вова проходил медицинское освидетельствование на ВТЭК, чтобы оформить инвалидность на следующий год. Перед этим ложился в госпиталь. Получал поддерживающее лечение. В госпитале приглянулась ему подружка процедурной медсестры по имени Галина. Фигуристая брюнетка за тридцать. Любила она послушать Вовины охотничьи рассказы, над которыми откровенно издевалась. Ну не может быть такого, чтобы он с медведем одновременно с одного куста ел голубицу! Глупая женщина, думал Вова. Не была ты на наших болотах. Если промахнешься мимо кочки – провалишься по грудь в холодное коричневое желе. А кусты ягоды растянулись метров на сто в длину и не известно, что на противоположной стороне зарослей. Злила она его. Или специально заводила, подогревая интерес. Но ни к чему не обязывающая дружба завязалась.

Вернувшись домой, Володя стал донимать товарищей-охотников, чтобы свозили в лес на охоту.

– Куда тебе? Ты же ходить толком не можешь!

– Душа просит, возьмите. Покричу, зверя на вас загоню.

– Хорошо, собирайся.

Мужики были военными, суровыми ребятами. Вову выкинули в начале распадка Таловый, а сами проехали в соседний Каменный. Договорились, что «хромой» пошумит в этом месте, поднимется немного выше к каменным щекам, где все потом соберутся. Вова остался один. Медленно шел по заросшей полевой дороге. Старался шуметь. Но больше любовался осенним лесом. Обогнул одну сопку. Вторую. Идти было всё труднее и труднее. Трава путалась в ногах. Мешала ставить стопы. Нарастала слабость. На половине пути к каменным щекам «хромой» понял, что дальше идти не сможет. Лег на землю. Как быть? Покричал, позвал. Никто не откликнулся. Пополз по тропе. К щекам дополз через час. Измученный, грязный. Стал ожидать охотников. Но их не было. Не слышал, чтобы они вообще где-то стреляли. Понял, что те погнали зверя из Каменного в следующий распадок, на запад. Видимо, сюда не придут. Как же так? Как можно бросить товарища – одного, немощного? Обиду запил ключевой водой и пополз обратно, к дороге. Солнце перевалило зенит. Через несколько часов Вова выполз на засыпанное желтой дресвой дорожное полотно проселка. Невдалеке стояла машина. Товарищи-охотники сидели в кругу и что-то оживлённо обсуждали. Увидев выползающего с полевой дороги Вову, обрадовались:

– Ну, наконец-то! Хромой! Мы тебя заждались.

– Вы что, гады! Почему бросили? Я пока дополз одежду до дыр протер!

– Так это ж было твоё решение!

– Помочь-то могли?

– Тогда бы ты в себя не поверил.

Обида быстро прошла. А уверенность в своих силах укрепилась. Укрепилось и желание что-то поменять в жизни. Вова стал просто физически ощущать, что находиться дома ему невмоготу! Он изнывал от назойливой опеки родственников. О нём все заботились, старались угодить, порадовать. В беседах с ним улыбались, шутили. А ночами он с тяжелым сердцем слышал всхлипывания матери. С женой тоже не ладилось. Они часто спорили. Порой дело доходило до ругани. Она была вынуждена все свои силы отдавать ему и детям, подрабатывая сутками где только можно. Осунулась, постарела, выглядела измученной и напряженной. Вова попытался запретить ей столько работать. Но она спросила: «А чем я буду кормить детей?». И он замолчал, замкнулся.

Времени обдумать сложившееся положение было достаточно. Понятно, что причина семейных бед – его физическая немощь и нарастающая психическая нетерпимость. Доктор предупреждал: «После мозговой травмы снижается устойчивость к стрессам. Будешь постепенно становиться злым, агрессивным. Память тоже пострадает, особенно на ближайшие события. Пользуйся блокнотом. Родных не донимай. Будь снисходителен. И не бухай! Водка всё это усилит кратно!»

Как быть? Оставить всё как есть? Жрать килограммами лекарства, ходить с костылем и мокрыми штанами? Или что-то поменять? Курс лечения принял. Следующий – будущей весной при освидетельствовании на ВТЭК. Что целый год бродить по хате? Он и так загрузил родных, пожирая их время и силы. Или всё отпустить? Жена – ещё молодая женщина. Пусть занимается детьми. Пора прекращать издеваться над матерью, хватит «доить» родственников. Вспомнил, как ему в больнице доктор говорил мудрость Аристотеля: «Поступать правильно можно только одним способом, так как благо – определенно. А зло – беспредельно!». Получается, у него есть только один верный путь, который принесет добро всем. И он его знает – надо жить самостоятельно! Всё, пора к себе, в лес!

В свои планы посвятил сначала брата. Рассказал, как все достали грёбаной жалостью! Попросил закинуть на родной участок у заставы «Глухая». Тот участок Вова застолбил не просто так. Давным-давно облюбовал он место у подножья горного хребта Лиственного, южная сторона которого наша, северная – китайская. Хребет морщинится огромными складками и спускает в долину несколько широких «корней» – кряжей из сопок. А устремлен к пику – сопке Паровозной. С неё стекает ручей Гремучий. В августовский зной он становится пунктирным. То появляется, то исчезает, прячась от палящего приморского солнца под рыжие валуны. А в периоды тайфунов превращается в разъяренного дракона – вырывает с корнями молодые деревья, ломает трухлявые, проглатывает дорожное полотно, роет непроходимые траншеи. Но тайфуны явление временное. После них снова в Карантинной пади наступает земной рай. Все расцветает уже с новой силой. У Володи есть в собственности 13 гектаров этого рая! Он соскучился по земле. И она уже одичала без хозяина. Ему надо туда!

Место тихое, солнечное, красивое. С востока, севера и запада прикрыто горными складками. Открыто с юга. На покатом безлесном склоне бушует цветущее разнотравье – рви и заваривай душистый чай. Чуть выше в горочку – дубняк. В подлеске – багульник. Ниже, в долине речки – широколиственный лес из осины, ольхи, березы, клёна. По деревьям ползут вверх лианы дикого винограда и лимонника. Вова по осени не брал с собой еду. Пригоршня ягод лимонника давала больше сил, чем обильный ужин.

В самом конце мая Володя собрал семью и объявил всем домашним, что больше он не муж жене. Пусть оформляет развод. Он будет жить отдельно. Из материнского дома уходит. Ни в чьей помощи не нуждается. Машину и мотоцикл оставляет сыну. Брату отдаёт трактор и оформляет доверенность на получение пенсии. Он сообразит, как деньгами распорядиться – детям ли помочь,матери ли, или ему продуктов подкинуть. А сам уходит жить на участок в лесу. Пока в палатке. Попросил брата подвести до места.

Райский участок

С горем пополам по изуродованной весенними ручьями и перепаханной дикими кабанами лесной дороге добрались до «пожизненно-наследуемого владения». Брат высадил из испачканной жирной грязью «Нивы» неуверенно стоящего на ногах землевладельца. Выгрузил рюкзак с консервами и патронами, мелкашку, флягу с крупами, мукой и сахаром, мешок картошки, два котелка, полиэтиленовый пакет с одеждой и инструмент. На взгорке поставил палатку, попрощался и уехал. Пока на неделю. Вова лежал на спальном мешке, подставив лицо теплому солнышку и улыбался! Он вернулся! Вернулся к своей обычной жизни. Пусть в необычных условиях.

Вспомнилось, как раздраженно фыркнула жена, услышав новость о разводе и отъезде мужа, как в голос, не прячась заплакала и запричитала мать. Да, он их не пожалел, но и себя тоже. Решение принято: если дано выжить – выживет. Если не дано – умрёт. Тем более три года, отпущенные врачом, истекли. Время болеть закончилось! Наступило время жить!

Валялся не долго. Стал оборудовать лагерь. Продукты во фляге мыши не достанут. Одежду, мелкокалиберную винтовку и патроны спрятал в палатке. Спальник сложил до вечера. Накрыл палатку целлофаном и принялся оборудовать кострище. Ручей рядом. С водой проблем не будет. Надо принести сухостоя. В низине виднелось несколько высохших белесых осин. Теплая и гладкая осина прекрасно подойдёт для седушки или лежанки. Вова потопал к деревьям. Вокруг них из старой пожухшей травы торчали зеленые крючки папоротника-орляка. Целая поляна толстых ростков на длинных ножках. Одиночные стебли по мере роста делали один вертикальный оборот и заканчивались бугристой головкой с зачатками листьев.

Володя подумал, что надо бы нарвать и приготовить. Он уже сто лет не ел свежего орляка. Спилил осину, обрезал верхушку и сучки. А вот тащить её не получалось. Ноги держали только тело без лесины. Но есть же руки! Вова встал на четвереньки, обнял дерево одной рукой и пополз к поляне. Получалось неловко. Но дотащить сумел. Следующее дерево тащил тоже ползком, но уже за веревку, которую подвязал к ремню и пропустил через плечо. Оказалось удобнее. Так перенес еще несколько сухих белесых стволов. Связал у костра Г-образную лежанку. Обрезки оставил на розжиг. Время, заполненное дома нудным однообразием, здесь пролетело пулей. Вечерело. Роба промокла на коленях и не только. Да, к такой нагрузке он ещё не привык. «Не ссы, Вова», – взбодрил он себя и рассмеялся!

Пора было и перекусить. Нарвал папоротника. Залил водой, выгоняя муравьёв из складок зеленых головок. Разжег костёр. От древесного дыма сладко сжалось сердце. Три года он то больной, то инвалид, то псих. А сейчас всё встало на место. Он стал собой!

Второй котелок с чаем поставил рядом. Посмотрел вверх. Ах, как душевно! Бирюзовое небо с белоснежными облаками, подрумяненными закатом, обрамлялось буйной зеленью молодых листьев поздней весны. Ухо ласкал птичий гомон. Огонь приятно согревал. Никому ничего не должен. Должен только надышаться, налюбоваться. В угли зарыл десяток картофелин. Чай заварил корнями шиповника и небольшой лианой лимонника. Ужинал в сумерках под запахи развешенной у костра робы. А когда лес замолчал и погрузился в сырую непроглядную тишину, уснул и Вова.

После травмы ему стало трудно просыпаться по утрам. Мог храпеть до десяти или одиннадцати часов. И на этот раз, если бы не сорочий крик, проспал бы до обеда. В сопках рано темнеет и поздно рассветает. Спи не хочу! Чего это там белогрудая охранница переполошилась? Володя голяком вылез из палатки. У ручья что-то ухало, чавкало, рычало. Присмотрелся и увидел кабаньи спины. Вот и мясо пришло. Но куда его столько? Володя свистнул. Кабаны мгновенно рванули прочь. Он улыбнулся. Пусть привыкают. Сейчас это и его дом. Спустился к ручью умыться. Мелковат. Надо бы ямку вырыть, чтобы ложиться как кабан в ванну. Или запруду соорудить. Снова вышел на поляну. Обсохнуть под солнышком. Хорошо! Комаров нет и время оводов ещё не пришло.

Что на завтрак? А не соорудить ли кофе в постель? Когда вчера ехали с братом, видел у дороги поляну в жёлтых одуванчиках. Володя натянул просохшую у костра робу, взял рюкзак, лопату и потопал туда. Путь оказался трудным. Стопа плохо находила устойчивое положение на неровном мягком грунте. Приходилось, как эквилибристу, помогать руками и отталкиваться лопатой то от земли, то от воздуха. Вова подумал, что, если бы его кто-нибудь сейчас увидел, принял бы за обкуренного наркомана.

Но добыча стоила потраченных усилий. Корни одуванчика оказались крупными. Видимо, ждали Вову не один год. Накопал целый вещмешок. Обрезал лишнее, помыл в ручье. Снова хворост, костёр. Несколько толстых корней одуванчика закопал, как картошку, в горячие угли. Ой знатная запеканка будет! Один корень почистил, порезал и поджарил до золотистой корочки, потом залил водой и прокипятил. Получился крутой отвар коньячного цвета с приятным запахом! Слил в кружку, добавил сахара, чтобы перебить небольшую горечь и стал наслаждаться утренним напитком… Через полчаса испробовал волшебный вкус запеканки. Ну не жизнь, а сплошной праздник!

Вова мог обходится минимальным. У него была своя жизненная философия. Он полагал, что человек самодостаточен, как и сама природа, дающая ему всё необходимое. Природа мудра и молчалива. У неё нет любимчиков или отверженных. Она одинакова ко всем. И в любой ситуации оставляет человеку шанс на удачу. Только нельзя сдаваться, надо искать и находить выход из любой безнадёги. Законы природы жестоки, но справедливы. Справедливее человеческих. Один из них – бери только своё. Но знай время, когда можно брать. Пропустишь – второй раз не предложит. Возьмёшь чужое – впрок не пойдёт. Всё излишнее – обуза. Питайся тем, что в данный момент произрастает и зреет. Потому что именно это сейчас необходимо телу. А оно – продолжение природы. И ещё – человек не лучше и не хуже любого животного. У него больше возможностей, значит и спросу с него у природы больше.

Вот зачем ему в 90-м году было гнаться за кабаном, когда дома холодильник ломился от мяса? Позарился на чужое, захотел лишнего. Природа остановила, дала подзатыльник. А сейчас, наоборот, делится весенними дарами. Надо будет заготовить папоротника. Отварить и высушить на солнце. Зимой размочил да на маслице поджарил! И одуванчика накопать… Володя усмехнулся таким длинным планам. Зимой … поджарил! До зимы ещё дожить надо. Но папоротника всё же нарвал, отварил и разложил сушится на взгорке.

К вечернему ужину пожаловали гости. На зеленом УАЗике подъехали пограничники с заставы. Двое с автоматами наперевес встали у машины, офицер подошел к костру, представился и спросил:

– Кто такой?

– Да я вас тоже не припомню.

– Предъявите документы!

Вова поковылял в палатку, достал паспорт, подал офицеру.

– Вы знаете, что здесь – пограничная зона. Находиться без разрешения и пропуска запрещено!

– Знаю, командир.

– Предъявите пропуск!

– В таком случае я требую, чтобы вы покинули частную территорию! Эта земля у меня в собственности. Вы не имеете права без моего разрешения здесь находиться! – прорычал взбешенный Вова, протягивая документы на землю.

– Это – приграничная территория. Какая собственность? – замялся офицер.

– Вы, как я просмотрю, ещё молодой, зелёный, ну в переносном смысле. Я здесь подольше вашего живу. И прежнего начальника заставы знал. И должок к вам имею. Вы доложите начальству, что Горленко вернулся и жить будет здесь постоянно!

– Хорошо, я всё узнаю. Не прощаюсь.

Пограничники запрыгнули в УАЗик и укатили. Уснуть Вова уже не мог. Мысленная жвачка истощала мозг, возвращала к картинам прошлого. Ну почему такая несправедливость? Было время, он помогал нарушителей задерживать. Ловил китайцев, промышлявших заготовкой дикоросов на нашей стороне. Сержант-пограничник превратил его в инвалида! А он даже заявления в суд не написал! Они обещали золотые горы, помощь семье – всё похерили, забыли. Не зря, наверное, застава называется «Глухая» – глухи они к нашим бедам. А теперь ещё пропуск им давай, чтобы жить на своей земле! Эх, жаль нет вина. Вова пошел к ручью, разделся и лег в воду. Постепенно пыл стал проходить. Потом обсох у костра, немного успокоился. Окончательно пришел в себя после того, как принял решение сходить на заставу и закрыть этот вопрос раз и навсегда.

Застава «Глухая» была выше по распадку в километрах трех. Вова рассчитывал добраться за пару часов. Но ему повезло. На заставу возвращался наряд на грузовике и Вову подвезли. Он познакомился с новым начальником заставы, который был посвящен только в последние события. Ничего про то, что случилось в декабре 1990 года, офицер не знал. Поэтому слушал Вовино повествование внимательно, но с недоверием. Однако, не спорил. Простился с пожеланием дальнейшего сотрудничества. Однако Вова почувствовал, что для пограничников он – дополнительный повод для беспокойства. И они, наверняка, при удобном случае попытаются усложнить его жизнь. А пока обратно до поляны довезли. Спросили, не нужна ли помощь. Наученный горьким опытом Вова отказался.

Лето 1994 года

1 июня! Праздник. День защиты детей! Вова решил, что его тоже можно отнести к этой категории – ходить только учится, в штаны мочится… Значит, это и его праздник. Надо устроить пир. Утром слышал, как в распадке кричали фазаны. Самки уже сидели на гнездах, а напыщенные самцы перекрикивали друг друга, обозначая территорию. Взял мелкашку. Пошел браконьерничать. Летом стрелять нельзя, но, если хочется кушать, можно одного петушка взять. Фазана хорошо поднимать собачкой, а потом стрелять в полёте. В грузное и неуклюжее тело сложно промахнуться, особенно дробью. А тут другая задача. Выстрелить надо тихо, одной пулей, чтобы не потревожить заставу. Пошел к зарослям лещины. Затаился под дубком. Через некоторое время услышал торопливые частые шажки. Фазан шуршал, расхаживая по сухой листве, но его не было видно. А надо рассмотреть, выбрать именно самца. Чтобы самке дать возможность вырастить потомство. Да и самец крупнее. Вова держал ружьишко наготове. Наконец из зарослей появился красавец-петух с мантией бриллиантового отлива от головы до груди. Вышел на открытую полянку. Вова стал прицеливаться, но вдруг замер от неожиданности. Сверху на фазана камнем упал сокол, накрыл трепыхающегося петуха и вонзил в его острые черные когти. Такого исхода Вова не ожидал. Замер. Сокол разорвал брюхо фазану и стал медленно и методично выклёвывать требуху. Ну чем ни динозавр? Вова неподвижно сидел, пока хватило сил. А только пошевелился – спугнул птицу. Тот улетел, оставив добычу. Стрелять не пришлось. Фазана оставалось почистить и сварить.

На гарнир решил приготовить картошки. Тем более, что мешок с ней покрылся белой щетиной – клубни проросли. А почему бы не сделать огородик? Южная сторона поляны, граничащая с ручьём, была уже перепахана дикими кабанами. Мягкую жирную землю местами надо подрыхлить и всё. Получится грядка. Так и сделал. Картошку перед готовкой чистил, вырезая глазки с ростками, которые рассаживал, постепенно заполняя огород. Получалась безотходная технология. И огород посажен, и брюхо сыто. А главное, летом можно будет лакомиться молоденькими клубнями.

Родилась и ещё одна идея. Если спускаться с пригорка от палатки на восток, попадаешь на заболоченный участок, поросший осокой. Вова решил, что там есть какой-то источник или близкое расположение грунтовых вод. Если в этом месте вырыть яму – получится озерцо. Время есть. Тепло. Вова решил тренироваться и каждый день вытаскивал килограммов по пятьдесят мокрого грунта, расширяя рукотворный водоём. Вова представлял, как в августовский зной будет лежать в бассейне. Но его опередили. Теплую ванну облюбовала древесная лягушка. Маленькая, ярко-зеленая с черными пятнышками у глаз. Жир от неё китайцы ценят не меньше женьшеня. Трогать не стал. А через несколько дней водоем превратился в лягушачьи ясли. Квакша отложила мелкие шарики икры с черными точками посередине. Каждый день Вова наблюдал метаморфозы, происходящие с икринками. Они увеличивались. Черные точки начинали двигаться, превращаясь в малюсеньких головастиков, которые потом заполнили водоём. Хорошо прогретая вода стала цвести. Головастики прятались в тине, росли, обзаводились ножками. Вова ухмылялся, ведь скоро запрыгают, уйдут на деревья. Интересно, как они будут воспринимать его? Как папу? Было смешно. А ведь лягушата вырастут и снова вернутся в этот водоём, чтобы откладывать уже свою икру.

Вова знал, что древесные лягушки – самые лучшие синоптики. Они – ночные животные. И кричат тоже лишь в темноте. Днём прячутся на деревьях. У них на кончиках пальцев есть маленькие, но очень надежные влажные присоски. Поэтому лягушка может передвигаться по гладкой поверхности даже верх ногами. Но если они выходят днём и начинают громко квакать – жди перемены погоды и скорого дождя, даже если на небе пока ни облачка. Так Вова обзавёлся собственным метеоцентром.

Обычные лягушки тоже могут удивить. Вспомнил Вова, как пошел он в апреле на перелётную дичь. Утиная охота интересна по-своему. В утку попасть не просто. Главное – угадать траекторию её полёта. А она – непредсказуемая. Такой воздушный заяц. Стрелять надо, целясь на 3-4 метра впереди птицы. И успеть выбрать селезня. Шел Вова вдоль низины и услышал что-то вроде клёкота. Впереди было болотце. Непонятный звук доносился оттуда. Видимо, птицы налетело много, если за несколько десятков метров слышно довольное курлыканье. Приготовил ружьё и, ожидая встречи с пернатыми, стал подходить ближе. Какого же было его удивление, когда он увидел «кипящее болотце», переполненное лягушками. Те из них, которые сидели по берегам – курлыкали, как журавли. Лягушки, услышав охотника, прыгнули в воду и разом замолчали. Болотце стало абсолютно спокойным. Тогда Вова поразился лягушачьей дисциплине и сноровке!

Молва об отшельнике стала доходить до его старых товарищей. Они появлялись неожиданно, но всегда с нужными подарками. Привозили продукты, патроны, тару для дикоросов. Но глобально в Вовиной жизни всё оставалось по-прежнему. Он так и продолжил жить в выцветшей палатке. На питание не жаловался. Хватало круп, консервов. А хлеб пек сам. Ставил дрожжевое тесто, потом смазывал маслом или салом котелок, закапывал его в угли, накрывал все листом железа и через полчаса лакомился свежим хлебом. Закваску периодически молодил, добавляя муки и сахара, чтобы она всегда была под рукой.

Если ожидал гостей, готовил пирожки. В качестве начинки использовал картошку, крапиву, ревень. Из последнего варил кисель. Крахмал делал из картошки: натирал несколько клубней, отжимал сок и выливал в подслащенный отвар ревня. Потом мешал и кипятил. Получалась вкусная штуковина. Да и натертая отжатая картошка шла в дело. Добавлял в неё яйцо, муки, перемешивал и жарил драники. Крапива у Вовы была в особом почёте. Её бриллиантовая зелень не только украшала жареную картошку, но и придавала ей необыкновенный вкус! Нарезанную крапиву добавлял, когда картофель был уже готов. Потом накрывал всё крышкой и ждал минут пять. А ещё из крапивы получался обалденный зелёный суп с тушенкой или сайрой. В углях делал запеканки из корней одуванчика, лопуха, рогоза. Такого ни в каким ресторане не попробуешь!

Сезон июльских дождей пережил нормально, сделав настил из сухостоя, обкопав и присыпав края палатки. От дождя соорудил небольшой навес из листа железа под дубком, чтобы можно было разводить костёр в ненастье. После ливней ручей Гремучий превратился в Гремучего змея и основательно обкусал дорогу. Поэтому в дожди никто не приезжал. Даже брат не приходил разведать: жив ли таёжник?

Но это Вову мало беспокоило. Больше тревожило то, что с пограничниками жизнь не складывалась. Они наведывались с завидной регулярностью. Раза два в неделю на поляну заезжал УАЗик, особенно, если у Вовы кто-то гостил. Проверяли документы, предупреждали о необходимости получения пропуска. Соседнюю сопочку облюбовал наряд. Оттуда хорошо просматривалась вся поляна. Однажды Вова не выдержал и спросил, почему за ним ведется такое тщательное наблюдение? Он живет перед системой. Через КСП не ходит. Что случилось? Оказалось, поступил «сигнал», что через его участок перебрасывают контрабанду китайцам. Речь шла о сушеном трепанге. Ну что тут скажешь – парализованный контрабандист! Как оправдаться, что ты не преступник, Вова не знал.

Наступил август. На огороде стала жухнуть картофельная ботва. Володя уже подкапывал молодые клубни. Зрели помидоры. Но их надо было успевать собирать до фазаньей поклёвки. Пернатые полностью игнорировали зеленые ягоды, но как только на помидоре начинал краснеть бочок, они появлялись из чащи, продалбливали кожицу и выклёвывали семена. Вова беззастенчиво пользовался этой слабостью гурманов. Когда кончалась тушенка, он переставал собирать красные помидоры, брал в руки мелкашку и ждал, замерев на лежанке под солнышком. Бил петухов. Курочек с молодыми длинноногими и неуклюжими цыплятами не трогал.

Ходить за лето Вова стал увереннее, быстрее. Но силы в ногах было мало, а стопами он вообще практически не мог нормально двигать. Они просто шлёпались о землю. Чтобы фиксировать их в нужном положении Вова туго перетягивал их портянками и надевал сапоги. Так было надежнее. Но в лесу часто оступался, заваливался.

После дождей наступило время тропической жары. Через распаренную землю стали прорываться грибницы. Сначала пошли белые грибы. Огромные коричневые шапки покрыли сопку. Вова собирал, варил и ел от пуза. Часть мариновал. Молоденькие, небольшие, красивые грибочки нарезал тонкими пластинами и сушил.

Через пару недель белый гриб отошел, но проявились ярко-рыжие лисички. Они покрыли крутой южный склон небольшими семейками, которые жались к дубовым стволам. Поэтому собирать их было сложнее. Но если другие грибы надо варить, то лисички съедобные и в сыром виде. Вова находил гриб покрупнее, почище, обтирал от остатков земли и ел, наслаждаясь сочной и немного островатой мякотью. Но особенно ему нравились лисички, обжаренные с луком. Грибы пускали белесый сок, сами оставаясь ярко-желтыми. Вова вываливал грибное жаркое в котелок с отваренным рисом и целый день отмечал праздник живота грибным пловом!

За лисичками наступила пора груздя. Гриб рос на той же сопке. Только на самой вершине. За день Вова набирал пару вёдер. Собранное вываливал в ручей, чтобы груздь отмок в проточной воде. Через несколько дней разводил костер и переваривал грибы. Потом горячими закладывал в бочонок, пересыпая солью, стеблями дикого перца и душистых трав, которые рвал на поляне. Когда белый груздь стал отходить, Вова наткнулся на поляну оранжевых груздей, росших среди багульника. Срезал один – из него ручьем потёк млечный сок. Гриб молокан! Тот же груздь, но с особым вкусом. Сочный и плотный. Его надо будет засолить отдельно. А потом на тарелочку, покрошить лука и залить постным маслом. Пальчики оближешь!

Ближе к концу августа Вова как-то с грибами возвращался домой. Идти прямо вниз он не мог. Стопа не держала крутой угол склона. Поэтому шел, как парусник против ветра, галсами или длинным серпантином, постепенно спускаясь с вершины. Вдруг услышал посторонний шум в стороне лагеря. Толи что-то звякнуло, толи сломалось. Кто-то посторонний хозяйничает. Вова подал голос, сел на пятую точку и стал сползать по крутому склону. Этот способ спуска он называл «на лифте». Добравшись до лагеря, понял, что спугнул добровольных помощников, которые перекопали огород и почти убрали картошку. Урожай унесли с собой в желудках. По оставшимся следам стало понятно, что пообедала целая кабанья семья.

Эх, надо было картофель раньше собрать. Жалко, что помидоры им тоже понравились. Вот она – зона рискованного земледелия. Прямо в зверином доме. И хозяева устанавливают свои порядки. Правильно говорят китайцы: «Поселился у горы, живи горой!». А если разобраться – зачем ему огород? Хватает всего и так. Вот скоро виноград созреет. Год урожайный. На лианах вдоль ручья висят кисти, плотно набиты ягодой. И лимонника будет много. Вова так успокаивал себя, собирая остатки урожая. Набралась сетка мелкой картошки. Хорошо! Копать не надо!

Четвероногие гости и раньше заходили в лагерь. Первой с Вовой познакомилась любопытная лиса. Сначала он встречал её помёт на заметных местах – то на колодине, то на камне. А потом увидел рыжую у взгорка в метрах пятидесяти. Она мышковала. Сухую и солнечную поляну давно облюбовали мыши и змеи. Володя считал, что змеи сами норы не роют. Поступают как черные риелторы. Летом расползаются по сопкам, греются на каменистых склонах, прячась от хищных птиц, а ближе к осени вползают в мышиную норку, съедают хозяйку и селятся там на зиму. Лиса тоже была не прочь полакомиться серым хвостатым пирожком. Она уже выследила мышь, была готова к решающему прыжку, но увидела Вову. Отреагировала неожиданно – проигнорировала хозяина поляны. Он улыбнулся ей и мысленно пожелал удачи. Лисья охота прошла успешно. Вова решил, что с лисичкой у него установлен контакт.

А вот с секачом он побеседует зимой, в сезон охоты. По звериным следам Вова знал, что рядом живут зайцы, ходят косули. С северо-западной стороны сопки обитает енотовидная собака. Звериной норы он ещё не нашел, а вот на её «уборную» наткнулся. Свой помет зверёк никогда не закапывает, оставляя всегда в одном месте. В результате получается удобренная полянка.

Живности хватает и это надо учесть. За лето насушил грибов, папоротника. Мешок картошки во флягу с продуктами не затолкаешь. Надо делать лабаз. Выбрав дубок с тремя стволами, идущими от одного корня, на высоте роста Володя связал основу, на которую наложил палок. Получился настил. Таким же образом повыше сделал подобие крыши. Обложил корьем. Получилось сухое место для провизии. Ни мыши, ни кабаны не страшны. Разве что полосатые бурундуки заскочат. Но им и без того хватает желудей да лещины.

Была у Вовы одна неразрешимая проблема. Весь сухостой, который рос поблизости, он за лето использовал. Готовил пищу на костре, сушился, грелся вечерами. А скоро осень и зима. Правильно говорится, что лес боится не того, кто много берет, а того, кто часто ходит. Потихоньку, потихоньку – и сухостоя рядом нет. Надо начинать готовить дрова. Спилить живое дерево рука не поднимется. Да и не дело это – превращать райское место в пустыню. Придется таскать валежник с соседних сопок. Ну, ножки, держитесь! Вова стал готовить поленницу на зиму.

Сентябрь начался с жарких сухих дней. Трава стала сохнуть, желтеть. На шиповнике покраснели ягоды. Володя собирал их с помощью приспособления, которое сделал сам. На конец металлического совка прикручивал кусок доски с часто набитыми гвоздями. Такой «теребилкой» проводил снизу вверх по кусту шиповника. Ягоды отрывались, собираясь в совке. Потом высыпал их на полотно. Сушил, а потом заваривал. Получался густой ароматный настой. А ещё из шиповника готовил что-то, похожее на кашу. Отваривал ягоды в воде, протирал через мелкое сито. Колючие зёрнышки оставались сверху, а нежная кашица падала в котелок. Добавлял туда немного сахара и уплетал за обе щеки!

Созревал и виноград. В Карантинной пади этой ягоды особенно много вдоль Гремучего ручья. Находить его легко. Резные листья в разных оттенках красного были видны издалека. А вот доставать сложно. Лиана взбирается по деревьям вверх, иногда переходя с одного дерева на другое. Ягоды большей частью располагаются ближе к вершине, но и на уровне человеческого роста хватало. Вова собирал ягоду, засыпал в пластиковые контейнеры, добавлял немного воды и сахара и оставлял бродить на солнце. К холодам должно было получиться молодое вино. Будет чем греться зимой.

Холод, голод и движение

К концу сентября ясень стал сбрасывать ярко-желтые листья. Вечерами становилось холодно. Потом посыпался лист с березы, вяза. Только дуб оставался в пожухлой прическе, которая продержится до следующего мая. Володя сначала спал на лежаке у костра, который заправлял бревнами потолще, чтобы подольше горели. Над лежаком под углом к земле натягивал брезент, отражающий тепло и защищающий спину от холода.

В октябре брезент уже не спасал. Приходилось допоздна палить костер. Потом Володя убирал угли, кострище застилал железным листом и в спальнике укладывался на покрытую тряпьем металлическую простыню. Сверху укрывался брезентом. Если случалось ненастье, перебирался в палатку.

Затем решил обогревать брезентовое жилище изнутри. На костре нагревал каменные валуны и закатывал их на ночь себе под бок. Возиться с камнями было тяжело, да и тепла от них хватало ненадолго. Тогда Вова совершил открытие, которое гарантированно спасло от холода: когда костёр почти перегорал, собирал мерцающие жаром угли в алюминиевую флягу, плотно закрывал её и клал рядом с собою. С завернутой в тряпки «толстушкой Фаей» ему спалось уютно. Мыши тоже мерзли и по ночам подползали к Вове погреться. Их вошкотня под боком мешала спать. Он нащупывал их руками и выбрасывал из палатки. Чем холоднее и ветренее становилась погода, тем больше мышей приходило в гости и тем чаще Вову посещали мысли о предстоящей зимовке. Палатку продувает. Тепло уносится с ветром. Надо стенки утеплять и как-то постоянно топиться. Но летняя палатка для этого не приспособлена.

И тогда Вова решил строить землянку. Под сопкой был обсыпной мягкий грунт с плоскими камнями песчаника. Земля ещё не замерзла и легко копалась. Все силы Вова бросил на стройку. Рыл лопатой, когда натыкался на камни – руками. Яма получилась глубиной в рост. Прорыл и траншею для входа. Молодым ивняком укрепил стены изнутри. Сверху два наката стволов сухих осин и дёрн надежно закрывали блиндаж. Вход занавесил брезентом. Сделал лежанку. Из плоских камней соорудил подобие печки с дымоходом, которую обмазал глиной из ручья. Получился скорее камин, чем печь. Но источник тепла был гарантирован. Прогретые огнём очага камни держали тепло в помещении. Трубу на ночь затыкал тряпкой. А толстушка Фая согревала постель. Но возни с ней было слишком много. И Вова решил действовать по принципу: «Баба с возу, кобыле легче». Выложил из песчаника горизонтальный участок для дымохода в два колена. Получилась теплая лежанка – кан. Вопрос об отоплении был закрыт уже окончательно.

В начале ноября Вова с кружкой молодого виноградного вина праздновал новоселье! Преимущества землянки впечатляли. Спрятанная в земле, она не боялась основной зимней беды – пронизывающих ветров. Вторым преимуществом было то, что она не могла загореться и её можно было смело отапливать и оставлять с углями. Он изумлялся сам себе. Да разве живя с родственниками он смог бы столько сделать? А здесь его сама жизнь заставляет работать до изнеможения. В других условиях стал бы себя жалеть. Тут пожалеешь – подохнешь. Вот и приходится жить на полную катушку по принципу: «Для мужчины наслаждение – холод, голод и движение!».

Если Вова нормально переносил холод, то картошка не смогла следовать принципам такого образа жизни и стала подмерзать. Оказалось, что такая она ещё вкуснее – слаще. Особенно хороша с солёными груздями. Но чтобы не переморозить её, Вова часть оставил на еду, а часть сложил в сетку и опустил в ручей, в котором выкопал яму. Пока вода не замерзнет, картошка тоже будет в порядке. До нового года он её съест.

Вскоре выпал первый снег. Снег! В юго-западном Приморье его мало, поэтому снегопад всегда праздник. С серого неба летят мохнатые мушки, устилают всё вокруг, очищая весь мир. А если ещё задрать голову кверху – то кажется, что поднимаешься в небо, пролетая мимо снежинок! Случались в Приморье целые зимы без снега с леденящими душу промозглыми ветрами. Лопалась от холода земля и промерзала так, что гибли садовые деревья. А тут навалило сантиметров двадцать пять! Красотища! Сопки белоснежные.

Всё бы ничего, да вот температура ночью упадала примерно до минус двадцати. А с дровами выходила засада. По снегу забираться на сопку Вове было сложно. Но деваться некуда, и он шел, набирал хворост, а обратно сползал с вязанкой.

Приморский климат имеет свои законы. Сегодня потянул зюйд-ост с моря, выпал снег. Завтра жди, задует норд или чаще норд-вест. Так и вышло. С утра подул сильный северо-западный ветер. Мело так, что подветренную сторону сопки с землянкой завалило снегом полностью. Вова радовался дополнительному утеплителю. Но жизнь не останавливалась. Приходилось таскать с сопок дрова, готовить пищу, ежедневно стирать в ручье штаны. Ведь физиология тоже реагировала на холод. Продуктов оставалось немного. Но дорогу перемело и мало вероятно, что в такую погоду кто-нибудь к нему прорвётся. Володя утро просиживал у каменного очага. А когда солнышко согревало округу, выходил и брался за работу. Ходил в дубняк за дровами – собирал сухостой, валежник.

В декабре подъехал Борис на лошади и с ружьём. Привез крупы, муки, шмат сала.

– Боря, куда столько продуктов!

– Тебе, Вова, сейчас калории нужны чтобы согреваться!

– Спасибо, заходи в гости.

Боря похвалил товарища и за землянку, и за полный лабаз. Удивился его трудоспособности и умению так ловко выходить из трудных ситуаций.

– Вова, да ты – настоящий герой! – пошутил Борис.

Володя тоже отреагировал смешком:

– Что для нормального человека – работа, то для лентяя – подвиг!

Попили чайку с лимонником. Гость поведал, что охотники по первому снегу тропили зверя на Паровозной. Увидели следы, похожие на тигриные.

– А как узнали, что тигриные?

– Снег неглубокий, отпечаток хороший – пятка и четыре пальца без когтей.

– А размер пятки какой?

– Примерно сантиметров десять-двенадцать.

– Похоже взрослый тигр. Он здесь каждую зиму и раньше появлялся. Проходил по хребту вдоль системы. Куда уходил – не знаю. Но здесь не зимовал. И летом его не видно. Маловато ему тут пищи.

– А ты хотел бы взглянуть на следы? Может и саму кошку увидим.

– Не дойду я, Боря, до Паровозной.

– А я тебе лошадку подогнал!

– Тогда я согласен!

– На обратном пути, если повезёт, мяса возьмем.

Вова собрался, и они пошли на Паровозную – Вова верхом, Боря на своих двоих. На первом снегу были хорошо видны следы обитателей Карантинной пади. Вот кабаний след: сбоку от отпечатка копыта на снегу виднеется след пальцев-пасынков. Вот появляются ещё следы, поменьше. Разрыт лиственный опад. Тут побывала целая семейка. Собирали хрюши желуди.

А вот ровный след неспешно передвигающейся косули. Лунка изящнее, меньше. Но вот что-то её насторожило. Она замерла. Глубокий след отталкивания. Приземление через несколько метров. А дальше косуля перешла на бег. Следы от всех четырех копыт располагаются близко друг от друга. Бежала из распадка в сторону каменистой осыпи.

Боря предположил, что след свежий, сегодняшний. Вова слез с лошади, наклонился над следом, подул, а потом попробовал наощупь.

– Борис, ты не прав!

– Это почему?

– Сначала хочу тебя послушать.

– Смотри, выброс снега вперед. Комочки лежат отдельно, не расползлись. Значит, солнце на них долго не светило. Раз. След не деформирован, не оплыл. Два. Получается, что след – свежий!

– Да, выброс смотрится, как свежий. А если подуть, то комочки не разлетаются россыпью! Они спаялись друг с другом. А с настом нет. О чём это говорит?

– О чём?

– На них долго действовал холод, а солнце их ещё не подплавило! Края следа не рыхлые – они не сдуваются. Значит, они подмерзшие. Опять же – действие холода. Потрогай!

– Выходит, следы вчерашние?

– Да, следы со вчерашнего вечера!

– Ну ты, академик!

Подняться на Паровозную можно с разных сторон. Самый лёгкий путь – северный, со стороны голубичника. Наверное потому, что голубичник находится на высоком плато и оттуда создаётся впечатление, что Паровозная – невысокая сопочка. С востока подъем пологий, но более длительный. Западный маршрут самый короткий, но и самый трудный. Западные склоны Паровозной представляют из себя нагромождения скал. Вова любил эти величественные и дикие места. Можно было бы обойти подножье и двинуться с востока, но надо помнить, что у тигра своя тактика. Вова знал, что хищник предпочитает ходить по высоким местам, где хороший обзор. Ему надо выслеживать добычу. Поэтому он пойдёт именно по скалистому хребту, чтобы контролировать оба склона сопки. Тигр не любит буреломы, глубокие сугробы. Выбирает путь по «выдулам» – местам, где ветер сдувает снег с почвы. А это как раз вершина, гребень кряжа. И ещё тигр любит человеческие тропы. Его шаг в спокойном состоянии совпадает с человеческим, и поперечное расстояние между конечностями примерно такое же. По вершине шла охотничья тропа. Вова предложил идти по ней.

Переходя с кряжа на кряж, вышли на основной хребет. Наверху снег лежал с подветренной стороны. Сам гребень был чистым. Как тут рассмотришь след? Стали подниматься к геодезическому знаку на самой вершине Паровозки. Впереди справа от тропы стоял засохший дуб. В нём было что-то необычное, что привлекло Вовино внимание, но ещё не дошло до его сознания. Дерсу Узала про такие моменты говорил: «Глаза есть, а понимай нету». Вова направил лошадку к дубу. Есть!

На стволе дуба виднелись крупные царапины. Упавшая кора лежала на снегу. Она и привлекла Вовино внимание. Дуб просто так с корой не прощается. Надо постараться её оторвать. А тут на свежем снегу столько тёмной трухи. Рядом с деревом были следы. Свежие! Тигриные! Понятно, этот дуб – маркировочное дерево. На нём зверь оставляет царапины и делает метку мочой. Своеобразные вешки для звериной ориентировки.

Следы имели почти идеальную округлую форму. С одной стороны следа хорошо просматривалась овальная пятка, а перед ней – четыре пальцевых отпечатка.

Следы были разного размера. Один след был больше другого сантиметра на три.

– Ну, Боря, давай! Что ты скажешь? – Володя показал на отпечатки.

– Вова! Это тигр! Четыре пальца, значит не медведь. У мишек отпечатывается пять пальцев. И стопа продолговатая.

– Хорошо. А почему это не леопард? Они же здесь обитают!

– Так, у леопарда след меньше – 8 сантиметров в диаметре. А тут больше.

– Отлично. А ещё у леопарда следы немного вытянутые, а тут идеально округлые. Тогда последний и самый главный вопрос: сколько было животных?

– Двое. Самец и самка!

– Почему это?

– Вот – след большой, а вот – поменьше.

– А посмотри сюда. Видишь, зверь пошел дальше и хорошо видно, что на большом следе есть отпечаток маленького.

– Ты хочешь сказать, что это самка с детёнышем?

– Боря, ты не прав! Это одно животное. Тигр- самец.

– Это почему?

– Потому, что у тигра лапы разные. Передние шире, задние уже. А это он шел, ступая след в след. И выходит, мы идём за ним. И ты прав, следы свежие. Россыпь сдувается. Ямка не промерзла. Рискуем мы, Боря, рискуем. Зимой надо, как говорят охотники, «тропить тигра в пяту».

– Не умничай.

– То бишь, идти по следу в противоположном от движения тигра направлении.

– Спорить не буду.

Отправились в обратный путь. Живности вообще не встретилось. Неужели она чувствует приближение хищника? А тот шел, как заправский пастух по ходу движения стада свиней. Внизу в лощине виднелись следы кабаньего рытья. Кабаны по распадку уходили в Голубичную падь. Видимо, тигр шел за ними туда же. На перевале они должны были встретиться…

По дороге на участок Боря сетовал, что вернулись без мяса. Но Вова по этому поводу не беспокоился. Фазанчика он всегда снимет, а дареного сала ему надолго хватит.

К новому году мороз стал трескучим не в переносном, а буквальном смысле. По ночам от холода трещали деревья. Ручей перемерз. Володя рубил прорубь, которая к утру затягивалась льдом. Рубил новую. Потом стал прикрывать прорубь настилом. Для мытья и стирки воду грел в ведре. Согревался, когда ходил за дровами. Но с грузом пока ходить так и не мог. Продолжал ползать по снегу с вязанкой хвороста или дровиной. Дни, похожие один на другой, пролетали быстро. На зимние каникулы приехали дети. Сын получил права и на «Ниве» привез сестру. Из машины вышли какие-то отстраненные, а когда увидели, что отец живет в очень трудных условиях, потеплели. Украсили куст лещины. Открыли шампанское. Приготовили шашлыки. Поздравили отца, покатались на санках и уехали. Вова с улыбкой вспоминал свою беседу с удивленными детьми.

– Папа, как ты вообще здесь выживаешь?

– Я же инвалид. А инвалиды на многое способны!

– Знаешь, отец, мы с сестрой на тебя просмотрели и запутались: а кто же из нас инвалид? Мы, наверное, большие инвалиды, чем ты: и по возможности выжить, и по умениям.

Рождественские морозы сменились оттепелью. На солнцепеке Вова раздевался до трусов и загорал в затишке. Ну чем не Куршевель? А он бы там со своим накаченным спортивным торсом смотрелся здорово! Эх, не устояли бы европейские девчата перед таким голубоглазым русоволосым красавцем! Но пока в теплые дни Володе приходилось вытаскивать из землянки тряпье, выбивать и просушивать. Да устраивать постирушки. Потом пришли крещенские морозы. Но их перенес легко, ведь прошел китайский новый год, значит уже начиналась весна. Вон и лес цвет меняет. Верхушки берёз стали приобретать фиолетовый оттенок. А ивняк вдоль ручья – красноватый. Снег становился твердым, оседал за день. Ручей то там, то тут вырывался из ледяного плена и устраивал разливы.

В марте самое удобное время побродить по сопкам. Трава полегла от зимнего снега. Болота подмёрзшие. Ходить можно везде и легко по любому бездорожью. А можно и по набитым звериным тропам. И клеща нет. Вова стал выбираться в лес. Он уже мог целый день провести на ногах. Порой удивлялся: неужели болезнь отступает? Или просто действует принцип Мессинга – ты выздоровеешь, когда начнёшь умирать?

И тогда Вова решил испытать себя. Поставил цель дойти до пади Сысоева и обратно. Это на восток от участка через небольшой хребет километров пять в одну сторону. «Испытания пройдены успешно», – рапортовал он себе вечером. Правда устал чертовски и потратил целый день. Но на хребет поднимался, и спускался на своих двоих. Значит, они за зиму окрепли. Ох, удивятся врачи в госпитале: откуда такой неожиданный прогресс?

Так и получилось, при очередном освидетельствовании Вову крутили и так, и сяк. Ну что превратило лежачего инвалида в такого ходока? А он смеялся и твердил: «Голод, холод и движение!». Но стопы ещё оставались непослушными. Врачи порекомендовали специальную обувь. Вова заказал себе ортопедические сапоги, которые стоили ему целой пенсии, но укрепляли голеностоп и давали возможность более устойчиво передвигаться. Апрель Вова встречал снова на участке, но уже в современной обуви.

Первым живым существом, которое встретило его дома, был полосатый бурундук. Он радостно перебегал с дерева на дерево, показывая Вове, что уже вышел из зимней спячки, покормился осенними запасами и рад видеть лесного друга. Найти норку бурундука – дело очень сложное. Эти быстрые животные в случае опасности в нору не бегут, наоборот, отводят от неё. Они даже землю при рытье жилища относят подальше от входа, закладывая её за щечки. А сами норы у них длинные с несколькими камерами. В одних они хранят запасы. Другие покрывают листвой вперемешку с травой и используют для спячки, а в третьих – устраивают уборные. Запасы провизии делают большие. Иногда даже медведи не прочь разрыть «рундучок-бурундучок», чтобы полакомиться запасами лещины, желудей, зерен растений. Бурундуки с осени сортируют и сушат заготовки, чтобы они сохранились до их пробуждения. Просыпаются тогда, когда солнышко достаточно прогревает землю, и начинают жрать! И только после выхода из зимнего истощения сами выходят из норки и резвятся. Самочки устраивают пересвист, привлекая самцов. Похоже, что встречающий – самец. Не свистит, в поиске. Его даже Вова интересует.

Понаблюдав за бурундуком, устроившемся на дубке, Вова решил испугать его. Он стал греметь пустой консервной банкой, в которую положил камешек. Но ритмичный звук сильно заинтересовал полосатика. Он вылез на ветку поближе к ударнику и с нескрываемым удивлением, повернув голову набок, стал ждать продолжения. Вова изгалялся в ритмах, сопровождая их зажигательным танцем. Бурундук оказался благодарным зрителем и терпеливо досидел до конца представления, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Только полетевшая в его сторону банка заставила покинуть зрительный зал.

Весна вступала в свои права. Сначала сопки украсил розовый багульник.

А потом все пошло своим чередом. Зацвела верба. На черемухе и березе стали набухать почки, а манжурский орех «заплакал» – с надломов побежал сок. Вова сделал насечки на нескольких стволах ореховых деревьев и поставил банки, в которые дружно капал сладкий напиток с запахом йода. Клён и орех – первые деревья, с которых уже в марте собирают сок. Потом начинал «течь» ясень. Но его приторный сок Вове не очень нравился. А ближе к маю уже береза радовала таёжника. Собранный сок пил, а остатки заливал во фляги. Туда бросал пережаренные сухари и оставлял в прохладном месте у ручья. Получался изумительный квас, которым наслаждался до июля! Со временем квас приобретал резкость и немного пьянил. Но гостям очень нравился!

В конце марта приехал брат на тракторе с телегой и сын на «Ниве». Они были довольны, что Вова прошел испытание, которое сам себе учинил. Зная его беспокойный характер, брат решил опередить события:

– Вова, «Беларусь» пусть у тебя будет. Надо– плуг навесишь, огород вспашешь, в поселок приедешь.

– А где я солярку возьму?

– В телеге бочка. Двести литров. Хватит на долго. И всё не пешком шарахаться.

– Ну, спасибо. Тогда я свое поле распашу под зерно.

– Хорошо. А чем сеять будешь?

– Спроси, может быть, кто поможет семенами. Моя земля и обработка. Урожай пополам.

– Семен спрашивал. Ты поле паши, а он через неделю подъедет с сеялкой и семенами.

Через неделю поле было засеяно. Перепачканный маслом и пропахший соляркой Володя с наслаждением возился с трактором. Семен помимо сеялки и семян приволок ещё и несколько ульев с пчёлами. Мол, всё равно сидишь в лесу, посматривай за мухами. И жизнь послаще будет. Договорились, что по лету и покос вместе устроят. Семену коровам сено надо. Вова почесал затылок и выдал новый прожект:

– Сёма, а ты коров пасешь?

– Больше мучаюсь, чем пасу. Сейчас пастуха не найдёшь. Выпасов толковых нет. С огородов металлические столбы и проволоку поворовали на металл, всё разгорожено. Боишься, чтобы бурёнки неустроили потраву. Достали уже пустые хлопоты.

– А ты мне их перегони. Они отсюда никуда не уйдут. Травка здесь волшебная. Один раз её попробуют – другой не захотят. Да и пасти не надо. Самопасом можно обойтись. Бычки за лето в слонов превратятся!

– А как же мне коров доить?

– Ты уж выбирай, или время, или молоко.

– Для меня сейчас важнее время.

– Ну вот и лады. Будешь раз в неделю приезжать за гостинцами.

В конце мая Семён пригнал рогатое стадо из шести голов и кобылу Чайку с конем Айсбергом. Помог сделать загон для скота, кормушки. Да завез несколько мешков зерна. И спокойная жизнь у Вовы закончилась. Зато появилась возможность ежедневно пить молоко. На лошадке он пригонял стадо. На тракторе бороздил поле. Но вся живность была на самообеспечении. Загон Вова не закрывал.

В июне друзья привезли Вове вагончик.

– Зачем он мне?

– А если гости приедут? Где ты их размещать будешь?

– Понял, жду гостей. А вообще-то мне нужны помощники.

Жизненный водоворот засасывал всё глубже и глубже.

Ближе к сбору урожая Вова понял, что сам хозяйство не вытягивает. И не по причине болезни, а из-за нехватки времени. Стал наезжать в посёлок, приглашать работников. Но жить в полевых условиях никто не соглашался. Однажды в поселке Вова случайно встретил какого-то «обдолбленного» и почти невменяемого парня – Женьку Банного. Заговорил с ним. Тот пожаловался на судьбу: родители пьющие, дом в запустении, работы нет, есть нечего. Приходится металлом промышлять, по огородам картошку воровать, да по летним кухням консервы тырить. Вова пригласил его к себе с условием, что ни пить, ни гадостью баловаться не будет. Женька согласился. А на утро, проснувшись в вагончике среди леса, сначала сильно пожалел о пьяной сделке. Но Вова пообещал, что пока придётся поработать за еду, а после продажи урожая он с Женей рассчитается сполна. За неделю жизни на свежем воздухе у работника проветрились мозги и ему стало нравиться верхом на Айсберге мотаться по лесу, возить валежник на тракторе, работать на косилке. А больше всего нравились ему летние вечера, когда дядя Вова у костерка за кружкой чая рассказывал о своих таёжных приключениях:

«Пошли мы, Женька, раз на сплав по Кеме. Это речка на северо-востоке Приморья. Добраться до неё не просто. Сначала через Уссурийск и Дальнегорск до Тернея. Пятнадцать часов на автобусах! Потом автостопом до села Малая Кема. Там находишь водилу с грузовиком и в кузове с ветерком в верховья реки! Места дикие, тайга сказочная! Мы когда приехали на поляну, думали одни будем. Нет, туристов много. Сплавляются друг за другом! У нас был надувной катамаран, а это два надувных поплавка с рамой между ними. Ну привязали мы вещички и пошли по речке вниз.

В верховьях она небольшая и неглубокая. Но течение быстрое. Постепенно набирает в себя протоки с гор и становится полноводной. Русло пробивается среди скалистых горных выступов. По берегам тайга дремучая. Хорошо, вольно! По утрам туман стоит чуть ли не до обеда. Был с нами один парень Клементий. Спортивный, крепкий. Девки по нему с ума сходили. Как сейчас говорят «крутой». И вот вышли мы на порог, кажется, он назывался Труба. Там река уходит влево и делится на 4 протоки. Основной слив идёт по левой протоке. Ну мы по ней и пошли. Зашли в скальный коридор. А он всё сужается и сужается. Катамаран почти бортами о скалы трётся. Вода несётся вниз с такой силой, словно закипает. Нас чуть ветром не сносит. И тут Клементий как заорёт: «Чалься! Стойте! Я выхожу!». Ему кричат, чтобы не дурковал. И вот уже мы на выходе из каньона. Протока стала расширяться и течение ослабевать. И тут видим, что по центру струи находится «ши́вера» – полупритопленный острый камень. Выгребать надо, иначе распорет баллон. Работать надо всем. А Климентий увидел, что вышли из скал и рядом плёс – бросил весло, прыгнул в воду и поплыл к правому берегу. Там сверху шла дорога. А бросать весло на сплаве – примета очень плохая. Мы налетели на камень, порвались, потеряли мешок с продуктами. Потом остаток дня клеились, качали и вязали катамаран. А Климентий благополучно сел на попутку и был таков – уехал домой, даже не дожидаясь нас в конце маршрута. Потом с ним никто из нас никогда не здоровался. А мы почти 3 дня ничего кроме травяного чая и грибов не ели. Я жевал кусочек вяленого мяса, которое у меня в походах всегда с собой на «черный день» в нагрудном кармане. Пожевал, пожевал, как жвачку, слюну проглотил, а кусок опять в карман до следующего перекуса. С тех пор всегда, когда ухожу в лес, беру с собой кусочек вяленого мяса».

Женя ни разу не видел ни Кемы, ни катамарана, ни порогов, но благодаря дяде Вове уже разбирался в таких понятиях, как у́лово, бочка, стоячая волна. А ещё он запомнил, если горная река на повороте ударяется в отвесный скальный берег – это прижим. У берега река дыбится, поднимается в уровне – это отбойный вал. То есть, возникает ток воды от скалы, который отталкивает от берега катамаран, затянутый в прижим. А вот если прижимной берег подмыт и в нём имеется грот или подводный «карман», то вода с поверхности уходит туда, вглубь. Возникает затягивающее течение с поверхности ко дну. Такие прижимы наиболее опасны. Их не просто обнаружить, а вырваться – сложно. Самый главный признак прижима-убийцы – отсутствие отбойного вала у берега на крутом повороте реки. Такие прижимы надо обходить.

Эх, Жене тоже хотелось сесть в лодку и пройтись по горной речке! Но приходилось заготавливать дрова, косить сено, готовить пищу, стираться, смотреть за коровами, работать на полях… Даже домой съездить было некогда. Но зато он научился доить, ухаживать за пчёлами, управляться с трактором, ездить верхом на лошади.

Наступила осень. Пшеницу продали на корню. Покупатели сами пригнали комбайн и машины. Часть зерна вывезли, часть оставили Вове. И Женя получил зарплату. Но уезжать не стал. Ведь впереди была обещанная дядей Вовой зимняя охота!

Лето 2013 года

С раннего утра распогодилось. Галина накормила мужиков сытным завтраком. А их у неё было двое – муж и его помощник Глеб. Жаль, что работники менялись часто. Первый, как рассказывал Вова, продержался год. А когда появились деньги, уехал в посёлок и ушел в запой. Вова приезжал, приглашал снова на работу, но тот наотрез отказывался. Оно и понятно. Парень молодой. Ему с девчонками интереснее, чем с коровами. Теперешнего работника нашла Галя. Она бросила кличь среди выпускников коррекционной школы и один откликнулся поработать. Молодой, непьющий. Но его надо всему учить. А в горячую пору лишняя пара рук на вес золота.

Галина с тревогой посматривала на мужа. Статный и сильный, с идеальным торсом раньше, он становился другим. Опустились плечи, согнулась спина. Седина не выделалась в буйных русых волосах, но виски побелели. Очень часто он выглядел грустным. Летом начал жаловаться на какую-то слабость: всё приходится делать через силу, не может выспаться, набраться энергии. Уже с утра муж мог быть вялым, раздраженным. Он списывал всё на сильную жару. Но Галина понимала, что причина в чем-то другом.

Галя взяла алюминиевую кружку, чтобы налить мужу чая, и вспомнила, что, когда первый раз приехала к Вове, именно с этой кружки он угощал её душистым чаем. Тогда она тогда просто «офигевала» от его быта и нравов:

–Вова, почему ты не пользуешься пеной для бритья и дезодорантом?

– Нельзя, запахи плохие, пчелки покусают.

– А почему вместо нормального мыла моешься страшным хозяйственным?

– Так, чтоб зверь на охоте не учуял.

– А где хлеба взять?

– Щас, испеку.

– А молока?

– Поймаем коровку, загоним, подоим.

Да и сейчас все не сильно изменилось. Пожрать хочешь – дрова наруби, постирать – воды наноси, печку натопи, нагрей и со стиральной доской «почухайся».

Но с тем временем не сравнить! Она научилась всему, чтобы можно было выжить в лесных условиях. Научилась у Вовы. Галина улыбнулась. Всё же самые яркие впечатления от жизни она испытала рядом с этим человеком. Да, он постарел, стал порой невыносимым, но любить она его меньше не стала.

Вова попил чаю, поблагодарил жену и посетовал на нехватку времени. Сообщил, что пока сухо – поедет обрабатывать поле. Галину и работника оставляет на хозяйстве.

К обеду из кабины трактора Вова увидел над дорогой столб пыли. Что за гости пожаловали? Из «Нивы» вылез инспектор по наркомании Елизаров Николай.

– Здравствуйте!

– Здравствуй, Коля, что так официально.

– Я по заявлению. Жалоба от пограничников поступила. На вашей земле находится участок с коноплёй. Почему не уничтожаете?

– Конкретно, где видели коноплю?

– Вот схема произрастания. Это же ваши угодья?

– Да, но там нет полей. Там лес!

– Земля ваша?

– Моя…

– Если за неделю не уничтожите посев, будете привлечены для начала к административной ответственности.

– Понял.

– Не хорошо, Володя, получается. Тут про вас всякое рассказывают. В поселке появилось много химки. Не дай бог узнаю, что это вы её сбываете – точно срок получите!

Вова всё бросил и поехал в указанное инспектором место. На неприметной опушке дубового леса в самом начале Карантинки заметил буйную темно-зеленую растительность. Подошел и ахнул – точно, целый огород конопли! На толстых граненых стеблях высотой с человеческий рост развешивались пальцеобразные листья с зубчатыми краями. На верхушках сформировались соцветия. Других растений не было. Значит, огород специально пропалывали. И урожай уже готов к сбору. Видимо, Пародива ничего не понял. Жаль. Вова залез в трактор, опустил культиватор и стал перемешивать жирную коноплю с грунтом, мысленно посылая проклятия: «Будешь землю жрать, а не травку готовить! Не пойдёт у тебя здесь бизнес. А я тебя предупреждал…».

Пусть землица отдохнёт под черным паром. На следующий год надо будет засеять этот огородик кукурузой и посадить тыкву. Понятно, что Пародива ответит. Но волков бояться – в лес не ходить!

Вечером за ужином делились впечатлениями от прожитого дня. Галина рассказала, что договорилась насчёт запчастей в долг. Вова пожаловался на сильную усталость и поведал о перепаханном наркоманском «пятаке». А Глеб рассказал, что наткнулся у перевала на дуб с огромным гнездом, каких он никогда в жизни не встречал. Вова сильно заинтересовался и не скрывая тревоги стал расспрашивать Глеба об увиденном. Оказалось, что работник нашел гнездо в районе перевала в падь Сысоева, когда поехал на лошади собирать коров. Оно было построено из хаотично наваленных друг на друга тонкие веток дуба у его верхушки.

– Глеб, а листья на них были? – спросил он парня.

– Кажется, нет. Голые ветки, как в гнезде у сороки.

– У сороки веточки маленькие, а там?

– Там целые палки!

– Похоже, к нам гималайский мишка пожаловал. Давно его здесь не было. Они живут севернее. А в этом году поближе к лимоннику подбираются.

– А зачем ему дубки ломать?

– А он питается молодыми дубовыми побегами. Ветку объест – и под зад, чтобы удобнее сиделось. Потом другую. Так и получается гнездо. Он в нём может потом и поспать, если никто не спугнёт. Главное, чтобы он на нашу пасеку не вышел. Надо будет по утрам шуметь – повешу железяку, будем по ней трубой бить. Миша побоится подходить.

– А на людей он нападает?

– Сам медведь нет, а если нарвёшься на самку с медвежатами – может и шугануть.

– Он бродит днём или ночью? – спросила Галина.

– Ночью он спит, а вот просыпается рано. Бродит часов до четырех дня, питается побегами, ягодой, желудями, орехами. Может насекомых зажевать, у бурундука запасы распотрошить. А любимое его блюдо – сладкий мёд. Если найдёт пасеку, обязательно набедокурит.

– А как же наши коровки и лошадки?

– Слишком большая для него добыча.

– Страшновато как-то…

– Не боись, женщина! Я завтра по утру на разведку сбегаю. Посмотрю, что да как, может и шугану косолапого.

Галина подумала, что теперь у неё помимо всего прочего появится ещё одна обязанность – стучать трубой по железяке. Вспомнила, как однажды посадили они поле картошки. И вот, когда до уборки осталось совсем немного времени, повадился секач картошку подворовывать. Перепахивал за день не одну сотку огорода. Отъелся на картошке до невероятных размеров. Зимой Вова его вычислил и завалил. Разделывать в лесу не стал. Пришел за трактором. Галю взял с собой, чтобы подсобила. Когда она увидела огромную тушу в темной шерсти, не поверила, что кабаны бывают такими.

А сейчас её беспокоили другие звери, облюбовавшие их землю. Скоро они приедут и вместо жирной конопли найдут свежую пахоту… Труба и железяка их не отпугнут.

Рано утром Вова решил посмотреть на медвежье гнездовье. Важно было знать, один ли это медведь, или семейка. Если это медведица с медвежатами – Галине надо быть поосторожней. Одной в лес за коровами не ходить.

Сопки терялись за белесой пеленой тумана. Будет обильная роса. Вова надел брезентовую робу – всё меньше мокнуть. Кинул за плечи рюкзак с ножом и зажигалкой. Вдруг наткнётся на грибы, так будет чем резать и во что собирать. А днём будет чем костерок разжечь, чтобы просушится. Ружье брать не стал. Ему и так тяжело из-за слабости. Да и до сезона охоты ещё далеко. Не хватало, чтобы на него подумали, что он на медведя пошел! Собрался и потопал по утреннему сумраку к перевалу.

Рано пошел, чтобы лучше прослушать лес и осмотреться. Сначала добрался до ручья и стал подниматься по нему вверх. По руслу леспедеции меньше. А она так росу притягивает, что по ней пройтись всё равно что в речку нырнуть. Одна беда – утром мошки много, ртом дышать невозможно – давишься. В глаза лезет, набивается в волосы. Вова достал из кармана припасенный на этот случай кусок марли, накинул на голову, а поверх натянул кепку. Стало легче. А как солнце взойдёт – мошки не будет. Овод налетит, но это не так страшно.

На мокрой земле и песчаных наносах хорошо были видны следы живности. Чаще встречались отпечатки копыт косули. Местами – кабаньи грязевые ванны-лежанки. В жаркую погоду хрюшки в них остывают. У них нет потовых желез, поэтому только так и остаётся регулировать температуру тела. Вова стал подниматься в гору. Что-то ослабел он за последнее время. Если раньше на такую сопочку взбегал, то теперь приходилось останавливаться на передых. К вершине туман становился гуще. Крутой подъем местами переходил в горизонтальные опушки, буйно поросшие разнотравьем. Между деревьями отвисали сказочные паутинные кружева с налипшими хрустальными капельками росы. Идти было легче по нахоженным кабаньим тропам. Они хоть и петляли, но не надо прорываться через заросли переплетенных трав. Вершина хребта была покатой, местами переходившая в плато. На таких участках встречались небольшие «баклушки» – впадинки, наполненные водой и поросшие осокой.

У одной из них в грязи Вова наконец-то увидел медвежьи следы – отпечатки пятки, плоской ступни и когтистых пальцев. Медведь небольшой. Шел в глубь тайги в сторону голубичника в направлении от участка. Похоже, что зверь – одиночка. Других следов не было. Это хорошо. Вова стал тропить – выискивал оставленные зверем следы и шел по ним. Впереди на зеленом дубке увидел гнездо. На высоте четырех-пяти метров над землей в месте разветвления ствола были навалены сломленные с верхушки ветки. Тут косолапый трапезничал. Дубок изрядно поцарапан когтями. На земле вокруг «доедь» – остатки листьев, веточек, упавших во время пиршества. Ветки на гнезде ещё свежие. Гнездо пустое. Мог бы ещё понежиться. А что же спугнуло косолапого? Бежал прочь, аж кусты подминал. Стоп! Вова увидел отпечаток обуви. Размер примерно тридцать девять – сорок. Без каблука, выдавленности глубокие – такой след оставляют кроссовки. Неужели браконьер позарился на белогрудого?

Вова пошел дальше. Удивительно, но чем глубже он заходил в лес, тем более натоптанной становилась тропа под его ногами. Если бы он раньше здесь не был, подумал бы, что скоро будет дорога или село. Но впереди было «бескрайнее море тайги». Тропа явно была набита человеком. Помимо отпечатков обуви попалась пустая пачка из-под сигарет. Странно. Охотник в лесу курить не станет. И ходить туда-сюда по одному месту не будет. Медведь Вову перестал интересовать. Ему надо было разгадать возникшую головоломку.

К основной тропе, которая шла по хребту, подходили тропки поменьше. И она, как река, вбирая в себя эти притоки, становилась более обжитой, нахоженной. Вела не к людям, не в поселок, а в таёжную глушь! Вова шел, а в груди зрело ощущение опасности. Утренний туман скрадывал шорохи от его шагов, но и не давал толком осмотреться. Тропа вела вверх сопки, где туман только сгущался. Вова решил, что пройдёт ещё немного, на вершине отдышится и осмотрится, насколько позволит видимость. Может это пограничники устроили новый дозор? Хоть бы не напороться на наряд. А то собака может порвать. Он в мокрой робе и под марлей запросто за нарушителя сойдёт. Подъем заканчивался. Вова вышел на пологую вершину. И замер. Большая поляна посреди дубового леса была устлана широким брезентовым полотном длиною метров двадцать. Таким накрывают железнодорожные вагоны. Под брезентом толстый слой травы. Точнее листьев конопли! Справа от поляны стоял штабель из белых и синих пластиковых двадцатилитровых канистр с растворителем. Рядом небольшая горка темно-зелёных растительных «вторяков». В глубине поляны виднелись очертания выцветшей брезентовой палатки с наваленной вокруг утварью. Рядом с ней на дубке висел кусок рельса.

«Вот это да!» – ахнул Вова. Он даже представить себе не мог, что коноплю можно заготавливать в таких объемах! Тут её не меньше тонны! И она уже пожухшая, подсушенная. Видимо, на ночь накрывают брезентом, чтобы не отсыревала. А днём раскрывают. На вершине солнышко светит и всегда дует. Сушилка идеальная. Рельса на дубе – как сигнальная рында. А такое количество растворителя нужно только для одного – химку варить. Вот это аптека! Место рядом с границей, глухое. Ни для грибников, ни для охотников непривлекательное. Что там тот «пятак», который Вова перепахал! Капля в море. Значит, бизнес всё же состоялся. И похоже, что заправляет всем Парадива младший. Но один бы он столько не собрал. Значит, тут целый отряд. Плохо дело. Надо как-то выбираться, пока не заметили. Вова стал медленно шаг за шагом отступать назад, внимательно следя за палаткой. И тут под ногой хрустнула сухая ветка. Залаяла собака. В палатке послышалось какое-то шевеленье. Выскочил пес размером с волка и полетел на Вову. Бежать было поздно. Следом за псом появился перепуганный парень. В руках у него был обрез.

– Стой! – закричал он, целясь Вове в грудь.

– Погоди, погоди! Уйми собаку. Не боись. Все нормально.

– Ты кто такой?

– Я – Володя. Живу, неподалёку, в Карантинке.

– А здесь как оказался?

– Медведя тропил.

– Медведя? Без ружья?

– Посмотреть надо было: он один или это мамка с медвежатами. Пасека у меня. Порушат всё. Опусти, парень, ствол. Опусти от греха подальше.

– Не, дядя. У меня инструкция – никого не впускать и никого не выпускать.

– Какие инструкции в тайге? Ты о чём?

– Давай договоримся по-хорошему. Я тебе руки в скотч, и ты тихонечко ждёшь моего начальства. Оно твою судьбу и будет решать.

– А если я не соглашусь?

– Тогда сразу бери вон ту лопату и копай себе окопчик. Я тебя уговаривать не буду. Сначала всыплю из ствола, потом присыплю землицей.

– Понял…

– Вставай к дубку спиной, руки назад.

Вова повиновался. Парень, не опуская обреза, выдернул шнурок из кроссовки и связал Вовины руки за стволом дерева. Капканчик захлопнулся. Бывалый охотник угодил в ловушку. Парень, оставив собаку сторожить, сходил за широким скотчем, дополнительно перемотал запястья. Попросил Вову сесть на землю и примотал тело на уровне груди вместе с рюкзаком к стволу дерева. Затем замотал липкой лентой голеностопы и ушел в палатку досыпать.

Солнце всходило огромным красным глазом, сгоняя туман с хребта в распадки и зарождая лёгкий ветерок. Зашумела листва на деревьях. Вова лихорадочно соображал, как быть дальше. Похоже, что парень ещё поваляется в палатке. Собака, немного порычав на незваного гостя, пошла парню под бок. Значит, она привыкла к тому, что здесь бывает много разного люда. А теперь можно попробовать разорвать скотч. Сейчас не будет слышно шуршания. Вова провернул запястья в противоположных направлениях, чтобы натянуть скотч и попытаться разорвать его. Но широкая пластиковая лента скатывалась в жгут, который скорее перережет кожу и мышцы, чем разорвётся. Можно попробовать перетереть его о неровности ствола дуба. Вова стал двигать руками вверх-вниз, растирая кожу запястий и стремясь порвать скотч. Но дубок был молодой с гладкой корой, совершенно не опасный для скотча, под которым был ещё и шнурок.

Пригрело. Вскоре из палатки вылезли парень и безучастный пес. Они «пометили» одно и то же дерево. Парень стал сворачивать брезент, открывая коноплю для просушки. Затем разжег костер и начал готовить еду. Пес улёгся на пригорке и наблюдал за движениями хозяина, готовый подбежать, как только запахнет съедобным. Вова отметил, что сторож поставил на огонь большой котелок. Значит, к завтраку пожалует много народу. И точно, часам к девяти со стороны поселка по пади Сысоевой стало разноситься тарахтение какого-то трактора. Похоже маленького – китайского производства. Он шел неспешно, периодически завывая от подгазовки на подъемах. Значит, нарки пробили в лесу дорогу к хребту со стороны Сысоевой пади. Поэтому Вова со своего участка никакого движения не замечал. Их разделял перевал. Чуть позже он услышал бодрый рев быстро приближающегося кроссовика. Начальство, видимо, приедет первым.

Техника остановилась ниже палатки. Вова не видел подъехавших, только слышал их шумные голоса, среди которых узнал виноватый голос парня и злой Пародива. Потом к нему подошел сторож с мешком в руках, который натянул на голову пленнику. Вова решил, что это добрый знак, и у него пока есть возможность остаться в живых. В мешке было удобно тем, что мошка не донимала и солнце не пекло. Но дышать было трудно.

По приближающемуся хрусту веток Вова понял, что к нему подходят. Голос Пародива он узнал сразу.

– Дядя Вова, дядя Вова, как ты здесь такой скучный нарисовался?

– Случай, Ваня, случай.

– Что за телегу гонишь? Про твоё куку слышал, но чтобы пятак с конопой запахать! Ты что, отморозок?

– Пришлось, я же обещал.

– А я тебе ничего не обещаю. Ты нас с грибного места стронул. Мы линяем, а ты тут оттянись в полный рост, сука!

Удар по голове был таким неожиданным и сильным, что Вова потерял сознание. Потом оно возвращалось медленно и постепенно. Голова кружилась. Боль переполняла череп, раскалывая его. Вова попытался шевельнуться. Его вырвало прямо в мешок. Кислая рвотная масса стекала по шее. Стало легче, и он погрузился в полудрёму. На поляне царила бурная деятельность. Похоже, коноплю затаривали в мешки, грузили на трактор и куда-то перевозили. Солнце пекло. Было жарко и влажно. Хотелось пить. Вова снова отключился. В себя пришел затемно. В мешке было кисло и душно. Влажные от мочи штаны не спасали от холода, которым тянуло с земли. Голова болела. Слава Богу, что удар был слева, а не по месту трепанации. Иначе он снова – глубокий инвалид или труп. Подвигал конечностями. Они хоть и связаны, но всё чувствуют и шевелятся.

Вечером его хватятся домашние. Хотя возвращаться домой из леса под утро ему приходилось и раньше. Значит по серьезному искать начнут завтра. А что утром взбредет на ум обдолбленным ребятишкам неясно. Лучше бы убраться отсюда по ночному холодку. Хорошо, что сказал Галине, куда пошел. Жаль, забрел далеко. Голова немного прояснилась. Вова стал соображать. У него за спиной рюкзак. Там нож и зажигалка. Но как их достать? Вернее, чем? Связанные руки и ноги для этого пока непригодны. Подвижна только шея и рот. А чем зубы хуже ножа? Вова стал прижимать голову к плечу, стараясь зубами зацепить мешковину. Когда это удалось, он стал пережевывать её. Через час получилось отверстие, в которое протиснул голову.

А теперь уже можно подтянуть верх рюкзака и прогрызть дырку там. Клапан рюкзака не открыть. А достать содержимое можно и через дырку. Вова уцепился зубами за верхнюю часть левой лямки и подтянул рюкзак ко рту. Старая советская брезентуха поддавалась с трудом, но поддавалась! Сверху рюкзака получилось отверстие.

Дальше надо было сделать так, чтобы рюкзак упал на землю прямо к основанию дубка дыркой вниз. Значит, тянуть надо за нижнюю часть лямок, но для этого лямки тоже надо перегрызть. Пара часов работы зубами и брезентовые лямки превратились в объеденные огрызки. Спасибо, что туловище перевязано скотчем. Он не даёт упасть нижним концам лямок и до них можно дотянуться ртом, зацепиться зубами и потянуть. Получилось. Рюкзак стал медленно протискиваться, опускаясь между спиной и стволом дубка. Вова помогал ему, вращая туловищем из стороны в сторону, перехватывая зубами то одну, то другую лямки, оттягивая рюкзак ниже и ниже. Когда мешок повернулся дыркой вниз, Вова стал исполнять ламбаду – шевелить туловищем, выталкивая содержимое рюкзака на землю. Сначала он услышал, как выпал нож, потом шлепнулась зажигалка. Осталось извергнуть кисти рук, завести их за ствол дубка и уцепиться пальцами за то, что попадется. Попалась зажигалка.

Спасительный огонёк сделал то, что не смогли сделать мышцы. Скотч загорелся. стал плавиться, обжигая запястья. Надо было терпеть. А это Вова мог. Когда перегорел шнурок, наступило счастье – освободились руки! Вова нащупал нож и срезал остальные путы. Осмотрелся. Поляна была пустой. Ни брезента, ни заготовленной травы, ни палатки. Только брошенные пустые канистры из-под растворителя белели то тут, то там в ночной темноте.

До рассвета надо уйти. Могут передумать и вернуться. Зачем им свидетель? Страшно пересохло в горле. Болела голова. Вова побрел в сторону Карантинки. В ночном лесу он ориентировался свободно. У него было какое-то особое чутье на пространство. Пройдя по тропе, непроизвольно запоминал её даже не по внешним приметам, а по внутреннему ощущению, складывающемуся из восприятий жесткости грунта, шороха подстилки, окружающих запахов, влажности, степени уклона, времени передвижения, направлению и ещё множеству важных признаков, которые улавливает мозг охотника и игнорирует мозг обычного человека. Когда забрезжил рассвет, Вова уже спускался в долину ручья Гремучего. Скоро он доберется до дома. И в голове завертелась фраза из любимого фильма: «Хорошая жена, хороший дом. Что ещё человеку надо, чтобы встретить старость?»

Галина стала беспокоиться накануне с самого утра, когда проводила мужа в лес. Не хватало, чтобы его ещё и медведь подрал. Мало ему приключений! Весь день, занимаясь делами, она возвращалась к этой мысли. А когда Вова не появился вечером, Галя оседлала Айсберга и отправилась в сопки. Ехала по ручью к перевалу. Кричала, звала. Всё напрасно. Неужели у мужа проснулся охотничий азарт, и он в погоне за зверем заночевал в лесу? С него это станется. Но в последние месяцы Вова сильно ослабел. Ему стало трудно лазать по сопкам. Когда в последний раз ходили за грибами он часто останавливался и отдыхал. Мало вероятно, что сейчас ему по силам длительный переход. Может быть, устал и поэтому заночевал? Но если утром не придёт, Галя решила пойти к пограничникам за помощью. Рано утром она снова поехала к перевалу. В предрассветной тишине её громкое «Во-ва!» разносилось по всему распадку. И вдруг она услышала ответное «Э-э-э! Га-ля!». Погнала коня на крик и вскоре увидела еле передвигавшего ноги мужа с запекшейся на лице кровью.

– Что случилось?

– Встретился с Парадива…

– И что?

– Всё нормально. Живой. Пожалел Ваня дядю Вову…

– Надо заявить в полицию!

– Не надо. Все обошлось. Они ушли. И мне шанс оставили. Так что мы в расчёте…

– И что теперь ничего не делать?

– Почему же ничего? У нас праздник – второй день рождения. Приглашай друзей. Хочу послушать Юрочку Григорова. Больно душевно он поёт про «Журавлей», вернее про мою душу, парящую, над этими сопками.

Конец 2013 года

От повторной травмы Вова отходил долго. В больницу не поехал. За столько лет реабилитации знал, чем надо лечиться не хуже докторов. Отлёживался. Неделю пил обезболивающие, мочегонные травы. Потом перешел на китайские «Болюсы Хуато» и успокаивающие отвары мяты и пустырника. Уж больно стало его всё раздражать. И даже Галина, на которую свалилась забота о хозяйстве и подготовка к зиме. Пока Вова ничем не мог помочь ей. Когда поднимался с кана – начиналось сильное головокружение. Усилилась слабость. За день пустого лежания накапливалось раздражение, и к вечеру Вова срывался на жену. Но легче не становилось. Она в страшном замоте просто игнорировала его истерики, чем ещё больше взвинчивала мужа. В сентябре показалось, что болезнь отпустила, но к октябрю Вова снова слёг.

Галина не могла понять, в чем же дело, почему он так изменился? Объяснить все положением дел нельзя. Пшеницу убрали. Сено заготовили. Дров привезли. Осталась только соя, которую убрать не сложно. Но она терпит, на стебле хорошо высохнет. Её можно и по снегу смолотить. Лишь бы кабаны потраву не учинили. А так всё нормально. Если бы не Вовино состояние.

Не понимал его и сам Володя. Всё было как прежде. Но ничего не радовало. Вова решил, что надо ему попить своего волшебного лекарства, сделанного из выращенного женьшеня. Он ещё в сентябре прошелся по своим укромным распадкам, выбрал корень посолиднее. Сделал настойку. Попробовал попить, но эффекта не почувствовал. Наоборот, после неё так скрутило живот, что думал в больничку придётся ехать. Силы уходили катастрофически.

В конце октября выдалась сухая и теплая погода. Пришла приморская золотая осень. Вова грелся на солнышке. Жена с Глебом управлялись по хозяйству. И вдруг Вова заметил, что всё окружающее приобретает желтоватый оттенок, словно лучи солнца проходят сквозь цветное стекло. Заметил, что солнце погружается в дымку. Неужели пожар? Окликнул Глеба, попросил его залезть на сопку и рассмотреть, что произошло. Когда Глеб закричал, что идёт пал от проселка в их сторону, Вова понял, что скоро огонь выйдет на соевое поле, а потом перекинется на всю Карантинную падь. И прощай пятнадцать лет возделывания плантаций амурского бархата и лимонника, прощайте заросли винограда и посадки женьшеня.

Обо всём этом Вова думал уже когда несся на «Беларусе» с подвешенным плугом наперерез линии огня. Загорелось от проселка. Значит, кто-то специально поджог придорожную траву, чтобы огонь пошел на поле. Заехать бы на дорогу, рассмотреть следы! Да некогда. Ветер дул порывами с юго-востока и не собирался стихать. Слева от поля – дорога к участку. Она примыкает к проселку. Там огонь не пройдёт. Справа пшеничная стерня. Там тоже гореть нечему. А вот прямо – сухая соя на корню и в сорняках. Просто порох! Надо успеть перепахать полосу поперек поля. А это почти километр. Вова опустил плуг и дал газу. За лето земля пересохла, поддавалась плохо. Трактор шел тяжело, злобно рыча, поднимая облако пыли. А огонь все приближался и приближался. То ровной полоской медленно пожирая поле, то ярким языком вздымаясь вверх и вырываясь далеко вперед. Огонь шел на трактор. В кабине становилось жарко. От дыма слезились глаза. Было трудно дышать.

Вова подумал, что зря пожалел сою, надо было просто опахать западный край поля. Было бы больше времени пройти этот километр. А огонь уже подошел к колесам. Пришлось свернуть с прямой и брать по линии огня, запахивая его в сухой суглинок. Больше половины уже пройдено. Осталось совсем немного. Метров двести. Но огонь всё время опережал. Борозда из прямой и короткой становилась овальной и бесконечно удлинялась. Она стала подниматься на небольшой взгорок. Вова знал, что на взгорках задувает по-другому. Бугорок вызывает небольшие завихрения и ветер может менять направление. Скорость пожара замедлилась. И дым из выхлопной трубы отклонился на юго-восток. Спасительный норд-вест! Вова остановил трактор, вывалился из кабины, схватил клок травы, подпалил его и стал поджигать поле. Получился встречный пал. Ветер подхватил языки нового пожара и понес их навстречу первоначальному. Буквально через пять минул они встретились и поглотили друг друга. Дымящаяся черная часть обугленного поля, с одной стороны, мрачно контрастировала с солнечной желтой частью сохранившегося соевого клина.

Вова из последних сил всё же опахал поле. Доехал до дома и упал измученный на лежак. Сил не прибавилось и на утро. Вова недоумевал: что за ерунда? Неужели из-за того, что опять по голове получил? Ещё в девяносто первом врач предупреждал о последствиях травмы – будут психи, всплески, депрессии, агрессия. Неужели пришло время последствий. Как некстати. Ещё столько надо сделать!

После пожара всегда открытый и веселый Вова стал замкнутым, хмурым, злым. Твердил про месть наркоманов. Опасался за повторный поджог. А ещё у него стал расти живот. Не сказать, чтобы он больше ел. Наоборот, аппетита не было. А пузо дулось. Иногда Галина посмеивалась, что, мол, беременность уже не скрыть. На что Вова обижался и отвечал, что сама ему не родила, вот и приходится за жену «отдуваться». Да ладно с животом, одышка не давала Вове покоя. Даже небольшая нагрузка вызывала чувство нехватки воздуха. Он часто останавливался, чтобы отдышаться. А отёки на ногах к вечеру превращали их в одутловатые колотушки. Вова перестал есть соль, ограничил приём жидкости. Но легче не становилось.

Галя твердила мужу, что с ним творится неладное, что надо ехать в больницу. Но он отмахивался: «Нет времени…». Галя понимала, что и в самом деле, времени Володе осталось немного. Его возбуждение по всякому пустяку, ругань без причины, склонность к бесконечным прожектам на будущее сменились апатией и безразличием. Галя замечала, что муж часто просто сидел без дела и дремал. Его даже не волновала судьба оставшейся от пожара сои. У неё не было времени, чтобы организовать уборку, а у него – желания. В ноябре выпал ранний снег. Но соя не полегла и бобы ещё можно было собрать. На её вопрос о судьбе урожая получала ответ: «Пусть стоит на корню. Будет зимой прикорм фазанам и копытным. Я же их должник…».

Однажды днём Вова высморкался и почувствовал теплую струйку, текущую по верхней губе. Провел ладонью – кровь. Сел, задрал голову вверх, позвал Галину. Она принесла мокрую тряпку, положила на переносицу. Но кровь не останавливалась. Тогда Галина стала засовывать кусочки ваты в носовой ход. Кровь сначала перестала течь, но потом скопилась и пошла ртом. Вова сплёвывал темно-красные сгустки в тазик. Галя безо всяких уговоров усадила мужа в «Короллу» и рванула в больничку.

Бледного и оглушенного Вову госпитализировали сначала в хирургическое отделение центральной районной больницы. А после остановки кровотечения и обследования перевели в терапию. Диагноз поставили быстро – геморрагический синдром на фоне цирроза печени терминальной стадии.

Вова как-то неэмоционально удивился:

– Какой цирроз? Я же почти не пью!

– А желтухой болели?

– Нет…

– А лекарства горстями принимали?

– Да.

– Так это последствия.

– Доктор, сколько осталось?

– Судя по анализам и тому, что начался сильный асцит –месяца три.

– Мне раньше тоже пророчили три года, а я уже пятнадцать лет живу!

– Но дела в порядок на всякий случай приведите.

Вове откачали жидкость из брюшной полости, прокапали белковое питание, поддержали сердечко, и он ожил. Похудевший и бледный он встречал Галю с улыбкой и рассказывал, что составит завещание, что никого не забудет, что хозяйство поделит на равные доли – ей, сыну и дочери. А в глазах его просвечивал чертенок. Ой, не известно, что там будет через день, какие ещё коленца выкинет этот мужичок.

И точно, к моменту выписки он сказал, что домой не поедет, поживёт у дочери. Галя осталась ухаживать за ним. Хозяйство доверила мальчишке Глебу. Будь что будет. Главное было здесь – уходил любимый человек. Завещание оформляли дома. Нотариуса Фаю пригласили к больному в комнату. Они долго о чём-то беседовали, что-то подписывали. Словом, все земные дела Вова успел завершить. Галю попросил кремировать его и прах рассеять над участком. Умер тихо и достойно. Как будто ушел туманным утром в тайгу…

Его родные о кремации и слышать не захотели. На похоронах Галя испытывала такое чувство, что вокруг совсем не близкие, а чужие люди. Они держались особняком, сторонились её. Никто не выражал слов поддержки. А когда огласили завещание, стала понятна причина происходящего. Все имущество было завещано Вовиной дочери от первого брака Оксане. Галя осознала это только через несколько дней, когда на старой «Короллке» без копейки в кармане ехала в город к своей дочери в малосемейную комнатушку.

Сначала её охватила дикая злость. Полтора десятка лет она была рядом с этим человеком. Она посвятила ему свою жизнь. Она жертвовала благополучием детей ради его бесконечных прожектов! Она содержала его хозяйство! Решала все бумажные дела. Спорила и судилась. Стояла за него горой… Молилась на него… Попросил – жизнь бы отдала… А он её так просто предал… Лучше бы убил. Зачем пустил кровоточащим подранком?

В городе Галя не могла ни работать, ни есть, ни спать. Ей казалось, что она сходит с ума. Бесконечная мысленная жвачка о том, что было не оставляла сил ни на что другое. Прошлое пожирало настоящее и лишало будущего. Благо дочь была рядом и как могла поддерживала мать. А она изо дня в день вопрошала Бога, за что ей такая боль? Почему её выбросили, как стреляную гильзу, как свиную шкуру. Вытирайте ноги! Об неё можно! Кто она такая? Кому она нужна?

Истерзанная горем убеждённая атеистка со своей болью пришла в церковь. Послушала священника. Потом пришла ещё. Запали в душу слова служителя о том, что «жизнь – это время испытаний, трудов, скорбей, а смерть – это разрешение от уз плоти”. Значит, время её испытаний ещё не закончилось, и она должна радоваться и тому, что живёт, страдает и тому, что ей предстоит умереть. Вот она, спасительная мысль: «Я тоже умру». Я тоже умру и оставлю всех и всё. И в этом нет ничего необычного. Я тоже умру, и разрубленная напополам душа воссоединится со своей половинкой, которая умерла с ним! Значит, расстались они не навсегда! Надо просто верить. Но и надо что-то делать. Галина вспомнила давнишнее увлечение, нашла нитки и крючок, и сама вышила икону. Потом другую, третью.

Боль притупилась, но мысли о том, почему он обманул её доверие, оставил ни с чем, остались. Она продолжала страдать и плакать. Священник на её вопрос о том, сколько она ещё будет страдать по мужу, ответил просто: «Ты плачешь не по нему. Ты плачешь по себе». И тут Галина задумалась. Она раньше была сильная, наглая, красивая и гордая. Обманывала клиентов, откусывала их бабки. И мужа первого бросила. Оставила ни с чем. Выгнала в пустоту. Забрала квартиру. Ему сказала, что не для себя – для детей. Но и Володя поступил также! А может быть просто всё возвращается на свои места? И нечего обижаться на Вову.

Весной острое желание снова увидеть место своего прошлого счастья стало просто неодолимым. Галя твердила, что ей надо ещё хотя бы раз приехать на участок. Объяснить зачем не могла. Ей казалось, что, побывав там, она поймёт что-то важное для себя. Этот внутренний порыв заставил сесть в машину и гнать за триста километров. Дочь сначала боялась отпускать мать, но потом смирилась. В середине мая Галя подъехала к перекату Гремучего ручья.

Сердце сжалось от боли, когда она увидела, что случилось в её отсутствие. Крепостная Падь превратилась в выжженную пустыню. Лесной пал прошёлся с востока на запад и превратил сопки в головешки. Из черной земли торчали обгорелые стволы дубов и берез. Пал был поздний, а значит, самый опустошающий. Ранний лесной пожар по замерзшей мартовской или апрельской земле не так опасен для леса. А вот майский по растениям с первой нежной листвой – катастрофический, беспощадный, как напалм. Галя смотрела на такие родные до боли деревья. На некоторых висели обуглившиеся первые зелёные листочки. Как жаль, что уже не будет прохладного тоннеля из дубовых крон от ручья до их дома. Уже не услышать шёпота испуганных осин. Деревья уже вряд ли отойдут, оправятся от смертельного шока. Будут стоять чёрными свечками ещё не один год, служа немым укором и взывая к человеческой совести. А потом, так и не дождавшись покаяния, рухнут наземь…

На поляне тоже сгорело всё – и вагончик, и домик. Одиноко торчала труба. Вместо копны сена – куча белесой золы. Как же так? Не стало одного человека – и рухнул целый мир. Она всегда корила Володю за то, что он перебил столько зверья, столько взял от леса! А он говорил, что это подарки природы. Ведь она одаривает тех, кто знает, любит, ценит, а значит, бережёт её.

Галя не выдержала и заплакала. Она поняла, что Володя каким-то звериным чутьём предугадал, что это произойдёт! Он освободил её от ненужных трудов, сберег от боли невыносимой утраты. Он дал ей время жить, жить своей, а не его жизнью. Она шептала в пепел: «Спасибо, Володя, спасибо тебе! Пережить всё это одна я бы не смогла. Прости, что не поняла тебя сразу. Любовь затмила разум. Спасибо тебе, что позаботился о моей душе, которая наконец-то успокоится…»

Оглавление

Весна 2013 года

  Выстрел

  Госпиталь

  Семья

  Райский участок

  Лето 1994 года

  Холод, голод и движение

  Лето 2013 года

  Конец 2013 года