Бэкхен ему нравится палимым под солнцем,
Бэкхен ему нравится желтым в фонарном свете,
Бэкхен ему нравится…
Можно не продолжать.
Он не может понять, какого масштаба персону спас в прошлой жизни, что обнаруживает себя рядом с ним, идущим по коридору колледжа бок о бок. Тому летит десятки «привет» и столько же взглядов в спину – Чанель точно знает.
И внутри распускается, набухает от понимания, что он его увидел ждущим на улице утром с самым первым «доброе».
Чанель кусает язык на тех моментах, где они не сходятся, а за многими поворотами сам бьет себя мыслью
«Нужно было сказать не так!».
– Я себя чувствую рядом с ним дегенератом, – признается он гному, а ответ ему тот же.
Проникаясь такими людьми, начинаешь казаться себе до жути простым.
Пускается новая волна ассоциаций еще на «его легкие касания как бы случайно», «его запах в моих пределах», «его профиль в свете моих ламп в гараже». Чанель ни разу не видел, чтобы кто-то еще настолько удачно вписывался в его личное.
Понятия вскоре приобретают другие масштабы.
Всё становится слишком уже понятным всем, кроме их прямых слов, когда каждая фраза, мысль, движение летит в определенную сторону, когда они начинают именами друг друга сходу называть других людей, привычки со вкусами выучены, настроение разгадывается в глазах, а нужда – в поведении.
В том итог, что исчерпаны все несмелые метафоры. Чанель не верит самому себе и чувствует себя канатоходцем над лавой. Он давно потерял из виду свою крышу, так что…
Бэкхен это тот, кто привык добиваться конца.
Он выпал на прохладный вечер под липой с большими стаканами колы и в газетных колпаках после дневной уборки аудиторий («убираться тоже надо правильно» возглавлял старший группу, обнимая хворост из шваб – Мне всё время кажется, – говорил тогда Чанель, опустив голову, – что моя музыка играет только твои мелодии.
А Бэкхен ему с ходу и плеча:
– Мы можем выстроить все «я», «к тебе» и «наше» в одну простую прямую?
Рубикон оказывается глубоким и страшным. Во всяком случае, Чанеля в тот вечер неслабо трясет.
Он мог бы всё своё «мои характеристики терпят мутацию в начало на l, я теперь весь из live love laugh, твои чувства моя зависимость, твои слова мои скальпели и кресты» сыграть на гитаре или продышать в телефон, но не сказать, глядя открыто в теплые глаза.
Приходится через себя перешагивать, зажмурившись.
А встречают его раскрытые ладони, когда-то уже пустившие ток сквозь грудь.
И поэтому после застания врасплох и открытого разговора предельно волнительно перешагивать какие-то черты.
Раз – рука уже держит другую с направлением на нежность и дольше.
Два – объятия имеют продолжение выше и ближе, и трепетней.
Три – забота не подкладывается под систему "ты же вляпаешься", а становится "я реально беспокоюсь о тебе".
Четыре – мыслей вслух больше и происходящее купорится личным.
Пять -
– Останься хотя бы на подольше.
Шесть -
– У тебя губы в улыбке.
– У тебя щека в черном.
– Очень смешно.
– Нет, правда, это ручка, иди сюда.
Всё доходит до формата «с ума» и «предельно», когда Чанель чувствует, что отношение становится свершенным, полноценным и не простым, но его это не швыряет назад.
Он привыкает к порой невыполненным обещаниям прийти в десять, зевкам вместо ответов на вопросы и эмоциональную слабость на отдачи порывов. Месяцы ушли, а Бэкхен чудом рядом. И даже не просто, а с подбородком на спине и в им подаренной шапке.
После пар они, бывает, встречаются как где-то во сне на длинной аллее.
– Ты сейчас кажешься таким незнакомцем, – выдыхает один раз Бэкхен облаком осеннего похолодания.
– Тогда давай, будто мы незнакомы.
Они идут по улице с улыбками космическими выше видимых звезд. Проходя мимо дома старшего, Чанель показывает пальцем на его балкон:
– Знаете, тут живёт мой заключенный в сердце человек, я думаю каким-нибудь утром на его клумбах разыграть пародию Леннона.
Бэкхен усмехается.
– Думаю, он вас или прогонит или спрячет от злых соседей в своей кровати.
– Какова вероятность? – спрашивает брюнет через удовольствие на всё лицо.
– Второе, если пообещаете потом остаться с ним на весь день.
Чанель будто бродит по облакам всё это время, чувствуя, что всё осмысленное где-то под ним, а он – в высшем пространстве. Просто ему, простому, земному, живому – Бэкхен, который приносит библиотекарю ландыши. Умеющий говорить на языке движений за них двоих, когда надо и когда хочется.
Например,
В день, что он приходит со сложенной вдвое справкой.
