дергать за что-то внутри. Это всё исчезнет, уйдет, изменится и закончится. И он тоже. Ты – нет.
У Чанеля в глазах такая невера.
Или точнее, лучше сказать – страх.
А Бэкхен, который не посторонний, не проходящий, не под другим именем, не из другого пространства, не в чужих душах, а его – Чанеля – этот Бэкхен подхватывает мизинцем его мизинец.
– Без обещаний, – произносит он, заглядывая в темные опущенные глаза, – но я уверен в своих словах.
И встряхивает, как руку, так и всё, в чём они друг другу признались тогда, сняв бумажные шляпы.
Ничего не исчезает – влияние Бэкхена, его манящая теплота и окружающее любопытство на чужое, не исчезает Чондэ, который всё еще улыбается насквозь в любое сердце и всплывает на экране конвертами, не исчезают прочие, прочие, прочие, [но]
Чанель знает, что внутри этот механизм не отключится, что бы ему не объясняли.
Чанель знает, что ни на что не в силах повлиять, его место – летально, его зависимость – закостенелая.
Чанель знает, что никого не оторвет, только крепче будет держаться за собственные швы.
И что Бэкхен, куда бы ни ушел, к кому бы ни ушел,будет возвращаться к нему, потому что «то самое».
