Однажды он выбрасывает свои двадцатидневные труды без всякой жалости и, шуточно оттряхивает ладошки и, улыбаясь, говорит:
– Я мог бы составить сборник задач по самокритике.
– А я мог бы работать сталкером, – отзывается полу-разборчиво Чанель, просматривая негласный диалог его парня и друга его парня в соц.сетях на их страницах.
– Почему? – спрашивает Бэкхен, оборачиваясь.
– Зрение хорошее, – коротко поясняет Чанель, забиваясь под собственные дизлайки. Конец разговора слышался в его тоне предельно ясным, и так теперь случалось часто.
Это не сражение за человека, ведь Бэкхен продолжает уверенно держать его руку и целовать на людях, но будь бы – у Чанеля масса сил, но ни одного оружия.
Ему попросту нечем крыть это идеальное сочетание двух совпадающих людей.
И как тяжело вырвать из этой сложенной мозаики своё.
А Чондэ, этот К-и-м Чон-дэ продолжает случаться.
«Слушай, да у нас даже в именах больше схожих букв, чем у тебя с ним".
Чон-дэ.
«Терпеть тебя не могу.
Хоть ты и хороший.
Хоть ты и благонамеренный, вовсе не докучный, не назойлив, всегда готов помочь. И соедини вас вместе,
любая обзавидуется пара такому сочетанию и целостности, ваши совместные фотки будут заливать в лайтовые группы, а окружающие обсуждать, как вам чудесно, как каждому бы так, в компании завелись бы свои шутки на темы "эти двое друг для друга", "эти двое друг без друга", "посмотрите на этих двух". Прекрасный расклад. И логичный.
– И Чанелю совершенно невдомек, как Бэкхен этого не видит, продолжая однако называть свои отношения с Чондэ особенными, при этом сидя у Пака на коленях -
ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРОИЗНОСИТЬ ЕГО ИМЯ ТАК, КАК Я.
Н Е М О Ж Е Ш Ь.
Бэкхен просто очень для многих, а многие не могут идти мимо него, потому что
Бэкхен же.
С теплым голосом, юмором на уровне незатейливости и эмоционального впечатления, компактностью в пространстве в любом помещении, в любой обстановке, с удобным поведением и способностью выносить себе выгоду из каждой ситуации, не подчиняя при этом других. Или сделав так, что те даже не заметят. И сами поддадутся, и рады только будут. Со своим ровным распределением вежливости, с улыбками,
скользнувшими даже в голос, и смехом, и помощью в простых вещах, щедростью, плавностью, нежностью.
Как тут не попытаться пробиться в сердце? Чанелю тяжко одному на страже. И не должен он там быть.
Бэкхен сам вполне может чувствовать, кому "проходите", а кому – замок.
Просто Чанель не уверен, что сидит в уютной гостиной, а не на крыльце.
Со своей привычкой бегать вприпрыжку. И непередаваемой, драгоценной мимикой. Со всеми ошибками в сообщениях, когда выпивший, со всеми подмигиваниями и грозящими пальцами и многозначительными движениями бровей.
Со всем, что хотелось бы только себе и никому больше.
Но Чанеля по лицу бьет каждое весело-задорное в радиусе слышимости «Привет, Чондэ, нет, не мешаешь».
– Ты когда свою паранойю задушишь? – спрашивает Бэкхен после занятий за дверью, за шторами, отдельно от того мира, играясь с браслетом Чанеля и потершись щекой о его плечо.
– Когда перестану так сильно тебя… – У Чанеля желание договорить фразу губами больше, чем произнести её вслух, и он Бэкхена продолжительно целует, фиксируя расслабление его тела в каждой клеточке своего.
Тогда не хочется никаких выяснений, лишь любимые формы трепетного и личного, лишь бессловесный диалог и громогласные прикосновения, лишь ладонями по животу и носами по родинкам. И всё потом.
Потом, которое становится слишком быстрым.
– Это мои друзья, – говорит Бэкхен множественным числом, когда ходит по всему пространству гаража, надевая куртку, беря ключи с тумбочки, закручивая наушники на телефон. – Теплоту в близких отношениях никто не отменял.
– Там не теплота, а жаровня, – цедит сквозь зубы Чанель, наблюдая за парнем глазами.
Старший подходит встает перед ним с серьезным лицом.
– Слезь с моей сумки.
– Не слезу.
Бэкхен так часто отворачивается под собственный вздох и слова:
– Что же мне с тобой делать…
Да, Чанель уже знает, что как обиженный ребенок. А статус его сменяется важным и чопорным, но честным:
«Когда умру, напишите на надгробии «умер от эгоизма»».
Откровенный разбор отношений и понятий закручивается вокруг одних и тех же фраз.
– Он просто сильное вдохновение мне внутрь льет, я что-то узнаю, открываю, – проясняет ситуацию Бэкхен. Думает так, во всяком случае. – Ты – эмоции.
– Мне сложно дается дележ этих понятий, прости, – откровенно устало признается Чанель, и ему почти больно произносить это, когда в голове уже включен
