жизнь вмешалась бессовестная боль, и счастью суждено было с нами проститься…
Какое-то время все шло как обычно, и это было просто чудесно! Мы делели с ней завтрак утром, пели песни днем, скрашивали вечера разговорами и целыми ночами изучали тела. Мы учились летать все выше. Мы чувствовали друг друга на расстоянии.
Она – моя прелестная Катрина – смеялась так, что вызывала у меня мурашки. Смех ее был бесподобен, а улыбка до того трогательной, что чьи-то крохотные лапки тут же щекотали меня изнутри.
Все изменилось тогда, когда смех ее стал другим. Для нее это не значило ничего, для меня изменилось многое.
Я недостаточно стал ей мил или же руки мои больше ее не греют?
Я не знал, но в сердце моем поселился страх. Страх за мою Катрину.
Она, как и прежде, смеялась бесподобно, но словно пропала какая-то искорка, какая-то нотка. Словно чего-то не хватало в этом смехе. Я чувствовал:
Что-то не так.
Потому что чувствовал Катрину.
Неужели я не вызываю в ней тепло? Неужели что-то дрогнуло внутри моей возлюбленной?
Она касалась холодного пола босыми ступнями – я чувствовал этот холод. Она грустила, и грусть эта была моей. Но когда она смеялась я не чувствовал радости.
Была любовь, была та неосязаемая нить, что связывала нас. Просто что-то вдруг изменилось. Что-то вдруг стало другим.
Мы любили смотреть на звезды. Прохладной ночью. С пледом и вином. Оба молчали, и молчание говорило о многом – о вечности, которую мы созидали; о крыльях, которые я видел в ней. Казалось, эти звезды светят специально для нас. Казалось, ничего нет важнее этих мгновений. Только я и только Катрина. Под светом далеких звезд.
В одну из таких ночей молчание вдруг стало пресным. Я начал чего-то ждать, утратив само мгновенье. Я взглянул было на Катрину и готов развалиться на части прямо сейчас, вспоминая ее лицо – по ее щеке текла слезинка. Всего одна! Одна едва заметная слезинка! Но в этом крохотном кристаллике таился целый мир…
В ее глазах я больше не видел моря. Я все еще любил ее.
О, Боги! Как я ее любил!
Люблю и сейчас. Всем сердцем, всей своей черствою душою…
Всего одной своей слезой оны выплакала целое море. Свое изумрудное, тронутое рябью, море.
С тех пор в ее глазах поселилась печаль. Она стала ей верной спутницей. Где бы мы ни были, я чувствовал ее присутствие. Она пряталась в кубиках льда на дне стакана. Скрывала свои тени в ширине безлюдных улиц. Она ютилась в ее глазах…
Катрина говорила, что все хорошо, что все, как прежде.
А я чувствовал, что нет. Что изменилось многое…
Ее печаль передавалась мне, и, как бы я не пытался ее прогнать, она оставалась с ней. На бледном личике моей Катрины. Моей бедной, несчастной Катрины…
Никакие стихи, никакие шутки и танцы впредь не вынуждали ее смеяться. Улыбка ее померкла, перестала сиять. Она все еще улыбалась, но уже не так торжественно, как раньше. А позже и улыбка исчезла с ее лица.
Однажды я проснулся среди ночи и не обнаружил ее рядом. Она стояла на балконе, запрокинув голову вверх, и напевала себе под нос:
Один лишь шаг, один лишь шаг…
Пение ее скользило звоном колокольчиков по квартире:
Один лишь шаг, один лишь шаг.И ты на небе…
В ту ночь я вдруг прочувствовал, что любовь наша исчезает. В ту ночь из глаз ее пропала печаль. В них поселилось горе.
Прогулки наши отныне не приносили никакого удовольствия. Мы становились все дальше друг от друга, полеты – ниже. Пока однажды мы и вовсе не разучились летать. У нас все еще были крылья, но уже искусственные…
Я чувствовал, что теряю ее. Чувствовал всем собой. Каждым атомом своего влюбленного тела. Каждой частицей той материи, что люди зовут душой.
Я уже говорил, что настоящая боль – душевная. Я врал.
Вот она – боль! Смотреть на то, как твой любимый умирает. Быть свидетелем постепенного угасания его жизненных сил. Всего меня выворачивало наизнанку. Меня тянуло к ней! К ней прежней!А ее больше не было.
Катрина стала призраком, что не отбрасывает тень. Я чувствовал холод с ее стороны, и только тепло моих к ней чувств держало нас. Однако и этих чувств было недостаточно.
Я хочу стать звездочкой… – говорила моя Катрина, – одной из тех, что светятся нам с небес…Одумайся! – отвечал ей. – Ведь мы же любим друг друга, моя Катрина!Но я люблю тебя не телом, а тем, что прячется внутри…
Слова эти трогали меня до глубины души. Они ранили меня, вонзали нож. Так подло! Так предательски!
Ради этой любви мне хотелось жить, а ей – умереть!
Это больше была не моя Катрина. Это была другая женщина. Она смотрела на меня чужими глазами, трогала чужими руками, целовала чужими губами.
Как же я страдал по ней! Как же я молился, чтобы этого не случилось!
Мне были жуткие, были горестные фантазии – о том, как просыпаюсь среди ночи, а ее нет рядом. Ни в кровати, ни в квартире, ни в городе. Нигде!
Целуя ее в губы – соленые от горя, а не сладкие от любви – я доживал последние капли счастья. Мое сердце не осмеливалось отпускать. А
