картошка?
Я подпрыгиваю от неожиданности, когда чувствую на плечах руки Артёма.
— Мари, так ты в курсе про картошку? Могла бы и раньше сказать!
Маша заливисто хохочет, я краснею, а Звягинцев как ни в чём ни бывало обнимает меня со спины.
— Мог бы и раньше спросить! — язвит Маша, но при этом выглядит безумно довольной, словно получила автомат по статистике. — Скрывались тут, как шпионы!
— Маня-я-яша! — тяну я, чувствуя вину.
— Да, Маня-я-яша! — вторит мне Звягинцев.
— Ну что Маня-я-яша? Даже не знаю, как будете вину искупать… — она вдруг закрывает глаза ладонью. — Ой, Тёма, не надо делать такие глаза, на меня не действует. Ладно, так и быть прощу, когда покажете, как целуются большие мальчики и девочки!
— Мари, да ты извращенка! — смеется Артём прямо у меня над ухом. Мне так уютно в его объятьях, что я, кажется, теряю нить разговора.
— Мне можно, я слишком долго вас шипперила. Порадуйте мамочку.
Я не успеваю сообразить, как ощущаю поцелуй на губах. Так неловко и странно делать это у всех на виду…
— Ну так себе, тренируйтесь побольше, потом пересдадите, — она подмигивает и разворачивается, собираясь уйти, — можете начинать тренировку прямо сейчас.
Позже я поведала Маше и Злате обо всём. Фомичёва даже искренне собиралась дуться на меня до скончания времен за мое молчание. Оглядываясь назад, я и сама не могу сказать, почему не рассказывала. Возможно, всё сложилось бы иначе. Кто знает.
— Ты не доверяешь нам? — с необычайной серьезностью спросила Злата.
— Доверяю, — честно ответила я. — Это привычка — держать всё в себе…
— Я бы хотела, чтобы теперь ты мне рассказывала всё. Ну почти, можно без интимных подробностей, — тихо произнесла Маша, отчего у меня мурашки побежали по телу.
Я подумала: мне бы тоже было горько узнать, что подруги скрывали от меня такую важную часть их жизни. Это нечестно. Я кивнула, надеюсь, что они поймут мою искренность.
— А теперь обнимашечки! — Маша взвизгнула и со всей силы обхватила меня и Злату, превращая наше серьезное собрание в извивающуюся кучку пищащих людей.
